Штейн Борис. Военно-эротический роман и другие истории

   – Это нужно?
   Мартын подтвердил:
   – Да, нужно.
   И Лиза спокойно разрешила:
   – Целуй.
   Они поженились за два месяца до окончания своих учебных заведений.
   Первая брачная ночь явилась для обоих первым опытом сексуальной близости. Это происходило в Лизиной квартире. Ее мама ушла ночевать к сестре, оставив молодых наедине.
   Мартын забрался в постель и, волнуясь, ждал свою первую женщину. Она скоро пришла, легла рядом. На ней была кружевная комбинация и бюстгальтер. Мартын никогда прежде не видел женщин в белье. Он обнял молодую жену, прижался к ней всем телом. Подумав, Лиза тоже обняла Мартына. Мартын схватил рукой свой горячий набухший член, им овладели сразу два чувства: отчаяние и стыд. Отчаяние – оттого, что вдруг оказалось: если он не воткнется немедленно в женщину, произойдет взрыв. Взорвется сам молодожен. Стыд оттого, что нужно было что-то непотребное делать с Лизой: снимать с нее трусы, раздвигать ноги… Но трусов на умной Лизе, к счастью, не оказалось, ноги она без паники раздвинула сама.
   Нельзя сказать, что Мартыну было приятно. Проникнув в щель, он почувствовал неудобство и боль, и, лишь, когда семя толчками ушло из члена, наступило облегчение.
   Лиза безмолвствовала. Когда Мартын лежал на ней, она его не обнимала, позволяя свершаться предписанному природой. Потом спокойно сказала:
   – Надо сходить в ванную. Сначала я.
   Сходила.
   Сходил и Мартын. Вымыл свое обмякшее хозяйство, вернулся, лег рядом с женой. Что-то подсказывало, что теперь ее необходимо приласкать. Погладил по плечу, коснулся груди в вырезе комбинации, поцеловал в щечку. Она не возражала, но и не проявила ответного движения. И Мартын уснул спокойным сном. В шесть вскочил по сигналу внутреннего будильника, попил воды из графина и отправился в училище. Лиза спала. Лицо ее было спокойным и серьезным.
   В Балтийске, куда попал служить Мартын, Лиза нашла работу в школе. Она была хорошей учительницей, спокойной, рассудительной и добросовестной. Времени у нее всегда было в обрез. Подготовка к урокам, проверка диктантов и сочинений, да еще курсы испанского языка, на которые она записалась, приводили к плотному графику ее вечерней жизни. Курсы были созданы при гарнизонном Доме офицеров. Некоторые офицеры поступили на них с расчетом на возможную командировку на Кубу. Лиза же – с неопределенной целью самосовершенствования. И на курсах этих, в общем, ненужных, училась, как всегда, примерно.
   С Мартыном виделась редко. Мартын служил на сторожевом корабле, Сторожевые корабли выходили в район боевой подготовки в пять утра во вторник и возвращались в двадцать три часа в пятницу. Примерно. Иногда на несколько часов позже. Так что на берегу офицерам случалось бывать нечасто. Но это ее не удручало.
   Посещения мужа входили в график ее жизни. Она спокойно раздевалась и лежала в постели неподвижно, пока Мартын входил в нее и разражался семенем. Сама она ни разу не испытывала что-нибудь похожее на экстаз. Как женщина образованная, где-то о чем-то, связанным с этим, читала, но стремления к этому не испытывала совсем.
   Мартын, в общем, был несколько разочарован прелестями супружеской жизни. За годы затянувшегося воздержания воображение наладилось рисовать картинки какого-то неясного блаженства, улета в недосягаемые сферы. На деле все оказалось проще и неинтересней. Но жить, служить и овладевать специальностью ему это не мешало. Как обстояло с этим вопросом у его флотских товарищей, Мартын не знал: у мужчин не принято болтать на эти темы. Однако извечное стремление к женщине не покидало оторванных от дома моряков – от командира до матроса. Однажды, когда корабль нес месячное боевое дежурство, в офицерской кают-компании показывали кино. Это был чехословацкий детектив с отважной контрразведчицей, молодой красоткой в чине капитана. И вот по ходу сюжета она оказалась на пляже, где исподволь вела наблюдение за каким-то типом. Но наблюдение-то вела, валяясь на песке в таком умопомрачительном бикини, который не закрывал в сущности ничего. Тут командир, человек для остальных офицеров недосягаемый, отделенный от них стеной субординации, вдруг скомандовал:
   – Стоп!
   Киномеханик остановил бабину. На экране застыло изображение голой по сути дела контрразведчицы. Народ в кают-компании замер. Не было в то время в нашей стране ни «Плейбоя», ни других подобных изданий, так что народ замер в изумлении, созерцая тело прекрасной чешской актрисы. И командир повел себя тогда незабываемо. Он сказал:
   – Старший лейтенант Зайцев, поднимитесь на мостик, подмените вахтенного офицера. Пусть спустится, тоже посмотрит.
   Проявил заботу.
   «Что-то есть в этом во всем, – думал смышленый человек Мартын Зайцев, – если даже командир проявил заботу о вахтенном офицере». Но скоро корабль огласила команда «Боевая тревога! По местам стоять, с якоря сниматься!» И бесполезные мысли выдуло из головы морским ветром.
   Вскоре старательного Мартына повысили по службе, перевели со сторожевого корабля на эскадренный миноносец, и он возглавил артиллерийскую боевую часть на том самом эсминце «Озаренный», где проходил два года назад стажировку. Сменил своего наставника, ветерана нарезной артиллерии, переведенного в штаб дивизиона эскадренных миноносцев. Служба шла, и шла неплохо.
   Жене, несмотря на отсутствие ярких чувств, не изменял. Если и сходил на берег в других гаванях, то шел чаще всего в читальный зал местного Дома офицеров, где читал толстые журналы и просматривал подшивки «Морского сборника». Он был не чужд литературы и интересовался историей отечественного флота.
   Был у Мартына пример для подражания. Всеми уважаемый минер – командир БЧ-3 капитан-лейтенант Юрий Петрович Обозов. Жена Обозова жила в Ленинграде, и Юрий Петрович на берег вообще не сходил. Месяцами. И даже, за исключением отпусков, годами. Серьезный и правильный человек, он без жены не признавал никаких развлечений. Будь то кино, театр или, тем более, кафе-ресторан.
   За свою серьезность и старательность по службе Обозов пользовался всеобщим уважением. Командир называл его по имени-отчеству, а товарищи-сверстники – фамильярно-почтительно Петровичем. Ко всему прочему Петрович готовился к вступительным экзаменам в академии, чтобы, поступив, по крайней мере, три года не разлучаться с любимой женой. Академия находилась в Ленинграде.
   – Правильно, Петрович, – шутили друзья. – Береги боезапас.
   В Питере отстреляешься по полной программе. Обозов смущенно отмахивался и с новой силой погружался в учебники.
   В академию Обозов поступил. А вот «отстреляться по полной программе» – сорвалось. Обожаемая жена, как выяснилось, давно ему капитально изменила и, не поднимая шума, потихоньку зажила с новым мужем, далеким от морских скитаний. Новоиспеченный слушатель академии ей нужен был только для того, чтобы оформить развод. Обидно, конечно за Петровича, но и такое каютное затворничество – это тоже перебор.
 
   Мартын Зайцев сидел в комнате начальника караула и нерешительно поглядывал на телефон. Он сомневался: прямо сейчас позвонить Дзинтре или отложить удовольствие на двадцать минут, за которые он проверит караул и сделает соответствующую запись в журнале. Решил отложить. Сначала служба, а потом уж безмятежный разговор, которому не будут мешать мысли о невыполненных обязанностях. И Мартын отправился проверять караул.
 
   Слово «ало» произносится на всех языках одинаково. Это удобно. Особенно в том городе, в котором имеют равное хождение два языка, Скажем, латышский и русский. И если тот, кому звонят, обоими языками владеет. И, услышав отзыв на свое «ало», подключает нужный язык. Например, услышав «Здравствуй, Дзинтра, это Мартын», подключает не только нужный язык, но и нужную интонацию и говорит:
   – Здравствуй, Мартын, когда мы увидимся? Я уже соскучилась!
   Тепло и доверительно.
   Мартын представил себе девушку в домашней обстановке, почему-то в зеленом халате, желанную и доступную.
   «Что я тут делаю в тусклых стенах с «героикой в рамке», когда в получасе ходьбы отсюда…» – мелькнула шальная мысль. Мелькнула, не больше.
   – Я тоже соскучился по тебе, Дзинтра, но сегодня я не приду: Я в карауле. Здесь есть городской телефон, я тебе позвоню еще несколько раз… Когда ты ляжешь спать?
   – Я бы лучше легла спать с тобой, – сказала Дзинтра. Мартына кинуло в жар.
   – Не издевайся надо мной, милая Дзинтра. Я же на службе.
   – Мартын, – помолчав, спросила Дзинтра, – а если бы мы встретились, ты бы меня поцеловал?
   – Поцеловал бы, Дзинтра.
   – Крепко? Мартын тихо сказал:
   – Нежно.
   – Очень мило, – послышалось в ответ. – А я бы тебя – крепко.
   – И я бы – крепко.
   – А еще что бы ты сделал?
   – С тобой?
   – А с кем же? – рассмеялась Дзинтра. Мартын дышал в трубку и молча волновался.
   – Ты покраснел? – поинтересовалась Дзинтра.
   – С чего ты взяла?
   – Так, подумала. Рыжие вообще чуть что – краснеют.
   – Не дразнись! – бухнул Мартын.
   – Так что бы ты сделал? – не унималась коварная латышка.
   – Я бы развязал пояс твоего халата.
   – Халата? Какого халата?
   – Зеленого.
   – Почему зеленого?
   – Под цвет твоих глаз.
   – Ты очень милый. Но у меня нет зеленого халата.
   – Жаль.
   – А что другой халат ты бы развязывать не стал?
   Какое-то озорство овладело Мартыном. И он вместо прямого ответа вдруг спросил:
   – Честно сказать или соврать?
   На другом конце провода раздался смех.
   – Скажи честно.
   – Я бы снял с тебя любую тряпку, какого бы цвета она ни была.
   – Мартын, ты такой хороший, но зачем ты пошел сегодня в этот дурацкий караул?
   – Потому что я военный человек, Дзинтра, – грустно, но с достоинством сказал Мартын.
   – Я это заметила еще в кафе, – парировала остроумная девушка. Помолчав, продолжала: – Ну ладно, с халатом справились. А что бы ты потом стал делать?
   – В каком смысле? – задал Мартын довольно глупый вопрос.
   – В простом. Что бы ты стал снимать с меня после халата?
   Мартыну стало больно. Он просунул руку в штаны и заправил то, что рвалось вон из брюк, за пояс, схваченный тонким ремешком.
   – Ну, хватит, – мягко сказал он. – Я же на службе!
   – На своей дурацкой службе! – подхватила девушка. И участливо спросила:
   – Разобрало тебя?
   – Да уж, – честно признался Мартын.
   – Понимаешь, мы так мало знакомы, и у нас так мало общих интересов для разговора… А эротика это – общий интерес.
   – Эротика?
   – Да. То, о чем мы с тобой говорили – эротика. Ты что, Мартын, необразованный?
   – Я? Почему? У меня высшее образование.
   – Необразованный, необразованный, я чувствую. Но мы займемся твоим образованием, ведь так?
   – Так. Сейчас я прощаюсь. Тут дела у меня. Ближе к ночи позвоню.
   – Позвони, позвони, я спою тебе песенку. Сейчас прорепетирую, а когда ты позвонишь, – спою.
   Мартын положил трубку на рычаг и долго сидел, безвольно опустив руки и поматывая рыжей головой. Надо же: эротика!
   Он позвонил ей в двадцать три часа десять минут – после смены караула.
   – Как долго тебя не было, – упрекнула Дзинтра. – Голос ее был теплым и доверительным. – Я приготовила для тебя песенку. Вот послушай… Я только подтяну телефон к пианино и приспособлю трубку… Вот так. Тебе слышно?
   Голос ее удалился, ослаб, но Мартын сказал, что да, слышно.
   Она пела под собственный аккомпанемент латышскую песню. Слов Мартын, конечно, не понимал. Мелодия не произвела впечатления. Она была какой-то слишком правильной, «квадратной», без неожиданных отступлений, убеганий и возвращений, которыми изобиловала советская музыкальная эстрада. Но было трогательно уже то, что девушка поет в телефон специально для начальника караула Мартына Зайцева.
   Потом Дзинтра сказала, что это народная песня, латыши поют ее в семейном кругу и в застолье. Это было странно. В застолье? Такую «гладкую» песню, безо всякого озорства? Как по-разному у всех…
   Они поговорили об этом. Потом договорились, что в среду Мартын придет к Дзинтре в гости. На прощанье девушка поцеловала микрофон телефонной трубки. Мартын положил трубку на рычаг, стер с лица блаженную улыбку и вернул себе строгий облика начальника караула.

* * *

 
Ты прими мою голову, милая,
Положи на высокую грудь…
 

   Эскадренный миноносец «Озаренный» вышел из дока и приступил к береговой стадии ремонта. Мартын Зайцев принимал у заводской бригады согласование приборов управления стрельбой. Десятки сельсинов – небольших трехфазовых моторчиков – должны были быть выверены по единому нулю и по любому произвольно взятому направлению. Сельсины, сельсины, труженики артиллерийской автоматики! Любой их сбой грозил провалом будущих артстрельб. Мартын носился по кораблю, как угорелый. Он взлетал на КДП – командно-дальномерный пост, списывал показания приборов, потом скатывался по скобтрапу в вниз, проверял шкалы орудийных прицелов и спускался в ЦАП – центральный артиллерийский пост, который находился ниже ватерлинии. Однажды на палубе его перехватил рассыльный дежурного по кораблю.
 
   – Товарищ капитан-лейтенант! Старпом сказал, чтобы вы, когда освободитесь, прибыли в его каюту.
   Уважает Мартына начальство. Не «вызывает старпом», а «когда освободитесь»!
   Освободился Мартын перед самым обедом. В каюте старпома оказался гость – флагманский артиллерист Балтийского флота – крупный немолодой мужчина с погонами капитана первого ранга.
   – Товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться к старпому! – дисциплинированно начал Мартын.
   – Отставить! – Сказал флагарт. – это я вас вызывал. Садитесь, пожалуйста.
   Мартын сел на короткий диванчик.
   – Скажите, Мартын Сергеевич, до службы на «Озаренном» вы были знакомы с дивизионным артиллеристом?
   – Так точно! – отрапортовал Максим. Диварт – мой учитель. Я проходил у него стажировку здесь, на «Озаренном». – Чуть подумал и добавил: – это настоящий ас нарезной артиллерии.
   – Мамонт, – откликнулся флагарт. И этих мамонтов осталось совсем немного. А нарезная артиллерия пока еще преобладает на флоте. Вот и дивизионный ваш через три месяца уходит на пенсию.
   – Как на пенсию? – удивился Мартын. Он ощущал себя пробегающим первый этап интенсивной жизни и сослуживцев своих рассматривал, как товарищей по команде, азартно бегущих в одном направлении. И вдруг – на пенсию! Это что ж – такая короткая дистанция? Вслух сказал:
   – Он же молодой еще, диварт!
   – Сорок пять, – сказал флагманский артиллерист. – Он просто выглядит моложе.
   Мартын молчал. А «флажок» продолжал:
   – Вы капитан-лейтенант Зайцев, котируетесь на его место. Диварт вас рекомендует. Аттестации по службе у вас тоже положительные. Вы скажите мне, только серьезно: справитесь?
   И Мартын серьезно сказал:
   – Справлюсь.
   И вдруг ему причудилось, что здесь, в старпомовской каюте, незримо присутствует Дзинтра и смотрит на Мартына, на то, какой он серьезный и уважаемый начальством человек, и в ее больших зеленых глазах плещется тихое одобрение. В этот момент в динамике принудительной трансляции что-то щелкнуло, оборвалась музыка, и голос дежурного офицера произнес:
   – Команде обедать!
 
   – Мартын! Наконец-то! Ой, какие цветы, как это мило! Заходи, раздевайся. Шинель сюда… Не шинель? А что же это? Плащ-пальто? Как интересно. А я и не знала. Вот сюда повесть свое пальто… плащ. Проходи в комнату… не надо разуваться, вытри ноги, и все. Проходи. Знакомься: это мои родители. Мама, папа, это Мартын, мой друг.
   Родители! Они совершенно не входили в планы Мартына на сегодняшний вечер. Это была неожиданная вводная, как говорят на флоте. Но Мартын, человек собранный, ничем своего разочарования не выдал, сдвинул каблуки, слегка наклонил голову:
   – Мартын Сергеевич Зайцев!
   И стоял, ждал, первым руку не протягивал – Имант! – представился отец, пожимая крепкую веснушчатую ладонь.
   – Простите, а отчество?
   – У нас по отчеству называют только на партийных собраниях. Имант и все.
   Это был коренастый человек, от него веяло спокойствием и какой-то надежностью. И рукопожатие у него было крепкое.
   А маму Дзинтры звали Инге. Она подала руку ладошкой вниз – скорее для поцелуя, чем для рукопожатия. Мартын колебался всего мгновение. В голове пронеслось: «А и мы не лаптем щи хлебаем!»
   Он склонился в поклоне и приложился к ухоженной женской руке.
   Дзинтра демонстративно похлопала в ладоши: ай да Мартын!
   Квартира состояла из двух комнат: большой проходной и маленькой «девичьей». В большой ком нате отодвинутый от стены шкаф образовывал некий альков, где спали родители Дзинтры. Таким образом, если девушка возвращалась домой поздно, она проходила к себе, не разбудив маму и папу.
   Обстановка «девичьей» состояла из неширокой кровати, письменного стола, пианино, тумбочки, на которой стояла радиола, узкого шкафа, двух кресел и пуфа. Войдя вслед за Дзинтрой в комнату, Мартын увидел, что кресла стоят друг против друга, между ними – пуфик, превращенный в своеобразный столик. Для этого на пуфик положена квадратная дощечка, покрытая салфеткой, а на дощечке – вино, бокалы, бутерброды и печенье. Начало свидания было многообещающим. Дзинтра поставили на проигрыватель пластинку. Тихая музыка разлилась по комнате – уместный фон для легкого вина.
   Они сидели друг против друга, подняв бокалы. Мартыну казалось, что они давно знакомы, и то, что он о ней ничего знает – досадная случайность. Вдруг вот что бросилось Мартыну в глаза: На Дзинтре был зеленый халат. Новый, ненадеванный – нестиранный. Купленный, стало быть, специально, чтобы понравиться Мартыну.
   – Вот ты и покраснел, – засмеялась Дзинтра. – вспомнил разговоры о зеленом халате?
   Мартын не ответил на этот вопрос. Дзинтра выглядела соблазнительно, притягивала к себе, как магнит притягивает к себе стальной болт. Но не мог же он вскочить с кресла и, как дикарь… Не мог. И, осушив бокал, спросил:
   – Скажи, а где ты работаешь? Я ведь тебя совсем не знаю… Дзинтра засмеялась:
   – Это тебе мешает?
   – Нет, сказал Мартын, – но все-таки интересно.
   – А в визитку заглянуть не догадался?
   – Только номер телефона посмотрел, – сказал Мартын и покраснел.
   – А прочитать два слова времени не хватило? – засмеялась Дзинтра. – Понимаю: служба. Только соберешься почитать визитку, а служба – тут как тут…
   – Да ладно, – отмахнулся Мартын. И неожиданно для самого себя бухнул:
   – Меня на повышение выдвигают…
   – Здорово, – одобрила Дзинтра, перестав смеяться, А я работаю в горисполкоме, в отделе озеленения. Начальником отдела.
   – Начальником? – удивленно воскликнул Мартын, но интерес к вопросу потерял, взгляд его упирался в дверь, вернее – в задвижку на двери.
   – Начальником – подтвердила Дзинтра. – Ты у себя там начальник, вот и я тоже…
   Мартын молчал некоторое время, потом решился:
   – Дзинтра, можно я запру дверь на задвижку?
   – Зачем? – удивилась Дзинтра.
   Тут уж Мартын, как следует, покраснел:
   – Родители…
   – С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, мои родители ни разу не заходили в мою комнату без стука. А сейчас вообще не подойдут к двери.
   – Почему?
   – Потому что ты у меня в гостях. Это так просто…
   Просто-то просто, но при одной мысли, что они могут появиться в этой комнате, молодого человека сковывало непобедимое оцепенение. Вдруг хлопнула наружная дверь. Мартын вопросительно посмотрел на Дзинтру.
   – Они ушли в кино, – улыбнулась девушка. – Между прочим, фильм двухсерийный.
   Мартын поднялся с кресла. Дзинтра поднялась ему навстречу. От волнения артиллерист потерял дар речи.
   – Не спеши, – сказала Дзинтра, когда Мартын принялся расстегивать ее халат. – Все это так приятно! Не надо торопиться.
   Мартын покорно замедлил движения. Ему самому вдруг показалось, что нет ничего приятнее самого процесса раздевания любимой женщины. Оставшись в комбинации, Дзинтра такими же неспешными движениями сняла с Мартына тужурку, потом галстук, потом принялась расстегивать форменную кремовую рубашку. Мартын не выдержал и впился губами в теплые, мягкие губы своей подруги. Дзинтра прильнула к нему всем телом. Поцелуй длился целую вечность. Первый настоящий поцелуй у двадцатидевятилетнего парня. Мартын принялся расстегивать брюки. Дзинтра помогала ему. Наконец, брюки оказались на полу, а рука девушки – в трусах Мартына.
   – Какой горячий! – прошептала она. – Нужно его немедленно охладить.
   С этими словами она взяла Мартына за руку и повела в ванную. Ствол был выложен на край раковины, омыт холодной водой и обласкан мягкими ладонями. Нежные пальцы иногда пробегали по нему и слегка касались головки, не давая полностью угаснуть пригашенному пламени. Тут Мартыну пришло в голову раздеть, наконец, девушку. Он взялся за подол комбинации. Дзинтра послушно поднял вверх руки. Когда скомканная комбинация оказалась на бельевой корзине, Мартын просунул руки под кружевной бюстгальтер, для чего ему пришлось развернуть Дзинтру спиной к себе. Он почувствовал, как соски набухают под его пальцами, и тут же пушка его уперлась в мягкие ягодицы, готовая выстрелить. Как будто и не было только что охлаждающих водных процедур.
   – Расстегни сзади, – попросила Дзинтра.
   И лифчик последовал за комбинацией.
   – Хорошая у меня грудь? – спросила она, повернувшись лицом к возлюбленному.
   – Прекрасная! – честно сказал Мартын.
   – Держи вот так, не отпускай, – попросила девушка, прижимая к своей груди жадные ладони кавалера.
   Мартын и не думал отпускать. Он удерживал руки на груди возлюбленной, даже, когда она стала опускаться на колени, целуя его мускулистый живот и охваченный пламенем пах. Наконец, рот ее достиг сокровенного, теплые, мягкие губы нежно сжали бунтующую плоть. Мартын сначала испугался, еще мгновение, и он бы выдернул, отпрянул, спасаясь от неизвестного. Но, опередив этот импульс, неведомое прежде блаженство разлилось по его телу, он почти кричал, извергая семя и чувствуя, как оно проглатывается. И впервые в жизни с уст Мартына, двадцатидевятилетнего женатого человека сорвались такие простые и такие трудные слова:
   – Я люблю тебя!
   В час ночи дежурный по эскадренному миноносцу старший лейтенант Устинов услышал звонок корабельного телефона.
   – Дежурный по кораблю старший лейтенант Устинов! – отрапортовал он.
   – Устинов! Пришлите мне журнал схода на берег офицерского состава, – раздался в трубке властный голос командира.
   – Есть! – ответил Устинов, но вместо того, чтоб немедленно послать рассыльного с журналом в командирскую каюту, вышел из дежурной рубки и подошел к вахтенному у трапа.
   – Старшина, – спросил он, – капитан-лейтенант Зайцев не прибывал?
   – Никак нет! – четко ответил вахтенный.
   Устинов кивнул и медленно отправился к рубке.
   «Вот, ведь не спится «папе!» – с досадой подумал он о командире. В требуемом журнале против каждой фамилии сходивших сегодня на берег офицеров рукой Устинова было проставлено время возращения. Против каждой, кроме Зайцева. Поставить против фамилии Зайцева время, например, «01.00» Устинов никак не мог. Вдруг «папе» придет в голову вызвать среди ночи к себе артиллериста. Где тогда окажется Устинов, молодой корабельный штурман, не имевший по службе замечаний? С другой стороны не хотелось подводить Мартына Зайцева, славного парня. Что, если он появится через минуту, а журнал будет уже у командира?
 
   – Не уходи, останься во мне, – попросила Дзинтра после очередного любовного взрыва. Лежа на возлюбленной, Мартын уперся в ложе сильными руками, боясь причинить ей неудобство тяжестью своего тела.
   – Зачем ты так? – пропела Дзинтра.
   – Боюсь, я тяжелый.
   – Глупый, ты же – любимый. Ляг на меня, пусть тела сольются, а не только…
   Потом она сказала:
   – Пойдем в ванную, теперь ты меня помоешь.
   Теплая волна поднялась внутри Мартына, подступила к горлу. И не отступала, когда, измученный любовными играми, он лежал на спине, а она пристроилась, положив на его руку голову, а на его тело – согнутую в колене ногу. Сон подкрался незаметно и накрыл их обоих плотным, непроницаемым туманом.
 
   – Дежурный, – раздался в трубке раздраженный голос командира, – что-то я не наблюдаю у себя рассыльного с журналом схода офицеров!
   Отбой, короткие гудки.
   Устинов, незаметно вздохнув, обратился к рассыльному:
   – Отнесите этот журнал командиру.
   – Есть!
   Через минуту опять раздался звонок:
   – Старший лейтенант, зайдите ко мне!
   – Есть, – без энтузиазма откликнулся Устинов и, сказав рассыльному «я у командира», вышел из рубки.
   – Почему не отмечено прибытие Зайцева?
   Устинов не сомневался, что командир встретит его этим вопросом, но за время следования от кормовой рубки до командирской каюты так и не придумал ответа. Стоял, молчал.
   – Не прибыл?
   – Так точно.
   – Что «так точно»? – усомнился командир. – Отвечайте конкретно: командир БЧ-2 на корабле?
   – Никак нет! – доложил Устинов и почувствовал облегчение. Он протянул, сколько мог, а что еще можно было сделать?
   Тэ-эк, – гневно произнес командир и забарабанил пальцами по столу. Потом, вспомнив про Устинова, скомандовал: