Шейкин Аскольд. Северная баллада

   - Да-да, - соглашался я, впрочем почти уже не вслушиваясь в его слова. - Это важно, важно...
   Мне хотелось теперь одного: как можно скорее показать Дмитрию Степановичу нарисованный мною план.
   Сперва он молча всматривался в него. Я поразился, как мало ему пришлось объяснять.
   Потом он обнял меня.
   - Прости. Конечно, надо проверить. Но если все действительно так и есть, то эта моя неправота будет мне самому лучшим подарком. Ты понимаешь, как было нам тогда тяжело?
   Я молчал. Боялся расплакаться, словно мальчишка. Он продолжал:
   - Что нужно делать, и как можно скорее? Во-первых, чтобы никому, кроме нас троих, это предположение не стало известно. Если оно подтвердится, то оснований для подобной осторожности и после, видимо, будет немало, хотя бы потому, что поток просто любителей природных чудес возможен огромный. Так нахлынут, что потом не отыщешь ни гор, ни ущелья. Образно говоря, затопчут, растащат на сувениры. Значит, сейчас же без излишнего шума это место нужно взять под охрану, скажем, в связи с особо повышенной лавиноопасностью. Даже те, кто там будет работать, о всей сути дела должны знать как можно меньше. Но и вообще чтобы там не болталось ни единого постороннего человека... Во-вторых, следует провести авиаосмотр заповедника, особенно местности вокруг ущелья. Обнаружить животных, идущих к нему, или хотя бы составить схему свежих звериных троп. Окажется, что они сходятся к роднику, - вот и есть одно доказательство. Ну а решающее слово, - он ободряюще кивнул Трофиму Петровичу, - скажет наука.
   - Скажет, - согласился тот, - но при одном условии. Если на руднике хотя бы двое суток не будет никаких работ - буровых, взрывных, погрузки руды; прекратится движение поездов по ущелью.
   Дмитрий Степанович поднялся из-за стола.
   - Товарищи! Да что вы! Кто же, на это сможет пойти? Двое суток! Десятки тысяч тонн добычи! Что вы, товарищи!
   Трофим Петрович грустно улыбнулся:
   - Так я и знал. Но взрывы, работа механизмов, перемещение масс руды ослепят приборы. Мы ничего не сможем понять.
   - Электровозы-то чем помешают? Пусть потихоньку вывозят уже подготовленную руду. Комбинат на это пойдет.
   - Помешают в первую очередь тем, что, простите за азбучность, один провод, питающий электровоз, висит на столбах, а второй провод - рельсы, земля. И значит, когда ходят поезда, в ней неизбежно возникают блуждающие токи значительной величины. И что же? Вместо природных феноменов их-то мы и будем фиксировать? Поверьте, у нас уже есть такой опыт.
   - Хорошо, - сказал Дмитрий Степанович. - Это я беру на себя. Сегодня четверг. Гарантирую, что в субботу и воскресенье на руднике не будет работ. Устраивает? - Он еще раз обнял меня. - Поверь, мы все сделаем, чтобы перед тобой оправдаться...
   На рассвете Кучумов, старший охотовед областной инспекции и я уехали на аэродром. Погода хмурилась, вылета нам не давали. Кучумов со мной не разговаривал, старший охотовед тоже. Косо посматривали на меня. Из обрывков фраз, которыми они обменивались между собой, я понял, что об источнике им все же кое-что известно, но никакие его целебные свойства ими не признаются. Главный довод: откуда об этом могут узнавать животные? Телеграфа они не имеют. Телепатия? Но ее-то существование и у людей не доказано.
   Там же, на аэродроме, мы ночевали. И одну ночь, и вторую. Горы все сильнее заваливало снегом, видимости не было. Только в понедельник утром удалось вылететь.
   В кабине самолета мы разместились у иллюминаторов. Перед каждым из нас лежал планшет. Местоположение всего живого, что удастся заметить внизу, следовало начнем отмечать и точно записывать время, когда это наблюдение сделано.
   Картина, которая открывалась сверху, была захватывающе красочна. Среди желто-багряной тайги бело-серыми непривычно плоскими островами расстилались массивы горной тундры. Их контуры мне казались знакомыми и незнакомыми и лежали перед глазами как на ладони. Самолет ходил челноком. Я всматривался, делал отметки, все шло вроде бы хорошо, но, когда после приземления мы сверили записи, случилось нечто ужасное. Оказалось, что все мои наблюдения ни с чьими ни разу не совпадают!
   И никто из нас троих не отметил следов, которые вели бы к ущелью.
   У посадочной полосы стоял Дмитрий Степанович.
   - Сколько часов вы провели в воздухе? - обратился он к командиру самолета.
   - Четыре, - ответил тот.
   - Каждый час стоит пятьсот двадцать рублей, - бросил Дмитрий Степанович и быстро пошел от нас. Я догнал его.
   - Что сказали ученые? Уже есть результат?
   - Есть, - ответил он не останавливаясь, - однако не тот, которого все мы ждали.
   - Но ведь можно было совсем по-другому испытать эту воду - на какой-то ране, царапине.
   - Делали. Пустая затея.
   "Уеду, - как заклинание твердил я, глядя в его удаляющуюся спину. - Уеду..."
   Эти слова я повторял про себя и сидя в машине, которая увозила нас с аэродрома, и потом, когда уже шел по городу. Как бы отбивался ими от своих недавних радостных мыслей.
   "Уеду... уеду..."
   Но прежде мне надо было повидаться с одним человеком. Не поговорив с ним, я не мог ничего решить.
   Я шел по городу, и встречные, как обычно, приветствовали меня. Кто-то жал руку, приглашал в гости, улыбался. Но сегодня я ни на одно из этих приветствий ответить не мог. Не было сил. Мускулы моего лица окаменели.
   В таком состоянии скованности я сел в отходивший от управления горного комбината автобус и вышел из него у нижнего входа на рудник. Меня и здесь встретили улыбками. Начальник смены самолично дал мне коричневую пластмассовую каску, по боковому тоннелю проводил на рудничный двор. Я видел, что он горд возможностью оказать гостеприимство такому прославленному человеку.
   На рудничном дворе, в этой искусственной пещере в недрах гор, такой громадной, что в ней свободно вмещался целый железнодорожный состав, шла работа. Электровозы медленно проводили вагоны под люками бункеров, и всего двое рабочих, стоя у рычагов, грузили руду. С грохотом, высекая от ударов глыб искры, заполнялись 50-тонные коробки думпкаров. 10 минут - состав!
   Начальник смены принялся пояснять:
   - Двое суток стояли... В ущелье проводили какие-то съемки. А склоны там - и близко не подходи. Лавины!.. Со стороны города охрану выставили: мало ли дурней! А ученые - народ бесстрашный. У самого подножия, по боковине, протянули провода, поставили приборы, сейсмозаряды взрывали. Уж и не знаю, что они там могли искать. Ущелье-то геологами исхожено тысячу раз... Теперь нам наверстывай, гони план...
   Он проводил меня до клетьевого подъема, и я взлетел в его кабине на 400 метров. Здесь начиналась штольня. Я нажал кнопку сигнала. Металлическая дверь отворилась. За порогом продолжался все тот же широкий полукруглый гранитный свод, ярко освещенный лампами дневного света. Вдоль стен распластались ряды цветов: алые розы, нарциссы, тюльпаны, гиацинты, гвоздики... Их были тысячи. Многоярусной лентой они уходили кудато вглубь, скрываясь за поворотом этого подземного коридора.
   Девушка в белом халате что-то делала у одной из цветочных гряд. Я подошел. Она обернулась. Из-под голубой косынки сверкнули глаза.
   - Ты! Я так рада! Вчера заходила, соседи говорят: "Улетел". А ты уже здесь.
   - Был облет заповедника, - ответил я. - Сам-то он занял четыре часа, но долго пришлось ждать погоды. В горах валит снег.
   Она прижалась щекой к рукаву моей куртки.
   - А у нас круглый год лето. И только подумай: над нами с тобой сейчас сотни метров камня, льда...
   Я так и не смог сказать, что уеду. Глядел на ряды цветов, на гранитные своды, на ртутные сияющие лампы, на трубы, которые подводят растениям тепло, воздух, воду, и повторял:
   - Да-да, у тебя тут прекрасно...
   Потом она подвела меня к стеклянной стене. За нею тоннель расширялся и делался выше. В прошлом была здесв машинная камера. Теперь стояли деревья с глянцевыми листьями и крупными кремовыми цветами. И пчелы - да, пчелы! - вились над ними. Я смотрел на это, но перед моими глазами все же была совсем другая картина. Та, что предстала с самолета: снежный простор горной тундры и на нем ни единого звериного следа, который бы вел к ущелью.
   - Ты знаешь? - как будто издалека слышал я ее голос. Когда рудник закроется, нам отдадут все штольни. Это сотни километров горных выработок - узких, широких и даже таких, что просторнее самых огромных дворцовых залов! Приспособить их для наших целей обходится в десять раз дешевле, чем строить теплицы на поверхности. И только представь себе: вверху тундра, полярная ночь, твой заповедник, лыжники, а здесь растения всех стран света. Самый большой в мире подземный ботанический сад. Мы потом и голубое небо устроим над головой, и придумаем так, что солнце будет всходить...
   Ее зовут, что-то срочное надо сделать там, за стеклянной стеной.
   - Не уходи, я скоро освобожусь, - просит она.
   Но как же мне здесь оставаться?..
   Я опустился в клети на рудничный двор и, улучив момент, когда дежурный отвлекся, свернул в главный железнодорожный тоннель и пошел по шпалам. Что же все-таки делать? Этого я пока так и не знал.
   Грохот падающей в думпкары руды становился все отдаленней.
   Что же все-таки делать?
   Луч света ударил мне в спину. Оглушительно взревел тифон. Я обернулся. На меня надвигался электровоз. Он был уже совсем рядом. Я метнулся к стенке тоннеля, попытался плотнее приникнуть к ней, но там были навешены толстые, оплетенные стальной лентой змеи электрических кабелей. Они отталкивали меня. Тифон продолжал реветь.
   Я знал, что в тоннеле через определенные промежутки специально для тех, кто случайно окажется на пути поезда, вырублены ниши. Но где ближайшая из них? Слишком поздно я спохватился. Нагруженный рудою состав быстро не остановишь.
   Я рванулся вдоль тоннельной стенки. Затрещал, зацепившись за что-то, капрон куртки. Я рванулся еще раз, как только мог. Куртка распахнулась, и я всей грудью налетел на крючья, поддерживающие кабель. Пропоров свитер, эти крючья когтями впились в мое тело. Боль обрушилась, словно удар, лишила дыхания. Мелькнула мысль: "Но где? В какой стороне выход из тоннеля? Добегу ли я до этого места?"
   Необыкновенный, яркий, как озарение, душевный порыв внезапно придал мне силы, оторвал от стены. Безотчетно повинуясь ему, я выскользнул, показалось мне, уже почти из-под самых колес электровоза и прямо по рельсам бросился вперед и лишь потом увидел перед собой далекий, ослепительно сверкающий светом солнечного дня глазок тоннельного устья.
   Не знаю, что думали машинист и его помощник. Да и едва ли они успели различить, человек ли, зверь ли промелькнул перед локомотивом.
   Выбежав из тоннеля, я устремился дальше и дальше, бесстрашно проламываясь сквозь стенки еловых зарослей, взлетая на гряды камней, грудью, лицом ударяясь о них и вновь поднимаясь для следующего броска.
   Наконец я свалился на мокрые плиты. В нескольких шагах от меня темнела ниша. Водяная завеса упруго колыхалась над входом в нее. Я был у цели. Еще минута, и, казалось, мое сердце перестало бы биться. И теперь оставалось совсем немного: дотянуться до этих ласковых струй.
   Навстречу мне из глубины ниши метнулся лебедь. Тот самый, с мазут-, ным пятном. Он вынырнул из-под козырька ниши и взмыл в воздух. Это происходило беззвучно, и все же я слышал, я чувствовал, знал, что именно от белой огромной птицы сейчас исходит торжественный клич, пронизывающий меня всего.
   "Не улетай! Надо, чтобы тебя здесь завтра увидели!" - подумал я. Наивная просьба!
   Я прополз эти оставшиеся несколько шагов и лицом вверх, безотрывно глядя в ту сторону, куда скрылся лебедь, лег на пороге ниши.
   Но теперь и во мне, в моем сердце бушевала, рвалась из моей груди безпредельная радость. Это сюда меня влек тот немой властный зов, который овладел мною в тоннеле. Я тогда был в растерянности. Потерял представление, в какую сторону бежать, что вообще делать. Этот зов спас меня.
   От гула проходящих за каменной грядой составов дрожала плита, на которой я лежал. Ревели тифоны. Два электропоезда по параллельным путям шли навстречу друг другу.
   И новый прилив небывало огромного ощущения собственной силы, беспредельной веры в ожидающее впереди счастье овладел мною.
   "А что, если?.. - бесстрастно, как это бывало прежде только перед самым решающим выстрелом и уже на самом последнем и самом трудном огневом рубеже, вдруг подумал я. - Что, если... Но не спеши подводить черту. Все, даже самое срочное, ты должен делать спокойно. Спокойно... спокойно..."
   Утром я снова пришел к Трофиму Петровичу. По тому, с какой суетливой предупредительностью встретили меня и он, и Ольга Матвеевна, как они жали мне руку, заглядывали в глаза, угадывалось, что они очень мне сострадают. Но я-то в этом теперь не нуждался.
   - Вчера во второй половине дня, - сказал я, обращаясь сразу к ним обоим, - лебедь, о котором вы знаете, на моих глазах улетел от родника. Тогда же я обмыл водой новые и, скажу вам, не так уж и шуточные ранения на груди. Сегодня их нет как не было. Источник "живой" воды существует.
   Не глядя на меня, Трофим Петрович смущенно теребил бороду.
   - Да, возможно, возможно. Но мы - наука. Пока нет твердо установленных фактов и не ясен механизм того, как они возникают, нет и явления.
   - Почему же нет фактов, - ответил я. - Факты есть. И понятна причина, из-за чего ваши наблюдения прошли вхолостую. Она в том, что те двое суток рудник не работал и, главное, по ущелью не ходили поезда. А вдруг все дело в том, что в толще горных пород как раз не было тех самых блуждающих электрических токов, которых вы так страшились? Что, если они-то и наделяют источник чудесной силой? А ведь она есть. В этом я еще раз убедился. И так, что нет и малейших сомнений.
   Оба они довольно долго и озадаченно глядели сперва на меня, потом друг на друга.
   - Все совпадает! - продолжал я. - И то, что именно в эти дни не было звериных следов, ведущих к ущелью. И то, что лебедь смог улететь только вчера, когда рудник опять заработал. Ну а в чем, как говорите вы, механизм? Надо искать!
   Трофим Петрович схватился за голову.
   - Зачем же искать? Немедля пойти и проверить. Два листочка лакмусовой бумажки - вот и всей аппаратуры! Пара пустых!
   Ольга Матвеевна метнула на него взгляд.
   - Активированная вода?
   - Да! Да! И вся картина прекрасно в это укладывается. Трофим Петрович повернулся в мою сторону. - Вы, естественно, можете не знать. Это научное достижение самых последних лет. Группа ташкентских ученых установила, что, если через воду проходит электрический ток, она разделяется по химическим свойствам на щелочную и кислотную, а по воздействию на животные и растительные организмы на "живую" и "мертвую". И "живая" вода способна быстро заживлять раны, снимать усталость, причем такие свойства сохраняются пять-шесть часов подряд. Хотя, впрочем, и тут все не так просто. Чтобы получить активированную воду, . нужны пористая перегородка между электродами, соблюдение особых режимов подачи тока.
   Ольга Матвеевна подхватила:
   - Но это вполне могло стихийно сформироваться в горной толще: направленная фильтрация через песок, природный полупроводниковый эффект. Случайно совпало, и настолько удачно, что проявляется с небывалой силой. Гораздо ярче, чем даже в ташкентских опытах.
   Как и в тот раз, они уже совсем забыли о моем присутствии.
   - И смотрите! Замеры, анализы были начаты примерно через полсуток после выключения энергосети. Естественно, что ничего не удалось обнаружить.
   - И не должно было удасться. Пока все соответствует!
   - И особенно то, - сказал я, - что если особые свойства воды родника порождаются деятельностью человека, значит, такое явление может быть многократно повторено, распространено по всей нашей стране, по всему миру, воплощено в тысячи целительных центров, предназначаемых не только людям, но вообще всему живому, что есть в природе.
   - Но тогда же возникает другая загадка! - страдальчески воскликнул Трофим Петрович. - Как узнают об этом источнике те птицы и звери, которым он необходим? Что им указывает направление?
   "Но это не тайна, - подумал я. - У рыб, птиц, зверей есть сигнал опасности. Повинуясь ему, сразу вся стая бросается в сторону. Пчела сообщает улью о своей гибели. Но почему нельзя допустить, что есть и всеобщий клич радости? И это его я и "услышал" в тоннеле?" "
   Ты всегда будешь в расцвете, мой северный край! Мой родной город!