Павел Шумил
ПОСЛЕДНИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ
– А теперь объясни это не члену Синода, а мне. Почему?
– Потому что лучше быть сверху, а не снизу, если уж нельзя остаться в стороне. Потому что мы, мы сами должны были начать этот процесс. Потому что если мы остановим его, мы тем самым остановим себя. Навсегда! Следующие поколения забудут причины, но сам факт отказа от прежней программы запомнят. Повесят на наше время какой-нибудь звучный ярлык типа «Век мудрого отказа» и начнут деградировать. Заметь, это в том случае, если мы сумеем его остановить, в чем я лично не уверена. Ты ведь знаешь, чем закончилась попытка моего предшественника.
– Да уж, знаю. Не знаю только, какое участие в этом деле принимала ты.
– Самое непосредственное. Не надо об этом, а?
– Хорошо, Анна. Я поддержу тебя на заседании Синода. Но ты должна рассказать мне что-нибудь о нем. Да и о себе тоже. Я ведь больше года тебя не видел. Вот уже и волосы седые появились.
– Седые волосы – это ничего. Даже авторитета прибавляет. Думаешь, легко держать в узде пять сотен мужиков? А он… Во первых, ты должен помнить, что он все-таки не человек. Его всегда и во всем слишком много. Если радуется, то на полный размах, грустит – до слез, до воя на Луну. Не улыбайся, он на самом деле воет на Луну. В любое дело уходит с головой. Однажды заперся и пять суток подряд писал музыку. Потом двое суток спал. Устроил нам переживание. Во вторых, он эмоционально прозрачен для окружающих. Даже хуже – транслирует свои эмоции на женщин в радиусе ста метров. Разумеется, это его угнетает. В третьих, он всегда говорит правду. Прибавь к этому детскую наивность в одних вопросах и гениальность в других. Спасая друзей, не задумываясь пойдет на смерть. Если берется за какое-то дело – считай, оно сделано. И это при том, что на каждом шагу делает массу глупостей.
– Можешь привести какой-нибудь пример его гениальности?
– Сколько угодно. Уходя, Повелители заложили в главный компьютер приказ не подчиняться никому, пока человек не назовет пароль. Он сумел убедить компьютер в том, что тот неисправен и нуждается в ремонте. Понимаешь, не человека, а машину. Железный ящик, на который уговоры и подкуп не действуют, у которого 2 + 2 ВСЕГДА равно четырем! Под видом ремонта влез в память компьютера, что-то там сделал, и через четыре дня компьютер слушался его как верная собачонка.
– Что же в этом сложного?
– Я сейчас зайду в библиотеку, возьму с полки книгу, раскрою наугад и поставлю на странице свою подпись. Потом поставлю книгу на место. Ты войдешь и попробуешь разыскать мою подпись. Как думаешь, сколько это займет времени?
– Наверно, больше года. Убедила.
– В памяти главного компьютера поместятся тысячи таких библиотек. Но это еще не все. Пароль должен был подтвердить ЧЕЛОВЕК.
– Как же он справился?
– Ну, теперь компьютер считает его разновидностью человека, адаптированной к агрессивным условиям внешней среды. Были там и другие сложности, но не буду перечислять. Могу только сказать, что мне такой подвиг повторить не удалось. Хотя я слышала, как он объяснял весь процесс леди Тэрибл. Вообще, у меня сложилось впечатление, что чем тяжелей ситуация, тем эффективней он действует.
– Подожди, так ты хотела отнять у него базу Повелителей?
– Ну зачем так сразу – отнять. Я изучала варианты. Знаешь же мою подозрительность. И это было так давно… Год назад.
– А сейчас?
– Сейчас я за него любому глаза выцарапаю.
– Чем же он тебя пронял?
– Представь – идет он по коридору, несет ауру забот, и вдруг замечает тебя. Заботы отброшены, тебя захлестывает волна чистой, искренней радости. Как луч солнца из-за тучи. За одно это я что угодно готова простить. Это эмоциональная сторона. Есть еще рассудочная. То, что он делает, нужно не ему, а нам. На своей личной жизни он поставил большой и жирный крест. И потом, его наивность. Он же без помощи пропадет. Считает, что стоит только противнику объяснить, чем мы занимаемся, как любая сволочь исправится и побежит нам помогать. Сволочь не исправляется, а у него детская обида на весь мир. Знаешь, какие эмоции он испытывал, когда сжег магистра? Обиду! Обиду и жалость. Почему магистр такой плохой, разве так можно?!
– Так значит, это он сжег магистра, а не леди Тэрибл?
– Ну вот, проболталась. Нет, не леди. Ей он запретил. Это, между прочим, было нарушением их договора. Магистр считался законной добычей леди Тэрибл. Он пытался сжечь ее на костре, так что леди имела полное право ответить тем же. Чтоб уж совсем все было ясно, навела их на магистра я. Ох, нет, ты не думай! У меня и в мыслях тогда не было занять его место. Честно! Руку даю на отсечение! Хочешь, чем угодно поклянусь!
– Верю. И все-таки, тем же вечером ты была избрана новым магистром. Как же так случилось?
– Мне Дракон приказал.
– Никак не разберусь в вашей иерархии. Одни говорят, что ты вертишь им как хочешь, а сейчас выясняется, что он тебе приказывает.
– И не разберешься. Никакой иерархии нет. Когда у бабы истерика, лучший способ – надавать ей оплеух и приказать заняться делом. У нас у каждого свой участок, своя задача. На самом деле, конечно, координирует всю программу Дракон, но если ты ему это скажешь, он искренне удивится. Просто, когда ему приходит в голову какая-то мысль, он влезает не в свое дело, а потом докладывает довольный: «Я сделал то-то и то-то». Сколько раз мне хотелось разорвать его на кусочки! После такого вмешательства просто не остается выбора, приходится идти проложенной им дорогой. Понимаешь, он может подмять тебя, сделать из тебя послушную марионетку, и даже не заметить. Он априорно считает, что все хотели сделать именно так, только ему первому пришла в голову эта гениальная мысль.
– Понимаю. А с леди Тэрибл у него такие же отношения?
– Опять ошибаешься. Это все старые обиды. Сейчас мы слишком многим обязаны друг другу. Но если кто и заставлял его поджать хвост, так это я! Дракон на задних лапках с трусливо поджатым хвостом – это зрелище! Правда, оно стоило мне плантации кедровника.
– Твоей плантации сибирских кедров? Этой грядки с семью прутиками?
– Не забыл?! Теперь там осталось пять прутиков. Представляешь, он на нее лег. Я завопила, он вскочил, я приказала ему не двигаться, а когда оценила потери, обломала об него метлу. Он стоял на задних лапках и терпел побои как нашкодивший подмастерье. Не знал, куда можно, а куда нельзя ставить ногу. Ему было очень стыдно и даже немного страшно.
– Как ты это узнала?
– Я же чувствую его эмоции. Ну ладно, в Риме хорошо, но меня дома Уголек заждалась.
– Уголек – это кто?
– Чудная малышка. Подрастет – познакомлю. Вот тебе коммуникатор. Как с ним работать, он сам объяснит. Вот здесь нажимаешь и спрашиваешь. Да, половина Синода – старики. Пообещай им здоровье. Не молодость, но абсолютное здоровье.
– Анна, ты собираешься превратить Синод в музей египетских мумий?
– Ага. Милых, тихих, послушных мумий, которые будут смотреть нам в рот.
– Тебе в рот. Как была лисицей и интриганкой, так и осталась.
– Я не лисица, я ведьма! У-у-у, какая стр-рашная. Меня даже драконы боятся. Поцелуй меня на прощание.
Черная тень метнулась откуда-то сверху и с радостным писком уселась ей на плечо.
– Ой, Уголек, больно же! Коготки убери. Соскучилась, моя малышка? Вижу, что соскучилась. Сейчас кушать будем.
– Анна, ты уже вернулась? Вот здорово! Не корми ее сейчас. Она только что на кухне котлеты слопала.
– Лира, как ты, как твой маленький? Подожди, Уголек, перестань лизать мое ухо.
– Все хорошо. У тебя как?
– Две трети Синода будут за нас. Здесь все в порядке. Со средним звеном хуже. Привыкли к спокойной жизни, будут саботировать любое начинание. С каждым придется работать индивидуально. Чем Мастер занимается?
– Проектирует новые базы. В Америке и Поднебесной. Он говорит, что сейчас главное – пробить решение в Синоде, а потом как бы забыть о нем на год-два. За это время противники успокоятся, мы наберем силу, а решение Синода приобретет историческую прочность и стабильность. Потом фиг его кто отменит!
– О, господи! Давно он это придумал? Или он думает, что мы триста лет жить будем? Иди к Лире, Уголек. Рано тебе еще показываться людям.
Анна достает коммуникатор, настраивает.
– Матфей, это опять я. Дополнение к плану. Можешь заверить всех, что в ближайший год ничего не изменится. Почему? Ну, придумай сам что-нибудь. Конечно, Дракон. Нет, патенты на грамотность остаются. А преследование грамотеев нужно прекратить. Патенты будем не продавать, а выдавать после экзамена. Бесплатно. Конечно, не понравится. Но это поначалу. Потом адаптируются, будут за экзамен взятку брать. Будут, обязательно будут, и это хорошо. Почему хорошо? Да потому что взяток брать нельзя! Мы их тепленьких за жабры возьмем и своих людей вместо них посадим! Ага, азиатское коварство. Да не лиса я, а ведьма! В шестом поколении. Вот погоди, в следующий раз к тебе на метле прилечу. Чао.
Дракон сердито ворвался в экранный зал.
– Компьютер, Анну на связь. Анна? Ты знаешь, что такое футбол? Это игра. Игра, а не рыцарский турнир! Ты знаешь, что после вашей дружеской встречи у меня двое лежат в биованнах!
– Что-нибудь серьезное?
– Переломы. Руки и ноги.
– Фу, напугал. А победил кто?
– Анна!
– Поняла, исправлюсь, сегодня же всех уцелевших лично в биованны уложу! Ну, кто победил, а?
– Пиитетова пустынь.
– Ну, все! Они у меня этот матч надолго запомнят! Дармоеды! Клялись и божились, что всухую разделают! Не сердись, Мастер, шучу. Я тебе поддержку Синода обеспечила, а ты ругаешься.
– Уже? Голосование ведь через две недели.
– Все будет нормально. Они уже за нас. Правда, пока об этом не знают.
– А о художнике что-нибудь выяснила?
– Узнаю в течении недели. У материалов высший уровень секретности. Только для членов Синода.
– Такое часто бывает?
– До сих пор вообще не знала о таком уровне секретности.
– Анна, это оно, хвостом клянусь, оно!
Четыре дня спустя Анна вызвала Дракона по коммуникатору.
– Мастер, я сейчас вылетаю из Рима, жди меня к вечеру в замке Деттервилей. Гора подарков должна быть с меня ростом.
– Что случилось?
– Да так, ничего особенного.
– Ага. Не надейся, ведьмой тебя все равно не назову. Ты чудесное создание, просто ангел. Особенно когда спишь. Зубами к стенке.
– Мастер, когда ты узнаешь, что в этом досье, ты будешь кипятком писать, свой хвост в ломбард снесешь, только бы одним глазком в него заглянуть. Но я буду сурова и неприступна. Сначала поем, потом приму ванну, отдохну с дороги…
– Анна, я хоро-оший…
– А я кто?
– Шантажистка!
– Ну все, пернатый, ты меня достал! Здесь досье на последнего Повелителя. Последняя запись четырехлетней давности. А больше я тебе ничего не скажу! Отольются кошке мышкины слезки! Жди и мучайся.
Дракон огорченно посмотрел на погасший экран, потом скомандовал:
– Компьютер, леди Тэрибл на связь.
– Коша, это ты?
– Я. Лира, вечером прилетает Анна. Собирай малый совет.
– Удалось?
– Да.
Уголек приветствовала Анну радостным писком, даже привстала на задние лапки, расправив полуметровые крылья, но покидать пригретое место между ушей Дракона не захотела. От Дракона исходила волна теплой радости. Хотелось погладить кого-нибудь по головке, сказать что-то доброе. Приветствовав всех поднятыми руками, Анна вздохнула про себя, выпрямила спину и рявкнула:
– Амадей, плешивый шакал, ты же все знал! В этом досье на каждой странице твоя подпись! Не мог шепнуть на ушко?
– Знал. Не мог.
– Молодец! Хвалю за службу. Тем, кто не понял, поясняю: все Повелители, кроме одного, ушли с нашей планеты около тысячи лет назад. Зато последний умер всего четыре года назад глубоким маразматиком. Я с ним сталкивалась дважды, а брат Амадей курировал это дело и виделся с ним каждый день в течении пятнадцати лет. Выходи сюда, собачий сын, рассказывай. Даст мне кто-нибудь бутерброд, или я с голоду подохну?
Уголек возбужденно вертела головкой, сверкая искорками глаз. Никогда еще она не видела столько людей сразу.
– Потому что лучше быть сверху, а не снизу, если уж нельзя остаться в стороне. Потому что мы, мы сами должны были начать этот процесс. Потому что если мы остановим его, мы тем самым остановим себя. Навсегда! Следующие поколения забудут причины, но сам факт отказа от прежней программы запомнят. Повесят на наше время какой-нибудь звучный ярлык типа «Век мудрого отказа» и начнут деградировать. Заметь, это в том случае, если мы сумеем его остановить, в чем я лично не уверена. Ты ведь знаешь, чем закончилась попытка моего предшественника.
– Да уж, знаю. Не знаю только, какое участие в этом деле принимала ты.
– Самое непосредственное. Не надо об этом, а?
– Хорошо, Анна. Я поддержу тебя на заседании Синода. Но ты должна рассказать мне что-нибудь о нем. Да и о себе тоже. Я ведь больше года тебя не видел. Вот уже и волосы седые появились.
– Седые волосы – это ничего. Даже авторитета прибавляет. Думаешь, легко держать в узде пять сотен мужиков? А он… Во первых, ты должен помнить, что он все-таки не человек. Его всегда и во всем слишком много. Если радуется, то на полный размах, грустит – до слез, до воя на Луну. Не улыбайся, он на самом деле воет на Луну. В любое дело уходит с головой. Однажды заперся и пять суток подряд писал музыку. Потом двое суток спал. Устроил нам переживание. Во вторых, он эмоционально прозрачен для окружающих. Даже хуже – транслирует свои эмоции на женщин в радиусе ста метров. Разумеется, это его угнетает. В третьих, он всегда говорит правду. Прибавь к этому детскую наивность в одних вопросах и гениальность в других. Спасая друзей, не задумываясь пойдет на смерть. Если берется за какое-то дело – считай, оно сделано. И это при том, что на каждом шагу делает массу глупостей.
– Можешь привести какой-нибудь пример его гениальности?
– Сколько угодно. Уходя, Повелители заложили в главный компьютер приказ не подчиняться никому, пока человек не назовет пароль. Он сумел убедить компьютер в том, что тот неисправен и нуждается в ремонте. Понимаешь, не человека, а машину. Железный ящик, на который уговоры и подкуп не действуют, у которого 2 + 2 ВСЕГДА равно четырем! Под видом ремонта влез в память компьютера, что-то там сделал, и через четыре дня компьютер слушался его как верная собачонка.
– Что же в этом сложного?
– Я сейчас зайду в библиотеку, возьму с полки книгу, раскрою наугад и поставлю на странице свою подпись. Потом поставлю книгу на место. Ты войдешь и попробуешь разыскать мою подпись. Как думаешь, сколько это займет времени?
– Наверно, больше года. Убедила.
– В памяти главного компьютера поместятся тысячи таких библиотек. Но это еще не все. Пароль должен был подтвердить ЧЕЛОВЕК.
– Как же он справился?
– Ну, теперь компьютер считает его разновидностью человека, адаптированной к агрессивным условиям внешней среды. Были там и другие сложности, но не буду перечислять. Могу только сказать, что мне такой подвиг повторить не удалось. Хотя я слышала, как он объяснял весь процесс леди Тэрибл. Вообще, у меня сложилось впечатление, что чем тяжелей ситуация, тем эффективней он действует.
– Подожди, так ты хотела отнять у него базу Повелителей?
– Ну зачем так сразу – отнять. Я изучала варианты. Знаешь же мою подозрительность. И это было так давно… Год назад.
– А сейчас?
– Сейчас я за него любому глаза выцарапаю.
– Чем же он тебя пронял?
– Представь – идет он по коридору, несет ауру забот, и вдруг замечает тебя. Заботы отброшены, тебя захлестывает волна чистой, искренней радости. Как луч солнца из-за тучи. За одно это я что угодно готова простить. Это эмоциональная сторона. Есть еще рассудочная. То, что он делает, нужно не ему, а нам. На своей личной жизни он поставил большой и жирный крест. И потом, его наивность. Он же без помощи пропадет. Считает, что стоит только противнику объяснить, чем мы занимаемся, как любая сволочь исправится и побежит нам помогать. Сволочь не исправляется, а у него детская обида на весь мир. Знаешь, какие эмоции он испытывал, когда сжег магистра? Обиду! Обиду и жалость. Почему магистр такой плохой, разве так можно?!
– Так значит, это он сжег магистра, а не леди Тэрибл?
– Ну вот, проболталась. Нет, не леди. Ей он запретил. Это, между прочим, было нарушением их договора. Магистр считался законной добычей леди Тэрибл. Он пытался сжечь ее на костре, так что леди имела полное право ответить тем же. Чтоб уж совсем все было ясно, навела их на магистра я. Ох, нет, ты не думай! У меня и в мыслях тогда не было занять его место. Честно! Руку даю на отсечение! Хочешь, чем угодно поклянусь!
– Верю. И все-таки, тем же вечером ты была избрана новым магистром. Как же так случилось?
– Мне Дракон приказал.
– Никак не разберусь в вашей иерархии. Одни говорят, что ты вертишь им как хочешь, а сейчас выясняется, что он тебе приказывает.
– И не разберешься. Никакой иерархии нет. Когда у бабы истерика, лучший способ – надавать ей оплеух и приказать заняться делом. У нас у каждого свой участок, своя задача. На самом деле, конечно, координирует всю программу Дракон, но если ты ему это скажешь, он искренне удивится. Просто, когда ему приходит в голову какая-то мысль, он влезает не в свое дело, а потом докладывает довольный: «Я сделал то-то и то-то». Сколько раз мне хотелось разорвать его на кусочки! После такого вмешательства просто не остается выбора, приходится идти проложенной им дорогой. Понимаешь, он может подмять тебя, сделать из тебя послушную марионетку, и даже не заметить. Он априорно считает, что все хотели сделать именно так, только ему первому пришла в голову эта гениальная мысль.
– Понимаю. А с леди Тэрибл у него такие же отношения?
– Опять ошибаешься. Это все старые обиды. Сейчас мы слишком многим обязаны друг другу. Но если кто и заставлял его поджать хвост, так это я! Дракон на задних лапках с трусливо поджатым хвостом – это зрелище! Правда, оно стоило мне плантации кедровника.
– Твоей плантации сибирских кедров? Этой грядки с семью прутиками?
– Не забыл?! Теперь там осталось пять прутиков. Представляешь, он на нее лег. Я завопила, он вскочил, я приказала ему не двигаться, а когда оценила потери, обломала об него метлу. Он стоял на задних лапках и терпел побои как нашкодивший подмастерье. Не знал, куда можно, а куда нельзя ставить ногу. Ему было очень стыдно и даже немного страшно.
– Как ты это узнала?
– Я же чувствую его эмоции. Ну ладно, в Риме хорошо, но меня дома Уголек заждалась.
– Уголек – это кто?
– Чудная малышка. Подрастет – познакомлю. Вот тебе коммуникатор. Как с ним работать, он сам объяснит. Вот здесь нажимаешь и спрашиваешь. Да, половина Синода – старики. Пообещай им здоровье. Не молодость, но абсолютное здоровье.
– Анна, ты собираешься превратить Синод в музей египетских мумий?
– Ага. Милых, тихих, послушных мумий, которые будут смотреть нам в рот.
– Тебе в рот. Как была лисицей и интриганкой, так и осталась.
– Я не лисица, я ведьма! У-у-у, какая стр-рашная. Меня даже драконы боятся. Поцелуй меня на прощание.
Черная тень метнулась откуда-то сверху и с радостным писком уселась ей на плечо.
– Ой, Уголек, больно же! Коготки убери. Соскучилась, моя малышка? Вижу, что соскучилась. Сейчас кушать будем.
– Анна, ты уже вернулась? Вот здорово! Не корми ее сейчас. Она только что на кухне котлеты слопала.
– Лира, как ты, как твой маленький? Подожди, Уголек, перестань лизать мое ухо.
– Все хорошо. У тебя как?
– Две трети Синода будут за нас. Здесь все в порядке. Со средним звеном хуже. Привыкли к спокойной жизни, будут саботировать любое начинание. С каждым придется работать индивидуально. Чем Мастер занимается?
– Проектирует новые базы. В Америке и Поднебесной. Он говорит, что сейчас главное – пробить решение в Синоде, а потом как бы забыть о нем на год-два. За это время противники успокоятся, мы наберем силу, а решение Синода приобретет историческую прочность и стабильность. Потом фиг его кто отменит!
– О, господи! Давно он это придумал? Или он думает, что мы триста лет жить будем? Иди к Лире, Уголек. Рано тебе еще показываться людям.
Анна достает коммуникатор, настраивает.
– Матфей, это опять я. Дополнение к плану. Можешь заверить всех, что в ближайший год ничего не изменится. Почему? Ну, придумай сам что-нибудь. Конечно, Дракон. Нет, патенты на грамотность остаются. А преследование грамотеев нужно прекратить. Патенты будем не продавать, а выдавать после экзамена. Бесплатно. Конечно, не понравится. Но это поначалу. Потом адаптируются, будут за экзамен взятку брать. Будут, обязательно будут, и это хорошо. Почему хорошо? Да потому что взяток брать нельзя! Мы их тепленьких за жабры возьмем и своих людей вместо них посадим! Ага, азиатское коварство. Да не лиса я, а ведьма! В шестом поколении. Вот погоди, в следующий раз к тебе на метле прилечу. Чао.
Дракон сердито ворвался в экранный зал.
– Компьютер, Анну на связь. Анна? Ты знаешь, что такое футбол? Это игра. Игра, а не рыцарский турнир! Ты знаешь, что после вашей дружеской встречи у меня двое лежат в биованнах!
– Что-нибудь серьезное?
– Переломы. Руки и ноги.
– Фу, напугал. А победил кто?
– Анна!
– Поняла, исправлюсь, сегодня же всех уцелевших лично в биованны уложу! Ну, кто победил, а?
– Пиитетова пустынь.
– Ну, все! Они у меня этот матч надолго запомнят! Дармоеды! Клялись и божились, что всухую разделают! Не сердись, Мастер, шучу. Я тебе поддержку Синода обеспечила, а ты ругаешься.
– Уже? Голосование ведь через две недели.
– Все будет нормально. Они уже за нас. Правда, пока об этом не знают.
– А о художнике что-нибудь выяснила?
– Узнаю в течении недели. У материалов высший уровень секретности. Только для членов Синода.
– Такое часто бывает?
– До сих пор вообще не знала о таком уровне секретности.
– Анна, это оно, хвостом клянусь, оно!
Четыре дня спустя Анна вызвала Дракона по коммуникатору.
– Мастер, я сейчас вылетаю из Рима, жди меня к вечеру в замке Деттервилей. Гора подарков должна быть с меня ростом.
– Что случилось?
– Да так, ничего особенного.
– Ага. Не надейся, ведьмой тебя все равно не назову. Ты чудесное создание, просто ангел. Особенно когда спишь. Зубами к стенке.
– Мастер, когда ты узнаешь, что в этом досье, ты будешь кипятком писать, свой хвост в ломбард снесешь, только бы одним глазком в него заглянуть. Но я буду сурова и неприступна. Сначала поем, потом приму ванну, отдохну с дороги…
– Анна, я хоро-оший…
– А я кто?
– Шантажистка!
– Ну все, пернатый, ты меня достал! Здесь досье на последнего Повелителя. Последняя запись четырехлетней давности. А больше я тебе ничего не скажу! Отольются кошке мышкины слезки! Жди и мучайся.
Дракон огорченно посмотрел на погасший экран, потом скомандовал:
– Компьютер, леди Тэрибл на связь.
– Коша, это ты?
– Я. Лира, вечером прилетает Анна. Собирай малый совет.
– Удалось?
– Да.
Уголек приветствовала Анну радостным писком, даже привстала на задние лапки, расправив полуметровые крылья, но покидать пригретое место между ушей Дракона не захотела. От Дракона исходила волна теплой радости. Хотелось погладить кого-нибудь по головке, сказать что-то доброе. Приветствовав всех поднятыми руками, Анна вздохнула про себя, выпрямила спину и рявкнула:
– Амадей, плешивый шакал, ты же все знал! В этом досье на каждой странице твоя подпись! Не мог шепнуть на ушко?
– Знал. Не мог.
– Молодец! Хвалю за службу. Тем, кто не понял, поясняю: все Повелители, кроме одного, ушли с нашей планеты около тысячи лет назад. Зато последний умер всего четыре года назад глубоким маразматиком. Я с ним сталкивалась дважды, а брат Амадей курировал это дело и виделся с ним каждый день в течении пятнадцати лет. Выходи сюда, собачий сын, рассказывай. Даст мне кто-нибудь бутерброд, или я с голоду подохну?
Уголек возбужденно вертела головкой, сверкая искорками глаз. Никогда еще она не видела столько людей сразу.
* * *
Он начал робко с ноты «до»
Он не допел ее, не до…
Не дозвучал его аккорд
И никого не вдохновил.
Собака лаяла, а кот
Мышей ловил
В. Высоцкий
Джафар растерянно смотрел на две цифры и никак не мог их сопоставить. 845 – 1897. Это же больше тысячи лет. 845 плюс 100 должно быть 945. Все правильно, 945, или меньше, если придут спасатели. Но 1897! Что-то сломалось. К лицу пододвинулся шланг. Он взял наконечник в рот, но пластик рассыпался на губах, в лицо ударила струйка воды. Выплюнув крошки пластика, он сделал несколько глотков. Струйка иссякла. Джафар еще раз посмотрел на пульт. Этот красный сигнал что-то обозначает. Что-то плохое, раз красный. И этот тоже. Надо что-то сделать. Но после пробуждения двигаться нельзя, пока… Какие процедуры идут после пробуждения? Думай, вспоминай, ты же биолог. Стимуляторы. Точно, должны быть стимуляторы. И бодрящая музыка. На пульте должны быть надписи. Свет. Где-то должен включаться свет. Спать хочется. Это сейчас можно. Нужно.
Джафар проснулся от того, что манипулятор принялся растирать его тело, втирая в кожу какую-то мазь. Один из красных огоньков на пульте погас, видимо, блок авторемонта устранил неисправность. Осторожно подняв руку, он поймал конец шланга и высосал еще несколько глотков жидкости. Потом нажал на широкую клавишу на пульте. Анабиозная камера осветилась бледным зеленым светом. Сориентировавшись, ткнул пальцем в клавишу «Текущее состояние». На дисплее загорелся текст: «Аварийное пробуждение. Причина – исчерпание ресурса систем жизнеобеспечения».
Вот как, – подумал Джафар, – у анабиозной камеры тоже может исчерпаться ресурс. Четырехкратное резервирование, блок авторемонта, и вдруг исчерпался ресурс. Выходит, я на самом деле проспал тысячу лет. Что теперь в анкетах указывать – возраст 20 лет, или 1020? Рекорд для книги Гиннеса. Никто еще не спал больше ста лет за раз. После 150 начинаются необратимые изменения, вызывающие скоротечную старость. Разрушаются аксоны. У меня будет скоротечная старость. Все друзья умерли, и мне пора. Сколько осталось? Пять лет? Десять? Ну, это мы еще посмотрим, поборемся. Это по моей специальности. А стоит бороться? Если меня за тысячу лет не нашли, значит с этим континуумом так и не удалось восстановить контакт. Миры случайно встретились, случайно разошлись. Да, но ведь местные меня тоже не нашли. Если бы наша миссия удалась, меня давно бы отыскали. Если не по нуль-маяку, то обычным магнитометром.
Джафар осторожно перевернулся на живот и дал манипулятору растереть спину.
Доигрался в космонавтов – думал он. – Вот тебе стаж к диплому по нормам дальнего космоса, вот тебе синекура. Щенок! Решил, что если эта Земля – аналог твоей, то можно все уставы побоку. Даже коммуникатор не взял. Еще автоответчик оставил, который докладывал: «У меня все хорошо». В робинзона играл. Вот тебе двухнедельный отпуск для подготовки к сессии. Сдохнешь теперь через пять лет. Как собака под забором. Герой дальнего космоса! Но все же говорили, что здесь безопасно, что это санаторий, ближе, чем до Луны. Санаторий… Для них – санаторий, для профи, дальнобойщиков, волков дальнего космоса. Не для салаг. Бицепсы, трицепсы. Головой надо было работать. Если планета – санаторий, то почему все нормативы – по дальнему космосу. Профессионала одно это насторожило бы. Хватит скулить. Что сейчас делать? Что стал бы делать на моем месте профессионал? Допустим, я Камилл. Нет, до Камилла мне далеко, допустим, я Гром. Гром сначала выяснил бы, есть время подумать, или нет. Как у него: «Думать надо, однако, или пальму трясти». Время есть. Тогда – сначала разбор ошибок, потом анализ текущего положения, и, наконец, что делать дальше. С ошибками все ясно. Зазнался. После того, как ребенка из огня вытащил. Нет, после того, как они меня в свой круг взяли. Прилетели на пожарище, осмотрелись, встали в кружок, нашли еще четыре варианта, менее опасных. А потом похлопали по плечу и сказали: «Пацана спас, сам жив, значит, действовал правильно. А на выговор не обижайся. Не первый, не последний. Ах, первый… Тогда с боевым крещением тебя! Сам знаешь, за одного битого двух небитых дают.» Вот тогда я и зазнался.
Теперь, что я имею на сегодня. Я проспал 1052 года. Ставил таймер на сто лет, а проспал тысячу. Почему? Потому что таймер сломался, и ежику ясно. Потому что я поленился разобраться с внутренним пультом анабиозной камеры и подключил дистанционное управление через компьютер. А компьютер за сто лет сдох. Дурак! У компьютера же нет блока авторемонта. Киберов-ремонтников я законсервировал. Вдвойне дурак. Надо было оба таймера включить, и внутренний, и внешний. И ремонтникам поручить вахты нести. Куда торопился? Детство в заднице играло. Все, кончилось детство. Я теперь единственный представитель нашего Человечества на этой Земле. Если не налажу нуль-т с нашей Землей, так единственным и останусь. В записке, которую нулевики оставили, говорится, что разрыв связи произошел из-за размягчения связности параллельных континуумов. Знать бы, что такое – размягчение связности. Но, может, за тысячу лет ситуация стабилизировалась. Не стояла же у них техника на месте. Мне же много не надо – только SOS послать. Теперь – проблема местного населения. Если меня не нашли, то или – или. Или не доросли до середины двадцатого века, или развитие цивилизации пошло по другому, нетехническому пути. Все мои местные друзья давно умерли. Контактор из меня – как из вороны певчая птица. Поэтому вступать в контакты с населением, по возможности, не буду. Кажется, все обдумал. Иду на главную базу оживлять нуль-т. Детали – по ходу дела. Главное – сначала думать, потом делать.
Джафар нажал на рычаг, крышка саркофага с потрескиванием отошла в сторону. Застоявшийся воздух с запахом плесени. Несколько раз согнув и разогнув ноги, он осторожно слез на пол. Колени задрожали, голова закружилась. Но вскоре неприятные ощущения исчезли, только сердце частило как после стометровки. Сел в кресло кибердиагноста, включил экран. Так, ничего не есть, только пить. Часто, но понемногу. Медленно, вдоль стенки вышел в коридор. На полу пыль, везде пыль. На складе – то же самое. Включил киберов. Двое вовсе не откликнулись, в третьем что-то застрекотало, потом запахло дымом. Четвертый непонятно захрипел динамиком. Оставил его включенным, может, блок авторемонта справится. Остальных выключил.
Открыл внутреннюю дверь тамбура. За небольшим окошком наружной двери темнота.
– Стоп, – сказал он себе вслух. – Что сделал бы Гром? Гром настучал бы по голове, за то, что без проверки открыл внутреннюю дверь. Может, наружной двери уже сто лет как нет. Может, я на дне озера. Или болота.
Проверил и перебрал систему жизнеобеспечения скафандра. Работа заняла 3 часа. Заработал только блок питания и контур регенерации воздуха. Ничего, для начала достаточно. Снаружи 14 градусов, можно обойтись без климатики. Несколько раз пил сладковатую жидкость, скупо отмеряемую автоматикой саркофага. Надел скафандр и снова пошел в тамбур. Со всеми предосторожностями открыл маленький лючок для выравнивания давления. Тишина. Сунул в люк палец – земля. Снял перчатку, поковырял землю, растер крошки в пальцах, зачем-то понюхал. Пошел на склад за лопатой.
Прокопать ход удалось только через два дня. Не потому, что бункер ушел глубоко под землю, всего на три метра, но от малейшего усилия сердце начинало стучать как молот, в глазах плыли цветные пятна. Кибердиагност мог бы не беспокоиться насчет жидкой диеты. Съедобных продуктов не осталось. Перед тем, как выйти наружу, Джафар пристегнул к поясу нож, зарядил от энергосистемы саркофага портативный лазерный бур. Лучше было бы взять лазерный пистолет, но пластиковая рукоятка рассыпалась в пальцах.
Снаружи стоял полдень. Не очень густой лес окружал холм, в котором был похоронен бункер. Метрах в двадцати встал столбиком удивленный заяц. Джафар положил бур на край лаза, тщательно прицелился, нажал курок. Заяц дернулся и упал на землю обугленной тушкой. Выварив из мяса бульон, он, морщась от отвращения, впихнул в себя несколько глотков густой, жирной, несоленой жидкости. Через час проснулось чувство голода.
На следующее утро, съев несколько маленьких кусочков мяса, Джафар вышел на разведку. В двух километрах обнаружил речку и заброшенную мельницу на ней. Дорога заросла не менее пяти лет назад. Тщательно обыскав все помещения, нашел один ржавый сломанный топор, несколько самодельных деревянных ложек, грубо, но прочно сколоченную мебель, скелет коровы в коровнике. Если б не скелет коровы, можно было бы подумать, что хозяева просто съехали, увозя все ценное и оставив рухлядь. Джафар сходил в бункер за металлоискателем и, после получаса поисков, обнаружил тайник с несколькими серебряными и медными монетами. Годы чеканки монет – от 997 до 1046. Опять не сходится. 1046 минус 845 получается 201 год. А по таймеру анабиозного саркофага прошло больше тысячи лет. И монеты не могли так хорошо сохраниться, если им 800 лет. Что сказал бы Гром? Сказал бы: «Не бери в голову. Потом само все разъяснится. А монеты в карман положи, пригодятся, однако». Спасибо, Гром.
Через три недели Джафар был готов к переходу на главную базу. Именно переходу, а не перелету, как было тысячу лет назад. Флаер по-прежнему стоял в ангаре, и откопать вход не составило бы труда. Но починить машину… Может, Гром и сумел бы, но не студент, окончивший второй курс института по специальности «Генная инженерия». С другой стороны, до базы всего пятьсот километров. Месяц назад, то есть тысячу лет назад он играючи преодолел бы их за четыре дня. А впрочем, какая разница, четыре или десять. Тщательно отобрал 7 килограммов багажа, зато не поскупился на продукты – двенадцать килограммов. Сахар, соль, обезвоженное мясо лося – то, что можно синтезировать в лаборатории или добыть охотой. Все пищевые запасы бункера испортились. По существу, испортилось все, что было в бункере, кроме аппаратуры анабиозного саркофага, снабженной блоком авторемонта, энергосистемы на основе батареи термопар и простейших механизмов.
На столе оставил записку, не торопясь обошел бункер, обесточивая все, кроме нуль-маяка. Закопал и замаскировал лаз, спрятал в корнях дерева лопату. Кажется, все. Надел походную амуницию, затянул ремни, попрыгал. Ничто не болтается, не брякает. Бросил последний взгляд на ставшую родной поляну и направился на запад.
Волчий скок – сто метров шагом, сто метров бегом. Как на зачете на земном полигоне. Даже лучше – там стояла удушливая жара, а здесь, в редком лесу приятная прохлада. Повезло со временем года – самое начало лета. Очень скоро вернулся выработанный на тренировках автоматизм. Глаза выбирают дорогу, рука отводит ветку, голова свободна. Можно думать о приятном. Например, о регенерине. Ну кто еще на первом курсе института мог похвастаться достижением, которое не то, что на диплом – на диссертацию тянет. Не надо никакой биованны, годится для полевых условий. Все, что нужно – пистолет для инъекций. Нет пистолета – можно обыкновенный шприц. Собственно, регенерин и помог победить в конкурсе кандидатов. Если изобрел, значит голова на плечах. А еще отличная физическая подготовка, знание самбо, восточных единоборств. Вот и обошел всех претендентов на заветное место стажера. Если перевести на нормальный язык, стажер в дальнем космосе – это нечто среднее между чернорабочим, мальчиком на побегушках и козлом отпущения. Как показали наблюдения и личный опыт, большинство неприятностей происходит как раз со стажерами. «Что может быть страшнее, чем стажер в экипаже?» – «Метеорит в двигатель? Эпидемия на борту? Отказ нуль-т?» – «Два стажера в экипаже!».
Впереди за деревьями замаячил просвет. Поле, а по самому краю – дорога. Джафар осторожно выглянул из-за куста. По дороге лошадь не спеша тащила телегу. В телеге два бородатых мужика и молодая женщина. Все как тыщу лет назад. Только ростом люди стали побольше. Раньше – метр пятьдесят – метр пятьдесят пять, а эти с него вымахали. Может, чуть поменьше. Где-то около метр восемьдесят. Проводив взглядом телегу, он по краю леса обошел поляну и продолжил путь. Сто метров шагом, сто метров бегом. Остановился на ночлег, пройдя километров пятьдесят. Снял ботинки, осмотрел ноги. Ступни горят, но до мозолей дело не дошло. С наслаждением вошел в озерцо, умылся, искупался. Полежал на теплом песке, глядя в голубое небо, потом занялся обедом. На первое – отварное мясо со щавелем, на второе – то же самое, на третье – чай из трав с сахаром. По небу плыли легкие облака, похожие на десантные транспорты. Такие же толстые и бесформенные. Позагорав полчасика, Джафар опять искупался, снова позагорал. Было очень обидно, что нет ласт и маски с регенератором кислорода. Резиновые ласты на складе приобрели твердость камня, а при попытке согнуть сломались на несколько частей. К вечеру появились комары. Джафар нехотя поднялся, разбил палатку среди сосен метрах в пятидесяти от берега, надул матрас. Тело ныло от приятной усталости, делать было нечего. Застегнул на «молнию» вход в палатку, убил просочившихся в нее трех-четырех комаров, растянулся на матрасе и глядел сквозь прозрачный потолок в темнеющее небо.
* * *
Смешно, не правда ли, смешно?..
А он шутил – не дошутил
Не дораспробовал вино
И даже не допригубил