"Сегодня это невоможно, - протухшим голосом произнес страж. - Товарищ такой-то не принимает. Сами должны понимать... такие события..." "Что я тебе сказала? - восторженно ткнула меня пальцем в бок счастливая "сионюга". Тикать надо. А то сейчас придут наши и нас же под шумок придушат. Поди докажи, что мы тут оказались впервые..." "Да что случилось-то? представляю, что у меня светилось в глубине черепа от всех этих мистификаций. Даже вахтер попятился. - Мы с судна, с рейда. Пришли по льду пешком." "А, так вы радио не слушали?" "Нет, конечно. Так что же стряслось?"
"Сегодня, - загробным голосом произнес он, - умер Генеральный секретарь... - он не поленился назвать все титулы и прочая, и прочая... товарищ Андропов Юрий Владимирович!" "Наконец-то! - горячо шепнула мне в ухо Таня. - Слава тебе, Господи. Смерть взяла к себе злодея. Его там как раз в спецпсихушку волокут..."
Тяжелое предчувствие толкнуло меня в сердце.
"И кто теперь во главе нашей страны?"
"Товарищ Константин Устинович Черненко."
Все, решила я. Пленки - стереть! Андрея Сергеевича и всю его контору нах!.. Таньку - в лучшие подруги. Белку, Зямку, Ромку и Семку - в Израиль. Если возглавить страну может только это старое говно, то Таня права - у нас ни настоящего, ни будущего нет. Черненко непременно подохнет, незаметно для себя перешла я на язык "сионюги", через каких-то пять-шесть месяцев. Он уже год еле шевелится и не может связно произнести двух слов. Но в очереди на должность вершителя наших судеб по дороге к кладбищу на Красной площади стоит весь этот гнусный дом престарелых...
"Товарищ, - между тем неприлично громко звенел в холле Танин голос. Вы должны понимать, что в эти скорбные дни мы все как один, рыбаки, моряки и партийные работники, должны еще тесней сплотиться вокруг родной партии и советского правительства и досрочно разгрузить бочки с нашего теплохода для трудового подвига магаданских рыбаков по прянному засолу лучшей в мире тихоокеанской сельди. Пусть не думают наши враги, что невосполнимая утрата, смерть Юрия Владимироваича Андропова, - прорыдала она, - остановят нас на пути к построению светлого будущего всего человечества. С соленой рыбой для трудящихся всех стран!.." "Ур-ря!" - едва не сказала я.
А к нам уже спешила партийная дама в строгом черном костюме с юбкой до чуть ниже колен. Она явно слышала выступление "сионюги".
"Откуда вы, товарищи? - скорбно вопросила она. - Прошу ко мне."
6.
Таня стояла в проезде между воротами четвертого твиндека и пятым, с которого уже была вывалена на лед аппарель-рампа. Люк был закрыт. Грузчики весело загружали бочками первую автомашину. По сравнению с открытыми трюмами, тут было тепло. Люди даже сняли сковывющие движения тулупы и работали в телогрейках, а то и в одних свитерах. Груженная машина двинулась к аппарели, следуя командам настырной ленинградки. У самой аппарели она вскочила на ступеньку. "Куда? - перепугался и без того бледный водитель. Прочь! Тебя тут нехватало!" "Не сцы, - оскалилась на него Таня. - Я это все породила, мне и рисковать вместе с тобой. Стой, я еще к тебе в кабину пересяду, чтобы уравнять шансы. Вперед! За родину, за Черненко!" "Помирать за это говно? - откликнулся явно повеселевший шофер. - Тебя как звать-то, красавица? Ага, вот это разговор. "За родину!" временно похерим... За Татьяну!" И он дал такой газ, что машина вылетела из судна по аппарели, едва не сбив комиссию, возглавляемую партийной дамой, тормознула высадить Таню и на бешенной скорости понеслась по льду к берегу. Скользя по оледенелой стальной аппарели, я тоже вышла на лед, а по ней с разгона, чтобы не забуксовать, влетела в пятый твиндек вторая машина, лихо развернулась, попятилась в проезд и стала под погрузку.
***
Через три дня "И с победой возвращались наши ястребы домой", как пропела Таня. В качестве встречного плана Макар Павлович еще зашел в торговый порт, принял на борт три сотни порожних контейнеров, но это было уже за пределами нашей творческой биографии. Пока Таня с Янушем ходили из порта в кино в городе, я прослушала пленки, стерла весь компромат, оставив теплые слова Тани о моем кураторе. Вольно было ему отправлять меня в рейс с такой убедительной открытой "сионюгой"! Теперь он получил ее близнеца, но гораздо более опасного, тайного, умелого.
7.
Андрей Сергеевич никогда не прослушивал мои пленки при мне. Где и с кем это делается, я не знала. Поэтому наша с ним первая встреча после моей конверсии была самой обычной. Я написала отчет-донесение о рейсе, отметила, что Бергер не проявила никаких негативных настроений, а при активизации споров произнесла то-то и то-то, смотри или там слушай прилагаемые записи. Он прочитал, покивал со своей обычной умной улыбкой, и мы расстались.
На следующем служебном свидании он вдруг спросил:
"А как вы, Изабелла Витальевна, относитесь к смене руководства страны?" Я так и не набралась еще Таниного духа сказать все, что я об этом думаю. Да и глупости ее у меня не было. Я пожала плечами: "Партии виднее." "Моложе никого не было? - он что, подумала я, меня разговорить взялся? Ну-ну... - Я имею в виду, что могли выбрать генсеком Гришина или Горбачева." "Всему свое время..."
Он подумал, постучав по своему обыкновению пальцами по столу и сказал: "Так говорите, личные отношения с Таней не сложились? А вот первый помощник уверяет, что вы были просто неразлучны. Неужели я могу теперь сомневаться в вашей искренности, Изабелла Витальевна?" "Мы же поселились в одной каюте, так что, естественно, мы были неразлучны. Но это не основание для теплой дружбы, Андрей Сергеевич, как вы понимаете." "Неужели ничего интересного, кроме того, что я послушал, нельзя было записать?" "Я же говорю, мы совсем разные люди. Она любит рассказывать о своих мужчинах, а у меня в этой жизни был только один, и тот мой муж." "И что эти ее... мужчины не представляют для нас никакого интереса?" "Мне неудобно и скучно было все записывать.. Решительно ничего интересного в нашем плане." "А о своих отношениях с органами - больше ничего?" "Ни слова." "А кто-нибудь из экипажа высказал что-нибудь интересное?" "Что вы! Это же не каботажный экипаж. Все дрожат за свою визу. Ни слова негатива." "Ни слова... Никто ничего, включая третьего в вашей компании?" "Третьего?" "Я имею в виду судового врача Януша Ковача." "Я ничего интересующего нас от него не услышала." Он встал и отошел к окну, как всегда, не отодвигая штор. "А о чем вы говорили, когда провожали Бергер в аэропорту Озерные Ключи? Тоже о мужчинах?" "Я пыталась..." "И - ничего?" "Увы." "И какие же были ее последние слова, не помните?" "Последние слова? Что-то непонятное." "А вы хоть знаете перевод этого "непонятного" с иврита и кому они это "непонятное" говорят?" "Нет, а что?" "Вы скажете еще, что и "Мастера и Маргариту" никогда не читали?" "Читала, конечно." "И в каком городе там происходит действие?" "Как в каком? В Москве. На Патриарших прудах, на Садовой, какой-то там дом номер и бис." "Изабелла Витальевна, сказал он с такой болью в голосе и обидой в глазах, что мне стало стыдно и жаль моего многолетнего собеседника. - Я вам больше не верю." "Ваше дело..." "И ваше, уверяю вас. И вашего мужа. Не следует думать, что у нас нет других глаз и ушей, кроме ваших." "И что же услышали ваши чуткие уши?" "Вот послушайте сами, - дал он мне наушники. - И не пытайтесь мне больше врать!"
"Ну прощай, белочка. Даже не верится, что расстаемся, - услышала я удивительно живой голос Тани, словно она стояла сейчас за спиной. Аппаратура у них была импортная, классная. Вся мировая наука и техника на них работала... - Я так рада, что встретила тебя. Жду в Ленинграде." "Таня, уже все прошли." "Ну, тогда, как говорится, ба шана хабаа бэ-Ерушалаим!"
Я повторила ей эту фразу слово в слово.
"Все прослушали? - от его любезности не осталось и следа. - Теперь вспомнили, в каком еще городе происходит действие в романе Булгакова и где вы должны встретиться со Смирновой-Бергер?" "Не в следующем году, оставалось мне только нагличать. - Но очень-очень скоро - в Иерусалиме. Нынешнее поколенье советских евреев и их семей будет жить при сионизме..."
Надо уметь проигрывать, недавно учил меня он сам. Ты думала, что хитрее их, белочка? Теперь тебе придется жить в другом внутреннем и внешнем мире...
"Вот это другой разговор. А теперь подробно, день за днем, час за часом, минута за минутой - что, где и при ком говорила вам Бергер? И что при этом говорили вы и, главное, Ковач. Я вам очень советую со мной в кошки-мышки не играть." "С вами? Я вообще ни с кем в наши с вами игры играть больше не собираюсь." "Я вам настоятельно советую... Пока никто, кроме меня, вас ни в чем не заподозрил, рассказать все сначала мне..."
***
Для меня начиналась новая биография. На эту тему столько рассказано другими "сионюгами", что мне остается добавить только одно. Наша встреча с Таней сос-тоялась не в Ленинграде через месяц после описанных событий, как мы с ней пред-полагали, а через семь лет в Иерусалиме. Она к тому времени уже полгода жила с семьей в Хайфе, а мы с Зямой и ребятами в поселении за "зеленой чертой".
И снова мы с ней шли рядом, теперь уже по нарядной улице Бен-Иегуды. И встре-чные мужчины оборачивались нам вслед. Говорили же мы с ней о чем угодно, кроме сионизма... Это стало данностью. Нынешнее и все последующие поколенья советских евреев будут жить при сионизме.
17.05.01
"Сегодня, - загробным голосом произнес он, - умер Генеральный секретарь... - он не поленился назвать все титулы и прочая, и прочая... товарищ Андропов Юрий Владимирович!" "Наконец-то! - горячо шепнула мне в ухо Таня. - Слава тебе, Господи. Смерть взяла к себе злодея. Его там как раз в спецпсихушку волокут..."
Тяжелое предчувствие толкнуло меня в сердце.
"И кто теперь во главе нашей страны?"
"Товарищ Константин Устинович Черненко."
Все, решила я. Пленки - стереть! Андрея Сергеевича и всю его контору нах!.. Таньку - в лучшие подруги. Белку, Зямку, Ромку и Семку - в Израиль. Если возглавить страну может только это старое говно, то Таня права - у нас ни настоящего, ни будущего нет. Черненко непременно подохнет, незаметно для себя перешла я на язык "сионюги", через каких-то пять-шесть месяцев. Он уже год еле шевелится и не может связно произнести двух слов. Но в очереди на должность вершителя наших судеб по дороге к кладбищу на Красной площади стоит весь этот гнусный дом престарелых...
"Товарищ, - между тем неприлично громко звенел в холле Танин голос. Вы должны понимать, что в эти скорбные дни мы все как один, рыбаки, моряки и партийные работники, должны еще тесней сплотиться вокруг родной партии и советского правительства и досрочно разгрузить бочки с нашего теплохода для трудового подвига магаданских рыбаков по прянному засолу лучшей в мире тихоокеанской сельди. Пусть не думают наши враги, что невосполнимая утрата, смерть Юрия Владимироваича Андропова, - прорыдала она, - остановят нас на пути к построению светлого будущего всего человечества. С соленой рыбой для трудящихся всех стран!.." "Ур-ря!" - едва не сказала я.
А к нам уже спешила партийная дама в строгом черном костюме с юбкой до чуть ниже колен. Она явно слышала выступление "сионюги".
"Откуда вы, товарищи? - скорбно вопросила она. - Прошу ко мне."
6.
Таня стояла в проезде между воротами четвертого твиндека и пятым, с которого уже была вывалена на лед аппарель-рампа. Люк был закрыт. Грузчики весело загружали бочками первую автомашину. По сравнению с открытыми трюмами, тут было тепло. Люди даже сняли сковывющие движения тулупы и работали в телогрейках, а то и в одних свитерах. Груженная машина двинулась к аппарели, следуя командам настырной ленинградки. У самой аппарели она вскочила на ступеньку. "Куда? - перепугался и без того бледный водитель. Прочь! Тебя тут нехватало!" "Не сцы, - оскалилась на него Таня. - Я это все породила, мне и рисковать вместе с тобой. Стой, я еще к тебе в кабину пересяду, чтобы уравнять шансы. Вперед! За родину, за Черненко!" "Помирать за это говно? - откликнулся явно повеселевший шофер. - Тебя как звать-то, красавица? Ага, вот это разговор. "За родину!" временно похерим... За Татьяну!" И он дал такой газ, что машина вылетела из судна по аппарели, едва не сбив комиссию, возглавляемую партийной дамой, тормознула высадить Таню и на бешенной скорости понеслась по льду к берегу. Скользя по оледенелой стальной аппарели, я тоже вышла на лед, а по ней с разгона, чтобы не забуксовать, влетела в пятый твиндек вторая машина, лихо развернулась, попятилась в проезд и стала под погрузку.
***
Через три дня "И с победой возвращались наши ястребы домой", как пропела Таня. В качестве встречного плана Макар Павлович еще зашел в торговый порт, принял на борт три сотни порожних контейнеров, но это было уже за пределами нашей творческой биографии. Пока Таня с Янушем ходили из порта в кино в городе, я прослушала пленки, стерла весь компромат, оставив теплые слова Тани о моем кураторе. Вольно было ему отправлять меня в рейс с такой убедительной открытой "сионюгой"! Теперь он получил ее близнеца, но гораздо более опасного, тайного, умелого.
7.
Андрей Сергеевич никогда не прослушивал мои пленки при мне. Где и с кем это делается, я не знала. Поэтому наша с ним первая встреча после моей конверсии была самой обычной. Я написала отчет-донесение о рейсе, отметила, что Бергер не проявила никаких негативных настроений, а при активизации споров произнесла то-то и то-то, смотри или там слушай прилагаемые записи. Он прочитал, покивал со своей обычной умной улыбкой, и мы расстались.
На следующем служебном свидании он вдруг спросил:
"А как вы, Изабелла Витальевна, относитесь к смене руководства страны?" Я так и не набралась еще Таниного духа сказать все, что я об этом думаю. Да и глупости ее у меня не было. Я пожала плечами: "Партии виднее." "Моложе никого не было? - он что, подумала я, меня разговорить взялся? Ну-ну... - Я имею в виду, что могли выбрать генсеком Гришина или Горбачева." "Всему свое время..."
Он подумал, постучав по своему обыкновению пальцами по столу и сказал: "Так говорите, личные отношения с Таней не сложились? А вот первый помощник уверяет, что вы были просто неразлучны. Неужели я могу теперь сомневаться в вашей искренности, Изабелла Витальевна?" "Мы же поселились в одной каюте, так что, естественно, мы были неразлучны. Но это не основание для теплой дружбы, Андрей Сергеевич, как вы понимаете." "Неужели ничего интересного, кроме того, что я послушал, нельзя было записать?" "Я же говорю, мы совсем разные люди. Она любит рассказывать о своих мужчинах, а у меня в этой жизни был только один, и тот мой муж." "И что эти ее... мужчины не представляют для нас никакого интереса?" "Мне неудобно и скучно было все записывать.. Решительно ничего интересного в нашем плане." "А о своих отношениях с органами - больше ничего?" "Ни слова." "А кто-нибудь из экипажа высказал что-нибудь интересное?" "Что вы! Это же не каботажный экипаж. Все дрожат за свою визу. Ни слова негатива." "Ни слова... Никто ничего, включая третьего в вашей компании?" "Третьего?" "Я имею в виду судового врача Януша Ковача." "Я ничего интересующего нас от него не услышала." Он встал и отошел к окну, как всегда, не отодвигая штор. "А о чем вы говорили, когда провожали Бергер в аэропорту Озерные Ключи? Тоже о мужчинах?" "Я пыталась..." "И - ничего?" "Увы." "И какие же были ее последние слова, не помните?" "Последние слова? Что-то непонятное." "А вы хоть знаете перевод этого "непонятного" с иврита и кому они это "непонятное" говорят?" "Нет, а что?" "Вы скажете еще, что и "Мастера и Маргариту" никогда не читали?" "Читала, конечно." "И в каком городе там происходит действие?" "Как в каком? В Москве. На Патриарших прудах, на Садовой, какой-то там дом номер и бис." "Изабелла Витальевна, сказал он с такой болью в голосе и обидой в глазах, что мне стало стыдно и жаль моего многолетнего собеседника. - Я вам больше не верю." "Ваше дело..." "И ваше, уверяю вас. И вашего мужа. Не следует думать, что у нас нет других глаз и ушей, кроме ваших." "И что же услышали ваши чуткие уши?" "Вот послушайте сами, - дал он мне наушники. - И не пытайтесь мне больше врать!"
"Ну прощай, белочка. Даже не верится, что расстаемся, - услышала я удивительно живой голос Тани, словно она стояла сейчас за спиной. Аппаратура у них была импортная, классная. Вся мировая наука и техника на них работала... - Я так рада, что встретила тебя. Жду в Ленинграде." "Таня, уже все прошли." "Ну, тогда, как говорится, ба шана хабаа бэ-Ерушалаим!"
Я повторила ей эту фразу слово в слово.
"Все прослушали? - от его любезности не осталось и следа. - Теперь вспомнили, в каком еще городе происходит действие в романе Булгакова и где вы должны встретиться со Смирновой-Бергер?" "Не в следующем году, оставалось мне только нагличать. - Но очень-очень скоро - в Иерусалиме. Нынешнее поколенье советских евреев и их семей будет жить при сионизме..."
Надо уметь проигрывать, недавно учил меня он сам. Ты думала, что хитрее их, белочка? Теперь тебе придется жить в другом внутреннем и внешнем мире...
"Вот это другой разговор. А теперь подробно, день за днем, час за часом, минута за минутой - что, где и при ком говорила вам Бергер? И что при этом говорили вы и, главное, Ковач. Я вам очень советую со мной в кошки-мышки не играть." "С вами? Я вообще ни с кем в наши с вами игры играть больше не собираюсь." "Я вам настоятельно советую... Пока никто, кроме меня, вас ни в чем не заподозрил, рассказать все сначала мне..."
***
Для меня начиналась новая биография. На эту тему столько рассказано другими "сионюгами", что мне остается добавить только одно. Наша встреча с Таней сос-тоялась не в Ленинграде через месяц после описанных событий, как мы с ней пред-полагали, а через семь лет в Иерусалиме. Она к тому времени уже полгода жила с семьей в Хайфе, а мы с Зямой и ребятами в поселении за "зеленой чертой".
И снова мы с ней шли рядом, теперь уже по нарядной улице Бен-Иегуды. И встре-чные мужчины оборачивались нам вслед. Говорили же мы с ней о чем угодно, кроме сионизма... Это стало данностью. Нынешнее и все последующие поколенья советских евреев будут жить при сионизме.
17.05.01