Они, как обычно, ошиблись.
   Браухич, как и следовало ожидать, ни своим меморандумом, ни донесениями от командующих армиями, ни своими доводами ничего не добился. Когда он сослался на плохие погодные условия на Западе в это время года, Гитлер отпарировал, что погода одинаково плохая как для немцев, так и для противника, более того, весной она может оказаться не лучше. Окончательно впав в отчаяние, бесхребетный Браухич стал уверять фюрера, что моральное состояние войск на Западе аналогично тому состоянию, в котором они находились в 1917-1918 годах, когда в германской армии получили широкое распространение пораженческие настроения, случаи неповиновения и даже бунт.
   Услышав это, Гитлер, по словам Гальдера, чей дневник является основным свидетельством об этом секретном совещании Браухича с фюрером, пришел в ярость. "В каких частях имели место случаи нарушения дисциплины? требовательно вопрошал он. - Что случилось? Где?" Он кричал, что завтра вылетит туда сам. Бедный Браухич, как замечает Гальдер, преднамеренно преувеличил, "чтобы сдержать Гитлера", и теперь ощутил на себе всю силу неуправляемой ярости фюрера. "Какие акции предприняло командование? продолжал кричать фюрер. - Сколько смертных приговоров приведено в исполнение?" По его словам, "армия просто не желает драться".
   "Дальше разговаривать было невозможно, - рассказывал Браухич на Нюрнбергском процессе, вспоминая этот неприятный эпизод. - Так я и ушел". Другие вспоминают: он вернулся в штаб в Цоссене, расположенный в 18 милях от Берлина, в таком состоянии, что некоторое время даже не мог связно изложить, что же там произошло.
   Это был конец "цоссенского заговора". Он так же позорно провалился, как и "заговор Гальдера" в период Мюнхена. Каждый раз, когда заговорщики излагали условия, при которых они будут действовать, эти условия выполнялись. На этот раз Гитлер придерживался своего решения начать наступление на Западе 12 ноября. После того как ошеломленный Браухич покинул канцелярию фюрера, последний фактически еще раз подтвердил свой приказ о наступлении 12 ноября телефонным звонком в Цоссен. Когда Гальдер попросил сделать подтверждение в письменной форме, Гитлер тотчас прислал его. Таким образом, заговорщики имели письменные доказательства, которые были нужны им для того, чтобы свергнуть фюрера, - приказ на наступление, который, по их мнению, должен был привести Германию к катастрофе. Но дальше они ничего не предприняли, а просто запаниковали. Начали поспешно сжигать бумаги, которые могли выдать их причастность к заговору, и заметать следы. Только полковник Остер, казалось, сохранял спокойствие. Он послал предупреждение бельгийскому и голландскому посольствам в Берлине, что наступление на Западном фронте начнется утром 12 ноября. Затем отправился в свою бесплодную поездку, чтобы еще раз попытаться уговорить генерала Вицлебена устранить Гитлера. Генералы, в том числе и Вицлебен, знали, что потерпели неудачу. Бывший ефрейтор снова одержал над ними верх, причем довольно легко. Спустя несколько дней Рундштедт, командующий группой армий "А", собрал командиров корпусов и дивизий, чтобы обсудить детали наступления. И хотя он все еще сомневался в успехе операции, тем не менее он посоветовал генералам отбросить свои сомнения. "Армии поставлена задача, - сказал он, - и она выполнит ее".
   На следующий день после того, как Гитлер довел Браухича до нервного припадка, он принялся составлять воззвание к голландскому и бельгийскому народам, оправдывающее нападение на них. Гальдер записал в дневнике: "Повод - вступление французских войск".
   Однако 7 ноября, к облегчению генералов, Гитлер отложил наступление.
   Совершенно секретно Берлин,
   7 ноября 1939 года
   ...Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами, заслушав доклады о метеорологической обстановке и о положении на железнодорожном транспорте, приказал:
   День "А" перенести на три дня. Следующее решение будет принято в 6 часов вечера 9 ноября 1939 года.
   Кейтель
   Это первая из четырнадцати отсрочек, принятых Гитлером в течение осени и зимы, копии которых были найдены в архивах ОКВ в конце войны. Они показывают, что фюрер никогда не отказывался от своего решения напасть на западных союзников; просто он переносил дату нападения со дня на день: с 9 ноября нападение было перенесено на 19 ноября; с 13 ноября - на 22 ноября и так далее, каждый раз с уведомлением за пять или шесть суток и, как правило, со ссылкой на плохие погодные условия.
   Возможно, в определенной степени фюрера сдерживали генералы. Возможно, он все-таки осознал, что армия еще не готова. Его стратегические и тактические планы, бесспорно, не были в полной мере отработаны, ибо он все время вносил в них поправки.
   Возможно, у Гитлера были и другие причины для первой отсрочки наступления. 7 ноября, когда было принято решение об отсрочке, немцев смутило совместное заявление короля Бельгии и королевы Нидерландов, в котором монархи предлагали свое посредничество в мирных переговорах, "пока война в Западной Европе не начала бушевать во всей ее разрушительной силе". При таких обстоятельствах было бы трудно убедить, как это пытался сделать Гитлер в воззвании, что германская армия вторгается на территорию Бельгии и Голландии, потому что стало известно, будто Франция собирается ввести в Бельгию свои войска. Возможно, Гитлер пронюхал, что его наступление через территорию маленькой нейтральной Бельгии не окажется внезапным, на что он рассчитывал. В конце октября Герделер совершил поездку в Брюссель с секретным поручением от Вайцзекера уговорить германского посла Бюлова-Шванте в частном порядке предупредить короля "об исключительно серьезном положении". Посол выполнил эту просьбу, и вскоре король Леопольд выехал в Гаагу, чтобы обсудить ситуацию с королевой Голландии и составить совместную декларацию. Однако бельгийцы располагали более точной информацией. Частично, как мы убедились, она поступила от Остера. 8 ноября Бюлов-Шванте телеграфом предупредил Берлин: король Леопольд сообщил королеве Голландии, что располагает информацией о наращивании немецких войск на бельгийской границе, указывающем на подготовку немецкого наступления через Бельгию, которое начнется в ближайшие два-три дня.
   Вечером 8 ноября и около полудня 9-го произошли два странных события взрыв бомбы, которым чуть было не убило Гитлера, и похищение эсэсовцами двух английских агентов в Голландии, недалеко от немецкой границы, которые сначала отвлекли нацистского главаря от планов нападения на Запад, но в конечном счете еще больше укрепили его престиж в Германии, до смерти напугав "цоссенских заговорщиков", фактически не имевших к этим двум событиям никакого отношения.
   Похищение и взрыв бомбы в пивной
   Спустя двенадцать минут после того, как вечером 8 ноября в мюнхенской пивной Гитлер закончил свою традиционную в ознаменование "пивного путча" 1923 года речь, обращенную к старым борцам, речь более короткую, чем обычно, там взорвалась бомба, заложенная в колонну за трибуной. При этом было убито семеро и ранено шестьдесят три человека. К тому времени все важные нацистские лидеры во главе с Гитлером поспешно покинули зал, хотя в предыдущие годы просиживали здесь за пивом гораздо дольше, предаваясь воспоминаниям со старыми товарищами по партии.
   На следующее утро только газета "Фелькишер беобахтер" поместила сообщение о покушении на жизнь фюрера. Она обвиняла в этом подлом деле английскую секретную службу и даже самого Чемберлена. "Попытка "убийства", отметил я в тот вечер в своем дневнике, - несомненно настроит общественное мнение в пользу Гитлера и возбудит ненависть к Англии... Большинство из нас считают, что происшедшее попахивает так же, как и поджог рейхстага".
   Только в воспаленном мозгу Геббельса могла родиться версия о причастности к этому делу английской секретной службы. Сразу же была предпринята попытка связать одно с другим. Часа через два после взрыва бомбы в Мюнхене Генрих Гиммлер, шеф СС и гестапо, позвонил в Дюссельдорф одному из своих молодых, но быстро растущих подчиненных - Вальтеру Шелленбергу и от имени фюрера приказал на следующий день пересечь голландскую границу и организовать похищение двух агентов английской секретной службы, с которыми Шелленберг поддерживал личный контакт.
   Приказы Гиммлера привели к одному из самых странных инцидентов времен второй мировой войны. Более месяца Шелленберг, гангстер с университетским образованием, как и Альфред Науйокс, встречался в Голландии с двумя офицерами английской разведывательной службы - капитаном С. Пейном Вестом и майором Сти-венсом. Англичанам он представился майором Шеммелем, антинацистски настроенным офицером из ОКБ (Шелленберг взял имя реально существовавшего офицера), и убедительно поведал, что немецкие генералы настроены свергнуть Гитлера. Майор Шеммель (он же Шелленберг) говорил англичанам, будто немцы хотят получить от них заверения, что лондонское правительство отнесется положительно к новому антинацистскому режиму. Поскольку англичане, очевидно, уже слышали из других источников о существовании в Германии военного заговора, участники которого добивались точно таких же заверений, Лондон был заинтересован в развитии дальнейших контактов с майором Шеммелем. Бест и Стивенс снабдили его маленьким радиопередатчиком и приемником, после чего имели место многочисленные радиообмены и встречи в различных городах Голландии. К 7 ноября, когда обе стороны встретились в небольшом голландском городке Венло у немецкой границы, английские агенты передали Шеммелю послание из Лондона для лидеров немецкого Сопротивления, в котором в довольно туманных выражениях излагалась основа для заключения справедливого мира с антинацистским режимом. Договорились, что на следующий день Шеммель привезет в Венло одного из будущих лидеров, немецкого генерала, чтобы начать конкретные переговоры. Эта встреча была перенесена на 9-е.
   До этого момента цели обеих сторон были ясны. Англичане пытались установить прямой контакт с немецкими путчистами, чтобы оказать им помощь и поддержку. Гиммлер же пытался выяснить через англичан, кто входил в число заговорщиков и каковы их связи с секретной службой противника. Очевидно, что Гиммлер и Гитлер уже подозревали некоторых генералов, а также таких людей, как Остер и Канарис из абвера. Но теперь, в ночь на 8 ноября, Гитлер и Гиммлер поставили новую задачу: похитить Беста и Стивенса и обвинить этих двух агентов английской секретной службы в организации взрыва бомбы в мюнхенской пивной.
   И вновь на сцене появляется уже знакомая нам личность - Альфред Науйокс, тот самый, который инсценировал нападение поляков на немецкую радиостанцию в Глейвице. С дюжиной крепких парней из службы безопасности (СД) он взялся помочь Шелленбергу осуществить похищение английских агентов. Акция прошла гладко. 9 ноября, в 4 часа дня, когда Шелленберг на террасе кафе в Венло потягивал маленькими глотками сок в ожидании Беста и Стивенса, два английских агента подъехали на своем "бьюике", припарковали машину за кафе и пошли... И тут по ним открыли огонь из эсэсовского автомобиля, в котором находились головорезы Науйокса. Лейтенант Клоп, офицер голландской разведки, обычно сопровождавший англичан на переговоры с Шелленбергом, был смертельно ранен. Англичан вместе с раненым лейтенантом люди Науйокса засунули в эсэсовскую автомашину, "точно несколько охапок сена", как позднее вспоминал Шелленберг, и на большой скорости укатили через государственную границу {Согласно официальной голландской версии, английская автомашина, в которой находились Стивенс, Бест и Клоп, была на буксире увезена немцами через границу, проходившую всего в 125 футах от места происшествия. - Прим. авт.} в Германию.
   Итак, 21 ноября Гиммлер публично заявил, что имел место заговор с целью убийства Гитлера в мюнхенской пивной. Взрыв был подготовлен и проведен по наущению английской секретной службы, два организатора - Стивенс и Бест были арестованы "на голландско-германской границе" на следующий после взрыва день.
   Фактическим исполнителем был назван некто Георг Эльсер, немецкий коммунист, столяр, проживавший в Мюнхене.
   Обстоятельства преступления, детально изложенные Гиммлером, вызвали у меня сомнения, о чем я не преминул записать в тот день в дневнике. Но поставленной цели он достиг. "Совершенно очевидно, что Гиммлер и его банда ставят своей целью, - отмечал я в дневнике, - убедить доверчивый немецкий народ, будто английское правительство пыталось выиграть войну путем убийства Гитлера и его главных помощников".
   Тайна организации взрыва в мюнхенской пивной так и осталась не раскрытой до конца. Эльсер, хотя и не такой слабоумный, каким предстал Маринус ван дер Люббе в истории с поджогом рейхстага, оказался человеком ограниченным и совершенно бесхитростным. Он не только признал себя виновным в установке и подрыве бомбы, но и хвастался этим. Конечно, до взрыва ни с Вестом, ни со Стивенсом он никогда не встречался, зато за долгие годы пребывания в концентрационном лагере Заксенхаузен он познакомился с Вестом и рассказал ему длинную и запутанную историю.
   Однажды в октябре в концентрационном лагере Дахау, куда Эльсер был заключен с середины лета как сочувствующий коммунистам, его вызвали в управление начальника лагеря, где представили двум незнакомым людям. Они объяснили Эльсеру, что возникла необходимость избавиться от некоторых "предательски" настроенных соратников фюрера путем подрыва бомбы в пивной "Бюргерброй-келлер" сразу же после того, как на вечере 8 ноября Гитлер обратится к присутствующим с традиционной речью и покинет зал. Бомбу нужно было установить в колонне за трибуной. Поскольку Эльсер был столяром высокого класса, электриком и жестянщиком, ему и предложили выполнить все работы. Если он это сделает, ему дадут большую сумму денег и устроят побег в Швейцарию, чтобы он мог там жить в свое удовольствие. В подтверждение серьезности предложения ему обещали лучшее обращение до принятия им окончательного решения: улучшенное питание, гражданскую одежду, много сигарет, ибо он курил непрерывно, а также верстак и соответствующий столярный инструмент. Там, в лагере, Эльсер изготовил примитивное, но эффективное взрывное устройство с восьмисуточным часовым механизмом и с приспособлением для подрыва с помощью электропереключателя. Он утверждал, что однажды ноябрьским вечером его забрали из лагеря и доставили в пивной зал, где он и установил в колонне взрывное устройство.
   Вечером 8 ноября, примерно в то время, когда должна была взорваться бомба, его, как позднее рассказывал он, доставили к швейцарской границе, предварительно выдав деньги и - что довольно любопытно - почтовую открытку с изображением зала пивной с колонной, на которой на месте заложенной бомбы была сделана пометка крестиком. Однако вместо того, чтобы помочь ему пересечь границу - и это, кажется, ужасно удивило туповатого столяра, - его вместе с почтовой открыткой и со всем прочим схватили гестаповцы. Позднее в гестапо его натаскивали с целью втянуть Веста и Стивенса в судебный процесс, на котором ему предстояло стать объектом всеобщего внимания {В лагере Дахау Эльсер рассказывал аналогичную историю пастору Нимеллеру, который утверждал, что организация взрыва была несомненно санкционирована самим Гитлером, чтобы поднять собственную популярность среди немецкого народа и вызвать военную истерию. Справедливости ради следует добавить, что, по мнению Гизевиуса, этого архиврага Гитлера, Гиммлера и Шелленберга, о чем он говорил в своих показаниях в Нюрнберге и писал в своей книге, Эльсер действительно готовил покушение на Гитлера и не было никаких нацистских соучастников. Шелленберг, как не очень надежный в данном случае источник, утверждает, что, хотя вначале он подозревал в причастности к взрыву Гиммлера и Гейдриха, затем, после допроса столяра и чтения протоколов, пришел к выводу, что действительно имело место покушение на фюрера. - Прим. авт.}.
   Суд так никогда и не состоялся. Теперь нам известно, что Гиммлер по известным причинам не рискнул его устраивать. Мы знаем также, что в концентрационных лагерях Заксенхаузен и Дахау Эльсер жил в сносных условиях, вероятно, по распоряжению Гитлера, авторитет которого в глазах общественности после взрыва значительно возрос. Однако Гиммлер не спускал с Эльсера глаз до самого конца. Нельзя было допустить, чтобы столяр пережил войну и рассказал всю правду. И вот незадолго до ее окончания, точнее, 16 апреля 1945 года гестапо сообщило, что Георг Эльсер накануне погиб во время воздушного налета авиации союзников. Теперь мы знаем, что он был убит гестапо.
   Гитлер обращается к своим генералам
   Избежав смерти от покушения (или имитации его) и подавив сопротивление своих генералов, Гитлер вновь обратился к уточнению планов крупной наступательной операции на Западе. 20 ноября он издал Директиву э 8 на ведение военных действий, приказав "сохранять готовность", с тем чтобы "немедленно воспользоваться благоприятными метеоусловиями", и изложил планы уничтожения Голландии и Бельгии. А затем, чтобы вдохнуть мужество в малодушных и поднять их настроение накануне крупных сражений, он счел необходимым днем 23 ноября собрать руководителей вермахта в имперской канцелярии.
   Из всех секретных совещаний, состоявшихся у Гитлера, это, рассчитанное на то, чтобы вселить уверенность в военачальников, наилучшим образом разоблачает его политику. В обнаруженных союзниками архивных материалах ОКБ во Фленсбурге сохранились отрывки записи его выступления, сделанной неизвестным участником совещания.
   "Цель этого совещания, - начал Гитлер, - довести до вас мои идеи о мире, которыми я руководствуюсь в преддверии будущих событий, и сообщить вам мои решения..."
   В его голове перемешалось прошлое, настоящее и будущее, и перед этой группой избранных он, используя свое потрясающее красноречие и первобытную прямоту, сделал поразительные выводы из всего того, что переполняло его извращенный, но изобретательный ум, с убийственной точностью предсказав ход предстоящих событий. Трудно вообразить, чтобы кто-либо из слушавших его все еще сомневался, что человек, который в настоящее время держал в своих руках судьбу Германии, да и всего мира, страдает опасной манией величия.
   "У меня достанет ясности ума, чтобы представить вероятный ход исторических событий, - сказал он, рассуждая о начальном периоде своей борьбы, - и твердой воли, чтобы принять жестокие решения... В качестве последнего фактора я со всей скромностью должен назвать собственную личность - я незаменим. Ни одна личность ни из военных, ни из гражданских кругов не смогла бы меня заменить. Попытки покушений могут повториться. Я убежден в силе своего разума и в своей решимости... Никто не сделал того, что сделал я... Я поднял немецкий народ на большую высоту, хотя сейчас нас и ненавидят во всем мире... Судьба рейха зависит лишь от меня. Я буду действовать в соответствии с вышеизложенным..."
   Он пожурил своих генералов за их сомнения, когда он принимал нелегкое решение покинуть Лигу Наций, ввести всеобщую воинскую повинность, оккупировать Рейнскую демилитаризованную зону, укрепить ее оборону и захватить Австрию. "Число людей, веривших в успех, - сказал он, незначительно". "Следующим шагом была Богемия, Моравия и Польша", - цинично заявил он, перечисляя свои завоевания, чего так и не услышал, к сожалению, Чемберлен.
   "...С самого начала я понимал, что не могу остановиться на Судетской области. Это было лишь частичное решение. Было решено занять Богемию. Затем последовало установление протектората - тем самым была создана основа для захвата Польши. Но в тот период мне еще не было ясно, должен ли я буду выступить сначала против Востока и затем против Запада или же наоборот... Объективно получилось так, что сначала пришлось начать борьбу против Польши. Возможно, мне возразят - борьба и снова борьба. В борьбе я вижу судьбу всего живого. Никто не может уйти от борьбы, если он не хочет погибнуть.
   Рост численности нации требовал большего жизненного пространства. Целью моей являлось установление разумных пропорций между численностью нации и ее жизненным пространством. А этого можно добиться только путем борьбы. От решения этого вопроса не может уйти ни один народ; если он откажется от этого, он постепенно погибнет... Никакое умничанье здесь не поможет, решение возможно только с помощью меча. Народ, который не найдет в себе сил для борьбы, должен уйти со сцены..."
   Вся беда немецких "руководящих личностей" прошлого, говорил Гитлер, в том числе Бисмарка и Мольтке, заключалась в том, что они не проявили "достаточной твердости", а "решения возможно было добиться лишь путем нападения на ту или иную страну при самых благоприятных условиях". Непонимание этого привело в 1914 году к войне на нескольких фронтах, что "не принесло решения проблемы".
   "Сегодня, - продолжал Гитлер, - пишется второй акт этой драмы. В первый раз за последние 67 лет можно констатировать, что нам не придется вести войну на два фронта... Но никто не знает, как долго продлится это состояние... В принципе я создал вооруженные силы не для того, чтобы бездействовать. Решение действовать было во мне всегда".
   Мысли о представившейся благоприятной возможности вести войну на одном фронте вернули фюрера к вопросу о России.
   "Россия в настоящее время опасности не представляет. Сейчас она ослаблена в результате многих внутренних процессов. Кроме того, у нас есть договор с Россией. Однако договоры соблюдаются до тех пор, пока они целесообразны. Россия будет соблюдать договор лишь до тех пор, пока она будет считать его выгодным для себя... Сейчас Россия решает большие задачи, прежде всего по укреплению своих позиций на Балтийском море. Мы сможем выступить против России лишь после того, как освободимся на Западе".
   Что касается Италии, то многое зависит от Муссолини, смерть которого "может изменить все". "Как и смерть Сталина, смерть дуче таит для нас угрозу, - сокрушался фюрер. - А как легко может наступить смерть государственного деятеля, я сам недавно испытал". Гитлер считал, что "Америка благодаря принятым в ней законам о нейтралитете... опасности не представляет" и "помощь, оказываемая Америкой противнику, пока несущественна". "Все указывает на то, что настоящий момент благоприятен для нас, - утверждал фюрер, - но через шесть месяцев положение, быть может, станет иным". Поэтому он настроен решительно:
   "Мое решение непоколебимо. В ближайшее время я выберу благоприятнейший момент и нападу на Францию и Англию. Нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии не имеет никакого значения. Ни один человек не станет спрашивать об этом, когда мы победим. Мы не станем обосновывать нарушение нейтралитета так идиотски, как в 1914 году".
   Наступление на Западе, говорил Гитлер своим генералам, означало "окончание мировой войны, а не отдельной кампании. Речь идет не о каком-то частном вопросе, а о жизни или смерти нации". Затем он пустился в разглагольствования:
   "Всех нас должны вдохновлять идеи великих людей нашей истории. Судьба требует от нас не больше того, что она требовала от великих людей германской истории. Пока я жив, я буду думать только о победе моего народа. Я ни перед чем не остановлюсь и уничтожу каждого, кто против меня... Я намерен уничтожить врага..."
   Это была эффектная речь, и, насколько известно, ни один генерал не поднял свой голос, чтобы высказать сомнения, имевшиеся почти у всех армейских командующих, относительно успеха наступления в это время или относительно аморальности нападения на Бельгию и Голландию, нейтралитет которых и незыблемость границ Германия торжественно гарантировала. По утверждению некоторых присутствовавших на этом совещании генералов, замечания Гитлера относительно невысокого духа в высших армейских эшелонах и генеральном штабе были высказаны в куда более сильных выражениях, чем в приведенной записи.
   В этот же день, в шесть часов вечера, нацистский диктатор вновь послал за Браухичем и Гальдером. Начальника генерального штаба сухопутных войск он продержал в приемной как провинившегося мальчишку, а главнокомандующему прочитал мораль о "цоссенском духе". Главное командование сухопутных войск (ОКХ) Гитлер обвинял в пораженческих настроениях, а генеральный штаб, возглавляемый Гальдером, в том, что он "проявляет упрямство, которое мешает ему присоединиться к фюреру и поддерживать его". Униженный Браухич, согласно его показаниям, данным позднее в Нюрнберге, предложил свою отставку, но Гитлер не принял ее, резко напомнив главнокомандующему, что он "обязан выполнять... долг и обязанности точно так же, как любой другой солдат". В тот вечер Гальдер нацарапал стенографическим знаком в своем дневнике: "День кризиса!"
   День 23 ноября 1939 года во многих отношениях стал вехой в развитии событий. Он ознаменовал собой решительную победу Гитлера над армией, которая в первую мировую войну свергла императора Вильгельма II и взяла на себя высшую политическую и военную власть в Германии. С этого дня бывший австрийский ефрейтор начал оценивать свои не только политические, но и военные суждения как более квалифицированные, чем суждения его генералов, и перестал прислушиваться к их советам, отвергая их критику, что в конечном счете привело к катастрофе.