Штейнзальц Р Адин
Статьи раввина на темы иудаизма
А.Штейнзальц
Статьи раввина на темы иудаизма
Вера, провидение и упование Время в еврейской традиции Грех Иерусалимские образы Иудаизм и христианство Лекция в обществе "Хэсед Авраам" Личность и общество Миссия человека и его место в мире Мистицизм, фундаментализм и современность От рабства к свободе Почему революции терпят поражение Талмуд Что такое еврей?
Р. Адин Штейнзальц
ВЕРА, ПРОВИДЕНИЕ И УПОВАНИЕ
1.
Особое внимание в хасидизме уделено понятию ашгаха пратит - "персональный надзор", или "личное провидение". Компетенция личного провидения в хасидизме распространяется до мельчайших деталей, охватывая судьбы всего сущего, от человека до песчинки. Такое отношение порождает множество проблем, так как ясно, что к вопросу о личном провидении можно подойти не только путем абстрактных теологических рассуждений, но и с противоположной стороны - достаточно просто испытать его правдой жизни. И тогда в полный рост встает проблема зла в мире. В самом деле, раз Пресвятой Благословенный надзирает над всем происходящим, входя в каждую деталь, как в мир могло вторгнуться зло? Особенное недоумение вызывает зло, причины которого мы не в состоянии постичь. Это то зло, которое, как нам представляется, постигает человека незаслуженно: "праведник, и зло (постигает) его".
Проблема зла сама по себе чрезвычайно сложна. Ее невозможно рассмотреть в контексте личного провидения. Ибо вопрос о том, каким образом возникает зло, что позволяет ему существовать и каково его происхождение - вопрос этот углубляется в тонкие различия между доступными и запретными для вопрошания сферами - особенно, когда мы затрагиваем сотворение мира и хаос, сопутствовавший его началу. Несмотря на это, вопрос о существовании зла в мире кажется вполне законным, когда задается в связи с личным провидением. Ибо это уже не чисто богословский вопрос, а экзистенциальная проблема, от которой зависит самоощущение человека и его жизненный путь - как в повседневности, так и в служении Превечному и размышлениях о Нем.
В связи с проблемой личного провидения и зла сразу же вспоминается известное изречение мудрецов: "зло не спускается сверху". Но как же тогда, с точки зрения разных людей, объяснить телесные и душевные страдания, главное зло нашего мира? Если Пресвятой Благословенный надзирает над всем происходящим, откуда же исходит зло, как не от Него? Эту теологическую проблему решали следующим образом: личное провидение действительно не предусматривает зла. Но суть греха в том, что он воздвигает преграду на пути Божественного присмотра, и вот тогда грешника постигает бедствие, ибо он становится игрушкой стихийных сил, несущих зло. Однако это объяснение не уживается с концепцией хасидизма, согласно которой Всевышний никогда не отводит взора от сотворенного Им, ни от грешника, ни от праведника. И потому с новой силой встает вопрос: каким образом Превечный, источник абсолютного и полного добра, изливает в наш мир нечто, несущее зло человеку? Те, кто верят в персональный надзор Всевышнего, вынуждены признать, что ответить на этот вопрос непросто. В поисках истины необходимо углубиться в проблему.
2.
Хасидизм дает несколько объяснений тому, что кажется нам злом, ниспосланным свыше. Эти объяснения могут показаться противоречивыми, однако в действительности они дополняют друг друга, располагаясь на разных уровнях постижения мира. Можно также видеть в различных объяснениях способ достичь углубленного интеллектуального и эмоционального постижения проблемы.
Одно из объяснений было предложено рабби Израилем Баал Шем Товом, Бештом. Он видел во зле "подножие" добра. Иными словами, хотя в мире действительно существует зло, в конечном счете оно служит добру. Это объяснение можно воспринимать в контексте "зла, отличающего добро", где зло служит границей добра до тех пор, пока добро не усилится и не станет явным. Его можно воспринимать и в противоположном по смыслу контексте, когда зло служит орудием добра. Причем последнее верно как в отношении каждого отдельного человека, так и вообще в отношении добра и зла в мире. Ибо существуют сферы, закрытые для добра во всей его полноте и святости, и, чтобы озарить их, добро нуждается в падении. С такой точки зрения любое падение, которое на первый взгляд кажется поражением добра, в действительности служит его конечной победе. И потому всякое падение суть "падение во имя возвышения". В рамках этой концепции существует несколько более детальных объяснений существования зла - например, зло постигает грешных в виде частичного воздаяния за преступления, а праведников - для того, чтобы удостоить их ничем не омраченным блаженством в мире грядущем. Поэтому с праведных взыскивают за их немногочисленные проступки уже в этом, а не в будущем мире. Все эти объяснения вписываются в общую картину мира, в котором зло служит орудием в руках добра. Конечно, духовная ступень боли, страданий, скорби очень низка. Однако она ведет к более высокой ступени. И это соответствует высказыванию Бешта, что зло служит подножием добра.
Наряду с этим существует и другое, более глубокое объяснение природы зла. Согласно ему то, что представляется нам злом, изнутри себя не является таковым. Зло не только в итоге приводит к добру, добро - его изначальная сущность. Несмотря на то, что на первый взгляд что-то кажется нам злом, виною тому не сама сущность мнимого "зла", а неполнота нашего понимания происходящего. Таким образом, различие между добром и злом в человеческой жизни есть не более чем различие между явным и скрытым добром. Как положительное мы воспринимаем добро, доступное нашему пониманию, а как отрицательное - добро, превышающее понимание. Это напоминает ситуацию, когда к человеку обращаются с добрыми пожеланиями на непонятном языке. Даже если ему будут сулить все блага мира, он не испытает от этого ни малейшей радости и лишь пожалеет о потерянном времени. Поскольку Пресвятой Благословенный находится на высшей духовной ступени, люди не в состоянии осознать и оценить исходящее от Него добро. Более того, это добро порой представляется им злом. И лишь праведники, достигшие духовных высот, обретают ясность зрения, которая позволяет им различить в деяниях Превечного подлинное добро. Об этом рассказывается в истории о Нахуме Иш Гамзу, который, что бы с ним ни случилось, неизменно повторял: "и это к добру" - причем не потому, что с радостью принимал наказание, а потому, что видел истинный смысл событий. В том, что казалось другим людям падением, Иш Гамзу усматривал возвышающий смысл. Из сказанного следует, что различение между добром и злом исходит не из самой сущности вещей, а обусловлено высотой духовного уровня. Человек обязан видением зла лишь своей собственной ограниченности. В жизни мы часто сталкиваемся с подтверждением этого. Например, маленькие дети подчас воспринимают то, что направлено к их добру, как абсолютное зло. По мере того как созревает их разум, они убеждаются, что возмущавшая их необходимость в действительности благо, скрывавшееся в оболочке мнимого зла.
Однако и это объяснение не исчерпывает всего. Есть еще более глубокий взгляд на существование зла в мире. Присмотревшись пристальнее, мы поймем не только то, что зло в действительности является скрытым добром - и тем самым согласимся со словами Нахума Иш Гамзу, - но увидим, что на высшей духовной ступени вовсе нет никакого зла. А то, что прежде представлялось нам добром в оболочке зла, на самом деле есть благо в его чистом, наиболее возвышенном виде. Из этого, в частности, следует, что то добро, которое мы различаем на обыденном, житейском уровне, вовсе не является наивысшим, и признание его нами свидетельствует лишь о его простоте и доступности, а не о возвышенности и чистоте. То, что мы назвали добром в оболочке зла, кажется нам обернутым во зло по причине своего более высокого духовного уровня, который не позволяет нам распознать во зле добро в чистом виде. Безусловным злом кажется нам добро, которое столь велико и возвышенно, что совсем не вмещается в наше сознание в качестве добра. Это добро - суть проявление Б-жественного руководства миром. И потому, хотя пути Провидения в глазах человека часто выглядят злом, в действительности они исполнены самого возвышенного блага. Просто обычный человек не в состоянии подняться на достаточно высокую духовную ступень, откуда это добро откроется его взору. Так надо понимать слова мудрецов, высказанные в связи с проблемой существования зла в мире.
Когда мы различаем руку Провидения в постигающих нас испытаниях, это лучше всего выражают слова: "Пора бедствия у Яакова, и из него спасение" - т.е. именно путем испытаний и бед придет к Израилю Избавление. Если же наш взгляд на происходящее более широк, его сущность можно выразить словами: "Что хорошо? Доброе начало. А что очень хорошо? Злое начало. Просто хорошо . ангел жизни. Очень хорошо - ангел смерти". Здесь такое абсолютное зло, как смерть, оказывается скрытым благом, причем куда большим, чем жизнь, т.е. "явное" добро. Ибо тайна, окутывающая пути Провидения, служит престолом Всевышнего. Тайник Его силы скрыт по ту сторону человеческого разума. И потому то, что представляется нам явным добром, открытым нашему умственному взору, есть благо, раскрывающееся на низшей духовной ступени. Оно не может сравниться с совершенным, возвышенным благом, скрытым от наших глаз в тайном мире, где пребывают Б-жественная воля и благоволение, которых нам не дано узреть. Об этом сказано: "Кого возлюбит Превечный, того накажет" - ибо то, что кажется нам наказанием, на самом деле является более глубоким проявлением Его любви и благоволения к нам.
3.
В хасидизме метафизическое постижение не остается голой абстракцией. Оно непосредственно сказывается на человеческой жизни, изменяет поступки, чувства и взаимоотношения людей. Так и в нашем случае - углубленное проникновение в то, что представляется нашим глазам злом, влияет на мир человеческих переживаний и чувств, на восприятие нами действительности.
Когда человек постигает связь вещей на высоком духовном уровне - причем постигает не только разумом, но всем своим существом, подготовленным к этому этически, - он признает справедливость Б-жественного суда на собой. Ибо если человек знает, что зло - не более чем орудие грядущего блага, он не возмущается своей участью, не протестует перед лицом испытаний, посылаемых ему судьбой. Он сознает, что, хотя постигающее его в жизни кажется злом, в конечном счете все направлено к его пользе и благу. И хотя зло возмущает его, хотя он удручен и испытывает страдания, которых, быть может, не заслужил - несмотря на это, человек принимает свою участь спокойно. Так мы поднимаемся на первую, галахическую ступень духовного величия. Эта ступень соответствует содержащемуся в Мишне галахическому постановлению о том, что человек обязан "благословлять за зло, как за добро" - т.е. благодарить Б-га за все, что бы ни случилось с ним в жизни. Неважно, видит ли он положительный смысл выпавших на его долю испытаний, говоря словами Писания: "Чашу спасения подниму", или судьба представляется ему безрадостной, как сказано: "Бедствие и скорбь обрету" - и в том и в другом случае человек заявляет: "Имя Господне возглашу" с полной верой в то, что и радости и испытания посланы ему Судьей справедливым и истинным и ведут к благой цели, а мнимое зло служит подножием грядущего блага.
На следующей, более высокой духовной ступени, когда человек приходит к пониманию того, что явное зло суть скрытое добро, он уже не просто выражает готовность принять свою судьбу из рук Превечного, какой бы та ни была, но делает это с радостью. Ибо знание того, что мнимое зло в действительности является добром, облеченным в другие одежды, изгоняет из сердца печаль. Подобно тому, как явное, зримое благо наполняет человека ликованием, так все, исходящее от Всевышнего, отныне только радует его. Таким образом, будет ли человек, которого постигает зло, испытывать радость или скорбь, в первую очередь зависит от его собственного духовного уровня. Тем, кто, как Нахум Иш Гамзу, способен распознать добро в обличье зла, постигающие их испытания покажутся легче и естественней. Ибо благодаря своей способности углубляться в суть вещей, такие люди не дают видимому злу испугать себя, а находят скрытое в глубине событий добро и вглядываются в него. Конечно, зло не в силах причинить им тех страданий, которые терпят люди, не достигшие высокого духовного уровня. Ведь когда человек понимает, что все происходящее суть благо и направлено к благу, зло исчезает с его глаз и взору предстает заключенное в вещах добро. Но и простой человек, чей духовный взор не проникает в глубины, человек, не способный отрешиться от страданий настолько, чтобы видеть в них благо, тем не менее может подняться на духовный уровень, который позволит ему принимать все происходящее с ним с радостью. Ибо то, к чему мудрец приходит путем вглядывания и размышлений, простой человек обретает с помощью веры. Если он действительно всем сердцем верит, что "зло не спускается сверху", то и любое посланное ему испытание он примет по доброй воле, с радостью, ибо верит полной и искренней верой, что в конечном счете оно направлено к его благу, даже если его духовный взор не проникает настолько глубоко, чтобы удостовериться в этом воочию.
Но еще выше находится духовная ступень, с которой зло предстает в своем подлинном облике - не как благо, обернутое в оболочку зла, а как самое чистое и возвышенное благо, столь великое, что оно превышает обычную человеческую способность восприятия и потому причиняет боль. Для того, чтобы душа приняла подобное добро, человек должен всецело предаться главному, не давая своим глазам и чувствам распоряжаться собой. Более того, он должен ценить близость Всевышнего превыше всех благ этого мира и доверять ей больше, чем своим чувствам. Ибо тот, кто верит, что видимое зло в основе своей является более возвышенным благом, чем благо очевидное, не просто принимает зло с радостью, но он принимает его с большей радостью, чем добро! Ибо он понимает, что это мнимое зло суть более возвышенное откровение Бога, когда Он является человеку в непостижимости Своей тайны. И об этом сказано: "Оскорбляемы и не оскорблены, выслушивают поношение и безмолвствуют, с любовью и радостью претерпевают муки, о них свидетельствует Писание: "Любящие Его - как солнце восходящее в могуществе". Лишь тот, кто воистину любит Бога, способен с радостью принимать страдания, посланные Им. Эта радость превыше любой другой, ибо ее сопровождает сознание, что "кого возлюбит Превечный, того накажет". Человека, который всем сердцем любит Бога, подобное свидетельство взаимности не может не радовать. Такой человек предпочтет страдания, в которых раскрывается Всевышний, благополучной жизни в мире повседневной постигаемой реальности, которая лишена ощущения близости Б-жественной тайны . той тайны, в тени которой таится великое Откровение.
Именно в этом смысле следует понимать слова "Праведник, и добро (постигает) его". Речь идет о совершенном, абсолютном праведнике, чья жизнь действительно исполнена лишь добра, и зла в ней нет ни на йоту. Ведь совершенный праведник отличается от других людей тем, что испытания и беды, выпадающие на его долю, он принимает с любовью и искренней радостью, как свидетельства наибольшей близости Всевышнего, - а именно к этой близости он больше всего стремится и лишь ее по-настоящему желает. Потому-то зло этого мира не находит пути к совершенному праведнику и не омрачает его жизнь. В том, что выпадает на его долю, он находит великую радость, ибо видит во всем лишь аболютное добро.
Рав Адин Штейнзальц
ВРЕМЯ В ЕВРЕЙСКОЙ ТРАДИЦИИ
Время играет огромную роль в еврейской традиции.
События прошлого, запечатленные в народной памяти,
отношение к прошедшему и будущему - все это
занимает в еврейском национальном сознании более
важное место, чем у других народов. На протяжении
многих столетий оставалось справедливым
высказывание, что родина Израиля - это его
история. Родина, которую обретают во времени, а не
в пространстве.
Время играет огромную роль в еврейской традиции. События прошлого, запечатленные в народной памяти, отношение к прошедшему и будущему - все это занимает в еврейском национальном сознании более важное место, чем у других народов. На протяжении многих столетий оставалось справедливым высказывание, что родина Израиля - это его история. Родина, которую обретают во времени, а не в пространстве.
Погружение в историческую память, в события прошлого - как и все в еврейской традиции - осуществляется, главным образом, на практике. Вместе с тем теоретическому, философскому осмыслению времени не уделено достаточного внимания. И потому путь к глубинному постижению понятия времени в иудаизме ведет через его явленный в бытии пласт.
В реке времени
Человек наделен способностью распознавать время в ряду других категорий действительности. Если выразить это в терминах физики, то окажется, что в пространственно-временном континууме, в который мы помещены, параметр времени качественно отличается от других параметров. Если в пространстве мы в определенной мере вольны перемещаться в любом направлении и возвращаться назад, то во времени это не так. Мы воспринимаем свою позицию в нем статично - время как бы обтекает нас, уносясь в неизменном направлении. Это направление, как и само движение времени, не зависит от нас.
Ощущение погруженности в омывающий поток времени не является достоянием какой-либо одной культуры. Оно присуще всем. Понятийно-логические и культурные различия выступают на первый план позже, когда начинается рефлексия первоначального ощущения: что собой представляет река времени, откуда и куда она струит свои воды, каково наше место и отношение к ней?
Куда мы обращаем лицо, стоя в реке времени? Ответ на этот вопрос кажется очевидным. Куда же, кроме будущего? Ведь оно ожидает нас, а прошлое уже миновало, и к нему мы повернулись спиной. Быть может, покажется неожиданным, что в иудаизме картина не такова. Мы вглядываемся в минувшее. Оно простирается перед нами, а неизведанное будущее ждет за спиной. Язык Торы запечатлел такое отношение к потоку времени: ieoi, "перед нами", одновременно означает "в прошлом". А о будущем сказал пророк Ишайя (41:23): "Подайте знаки о предстоящем, и мы будем знать..." "О предстоящем". дословно "назадстоящем", находящемся у нас за спиной.
Подобная, на первый взгляд ничем не обоснованная парадигма, в действительности лучше отражает реальность. Ведь в прошлое мы в состоянии заглядывать настолько далеко, насколько позволяет нам историческая память, тогда как будущее, даже самое ближайшее, скрыто от взора. Грядущее, струясь из неизвестности, в краткий миг настоящего становится доступным осязанию и поддается взаимодействию. А затем, уносясь в прошлое, по мере того как открывается ретроспективному взгляду, оно все больше проясняет свой смысл. Такому образу соответствуют не только лингвистическая, но и мыслительная, и психологическая парадигмы еврейского сознания. Поскольку лицо наше обращено к минувшему, прошлое становится не только яснее и достоверней, но и привычней для взора. В него мы вглядываемся постоянно, тогда как будущее остается предметом оценки, а не изучения. К грядущему обращены не взоры, а желания и мечты. И кроме пророка, чьи уши "слышат скрытое позади", наши представления о будущем - область фантазий и снов.
Другой, более важный вопрос - в каком русле течет река времени, или, иными словами, - откуда и куда направляет свою поступь история? Мы можем вообразить историческое русло прямым или по крайней мере ведущим в определенном направлении. Можем сказать, что река времени никуда не впадает, а история не близится ни к какому окончательному или промежуточному финалу. Но даже те, кто полагают, что река времени куда-то стремится, представляют ее "устье" по-разному.
Одни убеждены, что течение истории, как и любой реки, направлено под уклон, и потому неизбежный конец ее - в бездне. Наука подтверждает это, говоря о неуклонно накапливающейся энтропии - процесс, который в перспективе должен привести к разрушению всех и всяческих связей, к распаду всего сущего на исходные элементы, пребывающие в абсолютной неподвижности и лишенные какого бы то ни было взаимодействия. В нордической мифологии подобный трагический финал именуется "сумерками богов".
Есть и другое представление об истории - как о бесконечном поступательном движении, которое именуют "прогрессом". Река времени течет вверх! С такой оптимистической ноты начинается ода прогрессу. В мировоззрении многих современников убежденность в благотворности прогресса до сих пор сочетается с верой в его естественность: чем дальше уводит река времени, тем увереннее продвигаемся мы на пути прогресса, ибо таков объективный закон.
В основе того и другого видения лежит представление о прямолинейности исторического процесса (или судьбы человечества, или потока времени как мы это ни назовем) и его устремленности в определенном направлении. И в том и в другом случае исторический процесс имеет начало, как река исток. Подобно ей, его течение непрерывно и устремлено к цели. На пути встают препятствия, отклоняющие и искривляющие русло, однако им не под силу остановить течение реки.
Наряду с линейной с незапамятных времен существует циклическая парадигма времени. В ней река истории образует кольцо. Она вливается сама в себя, и в ее водах мы не заметим ни необратимых изменений, ни новизны. Древний, поэтический и удручающий образ вечного возвращения дает книга Коэлет [Экклезиаст] (1:9): "То, что было - то и будет; и что совершалось - то и совершится; и нет ничего нового под солнцем." Всякое изменение в мире . движение по кругу, образующее замкнутый цикл: "Кружит, кружит, ходит ветер, и на круги свои возвращается ветер" (там же, 6). У этой концепции есть и современные адепты. Известен взгляд на историю как на череду генетически связанных цивилизаций, чья судьба подчиняется циклической закономерности . они сменяют друг друга подобно траве, которая увядает осенью и вновь расцветает весной. В наши дни пользуется популярностью космологическая теория пульсации Вселенной. Цикл начинается со сверхгигантского взрыва, затем происходит медленное угасание, и снова следует взрыв. Периодичность циклов непредставимо огромна, но это не меняет существа дела.
Цикличное и линейное время
Обратившись к еврейскому представлению о времени, легко убедиться, что оно не укладывается ни в одну из упомянутых парадигм. С одной стороны, традиционный образ жизни постоянно возвращает еврея к датам, обладающим непреходящей значимостью. Чередование дней, месяцев, лет имеет сакральный смысл. Разумеется, важно не само календарное круговращение времени, а выделенные из него дни - субботы, праздники, новомесячья и т.д. Каждые семь лет наступает субботний год, а каждые пятьдесят - юбилейный. Некоторые из циклов совпадают с астрономическими - например, месячный и годичный. Другие никак не связаны с природными явлениями - например, неделя, субботний год и юбилей. Это доказывает, что циклическая концепция времени обусловлена не только сменой фаз луны или времен года. Она коренится в философской идее вечного возвращения "на круги свои". Стихи Танаха, а еще больше молитвы Сидура, посвященные каждому из выделенных дней, доказывают это. Вот неделя, восходящая к вершине-субботе, вечному напоминанию о сотворении мира; праздники, не дающие забыть об исходе из Египта и событиях, сопровождавших его; Рош а-Шана как символическое напоминание о "дне первом", и тому подобное. Философский смысл круговращения времени, проступающий сквозь ритуал культовых церемоний, хорошо осознавался еще в древности. Это явствует из истолкований мудрецов разных эпох. Выдающийся комментатор Пятикнижия, рабби Авраам ибн Эзра, интерпретирует подобным образом субботний и юбилейный циклы. Более того, в той же связи он упоминает циклы Великого субботнего и Великого юбилейного года, чья протяженность, соответственно, семь тысяч и пятьдесят тысяч лет. В праздники - в ночь пасхального седера, при строительстве сукки особенно ощущается элегический мотив Коэлета: "то, что было - то и будет". Ведь и то и другое является актом символического переживания когда-то происшедших событий, которые повторяются вновь и вновь.
В философской, а еще больше в мистической еврейской литературе, многократно подчеркивается, что смысл праздников не исчерпывается символическим напоминанием о событиях далекого прошлого. По сути, праздник обладает достоверностью подлинного возвращения. Более того, историософская концепция иудаизма усматривает в определенных событиях нечто гораздо большее, чем исторический прецедент. Эти события рассматриваются даже не в качестве архетипов, а как своего рода матрицы всей последующей истории. Например, Исход из Египта - ключевое событие еврейской истории, систематически повторяющееся в ней в виде цикла "Изгнание - Избавление". Значение этого цикла выходит за сугубо исторические рамки, ибо он реализуется в духовной биографии каждого человека. Человек не просто "должен видеть себя, как будто это он выходит из Египта". История Исхода образует парадигму его внутреннего мира и свершается там параллельно реальному историческому событию. Этапами этой истории становятся духовное порабощение и избавление от него, рассечение вод, внутренняя война с Амалеком и наконец - Дарование Торы.
Статьи раввина на темы иудаизма
Вера, провидение и упование Время в еврейской традиции Грех Иерусалимские образы Иудаизм и христианство Лекция в обществе "Хэсед Авраам" Личность и общество Миссия человека и его место в мире Мистицизм, фундаментализм и современность От рабства к свободе Почему революции терпят поражение Талмуд Что такое еврей?
Р. Адин Штейнзальц
ВЕРА, ПРОВИДЕНИЕ И УПОВАНИЕ
1.
Особое внимание в хасидизме уделено понятию ашгаха пратит - "персональный надзор", или "личное провидение". Компетенция личного провидения в хасидизме распространяется до мельчайших деталей, охватывая судьбы всего сущего, от человека до песчинки. Такое отношение порождает множество проблем, так как ясно, что к вопросу о личном провидении можно подойти не только путем абстрактных теологических рассуждений, но и с противоположной стороны - достаточно просто испытать его правдой жизни. И тогда в полный рост встает проблема зла в мире. В самом деле, раз Пресвятой Благословенный надзирает над всем происходящим, входя в каждую деталь, как в мир могло вторгнуться зло? Особенное недоумение вызывает зло, причины которого мы не в состоянии постичь. Это то зло, которое, как нам представляется, постигает человека незаслуженно: "праведник, и зло (постигает) его".
Проблема зла сама по себе чрезвычайно сложна. Ее невозможно рассмотреть в контексте личного провидения. Ибо вопрос о том, каким образом возникает зло, что позволяет ему существовать и каково его происхождение - вопрос этот углубляется в тонкие различия между доступными и запретными для вопрошания сферами - особенно, когда мы затрагиваем сотворение мира и хаос, сопутствовавший его началу. Несмотря на это, вопрос о существовании зла в мире кажется вполне законным, когда задается в связи с личным провидением. Ибо это уже не чисто богословский вопрос, а экзистенциальная проблема, от которой зависит самоощущение человека и его жизненный путь - как в повседневности, так и в служении Превечному и размышлениях о Нем.
В связи с проблемой личного провидения и зла сразу же вспоминается известное изречение мудрецов: "зло не спускается сверху". Но как же тогда, с точки зрения разных людей, объяснить телесные и душевные страдания, главное зло нашего мира? Если Пресвятой Благословенный надзирает над всем происходящим, откуда же исходит зло, как не от Него? Эту теологическую проблему решали следующим образом: личное провидение действительно не предусматривает зла. Но суть греха в том, что он воздвигает преграду на пути Божественного присмотра, и вот тогда грешника постигает бедствие, ибо он становится игрушкой стихийных сил, несущих зло. Однако это объяснение не уживается с концепцией хасидизма, согласно которой Всевышний никогда не отводит взора от сотворенного Им, ни от грешника, ни от праведника. И потому с новой силой встает вопрос: каким образом Превечный, источник абсолютного и полного добра, изливает в наш мир нечто, несущее зло человеку? Те, кто верят в персональный надзор Всевышнего, вынуждены признать, что ответить на этот вопрос непросто. В поисках истины необходимо углубиться в проблему.
2.
Хасидизм дает несколько объяснений тому, что кажется нам злом, ниспосланным свыше. Эти объяснения могут показаться противоречивыми, однако в действительности они дополняют друг друга, располагаясь на разных уровнях постижения мира. Можно также видеть в различных объяснениях способ достичь углубленного интеллектуального и эмоционального постижения проблемы.
Одно из объяснений было предложено рабби Израилем Баал Шем Товом, Бештом. Он видел во зле "подножие" добра. Иными словами, хотя в мире действительно существует зло, в конечном счете оно служит добру. Это объяснение можно воспринимать в контексте "зла, отличающего добро", где зло служит границей добра до тех пор, пока добро не усилится и не станет явным. Его можно воспринимать и в противоположном по смыслу контексте, когда зло служит орудием добра. Причем последнее верно как в отношении каждого отдельного человека, так и вообще в отношении добра и зла в мире. Ибо существуют сферы, закрытые для добра во всей его полноте и святости, и, чтобы озарить их, добро нуждается в падении. С такой точки зрения любое падение, которое на первый взгляд кажется поражением добра, в действительности служит его конечной победе. И потому всякое падение суть "падение во имя возвышения". В рамках этой концепции существует несколько более детальных объяснений существования зла - например, зло постигает грешных в виде частичного воздаяния за преступления, а праведников - для того, чтобы удостоить их ничем не омраченным блаженством в мире грядущем. Поэтому с праведных взыскивают за их немногочисленные проступки уже в этом, а не в будущем мире. Все эти объяснения вписываются в общую картину мира, в котором зло служит орудием в руках добра. Конечно, духовная ступень боли, страданий, скорби очень низка. Однако она ведет к более высокой ступени. И это соответствует высказыванию Бешта, что зло служит подножием добра.
Наряду с этим существует и другое, более глубокое объяснение природы зла. Согласно ему то, что представляется нам злом, изнутри себя не является таковым. Зло не только в итоге приводит к добру, добро - его изначальная сущность. Несмотря на то, что на первый взгляд что-то кажется нам злом, виною тому не сама сущность мнимого "зла", а неполнота нашего понимания происходящего. Таким образом, различие между добром и злом в человеческой жизни есть не более чем различие между явным и скрытым добром. Как положительное мы воспринимаем добро, доступное нашему пониманию, а как отрицательное - добро, превышающее понимание. Это напоминает ситуацию, когда к человеку обращаются с добрыми пожеланиями на непонятном языке. Даже если ему будут сулить все блага мира, он не испытает от этого ни малейшей радости и лишь пожалеет о потерянном времени. Поскольку Пресвятой Благословенный находится на высшей духовной ступени, люди не в состоянии осознать и оценить исходящее от Него добро. Более того, это добро порой представляется им злом. И лишь праведники, достигшие духовных высот, обретают ясность зрения, которая позволяет им различить в деяниях Превечного подлинное добро. Об этом рассказывается в истории о Нахуме Иш Гамзу, который, что бы с ним ни случилось, неизменно повторял: "и это к добру" - причем не потому, что с радостью принимал наказание, а потому, что видел истинный смысл событий. В том, что казалось другим людям падением, Иш Гамзу усматривал возвышающий смысл. Из сказанного следует, что различение между добром и злом исходит не из самой сущности вещей, а обусловлено высотой духовного уровня. Человек обязан видением зла лишь своей собственной ограниченности. В жизни мы часто сталкиваемся с подтверждением этого. Например, маленькие дети подчас воспринимают то, что направлено к их добру, как абсолютное зло. По мере того как созревает их разум, они убеждаются, что возмущавшая их необходимость в действительности благо, скрывавшееся в оболочке мнимого зла.
Однако и это объяснение не исчерпывает всего. Есть еще более глубокий взгляд на существование зла в мире. Присмотревшись пристальнее, мы поймем не только то, что зло в действительности является скрытым добром - и тем самым согласимся со словами Нахума Иш Гамзу, - но увидим, что на высшей духовной ступени вовсе нет никакого зла. А то, что прежде представлялось нам добром в оболочке зла, на самом деле есть благо в его чистом, наиболее возвышенном виде. Из этого, в частности, следует, что то добро, которое мы различаем на обыденном, житейском уровне, вовсе не является наивысшим, и признание его нами свидетельствует лишь о его простоте и доступности, а не о возвышенности и чистоте. То, что мы назвали добром в оболочке зла, кажется нам обернутым во зло по причине своего более высокого духовного уровня, который не позволяет нам распознать во зле добро в чистом виде. Безусловным злом кажется нам добро, которое столь велико и возвышенно, что совсем не вмещается в наше сознание в качестве добра. Это добро - суть проявление Б-жественного руководства миром. И потому, хотя пути Провидения в глазах человека часто выглядят злом, в действительности они исполнены самого возвышенного блага. Просто обычный человек не в состоянии подняться на достаточно высокую духовную ступень, откуда это добро откроется его взору. Так надо понимать слова мудрецов, высказанные в связи с проблемой существования зла в мире.
Когда мы различаем руку Провидения в постигающих нас испытаниях, это лучше всего выражают слова: "Пора бедствия у Яакова, и из него спасение" - т.е. именно путем испытаний и бед придет к Израилю Избавление. Если же наш взгляд на происходящее более широк, его сущность можно выразить словами: "Что хорошо? Доброе начало. А что очень хорошо? Злое начало. Просто хорошо . ангел жизни. Очень хорошо - ангел смерти". Здесь такое абсолютное зло, как смерть, оказывается скрытым благом, причем куда большим, чем жизнь, т.е. "явное" добро. Ибо тайна, окутывающая пути Провидения, служит престолом Всевышнего. Тайник Его силы скрыт по ту сторону человеческого разума. И потому то, что представляется нам явным добром, открытым нашему умственному взору, есть благо, раскрывающееся на низшей духовной ступени. Оно не может сравниться с совершенным, возвышенным благом, скрытым от наших глаз в тайном мире, где пребывают Б-жественная воля и благоволение, которых нам не дано узреть. Об этом сказано: "Кого возлюбит Превечный, того накажет" - ибо то, что кажется нам наказанием, на самом деле является более глубоким проявлением Его любви и благоволения к нам.
3.
В хасидизме метафизическое постижение не остается голой абстракцией. Оно непосредственно сказывается на человеческой жизни, изменяет поступки, чувства и взаимоотношения людей. Так и в нашем случае - углубленное проникновение в то, что представляется нашим глазам злом, влияет на мир человеческих переживаний и чувств, на восприятие нами действительности.
Когда человек постигает связь вещей на высоком духовном уровне - причем постигает не только разумом, но всем своим существом, подготовленным к этому этически, - он признает справедливость Б-жественного суда на собой. Ибо если человек знает, что зло - не более чем орудие грядущего блага, он не возмущается своей участью, не протестует перед лицом испытаний, посылаемых ему судьбой. Он сознает, что, хотя постигающее его в жизни кажется злом, в конечном счете все направлено к его пользе и благу. И хотя зло возмущает его, хотя он удручен и испытывает страдания, которых, быть может, не заслужил - несмотря на это, человек принимает свою участь спокойно. Так мы поднимаемся на первую, галахическую ступень духовного величия. Эта ступень соответствует содержащемуся в Мишне галахическому постановлению о том, что человек обязан "благословлять за зло, как за добро" - т.е. благодарить Б-га за все, что бы ни случилось с ним в жизни. Неважно, видит ли он положительный смысл выпавших на его долю испытаний, говоря словами Писания: "Чашу спасения подниму", или судьба представляется ему безрадостной, как сказано: "Бедствие и скорбь обрету" - и в том и в другом случае человек заявляет: "Имя Господне возглашу" с полной верой в то, что и радости и испытания посланы ему Судьей справедливым и истинным и ведут к благой цели, а мнимое зло служит подножием грядущего блага.
На следующей, более высокой духовной ступени, когда человек приходит к пониманию того, что явное зло суть скрытое добро, он уже не просто выражает готовность принять свою судьбу из рук Превечного, какой бы та ни была, но делает это с радостью. Ибо знание того, что мнимое зло в действительности является добром, облеченным в другие одежды, изгоняет из сердца печаль. Подобно тому, как явное, зримое благо наполняет человека ликованием, так все, исходящее от Всевышнего, отныне только радует его. Таким образом, будет ли человек, которого постигает зло, испытывать радость или скорбь, в первую очередь зависит от его собственного духовного уровня. Тем, кто, как Нахум Иш Гамзу, способен распознать добро в обличье зла, постигающие их испытания покажутся легче и естественней. Ибо благодаря своей способности углубляться в суть вещей, такие люди не дают видимому злу испугать себя, а находят скрытое в глубине событий добро и вглядываются в него. Конечно, зло не в силах причинить им тех страданий, которые терпят люди, не достигшие высокого духовного уровня. Ведь когда человек понимает, что все происходящее суть благо и направлено к благу, зло исчезает с его глаз и взору предстает заключенное в вещах добро. Но и простой человек, чей духовный взор не проникает в глубины, человек, не способный отрешиться от страданий настолько, чтобы видеть в них благо, тем не менее может подняться на духовный уровень, который позволит ему принимать все происходящее с ним с радостью. Ибо то, к чему мудрец приходит путем вглядывания и размышлений, простой человек обретает с помощью веры. Если он действительно всем сердцем верит, что "зло не спускается сверху", то и любое посланное ему испытание он примет по доброй воле, с радостью, ибо верит полной и искренней верой, что в конечном счете оно направлено к его благу, даже если его духовный взор не проникает настолько глубоко, чтобы удостовериться в этом воочию.
Но еще выше находится духовная ступень, с которой зло предстает в своем подлинном облике - не как благо, обернутое в оболочку зла, а как самое чистое и возвышенное благо, столь великое, что оно превышает обычную человеческую способность восприятия и потому причиняет боль. Для того, чтобы душа приняла подобное добро, человек должен всецело предаться главному, не давая своим глазам и чувствам распоряжаться собой. Более того, он должен ценить близость Всевышнего превыше всех благ этого мира и доверять ей больше, чем своим чувствам. Ибо тот, кто верит, что видимое зло в основе своей является более возвышенным благом, чем благо очевидное, не просто принимает зло с радостью, но он принимает его с большей радостью, чем добро! Ибо он понимает, что это мнимое зло суть более возвышенное откровение Бога, когда Он является человеку в непостижимости Своей тайны. И об этом сказано: "Оскорбляемы и не оскорблены, выслушивают поношение и безмолвствуют, с любовью и радостью претерпевают муки, о них свидетельствует Писание: "Любящие Его - как солнце восходящее в могуществе". Лишь тот, кто воистину любит Бога, способен с радостью принимать страдания, посланные Им. Эта радость превыше любой другой, ибо ее сопровождает сознание, что "кого возлюбит Превечный, того накажет". Человека, который всем сердцем любит Бога, подобное свидетельство взаимности не может не радовать. Такой человек предпочтет страдания, в которых раскрывается Всевышний, благополучной жизни в мире повседневной постигаемой реальности, которая лишена ощущения близости Б-жественной тайны . той тайны, в тени которой таится великое Откровение.
Именно в этом смысле следует понимать слова "Праведник, и добро (постигает) его". Речь идет о совершенном, абсолютном праведнике, чья жизнь действительно исполнена лишь добра, и зла в ней нет ни на йоту. Ведь совершенный праведник отличается от других людей тем, что испытания и беды, выпадающие на его долю, он принимает с любовью и искренней радостью, как свидетельства наибольшей близости Всевышнего, - а именно к этой близости он больше всего стремится и лишь ее по-настоящему желает. Потому-то зло этого мира не находит пути к совершенному праведнику и не омрачает его жизнь. В том, что выпадает на его долю, он находит великую радость, ибо видит во всем лишь аболютное добро.
Рав Адин Штейнзальц
ВРЕМЯ В ЕВРЕЙСКОЙ ТРАДИЦИИ
Время играет огромную роль в еврейской традиции.
События прошлого, запечатленные в народной памяти,
отношение к прошедшему и будущему - все это
занимает в еврейском национальном сознании более
важное место, чем у других народов. На протяжении
многих столетий оставалось справедливым
высказывание, что родина Израиля - это его
история. Родина, которую обретают во времени, а не
в пространстве.
Время играет огромную роль в еврейской традиции. События прошлого, запечатленные в народной памяти, отношение к прошедшему и будущему - все это занимает в еврейском национальном сознании более важное место, чем у других народов. На протяжении многих столетий оставалось справедливым высказывание, что родина Израиля - это его история. Родина, которую обретают во времени, а не в пространстве.
Погружение в историческую память, в события прошлого - как и все в еврейской традиции - осуществляется, главным образом, на практике. Вместе с тем теоретическому, философскому осмыслению времени не уделено достаточного внимания. И потому путь к глубинному постижению понятия времени в иудаизме ведет через его явленный в бытии пласт.
В реке времени
Человек наделен способностью распознавать время в ряду других категорий действительности. Если выразить это в терминах физики, то окажется, что в пространственно-временном континууме, в который мы помещены, параметр времени качественно отличается от других параметров. Если в пространстве мы в определенной мере вольны перемещаться в любом направлении и возвращаться назад, то во времени это не так. Мы воспринимаем свою позицию в нем статично - время как бы обтекает нас, уносясь в неизменном направлении. Это направление, как и само движение времени, не зависит от нас.
Ощущение погруженности в омывающий поток времени не является достоянием какой-либо одной культуры. Оно присуще всем. Понятийно-логические и культурные различия выступают на первый план позже, когда начинается рефлексия первоначального ощущения: что собой представляет река времени, откуда и куда она струит свои воды, каково наше место и отношение к ней?
Куда мы обращаем лицо, стоя в реке времени? Ответ на этот вопрос кажется очевидным. Куда же, кроме будущего? Ведь оно ожидает нас, а прошлое уже миновало, и к нему мы повернулись спиной. Быть может, покажется неожиданным, что в иудаизме картина не такова. Мы вглядываемся в минувшее. Оно простирается перед нами, а неизведанное будущее ждет за спиной. Язык Торы запечатлел такое отношение к потоку времени: ieoi, "перед нами", одновременно означает "в прошлом". А о будущем сказал пророк Ишайя (41:23): "Подайте знаки о предстоящем, и мы будем знать..." "О предстоящем". дословно "назадстоящем", находящемся у нас за спиной.
Подобная, на первый взгляд ничем не обоснованная парадигма, в действительности лучше отражает реальность. Ведь в прошлое мы в состоянии заглядывать настолько далеко, насколько позволяет нам историческая память, тогда как будущее, даже самое ближайшее, скрыто от взора. Грядущее, струясь из неизвестности, в краткий миг настоящего становится доступным осязанию и поддается взаимодействию. А затем, уносясь в прошлое, по мере того как открывается ретроспективному взгляду, оно все больше проясняет свой смысл. Такому образу соответствуют не только лингвистическая, но и мыслительная, и психологическая парадигмы еврейского сознания. Поскольку лицо наше обращено к минувшему, прошлое становится не только яснее и достоверней, но и привычней для взора. В него мы вглядываемся постоянно, тогда как будущее остается предметом оценки, а не изучения. К грядущему обращены не взоры, а желания и мечты. И кроме пророка, чьи уши "слышат скрытое позади", наши представления о будущем - область фантазий и снов.
Другой, более важный вопрос - в каком русле течет река времени, или, иными словами, - откуда и куда направляет свою поступь история? Мы можем вообразить историческое русло прямым или по крайней мере ведущим в определенном направлении. Можем сказать, что река времени никуда не впадает, а история не близится ни к какому окончательному или промежуточному финалу. Но даже те, кто полагают, что река времени куда-то стремится, представляют ее "устье" по-разному.
Одни убеждены, что течение истории, как и любой реки, направлено под уклон, и потому неизбежный конец ее - в бездне. Наука подтверждает это, говоря о неуклонно накапливающейся энтропии - процесс, который в перспективе должен привести к разрушению всех и всяческих связей, к распаду всего сущего на исходные элементы, пребывающие в абсолютной неподвижности и лишенные какого бы то ни было взаимодействия. В нордической мифологии подобный трагический финал именуется "сумерками богов".
Есть и другое представление об истории - как о бесконечном поступательном движении, которое именуют "прогрессом". Река времени течет вверх! С такой оптимистической ноты начинается ода прогрессу. В мировоззрении многих современников убежденность в благотворности прогресса до сих пор сочетается с верой в его естественность: чем дальше уводит река времени, тем увереннее продвигаемся мы на пути прогресса, ибо таков объективный закон.
В основе того и другого видения лежит представление о прямолинейности исторического процесса (или судьбы человечества, или потока времени как мы это ни назовем) и его устремленности в определенном направлении. И в том и в другом случае исторический процесс имеет начало, как река исток. Подобно ей, его течение непрерывно и устремлено к цели. На пути встают препятствия, отклоняющие и искривляющие русло, однако им не под силу остановить течение реки.
Наряду с линейной с незапамятных времен существует циклическая парадигма времени. В ней река истории образует кольцо. Она вливается сама в себя, и в ее водах мы не заметим ни необратимых изменений, ни новизны. Древний, поэтический и удручающий образ вечного возвращения дает книга Коэлет [Экклезиаст] (1:9): "То, что было - то и будет; и что совершалось - то и совершится; и нет ничего нового под солнцем." Всякое изменение в мире . движение по кругу, образующее замкнутый цикл: "Кружит, кружит, ходит ветер, и на круги свои возвращается ветер" (там же, 6). У этой концепции есть и современные адепты. Известен взгляд на историю как на череду генетически связанных цивилизаций, чья судьба подчиняется циклической закономерности . они сменяют друг друга подобно траве, которая увядает осенью и вновь расцветает весной. В наши дни пользуется популярностью космологическая теория пульсации Вселенной. Цикл начинается со сверхгигантского взрыва, затем происходит медленное угасание, и снова следует взрыв. Периодичность циклов непредставимо огромна, но это не меняет существа дела.
Цикличное и линейное время
Обратившись к еврейскому представлению о времени, легко убедиться, что оно не укладывается ни в одну из упомянутых парадигм. С одной стороны, традиционный образ жизни постоянно возвращает еврея к датам, обладающим непреходящей значимостью. Чередование дней, месяцев, лет имеет сакральный смысл. Разумеется, важно не само календарное круговращение времени, а выделенные из него дни - субботы, праздники, новомесячья и т.д. Каждые семь лет наступает субботний год, а каждые пятьдесят - юбилейный. Некоторые из циклов совпадают с астрономическими - например, месячный и годичный. Другие никак не связаны с природными явлениями - например, неделя, субботний год и юбилей. Это доказывает, что циклическая концепция времени обусловлена не только сменой фаз луны или времен года. Она коренится в философской идее вечного возвращения "на круги свои". Стихи Танаха, а еще больше молитвы Сидура, посвященные каждому из выделенных дней, доказывают это. Вот неделя, восходящая к вершине-субботе, вечному напоминанию о сотворении мира; праздники, не дающие забыть об исходе из Египта и событиях, сопровождавших его; Рош а-Шана как символическое напоминание о "дне первом", и тому подобное. Философский смысл круговращения времени, проступающий сквозь ритуал культовых церемоний, хорошо осознавался еще в древности. Это явствует из истолкований мудрецов разных эпох. Выдающийся комментатор Пятикнижия, рабби Авраам ибн Эзра, интерпретирует подобным образом субботний и юбилейный циклы. Более того, в той же связи он упоминает циклы Великого субботнего и Великого юбилейного года, чья протяженность, соответственно, семь тысяч и пятьдесят тысяч лет. В праздники - в ночь пасхального седера, при строительстве сукки особенно ощущается элегический мотив Коэлета: "то, что было - то и будет". Ведь и то и другое является актом символического переживания когда-то происшедших событий, которые повторяются вновь и вновь.
В философской, а еще больше в мистической еврейской литературе, многократно подчеркивается, что смысл праздников не исчерпывается символическим напоминанием о событиях далекого прошлого. По сути, праздник обладает достоверностью подлинного возвращения. Более того, историософская концепция иудаизма усматривает в определенных событиях нечто гораздо большее, чем исторический прецедент. Эти события рассматриваются даже не в качестве архетипов, а как своего рода матрицы всей последующей истории. Например, Исход из Египта - ключевое событие еврейской истории, систематически повторяющееся в ней в виде цикла "Изгнание - Избавление". Значение этого цикла выходит за сугубо исторические рамки, ибо он реализуется в духовной биографии каждого человека. Человек не просто "должен видеть себя, как будто это он выходит из Египта". История Исхода образует парадигму его внутреннего мира и свершается там параллельно реальному историческому событию. Этапами этой истории становятся духовное порабощение и избавление от него, рассечение вод, внутренняя война с Амалеком и наконец - Дарование Торы.