А.Шклярский. Томек у истоков Амазонки

Alfred Szklarski
Tomek u ?r?de? Amazonki
 
Альфред Шклярский
(1912—1992)
 
Томек у истоков Амазонки
 

ПРОЛОГ
НАПАДЕНИЕ НА РАССВЕТЕ

   На северо-западе Бразилии, почти в том месте, где сходятся ее границы с Перу и Колумбией, черные, тяжелые тучи преждевременно закрыли клонившееся к закату солнце. В чаще амазонской сельвы[1] зашуршали крупные капли дождя. Монотонное пение бесчисленных цикад[2] прекратилось, как по команде. Умолкли шумные беседы попугаев. Кроны деревьев заколыхались под порывами резкого ветра. Лианы, свисавшие с деревьев, как фестоны, пружинисто задрожали.
   В лагере сборщиков каучука[3], расположенном вблизи берегов реки Путумайо[4], началась лихорадочная суета. Обитатели лагеря наскоро крепили шалаши, прятали в них предметы домашнего обихода; они старались предотвратить ущерб, который может причинить надвигающаяся гроза.
   Поднявшаяся в лагере суматоха и шум дождя, уже потоком лившего по сухим листьям кровли шалаша, разбудили стройного, молодого человека, спавшего на деревянной койке. Он с трудом приподнялся, опираясь на локоть. В помещении было темно, поэтому он выглянул из двери со вставленной проволочной сеткой, но снаружи тоже был темно. Джон Никсон – так звали молодого человека – раздвинул рукой москитьеру, висевшую вокруг койки и встал. Шатаясь, он подошел к двери и распахнул ажурную сетку. Сначала посмотрел в сторону барака, где находился склад собранного каучука. Ворота барака были заперты. Полунагие индейцы молча суетились у шалашей, в которых, видимо, спрятались от бури их жены и дети.
   – Аукони! – слегка хриплым голосом позвал Джон Никсон.
   – Син сеньор![5] – ответил индеец, подходя к порогу хижины.
   – Где капангос?[6] – спросил Никсон.
   – Они ужинают у себя в бараке, – ответил индеец. Никсон насупил брови. Наемные надсмотрщики хороши только тогда, когда стоишь над ними с нагайкой. После минутного молчания Никсон спросил:
   – Все ли серингеро[7] вернулись из сельвы? Скоро разразится гроза!..
   – Вернулись все, каучук уложен в складе, – ответил Аукони, предводитель группы индейцев племени сюбео, собиравших каучуковый латекс[8] для компании[9] «Никсон-Риу-Путу-майо».
   – Ты уже раздал продовольственные пайки?
   – Син, сеньор, а сейчас я прикажу подать вам ужин, – ответил Аукони.
   – К черту ужин! – вспыхнул Никсон. Марш отсюда!
   На спокойном, как у каменного изваяния, лице индейца не дрогнул ни один мускул. Он только бросил испытующий взгляд на своего начальника. Убедился, что белый опять пил. После краткого размышления индеец сказал:
   – Сеньор Уилсон ушел, злые люди близко, не пей больше…
   Но белый не услышал обращенных к нему слов, потому что в этот момент черноту неба прорезала яркая молния и мощный удар грома заглушил доброжелательные слова индейца. На деревья джунглей налетел вихрь, с их верхушек посыпались листья и обломки веток. Вскоре буря разыгралась на полную мощь.
   Джон Никсон с треском захлопнул наружные створки двери, сделанной из продольно распиленных, бамбуковых стеблей. Ощупью добрался до деревянного ящика, заменявшего в убогой хижине стол. Зажег фитилек керосиновой лампы. Из всех углов помещения сейчас же налетели ночные бабочки и стали кружить вокруг огня. Одна из них коснулась лица Джона. Он вздрогнул от отвращения. Ему опротивели насекомые и гусеницы, которыми кишел влажный, тропический лес. Никсон никак не мог привыкнуть к амазонской сельве, тихой и казалось лишенной жизни днем, и оживающей тысячами таинственных голосов ночью. Кто способен отличить человеческие голоса от стонов и завывания животных? Может быть это краснокожие, дикие охотники за человеческими головами, или того хуже, белые охотники за рабами, перекликаются, готовясь к нападению? Вдобавок, частые дожди предвещали скорое наступление зимы, то есть дождливой поры, когда сельва превращается в болотистый лабиринт озер и болот.
   Никсон уселся на скамью и стал удрученно прислушиваться к шуму ливня, бушевавшего за стенами хижины. Потом, видимо, несколько успокоившись, пробурчал:
   – Во время грозы нечего бояться нападения, по крайней мере можно поспать спокойно…
   Достал бутылку рома. Налил полный стакан и выпил. Алкоголь ударил ему в голову и Никсон, как был в одежде, повалился на кровать, задвинул москитьеру, сунул под подушку револьвер и погрузился в невеселые размышления. Он мечтал как можно скорее оставить амазонские леса. Он хотел вернуться в родной дом в Чикаго[10], где согласно обещанию дяди, должен был возглавить филиал фирмы «Никсон-Риу-Путумайо». Лишь бы дядя поверил, что будущий совладелец фирмы уже достаточно ознакомился с делами. А пока что приходилось торчать здесь, в мрачной сельве, в обществе четырех грубых капангос и молчаливых, недоверчивых индейцев, постоянно недосыпать, быть в неустанном напряжении, бдительно следить за всем, что происходит вокруг. Вблизи Риу-Путумайо бродили многочисленные, организованные спекулянтами-торговцами каучуком, стайки бандитов, со стороны которых в любую минуту можно было ожидать нападения и грабежа.
   С тихим вздохом сожаления, молодой Никсон вспомнил Яна Смугу, первого помощника дяди. Этот знаменитый путешественник, человек отважный до безрассудства, не знал, казалось, чувства страха. В диком лесу он чувствовал себя как в своей стихии. Когда Смуга был с ним, в лагере сборщиков каучука все шло, как по маслу: не было ссор ни противоречий, все чувствовали себя в полной безопасности. С одинаковой свободой Смуга обращался с полудикими обитателями сельвы, и с более цивилизованными жителями Манауса[11], где находилась контора компании и главные склады каучука. Во время последнего пребывания в лагере сборщиков каучука Смуга обещал Никсону, что попросит дядю, как можно скорее, отозвать его с берегов Путумайо.
   Никсон втайне завидовал Смуге, особенно его умению ладить с людьми. Кроме того, Никсон знал, что индейцы презирают белых, не умеющих скрывать обуревавшие их чувства. Несмотря на это, он никак не мог совладать с собой и скрыть от посторонних взглядов чувство отвращения или страха, которое возбуждали у него насекомые и противные существа, населявшие джунгли. Поэтому теперь, когда ему пришлось послать в лагерь на реке Япуре своего помощника Уилсона, Никсону трудно было удержать в послушании и должной дисциплине ленивых капангос и индейцев, у которых он не сумел завоевать авторитет начальника.
   Из расположенного поблизости барака доносились звуки гитары. Печальный перезвон гитарных струн иногда заглушался громким шумом тропического ливня. Играл на гитаре, видимо, надсмотрщик Матео, метис[12], с бурным и не очень похвальным прошлым. Слушая его низкий, страстный голос, трудно было поверить, что этот человек отличался холодной жестокостью, охотно пользовался ножом и кнутом.
   Джон Никсон дремал под едва слышные звуки гитары. Его размышления прерывали неясные видения. Он засыпал. Сквозь сон ему показалось, что где-то в глубине сельвы послышались глухие звуки там-тамов. Это не возбудило в нем опасений. В этой части бассейна Амазонки сильно влияние негритянских обычаев, завезенных из глубины Африки многочисленными черными рабами. Дыхание молодого Никсона становилось глубже и ровнее. В конце концов, белый человек крепко заснул…
* * *
   Отряд вооруженных людей, в ночной темноте, крадучись окружал лагерь сборщиков каучука. Когда гроза и ливень прошли, вооруженные люди, прячась в густом подлеске сжали кольцо окружения вокруг раскорчеванной площадки. Это были индейцы племени ягуа, отличавшиеся светло-коричневым цветом кожи. Их нагие тела прикрывали только пышные юбки из рафии[13], доходившие до щиколоток ног. Головы индейцев украшали огромные парики, сплетенные из желтого волокна рафии, свободно падавшего на их плечи и спины до пояса. У некоторых в париках торчали перья попугаев, засушенные птицы и мыши. Индейцы носили ожерелья из семян растений. Они были вооружены луками и длинными духовыми ружьями из стеблей бамбука[14], из которых они выпускали небольшие, иногда отравленные стрелы. Южно-американские индейцы употребляли эти ружья для охоты, но если брали их с собой в военный поход, то эти ружья в их руках превращались в грозное оружие. От попадания маленькой стрелы противник погибал почти мгновенно.
   На востоке показались первые лучи восходящего солнца. День вставал сразу, без предрассветных сумерек. Один из индейцев, по-видимому, вождь, наклонился к двум белым мужчинам, сопутствовавшим краснокожим воинам, и гортанным голосом, на языке ягуа, шепнул:
   – Жаримени яренумуйу[15] дай сигнал!
   Белый приложил палец к губам.
   – Унжуй…[16] – предупредил индеец.
   Белый гневно насупил брови. Он тоже заметил дворнягу, высунувшуюся из индейского шалаша. Если собака почует чужих, она разбудит спящих сборщиков каучука. Весь искусно разработанный план готов тогда провалиться. Белый мужчина быстро повернулся к вождю ягуа, и взглядом показал ему на духовое ружье. Они поняли друг друга без слов.
   Индеец достал из плетенной сумки миниатюрную стрелу, всунул ее в бамбуковую трубку, уплотнил хлопчатобумажным пыжом. Поднес утолщенный конец бамбуковой трубки ко рту, и направил второй, тонкий конец на собаку. Набрав полную – грудь воздуха, что есть силы дунул в трубку.
   Еще не совсем проснувшаяся дворняга, внезапно вздрогнула и повалилась набок, словно сраженная молнией. Некоторое время собака шевелила ногами, скребя когтями землю, но вскоре пала мертвой, не подав голоса.
   Белый союзник индейца ягуа искоса взглянул на ужасного стрелка. Лицо вождя оставалось совершенно спокойным. На нем не отражались какие-либо чувства, но дерзкое поблескивание глаз и характерная гримаса жестокости на устах, не возбуждали к нему доверия. Белый мужчина инстинктивно коснулся рукоятки револьвера. Но в это мгновение дверь барака распахнулась. Один. за другим оттуда вышли трое капангос. Белый облегченно вздохнул. Он повернулся к вождю ягуа и крикнул:
   – Вперед!
   Утренние крики попугаев в сельве и протяжный, боевой клич индейцев ягуа раздались почти одновременно. Несчастные капангос не успели даже спрятаться в бараке. Прошитые множеством стрел из луков, они упали на землю. С адским воем из зарослей выскочили индейцы ягуа, ворвались в шалаши, откуда послышались крики ужаса и боли.
   Притаившись в кустах, белые союзники ягуа, внимательно наблюдали за полем боя, держа в руках карабины. Они сразу же заметили Джона Никсона, который пинком ноги распахнул дверь хижины и остановился на ее пороге с револьвером в руке. Налитыми кровью и еще заспанными глазами он осмотрелся вокруг. Увидев погром своих людей, он побледнел от ужаса. Поднял револьвер и прицелился в подбегающего к нему индейца. Однако он не успел нажать курок. Один из белых союзников ягуа подбросил карабин к плечу. Прежде чем рассеялся дым после выстрела, Джон Никсон упал на пороге своей хижины. Вождь ягуа подбежал к нему, размахивая острым бамбуковым ножом.
   Белый убийца и его товарищ повернулись спиной к индейскому охотнику за человеческими головами. Слишком уж отвратительное было это зрелище. Белые направились в барак, откуда их краснокожие союзники уже выносили каучук.
   Не прошло и часа после боя, как разбойники уже быстро уходили в джунгли, неся ценную добычу. Они взяли также в плен сборщиков каучука, вместе с их женами и детьми. Никто не посчитал нужным оглянуться на оставленный лагерь, в котором догорали бараки.

I
ПЕДРО АЛЬВАРЕС АТАКУЕТ

   Ян Смуга проснулся от тихого стука в дверь комнаты, в которой он спал. Не вставая с койки, со всех сторон закрытой сеткой москитьеры, он крикнул:
   – Войдите!
   В комнату, погруженную в полумрак застенчиво заглянула молодая женщина.
   – Извините меня, пожалуйста, я не хотела прерывать вашу сиесту[17], но пришел мальчик из конторы, – стала оправдываться она, – говорит, что его прислал господин Никсон, по очень важному делу.
   – Ты правильно поступила, Наташа, что разбудила меня, я уже вполне отдохнул. Может быть получены, наконец, известия с берегов Путумайо. Впустите посланца!
   Смуга высунул руку из-под москитьеры, достал коробку с табаком, лежавшую на столике рядом с койкой. Набил трубку и закурил.
   Вскоре в комнату вошел мальчуган, отличавшийся деловитостью движений и умным выражением лица. Он был одет только в длинную цветную рубашку, спускавшуюся свободно ниже колен, подпоясанную набедренной повязкой из цветного ситца. Ему, видимо, было лет четырнадцать, не больше. Красновато-коричневый цвет кожи, черные жесткие волосы, подстриженные кружком, косые глаза и выдающиеся скулы на лице явно свидетельствовали о его индейском происхождении.
   – Бом диа, сеньор![18] – сказал он на португальском языке.
   – Бом диа, Гого! Подними жалюзи в окнах, – сказал Смуга и добавил на польском языке: – Наташенька, дай мне, пожалуйста, стакан чаю.
   – Сейчас приготовлю, – ответила молодая женщина, улыбаясь «своему опекуну.
   Индеец поднял жалюзи на окнах и приоткрыл портьеру, заслонявшую дверь на веранду. Яркий свет тропического солнца ворвался в комнату. Мальчик остановился рядом со Смугой и сказал:
   – Сеньор Никсон приказал идти к сеньор Смуга. Злые люди напали на акампаменто[19] Риу-Путумайо. Они убили примо[20] сеньора Никсона.
   Смуга резким жестом отстранил москитьеру и вскочил с койки.
   – Это точно? – спросил он кратко.
   – Приехал один боа женте[21] из акампаменто, – добавил индеец.
   – Значит, началось! Беги к Никсону и скажи, что я скоро приду!
   Индеец немедленно вышел из комнаты. Смуга снял с гвоздя пояс с кобурой револьвера, и начал тщательно заряжать оружие.
   Видя зловещие приготовления, Наташа побледнела. С самого приезда в Манаус, она никак не могла отделаться от предчувствия, что здесь ее ожидает несчастье. Несмотря на то, что город кипел жизнью, Наташа не могла привыкнуть к нему и все время ожидала несчастья. Манаус, расположенный на расстоянии 1690 километров от ближайшего, восточного берега океана, стоял на берегу огромного, величественного и одновременно грозного водного пути – реки Амазонки, в молочно-желтых, мутных водах которой человека поджидала смерть. Как и все города штатов Амазонас и Пара, Манаус был отрезан от остальной страны. Если не считать берегов Риу-Негру, Манаус со всех сторон был окружен первобытными, болотистыми лесами – очагом малярии и проказы – кишевшими ядовитыми змеями, надоедливыми насекомыми, странными животными. Кроме того, там можно было встретить воинов непокоренных до сих пор индейских племен, избегающих встреч с белыми людьми.
   К причалам порта Манаус ежедневно приставали суда, баржи и лодки, на которых из глубины джунглей свозили в порт сок каучуковых деревьев, переработанный в шары или плиты черного цвета. Здесь каучук меняли на чистое золото. Поэтому город рос и развивался изо дня в день, превращаясь в настоящий человеческий муравейник. Банкиры, торговцы, авантюристы и истощенные непосильным трудом рабочие, которым удалось унести из зеленого ада головы и заработанные тяжелым трудом деньги, пили вино и шампанское в третьеразрядных кабаках.
   В девственных лесах Амазонки до сих пор царил закон сильнейшего. Чтобы добыть рабочих, каучуковые спекулянты часто организовали так называемые коррериас, то есть охоту за индейскими рабами. Кто раз попал в рабство, вынужден был оставаться в нем до самой смерти. Поэтому индейцы первоначально относившиеся к белым довольно доброжелательно, теперь уходили все дальше и дальше в дикие и недоступные места. Они возненавидели белых, ставших для них олицетворением насилия, зла и жестокости.
   Всего лишь полтора года назад, во время экспедиции в Новую Гвинею[22], Наташа мечтала поселиться где-нибудь в одном из очаровательных экзотических уголков земного шара. Именно тогда отец Томека Вильмовского сказал, что идиллические на первый взгляд уголки в действительности никак не соответствуют понятию земного рая. Но только очутившись в Манаусе, Наташа убедилась, насколько прав был Вильмовский. Этот благородный человек не преувеличивал, когда раскрывал перед Наташей ужасную правду о жизни в колониях. Теперь Наташа стремилась как можно скорее уехать из экзотической Бразилии. Сознание, что люди ее расы причиняли столько зла, угнетало Наташу, и наполняло ее сердце печалью.
   После благополучного возвращения из экспедиции в Новую Гвинею молодые супруги – Томек Вильмовский и Салли – уехали в Англию, чтобы продолжать образование. Отец Томека и капитан Новицкий находились в Гамбурге, где по поручению Гагенбека разрабатывали проект устройства нового отделения в этнографическом музее.
   Збышек Карский, двоюродный брат Томека, еще в Австралии женился на молодой русской девушке Наташе, с которой вместе бежал из сибирской ссылки. Збышек мечтал принять участие в какой-нибудь экспедиции и путешествовать по примеру Томека.
   Как раз в это время Ян Смуга, неизменный спутник Томека, получил предложение поехать в Бразилию. Торговая компания «Никсон-Риу-Путумайо» решила поручить Смуге вооруженную охрану рабочих компании, занятых сбором каучука в бразильской сельве. Компания Никсона, не в пример другим, стремилась не применять принудительного, рабского труда и добросовестно платила своим рабочим. По этой причине ее возненавидели многочисленные конкуренты, в частности, Педро Альварес, люди которого тоже собирали каучук в окрестностях реки Путумайо и часто бежали от жестокого спекулянта в лагерь Никсона.
   Смуга очень любил опасные приключения. Поэтому, воспользовавшись перерывом в охотничьих экспедициях, в которых он участвовал вместе со своими друзьями, принял предложение компании Никсона. Збышек обратился к Смуге с просьбой порекомендовать его на работу в каучуковой компании. Рекомендация Смуги была принята благосклонно и молодая супружеская чета очутилась вскоре в Манаусе, где проживала уже целый год.
   Вскоре после приезда в Бразилию, Карские легко поняли почему рост потребления каучука принес столько несчастий туземным жителям Бразилии. Каучуковые деревья росли в амазонской сельве. Добывать ценный сок этих деревьев могли только индейцы, привычные к тяжелой работе, так как в бассейне Амазонки, кроме индейцев почти нет другого населения[23]. Поэтому каучуковые спекулянты, стремившиеся к обогащению во что бы то ни стало, устраивали кровавые походы на туземцев, хватали их, сжигали жилища и принуждали пойманных рабов добывать каучук. Хотя в 1775 году индейцы Бразилии были по закону уравнены в правах с представителями остального населения, а рабство было окончательно осуждено и уничтожено в 1888 году, но в глубине амазонских лесов закон вершили по-прежнему кнут и пуля. Во время каучуковой лихорадки погибли десятки тысяч индейских рабов. Белые спекулянты ревниво оберегали свои интересы, и вели между собой жестокую борьбу за лучшие участки каучуконосной сельвы.
   Зная об этом, Наташа беспокоилась о муже, который по молодости лет увлекался мнимыми удовольствиями больших приключений. Правда, опытный путешественник, Смуга, следил, чтобы Збышек вел себя благоразумно, но несмотря на это Збышек в любую минуту мог очутиться в ловушке. Наташа инстинктивно почувствовала, что как раз теперь наступил опасный момент. Смуга молча проверял оружие. Гневный блеск его стальных глаз не предвещал ничего хорошего. Наташа верила в рассудительность своего опекуна и меткость его выстрела, но опасалась не слишком ли трудную задачу он берет теперь на себя?
   А Смуга совсем не думал об опасности. Он давно уже привык отвечать ударом на удар. Заряжая оружие, он одновременно обдумывал план действий. Через каких-нибудь четверть часа раздумий, он решительно поднялся со стула и повязал вокруг бедер пояс с двумя револьверами. С вешалки взял фетровую шляпу с широкими полями.
   – Можно мне пойти с вами? – робко спросила Наташа. Смуга взглянул на нее, словно только теперь вспомнил об ее существовании. Морщины на его лице разгладились и он улыбнулся.
   – В контору Никсона можем пойти вместе, – ответил он. – Тебя, видимо, интересуют эти тревожные вести? Спасибо тебе за чай.
   Смуга подошел к столику.
   – Может быть подлить немного рома? – предложила Наташа.
   – Спасибо, у меня не такая крепкая голова, как у капитана Новицкого. У него не задрожит рука даже после целой бутылки!
   У Наташи замерло сердце. Значит, случилось несчастье! Отхлебывая чай, Смуга исподлобья наблюдал за молодой женщиной.
   – Ничего не бойся. Збышеку ничто угрожать не будет, – успокоительно сказал Смуга. – В Манаусе еще пока соблюдают видимость законности, а на берега Путумайо я его не возьму.
   – Вы берете на себя всегда все самое трудное, – тихо ответила Наташа. – Я боюсь… Как жаль, что здесь нет наших друзей!
   – Ты права, – согласился Смуга. – Особенно Томек и капитан – они неоценимые товарищи в такого рода приключениях. Однако идём, Никсон ждет.
   Они вышли из дому. Город Манаус расположен на возвышенности: его узкие, крутые улочки спускаются к превосходной пристани на берегу Амазонки. Из-за жаркой полуденной поры улицы почти опустели. Богатые белые жители предавались сиесте в своих коттеджах с красными, черепичными крышами, осененными султанами стройных пальм. Вокруг их удобных домов простирались ковры красочных цветов. Туземцы, наоборот, в огромном большинстве случаев ютились на плотах, в хижинах, покрытых тростником или соломой. Плоты стояли привязанные к столбам на берегу реки. Над городом возвышались колокольни нескольких церквей и фронтоны крупных зданий. Их построили в спешке, рассчитывая на быстрое развитие города[24].
   В подавленном состоянии Наташа шла рядом со Смугой. На этот раз она не обращала внимания ни на великолепные здания, ни на безработных, лежавших в тени складов. На пустынных в эту пору дня улицах города изредка встречались мужчины в огромных соломенных шляпах и с оружием у поясов.