Страница:
В былые времена жил в городе славный купец, богач и боголюб. И у купца единственная дочь, хрупка и нежна, как солнце красна, как месяц ясна. Пришло ей время любить, и выбрал ей любезный купец мужа по сердцу своему, славного молодца, что Бога боится и Тору чтит. И поставил венчальный шатер перед большим собором, и устроил ей венчание по закону Моисея, по обычаю Израиля, в роскоши и величии, как дала ему по щедрости рука Господня. И знатную трапезу учинил богач для бедняков города, и кликнул скрипачей повеселить жениха с невестою. А для зеницы ока, для дочки единственной, бил он челом владыке державному, чтоб дозволил ей пойти под венец в шелках, а шелка святому обществу Израиля не дозволялись, ибо с них разор и развал и деньгам перевод. Дослал купец с челобитной кесарю – кесарево, а государыне забавку. Поздравил его владыка и счастья дочери пожелал, но шелков не разрешил, чтоб другим повадно не было. И люди купца понурили головы, а все родственницы и свойственницы невесты кричали: позор, что не дал ей владыка идти в шелковых нарядах и уборах к венцу. Купец не роптал на волю властей, но по взмаху руки ясно, что не по вкусу ему державный указ. И сказал: хороша моя дочь и любезна и в затрапезе. Из-за уборов не откладывают свадьбу, а что превзошли меня – так Господу превосходство. И в ночь полной луны устроил он свадьбу с веселием и с песнями, и с дудками, и с барабанами. А дорогие шелковые наряды поменял на деньги, и деньги дал на приданое сиротам. И устроили свадьбу в роскоши и величии, с веселием, с песнями, с дудками и с барабанами, как дала купцу по щедрости рука Господа. Короче, повели жениха с невестой к венцу. Вельможные гости накинули фату на голову невесте, а поезжане обрядили жениха в белое и на голову положили земли вместо молитвенного обруча филактериев.[26]
Глаз покажет слезы о сожженном пламенем Иерусалиме, а сердце пробудит к ответу напоминание о дне смерти. Короче, стоит жених под сенью венчального шатра, а подружки ведут невесту под руки. Поезжане идут ей во сретенье, близятся к ней, возвращаются вспять, и подружки трижды обводят невесту вкруг жениха. Певчий руку к уху поднес, большой палец к горлу приставил и поет, и выходит женихом из-под венца, и весь люд подхватывает хвалу. Стар и млад текут со всех улиц и закоулков посмотреть на веселье жениха и невесты. Они уже под венцом, и тут малая тучка встает на окраине города. И возвели очи и увидели коня и всадника. И сказал дружка свату – купцу: вот послал владыка нарочного разрешить шелковые наряды. Сказал сват дружке: не может этого быть, прямо написал мне, "другим чтоб не было повадно" и "запрет остается в силе". Так что если пригонит гонец, то несет он грамоту раввина нашему жениху в час его радости. И умолк. И увидел дочь свою нежную и прелесть лика ее и сказал в сердце своем: хороша моя дочь под венцом и в затрапезе. Но по взмаху руки ясно, что не по вкусу ему державный указ. И жених взял обручальное кольцо, и надел жених кольцо на палец невесте и сказал: "Сим ты посвящена мне по Закону Моисея, по обычаю Израиля", и все честные гости воскликнули: "В добрый час!" И жених разбил хрустальный кубок в память разрушения Храма, и прочли рядную, и жены скрестили ноги в плясках. Взяли они два плетеных каравая и захлопали ими пред собой. И одна распевает: "Царю подобен суженый мой", а другая распевает: "Чиста и честна невеста красна", и все подхватывают: "В добрый час!" И невеста опустила два чистых ока в землю. Кто это скачет на коне? Как тяжелая тень скалы падает его тень меж нею и женихом. И всадник доскакал до венчального шатра, и увидели, что это наместник. И кинулись старцы города к нему и воскликнули: добро пожаловать, ибо в добрый час пожаловали, и земно поклонились ему, и вынесли медовых хлебов и вина и обратились к нему: яви нам сияние лика своего, пане, прими наше благословение. И мясо и рыба у нас на пиру, затем что свадьба у нас сегодня. Твой холоп выдает единственную дочь за доброго молодца, вот и он стоит перед ликом твоим, в сиянии лика твоего, пане. И узрел наместник невесту рядом с хрупким отроком и чуть не упал с коня. Ударила ее краса по сердцу, и смешались жилы его кровей. Двигом двинулась сабля, как пьяная закачалась на боку, застучала по стальным шпорам, шпорам на сапогах. И встрепенулся наместник, как муж от сикеры. И взмахнул наместник саблей и поразил жениха и умертвил его, а невесту схватил и увез в свой дворец.
Жених упал оземь, а грустный смех порхает на его губах. Беззвучно протянет руки увлечь невесту в пляс. Жирная и сладкая мокрота в горле. Скорчилась кожа на шее, и из шеи бежит его жизнь. Смех исчез с губ, и язык высунулся изо рта. Беззвучно устремит очи на лик невесты и невесты не увидит. Кровь стынет в глазах, и кровью он залит. Жених умер. Против большого собора лежит он мертвый. Из шеи брызжет кровь на белизну одежд, на венчальный наряд. Невесты нет – умчал ее наместник. Кричала девица, и нет ей спасителя.
Опоры шатра выпали из рук поезжан, и ужас Божий поразил остатки народа. Что делать. Бог дал, Бог взял. Не на свадебный пир пришли, на похороны. Опоры шатра выпали из рук поезжан, и поезжанам стало горько и яростно. Принесли заступ и мотыгу. И взяли труп жениха и погребли там. Где пролилась его кровь, там и похоронили – у большой синагоги. Прямо в одежде его похоронили, в свадебных одеяниях и в белом покрове, запятнанных кровью его души, и в башмаках – возбудить гнев и местью[27] отомстить. И запятнанную кровью землю погребли с ним. И стал ему венчальный шатер могилой и брачное веселье – вечной тугой. И всю ночь ходили и плакали. И отпевали[28] и поминали его и его невесту многие дни. Но и она недолго протянула во дворце наместника, не хотела отступиться от веры в Господа Бога Израиля. И ходила в мраке и запустении от тяжкой кручины. И раз наместник поехал на охоту, а она села у окна, выходящего на город. И увидела площадь перед собором, где венчалась. И вспомнила младость, день венчания, как стояла рядом с суженым у большого собора. Всадник на коне скачет, скачет к шатру. Дружки хлопают в ладоши и кричат: «Царю подобен суженый», а подружки хлопают караваями и кричат: «Чиста и честна невеста красна», и весь люд подхватывает: «В добрый час!» Кто это скачет на коне, как тяжелая тень скалы падает на сердце? И венчальный шатер дрожит над головою, и опоры его падают на землю. И рухнула на колени, потому что перевернулось у нее сердце. И она при смерти, а служанки говорят: вот вернулся хозяин с охоты. И не ответила им, и не глянула. Сказала: принесите мой венчальный наряд, в котором меня привезли сюда. И принесли ей венчальный наряд, в котором ее привезли во дворец. И одела ее рабыня в платье, в венчальное платье. И рвется она встать и пуститься в пляс, и возвращается наместник с охоты в одеждах, багряных от крови. И бросил дичь и кинулся к ней, а она отдала душу и умерла. И вырыл ей наместник могилу меж могил бога чужого. И пошли все его приближенные и все его рабы и понесли ее на плечах и похоронили меж могил бога чужого. И из ночи в ночь, в глухую полночь, когда дважды закричит петух и звезды сменятся в тверди, раскроется беззвучно могила меж могил бога чужого и женщина в покрывалах взойдет в ночную тень. И укроет платом лицо от страха стражей ночи[29] и выступает в Кручине своей к большому собору. И тогда восходит из могилы ее мертвый жених, здесь под шатром пролилась его кровь. И в тени ночной простирает руки, прижимает свою суженую к сердцу, и вместе пускаются в пляс мертвых. Затем не ступят храмовые священники на этот холм, и свадеб тут не празднуют и по сей день.
Глаз покажет слезы о сожженном пламенем Иерусалиме, а сердце пробудит к ответу напоминание о дне смерти. Короче, стоит жених под сенью венчального шатра, а подружки ведут невесту под руки. Поезжане идут ей во сретенье, близятся к ней, возвращаются вспять, и подружки трижды обводят невесту вкруг жениха. Певчий руку к уху поднес, большой палец к горлу приставил и поет, и выходит женихом из-под венца, и весь люд подхватывает хвалу. Стар и млад текут со всех улиц и закоулков посмотреть на веселье жениха и невесты. Они уже под венцом, и тут малая тучка встает на окраине города. И возвели очи и увидели коня и всадника. И сказал дружка свату – купцу: вот послал владыка нарочного разрешить шелковые наряды. Сказал сват дружке: не может этого быть, прямо написал мне, "другим чтоб не было повадно" и "запрет остается в силе". Так что если пригонит гонец, то несет он грамоту раввина нашему жениху в час его радости. И умолк. И увидел дочь свою нежную и прелесть лика ее и сказал в сердце своем: хороша моя дочь под венцом и в затрапезе. Но по взмаху руки ясно, что не по вкусу ему державный указ. И жених взял обручальное кольцо, и надел жених кольцо на палец невесте и сказал: "Сим ты посвящена мне по Закону Моисея, по обычаю Израиля", и все честные гости воскликнули: "В добрый час!" И жених разбил хрустальный кубок в память разрушения Храма, и прочли рядную, и жены скрестили ноги в плясках. Взяли они два плетеных каравая и захлопали ими пред собой. И одна распевает: "Царю подобен суженый мой", а другая распевает: "Чиста и честна невеста красна", и все подхватывают: "В добрый час!" И невеста опустила два чистых ока в землю. Кто это скачет на коне? Как тяжелая тень скалы падает его тень меж нею и женихом. И всадник доскакал до венчального шатра, и увидели, что это наместник. И кинулись старцы города к нему и воскликнули: добро пожаловать, ибо в добрый час пожаловали, и земно поклонились ему, и вынесли медовых хлебов и вина и обратились к нему: яви нам сияние лика своего, пане, прими наше благословение. И мясо и рыба у нас на пиру, затем что свадьба у нас сегодня. Твой холоп выдает единственную дочь за доброго молодца, вот и он стоит перед ликом твоим, в сиянии лика твоего, пане. И узрел наместник невесту рядом с хрупким отроком и чуть не упал с коня. Ударила ее краса по сердцу, и смешались жилы его кровей. Двигом двинулась сабля, как пьяная закачалась на боку, застучала по стальным шпорам, шпорам на сапогах. И встрепенулся наместник, как муж от сикеры. И взмахнул наместник саблей и поразил жениха и умертвил его, а невесту схватил и увез в свой дворец.
Жених упал оземь, а грустный смех порхает на его губах. Беззвучно протянет руки увлечь невесту в пляс. Жирная и сладкая мокрота в горле. Скорчилась кожа на шее, и из шеи бежит его жизнь. Смех исчез с губ, и язык высунулся изо рта. Беззвучно устремит очи на лик невесты и невесты не увидит. Кровь стынет в глазах, и кровью он залит. Жених умер. Против большого собора лежит он мертвый. Из шеи брызжет кровь на белизну одежд, на венчальный наряд. Невесты нет – умчал ее наместник. Кричала девица, и нет ей спасителя.
Опоры шатра выпали из рук поезжан, и ужас Божий поразил остатки народа. Что делать. Бог дал, Бог взял. Не на свадебный пир пришли, на похороны. Опоры шатра выпали из рук поезжан, и поезжанам стало горько и яростно. Принесли заступ и мотыгу. И взяли труп жениха и погребли там. Где пролилась его кровь, там и похоронили – у большой синагоги. Прямо в одежде его похоронили, в свадебных одеяниях и в белом покрове, запятнанных кровью его души, и в башмаках – возбудить гнев и местью[27] отомстить. И запятнанную кровью землю погребли с ним. И стал ему венчальный шатер могилой и брачное веселье – вечной тугой. И всю ночь ходили и плакали. И отпевали[28] и поминали его и его невесту многие дни. Но и она недолго протянула во дворце наместника, не хотела отступиться от веры в Господа Бога Израиля. И ходила в мраке и запустении от тяжкой кручины. И раз наместник поехал на охоту, а она села у окна, выходящего на город. И увидела площадь перед собором, где венчалась. И вспомнила младость, день венчания, как стояла рядом с суженым у большого собора. Всадник на коне скачет, скачет к шатру. Дружки хлопают в ладоши и кричат: «Царю подобен суженый», а подружки хлопают караваями и кричат: «Чиста и честна невеста красна», и весь люд подхватывает: «В добрый час!» Кто это скачет на коне, как тяжелая тень скалы падает на сердце? И венчальный шатер дрожит над головою, и опоры его падают на землю. И рухнула на колени, потому что перевернулось у нее сердце. И она при смерти, а служанки говорят: вот вернулся хозяин с охоты. И не ответила им, и не глянула. Сказала: принесите мой венчальный наряд, в котором меня привезли сюда. И принесли ей венчальный наряд, в котором ее привезли во дворец. И одела ее рабыня в платье, в венчальное платье. И рвется она встать и пуститься в пляс, и возвращается наместник с охоты в одеждах, багряных от крови. И бросил дичь и кинулся к ней, а она отдала душу и умерла. И вырыл ей наместник могилу меж могил бога чужого. И пошли все его приближенные и все его рабы и понесли ее на плечах и похоронили меж могил бога чужого. И из ночи в ночь, в глухую полночь, когда дважды закричит петух и звезды сменятся в тверди, раскроется беззвучно могила меж могил бога чужого и женщина в покрывалах взойдет в ночную тень. И укроет платом лицо от страха стражей ночи[29] и выступает в Кручине своей к большому собору. И тогда восходит из могилы ее мертвый жених, здесь под шатром пролилась его кровь. И в тени ночной простирает руки, прижимает свою суженую к сердцу, и вместе пускаются в пляс мертвых. Затем не ступят храмовые священники на этот холм, и свадеб тут не празднуют и по сей день.
КЛИНОК ДОБУША[30]
Добуш атаманом разбойников был, и в горах Карпатских его логово, и сети его раскинуты над большими дорогами. Много другов у Добуша, а Добуш – глава другим. Встретится им путник, исповедается, да и не встанет с покаянных колен – не от клинка, прежде от страха умрет, затем, что удалы молодцы Добуша, а до Добуша им далеко. И был им Добуш атаманом. И в руке у Добуша клинок, что дал Ангел Смерти Добушу. Но с соседями мир у него, окрест Коломеи,[31] и Коломея, и села вокруг носят дань Добушу. И так жил Добуш с соседями, и соседям вреда не чинилось во всех тех местах, где гулял Добуш со своими молодцами. И Коломея, и села вокруг приносят Добушу и его молодцам и муку, и мясо, и горох, и бобы, и мед, и масло, и сыр. И коли заколет мужик борова или состряпает баба вареников, посылают с сыном или с дочкой и мяса, и крови, и вареников Добушу и его козакам, от любого блюда чтоб отведал. И по праздникам их спускались молодцы Добуша в села крутить в танце сельских молодок, убранных в наряды, что сняли люди Добуша с погубленных и отдали тем.
И настала зима, и не принесли дани Добушу, и заголодали Добуш и его молодцы. Ничего не несут в горы, и путников нет, потому что замело пути снегом. И сидят так удальцы Добуша, слюна стынет во рту, и борода, как сосулька, и в мать и в душу ругаются, и говорят, что если не вытащат материнских костей из могил разгрызть, то как сор, падалью лягут в поле в горах Карпатских, а те и не скажут: вот молодцы Добуша. И сказали друг другу: что нам здесь сидеть и смерти ждать, нападем лучше на одно из сел, и оживим душу, и не помрем. И велел Добуш налететь в ночи на Коломею, и собрались они налететь на Коломею, и дошли до околицы, и видят – свет в каждом доме.[32] И сказали: пошли скорее нападем и найдем мяса и вина, ибо сегодня – суббота у Израиля.[33] И ворвались в Коломею.
А Коломея – как чаша полная, и евреев там много, купцы торговые, и в каждом доме свет, едят и пьют и веселятся. И увидел Добуш Коломею и воскликнул: нет на земле человека без столада печи, лишь у нас ничего нет. И сказали молодцы Добуша: не кручинься, Добуш, сейчас налетим на город, и тогда отведаешь еврейских калачей и выпьешь много вина. Тогда набьешь себе брюхо, и рот не остановится от изобилия снеди. И сказал Добуш: на добычу, братья. И занес Добуш клинок свой над городом, а в городе был тогда[34] рабби Арье.[35]
И сначала налетел Добуш на дом р. Арье, потому что его дом на околице. И все домочадцы р. Арье, что были в дому у р. Арье, разбежались, спасая души свои, ибо напал на них страх Добуша, и бежали, а р. Арье стоит себе у стола и освящает субботнее вино.[36] И сказал Добуш р. Арье: что стоишь? И не ответил р. Арье Добушу ни слова, потому что освящал вино р. Арье, а нельзя евреям слова молвить во время освящения субботы. И опустил Добуш руку на клинок, и выхватил клинок из ножен, и ударил Добуш р. Арье по руке. И плеснуло вином из бокала на меч Добуша. И не мог Дббуш пошевелить клинком. И вновь и вновь пробовал Добуш, не зная, что в этот день ушла сила клинка.
И покоился клинок весь вечер субботы и весь день субботы, пока не вышли звезды и ушла суббота. А р. Арье сидел в кресле, и руки омыл, и отпил, и над хлебом благословил Дающего хлеб, и дал Добушу,[37] и ел сам. И Добуш благословил[38] р. Арье и ушел.
И встал Добуш после едова и после пития, и вернулся он со своими молодцами в горы, и по дороге грабили они всех встречных, затем, что удальцы люди Добуша, и в руке у Добуша клинок, что дал Ангел Смерти Добушу, ни днем, ни ночью не опочит клинок. Лишь из субботы в субботу, в день седьмый, когда почил Господь, как освятится субботний вечер, покоится клинок в руке Добуша, потому что пролилось на него освященное вино, когда пришел Добуш в субботний вечер к рабби Арье, и не шелохнется клинок до исхода субботы.
И настала зима, и не принесли дани Добушу, и заголодали Добуш и его молодцы. Ничего не несут в горы, и путников нет, потому что замело пути снегом. И сидят так удальцы Добуша, слюна стынет во рту, и борода, как сосулька, и в мать и в душу ругаются, и говорят, что если не вытащат материнских костей из могил разгрызть, то как сор, падалью лягут в поле в горах Карпатских, а те и не скажут: вот молодцы Добуша. И сказали друг другу: что нам здесь сидеть и смерти ждать, нападем лучше на одно из сел, и оживим душу, и не помрем. И велел Добуш налететь в ночи на Коломею, и собрались они налететь на Коломею, и дошли до околицы, и видят – свет в каждом доме.[32] И сказали: пошли скорее нападем и найдем мяса и вина, ибо сегодня – суббота у Израиля.[33] И ворвались в Коломею.
А Коломея – как чаша полная, и евреев там много, купцы торговые, и в каждом доме свет, едят и пьют и веселятся. И увидел Добуш Коломею и воскликнул: нет на земле человека без столада печи, лишь у нас ничего нет. И сказали молодцы Добуша: не кручинься, Добуш, сейчас налетим на город, и тогда отведаешь еврейских калачей и выпьешь много вина. Тогда набьешь себе брюхо, и рот не остановится от изобилия снеди. И сказал Добуш: на добычу, братья. И занес Добуш клинок свой над городом, а в городе был тогда[34] рабби Арье.[35]
И сначала налетел Добуш на дом р. Арье, потому что его дом на околице. И все домочадцы р. Арье, что были в дому у р. Арье, разбежались, спасая души свои, ибо напал на них страх Добуша, и бежали, а р. Арье стоит себе у стола и освящает субботнее вино.[36] И сказал Добуш р. Арье: что стоишь? И не ответил р. Арье Добушу ни слова, потому что освящал вино р. Арье, а нельзя евреям слова молвить во время освящения субботы. И опустил Добуш руку на клинок, и выхватил клинок из ножен, и ударил Добуш р. Арье по руке. И плеснуло вином из бокала на меч Добуша. И не мог Дббуш пошевелить клинком. И вновь и вновь пробовал Добуш, не зная, что в этот день ушла сила клинка.
И покоился клинок весь вечер субботы и весь день субботы, пока не вышли звезды и ушла суббота. А р. Арье сидел в кресле, и руки омыл, и отпил, и над хлебом благословил Дающего хлеб, и дал Добушу,[37] и ел сам. И Добуш благословил[38] р. Арье и ушел.
И встал Добуш после едова и после пития, и вернулся он со своими молодцами в горы, и по дороге грабили они всех встречных, затем, что удальцы люди Добуша, и в руке у Добуша клинок, что дал Ангел Смерти Добушу, ни днем, ни ночью не опочит клинок. Лишь из субботы в субботу, в день седьмый, когда почил Господь, как освятится субботний вечер, покоится клинок в руке Добуша, потому что пролилось на него освященное вино, когда пришел Добуш в субботний вечер к рабби Арье, и не шелохнется клинок до исхода субботы.
ТРИ РАССКАЗА ПОДЛИННЕЕ ПРО СТРАНУ ИЗРАИЛЯ
ДЕЯНИЯ ПОСЛАНЦА ИЗ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ,[39] ДА ВОЗВЕДЕТСЯ ОНА И ОТСТРОИТСЯ
Однажды занесло меня в один из городов земли Польской. Пришел я в город, но ни души не встретил. Шел я от улицы к улице и от торга к торгу и вижу – все лавки закрыты. Стою я и дивлюсь, и недоумеваю, и прикидываю: ведь день еще велик, почему же все лавки заперты и затворены, почему ни ноги на торгу? Не дай Бог, наслали власти лютую кару на народ Израиля и те собрались в мидрашах[40] и душу отстаивают в молитве, а может – со счету дней сбились и будний день за праздник сочли? Пока я так стоял, услышал я рыданья. Пошел в ту сторону и пришел в мидраш и вижу: там полно сынов Израиля, окутаны в талиты[41] и украшены филактериями, и лица их как факелы; сами стоят в слезах на коленях и бьют себя в грудь и приговаривают: горе нам. И лишь слышат они, как слово «Иерусалим» выходит из уст проповедника, с превеликим рыданием падают они ниц, пока филактерии на голове не заблестят от слез. А вокруг ходит служка с большой кружкой для пожертвований в руке, а на ней написано: «На страну Израиля», и все бросают в нее – кто гривну серебра, а кто и золотой. И так потрясло меня это зрелище,[42] что волосы стали дыбом, и не нашел я в себе сил спросить, что это и почему это. Подумал я, если это смертные люди, так сказано ведь: "Удержи твой голос от рыдания[43]" (Иеремия 31:16), а если ангелы они, то и ангелы, и серафимы гимны поют, а не плачут. Подождал я, пока не окончат молитву. А как завершили молитву, встрепенулись они, как орлы в гнездах, и вынули книги из ковчега. И кто сидит и учит Талмуд, а кто сидит и учит Мишну, и читают они законы о святости и чистоте Храма голосом, промытым слезами, и очень я этому удивился, что все занимаются законами о святости и чистоте[44] Храма, а не главами о вреде и ущербе, как принято у польских евреев. И даже люди, что по лицу не похоже, чтоб постигли до конца мысли учителей наших, – и те учат Закон восхищенно и радостно, так что слова выходят у них изо рта, как гимны и песнопения.