Шовкуненко Олег. Оружейник. Тест на выживание

   – Эмансипация, – тот бессильно развел руками. – Говорит, что у нее такие же права, как и у других.
   «Ох, дурак ты, Крайчек, – подумал я. – Что значит «эмансипация»? Что значит «говорит»? Сказал «Не пойдешь!», стукнул кулаком по столу – и точка. Ты ведь в конце концов не только муж, ты еще и командир, так пользуйся данной тебе властью. Нина – ведь не простая крестьянка, каких в лагере пруд пруди, Нина – биолог, ценный, особенно в нынешней ситуации, специалист. Таких беречь надо…»
   Женщина словно прочитала мои мысли и тут же поспешила поспорить:
   – Между прочим, я делом занимаюсь. Важным делом. От которого во многом зависят наши жизни и наше будущее.
   «Чисто теоретически она, конечно, права, – согласился я. – Знать врага, его слабости, особенности, привычки и повадки всегда полезно. Вот только времени у нас на это нет. Стреляй во всех чужих без разбору. Вот то, что мы должны сейчас делать, вот то, что сейчас нас спасет».
   Если я участвовал в разговоре Нины с Томасом только мысленно, то они, похоже, зацепили свою «любимую» тему и начали обмениваться не одними словами, но и эмоциями. Этого мне сейчас только и недоставало!
   – Лучше расскажи, кто это тебе сделал такой «великолепный» макияж? – Я опередил Крайчека, который уже открыл рот, готовясь ответить на возмущенную реплику жены.
   – Попали в ловушку, подстроенную кентаврами, – Нина силой воли усмирила свой гнев.
   – Чего?! – не поверил своим ушам я. Два понятия, «кентавры» и «ловушка», не соединялись в моем мозгу воедино, как я ни старался. Кентавры – это словно наводнение, словно нашествие саранчи. Мощь, напор, злоба, но полное отсутствие осознанных действий.
   – Вот об этом, Максим, я и хотел с тобой поговорить, – нитью беседы завладел Крайчек.
   – Полагаю, тут без ста граммов не разобраться. – Я покосился на давно налитые кружки.
   – Потом, – отмахнулся Томас. – Чтобы разобраться, понадобится чистая голова.
   – Вот мы ее и продезинфицируем.
   Тут я понял, что американская сторона так и не врубилась в биохимию российского мозга. Она наивно полагает, что горючее требуется только автомобилям. Нет, друг дорогой, для творческой мысли этил – вещь незаменимая. Проверено десятками поколений. Вы думаете, почему мы раньше вас самолет изобрели и в космос слетали? Правильно, потому что в трезвом состоянии такое и в голову никому не придет.
   Пока Томас растерянно хлопал глазами, я подцепил свою кружку и одним махом опрокинул ее себе в рот. Вкус и аромат отечества разлились по горлу, и я даже не стал их портить хрустящей приправой под названием печенье «Чайное».
   – Вот теперь можете выкладывать, что у вас там… – я присел на краешек письменного стола и сложил руки на груди.
   – Алкоголик, – став свидетелем той поспешности, с которой я проглотил огненную жидкость, сделала вывод Нина.
   – Старый солдат, – поправил ее я.
   Очевидно, приобщиться к доблестному полку русских воинов захотелось и Крайчеку. Он тоже потянулся за своей кружкой. Под испепеляющим взглядом жены начальник лагеря сделал один большой глоток.
   – Нин, ты не волнуйся, – решил заступиться за товарища я. – С тех трехсот граммов, что оставались в бутылке, мы все равно не упьемся.
   Томас сразу сообразил, что я намекаю на продолжение банкета, и мужественно отставил бутылку в сторону.
   – Это для следующей встречи, – заявил он.
   – Ну, если вы где-то откопали смышленых кентавров, то она может и не состояться, – невесело пошутил я.
   – Я так полагаю, что смышлеными они станут одновременно и повсюду, – задумчиво произнесла Нина, а натолкнувшись на мой вопросительный взгляд, уточнила: – Они, Максим, эволюционируют, причем довольно быстро. Год назад, когда мы их повстречали впервые, кентавры сразу кидались в атаку, и неважно, пусть их даже ждали укрепления и пулеметы. Но сейчас все изменилось. К лагерю они подкрадываются скрытно и нападают, лишь когда обнаружат слабину. Вот, например, твой сегодняшний въезд. Я даже не сомневаюсь, что кентавры вели бронетранспортер издалека. Они сообразили, что, когда ты будешь въезжать внутрь, ворота останутся открытыми достаточно долго.
   – Нина, а ты случайно не драматизируешь ситуацию? – Я снисходительно улыбнулся. – Собак тоже приучают не гадить на ковер, но это никогда не именовалось эволюцией.
   – Перехожу к другим фактам, – не сдалась Нина. – Они начали разводить огонь.
   – Огонь – это серьезно, – присвистнул я.
   – И не просто разводить огонь, – казалось, женщина решила меня окончательно доконать. – Кентавры начали готовить на нем пищу. На северной окраине города мы натолкнулись на их стоянку. – Тут Нина поежилась, словно от холода. – Там они зажарили и съели двух людей.
   Вот тут меня по-настоящему проняло. В без того уже длинном списке под заголовком «Как оригинально расстаться с жизнью» появился новый пункт – быть зажаренным на костре. И самое пренеприятное в этом было то, что коммивояжер вроде меня, проводящий в дороге большую часть своей жизни, шансов на него имел, как никто другой. Тут я попытался себя успокоить. Кентавры ведь пока к БТР не лезли. Видимо, понимали, что этот огромный рычащий зверь им не по зубам, оттого и побаивались. Но даже если бы тварям и удалось подобраться близко, что с того? Голыми лапами броню не возьмешь. А если не голыми?
   Вместе с этим вопросом в мозг забрался маленький червячок сомнения. Нина говорила о каких-то ловушках. А не могут ли они быть опасны и для боевой машины?
   – Ты так и не рассказала, что с тобой приключилось, – напомнил я первой леди Одинцова.
   Женщина догадалась, в каком контексте меня интересовала эта история, и не стала делать длинного вступления:
   – Попалась, как дура. Прозаическая волчья яма. И как я ее не разглядела?! Главное, видела же, что-то тут не так. Недавно еще стоял сарайчик, целехонький такой. И вдруг рухнул. Да так рухнул, что только узенький проход и остался. И другого пути нет.
   – И как же уцелела?
   – Разведчики подоспели. Девчонка тут одна объявилась, снайпер. Она всех зверей, что около ловушки караулили, и положила. А ребята в это время меня откапывали.
   Услышав о снайпере, я вопросительно поглядел на Крайчека, мол, что… Лиза постаралась? Тот понял и кивнул. И был этот кивок полон гордости, словно у футбольного тренера, подписавшего контракт с молодой восходящей звездой.
   На нашу пантомиму Нина не обратила особого внимания. Ее, похоже, уже захватил лекторский азарт, тем более когда имелся по крайней мере один слушатель, для которого ее открытия в кентавроведении – это новость, абсолютная новость.
   – Кстати, Максим, ты знаешь, что человеку, для того чтобы добыть огонь или научиться строить первые примитивные ловушки, понадобились сотни тысяч лет эволюции. А кентавры сделали это чуть больше, чем за год.
   Нина стала ходить перед нами взад и вперед, от чего я почувствовал себя учащимся средней школы на уроке зоологии. Правда, в отличие от школьника, я мог перебивать учителя и задавать ему вопросы, в том числе и самые дурацкие.
   – Ты намекаешь, что они круче, чем мы?
   Я спросил и тут же подумал, что вопрос действительно дурацкий. Как можно сравнивать нас, людей, и этих многоногих лупатых ящериц? Однако ответ Нины выглядел еще более безумным:
   – Круче не они, круче переданные им технологии.
   Секунд пять-десять я пытался понять, какой-такой бред только что услышал. Так и не понял. Какие технологии? Кому переданные? Третий по счету вопрос, который возник в моей голове, был: какой дрянью напоил меня Крайчек? Правда, мы пили ее и в прошлый мой приезд. А я что-то не слыхал, чтобы водка могла прокиснуть.
   – Ты не ослышался, – Нина поняла мое недоумение. Она тут же перевела взгляд на мужа и попросила: – Том, покажи ему.
   Крайчек тяжело вздохнул, вытянул из кармана ключ и отпер вторую тумбу письменного стола. Я хорошо знал, что начальник лагеря использует это место как сейф. Естественно, никаких особых секретов там быть не могло, но все же человека не переделаешь. Списки, планы, личные записи и архивы он все равно норовит упрятать под замок.
   Именно из этого хранилища одинцовских «секретов» Томас и добыл небольшую картонную коробку. Она была чуток поменьше обувной, наверняка от какого-то бытового прибора. Может, от ТВ-тюнера или настольных часов. Крайчек поставил коробку на стол рядом со мной и кивнул в ее сторону:
   – Загляни внутрь, Макс.
   Долго уговаривать меня не пришлось. Я тут же протянул руку и сорвал слегка примятую крышку. В первый момент показалось, что внутри лежат женские украшения. Штук пять одинаковых, размером с ладонь, брошек с какими-то мутными полудрагоценными камнями темно-синего и гранатово-красного цвета. Чтобы получше разглядеть эти штуковины, я осторожно взял одну из них и стал вертеть в руках. Странные брошки. Основа из белого металла. Неправильный треугольник с закругленными концами. Камешки лежали по периметру, и прямо из них выходили тоненькие серебристые нити, которые сходились в самом центре у небольшого сферического уплотнения. Цветные кристаллы со вживленными в них металлическими усиками мне что-то смутно напомнили. Что-то до боли знакомое, виденное сотни раз. И это… это… Ну, конечно же… это светодиоды!
   Осознав это, я удивленно посмотрел сперва на Нину, а затем на Томаса.
   – Где вы это откопали?
   – Такие штуковины вшиты в голову каждого кентавра. – Крайчек полез в коробку и добыл оттуда еще одну пластинку. – Когда мы их извлекали, кристаллы светились и продолжали светиться еще минут пять. Правда, все слабее и слабее, как будто в них иссякала энергия.
   – Так, погодите, – я сжал виски ладонями и попытался сосредоточиться. – Вы считаете, что при помощи этих пластин кентавры… Что? Думают? Обучаются? Развиваются?
   – Похоже, понятие «развиваются» здесь подходит лучше всего, – согласилась Нина.
   – Мы на сто процентов не можем быть уверены, что трансформация кентавров идет под воздействием этих устройств, – возразил жене Томас. – Возможно, кентавры по самой своей природе такие… перспективные, что ли. А эти приборы могут быть датчиками, или маяками, или еще чем-нибудь подобным. Пока совершенно ясно лишь одно: кентавры – это не паразиты, от которых ханхи очищали свои корабли. Кентавров специально оставили на Земле.
   – Для чего? – изумился я.
   – Пока непонятно, – продолжила за мужа Нина. – Единственное, что можно сказать совершенно точно, что они теперь наши главные конкуренты. – Биолог нахмурилась. – Мне даже кажется – вопрос следует поставить гораздо жестче. Или мы, или они.
   Едва лишь Нина произнесла эти слова, как воздух завибрировал от пронзительного воя сирены.
   – Слушайте! – требуя внимания, Крайчек поднял указательный палец.
   Сирена выла всего секунд десять, а затем резко заглохла.
   – Короткая, – вздохнула с облегчением Нина.
   – Слава богу, – согласился с ней Томас. – Это не атака, это ветер с Проклятых земель.
   – Тут у тебя как? Надежно? – я оценивающе покосился на законопаченные тряпками щели в оконной раме.
   – Ни в чем нельзя быть уверенным. Так что либо надеваем противогазы, либо спускаемся в убежище.
   – В убежище, – высказала свое мнение Нина.
   – В убежище.
   Я поддержал женщину, поскольку жуть как не любил надевать свой противогаз. Это, наверное, потому, что раздобыл я его совсем не на складе, а снял с головы мертвого человека, который, судя по его внешнему виду, преставился дней пять тому назад. Естественно, маску я потом мыл, и неоднократно. Даже полбутылки «Русского леса» на нее не пожалел. Но только память о той вони, о том распухшем лице преследовала меня и по сей день.
   Убежище в Одинцове являлось одновременно санчастью, столовой и продовольственным складом, что было вполне резонно. Люди и скудные запасы провизии – как раз то, что следовало беречь пуще всего. Неудивительно, что для вышеперечисленных целей выбрали вместительное сооружение, которое находилось внутри периметра, подальше от стен. Лучшее, что нашлось, это какой-то заброшенный спортивный зал, пристроенный к торцу панельной четырнадцатиэтажки. Зал был невелик и не мог вместить всех обитателей лагеря. Именно поэтому поселенцам пришлось также задействовать подвалы и первый этаж жилого дома.
   Строители убежища вначале пошли по накатанному пути: окна и двери заложили кирпичом и заштукатурили. Однако такая защита показалась людям недостаточной, и на общем собрании было принято решение навалить на стены земляной вал. Слава богу, делать это пришлось не вручную. На близлежащей стройке обнаружился бульдозер. Он-то и проделал почти всю работу, укоротив четырнадцатиэтажное здание на один этаж, который вместе со спортзалом утонул в глубине рукотворного холма. Машина и сейчас стояла невдалеке от дома. Правда, больше она не могла быть полезной людям. Сломалась в самом конце работ, а запчасти, естественно, взять было негде. Вот и застыл гусеничный «Катерпиллар» как монумент во славу борцов за лучшее будущее этого мира.
   Оторвав взгляд от бульдозера, я поглядел на небо. Вроде бы чистое. Смертоносных туч пока не видно. Наблюдатели Крайчека, несущие службу на крышах, должно быть, заметили их издалека и заранее подали сигнал. Молодцы! В убежище заблаговременно прибудут все, кому положено, все, у кого нет противогазов. Эх, жаль, до складов химзащиты я пока добраться не могу, а то бы мы живо решили эту проблему.
   – Поторапливайтесь, друзья, поторапливайтесь!
   Томас стоял рядом и, как регулировщик, руководил жиденьким людским потоком, текущим к массивным, грубо, но зато надежно сваренным дверям. Бункер имел еще два входа. Тот, возле которого мы стояли, был самым широким, удобным и нестесненным тисками шлюзовых камер. Именно поэтому женщины с детьми и люди преклонного возраста предпочитали именно его.
   – Пошли, – я толкнул Крайчека в бок. – Народ и без тебя знает, куда идти.
   – Ничего ты не понимаешь, – шикнул он на меня. – Люди должны видеть, что их лидер с ними, что он болеет и заботится о них.
   – Это тебя в Лэнгли научили или своим умом дошел?
   – Я бы сказал процесс был ком-би-ни-ро-ванным, – американец по слогам произнес сложное слово.
   – Вон оно как, – протянул я и перевел взгляд на приближающуюся Нину. Она подотстала, так как заглянула в их с Томасом комнату. Предвидя длительную отсидку под землей, биолог захотела полистать кое-какие свои записи.
   – А вот и я. Теперь можно идти. – Нина наивно предположила, что мы ожидали именно ее.
   – Да, пожалуй, – Крайчек поверх головы жены поглядел на последних, слегка припозднившихся колонистов, уже почти поравнявшихся с нами.
   Как только Нина, пожилая женщина с маленьким мальчиком, должно быть внуком, и молодая семейная пара юркнули внутрь, Томас взял в руку кусок водопроводной трубы, который был приставлен к дверному косяку, и несколько раз ударил по подвешенному рядом обрезку швеллера. Три гулких удара разнеслись по опустевшему лагерю. Это был сигнал, означавший, что главные ворота убежища закрываются. Теперь, если кто-либо пожелает попасть внутрь, то сделать это он сможет только лишь через два узких резервных хода, оборудованных примитивными шлюзовыми камерами. Оба они располагались с другой стороны здания. Один вел к мастерским, второй глядел прямо на недостроенные Южные ворота.
   – Вот теперь действительно все. – Крайчек захлопнул толстую металлическую дверь и с силой потянул ручку на себя. Когда створка основательно вдавилась в резиновый уплотнитель, Томас задвинул засов.
   Внутри горела тусклая электролампочка, пахло плесенью, человеческим потом, дымом и подгоревшей кашей. Еще несколько лет назад вся эта экстремальная экзотика у любого нормального человека вызвала бы чувство неприязни, если не отвращения. Но теперь… теперь все изменилось. И этот прогорклый подземный мир превратился в оазис жизни и безопасности, стал тем, что мы с теплотой именуем домом.
   Когда-то в этом здании все было по-другому. Я не знал, как именно, поскольку люди Крайчека перестроили его без моего участия. Попав сюда первый раз, я увидел неоштукатуренные, но довольно умело сложенные толстые перегородки. Кстати, они и нынче точно такие же, грубые и прочные, красуются мозаикой из как минимум четырех видов кирпичей. Стены делят бывший спорткомплекс на три части: тамбур, где мы сейчас и находились, кухню и большой обеденный зал. Другие жилые и подсобные помещения, включая санчасть, кладовые, емкости для воды, находились в здании примыкающей четырнадцатиэтажки. Пройти туда можно было через два прохода, пробитые в стене.
   Еще из коридора я услышал монотонный гул множества голосов и звон металлической посуды. Оно и понятно, сейчас в убежище собралось все местное население, за исключением, пожалуй, лишь тех немногочисленных часовых, которые в противогазах и ОЗК остались нести вахту на стенах.
   Тревога по времени совпала с ужином. Появление ядовитых облаков – это, бесспорно, опасность, но только не для тех, кто оказался под защитой толстых стен и земляной насыпи. Люди знали это и не испытывали страха. Они спокойно поглощали свои скудные пайки, переговаривались друг с другом, делились новостями, слухами и личными, чаще всего не очень веселыми, мыслями.
   Все так и было. Ступив на порог общего зала, я окунулся в плотное облако тяжелого спертого воздуха, увидел желтый свет десятка электрических лампочек, ряды составленных столов, за которыми сидело, по меньшей мере, три сотни человек. Мест в зале всем не хватало, поэтому ели в несколько смен. Кто не хотел ждать, тот забирал свою порцию, уходил в одну из комнат внутри четырнадцатиэтажки и жевал там, сидя на матрасах или грубо сколоченных нарах. Крайчек сперва был против такой практики. Настаивал, чтобы все питались в строго отведенном для этого месте, чтобы не оставляли крошки и жирные пятна, которые, вполне вероятно, привлекут мелких инопланетных паразитов. Однако вскоре стало понятно, что у голодных истощенных людей ни одна крошка, ни одна капля не упадет на пол. Они вылизывали миски так, что те можно было и не мыть.
   Стоило лишь подумать о горячей пище, как в животе у меня протяжно заурчало. Должно быть, громко заурчало, так как стоящая рядом Нина услышала, поглядела на меня и улыбнулась:
   – Доставай свою миску, Максим. Сегодня на ужин ячневая каша с мясом.
   – С мясом? – не поверил своим ушам я.
   – Охотники постарались.
   – А-а-а… – с пониманием протянул я и тут же полез в вещмешок за котелком.
   Возле раздаточного окна как раз никого не было, поэтому нам не пришлось стоять в очереди. Улыбчивая пожилая женщина в белой ситцевой косынке и цветастом клеенчатом фартуке положила нам по черпаку серой, заправленной комбижиром каши и кинула сверху по куску вареного мяса. Глядя на него, меня поразили две вещи. Во-первых, размер куска – граммов сто пятьдесят. С чего вдруг такая щедрость? А во-вторых, его цвет. Мясо было розоватое, даже с каким-то фиолетовым оттенком, как будто его приправили раствором марганцовки.
   – Идемте, наш стол свободен.
   Томас указал на четыре ученические парты, которые стояли в ближнем ко входу углу, чуток особняком от всех остальных. Обычно именно за ними принимало пищу руководство лагеря. И это совсем не потому, что отцы-основатели хотели как-то выделиться. Просто именно в такие короткие минуты отдыха они имели возможность посовещаться, а некоторые темы вовсе не предназначались для посторонних ушей.
   Однако сейчас серьезных дебатов не предвиделось. За командирским столом сидели всего два человека. Я знал их обоих. Это были инженер Ковалев и ответственный за подготовку групп, работающих вне лагеря, майор Нестеров – старый одинцовский милиционер, родившийся и выросший в этом городке.
   Назвав Нестерова милиционером, я почему-то вспомнил, что за несколько лет до войны, после длительных и жарких дебатов, милицию все же переименовали в полицию. Но только это название все никак не хотело приживаться. Действительно, какой же русский, в прошлом советский, человек назовет мента полицейским? Смешно! Мент он для нас всегда и останется ментом. И это даже не профессия, это диагноз.
   Наше появление собеседники заметили уже давно и теперь призывно махали руками. Не думаю, что эти двое соскучились по своему командиру. Скорее хотели заполучить меня – человека, который кочует от поселения к поселению и перевозит не только оружие и боеприпасы, но и последние новости. Первые же слова Нестерова подтвердили, что я не ошибся.
   – Привет, полковник. Как дела? Что нового творится в мире?
   – Здорово, мужики, – я поочередно пожал протянутые мне руки. – В мире все по-старому, все на букву «Х».
   – И что, ни одной хорошей новости? – поинтересовался майор.
   – Почему же, одна имеется. – Я поставил крышку от котелка на стол и уселся между ним и Крайчеком. – Я тут на подъезде к Кутузовскому навозного льва завалил, и не одного, а со всем выводком. Так что с вас, как говорится, причитается.
   – Блин, а я-то думал, что за фигня там творится? – развел руками Нестеров. – Не возвращаются люди с Минского шоссе, хоть ты тресни. Две группы за неделю потерял.
   – Неужто ты сам его грохнул? – удивленно поглядел на меня сидевший напротив Ковалев.
   – Повезло, – я не стал хвастаться. – Просто повезло.
   – Ты больше из БТР не выходи, – почти приказал мне Томас. – Нам тут всем без тебя придется очень и очень плохо.
   – Да я как-то и сам не спешу на тот свет, – я кисло улыбнулся.
   – Э, ну вы чего? Заговорили человека! – спохватилась Нина. – Поесть не даете. Ты ешь, Максим Григорьевич, ешь, пока горячее.
   – Угу.
   Я набрал полную ложку каши и сунул в рот. Хорошо! Вкус оседлой жизни. Не то что те концентраты, которыми по большей части приходится питаться мне. Перед тем как откусить кусок мяса, я его долго изучал. Все же странное оно какое-то.
   – Все нормально, Максим, – улыбнулась женщина, заметив мою неуверенность. – Можешь глотать спокойно. Мы тут его уже третий день едим. И ничего… пока все живы и здоровы.
   – Третий день? – изумился я. – Кого же это вы подстрелили? Не иначе слон приблудился?
   – Нет, – улыбнулась Нина, – это черви. Здоровенные такие, размером с телеграфный столб. Выползли из-под земли тут неподалеку, у озера. Как будто специально к нам на сковородку спешили.
   – Черви? – мне жуть как не хотелось обижать хозяйку дома, но я не сдержался и скривился от гадливости. – Цирк-зоопарк, выходит, это мы червяков лопаем, да еще и не наших, не земных!
   – Не паникуй, – женщина успокаивающе похлопала меня по руке, – эти животные только по своему внешнему виду напоминают наших червей. Внутреннее строение у них более сложное, словно у земноводных, ну и мышечная ткань соответственно… мясо то есть. Так что можешь представить, что жуешь лягушку – французский деликатес, между прочим.
   Подавая пример, Нина впилась зубами в свою порцию, откусила большой кусок и стала его старательно пережевывать.
   – Животный белок нам позарез нужен, – произнесла она с полным ртом. – А это… это по вкусу похоже на рыбу, только потверже будет. Ты попробуй.
   – Посолить не забудь, – Ковалев подвинул ко мне солонку, сделанную из разрезанной пивной банки.
   С деланым любопытством я откусил небольшой кусочек. Перемолов его челюстями, согласно кивнул.
   – Точно, похоже на рыбу. – А про себя подумал: «Только слегка протухшую».
   Но Нина права, организму белок просто необходим. Именно поэтому я проглотил первый кусок и тут же откусил второй. Наслаждаясь инопланетным «деликатесом», я старался не думать, откуда он выполз и где гнездился на кораблях ханхов. Не хотелось бы, чтобы это оказались какие-то солитеры, ползавшие в брюхах у пришельцев. Ведь вполне вероятно, что ханхи – это исполинские существа. Их так никто и не видел, но, судя по размерам кораблей… Звездолеты и впрямь были исполинскими, бесчисленные Эвересты, в один «прекрасный» день опустившиеся на нашу планету. Возможно, именно сейчас я непременно должен был вспомнить эту завораживающую картину, однако почему-то не получалось. На ум приходили лишь те горы дерьма, которые должны были производить огромные желудки. И все это небось рухнуло на нашу Землю-матушку. Вместе с червяками, львами и прочей нечистью, которую мы уже задолбались истреблять.
   Рожа у меня от всех этих мыслей, должно быть, выглядела не очень счастливой. Полагаю, именно поэтому Нина и предложила:
   – Давай-ка я тебе чайку принесу. С ним лучше проходит. – Женщина протянула руку и взяла мою кружку. – У нас сегодня ромашковый. В одной аптеке раздобыли. Пакеты были полиэтиленовые, герметичные, так что содержимое ничуть не пострадало.
   – Прекрасно! – мигом согласился я. Ромашковый – это как раз то, что мне сейчас и нужно! Он ведь противовоспалительный и дезинфицирует вроде бы тоже.
   Мою, так сказать, неуверенность по поводу подаваемого нынче блюда заметила, пожалуй, только Нина. Мужикам было не до этого. Мужики думали совсем о другом. Когда женщина отошла, Нестеров наклонился ко мне и негромко спросил:
   – Григорич, ты еще сколько продержишься? Я имею в виду, как долго сможешь снабжать нас патронами?
   Услышав этот вопрос, я сразу позабыл о происхождении содержимого своего котелка.
   – Все зависит от того, как быстро вы их будете тратить.
   – Ты не юли, – пристально поглядел на меня милиционер. – Понимаю, что не хочешь выдавать свои секреты… И все же, сколько? Полгода? Год?
   – Где-то так, – сдался я.
   – А потом что?