Страница:
x x x
"Куда он делся? -- спросил приятелей Азиз, тот самый подросток, что пытался стащить велосипед Артура. -- Удрал в тумане?" Те растерянно переглядвались, сжимая невостребованные камни, сожалея о несостоявшейся ИХ ИНТИФАДЕ в центре Хайфы. Как бы завтра об этом написали все газеты, с каким к ним сочувствием, ведь с балконов видели, что "русский" первым поднял камень. Арабы опять только защищались от еврейского экстремиста! Но, как все семиты, они были вспыльчивы и отходчивы, эти милые левым сердцам беззащитные арабские дети. Да они и вовсе не были детьми тущоб. В отличие от семьи Артура, их отцы имели по одной-двум машинам, не говоря о нескольких велосипедах в каждой семье. Они жили в квартирах, какие в Союзе имели, пожалуй, только генералы, отвечавшие перед партией за успех в справедливой борьбе палестинцев за свои попранные права. И в общем, у себя в автомастерских были обходительными умелыми и улыбчивыми ребятами, вовсе не террористами. Просто развлечения такого рода, если конечно за это ничего не будет, это самое интересное. Как он ругался на своем смешном языке, этот старый яхуд, и какая злоба, надо же, за что? Между тем, туман стал рассеиваться, все трое с собакой, хохоча во все горло и пересвистываясь, побежали по пустынным улицам Хайфы в поисках другой жертвы, лучше всего "русского" старика, который всех и всего боится, но не своего "русского" ровесника: опыт развлечений подобного рода с ребятами-олим имелся у каждого из них... Собака прыгала рядом, и не думая никого кусать. Машин почти не было, стояла ватная тишина, которую подростки наконец заметили. И тут загрохотал вертолет, снижаясь прямо в центре пустынной в ночные часы автостоянки. За ним сел второй. Солдаты в незнакомой форме бежали к входам бесчисленных банков, оффисов. Двое резко свернули к подросткам с собакой и приказали остановиться. Собака обрадовалась, что игра начинается сызнова и с рычанием бросилась в усатое лицо десантника. Едва заметным движением тот приподнял ствол "калашникова". Собака засучила всеми четырьмя лапами, хрипя на окровавленном асфальте. Азиз заорал на усача на иврите, тот ухмыльнулся и поднял ствол еще раз. Нет, никак не походил сирийский десантник на старика-оле, даже на израильского оккупанта-полицейского. Не нужен был десантнику в захваченном городе грубиян, да еще что-то лопочущий на ненавистном иврите. Тот не оккупант, кто не ставит на место местное население, раз и навсегда, таковы оккупанты всех времен и народов. И не вина, а беда была несчастных израильских арабов-подростков, что их к иным оккупантам приучили. Только переучивать было уже поздно...
x x x
Как ни странно, одна из российских программ передавала последние известия. Вся семья Марка напряженно всматривалась в плывущие на экране привычно убогие снега России, пустынные города, растерянных чиновников в кабинетах. "...только в крупных городах, -- сварливо и визгливо рычал знакомым скандальным голосом сын юриста. -- Временное правительство России все вам разрешает. Все! Захватывайте любые пустующие дома с дровами, колодцами и припасами, запасайтесь из любых складов и магазинов чем возможно. На нашу помощь не надейтесь, только на себя. Продержитесь до весны. У нас осталось всего несколько летчиков, но без нормального аэродромного обеспечения полеты невозможны. Мы не сразу наладим и движение поездов. Так что переселяйтесь из городов в пригороды, ищите где хотите запасы дров, селитесь около колодцев. Мы, конечно, принимаем меры по поддержанию порядка в крупных городах с относительно большим еврейским населением, но там, где вас единицы, ведите себя так, как милая вашему сердцу нация уголовников -- американцы. Никто не добудет вам пищу, кров, воду и защиту, кроме вас самих. У каждого должно быть оружие -- защищаться от завистливого соседа. В казармах, у ментов, ищите. Поскольку государство вас сегодня защитить не в состоянии -- стреляйте, если нет иного способа спасти свою семью, жизнь и имущество. Мы все простим! К весне наведем порядок по всей стране, соберем всех вас в городах, на фермах. Мы уверены, что обойдемся своими силами и не потеряем суверинитета. По предварительным оценкам в России сегодня население около трех миллионов. Не исключено, что и гораздо больше: меня, например, многие из вас никак не ожидали больше увидеть, а я вот тут, перед вами!.. Мы не только надеемся на этих наших граждан, но и призываем всех бывших россиян, уехавших от антисемитов в Израиль и в другие страны, вернуться на Родину." "То есть, -- появился на экране хорошо знакомый журналист, -- нам не грозит зависимость от Израиля?" "Он нам никогда не был нужен, обойдемся и теперь. Что из того, что сегодня в мире нет ни одного другого государства со сложившейся экономикой? Несколько месяцев -- и у нас будет наша, российская экономика получше израильской". "Наша, еврейская экономика?" -- робко, как всегда говорили журналисты с этим типичным местечковым хулиганом, спросил ведущий. "Какая еврейская! Ну... ясно, что еврейская, если они... мы то есть только и остались на планете, но мы построим, вернее восстановим здесь суверенную Россию. А Израиль пускай осваивает свою Палестину, если уж ему так повезло с исчезновением ее настоящих хозяев, а к нам -- русским... то есть к нам -- российским евреям, пусть только попробует сунуться со своим покровительством..."
Ничего у них не меняется, уныло подумал Артур. В последние годы он все меньше вспоминал свою жизнь на том свете, до добровольно-принудительного переселения в блистающие сады ада в раю. Теперь, когда стало привычно стыдно за свою родину, он с поразительной ясностью увидел кабинет директора института, вчерашнего второго секретаря одного из столичных райкомов, владельца заводов, газет пароходов, довольно молодого и профессионально обаятельного шустрого малого в вечно вертящимся выпуклым задом. "Артур Евсеевич, -- старательно-демократично выговорил он, -- я буду с вами откровенен. В стране перестройка, настали иные времена. Ваша многолетняя работа над растворителем должна найти какое-то практическое применение, иначе мы не сможем далее с вами работать. Военные от вас отказались, договор не продлили, денег на вашу и сергеевскую зарплату, не говоря уже обо всей группе, нет. Подумайте о внедрении, как требует сегодня от науки партия." "Но, Юрий Валентинович, вы же знаете специфику проекта. Он может быть применен только в космосе. На Земле..." "Тогда работайте и получайте зарплату в космосе." "Но на Западе..." "На Западе? Отлично. Теперь другие времена. Характеристику я вам подпишу. Хоть на Запад, хоть... на ваш юг!" Артур в ту ночь не смог уснуть: столько труда, двадцать лет непрерывных опаснейших испытаний, сотни вариантов, наконец уникальная формула вещества, которого вообще нет во Вселенной, технология его изготовления, потрясающие практические результаты при каком-то штрихе, над которым они сейчас как раз работают! Взорвала директора, конечно, эта дурацкая статья о том, что растворитель сможет убрать московский снег за полчаса (в принципе, верно, но -- не сейчас), проложить километр туннеля метро за пять минут -- еще в более отдаленном будущем. Это вдвиженец директора в группу, из его бывших райкомовских собутыльников по сауне, дал интервью. Тотчас звонок из Кремля: уберите снег с дворцовых крыш, сосульки падают на светлые головы, хоть каски под шапки надевай. "Растворитель должен быть немедленно в Кремле!" -- визжал директор. "Нельзя, пока это опасно..." "Но вы можете его изготовить?" "Можем, но..." "Никаких но! Завтра вот на этот стол!" "Нельзя, он неуправляем, может растворить весь Кремль к чертовой матери, мы пока реакцию остановить и направить не умеем, мы над этим как раз работаем, Юрий Валентинович..." "До завтра кончите?" "Что кончим?" "Как что, то, что вы только что сказали, чтобы стал управляемым!" Артур с ужасом посмотрел на Андрея. "Мы на этапе, к которому шли двадцать лет. Как же мы можем второй этап закончить до завтра? -- весело ответил Андрей. -- Сегодня можно только растворить со снегом и сосульками весь ваш Кремль -- с его обитателями. Их в общем-то и не жалко, а вот Кремль, Москву и весь наш земной шар..." На директора страшно было смотреть. Он поперхнулся, закашлялся и слабо указал друзьям на дверь. Выгонит, понял Артур. А ведь он ничего не умеет, кроме как разрабатывать этот растворитель... Как тут уснешь? А тут еще соседская собака без конца воет в подъезде у своей двери этажом ниже. Накинув халат, он спустился по гулкой ночной лестнице, отодвинул собаку и позвонил. Дверь открыла мощная бесформенная дама в ночной рубашке. Артур не знал как ее зовут и почему, встречая его, она уже много лет плюется в сторону и что-то шипит. "Впустите собаку, -- попросил он. -- Спать же невозможно..." "Кто это там?" -- раздался мужской голос изнутри темной квартиры. "Кто? -- грозно ответила камнеподобная баба, не сводя с Артура испепеляющего ненавистью взгляда. -- Кто у нас в стране вечно всем недоволен, кроме евреев. Тебе собака мешает? Чемодан-вокзал-Тель-Авив. Понял? Нет?" Она с грохотом захлопнула дверь. Артур посмотрел вверх. У его открытой двери жались друг к другу Алла и 14-летний Марк. Артур позвонил. Дверь приоткрылась и в нее со свистом вылетела бутылка, разлетевшись со звоном о стальную решетку перил. Осколки градом посыпались в квадратный провал лестницы. "Артур, -истерически закричала Алла, -- скорее домой, она убьет тебя!" "Или я ее, -озверел Артур. -- Сволочь фашистская. Меня -- в Тель-Авив. За что? За ежедневный риск ради этой страны?" Это ее страна, -- кричала Алла. -- Тебе же вчера твой партийный директор сказал то же самое! Тебе все говорят, что нам пора отсюда уезжать..." "Дискуссия не для лестничной клетки, -- рявкнул Артур и снова позвонил, держась подальше от открывающейся двери, но оттуда что-то зашипело. Не успел он даже отстраниться, как задохнулся и на мгновение ослеп от струи спрея от тараканов... "Это же покушение на убийство, -- настаивала Алла, когда уехала скорая и остался только милиционер. -- А вы даже протокол не составляете!" "Если я по поводу каждого конфликта на этнической почве буду составлять протоколы, в стране не хватит бумаги." "Но это же откровенный антисемитизм!-- не унималась Алла. -- А вы -- представитель советской власти". Милиционер потемнел лицом: "Не вам говорить о советской власти. Все ОВИРы, аэропорты переполнены. Это что, сторонники советской власти там? Мы вас всю жизнь кормили, в институтах учили вместо русских, детей вам вырастили, а вы бежите как крысы с корабля при малейшем крене." "То есть в случае всероссийского погрома вы нас защищать не собираетесь?-спросил Артур сквозь кашель. -- Так вас понимать? Это что, у вас такое личное мировоззрение нациста или коричневые уже пришли к власти?" "Погром? -прищурился страж порядка и законности. -- Не думаю, что его можно организовать, тем более всероссийский. У нас вообще сейчас ничего всероссийского не организуешь. Только я хочу вам объяснить: чтобы бить жидов не надо никого к этому призывать, не надо даже разрешать, достаточно не запрещать..." "Вот теперь все понятно. Спасибо... Вы ей и не запретили...Вы правы, не надо никаких организованных акций и партий. Евреев так мало среди русских, что одного процента безнаказанных погромщиков достаточно, чтобы не осталось ни одного еврея в стране! И никаких открытых процессов, депортаций не нужно... Вы умный человек. Спасибо. Но мы умрем только с оружием в руках." "С оружием? Кто вам позволит его иметь?" "Израиль. У меня подрастает сын. Он будет израильским солдатом. Пусть попробуют ваши палестинские выкормыши справиться с ним, когда у него будет узи через плечо!" "Вы сказали "ваши" выкормыши? -- злорадно засмеялся милиционер. -- Очнитесь, профессор! Наши. Общие. Школой для подготовки палестинских боевиков командует генерал Драгунский. Признанный лидер советских евреев. У меня брат работает в "ящике". Кто его главные заказчики? Ирак, Сирия, Ливия. А кто кует им оружие? Евреи -- все творческие должности заняли ваши, правдами и неправдами. Добро пожаловать в Израиль, как раз успеете к войне. Саддам обещал сжечь пол-Израиля. Нашим с вами оружием, профессор..."
Я отдам растворитель Израилю, лихорадочно думал Артур, когда за милиционером захлопнулась дверь. Я буду работать день и ночь, я найду ограничивающие компоненты, чтобы Израиль получил оружие сильнее в миллионы раз, чем атомное. Чтобы ни у кого в мире не возникло и мыслей о погромах навеки. Чтобы погромщиков каждое общество боялось как огня. Все. Родина для меня кончилась. Я всегда был ей искренне предан, я не мыслил о предательстве. Но на предательство можно ответить только той же монетой. Завтра же еду к этой, как ее, "сионистке Дине" и узнаю всю процедуру переселения в Израиль. Никаких америк и канад. Всюду рано или поздно будет то же самое. Только в Израиль -- целевым назначением, для его и нашего спасения от гибели! Я стерплю все унижения и отмену всех рукопожатий. Хватит!..
Процедура оказалась достаточно простой. В 1990 не было уничижительных собраний, где евреи первыми истерически-фальшиво клеймили отъезжающих. Ни один не удивился, что профессор Айсман уезжает в Израиль. Куда же еще ехать еврею? Тем более никто не удивился, что он вообще уезжает, покидает родину навсегда -- какой идиот не покинет ее при такой уникальной возможности, кроме русских, у которых, как всем известно, родины нет... Даже те, кто достаточно холодно относился к Артуру и евреям вообще, смотрели с откровенной завистью. Мировоззрение изменилось буквально за год -- евреи стали превилегированной частью великого советского нерода, им одним разрешено с этим народом расстаться. Артур купался в лучах доброй зависти и всеобщей поддержки, слушал еврейские песни с израильских кассет, Марк носил на шейной цепочке моген-давид на зависть ребятам с крестиком на груди: он уже почти иностранец. Директор сиял партийной улыбкой, подписавая доктору Айсману блестящую характеристику для ОВИРа: "Почти израильтянин, Артур Евссевич?" -заискивающе, как с иностранцем, произнес он, прощаясь. Откуда-то вдруг появилось уважительное это слово "израильтянин", почти инопланетянин, такое красивое, уважительное после заставляющего вечно вздрагивать на улице, в очереди, в трамвае слов "еврей" или жид... Эйфория длилась почти до последних дней в Москве, когда Айсманы впервые пришли на Ордынку не на дружескую тусовку, а уже в огромную гудящую очередь, просачивающихся с документами в калитку голландского посольства с израильским флагом на мачте в центре дворика. В очереди Артур впервые в своей жизни увидел евреев, своих будущих соотечественников, евреев России, Украины, Кавказа, Средней Азии, Молдавии, услышал интонации, знакомые до сих пор только по антисемитским анекдотам. Поразила карикатурность публики, наглость тех, кого он презрительно привык называть грузинами, до него вдруг дошло, что не элита России -- москвичи, а вот эта разношерстная беспардонная и замученная публика будет отныне и до конца жизни его народом, ибо паспорт он сдал, за отказ от советского граждантва заплатил, с работы уволился, из Москвы выписался... Согревала только одна мысль: скорее заинтересовать их растворителем, дальше -- работа в западной науке, там этих всех не будет, вокруг только бывшие советские и израильские профессора, неслыханные условия на работе, персональный компьютер вместо "машинного времени" в очередь на допотопной институтской ЭВМ, занимающей полэтажа огромного здания, а там, Б-г даст, квартира, а то и машина... Скорей бы! Внутри дворика была упорядоченная суета. Поразила четкая организация работы чиновников. В лихорадочном возбуждении, панически боясь даже здесь вездесущего КГБ, он рискнул обратиться к шустрому молодому человек с бородкой: "Вы работник посольства?" "Какие проблемы?" -- торопливо, но веживо ответил он, неохотно останавливаясь. Артур привык, что все израильтяне, которых он видел здесь и на тусовках у синагоги, преимущественно какие-то странные, словно ряженные религиозные, всегда куда-то лихорадочно спешили... Этот выслушал начало тирады о растворителе, которую веским профессорским тоном произнес было Артур, и брезгливо-устало показал на флигель, где у бесчисленных окошек толпились люди с бумагами: "Сдайте все, там получите. Идет дипломатической почтой. Нас это не касается. До свидания." Артур стал в очередь, запаковал труд всей своей жизни в пакет, сдал в окошко. Кольнула мысль: ведь тут труд не только его, но и Андрея, не только еврейских, но и русских сотрудников его лаборатории...
x x x
"Меня -- в Тель-Авив! За что?" -- вспомнил Артур свой обнаженный крик души, стоя на просторном балконе циклопического отеля ближневосточного Нью-Йорка, глядя вдоль роскошной тель-авивской набережной. За что по-прежнему непонятно, но не наказали, а наградили. Его злобной соседке и не снилась вся эта красота, эта теплынь в феврале, пока она там, сволочь, надевает меховые сапоги, чтобы сходить мусор выбросить в сплошном мессиве московской метели. Она будет сегодня волком рыскать по пустынным, огромным как аэровокзалы московским гастрономам в поисках ХОТЬ ЧЕГО-НИБУДЬ, пока они с Аллой ходят с тележкой, набитой доступными даже их скудным средствам, невиданными даже в кремлевских буфетах деликатесами в супермаркете, похожем на музей. "Вы не слышали? Там хорошее снабжение?"- спрашивала старушка на Ордынке у соседа Артура по четырехзначному номеру очереди. "Мадам, -классически поправил пенсне сосед. -- В Израиле вообще нет снабжения." "Боже мой..." "Мадам, в Израиле просто вместо снабжения -- изобилие." "Молодой человек, -- заторопился старик с колодками наград на выгоревшем кителе. -Правда, что в Израиле ветеранам тоже дают продуктовые подарки ко Дню Победы? Мне в Севастополе всегда давали килограмм гречки к ..." "Это наглая антисемитская ложь, папаша. В Израиле ветеранам и всем прочим дают продукты круглый год." "И гречку?" "Нет, гречку не дают," -- отрезал сосед. "Там не растет гречка и ее туда не завозят?..." -- ужаснулся ветеран. "В Израиле растет все и все туда завозят, но гречку там не дают, ее продают повсюду и очень дешево." "Без очереди? -- не поверил старик. -- Так не бывает". И вот они уже месяц наяву живут в сказке израильского изобилия. К тревогам и к скадам они давно привыкли, да и война идет к концу. Начинается новая, неожиданно счастливая жизнь. Артур неумело прочел благодарственную молитву и пошел навстречу своему звездному часу -- на три пополудни назначена встреча в Министерстве обороны! В конце концов, подумал он, лучшим другом его на покинутой родине оказалась именно эта вечно шипящая соседка. Все мы должны быть благодарны в этой ситуации спасения от кошмара Союза не друзьям, а врагам. Без ее путевки в Тель-Авив стоял бы сейчас Артур с Марком и Аллой и получал бы какую-то дрянь по полкилограмма в одни руки. Да, шекелей катастрофически нехватает, но сегодня, через полчаса изумительной февральской прогулки по зеленому цветущему городу он будет выслушан наконец официальным лицом. Он отдаст растворитель евреям!..
Израильский чиновник принял его брезгливо-вежливо, долго расспрашивал о его предполагаемом сотрудничестве с КГБ, удивился, когда Артур сразу сказал, что да, естественно, имел дело с КУРАТОРОМ, все ученые его уровня были ухожены всесильными органами. Менее внимательно выслушал чиновник предложения Артура о спасении Израиля от его врагов с помощью уникального растворителя, зевнул и пожал плечами: "А плевать нам на них. У нас всегда было, чем с ними разговаривать, а теперь и подавно. Не берите в голову, доктор." "Но... я же говорю с представителем государства?.." "Адони, я разведчик, а не химик, не мне оценивать стратегическую мощь вашего растворителя. У нас государство в эти дела не лезет. Предлагайте сами оборонным фирмам, но я бы на вашем месте на работу там не рассчитывал. По крайней мере, в течение пяти лет." "Как? И тут?" "А вы как думали? Вон генерал КГБ Калугин заявил, что каждый пятый оле -- его бывший добровольный помощник. Мы не собираемся их ни вычислять, ни наказывать. В конце концов, каждое государство должно иметь секретные органы, а они без помощи населения работать на умеют. У нас с вами речь идет о другом: о доверии вам НАШИХ государственных секретов, от которых зависит мощь и даже жизнь нашей страны. В ваш, к примеру, институт КГБ рекомендовало бы незнакомого эмигранта из Штатов? То-то. Почему же мы должны быть глупее?" "Ваши рассуждения -бюрократическая чушь, господин офицер. Я ведь не претендую на существующие секреты Израиля. Я предлагаю совершенно новый проект. Вы можете его засекретить от кого угодно, но не от меня, единственного в мире, который все о нем знает. Вы не только обрекаете меня на прогрессирующее бесплодие: через пять лет мой проект естественно устареет, а я совершенно потеряю квалификацию. Вы обрекаете Израиль на разработку вторичных идей. Это в свое время погубило Германию. Я приехал помочь Израилю..." "А кто вас звал именно для этого? Ни в одной брошюре Сохнута вы об этом ни слова не найдете! Мы же как-то обходились без вашей помощи со своей "вторичной наукой" до сих пор, обойдемся, бзэзрат ха-Шем, и далее, адони. Вам, в вашем возрасте, есть о чем подумать кроме как о безопасности Израиля. Никто другой вам здесь не поможет вписаться в страну, кроме вас самого. Научитесь что-нибудь делать, сторожить там или пляжи убирать. Подумайте о материальной безопасности своей семьи, а об Израиле, уверяю вас, есть кому позаботиться без советских гениев, создававших непобедимое оружие нашим противникам. Когда мы его захватили нетронутым на поле боя, во всем мире не нашлось покупателя на битую продукцию вашей военной промышленности. Думайте, адони, о себе. Советского гражданства вас лишили, обратной дороги нет. В Штатах и Канаде после 45 на работу не берут, тем более с вашим-то английским. Впрочем... пробуйте, предлагайте. Вы в свободной стране, барух ха-Шем. Желаю удачи." "Но проект совсекретный, вдруг попадет в руки врагов?" "Врагов? Вы их просто не знаете. Они без русских готовый танк помыть не могут." "А вам не кажется, что вы в демократической стране переплюнули все антисемитские ограничения тоталитарного режима? Те хоть открыто не признавались, что евреи не имеют права работать над секретными темами." "Это их проблемы, доктор, нам не указ. Тем более, что ограничения коммунистов для работы советских евреев в оборонной промышленности -- из области нашей пропаганды. Через этот кабинет прошли тысячи специалистов. И каждый, если ему верить, от таких должностей и наград, какие ему не только в Израиле, а в любой стране свободного мира и не снились бы. Создается впечатление, что вся неслыханная мощь империи зла создавалась евреями. Во всяком случае, процент евреев в вашей оборонке не ниже, чем в Штатах. Не надо мне пудрить мозги, я не фрайер, адони. Я склонен верить, что вы старательнее других работали на свою империю и ее союзников, включая наших смертельных врагов. Но, повторяю, я вас не упрекаю: вы жили в своей стране, а я уважаю патриотов и терпеть не могу изменников и перебежчиков. До Горбачева люди вроде вас и не думали об Израиле, вам было хорошо на родине, никто вас там не угнетал, иначе откуда взялась бы алия начальников, ученых и орденоносцев. Горбачев выпустил из бутылки много джинов, в том числе настоящих, а не мнимых антисемитов. Потому-то вы и здесь. Мы впустили вас, мы вам прямо в аэропорту дали гражданство, а вот уступать вам наши немногочисленные рабочие места в наиболее престижной отрасли мы вам не обещали. Ваша невостребованность на родине и спрос на вас за рубежом -- из области ваших собственных иллюзий. К нам это не имеет ни малейшего отношения. Я не стал бы вас "проталкивать" даже если бы мог. Но, повторяю, у меня совсем другие функции. Сохнут, врет он или не врет, но вас из рушащейся империи вывез. Оборонные фирмы могут вас использовать или нет. К нашему ведомству это отношения не имеет." "Рано или поздно вы горько пожалеете о нашем разговоре и вашей чванной тупости, офицер." "Доктор, я слышу это к концу каждого разговора за этим столом. Успокойтесь, вы не к зулусам приехали. Мы тоже кое-что умеем, знаем и имеем. В том числе и ясное представление о научно-техническом потенциале алии. Что же до якобы уникальных советских проектов вродле вашего, то наши фирмы сначала рассматривали их очень внимательно. И что же? Человек, выдающий себа за автора, как правило, оказывался то начальником над учеными, то третьестепенным исполнителем, а то и смежником, не способным не только довести проект до нормального обсуждения, но и объяснить его суть. Но сколько амбиций! Поймите, вы в еврейской стране, безмерными амбициями здесь никого не удивишь. Тем более не напугаешь. Спасибо вам за добрые намерения и успехов вам..."
x x x
Зазвонил телефон. "Мама, -- взяла трубку Марк, -- скорее, тетя Маша!" "Как вы там? -- кричала по русской привычке в трубку сестра, -- у нас тут говорят, что в Израиле началась гражданская война..." "Война? -- изумилась мама Алла, -- наоборот, Марика демобилизовали. Нам не с к кем воевать. Арабов больше нет." "Ну и что, а марокканцы, а ортодоксы, а олимы против сабров? У нас все газеты только и пишут о критическом положении Израиля. Да вы же сами нам столько лет писали, что у вас там все друг друга ненавидят. Слушайте, возвращайтесь, ну его, этот вертеп, ну что вам там может быть дорого? Хамсины? Ваши балабайты? Забудьте иврит и Израиль как кошмарный сон, у нас столько сейчас земли, богатств, городов, музеев. И одни евреи кругом!" "Вот именно поэтому я никуда и не вернусь, -- рявкнул в трубку Артур. -- Только евреи могут во главе правительства поставить такую мразь, которую мы только что видели по вашей программе. Кто возглавляет еврейскую Россию! Да и газеты ваши не изменились, им лишь бы в Израиль вцепиться. И наши левые газеты уже вопят о необходимости оккупации Глобуса Израиля. Они только к арабам всегда были голуби, а евреев подспудно ненавидят. Только евреи способны превратить в ад любой предоставленный им рай! Не будет у вас человеческих отношений. Вы думаете кто-то прогнал гоев с Земли? Как бы не так! Профессор Гади Цукер уверен, что нас просто выгнали с параллельно сохранившейся Земли, чтобы мы перегрызли друг другу глотки у миски с дерьмом." "Тем более возвращайтесь, -плакала тетя Маша. -- У нас тут совсем другие евреи... Неужели вы не помните, на какой культуре мы воспитаны? Нам плохо без вас." "Ну так приезжайте к нам." "Вы с ума сошли! После всего, что вы перенесли? И не из-за наших антисемитов?.."
"Куда он делся? -- спросил приятелей Азиз, тот самый подросток, что пытался стащить велосипед Артура. -- Удрал в тумане?" Те растерянно переглядвались, сжимая невостребованные камни, сожалея о несостоявшейся ИХ ИНТИФАДЕ в центре Хайфы. Как бы завтра об этом написали все газеты, с каким к ним сочувствием, ведь с балконов видели, что "русский" первым поднял камень. Арабы опять только защищались от еврейского экстремиста! Но, как все семиты, они были вспыльчивы и отходчивы, эти милые левым сердцам беззащитные арабские дети. Да они и вовсе не были детьми тущоб. В отличие от семьи Артура, их отцы имели по одной-двум машинам, не говоря о нескольких велосипедах в каждой семье. Они жили в квартирах, какие в Союзе имели, пожалуй, только генералы, отвечавшие перед партией за успех в справедливой борьбе палестинцев за свои попранные права. И в общем, у себя в автомастерских были обходительными умелыми и улыбчивыми ребятами, вовсе не террористами. Просто развлечения такого рода, если конечно за это ничего не будет, это самое интересное. Как он ругался на своем смешном языке, этот старый яхуд, и какая злоба, надо же, за что? Между тем, туман стал рассеиваться, все трое с собакой, хохоча во все горло и пересвистываясь, побежали по пустынным улицам Хайфы в поисках другой жертвы, лучше всего "русского" старика, который всех и всего боится, но не своего "русского" ровесника: опыт развлечений подобного рода с ребятами-олим имелся у каждого из них... Собака прыгала рядом, и не думая никого кусать. Машин почти не было, стояла ватная тишина, которую подростки наконец заметили. И тут загрохотал вертолет, снижаясь прямо в центре пустынной в ночные часы автостоянки. За ним сел второй. Солдаты в незнакомой форме бежали к входам бесчисленных банков, оффисов. Двое резко свернули к подросткам с собакой и приказали остановиться. Собака обрадовалась, что игра начинается сызнова и с рычанием бросилась в усатое лицо десантника. Едва заметным движением тот приподнял ствол "калашникова". Собака засучила всеми четырьмя лапами, хрипя на окровавленном асфальте. Азиз заорал на усача на иврите, тот ухмыльнулся и поднял ствол еще раз. Нет, никак не походил сирийский десантник на старика-оле, даже на израильского оккупанта-полицейского. Не нужен был десантнику в захваченном городе грубиян, да еще что-то лопочущий на ненавистном иврите. Тот не оккупант, кто не ставит на место местное население, раз и навсегда, таковы оккупанты всех времен и народов. И не вина, а беда была несчастных израильских арабов-подростков, что их к иным оккупантам приучили. Только переучивать было уже поздно...
x x x
Как ни странно, одна из российских программ передавала последние известия. Вся семья Марка напряженно всматривалась в плывущие на экране привычно убогие снега России, пустынные города, растерянных чиновников в кабинетах. "...только в крупных городах, -- сварливо и визгливо рычал знакомым скандальным голосом сын юриста. -- Временное правительство России все вам разрешает. Все! Захватывайте любые пустующие дома с дровами, колодцами и припасами, запасайтесь из любых складов и магазинов чем возможно. На нашу помощь не надейтесь, только на себя. Продержитесь до весны. У нас осталось всего несколько летчиков, но без нормального аэродромного обеспечения полеты невозможны. Мы не сразу наладим и движение поездов. Так что переселяйтесь из городов в пригороды, ищите где хотите запасы дров, селитесь около колодцев. Мы, конечно, принимаем меры по поддержанию порядка в крупных городах с относительно большим еврейским населением, но там, где вас единицы, ведите себя так, как милая вашему сердцу нация уголовников -- американцы. Никто не добудет вам пищу, кров, воду и защиту, кроме вас самих. У каждого должно быть оружие -- защищаться от завистливого соседа. В казармах, у ментов, ищите. Поскольку государство вас сегодня защитить не в состоянии -- стреляйте, если нет иного способа спасти свою семью, жизнь и имущество. Мы все простим! К весне наведем порядок по всей стране, соберем всех вас в городах, на фермах. Мы уверены, что обойдемся своими силами и не потеряем суверинитета. По предварительным оценкам в России сегодня население около трех миллионов. Не исключено, что и гораздо больше: меня, например, многие из вас никак не ожидали больше увидеть, а я вот тут, перед вами!.. Мы не только надеемся на этих наших граждан, но и призываем всех бывших россиян, уехавших от антисемитов в Израиль и в другие страны, вернуться на Родину." "То есть, -- появился на экране хорошо знакомый журналист, -- нам не грозит зависимость от Израиля?" "Он нам никогда не был нужен, обойдемся и теперь. Что из того, что сегодня в мире нет ни одного другого государства со сложившейся экономикой? Несколько месяцев -- и у нас будет наша, российская экономика получше израильской". "Наша, еврейская экономика?" -- робко, как всегда говорили журналисты с этим типичным местечковым хулиганом, спросил ведущий. "Какая еврейская! Ну... ясно, что еврейская, если они... мы то есть только и остались на планете, но мы построим, вернее восстановим здесь суверенную Россию. А Израиль пускай осваивает свою Палестину, если уж ему так повезло с исчезновением ее настоящих хозяев, а к нам -- русским... то есть к нам -- российским евреям, пусть только попробует сунуться со своим покровительством..."
Ничего у них не меняется, уныло подумал Артур. В последние годы он все меньше вспоминал свою жизнь на том свете, до добровольно-принудительного переселения в блистающие сады ада в раю. Теперь, когда стало привычно стыдно за свою родину, он с поразительной ясностью увидел кабинет директора института, вчерашнего второго секретаря одного из столичных райкомов, владельца заводов, газет пароходов, довольно молодого и профессионально обаятельного шустрого малого в вечно вертящимся выпуклым задом. "Артур Евсеевич, -- старательно-демократично выговорил он, -- я буду с вами откровенен. В стране перестройка, настали иные времена. Ваша многолетняя работа над растворителем должна найти какое-то практическое применение, иначе мы не сможем далее с вами работать. Военные от вас отказались, договор не продлили, денег на вашу и сергеевскую зарплату, не говоря уже обо всей группе, нет. Подумайте о внедрении, как требует сегодня от науки партия." "Но, Юрий Валентинович, вы же знаете специфику проекта. Он может быть применен только в космосе. На Земле..." "Тогда работайте и получайте зарплату в космосе." "Но на Западе..." "На Западе? Отлично. Теперь другие времена. Характеристику я вам подпишу. Хоть на Запад, хоть... на ваш юг!" Артур в ту ночь не смог уснуть: столько труда, двадцать лет непрерывных опаснейших испытаний, сотни вариантов, наконец уникальная формула вещества, которого вообще нет во Вселенной, технология его изготовления, потрясающие практические результаты при каком-то штрихе, над которым они сейчас как раз работают! Взорвала директора, конечно, эта дурацкая статья о том, что растворитель сможет убрать московский снег за полчаса (в принципе, верно, но -- не сейчас), проложить километр туннеля метро за пять минут -- еще в более отдаленном будущем. Это вдвиженец директора в группу, из его бывших райкомовских собутыльников по сауне, дал интервью. Тотчас звонок из Кремля: уберите снег с дворцовых крыш, сосульки падают на светлые головы, хоть каски под шапки надевай. "Растворитель должен быть немедленно в Кремле!" -- визжал директор. "Нельзя, пока это опасно..." "Но вы можете его изготовить?" "Можем, но..." "Никаких но! Завтра вот на этот стол!" "Нельзя, он неуправляем, может растворить весь Кремль к чертовой матери, мы пока реакцию остановить и направить не умеем, мы над этим как раз работаем, Юрий Валентинович..." "До завтра кончите?" "Что кончим?" "Как что, то, что вы только что сказали, чтобы стал управляемым!" Артур с ужасом посмотрел на Андрея. "Мы на этапе, к которому шли двадцать лет. Как же мы можем второй этап закончить до завтра? -- весело ответил Андрей. -- Сегодня можно только растворить со снегом и сосульками весь ваш Кремль -- с его обитателями. Их в общем-то и не жалко, а вот Кремль, Москву и весь наш земной шар..." На директора страшно было смотреть. Он поперхнулся, закашлялся и слабо указал друзьям на дверь. Выгонит, понял Артур. А ведь он ничего не умеет, кроме как разрабатывать этот растворитель... Как тут уснешь? А тут еще соседская собака без конца воет в подъезде у своей двери этажом ниже. Накинув халат, он спустился по гулкой ночной лестнице, отодвинул собаку и позвонил. Дверь открыла мощная бесформенная дама в ночной рубашке. Артур не знал как ее зовут и почему, встречая его, она уже много лет плюется в сторону и что-то шипит. "Впустите собаку, -- попросил он. -- Спать же невозможно..." "Кто это там?" -- раздался мужской голос изнутри темной квартиры. "Кто? -- грозно ответила камнеподобная баба, не сводя с Артура испепеляющего ненавистью взгляда. -- Кто у нас в стране вечно всем недоволен, кроме евреев. Тебе собака мешает? Чемодан-вокзал-Тель-Авив. Понял? Нет?" Она с грохотом захлопнула дверь. Артур посмотрел вверх. У его открытой двери жались друг к другу Алла и 14-летний Марк. Артур позвонил. Дверь приоткрылась и в нее со свистом вылетела бутылка, разлетевшись со звоном о стальную решетку перил. Осколки градом посыпались в квадратный провал лестницы. "Артур, -истерически закричала Алла, -- скорее домой, она убьет тебя!" "Или я ее, -озверел Артур. -- Сволочь фашистская. Меня -- в Тель-Авив. За что? За ежедневный риск ради этой страны?" Это ее страна, -- кричала Алла. -- Тебе же вчера твой партийный директор сказал то же самое! Тебе все говорят, что нам пора отсюда уезжать..." "Дискуссия не для лестничной клетки, -- рявкнул Артур и снова позвонил, держась подальше от открывающейся двери, но оттуда что-то зашипело. Не успел он даже отстраниться, как задохнулся и на мгновение ослеп от струи спрея от тараканов... "Это же покушение на убийство, -- настаивала Алла, когда уехала скорая и остался только милиционер. -- А вы даже протокол не составляете!" "Если я по поводу каждого конфликта на этнической почве буду составлять протоколы, в стране не хватит бумаги." "Но это же откровенный антисемитизм!-- не унималась Алла. -- А вы -- представитель советской власти". Милиционер потемнел лицом: "Не вам говорить о советской власти. Все ОВИРы, аэропорты переполнены. Это что, сторонники советской власти там? Мы вас всю жизнь кормили, в институтах учили вместо русских, детей вам вырастили, а вы бежите как крысы с корабля при малейшем крене." "То есть в случае всероссийского погрома вы нас защищать не собираетесь?-спросил Артур сквозь кашель. -- Так вас понимать? Это что, у вас такое личное мировоззрение нациста или коричневые уже пришли к власти?" "Погром? -прищурился страж порядка и законности. -- Не думаю, что его можно организовать, тем более всероссийский. У нас вообще сейчас ничего всероссийского не организуешь. Только я хочу вам объяснить: чтобы бить жидов не надо никого к этому призывать, не надо даже разрешать, достаточно не запрещать..." "Вот теперь все понятно. Спасибо... Вы ей и не запретили...Вы правы, не надо никаких организованных акций и партий. Евреев так мало среди русских, что одного процента безнаказанных погромщиков достаточно, чтобы не осталось ни одного еврея в стране! И никаких открытых процессов, депортаций не нужно... Вы умный человек. Спасибо. Но мы умрем только с оружием в руках." "С оружием? Кто вам позволит его иметь?" "Израиль. У меня подрастает сын. Он будет израильским солдатом. Пусть попробуют ваши палестинские выкормыши справиться с ним, когда у него будет узи через плечо!" "Вы сказали "ваши" выкормыши? -- злорадно засмеялся милиционер. -- Очнитесь, профессор! Наши. Общие. Школой для подготовки палестинских боевиков командует генерал Драгунский. Признанный лидер советских евреев. У меня брат работает в "ящике". Кто его главные заказчики? Ирак, Сирия, Ливия. А кто кует им оружие? Евреи -- все творческие должности заняли ваши, правдами и неправдами. Добро пожаловать в Израиль, как раз успеете к войне. Саддам обещал сжечь пол-Израиля. Нашим с вами оружием, профессор..."
Я отдам растворитель Израилю, лихорадочно думал Артур, когда за милиционером захлопнулась дверь. Я буду работать день и ночь, я найду ограничивающие компоненты, чтобы Израиль получил оружие сильнее в миллионы раз, чем атомное. Чтобы ни у кого в мире не возникло и мыслей о погромах навеки. Чтобы погромщиков каждое общество боялось как огня. Все. Родина для меня кончилась. Я всегда был ей искренне предан, я не мыслил о предательстве. Но на предательство можно ответить только той же монетой. Завтра же еду к этой, как ее, "сионистке Дине" и узнаю всю процедуру переселения в Израиль. Никаких америк и канад. Всюду рано или поздно будет то же самое. Только в Израиль -- целевым назначением, для его и нашего спасения от гибели! Я стерплю все унижения и отмену всех рукопожатий. Хватит!..
Процедура оказалась достаточно простой. В 1990 не было уничижительных собраний, где евреи первыми истерически-фальшиво клеймили отъезжающих. Ни один не удивился, что профессор Айсман уезжает в Израиль. Куда же еще ехать еврею? Тем более никто не удивился, что он вообще уезжает, покидает родину навсегда -- какой идиот не покинет ее при такой уникальной возможности, кроме русских, у которых, как всем известно, родины нет... Даже те, кто достаточно холодно относился к Артуру и евреям вообще, смотрели с откровенной завистью. Мировоззрение изменилось буквально за год -- евреи стали превилегированной частью великого советского нерода, им одним разрешено с этим народом расстаться. Артур купался в лучах доброй зависти и всеобщей поддержки, слушал еврейские песни с израильских кассет, Марк носил на шейной цепочке моген-давид на зависть ребятам с крестиком на груди: он уже почти иностранец. Директор сиял партийной улыбкой, подписавая доктору Айсману блестящую характеристику для ОВИРа: "Почти израильтянин, Артур Евссевич?" -заискивающе, как с иностранцем, произнес он, прощаясь. Откуда-то вдруг появилось уважительное это слово "израильтянин", почти инопланетянин, такое красивое, уважительное после заставляющего вечно вздрагивать на улице, в очереди, в трамвае слов "еврей" или жид... Эйфория длилась почти до последних дней в Москве, когда Айсманы впервые пришли на Ордынку не на дружескую тусовку, а уже в огромную гудящую очередь, просачивающихся с документами в калитку голландского посольства с израильским флагом на мачте в центре дворика. В очереди Артур впервые в своей жизни увидел евреев, своих будущих соотечественников, евреев России, Украины, Кавказа, Средней Азии, Молдавии, услышал интонации, знакомые до сих пор только по антисемитским анекдотам. Поразила карикатурность публики, наглость тех, кого он презрительно привык называть грузинами, до него вдруг дошло, что не элита России -- москвичи, а вот эта разношерстная беспардонная и замученная публика будет отныне и до конца жизни его народом, ибо паспорт он сдал, за отказ от советского граждантва заплатил, с работы уволился, из Москвы выписался... Согревала только одна мысль: скорее заинтересовать их растворителем, дальше -- работа в западной науке, там этих всех не будет, вокруг только бывшие советские и израильские профессора, неслыханные условия на работе, персональный компьютер вместо "машинного времени" в очередь на допотопной институтской ЭВМ, занимающей полэтажа огромного здания, а там, Б-г даст, квартира, а то и машина... Скорей бы! Внутри дворика была упорядоченная суета. Поразила четкая организация работы чиновников. В лихорадочном возбуждении, панически боясь даже здесь вездесущего КГБ, он рискнул обратиться к шустрому молодому человек с бородкой: "Вы работник посольства?" "Какие проблемы?" -- торопливо, но веживо ответил он, неохотно останавливаясь. Артур привык, что все израильтяне, которых он видел здесь и на тусовках у синагоги, преимущественно какие-то странные, словно ряженные религиозные, всегда куда-то лихорадочно спешили... Этот выслушал начало тирады о растворителе, которую веским профессорским тоном произнес было Артур, и брезгливо-устало показал на флигель, где у бесчисленных окошек толпились люди с бумагами: "Сдайте все, там получите. Идет дипломатической почтой. Нас это не касается. До свидания." Артур стал в очередь, запаковал труд всей своей жизни в пакет, сдал в окошко. Кольнула мысль: ведь тут труд не только его, но и Андрея, не только еврейских, но и русских сотрудников его лаборатории...
x x x
"Меня -- в Тель-Авив! За что?" -- вспомнил Артур свой обнаженный крик души, стоя на просторном балконе циклопического отеля ближневосточного Нью-Йорка, глядя вдоль роскошной тель-авивской набережной. За что по-прежнему непонятно, но не наказали, а наградили. Его злобной соседке и не снилась вся эта красота, эта теплынь в феврале, пока она там, сволочь, надевает меховые сапоги, чтобы сходить мусор выбросить в сплошном мессиве московской метели. Она будет сегодня волком рыскать по пустынным, огромным как аэровокзалы московским гастрономам в поисках ХОТЬ ЧЕГО-НИБУДЬ, пока они с Аллой ходят с тележкой, набитой доступными даже их скудным средствам, невиданными даже в кремлевских буфетах деликатесами в супермаркете, похожем на музей. "Вы не слышали? Там хорошее снабжение?"- спрашивала старушка на Ордынке у соседа Артура по четырехзначному номеру очереди. "Мадам, -классически поправил пенсне сосед. -- В Израиле вообще нет снабжения." "Боже мой..." "Мадам, в Израиле просто вместо снабжения -- изобилие." "Молодой человек, -- заторопился старик с колодками наград на выгоревшем кителе. -Правда, что в Израиле ветеранам тоже дают продуктовые подарки ко Дню Победы? Мне в Севастополе всегда давали килограмм гречки к ..." "Это наглая антисемитская ложь, папаша. В Израиле ветеранам и всем прочим дают продукты круглый год." "И гречку?" "Нет, гречку не дают," -- отрезал сосед. "Там не растет гречка и ее туда не завозят?..." -- ужаснулся ветеран. "В Израиле растет все и все туда завозят, но гречку там не дают, ее продают повсюду и очень дешево." "Без очереди? -- не поверил старик. -- Так не бывает". И вот они уже месяц наяву живут в сказке израильского изобилия. К тревогам и к скадам они давно привыкли, да и война идет к концу. Начинается новая, неожиданно счастливая жизнь. Артур неумело прочел благодарственную молитву и пошел навстречу своему звездному часу -- на три пополудни назначена встреча в Министерстве обороны! В конце концов, подумал он, лучшим другом его на покинутой родине оказалась именно эта вечно шипящая соседка. Все мы должны быть благодарны в этой ситуации спасения от кошмара Союза не друзьям, а врагам. Без ее путевки в Тель-Авив стоял бы сейчас Артур с Марком и Аллой и получал бы какую-то дрянь по полкилограмма в одни руки. Да, шекелей катастрофически нехватает, но сегодня, через полчаса изумительной февральской прогулки по зеленому цветущему городу он будет выслушан наконец официальным лицом. Он отдаст растворитель евреям!..
Израильский чиновник принял его брезгливо-вежливо, долго расспрашивал о его предполагаемом сотрудничестве с КГБ, удивился, когда Артур сразу сказал, что да, естественно, имел дело с КУРАТОРОМ, все ученые его уровня были ухожены всесильными органами. Менее внимательно выслушал чиновник предложения Артура о спасении Израиля от его врагов с помощью уникального растворителя, зевнул и пожал плечами: "А плевать нам на них. У нас всегда было, чем с ними разговаривать, а теперь и подавно. Не берите в голову, доктор." "Но... я же говорю с представителем государства?.." "Адони, я разведчик, а не химик, не мне оценивать стратегическую мощь вашего растворителя. У нас государство в эти дела не лезет. Предлагайте сами оборонным фирмам, но я бы на вашем месте на работу там не рассчитывал. По крайней мере, в течение пяти лет." "Как? И тут?" "А вы как думали? Вон генерал КГБ Калугин заявил, что каждый пятый оле -- его бывший добровольный помощник. Мы не собираемся их ни вычислять, ни наказывать. В конце концов, каждое государство должно иметь секретные органы, а они без помощи населения работать на умеют. У нас с вами речь идет о другом: о доверии вам НАШИХ государственных секретов, от которых зависит мощь и даже жизнь нашей страны. В ваш, к примеру, институт КГБ рекомендовало бы незнакомого эмигранта из Штатов? То-то. Почему же мы должны быть глупее?" "Ваши рассуждения -бюрократическая чушь, господин офицер. Я ведь не претендую на существующие секреты Израиля. Я предлагаю совершенно новый проект. Вы можете его засекретить от кого угодно, но не от меня, единственного в мире, который все о нем знает. Вы не только обрекаете меня на прогрессирующее бесплодие: через пять лет мой проект естественно устареет, а я совершенно потеряю квалификацию. Вы обрекаете Израиль на разработку вторичных идей. Это в свое время погубило Германию. Я приехал помочь Израилю..." "А кто вас звал именно для этого? Ни в одной брошюре Сохнута вы об этом ни слова не найдете! Мы же как-то обходились без вашей помощи со своей "вторичной наукой" до сих пор, обойдемся, бзэзрат ха-Шем, и далее, адони. Вам, в вашем возрасте, есть о чем подумать кроме как о безопасности Израиля. Никто другой вам здесь не поможет вписаться в страну, кроме вас самого. Научитесь что-нибудь делать, сторожить там или пляжи убирать. Подумайте о материальной безопасности своей семьи, а об Израиле, уверяю вас, есть кому позаботиться без советских гениев, создававших непобедимое оружие нашим противникам. Когда мы его захватили нетронутым на поле боя, во всем мире не нашлось покупателя на битую продукцию вашей военной промышленности. Думайте, адони, о себе. Советского гражданства вас лишили, обратной дороги нет. В Штатах и Канаде после 45 на работу не берут, тем более с вашим-то английским. Впрочем... пробуйте, предлагайте. Вы в свободной стране, барух ха-Шем. Желаю удачи." "Но проект совсекретный, вдруг попадет в руки врагов?" "Врагов? Вы их просто не знаете. Они без русских готовый танк помыть не могут." "А вам не кажется, что вы в демократической стране переплюнули все антисемитские ограничения тоталитарного режима? Те хоть открыто не признавались, что евреи не имеют права работать над секретными темами." "Это их проблемы, доктор, нам не указ. Тем более, что ограничения коммунистов для работы советских евреев в оборонной промышленности -- из области нашей пропаганды. Через этот кабинет прошли тысячи специалистов. И каждый, если ему верить, от таких должностей и наград, какие ему не только в Израиле, а в любой стране свободного мира и не снились бы. Создается впечатление, что вся неслыханная мощь империи зла создавалась евреями. Во всяком случае, процент евреев в вашей оборонке не ниже, чем в Штатах. Не надо мне пудрить мозги, я не фрайер, адони. Я склонен верить, что вы старательнее других работали на свою империю и ее союзников, включая наших смертельных врагов. Но, повторяю, я вас не упрекаю: вы жили в своей стране, а я уважаю патриотов и терпеть не могу изменников и перебежчиков. До Горбачева люди вроде вас и не думали об Израиле, вам было хорошо на родине, никто вас там не угнетал, иначе откуда взялась бы алия начальников, ученых и орденоносцев. Горбачев выпустил из бутылки много джинов, в том числе настоящих, а не мнимых антисемитов. Потому-то вы и здесь. Мы впустили вас, мы вам прямо в аэропорту дали гражданство, а вот уступать вам наши немногочисленные рабочие места в наиболее престижной отрасли мы вам не обещали. Ваша невостребованность на родине и спрос на вас за рубежом -- из области ваших собственных иллюзий. К нам это не имеет ни малейшего отношения. Я не стал бы вас "проталкивать" даже если бы мог. Но, повторяю, у меня совсем другие функции. Сохнут, врет он или не врет, но вас из рушащейся империи вывез. Оборонные фирмы могут вас использовать или нет. К нашему ведомству это отношения не имеет." "Рано или поздно вы горько пожалеете о нашем разговоре и вашей чванной тупости, офицер." "Доктор, я слышу это к концу каждого разговора за этим столом. Успокойтесь, вы не к зулусам приехали. Мы тоже кое-что умеем, знаем и имеем. В том числе и ясное представление о научно-техническом потенциале алии. Что же до якобы уникальных советских проектов вродле вашего, то наши фирмы сначала рассматривали их очень внимательно. И что же? Человек, выдающий себа за автора, как правило, оказывался то начальником над учеными, то третьестепенным исполнителем, а то и смежником, не способным не только довести проект до нормального обсуждения, но и объяснить его суть. Но сколько амбиций! Поймите, вы в еврейской стране, безмерными амбициями здесь никого не удивишь. Тем более не напугаешь. Спасибо вам за добрые намерения и успехов вам..."
x x x
Зазвонил телефон. "Мама, -- взяла трубку Марк, -- скорее, тетя Маша!" "Как вы там? -- кричала по русской привычке в трубку сестра, -- у нас тут говорят, что в Израиле началась гражданская война..." "Война? -- изумилась мама Алла, -- наоборот, Марика демобилизовали. Нам не с к кем воевать. Арабов больше нет." "Ну и что, а марокканцы, а ортодоксы, а олимы против сабров? У нас все газеты только и пишут о критическом положении Израиля. Да вы же сами нам столько лет писали, что у вас там все друг друга ненавидят. Слушайте, возвращайтесь, ну его, этот вертеп, ну что вам там может быть дорого? Хамсины? Ваши балабайты? Забудьте иврит и Израиль как кошмарный сон, у нас столько сейчас земли, богатств, городов, музеев. И одни евреи кругом!" "Вот именно поэтому я никуда и не вернусь, -- рявкнул в трубку Артур. -- Только евреи могут во главе правительства поставить такую мразь, которую мы только что видели по вашей программе. Кто возглавляет еврейскую Россию! Да и газеты ваши не изменились, им лишь бы в Израиль вцепиться. И наши левые газеты уже вопят о необходимости оккупации Глобуса Израиля. Они только к арабам всегда были голуби, а евреев подспудно ненавидят. Только евреи способны превратить в ад любой предоставленный им рай! Не будет у вас человеческих отношений. Вы думаете кто-то прогнал гоев с Земли? Как бы не так! Профессор Гади Цукер уверен, что нас просто выгнали с параллельно сохранившейся Земли, чтобы мы перегрызли друг другу глотки у миски с дерьмом." "Тем более возвращайтесь, -плакала тетя Маша. -- У нас тут совсем другие евреи... Неужели вы не помните, на какой культуре мы воспитаны? Нам плохо без вас." "Ну так приезжайте к нам." "Вы с ума сошли! После всего, что вы перенесли? И не из-за наших антисемитов?.."