— Да где как, — степенно ответил купец. — Во всех землях, где католики живут, смутно. Тевтонский орден, тот спокойно живет. Там рыцари в дальние походы ходят, на Литву, поляков, чехов, а их города редко набегам подвергаются. Там спокойно. А вот за землями тевтонскими худо. Германские бароны друг другу в глотки вцепились, каждый год в каждом княжестве германском по нескольку набегов и осад. Каждый с каждым рубится, каждый каждого грабит. Тяжко. Чтобы торговать, охрана нужна большая, да у народа там денег немного. Я там не торгую. По морю, если на закат идти, придешь в город Копенгаген. Богатый город. Живут там добротно, торгуют по всей Европе. Шведов под себя подмяли, с германцами дерутся. Земля эта датской зовется. Но ежели дальше морем пойти, придешь на остров аглицкий. Люди там не столь богаты, но зато товары наши в большей цене, оттого барыш больше. Король аглицкий с Францией воюет, и давно уже война та длится. Оттого во Франции разорение и грабеж повсеместный. Да и неспокойно там. (Артем понял, что речь идет о Столетней войне, которую здесь еще никто Столетней не называет.) Оттого я туда не хожу. На север — земли шотландские. Воюют шотландцы с английским королем. Но народ там бедный. Не хожу я туда. Но ежели вдоль французского берега морем идти, попадешь в Испанию. Так доны ихние за корону дерутся. Небогато там. Но за товар наш платят отменно. Плавать туда опасно, потому как с испанцами земли мавров граничат. И мавры те христианские суда грабят и людей в полон берут. Я там два корабля потерял. Но и барыш там отменный. Если с маврами торговлю наладить, еще больший барыш получить можно. Живут они богато. Много богаче даже датчан. На закат дальше нет ничего, море одно, до края света. А ты, парень, из каких будешь? Говор у тебя неведомый.
   — Из-под Владимира. Только жили мы с отцом в лесу с малым племенем, где говор иной.
   — А-а-а, — протянул купец. — А у племени того есть на торг что интересное?
   — Нет, — пожал плечами Артем.
   — Жаль, — произнес купец, — а то сговорились бы.
   — А работник вам не нужен? — у Артема мелькнула надежда. — Я счету, грамоте разумею.
   — Да счету, грамоте любой малец в Новгороде разумеет. Это немчура одна букв не учит. Мы, народ новгородский и псковский, все грамотные. Я только родичей беру или по просьбе их. Вот если ты бы языком каким владел, где я торгую, взял бы. Не разумеешь?
   — Нет, — произнес Артем, с горечью, понимая, что английский язык — каким он его знает — еще не сформировался, и вся английская знать говорит по-французски, а низшие сословия — на кельтском.
   — Жаль, — произнес купец. — Торгую я еще по Руси. Но опасно там. Князь Московский, Дмитрий, только что Тверь под себя подмял да с рязанцами схлестнулся. Да литовцы его еще подпирают. Но то не страшно. Делами на землях тех хан Мамай из Золотой Орды правит. Как ярлык на княжение кому не даст аль в набег пойдет, всем погибель и разорение. Со степью торговать нелегко, там весь торг татары под себя подмяли. С Литвой торговать плохо. Близко они к нам, оттого барыш не велик. Но если на полдень от Москвы пойти — реками, а потом морем, — попадешь в Византию, в город Константинополь. Люди там зажиточные, но зело ленивые. Армия у них сплошь из наемников — варягов все больше, шведов да датчан. Только тем от натиска османов с востока и спасаются. Османы, те — воины отважные, но торг с ними плохой. Не купцы они. От Константинополя, торговать чтобы, идти надо на закат. Там богатые города есть — Венеция, Генуя, Милан. Богаты они оттого, что мавры, что по всему Средиземному морю грабят, добраться до них не могут. А от немецких баронов да князей их горы Альпийские на полночной стороне закрывают. В горах тех княжества Швейцарские. Но то беднота одна. А вот кто взаправду богато живет, так то мусульмане, что в Палестине да Ливанте, на полуденном и берегу моря Средиземного и на восходе. Но чтобы там торговать спокойно, в их веру перейти надо. Перейти несложно. Надо к попу ихнему, мулле, прийти и сказать, что нету де Бога на небе кроме Аллаха, а Мухаммед-де его пророк. Он тебе ножичком крайнюю плоть отрежет — и все, по всем землям исламским ходи, торгуй, живи. Живут там хорошо. Запреты менее строгие, чем в вере христианской. Только вина пить нельзя. Но да они хитры. Их пророк сказал, что первая капля вина убивает, так они, песья душа, первую каплю с перстов стряхивают и остальное пьют. И жен там четырех можно иметь. Многие там в ислам переходят. Полоняники некоторые. Потому как считают мусульмане, что мусульманин не может у них в рабах быть. Да и итальянцы и французы некоторые, что на море промышляют, в ислам переходят да в землях мавританских селятся. Бог им судья. Дворцы их я видел. Богато живут. Но коли уж в ислам перейти, на землях, где вера католическая, верная смерть тебя ждет. Враждуют сильно.
   В этот Момент в комнату вошел Онуфрий и с поклоном объявил, что отец Александр прибыл и готов принять гостя. Артем распрощался с купцом.
   Сравнивая полученные данные с тем, что знал из истории своего мира, он понял, что вокруг все идет так же, как и в его мире. Отличие одно — Ингерманландия. «Странно, — подумал он. — Насколько все-таки в этом веке все по-другому, чем в последующих. Самые благополучные и значимые сейчас страны в будущем станут бедными или, как минимум, незаметными. А те, кого здесь пока в грош не ставят, станут сильнейшими». Но собранная информация не радовала. Перемещаться на русские земли пока явно не стоило. На Руси, что не под Орденом, князья ярлыки на княжение в Золотой Орде получают, а стало быть, Орде служат. Кроме того, скоро будет, вернее, должна быть (кто его знает, как повернется в этом варианте мира история?) Куликовская битва. Потом набег Тохтамыша. Нет уж, там мигом или глотку перережут, или холопом при боярине сделают, или в татарский полон, а дальше на османские невольничьи рынки в качестве товара. В Европе вообще резня. Весь «христианский мир», под которым понимаются только католики, бьется с мусульманами, не забывая пограбить христианскую же Византию, с мусульманами же воюющую.
   Неуютный мир. Мир, где головы лишиться проще, чем сплюнуть. И людей перекатных здесь не любят. Если ты воин — воюй. Крестьянин — паши. Купец — торгуй. Крепко сбитый мир. Без пустот. Надо искать в нем место, или с голоду подохнешь. Или так убогим и помрешь. Из жалости закопают. Даже отпоют… убогого.
   Поэтому все свободное время Артем посвящал обучению. Учил местный вариант русского языка. Немецкий. В здешнем Петербурге без этого никуда. Учил обычаи, нравы, устои. Однажды после богослужения Артем в присутствии отца Александра прочел строчку на иконе, чем дал понять, что обучен грамоте, хотя и не здешней. Тогда отец Александр стал учить убогого. Вначале он попробовал показать ему греческий текст, но быстро понял, что, разбирая буквы, Артем языком не владеет. Очень удивился, однако принялся за обучение. Псалтырь — вот тебе и букварь. Сам учил, чем резко повысил социальный статус Артема. Очень уважаемой фигурой был отец Александр.
   Отца Александра очень заинтересовала достаточная осведомленность Артема в вопросах богословия. Как выяснилось, знал Артем легенды, которых большинство здешних прихожан никогда не слышали или знали в весьма усеченном пересказе. Артем объяснил, что так учил его отец. Более отец Александр к этому вопросу не возвращался, хотя явно был заинтересован источником знаний Артема.
   Копируя остальных в церкви, Артем научился соблюдать обряд. Стал отращивать бороду. Работаешь убогим, работай до конца. А то на хлеб не дадут. Несколько смущался ходить в своей джинсовой одежде по городу, пока не понял, что эта одежда, хоть и выглядит диковато, ужаса не вызывает. Понятия моды — среди низших слоев населения по крайней мере — здесь не было. А уж для убогого ходить в любой одежде, лишь бы срам прикрыть, было нормально.
   Он много бродил по Петербургу. Использовал любые возможности поговорить с людьми. Впервые он понял, насколько права поговорка: «Болтун — находка для шпиона». Когда ему удавалось на базаре или во дворе отца Александра разговорить какого-нибудь приказчика или мелкого купца, информация лилась рекой. Чаще всего его собеседниками были русские, поскольку объясняться сносно он мог еще только на русском языке, и то выглядел иноземцем, язык изучающим. Однако нередко ему удавалось поговорить «за жизнь» и с немцами и финнами, приезжавшими в город торговать. Санкт-Петербург вообще представлял из себя дикое смешение всех народов. Немцы, новгородцы, псковичи, финны. Все, кто приезжали сюда торговать, служить, воевать, жить. Житель города вынужденно становился полиглотом, А уж дети, здесь выросшие — как русские, так и немецкие, — учили минимум два языка фактически с колыбели. Процветали смешанные браки. Из-за моря ехало больше мужчин, чем женщин. А русские девки стали часто выходить за немцев. Побогаче те, и перспектив больше. Совсем как в мире, откуда явился Артем. Что ж, проигрывать войну не надо было. Щелкайте теперь клювами, русские парни.
   Кое-что интересное узнал Артем и о статусе своего благодетеля. Отец Александр был настоятелем крупнейшего в городе православного храма. Лицом он был весьма уважаемым — и в русской общине, и орденскими властями. Был он, как быстро понял Артем, не просто настоятелем, а еще и неформальным лидером русской общины, их представителем в ратуше и перед самим Гроссмейстером, к которому был вхож.
   Учить немецкий было проще простого. Ходи на рынок с матушкой. Большинство купцов — немцы. Что-то у матушки переспросил, что-то у купца. Главное — не стесняться и говорить побольше. Через полтора месяца мог уже как-никак объясниться. Узнав об этом — примерно через месяц после того, как Артем попал в этот мир, — отец Александр начал вдруг преподавать немецкую грамматику.

Глава 6
Отец Александр

   После одного из занятий Артем обратился к отцу Александру с давно мучившим вопросом:
   — Скажите, а какой сейчас год по немецкому летосчислению?
   — А зачем тебе? — удивился священник.
   — Интересно. Немцы этим летосчислением пользуются, а я сейчас живу на землях, им подвластных.
   — Тысяча триста семьдесят седьмой, — спокойно ответил отец Александр.
   — А в каком году немцы с Олегом Новгород взяли, по их календарю?
   — В тысяча двести сорок третьем.
   — Расскажите, как они смогли захватить эту землю?
   — Сильнее были, — спокойно ответил священник.
   — Не в силе Бог, но в правде, — процитировал Артем Александра Невского из своего мира. — Раз проиграли, значит, неправы были в чем-то, и Бог отступился от нас.
   Священник внимательно посмотрел на Артема и чуть помолчал.
   — Ну хорошо, — произнес он, — я расскажу тебе об этом, раз ты хочешь знать правду. Слушай. Когда орден начал захватывать эти земли, вся Русь, кроме Новгорода и Пскова, была покорена татарами. Дойти же до этих земель у татар не было возможности. Не умели они воевать в болотах. Тогда эти земли захотели подчинить себе рыцари. Но сил у них было недостаточно. Усобица меж бояр помогла им. Часть бояр желала жить под князем Владимирским, часть — отложиться и стать ганзейскими городами, вольными. С немцем торговать. Те бояре, что отложиться желали, призвали рыцарей на помощь. Во Псков их впустили.
   — А так бы рыцари не пришли? — удивился Артем.
   — Может, и пришли бы, — пожал плечами священник, — да только в тысяча двести сорок первом году, по немецкому летосчислению, страшная битва была с татарами при Легнице. После той битвы слаб был орден. Никогда не смогли бы они одолеть новгородцев и псковичей. Но равна была чаша весов в усобице бояр псковских и новгородских. И рыцари на те весы тяжелую гирю положили. Тем и взяли.
   — А не спас бы князь Александр Ярославич, если бы жив был?
   — Он был мудрый политик. Может, и отвратил бы усобицу… С помощью татар, с которыми дружил. Как знать. Но летом семь тысяч двести сорок первого года, тысяча двести сорок первого то есть, кто-то поднес ему чашу с ядом. Тогда князем новгородским стал князь Василий. Святославич. Был он храбрым воином, но предали его. Василий же измены вовремя не разглядел. Оттого отторгли рыцари землю от Новгорода по реке Тосне. Назвали ее Ингерманландией, Ингрией то бишь. Затем пал Новгород. Князь Василий с небольшим отрядом ушел в леса. Пять лет отважные воины его бились с немцами. Но силы были неравны. В конце концов попал он в засаду, где сам погиб и большинство его ратников пало. Те, что выжили, разбрелись по лесам. Но еще до того немцы воевод Олеговых подкупили и вынудили самого Олега на верность ордену присягнуть и протекторат — сиречь защиту и покровительство — принять. А на деле править они стали во всей северной Руси. Было это в тысяча двести сорок пятом году. Орден праздновал победу, но очень скоро обнаружил, что отхватил кусок не по зубам. Несложно было поставить гарнизоны в Новгороде и во Пскове, отстроить там римские церкви, посадить своих чиновников. А вот огнем и мечом привести народ к римской вере не вышло. Восстания были. Потом же воеводы местные, да и сам князь Олег уговорили Гроссмейстера и рыцарей насилия в вере не творить. Обещали помочь править и верность, ежели позволят немцы тем, кто захочет, восточный обряд исполнять. Уговорили немцев, что иначе большое восстание будет. Войск у рыцарей на всю землю не хватало. Не смирился тогда еще народ. Любой обоз без конвоя уже в десяти верстах от города был обречен на погибель и разграбление. Рыцарей не хватало у них, да и прочего войска. Малые отряды рыцарей бывали биты. В одиночку каждый рыцарь мог разогнать несколько десятков ватажников. Но что ж ему делать в своем тяжелом доспехе, если багром с лошади стащили? Много крови пролилось и немецкой и русской. Какой-нибудь боярин или ватажник с десятком-другим своих людей чувствовал себя хозяином вне города и творил что хотел. Боролся ли он против ордена или просто разбойником был — в любой деревеньке его ждали теплый прием и убежище. А вот немцам вне городских стен глаз смыкать не доводилось. Даже в Новгороде и во Пскове, где стояли крепкие гарнизоны, случалось, что кого из германцев жгли, а кого и убивали. Немецкие ремесленники ехать в эти города поначалу отказывались. Тогда заложил орден город Санкт-Петербург. Было то в мае тысяча двести сорок седьмого года.
   — Простите, отче, — прервал его Артем, — но почему здесь, а не там, где река впадает в море?
   — Там наводнения каждый год все топят, — ответил Александр. — По осени сам увидишь. А здесь глубина реки как раз для судов, да вся река на виду. И мышь не прошмыгнет. Что ж, готов дальше слушать?
   — Да.
   — В семь тысяч двести шестьдесят четвертом году, то есть в тысяча двести пятьдесят шестом, в Тевтонском ордене усобица началась. И если бы нашелся тогда сильный князь, кто смог бы собрать дружину, освободились бы Новгород и Псков. По не дал нам Бог такого князя. За грехи наши покарал. Тщеславие и страх людской возобладали. Кто из бояр немцам служить пошел, а кто за имения и жизнь испугался. Да и ватажники, что по лесам ходили, на открытый бой с врагом выйти не решились. Не было того, кто повел бы их.
   — Отчего же раскололся Тевтонский орден?
   — Много лет Тевтонский орден поддерживал императора Священной Римской империи в борьбе против Римских Пап. И даже воевал из-за этого с орденом Тамплиеров. Однако тогда Гроссмейстер Вильгельм фон Уренбах попытался перейти на сторону Папы Римского Александра IV, был он свергнут Великим Кантором [3]и бежал во вновь приобретенные восточные земли. Там он объявил, что создает Ингерманландский орден. Рыцари здешние его поддерживали. В те годы Папа Римский был много сильнее, чем сейчас, и не смог Тевтонский орден покарать отступников. Более того, в Ингерманландию приехало много рыцарей с Запада. Папа Римский благословил их. Тогда и стал еще быстрее расти Петербург, поскольку с тех пор являлся еще и столицей нового ордена.
   — Откуда вы все это знаете?
   — Я много странствовал и со многими знающими людьми разговаривал. Был я и в Кенигсберге, и в Авиньоне, и в Риме. То, что я рассказываю тебе, знают немногие. Я знаю тебя недолго, но вижу, что знания ты собираешь не ради выгоды своей, а ради любви к мудрости, потому и рассказываю тебе, как все было. Если сможешь ты это передать своим потомкам, может, не умрет сказ о бедах этой земли.
   — Вы так верите мне? Но ведь здесь я всего лишь убогий. Потомков-то у меня может и не быть.
   — Я умею видеть людей. Так сложилось, что ныне ты нищ и не имеешь ремесла. Но со временем найдешь свое место. Надеюсь, выбор ты сделаешь достойный. Если же нет, это дело твоей совести. Я лишь рассказываю тебе правду, потому что ты ищешь ее. Моя же судьба тоже в руках Бога.
   — Хорошо, а что было дальше? Как орден все-таки укрепился в этих землях? Неужели некому было его потеснить?
   — Татары были заняты борьбой в степи и с поляками да мадьярами. Новгород их не интересовал. Литовцев теснили тевтоны. А человека, способного поднять рать на борьбу с рыцарями, не нашлось. Разрозненные же ватаги могли лишь нанести урон рыцарям, но не прогнать их. Поэтому Ингерманландскому ордену удалось все-таки укрепиться. Решив, что северная Русь покорена, орден двинулся дальше. В тысяча двести шестьдесят девятом году под Торжком страшная сеча была. Орден был побит объединенным войском татар и русских князей.
   — Почему русские князья поддержали татар?
   — Они были вынуждены служить татарам, да и не очень хотели менять татарскую плетку на немецкий сапог. Татары же старательно защищали земли, которые почитали своим богатейшим улусом. Был подписан договор «о вечной дружбе» между орденом и ханом. За Ордой признавалась власть над уже захваченными ею княжествами, а Орда признавала за орденом новгородские и псковские земли и отказывалась от дани с них. Если самому все равно не получить, то можно и признать за другим «священное право». «Вечная дружба» до сих пор признается. Только грабят приграничные территории друг у друга все — немцы, татары, князья порубежные… Но походами, ни те ни другие больше не хаживают.
   — Почему?
   — Ну что ордынской коннице делать в новгородских болотах? Да и рыцарям на арканах степняков да под градом стрел летучих отрядов неуютно.
   — Вы говорите не как священник, а как опытный воин, простите меня, отче.
   — А кто тебе сказал, что всю жизнь я был священником? — ухмыльнулся отец Александр.
   — Простите, — повторил Артем, — но почему вы стали священником?
   — Мой путь лежит через служение в этом храме, такова была воля Божия, — произнес отец Александр. — Не все вещи в этом мире можно решить мечом.
   — Хорошо, я не знаю, поверите ли вы моей клятве, я готов поклясться на чем хотите, что не выдам вас. Вы участвуете в борьбе против ордена, на стороне князя Андрея?
   — Можешь не клясться и можешь мне не верить, но не участвую. У Андрея свой путь, у меня свой, у Гроссмейстера Альберта свой. Моя задача в том, чтобы наставить людей на путь к Богу, а не в том, чтобы интригами, подкупом или с мечом в руках заменить Гроссмейстера на князя. Но тебя интересует, как живет эта земля. Спрашивай.
   — Я никак не могу понять, как правит орден в этих землях.
   — Да о чем здесь говорить? Люди служат силе и своей мошне. Мало кто о земле своей печется. Немцы, как Олег помер, объявили, что Гроссмейстер ныне за князя на землях новгородских и псковских. Посадниками бояр, им верных, посадили. Гарнизоны свои расставили. В Ингрии все чиновники немецкие. А вот в землях новгородских и псковских — все русские. Только наместники немецкие за ними следят. Чтобы мимо орденской казны деньги не шли. Мытарей [4]уже посадники назначают. То, что они с посадниками народ обдирают, немцев уже не интересует. Но ежели бунт где, рыцари там завсегда порядок наводят.
   — Спасибо, поверьте, я вас не предам.
   — Предать меня ты не сможешь, потому что я тебе ничего не доверил тайного. За то, что я сейчас рассказал, я всегда ответить готов. За поступки же свои ты перед Господом в ответе. Ну, ступай с Богом.

Глава 7
Слуга

   Постепенно Артем обживался. Он добился уважения у православной общины тем, что работал не покладая рук и учился у самого отца Александра. А в конце июля произошел случай, который еще больше поднял его в глазах окружающих. Проходя мимо хозяйственного амбара, он услышал, как Онуфрий и матушка ругаются. Постояв, он выяснил, что дело состоит в том, что какой-то товар был приходом оплачен, а в амбарную книгу не записан. И сейчас матушка пришла, чтобы указать, куда товар девать, а Онуфрий, глядя в свою книгу, считал, что такого товара на складе нет. Напрягшись, Онуфрий вспомнил: что-то такое, неделю назад, грузили из товаров этого купца, но чего и сколько? Когда Артем заглянул в амбар, там вовсю шла инвентаризация, к которой он и был немедленно привлечен.
   Искали больше часа. Наконец товар был обнаружен.
   — Послушай, Онуфрий, — произнес Артем, устало опускаясь на мешки с зерном, — если дальше так пойдет, то можно и большие убытки понести.
   — Ну забыл я, забыл, — выпалил разгоряченный Онуфрий, — что теперь делать?
   — Дальше надо делать так, чтобы такого не повторялось.
   — А что тут поделаешь? — изумился Онуфрий.
   — Записывать надо не только когда какой товар пришел или ушел и когда деньги выданы или нет, но еще и увязать эти записи. И нужно еще и договора учитывать, и долги.
   — Это как? — заинтересовалась попадья.
   — Ну, идемте, покажу, — сказал Артем и вывел собеседников во двор. — Сейчас есть две книги, в которых пишется, какой товар пришел и ушел, кому деньги заплатили. Две эти книги между собой не связаны, и вы, матушка, часами сверяете, все ли заплатили и кому чего должны. Высчитать, сколько товара на складе и денег в приходской казне и сколько должно быть, — сущая мука. Но если расположить эти книги вот так, — Артем нарисовал два креста, наподобие самолетиков, со смещенным центром, — в один столбец пишем, что ушло, в другой — что пришло. И в одной книге, и в другой. Потом, — он нарисовал еще несколько самолетиков, — так же учитываем, кто кому должен. Если товар пришел, но не оплачен, пишем его стоимость сюда, в складскую книгу — и сразу в долговую, столько же. Оплатили, списываем с долговой, — он рисовал палочкой, — и сразу — с другой стороны, в книгу, по которой деньги выдаются. Если сверху записать, какой цены товар был вначале и сколько в казне было в начале месяца, то всегда, сложив в одном столбце и вычтя в другом, легко сосчитать, сколько должно быть сейчас. Еще лист учета договоров. Так, каждая операция два раза записывается. Потом, раз в месяц, подсчитываем итоги по левой стороне и по правой. Сразу делается ясно, чем владеет приход и куда это размещено. Посмотрите, все цифры я записал, равное количество раз справа и слева. Если не сошлось, значит, где-то в учете напутали.
   — Ну а если Онуфрий забудет опять запись сделать, — усомнилась матушка.
   — Не забудет. Потому что вы, матушка, когда записывать расход будете, сразу проверите приходную книгу. И Онуфрий позабыть ничего не успеет, потому как всего несколько минут пройдет. То же самое, если долговые письма учитывать будут. Так что ничего не потеряется.
   — Ой и переведем же бумаги, — с сомнением почесал затылок Онуфрий.
   — Зато ни товаров, ни денег не потеряем. А это дороже выходит, — начал настаивать Артем.
   — Ну-ка, милок, еще раз объясни, как и чего учитывать будем, — с интересом произнесла попадья.
   Введение двойной итальянской бухгалтерии заняло около недели. Теперь Артем был кем-то вроде приказчика при храме. Приход был не просто церковью, а центром православной общины города Санкт-Петербурга. Многие дела через него делались, поскольку русская купеческая гильдия в Петербурге была запрещена. Оттого и приход стал и торгово-закупочным центром, и коллегией адвокатов для русских купцов и поселенцев. Отец Александр в эти дела не особо вникал. А вот те купцы, которые через приход вели дела, потихоньку стали прибегать к услугам Артема. Он вел записи, участвовал в оформлении сделок. Убогим называли все реже — хотя работал по-прежнему за стол и кров. Больше теперь звали по имени — Артем. В конце концов он получил статус слуги отца Александра. Пошла карьера. Матушка одежку новую прикупила. Его джинсы, кроссовки и рубашка местными воспринимались как одежда убогого. Жил он теперь в отдельной комнатушке, а не в общей, большой, где ночевали работники.
   Постепенно Артем стал разбираться в жизни Петербурга. Несмотря на «неблагоприятные климатические условия», город оказался обречен на процветание. Практически весь торговый оборот между Северной Русью и Западной Европой шел через него. Да и многие товары с той Руси, что была под татарами, тоже. Город стремительно богател и разрастался. Мелкий купчишка, имевший маленькую лавочку, в каком-нибудь Лимбурге, переехав в Петербург, обогащался стремительно. Черт с ним, с климатом. Окупится. Артем оценил мудрость строителей здешнего Питера. Им действительно удалось построить город выше затопляемых нагонными наводнениями мест, но стоящий на главном торговом пути. Не обойдешь, не объедешь. Торговля цветет. Это и обеспечило приток в город переселенцев с Запада.
   Новгородские купцы, почуяв прибыль, тоже стали селиться в городе или отправлять туда своих сыновей. Прибыли объединяют купцов всего мира. Впрочем, определенное соперничество существовало. Новгородцы и псковичи были ограничены в правах на занятие целым рядом ремесел, особенно в Ингерманландии. Однако богатели не меньше немцев. Напротив шикарного дома немецкой купеческой гильдии, упорно принимающей в свои ряды исключительно соплеменников, стоял не менее шикарный дом купца первой гильдии Феодора. Купца богатейшего, отец которого первым начал торговлю новгородскими медом и воском по всей Европе. А сам Феодор переехал в Петербург и принялся перенимать европейский стиль жизни. Первый активный германофил, наверное. Одевался в немецкое платье, любил немецкую кухню. Тем не менее в немецкую купеческую гильдию его упорно не принимали. А он мечтал. Прибыли по вступлении в гильдию должны были, конечно, вырасти. Но не это главное. Уж очень хотелось Феодору признания европейского. И вот, получив третий, весьма грубый отказ, купец купил участок земли напротив дома гильдии, отстроил особняк в немецком стиле, с двумя башенками. По немецкой же традиции поместил на башенках фигурки двух черных кошек, повернувшихся задранными хвостами к дому немецкой гильдии. Немецкие купцы подняли дикий хай. Но ни в магистрате, пользовавшемся кредитами Феодора, ни у Гроссмейстера, получавшего прекрасные подарки от Феодора к каждому празднику, понимания не нашли. «Купец, налоги платит. Дом его. И как поворачивать на нем кошек — дело его», — гласил официальный вердикт. Собственно, сердились по этому поводу только члены гильдии. Русские поселенцы были рады, что эту «чванливую немчуру умыли». А немецкие ремесленники и даже рыцари и их слуги смеялись веселой шутке над толстопузыми торгашами.