Штерн Борис Гедальевич. Бесы, или В погоне за бессмертием

Борис Штерн
Бесы, или В погоне за бессмертием

* * *

   В своей далекой юности (когда в результате природного катаклизма от внезапной анемии продольных мышц захлопнулись створки галактики Устричного Архипелага) Бел Амор оказался без средств к существованию и стал самым бесталанным существом из всех тамошних бесталанных. В этом свернутом подпространстве он испытал сильное потрясение, обнаружив у себя отсутствие всяких талантов — если отсутствие вообще можно обнаружить. Обычно он лежал на раскладушке в своей комнатушке и от нечего делать рифмовал названия окружавших его предметов: «комнатушки — кружки — раскладушки — девушки…» и т. д. Слово «девушки» в этом рифмованном ряду было весьма сомнительно, — но с девушками Бел Амору так не везло, что уж эту погрешность можно ему простить.
   Купил чернил, каждое стихотворение записывал каллиграфическим почерком на отдельной странице, заглавные буквы украшал вензелями, страницы подшивал в канцелярскую папку. Так потихоньку создавался поэтический цикл под общим названием «Створки Устрицы, или Свернутое Подпространство». В самом названии был подтекст. Лирические строки сменялись там горькой иронией, философские размышления сочетались с бытописательством, а внешняя занимательность сюжета прикрывала глубину второго плана.
   Все как у людей.
   Попробовал поступить в Литературную Штудию и с душевным волнением представил на творческий конкурс свою канцелярскую папку. Ответ Специалистов был единодушным: ритм соблюден, концы зарифмованы (хотя почему «раскладушки — девушки»?!), содержание присутствует, таланта не наблюдается. Бел Амору было рекомендовано проявлять способности и специализироваться в какой-нибудь другой профессии.
   Бел Амор не сдавался. Нужно было срочно нарабатывать социальный статус и продолжать Подавать Надежды, иначе ему грозила высылка в Бесталанные Кварталы. Он начал веером рассылать стихи по редакциям, но рукописи или пропадали, или же возвращались с краткими рецензиями: «Не то», «Не пойдет», «Нуждается в доработке».
   Или совсем уже загадочное:
   «Я очень устал, завтра ухожу в отпуск».
   Бел Амор ничего не понимал. Ему не с кем было поговорить, некому было поплакаться в жилетку.
   Однажды его канцелярская папка случайно попала к одной старой ученой ведьме в синих чулках. Старушка была специалистом в Героическом Эпосе Первых Талантов и, значит, разбиралась в поэзии. Настоящий шерстяной синий чулок. За свою долгую жизнь старушка перечитала столько всякого текста, что у нее выработалась привычка читать между строк, и поэтому ей все время что-то мерещилось. Она одна сжалилась над Бел Амором и назначила ему аудиенцию. Наверно, ей тоже не с кем было поговорить.
   — Зачем вы пишете стихи? — сходу спросила она.
   Бел Амор не был искушен в ответах на подобного рода вопросы. Он еще не знал, что эти вопросы задаются только для того, чтобы самому же на них отвечать.
   — Хорошо, поставлю вопрос иначе, — обрадовалась Ученая Ведьма. — Чего вы вообще хотите достичь?
   (Вопрос все из той же оперы.)
   — В жизни? — уточнил Бел Амор.
   — Да, конечно.
   «Чего же он хочет в жизни?» — задумался Бел Амор о себе в третьем лице, но, кроме «раскладушек — девушек», опять не нашел достойного ответа.
   — Значит, вы не знаете, чего хотите! — с восторгом заключила Ученая Ведьма. — Тогда отвечу за вас. Вы, как и все, хотите стать бессмертным, но с таким отношением к делу у вас ничего в жизни не получится. Поживете и исчезнете! Искусство должно быть здоровым и светлым, а у вас жизнь напоминает помойную яму. Конечно, так оно и есть, но все об этом и без вас знают. У вас извращенный вкус, и вы извратите вкус у читающей публики. Вы вульгарны настолько, что не стесняетесь даже таких выражений… Вот, я отметила на восьмой странице, цитирую:
   Поцелуйте в задницу ту,
   Которая скачет на белом коне,
   Богиню Целомудрия…
   Ученая Ведьма с торжествующей гадливостью уставилась на Бел Амора. Фу! Вот те на! Это ж надо такое!
   Бел Амор был ошеломлен. Где бабушка обнаружила эту штуковину?! Неужто в текст вкралась такая грубая очепятка?!
   Он открыл папку и отыскал на восьмой странице цитируемую строку. Прочитал и вздохнул с облегчением.
   — Мадам, — сказал Бел Амор, — зачем вы рассуждаете о светлом будущем и о вульгарных поэтах, когда задницы мерещатся вам даже там, где их нет и быть не может! Здесь четко и ясно написано: «Поцелуйте всадницу, ту, которая скачет на белом коне, Богиню Целомудрия…» Вам почудилось! Убедитесь сами, «задница» здесь ни в какой контекст не лезет, — строфой ниже героиня, которая скачет на белом коне, подставляет своему возлюбленному для поцелуя свою щечку, а никак не…
   Старая карга в синих чулках влепила Бел Амору пощечину, схватила за ухо и потащила к двери. Бел Амор не сопротивлялся. Он понял, что все редакторы с рецензентами не равнодушны и не завистливы, о нет! Просто, они читают между строк, а там, как известно, ничего не написано.
   (Уже потом, через много лет, Бел Амор научился отвечать па подобные вопросы. Когда его спрашивали «зачем?», «почему?» да «как?», он отсылал всех на восьмую страницу «целовать всадницу».)
   После посещения Литературной Ведьмы Бел Амор бросил писать стихи, а канцелярскую папку сжег, сильно надымив в комнате. Совсем опустился, перестал выходить на улицу.
   Соседи тут же донесли на него, они не могли терпеть в своем доме бесталанного (а попросту, «беса»), от него могли заразиться. Все признаки налицо… Чем он занимается? Какие-то концы рифмует… А недавно из окна дым валил…
   Вызвали ишаков из «Интеллектуального Шмона», и те увели Бел Амора на переосвидетельствование.
   Язык можно сломать: пе-ре-о-сви-де-тель-ство-ва-ни-е…
   Такое длинное и неприятное слово, как и сама процедура.
   Снимание всех одежд. Саморазоблачение. Снимайте, снимайте, стесняться некого. Измерение головы колючим кривым циркулем. Измерение остальных параметров. Анализ крови.
   Другие анализы. Потом беседа с добродушным квартальным ишаком со знаками отличия на мундире.
   — Как думаете жить дальше? — спрашивал Добрый Ишак. — Еще не все в жизни потеряно, вы такой молодой. Предлагаю вам почетный выход. Лотерейный Центр собирается осуществить широкую программу помощи бесталанным, но для этого нужно знать, как они живут, чем дышат… Ну, вы меня понимаете? В вашем положении это кое-что…
   — Вы предлагаете мне стать стукачом? — уточнил Бел Амор.
   — Зачем так грубо?.. Сотрудником.
   Но Бел Амор уже потерял всякую фантазию. Он не хотел «кое-чего», он не хотел быть Сотрудником. Он уже вообще ничего не хотел. Так из Подающих Надежды он угодил в бесы. Ему сделали бронебойные прививки и под охраной двух ишаков отправили в Свернутое Подпространство, в бесталанный квартал.
   Его новое жилье не шло ни в какое сравнение с прежней комнатушкой — это был какой-то чулан без окоп, похожий на консервную банку из-под сардин; а его соседом оказался глухонемой бес с остановившимся каменным взглядом сфинкса и с длинным самодельным ножом на пружине (чик — лезвие вылетает; чик — исчезает). Что еще?.. Один стул, две раскладушки и тусклая лампа в металлической клетке-в неволе эти лампы быстро перегорают, и приходится торчать в темноте, пока в конце декады не отоварят талон на бытовые приборы.
   Бел Амор пожил там и вскоре, чтобы всю жизнь не сводить концы с концами, решил свести счеты с жизнью. Ему надоела эта тоскливая особа. Что за жизнь в консервной банке?
   Тогда он еще не был Бессмертным и мог позволить себе такую роскошь — свести счеты. Хотелось, чтобы все произошло быстро и без мучений. Лежал на раскладушке, разглядывал лампу в клетке, выбирал безболезненный способ. Из коридора несло засорившимся клозетом. Глухонемой сосед сидел на стуле, тоже молчал, но многозначительно поигрывал ножом: «чик, чик, чик…» Бел Амор взглянул на себя со стороны взглядом этого застывшего сфинкса — вполне созревший труп.
   Можно было не сомневаться: Бел Амора зарежут раньше, чем он решится покончить с собой.
   Бел Амор смирился и стал осваиваться. Даже сумел сочинить стишок и вывесил его в коридоре:

 
На свете нет преступней акции,
Чем засорение канализации.
 

   «Прежде чем зарежут, пусть хотя бы не воняют», — решил Бел Амор.
   Глухой сосед очень удивился, когда узнал, что Бел Амор умеет рифмовать концы.
   «Еще!» — жестом потребовал он.
   Бел Амор поднапрягся, припомнил свои былые стихотворные подвиги и нацарапал:

 
К лепесточку лепесток,
Получается цветок.
Хочешь мни,
А хочешь рви,
Не увидишь ты крови.
Им не больно, не обидно,
Запах есть,
А слез не видно.
 

   Сосед был приятно поражен. Он так подобрел к Бел Амору, что спрятал свой нож. Зловещее «чик-чик» прекратилось, и Бел Амор решил привыкать жить. Разве можно жить в консервной банке? Можно. Организмы везде живут. Каждое утро они с соседом отправлялись в длиннющую очередь на Биржу Бесталанных, где получали талоны на скудное питание и глупые зрелища.
   Свободные Пространства, где проживали счастливые обладатели удостоверенных талантов, бесам запрещалось посещать. Вскоре у Бел Амора в очереди завелись знакомые, такие же серые и обиженные Богом личности. Он стал здесь вполне своим. Ему объяснили по секрету, что его сосед уже прирезал нескольких стукачей, и что самые отпетые бесы уважительно называют его за глаза Глухим Чертом, и что этот Черт еще покажет всему Подпространству глухонемыми своими знаками что-то одному ему известное.
   Однажды Бел Амора разбудил скрип двери. Он сел на раскладушке. Свет из коридора проник в консервную банку.
   Наверное, приближалось утро, потому что Глухой Черт, не разбудив Бел Амора, уже отправился занимать очередь на бесталанную Биржу. В консервную банку вошел незнакомец с толстым портфелем.
   — Перепись, — сказал незнакомец, без приглашения уселся на стул, примял висевший на спинке пиджачок Бел Амора и вытащил из портфеля какую-то анкету. Потом добавил: — Населения.
   Бел Амор не знал, чем эта перепись может ему угрожать, но почувствовал опасность.
   — Нет, не был, не состоял, — отвечал Бел Амор.
   «Почему он не спрашивает: а жил ли?.. Не жил».
   Утро наступало. Очень хотелось жрать. Вопросы, наконец-то, закончились.
   «Безобидная анкетка, — решил Бел Амор. — Значит, не в переписи дело, не за этим явился. За чем же?»
   Пауза затянулась.
   Бел Амор догадывался, кто перед ним. Служители Интеллектуального Шмона (но, понятно, не уличные ишаки) носят в левой руке толстые портфели и потому всегда скособочены на левый бок.
   Молчание становилось неприличным. Чего ему надо?
   — Я бы на вашем месте в такой квартире не жил, — наконец нарушил тишину Переписчик Населения.
   — Выбора нет.
   — Почему же? Вам предлагалась альтернатива. Мы сожалеем, что такой молодой и подававший надежды организм попал в компанию к бесам. Мы хотим вам помочь. В том случае, конечно, если вы поможете нам. Помнится, вы рассылали свои стихотворения по редакциям. Мы их читали. Там были неплохие. Вот, например… Впрочем, забыл. А не ваше ли это сочинение в коридоре: «На свете нет преступней акции, чем засорение канализации»?
   — Это мои стихи, — признался Бел Амор.
   — Вот видите! — обрадовался мнимый Переписчик Населения, почувствовав у Бел Амора слабинку. — Дайте-ка мне свои рукописи, они будут опубликованы.
   Переписчик с готовностью раскрыл пасть портфеля.
   — Я их сжег.
   — Сожгли?!. Отлично! Это Поступок! А еще говорите, что у вас нет талантов. Кстати, пепла, случайно, не осталось?
   — Какого пепла?
   — От сожженных стихов.
   — Зачем вам стихотворный пепел? — удивился Бел Амор.
   — Затем, что в нашей Организации можно по пеплу восстановить текст. У нас ничего не пропадает.
   — Плохих поэтов, как собак нерезаных, — ухмыльнулся Бел Амор. — И незачем по пеплу восстанавливать. А вот если вам нужен стукач, то я могу посоветоваться в бесталанном квартале, и бесы выдвинут свою кандидатуру. Есть подходящий бес — глухой и немой одновременно. Как живут, чем дышат — подслушает и доложит.
   Стало ясно, что разговаривать больше не о чем.
   Мнимый переписчик населения извинился за примятый пиджачок.
   Раскланялись.
   Бел Амор принес из коридора кружку с кипятком. Половину кипятка выпил, второй половиной побрился и принялся надевать помятый пиджачок. Вполне еще приличный пиджачок, хотя и бывший до Бел Амора в употреблении. Проверить: нет ли чего в карманах?.. Вчера было пусто… Сегодня… тоже… ничего не появилось.
   Вдруг в боковом кармане Бел Амор нащупал дыру — если дыру вообще можно нащупать. Он вспомнил, что недавно потерял (или украли?) талоны. Той ночью от голода он не мог заснуть. Не в эту ли дыру провалились талоны?.. Если они там, то Бел Амора ожидают сегодня двойные удовольствия — двойная кормежка, а может быть, даже целый час в гостях у казенной дамы, у которой он состоит на обслуживании. Она, шельма, всегда норовит побыстрее…
   Бел Амор надорвал подкладку и по локоть влез в утробу пиджака.
   Производя обыск за подкладкой своего пиджака, молоденький Бел Амор, конечно, не предполагал, что этому пиджаку уготовано войти в Историю и висеть с вывернутым карманом в разных музеях Устричного Архипелага. Не было ни озарения, ни предчувствия, когда он лез за подкладку, — лишь было одно скромное желание найти старые талоны.
   О, радость!..
   Пальцы нащупали скомканную бумажку…
   Так и есть, талон! Если нашелся один, могут найтись и остальные.
   Но за подкладкой ничего больше не было — кроме одинокой пуговицы. Что ж, и пуговица в хозяйстве пригодится.
   Бел Амор зажал талон в кулаке и заспешил в очередь к Бесталанной Бирже. Очередь закручивалась в спираль по длинному кварталу. Стой себе в свое удовольствие, спешить все равно некуда. Очередь, каких много. Анекдоты, сплетни, новости, скоротечные драки, вдумчивая рукопашная игра под названием «охламончик». Глухой Черт где-то здесь занял очередь и ожидает Бел Амора. Конечно, Глухой Черт мог бы взять талоны безо всякой очереди, но это уже моветон — у Глухого Черта железные и справедливые принципы: «стукачей — резать, без очереди — не лезть».
   — Эй, поэт, иди сюда! Тут твой дружок!
   Глухой Черт стоял особняком, никому не мешал и читал вчерашнюю газетку «вверх ногами» — ему так было удобней читать.
   «Найти талон — большая удача, — жестом объяснил Глухой Черт, глянув на счастливую рожу Бел Амора. — Талон на что?»
   — Еще не знаю, — ответил Бел Амор и объяснил в рифму, чтобы сделать другу приятное:
   Растягиваю удовольствие
   В предвкушении продовольствия.
   Глухой Черт читал по губам. Его каменное лицо медленно растянулось в улыбке. Бесы в очереди насторожились — кажется, наклюнулось развлечение. Какой-то разговорчивый Старый Бес тут же вспомнил, как он нашел когда-то целый библиотечный талон. Правда, он плохо умеет читать, зато целую неделю провел в «тепле и светле». Случайно вылетевшая из старика рифма привела очередь в чрезвычайное оживление: кругом поэты! куда ни плюнь — попадешь в поэта! Все разом заговорили, и ничего нельзя было разобрать. Каждый вспоминал, как он когда-то…
   Чудесно день начинался.
   — Что бы там могло быть? — тянул время Бел Амор, не разжимая кулак.
   «А что бы ты хотел заиметь?» — молча спросил Глухой Черт.
   Это был вопрос из разряда «поцелуйте всадницу», но Бел Амор еще не был Бессмертным и еще не умел на них отвечать.
   — А я бы — до бабы! — отвечал за Бел Амора еще один рифмоплет из очереди.
   — Не томи, показывай!
   Бел Амор разжал кулак. На ладони лежала смятая зеленая бумажка.
   Талон развернули.
   Это был не талон, а лотерейный билет.
   Всего лишь старый лотерейный билет. Зеленый — значит, прошлогодний лотерейный билет. В этом году они розовые.
   Лотерейный билет — всего лишь. Просроченный прошлогодний билет.
   — Нет, еще не просроченный! — засуетился кто-то. — Гляди, что написано: «Выдача выигрышей производится до 15-го линюля Очередного Года. Сегодня — пятнадцатое. А год какой? Какой год, кто помнит?.. Позапрошлый был Последующий, прошлый — Текущий, а сейчас какой?.. Очередной! Значит, сегодня истекает последний день!
   Так чудесно день начинался и так плохо продолжился — уже истекает.
   На физиономию Бел Амора пытались не смотреть. Физиономия была такая, что никто не посмел зубоскалить, — тем более, рядом приглядывался Глухой Черт: не обижает ли кто дружка?..
   Воротили сочувственные рыла. Всем известно: бесы в лотерею не выигрывают; на то они и бесы. Ну, возможно, сойдется серия, и бес выиграет талон на обед в ресторации.
   Ну, выиграет, но какой же бес станет мотаться за этим обедом в ресторацию к Ядру Системы? Тем более, сегодня истекает последний день.
   Лишь Глухой Черт не терял надежды. Он свернул газетку и вытащил свой знаменитый нож. Его знаки означали: «Сейчас проверим. Иди за мной».
   Бел Амор с неохотой поплелся за своим опасным другом.
   За ними увязались старый бес-библиотекарь и прочие сочувствующие. Глухой Черт, нарушая все свои железные принципы, полез к окошку Биржи без очереди. Никто не осмелился возражать, а самые отпетые бесы восприняли это как должное.
   В биржевом окошке сидел очкастый организм с талантом младшего экономиста — кассир, то есть. Это удостоверял медный значок на лацкане. Видел-то он хорошо, а очки с простыми стекляшками носил из форса и для пущей важности протирал их перед бесами.
   — Почему без очереди-шмочереди? — строго спросил кассир (он виртуозно говорил в рифму). — Да сколько вас ТУТ, мать вашу ТРУТ?
   Ему объяснили: хотим проверить лотерейный билет. Глухой Черт поигрывал ножом: чик-чик-чик…
   — Лотерея-блатерея… — забормотал кассир и швырнул друзьям пачку прошлогодних лотерейных таблиц. — Следующий-заведующий!
   Глухой Черт повел пальцем по строкам. Ему мешали, толкали в спину. Он защелкнул лезвие ножа и опять потащил палец от серии с номером к столбцу выигрышей:
   Серия, номер….выигрыш
   У Бел Амора появилось предчувствие. Он на себя прикрикнул: и не надейся! Глухой Черт в третий раз провел пальцем по строчке и замычал. На его языке это мычанье означало высшую степень потрясения.
   — Ты что-то выиграл! — объяснили Бел Амору.
   За Глухого Черта стали читать другие:
   — Серия… Серия… Сошлась серия… Считай, обед в ресторации выигран! Номер… Номер… Сошелся номер!.. — Дрожащий палец метнулся к столбцу выигрышей. — Талант штаханиста-профессионала!.. Нет, мимо…
   — Не умеешь! Дай мне… Серия, номер… Талант коми… комирсанта… Мимо.
   Очередь напирала. Бел Амор глотал слюну. Глухой Черт в глубокой задумчивости чистил ногти ножом. Кто-то разглядывал билет на просвет. Кассир сдвинул очки па лоб и высунулся из окошка:
   — Что, фальшивый? — с надеждой спросил он.
   — Сам ты…
   — Дай мне! — потребовал кассир.
   Ему с неохотой отдали таблицу. Кассир повел пальцем по строке. Он не поверил своему пальцу и строго на него посмотрел. Указательный палец — инструмент для кассира. Как напильник для слесаря. Инструмент подводить не должен. На указательный палец поплевывают, им считают, пересчитывают, подписывают ведомости, ковыряют в носу. Иногда указательным пальцем показывают на непонравившегося беса, и того уводит патрульный ишак.
   Кассир провел пальцем еще раз. Затем сверил дату на таблице и на лотерейном билете.
   — Идентично… — пробормотал кассир.
   Он начал протирать стекла очков. Его глаза выражали обычную зависть. Простенькое, несложное чувство, но кассир не сумел его спрятать, — а на бесах зависть лучше не показывать.
   — Да в чем дело?! — возбужденно заорали бесы.
   — Надо же… — Кассир уже забыл рифмовать слова и заговорил нормальным языком. — Тут с таким трудом развиваешь способности, а этому все сразу привалило…
   Он вышвырнул таблицы в окошко. Старик-грамотей поймал их и с воодушевлением принялся читать:
   — Серия такая-то!.. Номер такой-то!.. Выигрыш…
   Голос его дрогнул.
   — ТАЛАНТ ПОЭТА! — сказал старик.
   Над Биржей Бесталанных пролетел тихий ангел.
   Бел Амора бросило в жар и тут же в холод, от подобного перепада температур даже камни дают трещину. В глазах поплыли большие серые пузыри, — будто в душе вздохнула большая серая рыба. Бел Амор начал заваливаться на бок и чуть не разбил голову о чугунную решетку Биржи, но его поддержали друзья.
   Сразу множество друзей. Каждому хотелось поучаствовать в судьбе Бел Амора, прикоснуться к нему. Такой, как все, и один из нас! Немудрено и умереть от радости! Постелили на заплеванную паперть (до Эпохи Талантов на Бирже Бесталанных размещался обыкновенный Храм Божий) чью-то сердобольную курточку, уложили на нее Бел Амора…
   Не пожалели, значит, курточку.
   — Что, умер? — с надеждой высунулся кассир. Но ответа не дождался. — Умер-шмумер, лишь бы был здоров!
   Кто-то в очереди уже строил далеко идущие планы. Поэтлауреат из нашего Бесталанного Квартала! Он привлечет внимание Лотерейного Центра к существующему положению вещей.
   — Кому там не нравится существующее положение вещей? — пресек крамолу кассир. — Тебе, лохматый?
   — Да он же глухонемой! — оправдали бесы Глухого черта, который опять от всего отрешился.
   — Тем более! Гляди мне! Обр-радовались!.. Внимание, читаю: «Лотерейный билет с крупным выигрышем должен быть доставлен лично владельцем по адрчсу: „Ядро Системы, третья планета, Лотерейный Центр“. Хотел бы я посмотреть на того, кто за полдня сумеет смотаться к Ядру!
   — Не понял…
   — Понял — не дурак, а дурак — не понял.
   — Не может такого быть! Наверно, можно отправить почтой… Заказным ценным письмом!
   — Кто умеет читать?
   — Я умею читать.
   — На, читай: «До-ста-вить лич-но вла-дель-цем». Точка. Где здесь слово «почта»? — Кассир протер очки. — Никаких ценных писем! Тут этого не написано, но подразумевается. Осталось полдня. Для полета к Ядру необходимы: спецразрешение-шмецразрешение, паспорт-шмаспорт, два поручительства-шморучительства, прививки-шмививки… Волокита-шмолокита ровно на две недели. Хотел бы я посмотреть на того, кто сможет за полдня добраться к Ядру! Да и кто его повезет без таланта?.. Сегодня какой день? Пятница? Читаю стихи, сам сочинил: «Пусть в ПЯТНИЦУ приклеит билет на ЗАДНИЦУ». Га-га-га-га… Лотерейные билеты нужно проверять вовремя. Впрочем, выход есть…
   — Какой?
   — Я могу рискнуть. Вместо него.
   Бесы не поняли.
   — Обмен! Так уж и быть: махнусь с ним талантами, — начал объяснять кассир. — Кассиром будет! Всю жизнь при талонах! Ну какой из него поэт? Где ему такой талант выдержать? Очухался, что ли? Знаешь, какой поэтический ген зловредный? От одного укола на тот свет отправишься!
   Хорошо, что Бел Амор зашевелился и подал голос. Могли и без него решить.
   — От укола еще никто не умирал, — прохрипел он. — Поэтический ген никому не противопоказан.
   Бесы опять туго задумались.
   — Эй, очкастый! Выдай ему талоны на декаду вперед! Он проедет за них до Ядра Системы, — придумал кто-то.
   Но кричавший тут же осознал свою глупость.
   — За декадные талоны прокатишься разве что в подземке по кругу.
   — Вот что, ребята! Пусть каждый отдаст Бел Амору свои талоны за всю декаду. Ничего, поголодаем, зато у нас будет свой поэт! А если зазнается — голову свернем! Понял?.. Нет, ты скажи: понял?
   — Понял, — отвечал Бел Амор.
   — Становись в очередь, получай талоны!
   Бесы плохо и медленно соображают. Проявить солидарность с собратом — это была новая и сильная мысль, но бесам требовалось время, чтобы ее переварить. Они могли бы варить эту мысль еще полдня, но кассир сам неосторожно ускорил дело.
   — А это видели? — спросил он и показал неприличный жест.
   Бесы угрожающе притихли. Язык жестов — куда понятней.
   Все бесталанные очереди имеют с кассирами свои счеты.
   Кассиров не очень-то любят… То уйдет куда-то, стоишь битый час под форточкой, ожидаешь. То обжулит, срежет четверть талона и жизненных благ, соответственно получаешь меньше на четверть. То всучит вместо талонов никому не нужный лотерейный билет… Впрочем, уже не знаешь, что лучше…
   Кассир почувствовал эту всеобщую любовь к себе. Он успел захлопнуть железную форточку, но с улицы прилетел здоровенный булыжник (как и везде во Вселенной — оружие угнетенных) и вышиб форточку вместе с рамой вглубь Бесталанной Биржи.
   «В чем тут дело, почему бунты время от времени вспыхивают, несмотря на то, что ишаки круглосуточно патрулируют? — меланхолично размышлял кассир, когда с него срывали значок экономиста и выворачивали карманы в поисках удостоверения. — В чем тут дело? Невозможно понять этих темных и генетически бесперспективных бесов. От бесталанных одни болезни, безволие и слабость ума. Нельзя держать это бездельное стадо в узких кварталах Подпространства. Запомнить глухонемого подстрекателя, вести себя так, чтобы не стать жертвой».
   Бел Амора в это время снаряжали в дорогу. К пиджаку прикрепили значок кассира, в карман засунули удостоверение кассира. Часы кассира. Вручили громадный портфель кассира, набитый талонами. Бел Амор сразу окривел на левый бок и сделался подозрительно похожим на ишака. Бесы даже засомневались — получит талант, и с концами! Но выбора у них не было.
   Грамотный старец размахивал руками перед носом Бел Амора, благословлял, что ли?
   — Дуй, на тебя одна надежда!
   Кассира и взятых в плен биржевых ишаков повязали и усадили на паперти. Глухой Черт отвлекся от чтения газетки, показал пальцем на пленных и провел ребром ладони по горлу: