Страница:
Но он проходил не только вокруг в местности Палестины, но его Карма вела его - отдельные обстоятельства, чтобы оговаривать, почему его Карма так вела, это вело бы слишком далеко - также в языческие места. Туда итак приходил он, после того, как он научился узнавать нисходящее развитие в Иудействе. И он научился узнавать, как в Культовых деяниях язычников, как в языческих религиозных отправлениях равно также, как в Иудействе было вымершим то, что однажды как пра-откровение жило в древнем Язычестве. Так должен был он пережить вторую фазу в восприятии нисхождения человечества из некой однажды Духовной высоты. Но неким другим образом, чем у Иудейства должен он был воспринять, как низошло Язычество.
Образ, как он внял нисхождение Иудейства был выигран больше внутренне, через внутреннее просветление. Здесь видел он, как откровения из Духовного мира, которые однажды были провозвещены через древних пророков, прекратились, потому что никаких ушей более не было здесь, чтобы слышать. Как это было в Язычестве, это стало ему ясным в одном поселке, где древнее языческое Духовно-служение особенно распалось, где также во внешних знаках показывал себя упадок Язычества. Люди были в поселке, в который он теперь пришел, поражены проказой и остальными безобразными болезнями. Злостными стали они частью, частью немощными (bresthaft), парализованными. Они были избегаемы жрецами, которые убежали из поселков. Когда его заметили, распространилось, как беглый огонь, что здесь якобы пришел некто совсем особенный. Ибо он теперь также в своем внешнем выступлении уже достиг нечто, что именно было как превращенная боль, как Любовь. Видели, что здесь приходило некое существо, как еще никогда не странствовало по Земле. Это говорил один другому. Быстро распространилось это, так что многие сбежались, ибо люди верили, что им был приведен некий жрец, который опять станет исполнять их жертвы. Ведь их жрецы сбежали! Здесь сбегались они сюда. Он не собирался исполнять языческую жертву. Но теперь показала себя ему, как в живых имагинациях, целая загадка нисхождения также языческой Духовной эпохи. Он мог теперь непосредственно воспринимать, что жило в языческих Мистериях: что силы высших Божественных существ текли вниз на священные алтари. Теперь, однако, стекались вместо сил добрых Духов, всякие Демоны, посланники Люцифера и Аримана, вниз на священные алтари. Не так внутренне, через просветление, как у Иудейства, но как во внешних видениях, воспринял он упадок языческой Духовной жизни.
Это есть еще нечто другое, нечто совсем другое, так сказать, научиться узнавать вещи теоретически, чем созерцать, как на неком жертвенном алтаре, на котором однажды текли Божественно-Духовные силы, теперь нисходили Демоны, которые задействовали анормальные Душевные состояния, болезни и так далее. Это видеть в Духо-созерцании есть нечто другое, чем знать об этом теоретически. Но Иисус из Назарета должен был в непосредственном Духо-созерцании познать, должен был видеть, как посланники Люцифера и Аримана действовали; он должен был видеть, что они натворили народу. Он упал неожиданно как мертвый. Люди обратились испуганно в бегство. Он, однако, в то время как он был так, как унесенный-духом (entgeistert), как отрешенный (entrьckt) в некий Духовный мир, имел впечатление от всего того, что однажды говорило пра-откровения Язычникам. И так, как он внимал тайнам, которые были провозвещены древними пророками и которые теперь даже не жили как некая тень в иудейской культуре, так мог он теперь через Духовную инспирацию слышать, каким образом эти тайны Язычников были провозвещаемы.
Глубочайшее впечатление произвело на него нечто, что было попробовано быть исследуемо мной и что я впервый раз сообщил по случаю камне-заложения основания (Grundsteinlegung) нашей постройки в Дорнахе. Можно это назвать перевернутый Отче-наш (Das umgekehrte Vaterunser)", так как это было как перевертое того, что есть субстанциональное содержание молитвы, которая Иисусу из Назарета была приписана его учениками (Jьngern). Иисус из Назарета воспринял теперь нечто, как некий перевернутый Отче-наш, так что он мог чувствовать, в этих словах есть, как совместно спресованная, тайна человеческого становления и воплощения (Verkцpertwerden) в Земных инкарнациях:
Аминь (АУМ)
Царят Лукавые
Порождают себя отвязанной Я-самостью
От другим задолженного Самости-долга
Переживаются в ежедневном Хлебе
В котором не царит Небес Воленье
В котором Человек себя отделил от Их Царства
И забыл Их Имена
Своих Отцов в Небесах
Amen (AUM)
Es walten die Ьbel
Zeugen sich lцsender Ichheit
Von andern erschuldete Selbstheitschuld
Erlebet im tдglichen Brote
In dem nicht waltet der Himmel Wille
In dem der Mensch sich schied von Eurem Reich
Und vergaЯ Euren Namen
Ihr Vдter in Himmeln.
Это есть, воспроизведенное с запинающимися словами то, что выражает нечто как законы воплотившегося человека, который приходит из Макрокосмоса в Микрокосмос. С тех пор, как мне эти слова стали известны, я нашел, что они есть некая чрезвычайно значимая медитационная формула. Они имеют некую силу над Душой, которая есть совсем чрезвычайная, и замечают, так сказать, тем большую силу, которую имеют эти слова, чем больше их рассматривают. И затем, когда ищут, чтобы их разрешить и понять, затем показывает себя в них, как на самом деле в них совместно впресованна тайна человека и судьба человечества и как из переворота слов Микрокосмического Отче-наш могло возникнуть то, что затем Христос провозвестил своим признанникам (Bekennern).
Но не только эту тайну языческого пра-откровения воспринял Иисус. Как он опять пробудился из видения, научился он узнавать через убегающих людей и Демонов целую тайну Язычества. Это была вторая безмерная боль, которая погрузилась в его Душу. Он сначала в таком значимом способе научился узнавать упадок Иудейства через то, что он познал, что однажды было откровенно еще не упадшему Иудейству. Теперь выучил он узнавать равное у Язычников. Этим способом донес он себя к сознательному переживанию ощущения факта, что в его окружении человечество должно было жить в смысле слов: Они имеют уши и не слышат это, то, что есть Мировые тайны. - Так должен он был завоевать себе безграничное со-чувство, которое он всегда имел с людьми и которое может быть выраженно в словах: Теперь мог он созерцать; человечество должно иметь содержание его созерцания, но где есть существа, чтобы сообщить это человечеству?
Такие опыты должен он был проделывать примерно вплоть до своего двадцать четвертого года жизни. Затем привела его его Карма домой во время, как умер его отец. Он жил затем совместно со своими сводными братьями-сестрами и со своей воспитывающей или сводной матерью. В то время как сводная мать его раньше также мало понимала, делалось теперь все более и более понимание приметным для того, что он носил в себе как великую боль. И так следовали дальнейшие переживания с двадцать четвертого вплоть до двадцать восьмого, двадцать девятого года жизни, в которые он все больше и больше - хотя это также здесь было тяжело - находил понимание у своей воспитывающей или сводной матери. Это были одновременно годы, в которые он ознакомился ближе с Ессевским орденом (Essдerorden). Я хотел бы сегодня наметить только главные моменты, как Иисус научился узнавать Ессевский орден. Это был такой некий орден, в котором объединились люди, которые обособились от остального человечества и которые развивали некую особенную жизнь тела и Души, чтобы через эту жизнь опять виться вверх (hinaufranken) к тому пра-откровению Духа, которое человечество потеряло. В строгих упражнениях и в неком строгом способе жизни должны были восходящие Души достигнуть некой ступени, через которую они опять могли быть совместно принесены с Духовными регионами, из которых текли пра-откровения.
В этом кругу научился Иисус из Назарета узнавать также Иоанна Крестителя (Johannes den Tдufer), однако оба они не были в собственном смысле Ессеями. Это показывает прямо Акаша-Хроника на этой области. Но из всего, что я изложил, выходит ведь, что здесь была некая человеческая личность совсем особого образа, которая действовала на каждого совсем чрезвычайно; она действовала все-же так чрезвычайно, как я это излагал, у Язычников, так что также Ессеи - несмотря на то, что они иначе то, что они добивались для своих Душ, сохраняли как святейшую тайну, ничего из этого не предавали внешне-стоящему - безвредно говорили с Иисусом о важных тайнах ордена, о важнейшем, чего они добивались в стремлении своих Душ. Так научился Иисус узнавать, как был некий в то время современный путь для человеческой Души здесь, чтобы восходить к высотам, в которых пра-Души людей однажды пребывали и из которых они низошли. Да, это мог он заметить у Ессеев, как это все-же еще было возможным, через особые упражнения опять взбираться к этим высотам. Но уже делало это на его Душу некое глубокое, хотелось бы сказать, если разрешается тривиальное слово в этой взаимосвязи, неуютное впечатление, что некий такой Ессей, когда он желал восходить к этим высотам, должен был обособить себя от остального человечества, вести некую жизнь вне круга остальных людей. Это было совсем и вообще не по образу всеобщей человеческой Любви, как чувствовал ее Иисус из Назарета, который не мог выносить, что нечто может состояться при Духовном благе, что не могло усвоить себе целое человечество, но только отдельные за счет целого человечества. И часто уходил он с величайшей болью прочь от Ессеевских мест. То, что он ощущал, позволяет выразить себя со словами: Также здесь есть отдельные и это могут все больше только немногие быть, которые находят назад путь к пра-откровению, но прямо когда эти немногие себя обособляют, должны другие тем так больше жить в упадке. Он не могут взойти вверх, ибо они должны исполнять грубую материальную работу для тех, которые себя обособляют.
Как он опять однажды выходил из одних ворот поселения ордена, здесь увидел он в Духе, как два облика убегали от ворот прочь. От этих обоих обликов, которые мы сегодня в нашем Антропософском языке называем Люцифер и Ариман, имел он впечатление, что Ессеи защищают себя от них, изгоняют через свои упражнения, через свою аскетическую жизнь, через строгие правила ордена. Ничто не должно подойти от Люцифера и Аримана к этим Душам. Отсюда, видел Иисус из Назарета Аримана и Люцифера убегающими, но он знал теперь также: прямо через то, что некое такое место было создано, где Аримана и Люцифера не допускали, где ничего не желали знать о них, прямо через это перетягивались они тем больше к другим людям, потому что они должны были бежать от этих мест. Это имел он теперь перед собой. Опять действует это совсем по-другому, когда узнают это только через теорию, чем когда видят, что отдельные Души делают для своего продвижения (Fцrderung) и как через это Люцифер и Ариман посылаются к другим людям, тем что отдельные отделываются от них от тела (einzelne sie sich von Leibe schaffen). Теперь знал он, что это не есть никакой путь святости, которым идут Ессеи, но что это есть некий путь, который через обособление за счет остального человечества ищет только собственного продвижения.
Некая несказанная жалость надвинулась на него. Он не ощущал никакой радости при восхождении Ессеев, так как он знал, другие люди должны были тем глубже опускаться, в то время как отдельные восходят. Это все надвинулось тем больше на него, как он опять также у других ворот Ессеев - существовало несколько таких мест - видел образ убегающих Люцифера и Аримана, которые стояли перед воротами, но не могли войти в эти места ордена. Так узнал он, как обычаи ордена и правила ордена - по образцу правил Ессеев - гонят Люцифера и Аримана к другим людям. И это была третья великая, бесконечная боль, которую он ощутил о нисхождении человечества и которая так расширилась над его Душой.
Я уже говорил, что его воспитывающая или сводная мать все больше получала понимание для того, что жило в его Душе. Теперь привнесло себя то вдобавок, что стало значимым как подготовление для Мистерии Голгофы: Некий разговор имел место - так выдает это исследование в Акаша-Хронике - между Иисусом из Назарета и воспитывающей или сводной матерью. Так далеко продвинулось ее понимание, что он мог говорить ей о трехкратной боли, которую он испытал об упадке человечества, которую он испытал на области Иудейства и Язычества, как и Ессейства. И тем, что он ей излагал свою целую одинокую боль, и что он испытал, видел он, что это действовало на ее Душу.
Это принадлежит грандиознейшим впечатлениям, которые можно получить на оккультном поле, научиться узнавать прямо характер этого разговора. Ибо можно собственно в целой области Земного развития нечто аналогичное, я не говорю нечто более великое, ибо естественно: Мистерия Голгофы есть более великое, но нечто аналогичное, нельзя иначе видеть. То, что он говорил матери, были не только в обычном смысле слова, но они были живыми сущностями, которые переходили от него к сводной матери, и его Душа окрыляла эти слова со своими собственными силами. Все, что он так бесконечно сильно претерпел, перешло в разговоре как на крыльях слов в Душу сводной матери. Его собственное Я сопровождало каждое слово и это было не только слово- или мысле-обмен, это было некое живое Душевное странствие от него в Душу сводной матери, слова его бесконечной Любви, но также его бесконечной боли. И так мог он развить ей все, как в неком огромном полотне (Tableau), что он три раза пережил. Что здесь разыгралось, было возвышено еще через то, что Иисус из Назарета постепенно позволил перейти разговору в нечто, что выдалось ему из троекратного страдания человеческого нисхождения.
Теперь, это действительно тяжело одеть в слова то, что он, как совместно-схватя свои собственные переживания, говорил теперь сводной матери. Но так как мы ведь Духовно-научно подготовлены, то может также с помощью Духовно-научных формул и выражений быть попробовано изложить заключение разговора по его смыслу. Естественно это, что я теперь имею сказать, не было так говорено, но это вызовет приблизительно некое представление о том, что Иисус теперь, как представление, желал вызвать в Душе сводной матери: Когда так взглядывают назад в развитие человечества, тогда представляет себя совокупная жизнь человечества на Земле так, как отдельная человеческая жизнь, только измененная для поздних поколений, неосознанная ими. После-Атлантическая жизнь человечества, можно было бы так сказать, выступила так перед Душой Иисуса из Назарета: как сперва после природного события развила себя некая пра-Индийская культура, где великие святые Риши (Rishis) могли донести свои сокровища-мудрости до человечества. Другими словами: это была некая спиритуально-духовная культура здесь. Да, так говорил он, так как в отдельном человеке есть некий детский возраст здесь между рождением и седьмым годом, где властвуют совсем другие Духовные силы чем в поздней человеческой жизни, так действовали Духовные силы в это пра-Индийское время. Потому что эти силы были здесь не только вплоть до седьмого года, но изливались над целой жизнью, то было человечество в некой другой эволюции, чем позднее. Тогда знали насквозь через целую жизнь то, что сегодня ребенок знает и переживает вплоть до седьмого года. Сегодня мыслят так между седьмым и четырнадцатым, и четырнадцатым и двадцать первым годом так, как именно мыслят, потому что потеряли силы детства, которые у нас сегодня будут отключены в седьмом году. Потому что таковые тогда были излиты над целым человечеством, эти силы, которые есть здесь только вплоть до седьмого года жизни, то были люди в первой после-Атлантической эпохе ясновидящими. Да, это была Золотая временная эпоха (Zeitalter) в развитии человечества. Затем пришла некая другая временная эпоха, здесь в целом человечестве были действенны силы, расширенными над целой жизнью, которые иначе действенны только между седьмым и четырнадцатым годом жизни. Затем пришла третья временная эпоха, в которой были действенны силы, которые сегодня действуют между четырнадцатым и двадцать первым годом. И затем жили мы в некой эпохе, в которой были излиты силы над целой жизнью человечества, которые иначе действенны между двадцать первым и двадцать восьмым годом. Здесь приближаемся мы, однако, уже, так говорил Иисус из Назарета, к середине человеческой жизни, которая лежит в тридцатых годах, где для отдельного человека, силы юности прекращают восходить, где он начинает осуществлять нисхождение. Мы живем теперь в такой временной эпохе, которая соответствует двадцать восьмому вплоть до тридцать пятому году отдельного человека, где человек начинает нисхождение жизни. В то время как у отдельного человека другие силы еще есть здесь, которые позволяют ему жить дальше, то в целом человечестве нет ничего здесь. Это есть великая боль, что человечество должно стать старческим (greisenhaft), имеет свою жизнь позади себя, что оно стоит в возрасте между двадцать восьмым вплоть до тридцать пятого года жизни. Откуда приходят новые силы? Силы юности исчерпаны.
Неким таким способом говорил Иисус своей сводной матери о нисхождении для целой жизни, которую начинает развивающееся далее человечество, что некая несказанная боль выражалась в его словах, так что было видно, это было теперь как безнадежно, совсем безнадежно для человечества. Силы юности исчерпаны, человечество может теперь идти навстречу старческому возрасту. Отдельный человек, это знал он, ведет через то, что ему остается некий остаток сил, свою жизнь дальше между тридцать пятым годом жизни и смертью. Человечество, однако, не имело так нечто; в него должно было сперва нечто войти: то, что отдельной жизни некого человека является необходимым между двадцать восьмым вплоть до тридцать пятого года жизни. Макрокосмически должна была Земля быть просветлена силой, которой иначе человек должен был быть просветлен там, где он проделывает нисхождение жизни между двадцать восьмым и тридцать четвертым годом.
Что человечество, как таковое становится старым, это есть мысль, это есть ощущение, которую видят теперь в Акаша-Хронике и чувствуют во время рассказа Иисуса из Назарета. В то время как он так говорил матери, в то время, так сказать, как из его слов звучал смысл развития человечества, здесь знал он в некое мгновение, в котором как бы все, что было в его Самости (Selbst), перетекло в его слова, так что с ними из его собственного существа продолжалось дальше нечто, ибо его слова стали тем, что он сам был. Это был также момент, где теперь втекло в Душу сводной или воспитывающей матери то Душевное существо, которое жило в его телесной матери, которая умерла после исхождения Заратустра-Я в тело другого Иисуса-мальчика Земли и начиная с двенадцатого года жизни Иисуса жила в Духовных регионах. Она могла, начиная с теперь, про-одухотворить (durchgeistigen) эту Душу сводной матери, так что таковая жила с Душой телесной матери Натанического Иисуса-мальчика.
Иисус из Назарета, однако, так интенсивно соединил себя со словами, в которых он запечатлил всю свою боль о человечестве, что эта Самость была как исчезнувшей из жизненных оболочек и его жизненные оболочки теперь опять были так, как они были, как он был маленьким мальчиком, только про-питанные (durchtrдnkt) всем тем, что он пере-страдал начиная со своего двенадцатого года. Я Заратустры ушло прочь и в его трех оболочках жило только то, что осталось через мощь переживаний. В этих трех оболочках делал себя теперь действенным некий импульс: он гнал его по некому пути, который затем привел его к Ионанну Крестителю. Как в неком роде сновидения, который, однако, все-же опять не был никаким сновидением, но неким высшим сознанием, так шел он по пути и только три оболочки были здесь, про-одухотворенные и про-пульсированные (durchpulst) действиями переживаний, начиная с двенадцатого года. Я Заратустры ушло прочь. Три оболочки вели его так, что он едва воспринимал нечто из того, что было вокруг него. Он жил, прямо потому, что Я было прочь, совсем в просмотре судьбы людей, в том также, что нехватало человеку.
Как он так шел туда по пути к Ионанну Крестителю на Иордане, здесь встретились ему два Ессея, с которыми он часто вел разговоры. Так, как он был теперь, не распознал он обоих Ессеев, ибо его Я-самость (Ichheit) была как отрешенной. Они, однако, знали его. И поэтому заговорили они к нему: Куда идет твой путь, Иисус из Назарета? - То, что он им говорил, попробовал я одеть в слова. Он говорил слова так, что они не знали, откуда они приходили, они приходили из него и все-же не из него: Туда, куда Души вашего рода не желают взглянуть, где боль человечества может найти лучи позабытого Света.
Это были слова, как они приходили из него. И они не поняли его речь; они заметили теперь, что он их не распознал. И они говорили дальше: Иисус из Назарета, не узнаешь ты нас? - И теперь пришли еще более странные слова. Это было, как если он им говорил: Вы есть как заблудшие Ягнята, я, однако, был Пастыря Сын (Hirten Sohn), от которого вы убежали. Это есть давно уже, что вы в Мир от меня сбежали.
Ессеи не знали, что они должны о нем думать, ибо тем, что он так казалось говорил, приняли его глаза совсем особые отпечатки. Они были как взглядывающими наружу и все-же опять вовнутрь. Они были как глаза, в которые в своем выражении имели нечто, как от упрека для с ним разговаривающих Душ. Это были глаза, через которые излучалось это, как от мягкой Любви, но от такой Любви, которая для Ессеев становилась упреком, который приходил из ее собственной Души. Так примерно можно характеризовать то, что ощущали Ессеи, как они слушали его: Что есть вы за Души? Где есть ваш Мир? Почему облачаете вы себя в обманчивые оболочки? Почему горит в вашем Внутреннем некий огонь, что не разожжен в моем Отца Доме (Vaters Hause)?
И это оглушило как бы их Души при этих словах. И он говорил дальше: Вы имеете Искусителя Метку (Versuchers Mal) на вас, который встретил вас в вашем бегстве. Он сделал своим огнем вашу шерсть блеской (gleiЯend). Волосы вашей шерсти колят мой Взгляд. Вы заблудшие Ягнята! Он пропитал ваши Души высокомерием.
Как он выговорил слова: Блеской стала ваша шерсть, волосы этой шерсти колят мой Взгляд - здесь взял один из Ессеев слово и сказал: Не указали ли мы Искусителю на Двери? Он не имеет никакой части более у нас. - Так как это Ессеи говорили, сказал Иисус дальше: Вполне указали вы ему Двери, все-же он бежал туда и пришел к другим людям. Так нападает он на них со всех сторон. Вы не возвышаете себя, если вы других унижаете. Вам кажется все-же только, как если вы себя возвышаете, потому что вы другим позволяете быть уменьшенными! Вы остаетесь так высоко как вы есть, и только потому что вы других делаете меньшими, так кажетесь вы себе великими.
Иисус из Назарета говорил так, что это могли заметить Ессеи. И так как он это говорил, было это так удручающе для Ессеев, что они более не могли смотреть. Их глаза затемнились и Иисус из Назарета был как из их глаз исчезнувшим. Затем, однако, как он исчез, здесь увидели они как издалека его Лицо, но увеличенном в великанское, как некую фата-моргана (Fata Morgana) перед собой, далеко, далеко прочь и как из этой фата-моргана говоря, приходили сюда слова, нечто, что они ощущали как: Тщетно есть ваше стремление, потому что пусто ваше сердце, которое вы наполнили Духом, который гордость в оболочках смирения обманчиво скрывает.
Затем исчезла также эта фата-моргана и они остались удрученными и пораженными. Как они опять могли смотреть, видели они, что он уже прошел дальше некий участок пути, в то время, как они видели Лицо. И они не могли ничего делать, как иметь сознание, что он уже некий участок пути прошел дальше. Удрученно пошли они дальше в свой приют Ессеев, и они не рассказывали никогда нечто из того, что они пережили, но молчали об этом все время своей жизни. Они стали через это, все-таки, самыми углубленными в Душе среди своих со-братьев, но они молчали и стали во всем молчаливыми братьями, которые ничего не говорили, кроме того, что было необходимо для повседневного понимания. Их братья не знали, почему изменилась их сущность. Вплоть до своей смерти не предали они ничего из того, что они вняли. Они со-пережили, отсюда, совсем особенным способом то, что произошло как Мистерия Голгофы. Но для других было это, что они пережили, как невоспринимаемо.
Как Иисус некое время пути прошел дальше, здесь встретил он некого человека, который в своей Душе был глубоко отчаявшимся. Но, как сказано, как отрешенным был Иисус для Земных взаимосвязей, так что ему непонятно было, что нечто, как некий человек подходило к нему. Тем более так глубоким делала его сущность впечатление на этого человека, который в своей Душе был так отчаявшимся, что он производил впечатление самого всеглубочайшего страдания. Мощное впечатление, которое это Душа имела во взгляде Иисуса из Назарета, как он сюда пришел, разомкнуло Иисусу из Назарета слова, которые примерно так могут быть говорены: К чему твоя Душа привела свой путь? Я видел тебя прежде многих тысяч лет; тогда был ты другим!
Все это слушал этот отчаявшийся человек, как говоримым из явленности Иисуса из Назарета, которая именно подходила. Через эти слова, почувствовал себя Отчаявшийся сказать следующее. С одной стороны чувствовал он потребность своей Души чтобы высказаться, с другой стороны, чтобы найти ответ самой своей судьбы: Я донес это в своей жизни до высоких званий (Wьrden). Я учился всегда; через свое выученное восходил я среди своих со-людей (Mitmenschen) ко все более и более высоким званиям. Каждое звание делало меня более гордым и часто говорил я себе: Что есть ты все-же за редкий человек, так блестяще возвышающийся над тебя окружающими людьми (ьber deine Nebenmenschen)! Я чувствовал ценность своей Души, которая должна была быть большей ценности, чем Души других людей. Мое высокомерие восходило при каждом новом звании. Здесь имел я однажды некое сновидение. Ах, что было это за ужасное сновидение! Не только, что я сновидел, но тем, что я сновидел, была моя Душа исполнена чувством стыда. Ибо я стыдился, чтобы так нечто сновидеть. Я был в своей жизни так горд! И теперь сновижу я так нечто, что я никогда мог бы сновидеть, и это казалось мне в сновидении хорошим. Я сновидел, что я ставил себе один вопрос: Кто сделал меня великим? И здесь встала одна сущность передо мной, которая сказала: Я сделал тебя великим, я возвысил тебя, все-же за это есть ты мой! - Это было, что я чувствовал как глубочайший позор, что я теперь получил откровение, что я якобы не был некой Душой, которая была избранной, которая взошла через собственную силу; некое другое существо возвысило меня. В сновидении обратился я в бегство. Я, как я пробудился, действительно обратился в бегство, оставил все свои звания. Я не знал, что я искал и так странствую я, убегая от себя и от того, что достиг, уже долго по Миру, стыдясь всего того, что я однажды в высокомерии мыслил.
Образ, как он внял нисхождение Иудейства был выигран больше внутренне, через внутреннее просветление. Здесь видел он, как откровения из Духовного мира, которые однажды были провозвещены через древних пророков, прекратились, потому что никаких ушей более не было здесь, чтобы слышать. Как это было в Язычестве, это стало ему ясным в одном поселке, где древнее языческое Духовно-служение особенно распалось, где также во внешних знаках показывал себя упадок Язычества. Люди были в поселке, в который он теперь пришел, поражены проказой и остальными безобразными болезнями. Злостными стали они частью, частью немощными (bresthaft), парализованными. Они были избегаемы жрецами, которые убежали из поселков. Когда его заметили, распространилось, как беглый огонь, что здесь якобы пришел некто совсем особенный. Ибо он теперь также в своем внешнем выступлении уже достиг нечто, что именно было как превращенная боль, как Любовь. Видели, что здесь приходило некое существо, как еще никогда не странствовало по Земле. Это говорил один другому. Быстро распространилось это, так что многие сбежались, ибо люди верили, что им был приведен некий жрец, который опять станет исполнять их жертвы. Ведь их жрецы сбежали! Здесь сбегались они сюда. Он не собирался исполнять языческую жертву. Но теперь показала себя ему, как в живых имагинациях, целая загадка нисхождения также языческой Духовной эпохи. Он мог теперь непосредственно воспринимать, что жило в языческих Мистериях: что силы высших Божественных существ текли вниз на священные алтари. Теперь, однако, стекались вместо сил добрых Духов, всякие Демоны, посланники Люцифера и Аримана, вниз на священные алтари. Не так внутренне, через просветление, как у Иудейства, но как во внешних видениях, воспринял он упадок языческой Духовной жизни.
Это есть еще нечто другое, нечто совсем другое, так сказать, научиться узнавать вещи теоретически, чем созерцать, как на неком жертвенном алтаре, на котором однажды текли Божественно-Духовные силы, теперь нисходили Демоны, которые задействовали анормальные Душевные состояния, болезни и так далее. Это видеть в Духо-созерцании есть нечто другое, чем знать об этом теоретически. Но Иисус из Назарета должен был в непосредственном Духо-созерцании познать, должен был видеть, как посланники Люцифера и Аримана действовали; он должен был видеть, что они натворили народу. Он упал неожиданно как мертвый. Люди обратились испуганно в бегство. Он, однако, в то время как он был так, как унесенный-духом (entgeistert), как отрешенный (entrьckt) в некий Духовный мир, имел впечатление от всего того, что однажды говорило пра-откровения Язычникам. И так, как он внимал тайнам, которые были провозвещены древними пророками и которые теперь даже не жили как некая тень в иудейской культуре, так мог он теперь через Духовную инспирацию слышать, каким образом эти тайны Язычников были провозвещаемы.
Глубочайшее впечатление произвело на него нечто, что было попробовано быть исследуемо мной и что я впервый раз сообщил по случаю камне-заложения основания (Grundsteinlegung) нашей постройки в Дорнахе. Можно это назвать перевернутый Отче-наш (Das umgekehrte Vaterunser)", так как это было как перевертое того, что есть субстанциональное содержание молитвы, которая Иисусу из Назарета была приписана его учениками (Jьngern). Иисус из Назарета воспринял теперь нечто, как некий перевернутый Отче-наш, так что он мог чувствовать, в этих словах есть, как совместно спресованная, тайна человеческого становления и воплощения (Verkцpertwerden) в Земных инкарнациях:
Аминь (АУМ)
Царят Лукавые
Порождают себя отвязанной Я-самостью
От другим задолженного Самости-долга
Переживаются в ежедневном Хлебе
В котором не царит Небес Воленье
В котором Человек себя отделил от Их Царства
И забыл Их Имена
Своих Отцов в Небесах
Amen (AUM)
Es walten die Ьbel
Zeugen sich lцsender Ichheit
Von andern erschuldete Selbstheitschuld
Erlebet im tдglichen Brote
In dem nicht waltet der Himmel Wille
In dem der Mensch sich schied von Eurem Reich
Und vergaЯ Euren Namen
Ihr Vдter in Himmeln.
Это есть, воспроизведенное с запинающимися словами то, что выражает нечто как законы воплотившегося человека, который приходит из Макрокосмоса в Микрокосмос. С тех пор, как мне эти слова стали известны, я нашел, что они есть некая чрезвычайно значимая медитационная формула. Они имеют некую силу над Душой, которая есть совсем чрезвычайная, и замечают, так сказать, тем большую силу, которую имеют эти слова, чем больше их рассматривают. И затем, когда ищут, чтобы их разрешить и понять, затем показывает себя в них, как на самом деле в них совместно впресованна тайна человека и судьба человечества и как из переворота слов Микрокосмического Отче-наш могло возникнуть то, что затем Христос провозвестил своим признанникам (Bekennern).
Но не только эту тайну языческого пра-откровения воспринял Иисус. Как он опять пробудился из видения, научился он узнавать через убегающих людей и Демонов целую тайну Язычества. Это была вторая безмерная боль, которая погрузилась в его Душу. Он сначала в таком значимом способе научился узнавать упадок Иудейства через то, что он познал, что однажды было откровенно еще не упадшему Иудейству. Теперь выучил он узнавать равное у Язычников. Этим способом донес он себя к сознательному переживанию ощущения факта, что в его окружении человечество должно было жить в смысле слов: Они имеют уши и не слышат это, то, что есть Мировые тайны. - Так должен он был завоевать себе безграничное со-чувство, которое он всегда имел с людьми и которое может быть выраженно в словах: Теперь мог он созерцать; человечество должно иметь содержание его созерцания, но где есть существа, чтобы сообщить это человечеству?
Такие опыты должен он был проделывать примерно вплоть до своего двадцать четвертого года жизни. Затем привела его его Карма домой во время, как умер его отец. Он жил затем совместно со своими сводными братьями-сестрами и со своей воспитывающей или сводной матерью. В то время как сводная мать его раньше также мало понимала, делалось теперь все более и более понимание приметным для того, что он носил в себе как великую боль. И так следовали дальнейшие переживания с двадцать четвертого вплоть до двадцать восьмого, двадцать девятого года жизни, в которые он все больше и больше - хотя это также здесь было тяжело - находил понимание у своей воспитывающей или сводной матери. Это были одновременно годы, в которые он ознакомился ближе с Ессевским орденом (Essдerorden). Я хотел бы сегодня наметить только главные моменты, как Иисус научился узнавать Ессевский орден. Это был такой некий орден, в котором объединились люди, которые обособились от остального человечества и которые развивали некую особенную жизнь тела и Души, чтобы через эту жизнь опять виться вверх (hinaufranken) к тому пра-откровению Духа, которое человечество потеряло. В строгих упражнениях и в неком строгом способе жизни должны были восходящие Души достигнуть некой ступени, через которую они опять могли быть совместно принесены с Духовными регионами, из которых текли пра-откровения.
В этом кругу научился Иисус из Назарета узнавать также Иоанна Крестителя (Johannes den Tдufer), однако оба они не были в собственном смысле Ессеями. Это показывает прямо Акаша-Хроника на этой области. Но из всего, что я изложил, выходит ведь, что здесь была некая человеческая личность совсем особого образа, которая действовала на каждого совсем чрезвычайно; она действовала все-же так чрезвычайно, как я это излагал, у Язычников, так что также Ессеи - несмотря на то, что они иначе то, что они добивались для своих Душ, сохраняли как святейшую тайну, ничего из этого не предавали внешне-стоящему - безвредно говорили с Иисусом о важных тайнах ордена, о важнейшем, чего они добивались в стремлении своих Душ. Так научился Иисус узнавать, как был некий в то время современный путь для человеческой Души здесь, чтобы восходить к высотам, в которых пра-Души людей однажды пребывали и из которых они низошли. Да, это мог он заметить у Ессеев, как это все-же еще было возможным, через особые упражнения опять взбираться к этим высотам. Но уже делало это на его Душу некое глубокое, хотелось бы сказать, если разрешается тривиальное слово в этой взаимосвязи, неуютное впечатление, что некий такой Ессей, когда он желал восходить к этим высотам, должен был обособить себя от остального человечества, вести некую жизнь вне круга остальных людей. Это было совсем и вообще не по образу всеобщей человеческой Любви, как чувствовал ее Иисус из Назарета, который не мог выносить, что нечто может состояться при Духовном благе, что не могло усвоить себе целое человечество, но только отдельные за счет целого человечества. И часто уходил он с величайшей болью прочь от Ессеевских мест. То, что он ощущал, позволяет выразить себя со словами: Также здесь есть отдельные и это могут все больше только немногие быть, которые находят назад путь к пра-откровению, но прямо когда эти немногие себя обособляют, должны другие тем так больше жить в упадке. Он не могут взойти вверх, ибо они должны исполнять грубую материальную работу для тех, которые себя обособляют.
Как он опять однажды выходил из одних ворот поселения ордена, здесь увидел он в Духе, как два облика убегали от ворот прочь. От этих обоих обликов, которые мы сегодня в нашем Антропософском языке называем Люцифер и Ариман, имел он впечатление, что Ессеи защищают себя от них, изгоняют через свои упражнения, через свою аскетическую жизнь, через строгие правила ордена. Ничто не должно подойти от Люцифера и Аримана к этим Душам. Отсюда, видел Иисус из Назарета Аримана и Люцифера убегающими, но он знал теперь также: прямо через то, что некое такое место было создано, где Аримана и Люцифера не допускали, где ничего не желали знать о них, прямо через это перетягивались они тем больше к другим людям, потому что они должны были бежать от этих мест. Это имел он теперь перед собой. Опять действует это совсем по-другому, когда узнают это только через теорию, чем когда видят, что отдельные Души делают для своего продвижения (Fцrderung) и как через это Люцифер и Ариман посылаются к другим людям, тем что отдельные отделываются от них от тела (einzelne sie sich von Leibe schaffen). Теперь знал он, что это не есть никакой путь святости, которым идут Ессеи, но что это есть некий путь, который через обособление за счет остального человечества ищет только собственного продвижения.
Некая несказанная жалость надвинулась на него. Он не ощущал никакой радости при восхождении Ессеев, так как он знал, другие люди должны были тем глубже опускаться, в то время как отдельные восходят. Это все надвинулось тем больше на него, как он опять также у других ворот Ессеев - существовало несколько таких мест - видел образ убегающих Люцифера и Аримана, которые стояли перед воротами, но не могли войти в эти места ордена. Так узнал он, как обычаи ордена и правила ордена - по образцу правил Ессеев - гонят Люцифера и Аримана к другим людям. И это была третья великая, бесконечная боль, которую он ощутил о нисхождении человечества и которая так расширилась над его Душой.
Я уже говорил, что его воспитывающая или сводная мать все больше получала понимание для того, что жило в его Душе. Теперь привнесло себя то вдобавок, что стало значимым как подготовление для Мистерии Голгофы: Некий разговор имел место - так выдает это исследование в Акаша-Хронике - между Иисусом из Назарета и воспитывающей или сводной матерью. Так далеко продвинулось ее понимание, что он мог говорить ей о трехкратной боли, которую он испытал об упадке человечества, которую он испытал на области Иудейства и Язычества, как и Ессейства. И тем, что он ей излагал свою целую одинокую боль, и что он испытал, видел он, что это действовало на ее Душу.
Это принадлежит грандиознейшим впечатлениям, которые можно получить на оккультном поле, научиться узнавать прямо характер этого разговора. Ибо можно собственно в целой области Земного развития нечто аналогичное, я не говорю нечто более великое, ибо естественно: Мистерия Голгофы есть более великое, но нечто аналогичное, нельзя иначе видеть. То, что он говорил матери, были не только в обычном смысле слова, но они были живыми сущностями, которые переходили от него к сводной матери, и его Душа окрыляла эти слова со своими собственными силами. Все, что он так бесконечно сильно претерпел, перешло в разговоре как на крыльях слов в Душу сводной матери. Его собственное Я сопровождало каждое слово и это было не только слово- или мысле-обмен, это было некое живое Душевное странствие от него в Душу сводной матери, слова его бесконечной Любви, но также его бесконечной боли. И так мог он развить ей все, как в неком огромном полотне (Tableau), что он три раза пережил. Что здесь разыгралось, было возвышено еще через то, что Иисус из Назарета постепенно позволил перейти разговору в нечто, что выдалось ему из троекратного страдания человеческого нисхождения.
Теперь, это действительно тяжело одеть в слова то, что он, как совместно-схватя свои собственные переживания, говорил теперь сводной матери. Но так как мы ведь Духовно-научно подготовлены, то может также с помощью Духовно-научных формул и выражений быть попробовано изложить заключение разговора по его смыслу. Естественно это, что я теперь имею сказать, не было так говорено, но это вызовет приблизительно некое представление о том, что Иисус теперь, как представление, желал вызвать в Душе сводной матери: Когда так взглядывают назад в развитие человечества, тогда представляет себя совокупная жизнь человечества на Земле так, как отдельная человеческая жизнь, только измененная для поздних поколений, неосознанная ими. После-Атлантическая жизнь человечества, можно было бы так сказать, выступила так перед Душой Иисуса из Назарета: как сперва после природного события развила себя некая пра-Индийская культура, где великие святые Риши (Rishis) могли донести свои сокровища-мудрости до человечества. Другими словами: это была некая спиритуально-духовная культура здесь. Да, так говорил он, так как в отдельном человеке есть некий детский возраст здесь между рождением и седьмым годом, где властвуют совсем другие Духовные силы чем в поздней человеческой жизни, так действовали Духовные силы в это пра-Индийское время. Потому что эти силы были здесь не только вплоть до седьмого года, но изливались над целой жизнью, то было человечество в некой другой эволюции, чем позднее. Тогда знали насквозь через целую жизнь то, что сегодня ребенок знает и переживает вплоть до седьмого года. Сегодня мыслят так между седьмым и четырнадцатым, и четырнадцатым и двадцать первым годом так, как именно мыслят, потому что потеряли силы детства, которые у нас сегодня будут отключены в седьмом году. Потому что таковые тогда были излиты над целым человечеством, эти силы, которые есть здесь только вплоть до седьмого года жизни, то были люди в первой после-Атлантической эпохе ясновидящими. Да, это была Золотая временная эпоха (Zeitalter) в развитии человечества. Затем пришла некая другая временная эпоха, здесь в целом человечестве были действенны силы, расширенными над целой жизнью, которые иначе действенны только между седьмым и четырнадцатым годом жизни. Затем пришла третья временная эпоха, в которой были действенны силы, которые сегодня действуют между четырнадцатым и двадцать первым годом. И затем жили мы в некой эпохе, в которой были излиты силы над целой жизнью человечества, которые иначе действенны между двадцать первым и двадцать восьмым годом. Здесь приближаемся мы, однако, уже, так говорил Иисус из Назарета, к середине человеческой жизни, которая лежит в тридцатых годах, где для отдельного человека, силы юности прекращают восходить, где он начинает осуществлять нисхождение. Мы живем теперь в такой временной эпохе, которая соответствует двадцать восьмому вплоть до тридцать пятому году отдельного человека, где человек начинает нисхождение жизни. В то время как у отдельного человека другие силы еще есть здесь, которые позволяют ему жить дальше, то в целом человечестве нет ничего здесь. Это есть великая боль, что человечество должно стать старческим (greisenhaft), имеет свою жизнь позади себя, что оно стоит в возрасте между двадцать восьмым вплоть до тридцать пятого года жизни. Откуда приходят новые силы? Силы юности исчерпаны.
Неким таким способом говорил Иисус своей сводной матери о нисхождении для целой жизни, которую начинает развивающееся далее человечество, что некая несказанная боль выражалась в его словах, так что было видно, это было теперь как безнадежно, совсем безнадежно для человечества. Силы юности исчерпаны, человечество может теперь идти навстречу старческому возрасту. Отдельный человек, это знал он, ведет через то, что ему остается некий остаток сил, свою жизнь дальше между тридцать пятым годом жизни и смертью. Человечество, однако, не имело так нечто; в него должно было сперва нечто войти: то, что отдельной жизни некого человека является необходимым между двадцать восьмым вплоть до тридцать пятого года жизни. Макрокосмически должна была Земля быть просветлена силой, которой иначе человек должен был быть просветлен там, где он проделывает нисхождение жизни между двадцать восьмым и тридцать четвертым годом.
Что человечество, как таковое становится старым, это есть мысль, это есть ощущение, которую видят теперь в Акаша-Хронике и чувствуют во время рассказа Иисуса из Назарета. В то время как он так говорил матери, в то время, так сказать, как из его слов звучал смысл развития человечества, здесь знал он в некое мгновение, в котором как бы все, что было в его Самости (Selbst), перетекло в его слова, так что с ними из его собственного существа продолжалось дальше нечто, ибо его слова стали тем, что он сам был. Это был также момент, где теперь втекло в Душу сводной или воспитывающей матери то Душевное существо, которое жило в его телесной матери, которая умерла после исхождения Заратустра-Я в тело другого Иисуса-мальчика Земли и начиная с двенадцатого года жизни Иисуса жила в Духовных регионах. Она могла, начиная с теперь, про-одухотворить (durchgeistigen) эту Душу сводной матери, так что таковая жила с Душой телесной матери Натанического Иисуса-мальчика.
Иисус из Назарета, однако, так интенсивно соединил себя со словами, в которых он запечатлил всю свою боль о человечестве, что эта Самость была как исчезнувшей из жизненных оболочек и его жизненные оболочки теперь опять были так, как они были, как он был маленьким мальчиком, только про-питанные (durchtrдnkt) всем тем, что он пере-страдал начиная со своего двенадцатого года. Я Заратустры ушло прочь и в его трех оболочках жило только то, что осталось через мощь переживаний. В этих трех оболочках делал себя теперь действенным некий импульс: он гнал его по некому пути, который затем привел его к Ионанну Крестителю. Как в неком роде сновидения, который, однако, все-же опять не был никаким сновидением, но неким высшим сознанием, так шел он по пути и только три оболочки были здесь, про-одухотворенные и про-пульсированные (durchpulst) действиями переживаний, начиная с двенадцатого года. Я Заратустры ушло прочь. Три оболочки вели его так, что он едва воспринимал нечто из того, что было вокруг него. Он жил, прямо потому, что Я было прочь, совсем в просмотре судьбы людей, в том также, что нехватало человеку.
Как он так шел туда по пути к Ионанну Крестителю на Иордане, здесь встретились ему два Ессея, с которыми он часто вел разговоры. Так, как он был теперь, не распознал он обоих Ессеев, ибо его Я-самость (Ichheit) была как отрешенной. Они, однако, знали его. И поэтому заговорили они к нему: Куда идет твой путь, Иисус из Назарета? - То, что он им говорил, попробовал я одеть в слова. Он говорил слова так, что они не знали, откуда они приходили, они приходили из него и все-же не из него: Туда, куда Души вашего рода не желают взглянуть, где боль человечества может найти лучи позабытого Света.
Это были слова, как они приходили из него. И они не поняли его речь; они заметили теперь, что он их не распознал. И они говорили дальше: Иисус из Назарета, не узнаешь ты нас? - И теперь пришли еще более странные слова. Это было, как если он им говорил: Вы есть как заблудшие Ягнята, я, однако, был Пастыря Сын (Hirten Sohn), от которого вы убежали. Это есть давно уже, что вы в Мир от меня сбежали.
Ессеи не знали, что они должны о нем думать, ибо тем, что он так казалось говорил, приняли его глаза совсем особые отпечатки. Они были как взглядывающими наружу и все-же опять вовнутрь. Они были как глаза, в которые в своем выражении имели нечто, как от упрека для с ним разговаривающих Душ. Это были глаза, через которые излучалось это, как от мягкой Любви, но от такой Любви, которая для Ессеев становилась упреком, который приходил из ее собственной Души. Так примерно можно характеризовать то, что ощущали Ессеи, как они слушали его: Что есть вы за Души? Где есть ваш Мир? Почему облачаете вы себя в обманчивые оболочки? Почему горит в вашем Внутреннем некий огонь, что не разожжен в моем Отца Доме (Vaters Hause)?
И это оглушило как бы их Души при этих словах. И он говорил дальше: Вы имеете Искусителя Метку (Versuchers Mal) на вас, который встретил вас в вашем бегстве. Он сделал своим огнем вашу шерсть блеской (gleiЯend). Волосы вашей шерсти колят мой Взгляд. Вы заблудшие Ягнята! Он пропитал ваши Души высокомерием.
Как он выговорил слова: Блеской стала ваша шерсть, волосы этой шерсти колят мой Взгляд - здесь взял один из Ессеев слово и сказал: Не указали ли мы Искусителю на Двери? Он не имеет никакой части более у нас. - Так как это Ессеи говорили, сказал Иисус дальше: Вполне указали вы ему Двери, все-же он бежал туда и пришел к другим людям. Так нападает он на них со всех сторон. Вы не возвышаете себя, если вы других унижаете. Вам кажется все-же только, как если вы себя возвышаете, потому что вы другим позволяете быть уменьшенными! Вы остаетесь так высоко как вы есть, и только потому что вы других делаете меньшими, так кажетесь вы себе великими.
Иисус из Назарета говорил так, что это могли заметить Ессеи. И так как он это говорил, было это так удручающе для Ессеев, что они более не могли смотреть. Их глаза затемнились и Иисус из Назарета был как из их глаз исчезнувшим. Затем, однако, как он исчез, здесь увидели они как издалека его Лицо, но увеличенном в великанское, как некую фата-моргана (Fata Morgana) перед собой, далеко, далеко прочь и как из этой фата-моргана говоря, приходили сюда слова, нечто, что они ощущали как: Тщетно есть ваше стремление, потому что пусто ваше сердце, которое вы наполнили Духом, который гордость в оболочках смирения обманчиво скрывает.
Затем исчезла также эта фата-моргана и они остались удрученными и пораженными. Как они опять могли смотреть, видели они, что он уже прошел дальше некий участок пути, в то время, как они видели Лицо. И они не могли ничего делать, как иметь сознание, что он уже некий участок пути прошел дальше. Удрученно пошли они дальше в свой приют Ессеев, и они не рассказывали никогда нечто из того, что они пережили, но молчали об этом все время своей жизни. Они стали через это, все-таки, самыми углубленными в Душе среди своих со-братьев, но они молчали и стали во всем молчаливыми братьями, которые ничего не говорили, кроме того, что было необходимо для повседневного понимания. Их братья не знали, почему изменилась их сущность. Вплоть до своей смерти не предали они ничего из того, что они вняли. Они со-пережили, отсюда, совсем особенным способом то, что произошло как Мистерия Голгофы. Но для других было это, что они пережили, как невоспринимаемо.
Как Иисус некое время пути прошел дальше, здесь встретил он некого человека, который в своей Душе был глубоко отчаявшимся. Но, как сказано, как отрешенным был Иисус для Земных взаимосвязей, так что ему непонятно было, что нечто, как некий человек подходило к нему. Тем более так глубоким делала его сущность впечатление на этого человека, который в своей Душе был так отчаявшимся, что он производил впечатление самого всеглубочайшего страдания. Мощное впечатление, которое это Душа имела во взгляде Иисуса из Назарета, как он сюда пришел, разомкнуло Иисусу из Назарета слова, которые примерно так могут быть говорены: К чему твоя Душа привела свой путь? Я видел тебя прежде многих тысяч лет; тогда был ты другим!
Все это слушал этот отчаявшийся человек, как говоримым из явленности Иисуса из Назарета, которая именно подходила. Через эти слова, почувствовал себя Отчаявшийся сказать следующее. С одной стороны чувствовал он потребность своей Души чтобы высказаться, с другой стороны, чтобы найти ответ самой своей судьбы: Я донес это в своей жизни до высоких званий (Wьrden). Я учился всегда; через свое выученное восходил я среди своих со-людей (Mitmenschen) ко все более и более высоким званиям. Каждое звание делало меня более гордым и часто говорил я себе: Что есть ты все-же за редкий человек, так блестяще возвышающийся над тебя окружающими людьми (ьber deine Nebenmenschen)! Я чувствовал ценность своей Души, которая должна была быть большей ценности, чем Души других людей. Мое высокомерие восходило при каждом новом звании. Здесь имел я однажды некое сновидение. Ах, что было это за ужасное сновидение! Не только, что я сновидел, но тем, что я сновидел, была моя Душа исполнена чувством стыда. Ибо я стыдился, чтобы так нечто сновидеть. Я был в своей жизни так горд! И теперь сновижу я так нечто, что я никогда мог бы сновидеть, и это казалось мне в сновидении хорошим. Я сновидел, что я ставил себе один вопрос: Кто сделал меня великим? И здесь встала одна сущность передо мной, которая сказала: Я сделал тебя великим, я возвысил тебя, все-же за это есть ты мой! - Это было, что я чувствовал как глубочайший позор, что я теперь получил откровение, что я якобы не был некой Душой, которая была избранной, которая взошла через собственную силу; некое другое существо возвысило меня. В сновидении обратился я в бегство. Я, как я пробудился, действительно обратился в бегство, оставил все свои звания. Я не знал, что я искал и так странствую я, убегая от себя и от того, что достиг, уже долго по Миру, стыдясь всего того, что я однажды в высокомерии мыслил.