Страница:
Выходим из тени на солнце, и я откидываю капюшон. Потом расстегиваю куртку. До перевала – рукой подать. Не больше четырех километров. И не круче 45 градусов. Левой, правой, левой, правой. Пик слева тысяч на восемь тянет. Эверест. А справа – на семь. Джомолунгм. А между ними – совсем ерунда. Жалкие четыре пятьсот. В барокамере нас на восемь с половиной поднимали. Толян отрубился. Чуть по состоянию здоровья из десанта не вылетел. Каникулы мы с ним в высокогорном лагере провели. Альпинистов встречали, провожали, в журнал записывали. Он дыхалку тренировал, а я – за компанию. Левой, правой. Левой, правой. Левой. Правой.
– Шей, может привал сделаем?
– Шагай, … … … … мать! Поперся в горы, … так шевели костылями. … … сука. … на … перевале ночевать! Внизу … ему … не сиделось.
Нет, это уже слишком. Беру медвежонка за плечи, разворачиваю к себе фэйсом.
– Тебе в пятак настучать?
– Что???
– … матом ругаешься!
– Я вслух? Кир, родненький, прости пожалуйста! Хочешь, я тебя в щечку поцелую? – и смеется как ненормальная.
– Лунатичка.
Левой, правой. Левой, правой. До уступа – левой, правой. Теперь – до камня. Левой, правой. Один верблюд идет. Второй верблюд идет. Отличник физической подготовки тоже идет. До скалы дойдет. За скалу зайдет. И упадет. Нет, такая рифма народу не нужна. За такую рифму нужно в пятак настучать. Четыре километра это 8000 шагов. 7999. 7998. 7997. 799эээ… Сбился. А когда вниз пойдем – это всего 6000 шагов. Можно было бы 4000 шагов, но у Медвежонка штаны порвутся. Правой, левой. Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Почему цыпленок переходит шоссе? А, мистер Фокс? По асфальту? Ответ неверный, мистер Фокс. Потому что обходить было бы слишком долго! О, уклон уменьшился. Скажите, мистер Фокс, на какой высоте над уровнем моря мы находимся? Четыре тысячи будет? А вы слышали, мистер Фокс, что умные люди вперед осла пускают? Осел находит оптимальную траекторию. Обижаете, мистер Фокс, а я кого пустил? А вы самокритичны, мистер Фокс.
Как-то незаметно выходим на перевал. Скалы справа, скалы слева. Спереди скалы. Что сзади – не знаю. Не оглядывался. И вдруг горизонт распахивается во все стороны! Перевал!
– Перевал! Медвежонок! Перевал!
– Было бы чему радоваться.
Мда… И на самом деле. Если с этой стороны горы набирали высоту постепенно, то с той – словно ножом обрезано. А нам, однако, спуститься надо.
– Дельтаплан бы сюда.
– А ты летал на дельтаплане? – у Шейлы загораются глаза.
– Космодесантник обязан уметь летать на всем, что летает, ездить на всем, что ездит и ходить там, где не ступала нога шагохода. А ты на чем-нибудь летала?
– Пару раз. На драконе.
– Расскажи!
– Чего рассказывать? Меня на льдине унесло, он на берег перенес. Потом час ходила – голова словно ватой набита.
– … спускаемся на этот карниз и идем по нему.
– А если там, где отсюда не видно, он кончается?
– Возвращаемся сюда, ты влезаешь мне на плечи, вылезаешь на площадку и вытаскиваешь меня.
Шейла скептически осматривает карниз.
– Ты завещание написал?
– Да.
Даже варежку открыла.
– Счастливый. А я – нет.
– Ты же заговоренная. С тобой ничего случиться не может.
– А вдруг?
Спускаю Шейлу на карниз, сбрасываю ей сумки. Хорошо было бы запастись веревкой. Но лосей жалко. Спрыгиваю вслед за сумками.
– Не пристраивай сумку на спину, – останавливаю Шейлу. – Она тебя в пропасть утянет.
– И то верно.
Иду первым. Карниз, вначале широкий, сужается до ширины ладони. Но стена здесь не такая крутая, поэтому можно спокойно идти. Можно было бы сесть на задницу и съехать вниз. Но стена, плавно закругляясь, становится круче, и что там внизу – не видно. Может, обрыв. Была бы веревка…
Проходим поворот. Карниз вновь расширяется, но стена становится отвесной.
– Мое гениальное предвидение оправдалось, – сообщаю я Шейле. – Всего один опасный участок. А дальше – доходим до оползня и спускаемся как по лестнице.
– А если не доходим до оползня, то летим как птицы, – недовольно замечает Шейла. – Тут, наверно, метров триста будет.
– Глазомер у тебя… Не больше ста!
– Мне и десяти хватит.
– Не, лучше больше… Чтоб не мучиться.
– Утешил, … … мать!
– Прекрати ругаться.
– А еще чего? – ворчит Шейла. – Мне, может, жизни пять минут осталось, а он командует.
– Я вот о чем подумал. Сумки лучше сейчас вниз сбросить. Иначе они нас вниз утянут.
– А потом?
– Внизу подберем. У тебя там что, стекла много?
– Порвется, – Шейла сильным толчком отправляет сумку в полет. Я считаю секунды. Сто метров, пожалуй, есть. Сбрасываю свою сумку. Ух ты! Моя сумка вызывает внизу целый обвал. Даже стена вздрагивает.
– Камни! – визжит не своим голосом Шейла и вжимается в скалу. Прижимаюсь к стене, роняю копье, закрываю голову руками. Солидный булыжник ударяется в карниз между нами. По ногам шрапнелью бьют осколки. Каменная мелочь барабанит по капюшону. Небольшой – с детский кулак – камень вскользь задевает Шейлу по затылку. Девушка оседает вниз как тающая восковая статуэтка.
– Держись! – ору я и бросаюсь к ней. Успеваю сомкнуть пальцы на лодыжке, но и сам не удерживаюсь на карнизе, повисаю на четырех пальцах. Ничего, пальцы у меня сильные. Только бы вторую руку освободить… Извиваясь как червь, пытаюсь зажать Шейлу между ног. Черт бы побрал меховой костюм! Скользит!
Проклятый ботинок выскальзывает из пальцев, выворачивает руку. Напрягая все силы, подтягиваю его к лицу и зажимаю подошву зубами. Перехватываю руку поудобнее, смотрю вверх…
Камень размером с трехлитровую канистру летит прямо в меня! Я ничего не могу сделать! Ничего!
Камень бьет в карниз. Разбрызгивает мои пальцы, и я падаю. Боли нет. С ужасом смотрю на неестественно короткую ладонь с одиноко торчащим мизинцем. В следующую секунду наступает темнота. И невесомость. Мне ли не знать невесомость? Затаив дыхание, жду, чем это кончится. Несильно ударяюсь лицом в холодную металлическую стенку. Руку пронзает дергающая боль.
– А-а-а-а!!!
– Вставай, Кир, очнись!
Кто-то хлещет меня по щекам. Открываю один глаз. Медвежонок Шейла. Шлеп! Шлеп-шлеп!
– Больно же!
– Живой! – смеется она. Шевелю лопатками, плечами, ерзаю задом. Все на месте. Руки, ноги, голова – все цело. Рука!
Рассматриваю пальцы. Сжимаю и разжимаю кулак. Нормальные пальцы, в свежих ссадинах. На всякий случай осматриваю другую руку. Та-ак…
Резко сажусь. Итак, значит, мы пролетели сто метров и упали в сугроб. Которого здесь не было. Темноты и невесомости тоже не было. Холодной металлической стенки не было. И камня, который размозжил мне пальцы, не было. Мы просто упали в сугроб. Со ста метров. И ничего при этом не сломали, не отбили… Потом Шейла долго меня откапывала. Летом – в сугроб.
Вылезаю из снега и бреду вниз по склону. Туда, где лежат сумки. Сажусь на корточки и наблюдаю, как ручеек прямо на моих глазах пробивает дорогу.
– Шейла, смотри, ручеек!
– Ну и что?
– Так, ничего. Час назад этого сугроба здесь не было.
– Видимо, час назад оттуда, – кивок вверх, – лавина сошла. Здорово, правда? Представляешь, что с нами было бы, если б на камни упали?!
Врет весело и с энтузиазмом.
– Сними ботинок.
– Какой?
Прикидываю, как мы стояли на карнизе.
– Левый.
– Зачем?
– Надо.
Не понимает, но снимает. На подошве – отпечатки моих зубов. Значит, не приснилось.
– Сними носок.
– Ух ты! А я думала, чего нога болит… – На щиколотке дважды отпечаталась моя пятерня.
– Как ты думаешь, сколько дней этим синякам? Если скажешь, меньше часа – не поверю. Надень ботинок. Ты не умеешь врать.
Насупилась, молча натягивает носок, обувается. Стреляет в меня злым глазом. Новую легенду изобретает.
– Где тебя на шаланду погрузили?
– Дома, где же еще.
– Вот-вот. Драконы туда по нуль-т ходят, а тебя на шаланду. Потом эту же шаланду погнали за мной. Тем же самым путем, через нуль-т. Только в тысячу раз дороже. Зачем, спрашивается?
– По…
– Не перебивай! Я вслух размышляю. На Лаванде есть нуль-т, на твоей родной планете есть нуль-т. А тебя грузят на шаланду. Глупо? Не то слово. Но дальше и вовсе чудеса начинаются. Сначала нас подкармливают, потом спасают от явной смерти. Можно сказать, с того света вытаскивают. Мне даже новые пальцы вырастили взамен героически утраченных. Ты при этом не присутствовала? Когда нас в космос отсюда вытянули. А потом на место вернули. Ах да, ты же была по голове стукнутая. Ничего не помнишь, ничего не знаешь.
– Какого дьявола ты в это говно лезешь? Как человека прошу – не суйся! Не твоего это ума дело! Тебе зачет нужен. Будет тебе зачет!
– Нет, милая. Зачет мне раньше был нужен. Теперь я полностью поверил во все твои бредни. А еще у нас в казарме видик крутили. Лет десять назад в училище Великий Дракон приезжал. О Странниках рассказывал. Тебе слово «Странник» ни о чем не говорит? Странники – это такая могучая цивилизация, которая изредка…
– Кир!.. Кир, сними, пожалуйста, щит. На пять минут всего.
Выуживаю за цепочку медальон, взвешиваю на ладони и отправляю назад.
– Нет, Шейла. Сначала ты мне все расскажешь. – Сажусь на камень и рассматриваю сугроб.
– Ну и сиди! – Шейла сердито собирает вещи, вешает сумку за спину. – Долго сидеть будешь?
– Пока сугроб не растает.
– Пошли. – Шейла отходит на несколько шагов, возвращается. – Ты что, ночевать здесь собрался?
Излучаю спиной гордое презрение.
Дальше – интересная сцена. Шейла ругается, потом просит, тянет за руку, опять ругает, уже со слезами на глазах. До меня постепенно доходит, что она боится! Боится, что я на самом деле останусь наблюдать, как тает сугроб. До смерти боится, что я увижу под снегом НЕЧТО. Даже не думает о том, что этому сугробу дня три таять… Интересно, что я могу там увидеть?
А еще до меня доходит, что сейчас придется встать и идти за Шейлой. Потому что, если человек так боится… Я же не сволочь последняя. Последняя попытка, и встаю.
– Кир! Ну, Кир! Пожалуйста! Я тебя очень прошу! Уйдем, пожалуйста, отсюда.
– Иди.
– Ты не понимаешь. Ну миленький, ну пожалуйста, уйдем!
– Расскажи, если не понимаю.
– Хорошо. Я тебе все расскажу. Только уйдем скорее. Уйдем отсюда скорее.
– Слово?
– Слово. Доволен?
Вешаю сумку на копье, обнимаю ее за плечо, веду прочь. Моя взяла. Пересидел. Четверть часа слушаю затихающие всхлипывания и шмыгание носом. Может, я все-таки сволочь?
– Так нечестно, – заявляет под конец Медвежонок Шейла.
– Мы команда?
– Команда.
– Команда – это когда все вместе, а не каждый сам по себе. Сейчас расскажешь, или у костра?
– Я даже не знаю, с чего начать.
– Начни с конца.
– Сними пока щит. Мне так легче будет.
И Шейла рассказала… Это вам не компьютер Терпеливых в соседней галактике. Это не планета разумных динозавров. С драконами никаких странников не нужно.
Теперь я Шейле верю. И в то, что мы в дерьме по самую макушку, тоже верю. Черт возьми, тут супермен нужен. Я же не Корвин из амберитов.
– Во-во! – комментирует Шейла. – В глазах тоска, в зубах доска, а дверь на крючке.
– ?
– Загадка такая.
– ?
– Мужик в сортир провалился.
– ???
– О, господи! Ты деревенского сортира не видел! Разве можно быть урбанутым до такой степени?
Мало ли чего я не видел, – думаю я. – Ты микроульмотрона не видела, я же не говорю, что от этого умнее. Мне бы научиться так из лука стрелять…
Шейла задумывается, потом добреет прямо на глазах.
– Деревенский сортир – это деревянная будка. В ней – скамейка. В скамейке – дырка. Под сортиром – яма. Угадай, что в яме?
– А доска в зубах?
– Пока летел – зубами зацепился. Руками штаны держит. Почему тоска в глазах – объяснять?
– Ох, и ехидная ты.
Молча шагаем около часа. Супермена в нашей компании нет, есть один недоучившийся космодесантник. Ему и расхлебывать.
– Значит, драконы решили вывести новую породу людей.
– Не драконы. Это Мрак решил.
– Мрак что, не дракон?
– Мрак – гад! Я его убью! Я его насмерть убью!
Через пять минут:
– Дракон он, дракон. Но – особый. Вся его семейка особняком стоит. Я их мракобесами зову. Это сам Мрак, две его жены – Лобасти и Катрин, и их дети – Артем и Шаллах. Остальные драконы ни о чем не знают.
– А из людей в курсе…
– Да, всего пять-шесть человек. Мои так называемые родители, ну и еще кое-кто. Те, кто за генами Всемогущего охотились. Потом Мрак расщепил гены Всемогущего, выделил нужное, а мамашка согласилась меня выносить. Своих-то детей у нее не может быть.
– Ты же говорила, что твоя мать – машина!
– Она и есть машина. Кибер. Киборг. Выглядит как живая. Даже срать ходит. Ее Великий Дракон сделал.
– А отец?
– Какой он мне отец?! Отчим в лучшем случае… Да, ты правильно подумал. Он с ней спит. Я же говорю, с виду она как живая. Все на своих местах. Ей пятьдесят по документам, на самом деле меньше тридцати, но выглядит на тридцать. Она ВСЕГДА выглядит на тридцать. Да, именно моих, так называемых, родителей ты видел, когда поднялся на борт шаланды.
Мужчину я почти не запомнил. Суровое, обветренное лицо. Черный ежик коротко подстриженных волос. Комбинезон защитного цвета, широкий кожаный ремень, нож в ножнах и высокие ботинки с рубчатой подошвой – вот и все, что запомнил. Но женщина еще тогда поразила меня. Вина и обида на лице, в глазах… Не знаю, как сказать. Очень старая вина и очень древняя обида. Женщина коротко проконсультировала меня насчет биованны и вышла. Внимательный, изучающий взгляд. Я решил, что она из медперсонала какого-то госпиталя для неизлечимо больных.
Драконы занялись евгеникой. Считают, что мы, люди, достигли потолка. Все, финишная ленточка. И решили взять эволюцию в свои руки.
– Да не считают они так! – Шейла даже кулаком по коленке стукнула. – Но социальный аспект эволюции не соответствует… Ареалу, что ли. Не умею я по-научному говорить.
– По-простому говори.
– Ну, мы вышли в космос, сотни планет заселили. А как были дикарями, так и остались. Биологическая эволюция идет слишком медленно. Мрак решил ее ускорить. И сделал меня. Я – прототип. Экспериментальная модель.
Драконы решили сделать из людей расу телепатов. Отыскали на какой-то отсталой планете местное дарование, изучили его геном, подкорректировали, чтоб в потомках нужный ген доминантой шел, и изготовили Шейлу. Все дети Шейлы будут телепатами. И внуки. И правнуки. Хотел бы я стать телепатом? Шейла не хочет.
– Ты опять ничего не понял! Я в тюрьме жить не хочу. На волю хочу! Туда, где хоть один человек меня… Где хоть с одним поговорить можно. Они же все меня ненавидят! Платье не такое надела, цветок сорвала, камень в лужу бросила. За все! Вслух одно говорят, конфетками угощают. А думают: «Чтоб ты куда провалилась со своими предками». Меня никто в поселке не любит. Только Шаллах с Артемом ко мне нормально относятся. Но они драконы. А у меня от драконов голова раскалывается. И они все равно мракобесы!
– Но это же века пройдут, пока твои гены по всему человечеству разойдутся.
– Дурак ты! На мне они их только испытывают. А потом… Ты о прыгающих генах читал?
– Да. На этом принципе регенерин сделан.
– Вот и тут то же самое. Придет молодая мамашка в женскую консультацию, ей там прививку сделают – и готов еще один телепат. Мамашка и знать не будет.
– Не… Все равно не получится… Через пять лет знаешь, какой шум поднимется! Когда первые дети-телепаты подрастут.
– Получится… Ты неправильно думаешь. Ты думаешь, как сделать, чтоб не получилось, а надо за драконов думать – как сделать, чтоб, наоборот, получилось. Если мутация начнет проявляться не в первом поколении, а во втором – как раз всех успеют обработать. Никто знать не будет, откуда телепатия взялась. Мои знали… Ненавижу!
– Тебя мать с отцом любят. Я их видел.
– Что ты понимаешь? Отец за всю жизнь щит ни разу не снял. Боится, что я мысли его узнаю. Цепочка один раз порвалась, щит на землю упал. Знаешь, как он испугался! Будто у него голова сокровищами набита. А там обычные мысли. Как у всех. Чего их прятать? Однажды у него щит сломался. Я двое суток слушала, о чем он думает. Да ни о чем особенном! Как все! Что забор надо чинить, что дождь не вовремя. Все утро собой гордился, какая мамашка красивая, да как он ее ночью оттрахал. На третий день я вышла к завтраку и говорю: «Папа, у тебя в щите батарейка села». Знаешь, что было?
– Тебя мама любит. Я ее глаза видел.
– Любит? Я ЧУВСТВУЮ, когда меня кто-то любит. Ее я в упор не чувствую. Как папин компьютер на столе! Она запрограммирована! По головке меня гладить запрограммирована, слезы по ночам лить – это все программа! Дано: соседи пожаловались на Шейлу. Выполнить: выпустить из глаз пять миллилитров осадков. Конец процедуры.
Тут я не удержался и залепил ей пощечину.
– Ты просто жестокая, равнодушная тварь! – Я вспомнил, как отец сутками возился с нашим семейным кибером Топом. Кибер остался от прадеда, таких уже не выпускали, и запчастей к нему не было. Если что-то ломалось, деталь изготовляли на заказ, или отец с кибером часами пропадали в мастерской в гараже, подгоняя новые узлы к старым. Появлялись дома сияющие. Точнее, Топ сиял надраенным корпусом и даже, вроде бы, смущался. А руки отца по локоть в графитовой смазке или полировочной пасте. Мама накрывала праздничный стол…
Шейла смотрит на меня квадратными глазами.
– Он же РОБОТ! Кусок железа! Как можно любить кусок железа? Любить надо живое! Траву, ласточек. Они чувствуют, что ты их любишь. А как можно любить камень?
– Дура ты еще! – иду вниз, сердито пинаю камни. Оглядываюсь – Шейла стоит на прежнем месте. Сбавляю скорость. Захочет – догонит. На каком расстоянии она читает мысли? Отсюда меня слышит? И что делать со щитом? Надевать или нет?
– Сам думай! – сердито бросает Шейла. Уже догнала и топает параллельным курсом. Хорошо под гору идти. Почти не устаешь. Повезет – до леса дойти успеем. Но шалаш точно не успеем поставить. Зато теплеет с каждым километром.
– Медвежонок, извини.
– Все равно ты не прав! – упрямо отзывается Шейла. – Любить надо живое. Мертвое – использовать.
– А ты всегда можешь отличить живое от мертвого?
– Я чувствую.
– Человека в анабиозе?
– Чувствую.
– Замороженного дракона?
Растерянно помахала ресницами.
– Если он заморожен, то он не живой.
– Оттает, снова живым станет. – Чувствую, что наш спор для Шейлы очень много значит. Настолько важен, что даже обидеться на пощечину некогда. – Ты земную жизнь чувствуешь. А иноземную?
– Кир, надень, пожалуйста, щит. Мне додумать надо, а твои мысли сбивают. Ты не в ту сторону думаешь.
Надеваю медальон. Запустил мыслительный процесс, но не тот, который хотел. Ладно, какие еще у нас на сегодня загадки? Под каким соусом ее запихнули в биованну? Ну, тут много вариантов. Чего она испугалась у сугроба?
Делаем привал на ужин. До леса километров десять. Шейла все еще в трансе. Задумчиво так сводит брови, морщит лоб. Думает. Любить, или не любить замороженного дракона.
– Кир, ты про разумных динозавров слышал? – наконец-то очнулась Шейла.
– Да.
– Мне надо с ними встретиться! Обязательно надо. Поможешь? Если я их мысли не услышу…
– То что?
Опять в транс погрузилась. Машу перед ее глазами растопыренной пятерней. Слабо улыбается и отмахивается от меня как от мухи. Достаю мясо. Шейла подносит свой кусок ко рту, нюхает, отбрасывает в сторону. Отбирает мой кусок, нюхает, отбрасывает.
– Ты что, запаха не чувствуешь?
– Сыр рокфор напоминает.
– Космодесантник, … … (непереводимая игра слов).
Забирает у меня весь пакет, морщит нос и высыпает мясо на траву. Достает запасы из своей сумки и тоже выбрасывает.
– Вот и поужинали. – Долго и смачно ругается.
– Я тебе когда-нибудь рот намылю.
– Сам ругаешься, а мне нельзя?
– Я не вслух.
– Кир, для меня это не имеет значения.
Действительно…
– На мне щит! Ты не могла слышать!
Смотрит исподлобья, улыбается, берет мою ладонь, раскачивает.
– Прости засранку. Я больше не буду.
Застегиваю сумку и топаю к лесу. В желудке урчит.
– Наверняка за пультом Шаллах сидела, – говорит Шейла.
– За каким пультом?
– Откуда за нами наблюдают.
Изумленно оглядываюсь на нее.
– Она вечно про детали забывает. Сумки черные, на солнце нагреваются о-го-го как. Нужно было сумки на эти дни в холодильник убрать. Артем бы не забыл.
Что я так удивился. Если она – экспериментальный образец важности неимоверной, то неужели ее без присмотра оставят? Я бы не оставил, если она на самом деле дороже двух планет стоит. Мы идем голодные, а драконы за нами наблюдают. А у меня в животе бурчит. Складываю ладони рупором.
– Шаллах! Не будь чем щи хлебают, подбрось харчей. Шейла кушать хочет.
Шейла поворачивается ко мне с открытой варежкой. В глазах – восхищение, переходящее в обожание. Обнимаю ее за талию, хотя идти по бездорожью обнявшись не очень удобно. Она – меня. Мир. Надолго ли?
– Шей, чего ты испугалась у сугроба? Когда я хотел остаться посмотреть, как он тает.
– Я боялась, что он растает, а там мы лежим, в лепешку разбившиеся.
– Как это?
– Ты думаешь, драконы только планеты дублировать умеют? Если мы разбились, драконы могли нас сдублировать за секунду до смерти. Я хочу быть собой, а не собственной копией.
– Ты меня совсем не уважаешь? – раздается прямо из воздуха обиженный женский голос. – Ну никакой благодарности. Я вас влет словила, и что слышу? Одни упреки. Ну забыла я про сумки, забыла. Сами виноваты. Плохо мясо прокоптили.
– Даешь слово дракона, что мы – это мы, а не копии? – спрашивает у потустороннего голоса Шейла. Чувствую себя как зритель, внезапно попавший в ужастик с привидениями.
– Да…м, если ты пообещаешь помириться с папой!
– Обойдешься, – заявляет повеселевшая Шейла.
– Медвежонок, прекрати разговаривать с ней, – строго говорю я. – Позднее с Мраком поговорим.
– Ребята, не говорите, пожалуйста, что я с вами беседовала. Папа рассердится.
– Ты игнорировала мою просьбу, так что…
– Вредный ты, – отвечает потусторонний голос. – Киберы кончают рюкзак продуктами набивать. Кстати, в зачете по выживаемости не предусмотрена подкормка кандидатов.
– Зачет я завалил.
– Как это? – хором удивляются Шейла и голос.
– Сорвался с карниза и разбился. В зачете не предусмотрен отлов в воздухе сорвавшихся в пропасть кандидатов.
– Много ты знаешь, как зачеты сдают, – обижается голос. – Если такой умный, скажи: «Бум!»
– Не говори, – советует Шейла. – Обойдемся без подачек.
– Ну и зря. Управление климатикой мы отключили, завтра дождь будет.
– Бам, – говорю я, сгорая от любопытства.
Где-то в вышине раздается хлопок. Задираем головы. В темнеющем небе раскрылся купол парашюта. Мигает красный проблесковый маячок. На стропах болтается обычный туристский рюкзак.
– Э-э, если я понял, раньше климатика была включена?
– Ага! – радостно отзывается голос. – По заявкам местного населения. Чтоб вы в горах насморк не получили! Намечался дождь со снегом, потом похолодание и гололед. Все камни должны были обледенеть, и вы или замерзли бы, или всмятку разбились. Я вам бархатный сезон устроила, а вы все равно прокололись!
– Шаллах, передай своему папашке, что он первый прокололся. Я знала все, что он задумал. Только смыться не успела! – кричит Шейла.
Через четверть часа сидим в надувной палатке и едим настоящими ложками горячую тушонку с бобами из банок с самоподогревом. Вдыхаем воздух альпийских лугов, и едим досыта! Рай! Шейла раскладывает спальные мешки, долго ищет что-то по всем кармашкам и отделениям рюкзака, не находит и тяжко вздыхает.
– Что ищешь?
Краснеет до корней волос.
– Неважно. Тебе не повезло.
Залезаем в спальники. Хотел бы я иметь жену-телепатку? С одной стороны, никакой беспричинной ревности. Но с другой – если мне чьи-то ножки понравятся… заначку тоже не спрячешь. И на стороне не погуляешь. Черт возьми! Неужели я это всерьез?
Словно на крышу палатки кто-то горсть сушеного риса бросил… Опять… И началось. Ну и пусть. Теперь торопиться некуда. Буду лежать в палатке и слушать дождь. Буду любоваться Шейлой и смотреть, как она пришивает к куртке карманы. Может, мне тоже карманы пришить? Нет, пусть сначала она закончит. А то еще обрезков на двоих не хватит.
Шейла поднимает голову, тепло улыбается мне и вновь склоняется над работой.
– Кир, расскажи, откуда на ботинке следы твоих зубов. Это ведь твои зубы?
Просить космодесантника рассказать – да это просто провокация. Кто самый лучший рассказчик в обитаемом космосе?
– Дело было так: шли как-то по горам молодая, красивая, стройная как серна девушка и высокий, широкоплечий, сильный духом и прекрасный телом бывалый космодесантник. Я, то есть. И попали они под камнепад. Но не испугались, а мужественно прижались к скале как дрожащие осиновые листочки под ураганным ветром. И тут одному маленькому, но вредному каменюке тоже приглянулась девушка. Решил он с ней познакомиться. Познакомился, и дальше полетел по своим делам, в полном соответствии с законами аэродинамики и всемирного тяготения. Но на девушку их короткая встреча произвела неизгладимое впечатление. Ошеломленная (то есть, по голове тюкнутая), стояла она, покачиваясь, на краю бездонной пропасти, словно приняла на грудь канистру жидкости, алкоголем именуемой. Подломились ее стройные ножки словно тростинки в бурю, и бросилась она в пропасть вслед за хонуриком этим!
– Шей, может привал сделаем?
– Шагай, … … … … мать! Поперся в горы, … так шевели костылями. … … сука. … на … перевале ночевать! Внизу … ему … не сиделось.
Нет, это уже слишком. Беру медвежонка за плечи, разворачиваю к себе фэйсом.
– Тебе в пятак настучать?
– Что???
– … матом ругаешься!
– Я вслух? Кир, родненький, прости пожалуйста! Хочешь, я тебя в щечку поцелую? – и смеется как ненормальная.
– Лунатичка.
Левой, правой. Левой, правой. До уступа – левой, правой. Теперь – до камня. Левой, правой. Один верблюд идет. Второй верблюд идет. Отличник физической подготовки тоже идет. До скалы дойдет. За скалу зайдет. И упадет. Нет, такая рифма народу не нужна. За такую рифму нужно в пятак настучать. Четыре километра это 8000 шагов. 7999. 7998. 7997. 799эээ… Сбился. А когда вниз пойдем – это всего 6000 шагов. Можно было бы 4000 шагов, но у Медвежонка штаны порвутся. Правой, левой. Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Почему цыпленок переходит шоссе? А, мистер Фокс? По асфальту? Ответ неверный, мистер Фокс. Потому что обходить было бы слишком долго! О, уклон уменьшился. Скажите, мистер Фокс, на какой высоте над уровнем моря мы находимся? Четыре тысячи будет? А вы слышали, мистер Фокс, что умные люди вперед осла пускают? Осел находит оптимальную траекторию. Обижаете, мистер Фокс, а я кого пустил? А вы самокритичны, мистер Фокс.
Как-то незаметно выходим на перевал. Скалы справа, скалы слева. Спереди скалы. Что сзади – не знаю. Не оглядывался. И вдруг горизонт распахивается во все стороны! Перевал!
– Перевал! Медвежонок! Перевал!
– Было бы чему радоваться.
Мда… И на самом деле. Если с этой стороны горы набирали высоту постепенно, то с той – словно ножом обрезано. А нам, однако, спуститься надо.
– Дельтаплан бы сюда.
– А ты летал на дельтаплане? – у Шейлы загораются глаза.
– Космодесантник обязан уметь летать на всем, что летает, ездить на всем, что ездит и ходить там, где не ступала нога шагохода. А ты на чем-нибудь летала?
– Пару раз. На драконе.
– Расскажи!
– Чего рассказывать? Меня на льдине унесло, он на берег перенес. Потом час ходила – голова словно ватой набита.
– … спускаемся на этот карниз и идем по нему.
– А если там, где отсюда не видно, он кончается?
– Возвращаемся сюда, ты влезаешь мне на плечи, вылезаешь на площадку и вытаскиваешь меня.
Шейла скептически осматривает карниз.
– Ты завещание написал?
– Да.
Даже варежку открыла.
– Счастливый. А я – нет.
– Ты же заговоренная. С тобой ничего случиться не может.
– А вдруг?
Спускаю Шейлу на карниз, сбрасываю ей сумки. Хорошо было бы запастись веревкой. Но лосей жалко. Спрыгиваю вслед за сумками.
– Не пристраивай сумку на спину, – останавливаю Шейлу. – Она тебя в пропасть утянет.
– И то верно.
Иду первым. Карниз, вначале широкий, сужается до ширины ладони. Но стена здесь не такая крутая, поэтому можно спокойно идти. Можно было бы сесть на задницу и съехать вниз. Но стена, плавно закругляясь, становится круче, и что там внизу – не видно. Может, обрыв. Была бы веревка…
Проходим поворот. Карниз вновь расширяется, но стена становится отвесной.
– Мое гениальное предвидение оправдалось, – сообщаю я Шейле. – Всего один опасный участок. А дальше – доходим до оползня и спускаемся как по лестнице.
– А если не доходим до оползня, то летим как птицы, – недовольно замечает Шейла. – Тут, наверно, метров триста будет.
– Глазомер у тебя… Не больше ста!
– Мне и десяти хватит.
– Не, лучше больше… Чтоб не мучиться.
– Утешил, … … мать!
– Прекрати ругаться.
– А еще чего? – ворчит Шейла. – Мне, может, жизни пять минут осталось, а он командует.
– Я вот о чем подумал. Сумки лучше сейчас вниз сбросить. Иначе они нас вниз утянут.
– А потом?
– Внизу подберем. У тебя там что, стекла много?
– Порвется, – Шейла сильным толчком отправляет сумку в полет. Я считаю секунды. Сто метров, пожалуй, есть. Сбрасываю свою сумку. Ух ты! Моя сумка вызывает внизу целый обвал. Даже стена вздрагивает.
– Камни! – визжит не своим голосом Шейла и вжимается в скалу. Прижимаюсь к стене, роняю копье, закрываю голову руками. Солидный булыжник ударяется в карниз между нами. По ногам шрапнелью бьют осколки. Каменная мелочь барабанит по капюшону. Небольшой – с детский кулак – камень вскользь задевает Шейлу по затылку. Девушка оседает вниз как тающая восковая статуэтка.
– Держись! – ору я и бросаюсь к ней. Успеваю сомкнуть пальцы на лодыжке, но и сам не удерживаюсь на карнизе, повисаю на четырех пальцах. Ничего, пальцы у меня сильные. Только бы вторую руку освободить… Извиваясь как червь, пытаюсь зажать Шейлу между ног. Черт бы побрал меховой костюм! Скользит!
Проклятый ботинок выскальзывает из пальцев, выворачивает руку. Напрягая все силы, подтягиваю его к лицу и зажимаю подошву зубами. Перехватываю руку поудобнее, смотрю вверх…
Камень размером с трехлитровую канистру летит прямо в меня! Я ничего не могу сделать! Ничего!
Камень бьет в карниз. Разбрызгивает мои пальцы, и я падаю. Боли нет. С ужасом смотрю на неестественно короткую ладонь с одиноко торчащим мизинцем. В следующую секунду наступает темнота. И невесомость. Мне ли не знать невесомость? Затаив дыхание, жду, чем это кончится. Несильно ударяюсь лицом в холодную металлическую стенку. Руку пронзает дергающая боль.
– А-а-а-а!!!
– Вставай, Кир, очнись!
Кто-то хлещет меня по щекам. Открываю один глаз. Медвежонок Шейла. Шлеп! Шлеп-шлеп!
– Больно же!
– Живой! – смеется она. Шевелю лопатками, плечами, ерзаю задом. Все на месте. Руки, ноги, голова – все цело. Рука!
Рассматриваю пальцы. Сжимаю и разжимаю кулак. Нормальные пальцы, в свежих ссадинах. На всякий случай осматриваю другую руку. Та-ак…
Резко сажусь. Итак, значит, мы пролетели сто метров и упали в сугроб. Которого здесь не было. Темноты и невесомости тоже не было. Холодной металлической стенки не было. И камня, который размозжил мне пальцы, не было. Мы просто упали в сугроб. Со ста метров. И ничего при этом не сломали, не отбили… Потом Шейла долго меня откапывала. Летом – в сугроб.
Вылезаю из снега и бреду вниз по склону. Туда, где лежат сумки. Сажусь на корточки и наблюдаю, как ручеек прямо на моих глазах пробивает дорогу.
– Шейла, смотри, ручеек!
– Ну и что?
– Так, ничего. Час назад этого сугроба здесь не было.
– Видимо, час назад оттуда, – кивок вверх, – лавина сошла. Здорово, правда? Представляешь, что с нами было бы, если б на камни упали?!
Врет весело и с энтузиазмом.
– Сними ботинок.
– Какой?
Прикидываю, как мы стояли на карнизе.
– Левый.
– Зачем?
– Надо.
Не понимает, но снимает. На подошве – отпечатки моих зубов. Значит, не приснилось.
– Сними носок.
– Ух ты! А я думала, чего нога болит… – На щиколотке дважды отпечаталась моя пятерня.
– Как ты думаешь, сколько дней этим синякам? Если скажешь, меньше часа – не поверю. Надень ботинок. Ты не умеешь врать.
Насупилась, молча натягивает носок, обувается. Стреляет в меня злым глазом. Новую легенду изобретает.
– Где тебя на шаланду погрузили?
– Дома, где же еще.
– Вот-вот. Драконы туда по нуль-т ходят, а тебя на шаланду. Потом эту же шаланду погнали за мной. Тем же самым путем, через нуль-т. Только в тысячу раз дороже. Зачем, спрашивается?
– По…
– Не перебивай! Я вслух размышляю. На Лаванде есть нуль-т, на твоей родной планете есть нуль-т. А тебя грузят на шаланду. Глупо? Не то слово. Но дальше и вовсе чудеса начинаются. Сначала нас подкармливают, потом спасают от явной смерти. Можно сказать, с того света вытаскивают. Мне даже новые пальцы вырастили взамен героически утраченных. Ты при этом не присутствовала? Когда нас в космос отсюда вытянули. А потом на место вернули. Ах да, ты же была по голове стукнутая. Ничего не помнишь, ничего не знаешь.
– Какого дьявола ты в это говно лезешь? Как человека прошу – не суйся! Не твоего это ума дело! Тебе зачет нужен. Будет тебе зачет!
– Нет, милая. Зачет мне раньше был нужен. Теперь я полностью поверил во все твои бредни. А еще у нас в казарме видик крутили. Лет десять назад в училище Великий Дракон приезжал. О Странниках рассказывал. Тебе слово «Странник» ни о чем не говорит? Странники – это такая могучая цивилизация, которая изредка…
– Кир!.. Кир, сними, пожалуйста, щит. На пять минут всего.
Выуживаю за цепочку медальон, взвешиваю на ладони и отправляю назад.
– Нет, Шейла. Сначала ты мне все расскажешь. – Сажусь на камень и рассматриваю сугроб.
– Ну и сиди! – Шейла сердито собирает вещи, вешает сумку за спину. – Долго сидеть будешь?
– Пока сугроб не растает.
– Пошли. – Шейла отходит на несколько шагов, возвращается. – Ты что, ночевать здесь собрался?
Излучаю спиной гордое презрение.
Дальше – интересная сцена. Шейла ругается, потом просит, тянет за руку, опять ругает, уже со слезами на глазах. До меня постепенно доходит, что она боится! Боится, что я на самом деле останусь наблюдать, как тает сугроб. До смерти боится, что я увижу под снегом НЕЧТО. Даже не думает о том, что этому сугробу дня три таять… Интересно, что я могу там увидеть?
А еще до меня доходит, что сейчас придется встать и идти за Шейлой. Потому что, если человек так боится… Я же не сволочь последняя. Последняя попытка, и встаю.
– Кир! Ну, Кир! Пожалуйста! Я тебя очень прошу! Уйдем, пожалуйста, отсюда.
– Иди.
– Ты не понимаешь. Ну миленький, ну пожалуйста, уйдем!
– Расскажи, если не понимаю.
– Хорошо. Я тебе все расскажу. Только уйдем скорее. Уйдем отсюда скорее.
– Слово?
– Слово. Доволен?
Вешаю сумку на копье, обнимаю ее за плечо, веду прочь. Моя взяла. Пересидел. Четверть часа слушаю затихающие всхлипывания и шмыгание носом. Может, я все-таки сволочь?
– Так нечестно, – заявляет под конец Медвежонок Шейла.
– Мы команда?
– Команда.
– Команда – это когда все вместе, а не каждый сам по себе. Сейчас расскажешь, или у костра?
– Я даже не знаю, с чего начать.
– Начни с конца.
– Сними пока щит. Мне так легче будет.
И Шейла рассказала… Это вам не компьютер Терпеливых в соседней галактике. Это не планета разумных динозавров. С драконами никаких странников не нужно.
Теперь я Шейле верю. И в то, что мы в дерьме по самую макушку, тоже верю. Черт возьми, тут супермен нужен. Я же не Корвин из амберитов.
– Во-во! – комментирует Шейла. – В глазах тоска, в зубах доска, а дверь на крючке.
– ?
– Загадка такая.
– ?
– Мужик в сортир провалился.
– ???
– О, господи! Ты деревенского сортира не видел! Разве можно быть урбанутым до такой степени?
Мало ли чего я не видел, – думаю я. – Ты микроульмотрона не видела, я же не говорю, что от этого умнее. Мне бы научиться так из лука стрелять…
Шейла задумывается, потом добреет прямо на глазах.
– Деревенский сортир – это деревянная будка. В ней – скамейка. В скамейке – дырка. Под сортиром – яма. Угадай, что в яме?
– А доска в зубах?
– Пока летел – зубами зацепился. Руками штаны держит. Почему тоска в глазах – объяснять?
– Ох, и ехидная ты.
Молча шагаем около часа. Супермена в нашей компании нет, есть один недоучившийся космодесантник. Ему и расхлебывать.
– Значит, драконы решили вывести новую породу людей.
– Не драконы. Это Мрак решил.
– Мрак что, не дракон?
– Мрак – гад! Я его убью! Я его насмерть убью!
Через пять минут:
– Дракон он, дракон. Но – особый. Вся его семейка особняком стоит. Я их мракобесами зову. Это сам Мрак, две его жены – Лобасти и Катрин, и их дети – Артем и Шаллах. Остальные драконы ни о чем не знают.
– А из людей в курсе…
– Да, всего пять-шесть человек. Мои так называемые родители, ну и еще кое-кто. Те, кто за генами Всемогущего охотились. Потом Мрак расщепил гены Всемогущего, выделил нужное, а мамашка согласилась меня выносить. Своих-то детей у нее не может быть.
– Ты же говорила, что твоя мать – машина!
– Она и есть машина. Кибер. Киборг. Выглядит как живая. Даже срать ходит. Ее Великий Дракон сделал.
– А отец?
– Какой он мне отец?! Отчим в лучшем случае… Да, ты правильно подумал. Он с ней спит. Я же говорю, с виду она как живая. Все на своих местах. Ей пятьдесят по документам, на самом деле меньше тридцати, но выглядит на тридцать. Она ВСЕГДА выглядит на тридцать. Да, именно моих, так называемых, родителей ты видел, когда поднялся на борт шаланды.
Мужчину я почти не запомнил. Суровое, обветренное лицо. Черный ежик коротко подстриженных волос. Комбинезон защитного цвета, широкий кожаный ремень, нож в ножнах и высокие ботинки с рубчатой подошвой – вот и все, что запомнил. Но женщина еще тогда поразила меня. Вина и обида на лице, в глазах… Не знаю, как сказать. Очень старая вина и очень древняя обида. Женщина коротко проконсультировала меня насчет биованны и вышла. Внимательный, изучающий взгляд. Я решил, что она из медперсонала какого-то госпиталя для неизлечимо больных.
Драконы занялись евгеникой. Считают, что мы, люди, достигли потолка. Все, финишная ленточка. И решили взять эволюцию в свои руки.
– Да не считают они так! – Шейла даже кулаком по коленке стукнула. – Но социальный аспект эволюции не соответствует… Ареалу, что ли. Не умею я по-научному говорить.
– По-простому говори.
– Ну, мы вышли в космос, сотни планет заселили. А как были дикарями, так и остались. Биологическая эволюция идет слишком медленно. Мрак решил ее ускорить. И сделал меня. Я – прототип. Экспериментальная модель.
Драконы решили сделать из людей расу телепатов. Отыскали на какой-то отсталой планете местное дарование, изучили его геном, подкорректировали, чтоб в потомках нужный ген доминантой шел, и изготовили Шейлу. Все дети Шейлы будут телепатами. И внуки. И правнуки. Хотел бы я стать телепатом? Шейла не хочет.
– Ты опять ничего не понял! Я в тюрьме жить не хочу. На волю хочу! Туда, где хоть один человек меня… Где хоть с одним поговорить можно. Они же все меня ненавидят! Платье не такое надела, цветок сорвала, камень в лужу бросила. За все! Вслух одно говорят, конфетками угощают. А думают: «Чтоб ты куда провалилась со своими предками». Меня никто в поселке не любит. Только Шаллах с Артемом ко мне нормально относятся. Но они драконы. А у меня от драконов голова раскалывается. И они все равно мракобесы!
– Но это же века пройдут, пока твои гены по всему человечеству разойдутся.
– Дурак ты! На мне они их только испытывают. А потом… Ты о прыгающих генах читал?
– Да. На этом принципе регенерин сделан.
– Вот и тут то же самое. Придет молодая мамашка в женскую консультацию, ей там прививку сделают – и готов еще один телепат. Мамашка и знать не будет.
– Не… Все равно не получится… Через пять лет знаешь, какой шум поднимется! Когда первые дети-телепаты подрастут.
– Получится… Ты неправильно думаешь. Ты думаешь, как сделать, чтоб не получилось, а надо за драконов думать – как сделать, чтоб, наоборот, получилось. Если мутация начнет проявляться не в первом поколении, а во втором – как раз всех успеют обработать. Никто знать не будет, откуда телепатия взялась. Мои знали… Ненавижу!
– Тебя мать с отцом любят. Я их видел.
– Что ты понимаешь? Отец за всю жизнь щит ни разу не снял. Боится, что я мысли его узнаю. Цепочка один раз порвалась, щит на землю упал. Знаешь, как он испугался! Будто у него голова сокровищами набита. А там обычные мысли. Как у всех. Чего их прятать? Однажды у него щит сломался. Я двое суток слушала, о чем он думает. Да ни о чем особенном! Как все! Что забор надо чинить, что дождь не вовремя. Все утро собой гордился, какая мамашка красивая, да как он ее ночью оттрахал. На третий день я вышла к завтраку и говорю: «Папа, у тебя в щите батарейка села». Знаешь, что было?
– Тебя мама любит. Я ее глаза видел.
– Любит? Я ЧУВСТВУЮ, когда меня кто-то любит. Ее я в упор не чувствую. Как папин компьютер на столе! Она запрограммирована! По головке меня гладить запрограммирована, слезы по ночам лить – это все программа! Дано: соседи пожаловались на Шейлу. Выполнить: выпустить из глаз пять миллилитров осадков. Конец процедуры.
Тут я не удержался и залепил ей пощечину.
– Ты просто жестокая, равнодушная тварь! – Я вспомнил, как отец сутками возился с нашим семейным кибером Топом. Кибер остался от прадеда, таких уже не выпускали, и запчастей к нему не было. Если что-то ломалось, деталь изготовляли на заказ, или отец с кибером часами пропадали в мастерской в гараже, подгоняя новые узлы к старым. Появлялись дома сияющие. Точнее, Топ сиял надраенным корпусом и даже, вроде бы, смущался. А руки отца по локоть в графитовой смазке или полировочной пасте. Мама накрывала праздничный стол…
Шейла смотрит на меня квадратными глазами.
– Он же РОБОТ! Кусок железа! Как можно любить кусок железа? Любить надо живое! Траву, ласточек. Они чувствуют, что ты их любишь. А как можно любить камень?
– Дура ты еще! – иду вниз, сердито пинаю камни. Оглядываюсь – Шейла стоит на прежнем месте. Сбавляю скорость. Захочет – догонит. На каком расстоянии она читает мысли? Отсюда меня слышит? И что делать со щитом? Надевать или нет?
– Сам думай! – сердито бросает Шейла. Уже догнала и топает параллельным курсом. Хорошо под гору идти. Почти не устаешь. Повезет – до леса дойти успеем. Но шалаш точно не успеем поставить. Зато теплеет с каждым километром.
– Медвежонок, извини.
– Все равно ты не прав! – упрямо отзывается Шейла. – Любить надо живое. Мертвое – использовать.
– А ты всегда можешь отличить живое от мертвого?
– Я чувствую.
– Человека в анабиозе?
– Чувствую.
– Замороженного дракона?
Растерянно помахала ресницами.
– Если он заморожен, то он не живой.
– Оттает, снова живым станет. – Чувствую, что наш спор для Шейлы очень много значит. Настолько важен, что даже обидеться на пощечину некогда. – Ты земную жизнь чувствуешь. А иноземную?
– Кир, надень, пожалуйста, щит. Мне додумать надо, а твои мысли сбивают. Ты не в ту сторону думаешь.
Надеваю медальон. Запустил мыслительный процесс, но не тот, который хотел. Ладно, какие еще у нас на сегодня загадки? Под каким соусом ее запихнули в биованну? Ну, тут много вариантов. Чего она испугалась у сугроба?
Делаем привал на ужин. До леса километров десять. Шейла все еще в трансе. Задумчиво так сводит брови, морщит лоб. Думает. Любить, или не любить замороженного дракона.
– Кир, ты про разумных динозавров слышал? – наконец-то очнулась Шейла.
– Да.
– Мне надо с ними встретиться! Обязательно надо. Поможешь? Если я их мысли не услышу…
– То что?
Опять в транс погрузилась. Машу перед ее глазами растопыренной пятерней. Слабо улыбается и отмахивается от меня как от мухи. Достаю мясо. Шейла подносит свой кусок ко рту, нюхает, отбрасывает в сторону. Отбирает мой кусок, нюхает, отбрасывает.
– Ты что, запаха не чувствуешь?
– Сыр рокфор напоминает.
– Космодесантник, … … (непереводимая игра слов).
Забирает у меня весь пакет, морщит нос и высыпает мясо на траву. Достает запасы из своей сумки и тоже выбрасывает.
– Вот и поужинали. – Долго и смачно ругается.
– Я тебе когда-нибудь рот намылю.
– Сам ругаешься, а мне нельзя?
– Я не вслух.
– Кир, для меня это не имеет значения.
Действительно…
– На мне щит! Ты не могла слышать!
Смотрит исподлобья, улыбается, берет мою ладонь, раскачивает.
– Прости засранку. Я больше не буду.
Застегиваю сумку и топаю к лесу. В желудке урчит.
– Наверняка за пультом Шаллах сидела, – говорит Шейла.
– За каким пультом?
– Откуда за нами наблюдают.
Изумленно оглядываюсь на нее.
– Она вечно про детали забывает. Сумки черные, на солнце нагреваются о-го-го как. Нужно было сумки на эти дни в холодильник убрать. Артем бы не забыл.
Что я так удивился. Если она – экспериментальный образец важности неимоверной, то неужели ее без присмотра оставят? Я бы не оставил, если она на самом деле дороже двух планет стоит. Мы идем голодные, а драконы за нами наблюдают. А у меня в животе бурчит. Складываю ладони рупором.
– Шаллах! Не будь чем щи хлебают, подбрось харчей. Шейла кушать хочет.
Шейла поворачивается ко мне с открытой варежкой. В глазах – восхищение, переходящее в обожание. Обнимаю ее за талию, хотя идти по бездорожью обнявшись не очень удобно. Она – меня. Мир. Надолго ли?
– Шей, чего ты испугалась у сугроба? Когда я хотел остаться посмотреть, как он тает.
– Я боялась, что он растает, а там мы лежим, в лепешку разбившиеся.
– Как это?
– Ты думаешь, драконы только планеты дублировать умеют? Если мы разбились, драконы могли нас сдублировать за секунду до смерти. Я хочу быть собой, а не собственной копией.
– Ты меня совсем не уважаешь? – раздается прямо из воздуха обиженный женский голос. – Ну никакой благодарности. Я вас влет словила, и что слышу? Одни упреки. Ну забыла я про сумки, забыла. Сами виноваты. Плохо мясо прокоптили.
– Даешь слово дракона, что мы – это мы, а не копии? – спрашивает у потустороннего голоса Шейла. Чувствую себя как зритель, внезапно попавший в ужастик с привидениями.
– Да…м, если ты пообещаешь помириться с папой!
– Обойдешься, – заявляет повеселевшая Шейла.
– Медвежонок, прекрати разговаривать с ней, – строго говорю я. – Позднее с Мраком поговорим.
– Ребята, не говорите, пожалуйста, что я с вами беседовала. Папа рассердится.
– Ты игнорировала мою просьбу, так что…
– Вредный ты, – отвечает потусторонний голос. – Киберы кончают рюкзак продуктами набивать. Кстати, в зачете по выживаемости не предусмотрена подкормка кандидатов.
– Зачет я завалил.
– Как это? – хором удивляются Шейла и голос.
– Сорвался с карниза и разбился. В зачете не предусмотрен отлов в воздухе сорвавшихся в пропасть кандидатов.
– Много ты знаешь, как зачеты сдают, – обижается голос. – Если такой умный, скажи: «Бум!»
– Не говори, – советует Шейла. – Обойдемся без подачек.
– Ну и зря. Управление климатикой мы отключили, завтра дождь будет.
– Бам, – говорю я, сгорая от любопытства.
Где-то в вышине раздается хлопок. Задираем головы. В темнеющем небе раскрылся купол парашюта. Мигает красный проблесковый маячок. На стропах болтается обычный туристский рюкзак.
– Э-э, если я понял, раньше климатика была включена?
– Ага! – радостно отзывается голос. – По заявкам местного населения. Чтоб вы в горах насморк не получили! Намечался дождь со снегом, потом похолодание и гололед. Все камни должны были обледенеть, и вы или замерзли бы, или всмятку разбились. Я вам бархатный сезон устроила, а вы все равно прокололись!
– Шаллах, передай своему папашке, что он первый прокололся. Я знала все, что он задумал. Только смыться не успела! – кричит Шейла.
Через четверть часа сидим в надувной палатке и едим настоящими ложками горячую тушонку с бобами из банок с самоподогревом. Вдыхаем воздух альпийских лугов, и едим досыта! Рай! Шейла раскладывает спальные мешки, долго ищет что-то по всем кармашкам и отделениям рюкзака, не находит и тяжко вздыхает.
– Что ищешь?
Краснеет до корней волос.
– Неважно. Тебе не повезло.
Залезаем в спальники. Хотел бы я иметь жену-телепатку? С одной стороны, никакой беспричинной ревности. Но с другой – если мне чьи-то ножки понравятся… заначку тоже не спрячешь. И на стороне не погуляешь. Черт возьми! Неужели я это всерьез?
Словно на крышу палатки кто-то горсть сушеного риса бросил… Опять… И началось. Ну и пусть. Теперь торопиться некуда. Буду лежать в палатке и слушать дождь. Буду любоваться Шейлой и смотреть, как она пришивает к куртке карманы. Может, мне тоже карманы пришить? Нет, пусть сначала она закончит. А то еще обрезков на двоих не хватит.
Шейла поднимает голову, тепло улыбается мне и вновь склоняется над работой.
– Кир, расскажи, откуда на ботинке следы твоих зубов. Это ведь твои зубы?
Просить космодесантника рассказать – да это просто провокация. Кто самый лучший рассказчик в обитаемом космосе?
– Дело было так: шли как-то по горам молодая, красивая, стройная как серна девушка и высокий, широкоплечий, сильный духом и прекрасный телом бывалый космодесантник. Я, то есть. И попали они под камнепад. Но не испугались, а мужественно прижались к скале как дрожащие осиновые листочки под ураганным ветром. И тут одному маленькому, но вредному каменюке тоже приглянулась девушка. Решил он с ней познакомиться. Познакомился, и дальше полетел по своим делам, в полном соответствии с законами аэродинамики и всемирного тяготения. Но на девушку их короткая встреча произвела неизгладимое впечатление. Ошеломленная (то есть, по голове тюкнутая), стояла она, покачиваясь, на краю бездонной пропасти, словно приняла на грудь канистру жидкости, алкоголем именуемой. Подломились ее стройные ножки словно тростинки в бурю, и бросилась она в пропасть вслед за хонуриком этим!