— Как раз об этом я и собирался тебя спросить.
— Все предусмотрено, сынок. Возле белой скалы есть небольшая расщелина. Я мог отыскать ее без труда даже в те времена, когда был слеп. Там спрятаны ранцы со снаряжением. Все, что нужно для побега.
— Их что, несколько?
— Да. В случае необходимости я был готов идти один. Но я знал, что, если взять с собой товарища, который по крайней мере сможет видеть, куда мы идем, шансов на успех будет больше. Ты еще не раз убедишься, сынок, что я человек весьма предусмотрительный.
— Док, — изумленно сказал Теллон, — я в тебя просто влюблен!
Главное, что входило в «набор беглеца», — два больших квадратных листа тонкого упругого пластика. Уинфилд украл их из грузового порта Павильона, где ими накрывали сыпучие груды. По замыслу Уинфилда, в середине листа нужно было проделать дыру — чтобы только-только голова пролезала, — потом надеть лист на шею и изнутри склеить его по краям. Такие оболочки при всей своей топорности будут иметь достаточно большую поверхность, чтобы не дать человеку провалиться в трясину. Несколько лет Уинфилд прибирал к рукам все, что плохо лежит. Он накопил запас антибиотиков, а также препаратов против всевозможных разновидностей болотной лихорадки и ядовитых насекомых. У него был даже шприц, два комплекта формы охранника и немного денег.
— Единственное, что я тогда не учел, — так это то, что Наши глаза будут путешествовать самостоятельно. Не знаю, как наши пернатые друзья перенесут болотные условия. Боюсь, неважно.
Теллон погладил птицу, сидевшую у него на плече:
— Им тоже потребуются «защитные костюмы». Давай-ка вернемся в мастерскую и соорудим две небольшие клетки с прозрачным пластиковым покрытием. После этого мы будем готовы бежать по первому твоему слову.
— Тогда уходим сегодня же вечером. Нет смысла тут торчать. Сколько лет растратил впустую. Знаешь, у меня такое ощущение, что нас поджимает время.
Вечерняя трапеза, как обычно, состояла из рыбы. За два года, проведенных на этой планете, Теллон привык постоянно есть рыбу — и на завтрак, и на обед, и на ужин. На Эмм-Лютере море было единственным источником белковой пищи. На воле рыбу хоть обрабатывали, чтобы на вкус она напоминала какое-нибудь другое блюдо. В Павильоне же у рыбы всегда был вкус рыбы.
Теллон несколько минут ковырял сухую белую мякоть и морские овощи, похожие на шпинат, потом встал и медленно вышел из столовой. Он обнаружил, что ему становится все легче передвигаться в замкнутом пространстве. Даже случайно брошенный на него взгляд он мог теперь «похитить» и использовать. Конечно, проще всего было бы посадить на плечо Ариадну — так он назвал свою птицу — и ориентироваться с ее помощью, однако не стоило привлекать к себе внимание.
Они с Уинфилдом решили в эти последние часы в Павильоне держаться по возможности незаметно — и подальше друг от друга. С наступлением сумерек они должны были поодиночке пробраться к белой скале. Два часа спустя жилые корпуса запирали. Доктор должен был явиться первым, прихватив с собой клетки с птицами, и до прихода Теллона достать ранцы.
Выйдя из столовой, Теллон на миг остановился в нерешительности. До встречи оставался почти час. О еде он сейчас и думать не мог; единственное, что он хотел, — это выпить кофе, но Уинфилд предупредил, что ни есть, ни пить ни в коем случае нельзя, так как им по меньшей мере два дня предстояло проходить в запечатанных пластиковых конвертах. Повертев регулировку расстояния, он «подстроился» к стоявшему у дверей охраннику и зашел к нему со спины. Охранник курил. Теллон тоже достал сигарету и, затягиваясь всякий раз, когда то же самое делал охранник, несколько минут наслаждался этой поразительно реалистической имитацией нормального зрения. Так приятно было воссоздать хоть кусочек теплого, спокойного прошлого, но за корпусами, стоящими вокруг площади, уже сгущались сумерки, напоминая, что на болото спускается ночь и что он сам, Сэм Теллон, проведет эту ночь, пробираясь ползком по вонючей трясине навстречу автострелкам.
Оставив за спиной обеденные разговоры и грубый смех, Теллон зашагал через площадь к жилым корпусам. Должно быть, охранник проводил его взглядом, ибо Теллон сейчас отлично видел себя — фигурка, движущаяся к корпусам, чернеющим на фоне закатного неба. Он неловко расправил плечи, но его удаляющаяся фигура не стала от этого более внушительной. Или менее одинокой. Он хотел забрать Ариадну (ее поместили в проволочный вольер, который тюремный совет предоставил заключенным, желающим держать птиц), но решил сперва зайти к себе в камеру за вещами. Дойдя до своего жилого блока, Теллон понял, что сильно удалился от «ведущего», для прибора такое расстояние было почти предельным. Сейчас Теллон видел себя крохотным коричневым пятнышком. Оно уже приближалось к дверям, когда Теллону показалось, что он различает еще два пятнышка. Две фигурки, одетые в темно-зеленую форму охранников, отделились от портика. Охранник, «ведущий», который все еще стоял у столовой и курил, был, видимо, несколько близорук. Поэтому Теллон решил подключиться к тому, который был поближе.
Но только он поднял руки к переключателям электроглаза, как почувствовал прикосновение чьих-то тел и его руки оказались прижатыми к бокам. Теллон увидел, что зеленые точки прилепились к коричневой — к нему. Сердце забилось, как бешеное.
— На меня, наверное, стукнули, что я ворую из столовой ножи? — проговорил он. — Неправда все это!
— Не строй из себя дурачка, Теллон, — прокаркал ему в ухо чей-то голос. — Где Уинфилд?
Теллон понял: раз они не смогли найти доктора в корпусах — значит, он уже направился к условленному месту. В этом случае Уинфилду, возможно, удастся выбраться из Павильона. Если, конечно, он не будет слишком долго ждать Теллона. Но кто настучал охранникам?. Наверняка не Хогарт. Даже если коротышка догадался, что они задумали, он вряд ли…
— Ты что, оглох? Где Уинфилд, я спрашиваю?
— Я не знаю. — Теллон на ходу пытался выдумать какую-нибудь правдоподобную историю, чтобы помочь доктору выиграть время, но мозг его словно окоченел. Охранники, к его удивлению, не очень-то тревожились.
— Какая разница? — спокойно произнес тот, что держал его справа. — Сперва у этого заберем машинку, а найдем Уинфилда — так и у него тоже.
— Да, больше тут ничего не придумаешь.
Пытаясь сообразить, что все это значит, Теллон вдруг почувствовал, как рука одного из охранников прикоснулась к его виску. И сразу же он ослеп. Они отобрали у него электроглаз!
— Какого черта! — яростно крикнул он, вырываясь из их цепких рук, и едва не упал — охранники сами выпустили его. Он был свободен, но опять слеп.
— Отдайте прибор, бандиты! Это моя собственность. Слышите, вы, сукины дети? Иначе я все расскажу… расскажу мисс Жюст.
Один из охранников рассмеялся:
— Да ты шутник! Вы с Уинфилдом сделали эти чертовы очки из ворованных государственных материалов. Иди, стучи на нас мисс Жюст сколько тебе угодно. Она-то их и конфискует.
9
10
— Все предусмотрено, сынок. Возле белой скалы есть небольшая расщелина. Я мог отыскать ее без труда даже в те времена, когда был слеп. Там спрятаны ранцы со снаряжением. Все, что нужно для побега.
— Их что, несколько?
— Да. В случае необходимости я был готов идти один. Но я знал, что, если взять с собой товарища, который по крайней мере сможет видеть, куда мы идем, шансов на успех будет больше. Ты еще не раз убедишься, сынок, что я человек весьма предусмотрительный.
— Док, — изумленно сказал Теллон, — я в тебя просто влюблен!
Главное, что входило в «набор беглеца», — два больших квадратных листа тонкого упругого пластика. Уинфилд украл их из грузового порта Павильона, где ими накрывали сыпучие груды. По замыслу Уинфилда, в середине листа нужно было проделать дыру — чтобы только-только голова пролезала, — потом надеть лист на шею и изнутри склеить его по краям. Такие оболочки при всей своей топорности будут иметь достаточно большую поверхность, чтобы не дать человеку провалиться в трясину. Несколько лет Уинфилд прибирал к рукам все, что плохо лежит. Он накопил запас антибиотиков, а также препаратов против всевозможных разновидностей болотной лихорадки и ядовитых насекомых. У него был даже шприц, два комплекта формы охранника и немного денег.
— Единственное, что я тогда не учел, — так это то, что Наши глаза будут путешествовать самостоятельно. Не знаю, как наши пернатые друзья перенесут болотные условия. Боюсь, неважно.
Теллон погладил птицу, сидевшую у него на плече:
— Им тоже потребуются «защитные костюмы». Давай-ка вернемся в мастерскую и соорудим две небольшие клетки с прозрачным пластиковым покрытием. После этого мы будем готовы бежать по первому твоему слову.
— Тогда уходим сегодня же вечером. Нет смысла тут торчать. Сколько лет растратил впустую. Знаешь, у меня такое ощущение, что нас поджимает время.
Вечерняя трапеза, как обычно, состояла из рыбы. За два года, проведенных на этой планете, Теллон привык постоянно есть рыбу — и на завтрак, и на обед, и на ужин. На Эмм-Лютере море было единственным источником белковой пищи. На воле рыбу хоть обрабатывали, чтобы на вкус она напоминала какое-нибудь другое блюдо. В Павильоне же у рыбы всегда был вкус рыбы.
Теллон несколько минут ковырял сухую белую мякоть и морские овощи, похожие на шпинат, потом встал и медленно вышел из столовой. Он обнаружил, что ему становится все легче передвигаться в замкнутом пространстве. Даже случайно брошенный на него взгляд он мог теперь «похитить» и использовать. Конечно, проще всего было бы посадить на плечо Ариадну — так он назвал свою птицу — и ориентироваться с ее помощью, однако не стоило привлекать к себе внимание.
Они с Уинфилдом решили в эти последние часы в Павильоне держаться по возможности незаметно — и подальше друг от друга. С наступлением сумерек они должны были поодиночке пробраться к белой скале. Два часа спустя жилые корпуса запирали. Доктор должен был явиться первым, прихватив с собой клетки с птицами, и до прихода Теллона достать ранцы.
Выйдя из столовой, Теллон на миг остановился в нерешительности. До встречи оставался почти час. О еде он сейчас и думать не мог; единственное, что он хотел, — это выпить кофе, но Уинфилд предупредил, что ни есть, ни пить ни в коем случае нельзя, так как им по меньшей мере два дня предстояло проходить в запечатанных пластиковых конвертах. Повертев регулировку расстояния, он «подстроился» к стоявшему у дверей охраннику и зашел к нему со спины. Охранник курил. Теллон тоже достал сигарету и, затягиваясь всякий раз, когда то же самое делал охранник, несколько минут наслаждался этой поразительно реалистической имитацией нормального зрения. Так приятно было воссоздать хоть кусочек теплого, спокойного прошлого, но за корпусами, стоящими вокруг площади, уже сгущались сумерки, напоминая, что на болото спускается ночь и что он сам, Сэм Теллон, проведет эту ночь, пробираясь ползком по вонючей трясине навстречу автострелкам.
Оставив за спиной обеденные разговоры и грубый смех, Теллон зашагал через площадь к жилым корпусам. Должно быть, охранник проводил его взглядом, ибо Теллон сейчас отлично видел себя — фигурка, движущаяся к корпусам, чернеющим на фоне закатного неба. Он неловко расправил плечи, но его удаляющаяся фигура не стала от этого более внушительной. Или менее одинокой. Он хотел забрать Ариадну (ее поместили в проволочный вольер, который тюремный совет предоставил заключенным, желающим держать птиц), но решил сперва зайти к себе в камеру за вещами. Дойдя до своего жилого блока, Теллон понял, что сильно удалился от «ведущего», для прибора такое расстояние было почти предельным. Сейчас Теллон видел себя крохотным коричневым пятнышком. Оно уже приближалось к дверям, когда Теллону показалось, что он различает еще два пятнышка. Две фигурки, одетые в темно-зеленую форму охранников, отделились от портика. Охранник, «ведущий», который все еще стоял у столовой и курил, был, видимо, несколько близорук. Поэтому Теллон решил подключиться к тому, который был поближе.
Но только он поднял руки к переключателям электроглаза, как почувствовал прикосновение чьих-то тел и его руки оказались прижатыми к бокам. Теллон увидел, что зеленые точки прилепились к коричневой — к нему. Сердце забилось, как бешеное.
— На меня, наверное, стукнули, что я ворую из столовой ножи? — проговорил он. — Неправда все это!
— Не строй из себя дурачка, Теллон, — прокаркал ему в ухо чей-то голос. — Где Уинфилд?
Теллон понял: раз они не смогли найти доктора в корпусах — значит, он уже направился к условленному месту. В этом случае Уинфилду, возможно, удастся выбраться из Павильона. Если, конечно, он не будет слишком долго ждать Теллона. Но кто настучал охранникам?. Наверняка не Хогарт. Даже если коротышка догадался, что они задумали, он вряд ли…
— Ты что, оглох? Где Уинфилд, я спрашиваю?
— Я не знаю. — Теллон на ходу пытался выдумать какую-нибудь правдоподобную историю, чтобы помочь доктору выиграть время, но мозг его словно окоченел. Охранники, к его удивлению, не очень-то тревожились.
— Какая разница? — спокойно произнес тот, что держал его справа. — Сперва у этого заберем машинку, а найдем Уинфилда — так и у него тоже.
— Да, больше тут ничего не придумаешь.
Пытаясь сообразить, что все это значит, Теллон вдруг почувствовал, как рука одного из охранников прикоснулась к его виску. И сразу же он ослеп. Они отобрали у него электроглаз!
— Какого черта! — яростно крикнул он, вырываясь из их цепких рук, и едва не упал — охранники сами выпустили его. Он был свободен, но опять слеп.
— Отдайте прибор, бандиты! Это моя собственность. Слышите, вы, сукины дети? Иначе я все расскажу… расскажу мисс Жюст.
Один из охранников рассмеялся:
— Да ты шутник! Вы с Уинфилдом сделали эти чертовы очки из ворованных государственных материалов. Иди, стучи на нас мисс Жюст сколько тебе угодно. Она-то их и конфискует.
9
Тупая игла дважды отказалась войти в тело, на третий раз Теллон почувствовал, как она проколола кожу и глубоко вонзилась в предплечье.
— Извини, сынок, — сказал Уинфилд. — Я давно не практиковался.
— Послушай, Док, ты твердо решил? Ты ведь заготовил второй ранец, чтобы взять с собой помощника. Не слепого, а человека, действительно способного тебе помочь. — Теллон спустил закатанный рукав, спрятав под ним дрожащую руку.
— Тверже не бывает. Кроме того, как только мы тронемся, я отдам тебе свой электроглаз.
— Нет уж. Док. Электроглаз останется у тебя, с меня и сонара хватит. Слава Богу, хоть его не отобрали.
Путь от корпуса к условному месту встречи был сплошным кошмаром. Несколько раз Теллон падал, но почти не чувствовал боли. Зачем Хелен Жюст конфисковала его электроглаз? Сперва она так воодушевляла их, настраивала на работу, а потом раз — и все прикрыла. Может, она догадалась, что они собираются бежать? И решила таким манером захлопнуть дверь у них перед носом?
— Ну, вот и все, — объявил Уинфилд. — Профилактическая инъекция перед выходом нам не помешает. В этих местах даже укус древоточца может иметь неприятные последствия.
Он сунул Теллону в руки увесистый тюк, и они осторожно спустились вниз по склону к частоколу. Один раз Уинфилд поскользнулся в густой траве, и птица, сидевшая у него на плече, разразилась тревожным клекотом. Теллон направил луч сонара прямо перед собой и вслушивался в равномерно повышающийся звук — луч «бился» о частокол.
— Вот и прибыли, — проворчал доктор. Затем раздался глухой хруст — Уинфилд крушил сапогом гнилое дерево, обиталище колонии червей, которую он столь тщательно выращивал. Теллон полез следом за доктором и случайно задел за край пролома — на него обрушился целый ливень крошечных извивающихся червяков. Теллон брезгливо поморщился. Выбравшись наружу, Теллон и Уинфилд двинулись в сторону болота. Идти пришлось недолго, вскоре твердая земля кончилась.
— Теперь костюмы, — отрывисто сказал Уинфилд. — Ты не забыл, что есть и пить нельзя?
— Да.
— Хорошо, но лучше тебе все же прихватить вот это.
— Что это?
— Пеленка.
— Не валяй дурака.
— Потом сам же мне спасибо скажешь.
Они задрапировались в пластиковые листы, надев их на шею и склеив края. Делал все в основном Уинфилд. Находясь в пластиковом мешке, было очень трудно действовать руками, но он стянул клейкой лентой и пластик на шее, запястьях и щиколотках. Это позволяло сравнительно свободно ходить и двигать руками. Потом они обмотали пластиком головы, довершив тем самым свой гротескный наряд. Головные повязки тоже залепили клеем и клейкой лентой, а поверх нахлобучили тюремные кепки.
— Я понесу тюк и птицу, — сказал Уинфилд. — А ты держись как можно ближе ко мне.
— Естественно, Док.
Пробираясь в темноте к болоту, Теллон содрогался от ужаса при мысли о том, что ему предстоит. Он ничего не видел, однако, ощутив, как вокруг него смыкается холодная и влажная мгла, понял, что достиг края болота. Догадаться об этом можно было и по тяжелому зловонию. Каждый вдох требовал усилия, к нему надо было готовить себя заранее. Сквозь клубы испарений проникали незнакомые ночные звуки. Хотя «автострелки» и перебили всех теплокровных обитателей болота, во тьме, несомненно, скрывалось немало разных тварей. Тем не менее Теллон испытывал нечто вроде внутреннего умиротворения. Он в конце концов устал плыть по течению, устал от вечных компромиссов, устал бояться. Доктор, этот старый толстяк с головой, набитой идиотскими мечтами, вел его, можно сказать, на верную смерть. Но он научил Теллона одной великой истине: «Идти навстречу смерти тяжело, но все же это лучше, чем позволить ей гоняться за тобой».
Болото оказалось намного хуже, чем он предполагал. Теллон понял, что просто не представлял всей сложности стоящей перед ним задачи. Первый час они еще могли идти — то посуху, то вброд, сохраняя вертикальное положение. Так, с относительным комфортом, они преодолели около двухсот ярдов. Но скоро Теллону стали попадаться участки, где ноги, прежде чем нащупать опору, погружались на шесть дюймов в вязкое, как патока, месиво.
Идти было трудно, но все-таки можно — даже по колено в этой каше. Теллон упрямо шел вперед, обливаясь потом в своем пластиковом мешке. Но тут мир словно бы стал проваливаться. Ноги, вместо того чтобы упереться в твердую почву, уходили все глубже и глубже. Планета, казалось, засасывала его сквозь пластиковую шкуру.
— Падай вперед! — закричал Уинфилд. — Ложись ничком и раскинь руки!
Теллон с шумом рухнул вперед. Распластавшись на животе, он словно обнимал пузырящуюся трясину. Вода заливала ему лицо, поднявшийся со дна ил нес с собой, казалось, все запахи смерти и разложения. Не в силах справиться с тошнотой, он дернулся и при этом его лицо погрузилось в медленно ползущую тину.
— С тобой все в порядке, сынок? — встревожено спросил Уинфилд.
Первым желанием Теллона было закричать: «Спасите!» Но, задыхаясь в своей черной, слепой вселенной, он стиснул зубы и принялся яростно колотить руками по трясине. Постепенно он стал выбираться и, загребая руками, как пловец, пополз вперед.
— Все в порядке. Док. Пошли дальше.
— Так держать. Дальше будет полегче.
По громкому плеску, донесшемуся откуда-то спереди, Теллон понял, что доктор двинулся дальше. Отчаянно оскалившись и молотя руками по болотной жиже, Теллон стал продвигаться следом за ним. Иногда попадались маленькие островки, и несколько шагов они проходили пешком, пробираясь через упругую, словно резиновую, болотную растительность. Временами они натыкались на настоящие заросли ползучих растений, их приходилось огибать, а иной раз даже возвращаться по собственному следу, чтобы обойти заросли. Однажды рука Теллона наткнулась на что-то плоское и ледяное. Это что-то, прежде спокойно лежавшее у самой поверхности воды, судорожно извернулось, вырвалось из-под его тела, на мгновение вызвав в нем парализующий страх.
Ночь тянулась медленно, и Теллон, все чаще и чаще догонявший Уинфилда, понял, что доктор совсем выбился из сил. Уинфилд задыхался, из его горла вырывалось какое-то хриплое, монотонное всхлипывание.
— Слушай, Док! — крикнул наконец Теллон. — Нам обоим надо передохнуть. Зачем рисковать? Так и сердечный приступ может случиться.
— Не останавливайся. Сердце у меня в порядке.
Теллон нащупал ногами кусочек твердой земли. Он рванулся вперед, всем телом навалился на Уинфилда и с шумом уложил его плашмя на трясину. Доктор упорно отбивался, стараясь при этом еще и продвинуться вперед.
— Ради Христа, Док, — выдохнул Теллон. — Я говорю про мое сердце. Передохнем немного, ладно?
Еще секунду Уинфилд сопротивляются, потом обмяк.
— Ладно, сынок, — сказал он, пыхтя и борясь с одышкой. — Даю тебе пять минут.
— Ты не представляешь, Док, как я тебе благодарен.
— А я должен благодарить самого себя.
Они лежали, прижавшись друг к другу, и тихо посмеивались, пока наконец Уинфилд не стал дышать ровнее. Тогда Теллон рассказал ему о встрече с той подводной тварью.
— Это «скользун». Сейчас он особой опасности не представляет, — сказал Уинфилд. — А вот когда самкам приходит пора откладывать яйца, кожа у них по бокам затвердевает и режет, как нож, все, что движется мимо. Пропорет насквозь да еще и яиц туда накидает.
— Милая привычка.
— Да, тут уж, как говорится, остается только одно: радоваться прибавлению в своем семействе. Кстати, вышли мы в самое удачное время. Зимой на болоте довольно спокойно. Единственная опасность — тинные пауки.
— Они ядовитые?
— Нет, с их пастью яд им ни к чему. Они лежат на мелководье, задрав ноги. В таком виде они похожи на заросли камыша. А посредине — пасть. Если тебя еще раз занесет в эти места, сынок, остерегайся проходить через аккуратные группы камышей.
Тут Теллону пришла в голову тревожная мысль:
— Слушай, а как птица видит ночью? Я имею в виду — сможешь ли ты заметить тинного паука?
Уинфилд фыркнул.
— Тебе-то что, ведь я иду первым.
Когда рассвело, Уинфилд настоял, чтобы Теллон сменил его и сам надел электроглаз.
Теллон, благодарный за то, что ему не придется идти во тьме, согласился и несколько часов возглавлял поход. Чтобы раздвигать невысокие растения, он пользовался грубым подобием копья, которое Уинфилд вытесал из тонкого деревца. Птица время от времени била крыльями в своей пластиковой клетке, но никаких особых признаков беспокойства не выказывала. Пробираясь сквозь мокрые заросли, Теллон увидел, что вода кишит темно-коричневыми существами, похожими на пиявок. Они корчились, извивались и беспрестанно дрались друг с другом. Порой их темные тела образовывали огромные живые ленты, которые вились у ног Теллона. Воздух то звенел мелкой, мошкарой, то рвался под ударами яростно трепещущих крыльев огромных черных, как сажа, насекомых, которые беспорядочно носились над болотом, поглощенные своими никому не ведомыми делами.
Дважды в день прямо над их головами на бреющем полете прошли самолеты, но беглецов скрывал холодный зеленый туман. Теллон двигался, как автомат, мысли у него в голове ворочались все медленнее и медленнее, и были они какие-то тягучие, и снились ему коричневые сны. Все чаще они останавливались на отдых. Все длиннее и длиннее становились привалы — беглецов одолевала усталость. В сумерках они нашли маленькую, сравнительно сухую кочку, улеглись на ней и заснули, как дети.
Роботы вполне могли обстрелять какую-нибудь цель, находящуюся за пределами четырехмильной полосы болота. Чтобы этого не случилось, ракеты снабдили взрывателями с часовым механизмом. Тем самым их радиус действия был ограничен двумя тысячами ярдов. На практике, однако, их зона поражения зависела в основном от плотности болотного тумана. В самые сумрачные дни человек мог подобраться к башням на четыреста ярдов, если не ближе, и только когда тепловое излучение его тела достигало критического значения, робот открывал огонь. Впрочем, внезапный порыв ветра мог пробить в тумане длинную брешь, подобную аллее, уходящей вглубь болота. И тогда блестящие рычаги, похожие на лапки насекомого, придут в движение, и тяжелый снаряд с воем пролетит по этой туманной аллее.
Когда Уинфилд разрабатывал план побега, он много думал об «автострелках».
На второй день поутру доктор открыл свой ранец, достал оттуда маленький ножик и срезал куски пластика прикрывавшие руки. Потом они набрали полные охапки мясистых твердых листьев дринго, увертываясь от скорпионов-прыгунов, со свистом рассекавших воздух. Листья они сшили вместе, так что получились темно-зеленые накидки.
— Скоро мы снова выйдем на сухое место, — сказал Уинфилд. — Видишь, эта зеленая хреновина уже редеет. Сегодня туман довольно густой, поэтому ближайшие несколько сот ярдов мы в безопасности, а дальше придется идти пригнувшись. И ни в коем случае не высовывайся из-под накидки. Понял?
— Понял. Пригнуться и не высовываться.
Идти, закутавшись в тяжелое одеяло из листьев, было еще труднее. Теллон, изнемогая от жары в своем пластиковом мешке, из последних сил тащился вслед за доктором. Теперь он был лишен даже скромного общества своего сонарного «фонаря». Как только Теллон натянул на голову накидки, его пришлось выключить.
Два часа они дюйм за дюймом продвигались вперед, пока Теллон не заметил, что идти становится легче. Все реже приходилось им возвращаться назад или, барахтаясь в грязи, выбираться из бездонных илистых плавунов. Он уже начал думать о том, что когда-нибудь снова будет ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, обсохнет, помоется и даже поест.
Внезапно где-то впереди хрипло вскрикнул Уинфилд.
— Док! Что стряслось? — Теллон слышал только яростный плеск воды и проклинал свою слепоту и беспомощность. — Что случилось. Док?
— Паук. Большой…
Доктор снова закричал, и плеск стал громче.
Теллон отбросил в сторону «одеяло» и быстро, как только мог, пополз вперед, все время ожидая, что вот-вот холодная влажная пасть вцепится в его незащищенную руку.
— Где ты. Док? Ты меня видишь?
— Сюда, сынок. Дальше не надо. Дай-ка мне… левую руку.
Теллон протянул руку и почувствовал, что на ладонь ему опустилось что-то легкое и хрупкое. Электроглаз. Он надел его, и на него тут же обрушились снопы яркого зеленого света — ударили в глаза. Уинфилд уронил клетку с птицей, и Теллон догадался, что смотрит на диковинный пейзаж сквозь заляпанный илом пластик. Сперва он даже не понял, что эта облепленная тиной морская звезда — он сам, а другое такое же чудовище, корчившееся рядом, — Уинфилд.
Доктор лежал на спине, его правую ногу почти до колена затянуло в бурлящий водоворот. Во вспененной воде расплывались алые пятна, а вокруг ноги бились и трепетали в воздухе восемь членистых ножек. Стон ужаса вырвался у Теллона, однако он сумел сориентироваться, метнулся вбок и схватил копье, которое вывалилось из рук Уинфилда. Он поднял его и вонзил наконечник в грязь — туда, где, как он думал, было туловище тинного паука. Поверхность воды медленно вспучилась, и копье в кулаке Теллона стало гнуться.
— Держись, Док. Я его копьем!
— Копьем не получится, сынок. Слишком твердая шкура. Надо… надо ему в глотку. Дай копье мне.
Теллон выдернул копье и вложил его в слепо хватающую воздух руку Уинфилда. Беззвучно раскрыв рот, тот принял оружие и вогнал наконечник в воду возле своей ноги. Зеленые лапы жадно ухватили его за руки, но тут же резко распрямились.
— Сейчас я его, — бормотал Уинфилд. — Сейчас, сейчас.
Он перехватил древко копья повыше и с торжествующим видом стал погружать его все глубже и глубже.
Наконец он смог налечь на дрожащее копье всем телом, и болото около его ног забурлило. Внимание Теллона, припавшего к земле неподалеку, было полностью поглощено битвой, но тут у него в голове раздался беззвучный сигнал тревоги. В этой схватке побеждал Уинфилд, но ведь была и другая опасность, о которой они забыли.
— Док! — крикнул он. — Ты стоишь!
Уинфилд на миг замер — скорее с виноватым, чем с испуганным видом, — и стал валиться на землю, но «автострелок» уже взял его на прицел. На Теллона обрушился невероятной силы удар, вслед за которым раздался нарастающий рев — ракета обогнала свой звук. Мельком он увидел, как закувыркалось по воде обезглавленное тело доктора. Несколько секунд спустя донеслось запоздалое, раскатистое эхо выстрела. Копье вертикально стояло в тине, слегка подрагивая в такт движениям невидимого паука.
«Ты свалял дурака. Док — тупо думал Теллон. — Кто угодно мог встать — только не ты. Ты предостерег меня, чтобы я не вставал — а потом встал сам». Несколько секунд он стоял на четвереньках, растерянно качая головой, потом к нему вернулся гнев — тот гнев, повинуясь которому он вытолкнул Черкасского из окна гостиницы в Нью-Виттенбурге.
Теллон обтер пластиковый футляр птичьей клетки, чтобы лучше видеть себя, и стал подбираться к копью. Не обращая внимания на колотившие воздух лапы паука, он вытащил копье и снова воткнул его в то же место — и так, раз за разом, он вынимал и снова вонзал свое оружие, пока в воде не забурлили струи кремового цвета. В последний раз выдернув копье, Теллон отправился искать тело Уинфилда. Вскоре он нашел его в неглубокой заводи: пиявки уже покрыли его сплошным копошащимся слоем.
— Прости, Док, — громко произнес он. — Земля нуждается в тебе. Ты должен сделать еще кое-что. Я знаю, ты был бы не против.
Теллон зацепил тело доктора копьем за складку пластикового костюма и, застонав от напряжения, поднял его вертикально. На этот раз Теллон был гораздо ближе, разрыв второй ракеты оглушил его. Копье со страшным грузом выбило у него из рук. Теллон подобрал птицу и мешок с припасами, потом закутался в тяжелую накидку из дринго и двинулся дальше. Прошло часа четыре, прежде чем он, наконец, рискнул проделать в листьях крошечное отверстие и поднести к нему клетку с птицей.
Он уже почти достиг северной кромки болота; далеко впереди над завесой тумана парила стройная башенка робота-стрелка. Солнце играло на ее верхушке. Теллон, конечно же, не мог знать, этот ли стрелок убил Логана Уинфилда, но где-то на линии один из компьютеров занес в регистр, что выпущены две ракеты. Для службы безопасности Павильона это означало, что у двух заключенных закончился срок.
Позади изящной башенки Теллон разглядел серые покатые нагорья Срединного хребта. Не выпуская из рук клетки, он уселся на землю и стал ждать ночи. Тогда и должно было начаться его настоящее путешествие.
Ему оставалось пройти тысячу миль до Нью-Виттенбурга и восемьдесят тысяч ворот до Земли.
— Извини, сынок, — сказал Уинфилд. — Я давно не практиковался.
— Послушай, Док, ты твердо решил? Ты ведь заготовил второй ранец, чтобы взять с собой помощника. Не слепого, а человека, действительно способного тебе помочь. — Теллон спустил закатанный рукав, спрятав под ним дрожащую руку.
— Тверже не бывает. Кроме того, как только мы тронемся, я отдам тебе свой электроглаз.
— Нет уж. Док. Электроглаз останется у тебя, с меня и сонара хватит. Слава Богу, хоть его не отобрали.
Путь от корпуса к условному месту встречи был сплошным кошмаром. Несколько раз Теллон падал, но почти не чувствовал боли. Зачем Хелен Жюст конфисковала его электроглаз? Сперва она так воодушевляла их, настраивала на работу, а потом раз — и все прикрыла. Может, она догадалась, что они собираются бежать? И решила таким манером захлопнуть дверь у них перед носом?
— Ну, вот и все, — объявил Уинфилд. — Профилактическая инъекция перед выходом нам не помешает. В этих местах даже укус древоточца может иметь неприятные последствия.
Он сунул Теллону в руки увесистый тюк, и они осторожно спустились вниз по склону к частоколу. Один раз Уинфилд поскользнулся в густой траве, и птица, сидевшая у него на плече, разразилась тревожным клекотом. Теллон направил луч сонара прямо перед собой и вслушивался в равномерно повышающийся звук — луч «бился» о частокол.
— Вот и прибыли, — проворчал доктор. Затем раздался глухой хруст — Уинфилд крушил сапогом гнилое дерево, обиталище колонии червей, которую он столь тщательно выращивал. Теллон полез следом за доктором и случайно задел за край пролома — на него обрушился целый ливень крошечных извивающихся червяков. Теллон брезгливо поморщился. Выбравшись наружу, Теллон и Уинфилд двинулись в сторону болота. Идти пришлось недолго, вскоре твердая земля кончилась.
— Теперь костюмы, — отрывисто сказал Уинфилд. — Ты не забыл, что есть и пить нельзя?
— Да.
— Хорошо, но лучше тебе все же прихватить вот это.
— Что это?
— Пеленка.
— Не валяй дурака.
— Потом сам же мне спасибо скажешь.
Они задрапировались в пластиковые листы, надев их на шею и склеив края. Делал все в основном Уинфилд. Находясь в пластиковом мешке, было очень трудно действовать руками, но он стянул клейкой лентой и пластик на шее, запястьях и щиколотках. Это позволяло сравнительно свободно ходить и двигать руками. Потом они обмотали пластиком головы, довершив тем самым свой гротескный наряд. Головные повязки тоже залепили клеем и клейкой лентой, а поверх нахлобучили тюремные кепки.
— Я понесу тюк и птицу, — сказал Уинфилд. — А ты держись как можно ближе ко мне.
— Естественно, Док.
Пробираясь в темноте к болоту, Теллон содрогался от ужаса при мысли о том, что ему предстоит. Он ничего не видел, однако, ощутив, как вокруг него смыкается холодная и влажная мгла, понял, что достиг края болота. Догадаться об этом можно было и по тяжелому зловонию. Каждый вдох требовал усилия, к нему надо было готовить себя заранее. Сквозь клубы испарений проникали незнакомые ночные звуки. Хотя «автострелки» и перебили всех теплокровных обитателей болота, во тьме, несомненно, скрывалось немало разных тварей. Тем не менее Теллон испытывал нечто вроде внутреннего умиротворения. Он в конце концов устал плыть по течению, устал от вечных компромиссов, устал бояться. Доктор, этот старый толстяк с головой, набитой идиотскими мечтами, вел его, можно сказать, на верную смерть. Но он научил Теллона одной великой истине: «Идти навстречу смерти тяжело, но все же это лучше, чем позволить ей гоняться за тобой».
Болото оказалось намного хуже, чем он предполагал. Теллон понял, что просто не представлял всей сложности стоящей перед ним задачи. Первый час они еще могли идти — то посуху, то вброд, сохраняя вертикальное положение. Так, с относительным комфортом, они преодолели около двухсот ярдов. Но скоро Теллону стали попадаться участки, где ноги, прежде чем нащупать опору, погружались на шесть дюймов в вязкое, как патока, месиво.
Идти было трудно, но все-таки можно — даже по колено в этой каше. Теллон упрямо шел вперед, обливаясь потом в своем пластиковом мешке. Но тут мир словно бы стал проваливаться. Ноги, вместо того чтобы упереться в твердую почву, уходили все глубже и глубже. Планета, казалось, засасывала его сквозь пластиковую шкуру.
— Падай вперед! — закричал Уинфилд. — Ложись ничком и раскинь руки!
Теллон с шумом рухнул вперед. Распластавшись на животе, он словно обнимал пузырящуюся трясину. Вода заливала ему лицо, поднявшийся со дна ил нес с собой, казалось, все запахи смерти и разложения. Не в силах справиться с тошнотой, он дернулся и при этом его лицо погрузилось в медленно ползущую тину.
— С тобой все в порядке, сынок? — встревожено спросил Уинфилд.
Первым желанием Теллона было закричать: «Спасите!» Но, задыхаясь в своей черной, слепой вселенной, он стиснул зубы и принялся яростно колотить руками по трясине. Постепенно он стал выбираться и, загребая руками, как пловец, пополз вперед.
— Все в порядке. Док. Пошли дальше.
— Так держать. Дальше будет полегче.
По громкому плеску, донесшемуся откуда-то спереди, Теллон понял, что доктор двинулся дальше. Отчаянно оскалившись и молотя руками по болотной жиже, Теллон стал продвигаться следом за ним. Иногда попадались маленькие островки, и несколько шагов они проходили пешком, пробираясь через упругую, словно резиновую, болотную растительность. Временами они натыкались на настоящие заросли ползучих растений, их приходилось огибать, а иной раз даже возвращаться по собственному следу, чтобы обойти заросли. Однажды рука Теллона наткнулась на что-то плоское и ледяное. Это что-то, прежде спокойно лежавшее у самой поверхности воды, судорожно извернулось, вырвалось из-под его тела, на мгновение вызвав в нем парализующий страх.
Ночь тянулась медленно, и Теллон, все чаще и чаще догонявший Уинфилда, понял, что доктор совсем выбился из сил. Уинфилд задыхался, из его горла вырывалось какое-то хриплое, монотонное всхлипывание.
— Слушай, Док! — крикнул наконец Теллон. — Нам обоим надо передохнуть. Зачем рисковать? Так и сердечный приступ может случиться.
— Не останавливайся. Сердце у меня в порядке.
Теллон нащупал ногами кусочек твердой земли. Он рванулся вперед, всем телом навалился на Уинфилда и с шумом уложил его плашмя на трясину. Доктор упорно отбивался, стараясь при этом еще и продвинуться вперед.
— Ради Христа, Док, — выдохнул Теллон. — Я говорю про мое сердце. Передохнем немного, ладно?
Еще секунду Уинфилд сопротивляются, потом обмяк.
— Ладно, сынок, — сказал он, пыхтя и борясь с одышкой. — Даю тебе пять минут.
— Ты не представляешь, Док, как я тебе благодарен.
— А я должен благодарить самого себя.
Они лежали, прижавшись друг к другу, и тихо посмеивались, пока наконец Уинфилд не стал дышать ровнее. Тогда Теллон рассказал ему о встрече с той подводной тварью.
— Это «скользун». Сейчас он особой опасности не представляет, — сказал Уинфилд. — А вот когда самкам приходит пора откладывать яйца, кожа у них по бокам затвердевает и режет, как нож, все, что движется мимо. Пропорет насквозь да еще и яиц туда накидает.
— Милая привычка.
— Да, тут уж, как говорится, остается только одно: радоваться прибавлению в своем семействе. Кстати, вышли мы в самое удачное время. Зимой на болоте довольно спокойно. Единственная опасность — тинные пауки.
— Они ядовитые?
— Нет, с их пастью яд им ни к чему. Они лежат на мелководье, задрав ноги. В таком виде они похожи на заросли камыша. А посредине — пасть. Если тебя еще раз занесет в эти места, сынок, остерегайся проходить через аккуратные группы камышей.
Тут Теллону пришла в голову тревожная мысль:
— Слушай, а как птица видит ночью? Я имею в виду — сможешь ли ты заметить тинного паука?
Уинфилд фыркнул.
— Тебе-то что, ведь я иду первым.
Когда рассвело, Уинфилд настоял, чтобы Теллон сменил его и сам надел электроглаз.
Теллон, благодарный за то, что ему не придется идти во тьме, согласился и несколько часов возглавлял поход. Чтобы раздвигать невысокие растения, он пользовался грубым подобием копья, которое Уинфилд вытесал из тонкого деревца. Птица время от времени била крыльями в своей пластиковой клетке, но никаких особых признаков беспокойства не выказывала. Пробираясь сквозь мокрые заросли, Теллон увидел, что вода кишит темно-коричневыми существами, похожими на пиявок. Они корчились, извивались и беспрестанно дрались друг с другом. Порой их темные тела образовывали огромные живые ленты, которые вились у ног Теллона. Воздух то звенел мелкой, мошкарой, то рвался под ударами яростно трепещущих крыльев огромных черных, как сажа, насекомых, которые беспорядочно носились над болотом, поглощенные своими никому не ведомыми делами.
Дважды в день прямо над их головами на бреющем полете прошли самолеты, но беглецов скрывал холодный зеленый туман. Теллон двигался, как автомат, мысли у него в голове ворочались все медленнее и медленнее, и были они какие-то тягучие, и снились ему коричневые сны. Все чаще они останавливались на отдых. Все длиннее и длиннее становились привалы — беглецов одолевала усталость. В сумерках они нашли маленькую, сравнительно сухую кочку, улеглись на ней и заснули, как дети.
Роботы вполне могли обстрелять какую-нибудь цель, находящуюся за пределами четырехмильной полосы болота. Чтобы этого не случилось, ракеты снабдили взрывателями с часовым механизмом. Тем самым их радиус действия был ограничен двумя тысячами ярдов. На практике, однако, их зона поражения зависела в основном от плотности болотного тумана. В самые сумрачные дни человек мог подобраться к башням на четыреста ярдов, если не ближе, и только когда тепловое излучение его тела достигало критического значения, робот открывал огонь. Впрочем, внезапный порыв ветра мог пробить в тумане длинную брешь, подобную аллее, уходящей вглубь болота. И тогда блестящие рычаги, похожие на лапки насекомого, придут в движение, и тяжелый снаряд с воем пролетит по этой туманной аллее.
Когда Уинфилд разрабатывал план побега, он много думал об «автострелках».
На второй день поутру доктор открыл свой ранец, достал оттуда маленький ножик и срезал куски пластика прикрывавшие руки. Потом они набрали полные охапки мясистых твердых листьев дринго, увертываясь от скорпионов-прыгунов, со свистом рассекавших воздух. Листья они сшили вместе, так что получились темно-зеленые накидки.
— Скоро мы снова выйдем на сухое место, — сказал Уинфилд. — Видишь, эта зеленая хреновина уже редеет. Сегодня туман довольно густой, поэтому ближайшие несколько сот ярдов мы в безопасности, а дальше придется идти пригнувшись. И ни в коем случае не высовывайся из-под накидки. Понял?
— Понял. Пригнуться и не высовываться.
Идти, закутавшись в тяжелое одеяло из листьев, было еще труднее. Теллон, изнемогая от жары в своем пластиковом мешке, из последних сил тащился вслед за доктором. Теперь он был лишен даже скромного общества своего сонарного «фонаря». Как только Теллон натянул на голову накидки, его пришлось выключить.
Два часа они дюйм за дюймом продвигались вперед, пока Теллон не заметил, что идти становится легче. Все реже приходилось им возвращаться назад или, барахтаясь в грязи, выбираться из бездонных илистых плавунов. Он уже начал думать о том, что когда-нибудь снова будет ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, обсохнет, помоется и даже поест.
Внезапно где-то впереди хрипло вскрикнул Уинфилд.
— Док! Что стряслось? — Теллон слышал только яростный плеск воды и проклинал свою слепоту и беспомощность. — Что случилось. Док?
— Паук. Большой…
Доктор снова закричал, и плеск стал громче.
Теллон отбросил в сторону «одеяло» и быстро, как только мог, пополз вперед, все время ожидая, что вот-вот холодная влажная пасть вцепится в его незащищенную руку.
— Где ты. Док? Ты меня видишь?
— Сюда, сынок. Дальше не надо. Дай-ка мне… левую руку.
Теллон протянул руку и почувствовал, что на ладонь ему опустилось что-то легкое и хрупкое. Электроглаз. Он надел его, и на него тут же обрушились снопы яркого зеленого света — ударили в глаза. Уинфилд уронил клетку с птицей, и Теллон догадался, что смотрит на диковинный пейзаж сквозь заляпанный илом пластик. Сперва он даже не понял, что эта облепленная тиной морская звезда — он сам, а другое такое же чудовище, корчившееся рядом, — Уинфилд.
Доктор лежал на спине, его правую ногу почти до колена затянуло в бурлящий водоворот. Во вспененной воде расплывались алые пятна, а вокруг ноги бились и трепетали в воздухе восемь членистых ножек. Стон ужаса вырвался у Теллона, однако он сумел сориентироваться, метнулся вбок и схватил копье, которое вывалилось из рук Уинфилда. Он поднял его и вонзил наконечник в грязь — туда, где, как он думал, было туловище тинного паука. Поверхность воды медленно вспучилась, и копье в кулаке Теллона стало гнуться.
— Держись, Док. Я его копьем!
— Копьем не получится, сынок. Слишком твердая шкура. Надо… надо ему в глотку. Дай копье мне.
Теллон выдернул копье и вложил его в слепо хватающую воздух руку Уинфилда. Беззвучно раскрыв рот, тот принял оружие и вогнал наконечник в воду возле своей ноги. Зеленые лапы жадно ухватили его за руки, но тут же резко распрямились.
— Сейчас я его, — бормотал Уинфилд. — Сейчас, сейчас.
Он перехватил древко копья повыше и с торжествующим видом стал погружать его все глубже и глубже.
Наконец он смог налечь на дрожащее копье всем телом, и болото около его ног забурлило. Внимание Теллона, припавшего к земле неподалеку, было полностью поглощено битвой, но тут у него в голове раздался беззвучный сигнал тревоги. В этой схватке побеждал Уинфилд, но ведь была и другая опасность, о которой они забыли.
— Док! — крикнул он. — Ты стоишь!
Уинфилд на миг замер — скорее с виноватым, чем с испуганным видом, — и стал валиться на землю, но «автострелок» уже взял его на прицел. На Теллона обрушился невероятной силы удар, вслед за которым раздался нарастающий рев — ракета обогнала свой звук. Мельком он увидел, как закувыркалось по воде обезглавленное тело доктора. Несколько секунд спустя донеслось запоздалое, раскатистое эхо выстрела. Копье вертикально стояло в тине, слегка подрагивая в такт движениям невидимого паука.
«Ты свалял дурака. Док — тупо думал Теллон. — Кто угодно мог встать — только не ты. Ты предостерег меня, чтобы я не вставал — а потом встал сам». Несколько секунд он стоял на четвереньках, растерянно качая головой, потом к нему вернулся гнев — тот гнев, повинуясь которому он вытолкнул Черкасского из окна гостиницы в Нью-Виттенбурге.
Теллон обтер пластиковый футляр птичьей клетки, чтобы лучше видеть себя, и стал подбираться к копью. Не обращая внимания на колотившие воздух лапы паука, он вытащил копье и снова воткнул его в то же место — и так, раз за разом, он вынимал и снова вонзал свое оружие, пока в воде не забурлили струи кремового цвета. В последний раз выдернув копье, Теллон отправился искать тело Уинфилда. Вскоре он нашел его в неглубокой заводи: пиявки уже покрыли его сплошным копошащимся слоем.
— Прости, Док, — громко произнес он. — Земля нуждается в тебе. Ты должен сделать еще кое-что. Я знаю, ты был бы не против.
Теллон зацепил тело доктора копьем за складку пластикового костюма и, застонав от напряжения, поднял его вертикально. На этот раз Теллон был гораздо ближе, разрыв второй ракеты оглушил его. Копье со страшным грузом выбило у него из рук. Теллон подобрал птицу и мешок с припасами, потом закутался в тяжелую накидку из дринго и двинулся дальше. Прошло часа четыре, прежде чем он, наконец, рискнул проделать в листьях крошечное отверстие и поднести к нему клетку с птицей.
Он уже почти достиг северной кромки болота; далеко впереди над завесой тумана парила стройная башенка робота-стрелка. Солнце играло на ее верхушке. Теллон, конечно же, не мог знать, этот ли стрелок убил Логана Уинфилда, но где-то на линии один из компьютеров занес в регистр, что выпущены две ракеты. Для службы безопасности Павильона это означало, что у двух заключенных закончился срок.
Позади изящной башенки Теллон разглядел серые покатые нагорья Срединного хребта. Не выпуская из рук клетки, он уселся на землю и стал ждать ночи. Тогда и должно было начаться его настоящее путешествие.
Ему оставалось пройти тысячу миль до Нью-Виттенбурга и восемьдесят тысяч ворот до Земли.
10
В сумерках Теллон миновал цепь башен.
Он догадывался, что роботы простреливают только само болото и его границу, но все равно не вылезал из-под накидки и, пока он не прошел между башнями, у него по спине ползали мурашки.
Выбравшись из болота, он прежде всего разрезал и снял пластиковый мешок, завернул его в листья и спрятал этот ком в зарослях колючего кустарника. Потом быстро вытащил Ариадну-вторую из клетки, привязал ее за ножку к эполету на своей тюремной форме и перелез через частокол, возведенный здесь для того, чтобы случайный человек не забрел во владения «автострелков».
Радость свободы, радость от того, что можно ходить, как нормальный человек, по твердой земле, придавала ему дополнительные силы, когда он брел по скалистым предгорьям Срединного хребта, гряда которого тянулась вдоль всего континента. Немного поднявшись в гору, он увидел мерцающие разноцветные огоньки небольшого городка, приютившегося на берегу залива милях в пяти отсюда. На западе зловеще чернел океан. Теллон глубоко вздохнул, словно хотел почувствовать вкус свободы. Сейчас он был свободен от всего — даже от собственной личности, от тех оков, что накладывают на человека имя и положение в обществе. Чувство, доступное лишь тогда, когда никто в целом мире не знает, где ты и существуешь ли ты вообще.
В этот момент предстоящее путешествие казалось до смешного легким. Для Уинфилда это был бы звездный час, останься он в живых. Но доктор был убит, и, уже мертвый, убит снова.
Внезапно Теллон ощутил, что устал, голоден и покрыт вонючей грязью. До самого города не было видно ни огонька — наверное, почва здесь была слишком тверда, чтобы ее возделывать, и поэтому он снова спустился к воде. По дороге он пошарил в мешке Уинфилда и обнаружил там, кроме зеленых мундиров тюремной охраны, фонарик, мыло и крем для удаления волос. Еще там лежало несколько коробочек леденцов — напоминание о долгих годах кропотливой подготовки к освобождению, до которого старый доктор так и не дожил.
Он догадывался, что роботы простреливают только само болото и его границу, но все равно не вылезал из-под накидки и, пока он не прошел между башнями, у него по спине ползали мурашки.
Выбравшись из болота, он прежде всего разрезал и снял пластиковый мешок, завернул его в листья и спрятал этот ком в зарослях колючего кустарника. Потом быстро вытащил Ариадну-вторую из клетки, привязал ее за ножку к эполету на своей тюремной форме и перелез через частокол, возведенный здесь для того, чтобы случайный человек не забрел во владения «автострелков».
Радость свободы, радость от того, что можно ходить, как нормальный человек, по твердой земле, придавала ему дополнительные силы, когда он брел по скалистым предгорьям Срединного хребта, гряда которого тянулась вдоль всего континента. Немного поднявшись в гору, он увидел мерцающие разноцветные огоньки небольшого городка, приютившегося на берегу залива милях в пяти отсюда. На западе зловеще чернел океан. Теллон глубоко вздохнул, словно хотел почувствовать вкус свободы. Сейчас он был свободен от всего — даже от собственной личности, от тех оков, что накладывают на человека имя и положение в обществе. Чувство, доступное лишь тогда, когда никто в целом мире не знает, где ты и существуешь ли ты вообще.
В этот момент предстоящее путешествие казалось до смешного легким. Для Уинфилда это был бы звездный час, останься он в живых. Но доктор был убит, и, уже мертвый, убит снова.
Внезапно Теллон ощутил, что устал, голоден и покрыт вонючей грязью. До самого города не было видно ни огонька — наверное, почва здесь была слишком тверда, чтобы ее возделывать, и поэтому он снова спустился к воде. По дороге он пошарил в мешке Уинфилда и обнаружил там, кроме зеленых мундиров тюремной охраны, фонарик, мыло и крем для удаления волос. Еще там лежало несколько коробочек леденцов — напоминание о долгих годах кропотливой подготовки к освобождению, до которого старый доктор так и не дожил.