Сычеников Валентин. Ми диез

порядке.
- Не пойдет, - замотал головой внук.
- А не пойдет, так и не надо, - возразил Л'оро сердито, - на кой такая
нужна? Пойдет. Ты ей скажи, что спит старик и вообще глух, как медуза, и
не то, что встать, пошевелиться не может. А я тут полежу, вдруг придет
кто, мало ли.
- Ну, ладно, - решился внук. - Пойду позову.
И вышел. Из второй комнаты немедленно выскользнул собеседник, забился к
старику под кровать. Л'оро закрыл глаза.
- Что же ты мне об этом раньше не сказал? - шепотом прокричал ему
собеседник.
- Ничего себе! - сказал старик. - А откуда бы я сам об этом узнал. Он
же только что пришел и сказал.
- Врешь ты все! - зашипел тот. - Знаешь, о чем я говорю, а
притворяешься. Почему ты мне раньше никогда не говорил, для чего строился
канал? Для оборонных целей!
- Как же, - усмехнулся опять старик. - Я только сейчас и придумал это,
для племянника. А что можно было сказать ему, если и дураку ясно, что
кроме сосен там еще только кусты какие-то растут. Помнишь: ягода
водянистая, розовая?
- Опять врешь?
Старик ничего не ответил. Вошел внук, рядом с ним процокала каблучками
девица. Прошли мимо, закрылись.
"Вот так-то!" - нелестно подумал о себе старик. И стал внимательно
слушать, застенчиво ухмыляясь. Собеседник не мешал. Тоже прислушивался,
наверное.
Нет, канал - это все-таки не стена. Скорее, канал - это пирамида.
Древние любили строить пирамиды. Египтяне, например.
Обобщим: пирамиды строил древний Египет. Пирамида - не конура, в
одиночку не выстроишь, нужны усилия целой страны, всей страны. Обобщим еще
раз: древний Египет под руководством инициативной группы - в этой роли
чаще всего выступает правительство - работал на одну большую цель. Это
была идеологически обоснованная цель, потому что основание - экономика без
помощи идеологии не объединяет, а наоборот, разобщает людей. Примеров тому
масса, не стоит на них специально задерживаться.
Итак, это была трудная работа, но - великая цель, а "великие средства
рождаются для достижения великих целей!". Как он говорил тогда, на канале,
возлюбленный народом Председатель, Учитель и Вождь! Это была большая и
трудная работа, но в результате каждый получал свой кусок от общего
пирога: побольше или поменьше, с начинкой или без, кто - на вышке, кто за
колючей проволокой. Но - каждый. Таким образом решалась в стране проблема
занятости, величайшая, надо сказать, проблема с тех далеких пор, когда
один человек смог прокормить своим трудом троих. У инков всегда, то есть с
очень древних времен, были зоны. Председатель отменил их, и слово "зона"
обрело иной, новый смысл. Заодно решалась также уйма других проблем,
потому что величина поставленной цели требовала всеобщей причастности.
Когда все напряженно трудятся, нетрудящийся - враг не только
администратору, он враг всем, кто трудится больше него. К тому же, когда
человек напряженно работает: таскает камни для пирамид или капает землю,
ему не до того, чтобы нарушать постановления администрации. Он только
работает и восстанавливает свои силы, чтобы работать дальше. Труд
сплачивает люд в коллектив, где все похожи, все заменяемы, все одинаковы.
А управлять таким коллективом значительно легче, чем тем же количеством
единиц, личностей, индивидуальностей.
Кстати, когда древний Египет перестал строить пирамиды, чтобы облегчить
напряженную экономику, он пал. Так же пали и последующие цивилизации,
забывшие про рабский труд и строительство пирамид.
"Мы строили, потому что верили", - из небытия возник собеседник.
- Друг мой, драгоценнейший друг мой, - мягко и печально сказал на это
Л'оро. - Мне ли не помнить, во что мы верили, когда пришли с тобой вместе
просить о приеме в комитет бдительности и защиты завоеваний? Только меня
приняли, а тебя - нет. Я вот и живу. А те, что с убеждениями, где? Помнишь
начальника северной зоны? Помнишь: невысокий, крепкий такой? Всегда в
мундире, но без погон. Летом, когда без головного убора, голова лысая,
круглая, блестит.
- Ну и что? Ну, был такой.
- Помнишь, за руку никогда не здоровался? Рука занята. Пистолет все
время в руке носил, за середину, так что из кулака рукоятка торчала и
ствол. Чтоб не выстрелить ненароком. Построит строителей - такой вот
каламбур! - и спрашивает: кто сегодня меньше всех выполнил норму, четыре
шага вперед! Сержант выталкивает назначенных. "Сколько процентов?" -
"Восемьдесят". - "Сачок!" - и пулю в лоб. А кто лучше всех сработал? -
спрашивает. - Сколько перевыполнил? Полторы нормы? Врешь - и тоже в лоб.
Идейный... На идее и погорел. Была у него идея в спорте отличиться.
Команду сколотил футбольную, из футболистов, конечно. У остальных сил не
было не только мячик гонять - смотреть на это. Кому смотреть - билеты
выдавали, за ударный труд. А потом повез он свою команду на зональные
соревнования, те и проиграли. А начальника лично вызвал к себе, лично,
другой начальник, повыше. Наш-то как пошел - белье надел чистое, знал, на
что идет. Рассказывали, в кабинете, куда его вызвали, вторая дверь была.
Изругают в кабинете провинившегося и на вторую дверь показывают: туда,
мол, пройдите, там с вами еще побеседуют. Человек повернется, чтобы идти,
а ему - в затылок.
- Тебе никто не поверит, - с трудом выговорил собеседник. - Начал с
пирамид, а кончил чем?
- Я еще не кончил, - сказал старик. - Я еще, признаться, даже не начал.
А в дверь опять постучали. Наверное, день этот был днем визитов.
Впрочем, может быть, это был год? Когда лежишь и некуда больше опешить, и
ничего уже не ждешь, время тянется непонятно.
Пришел к старику незнакомый, его примерно лет, человек. Но, правда,
ухоженный, не чета хозяину. Кожа гладкая - подтянута за ушами. Костюм,
ботинки, галстук - выше всяких похвал.
- Вы должны, - тяжело, одышливо заговорил гладкий.
- Ничего и никому я не должен, - немедленно ответил старик.
- Я неправильно выразился, - с достоинством поправился гладкий. - Я
прошу вас подписать вот эту бумагу. О том, что я тоже строил канал.
- А вы не строили, - радостно уточнил старик, - на самом деле?
- Строил, строил, - поморщился гладкий. - Точнее сказать, участвовал.
Не там, где основной, большой канал рыли, а на одном из малых, боковых.
Неразбериха какая-то с бумагами, - пояснил.
- Примазаться хочешь, - понял старик, - к славному подвигу?
- Ну, насчет славы, это сейчас, - не сдавался гладкий. - Мы-то с вами
знаем, как проходила тогда всеобщая канализация. Я сам занимаюсь историей.
Мне просто необходима такая справка, для моей работы. Так как? Знаете ли,
я ведь тоже могу вам быть в чем-то полезен, и даже во многом, заметьте.
Две кости и череп. И надпись: яд. "Продайте мне, я ведь тоже гад. Буду
гадом с ядом". - "Чтобы гадом с ядом стать, нужно круглую печать. Нет? Так
будь хоть трижды гад, не добудешь себе яд".
- Мя! - сказал старик.
- Не понял, - насторожился гладкий.
- Значит, действительно, не копал, - прищурился старик, - а то бы
понял. Историк, говоришь? Ну, так и иди отсюда, твори свою историю, пока
не помянул я тебя в мемуарах. Что-то лицо мне твое до жути знакомо. Не ты
ли допрашивал меня тогда, перед каналом?
- Что вы! Что вы! - открестился гладкий. - Я совсем по другой линии
работал.
- Все равно, чую, вспомню я про тебя что-нибудь примечательное. Где там
твоя визитная карточка, чтобы имя не забыть?
- Так ты подпишешь мне справку или нет? - обозлился наконец гладкий. -
А то я ведь тоже кое-что могу и сказать, и написать.
- А я даже подписываться не могу, - ответил на это Л'оро. - Руки
дрожат. Я давно уже сам не пишу, только диктую. И я про тебя надиктую,
соратничек!
В дверь опять постучали, и еще постучали, но не входили.
- Войдите! - крикнул старик, обрадовавшись перемене. И вошли в квартиру
двое, разных лет, но оба - в очках, с чемоданчиком и в черном. Гладкий
посмотрел на них неприязненно и стал прощаться. "Ну, я еще зайду", -
сказал он и сгинул. "Мародер", - подумал старик. "Шакал", - согласился с
ним собеседник.
Вошедшие вежливо молчали, вид у них был понимающий и несколько даже
сочувственный.
- Ну, что? - сказал им старик.
- Я из МИДа, - сообщил тот, что помоложе. - Извините, мы не смогли до
вас дозвониться.
- Телефон сломался, - полуправдой ответил старик. Сломался или сломан -
это уж дело его и телефона, и незачем впутывать в личное гостей, особенно
незваных и незнакомых.
- Поэтому мы вынуждены были прийти к вам без приглашения, - продолжал
приятным голосом тот, что помоложе. - Этот господин Эн из панамского
посольства хочет познакомиться и поговорить с вами.
Старик посмотрел на Эн повнимательнее - Эн улыбался ему, как счастливый
отец блудному сыну, и старику это не понравилось. Такие улыбки на его
памяти всегда кончались плохо. "А чего бояться?" И разозлился.
- Так что у вас? - поторопил он Эн.
- Я адвокат, - дружелюбно представился Эн, и его очки вспыхнули и
засияли, закрыв глаза напрочь.
- А я вот болею, - противопоставил старик.
- Дас шпильт каин роле, - обнадежил адвокат. - Бат ю а не больной, ю а,
прежде всего, ун герой национала. Ву компрене?
- Компрене, - потерянно ответил старик. - А в чем дело?
- Ю халд брат, - утвердил адвокат, - и он нас оставил.
- Меня оставил, - мрачно поправил старик.
- Нас всех, - настоял адвокат, и добавил зачем-то: - Ин Панама, ин зайн
отель "Глория".
"Изменение в анкете, - понял старик. - В графе "имеете ли?" Полета лет
назад бы такое изменение - и канала бы не было. Был бы канал без меня. То
есть - что ж это я? Брат все-таки..."
Хорошо, когда в кармане пиджака лежит открытое бритвенное лезвие. Очень
удобно: всегда можно достать и, не тратя времени на распечатывание
пакетика, побриться, - если, конечно, окажется под рукой станочек-зажим.
Правда, при таком способе хранения можно случайно и порезаться, неожиданно
и быстро опустив руку в карман по какой-нибудь надобности. Но этого легко
избежать: нужно только постоянно помнить, что в кармане пиджака лежит
открытое лезвие бритвы.
- Я скорбеть, - проникся адвокат, - вместе с вами.
- Ладно, - сказал старик. - Ясно. Спасибо, что зашли.
- Но вы несете убытки, - огорошил его адвокат.
- Чего уж, - сказал старик, - возраст...
- Вы сейчас каждый день несете убытки: популярный отель, ресторан,
плавательный бассейн. Процветающее дело - без хозяйского глаза.
"Во - чешет! - восхитился старик. - А то на трех языках двух слов
связать не мог", - но вслух сказал самое необходимое:
- А какое я имею ко всему этому отношение?
- Самое прямое! - принял правила игры гость. Он быстро и торжественно
достал из чемоданчика разноцветные бумаги с водяными знаками, подписями и
печатями. Л'оро оглянулся на мидовца, тот нехотя кивнул, все, дескать,
верно. Тогда старик с любопытством посмотрел на красивые бумажки.
- Но это вас совершенно ни к чему не обязывает, - подошел поближе к
кровати мидовец.
"Вы обязаны обеспечить выполнение приказа в строгом соответствии с
инструкцией. Приказ вступает в силу с ноля часов. Можете отбыть в столицу
утренним транспортом. Связь с зоной временно прекращается". - "Вас понял",
- отрапортовал Лоро, стоя навытяжку у телефона. "Разрешите доложить, -
хотел сказать он. - В охране зоны - мой лучший друг. Вправе ли я сообщить
ему? Что будет с охраной, если связь прерывается?" Молчание длилось
несколько секунд. "Вопросов нет? - сказали в трубке. - Тогда приступайте".
С вечера по зоне прошел слух, что будет бунт и чтоб сидели все тихо, не
высовывались. До этого за неделю строительство село на голодный паек: не
подвезли продовольствие. Голодали все, даже охрана - с канала ни до одного
населенного пункта самоходом было не дотянуться, снабжение шло
централизованно, только паек охране полагался повесомей, чем строителям. И
все-таки бунта не ожидали, новость напугала. К тому же стояли морозы. До
утра все заледенели в нетопленных бараках. А утром прибежал вертухай,
крикнул, что любого, кто высунется, посекут пулеметами.
Л'оро сам этого не видел: отбыл последним транспортом в столицу, как
было сказано. Не видел, как на нарах сбились все вместе, чтобы греться
теплом живых, но к вечеру, к следующему утру, на третий день живых уже не
было. Из пулеметов действительно били, но пытались выскакивать лишь
немногие, они и остались лежать за порогом. Остальные ждали: разберутся,
кончится же эта история когда-нибудь. Она и кончилась. Неделю охранка
караулила мертвые бараки. Но потом и охранников прикончили на пару холод и
голод.
- Необходимо как можно скорее уехать, - объяснял между тем адвокат. -
То есть, приехать, вступить во владение. Вам понравится. Море, солнце,
воздух. Какой там воздух! Это как раз то, что вам нужно сейчас. И доктора
- хорошие, дорогие доктора.
А в южную зону, говорят, не подвезли воду. Мороз, пожалуй, добрее.
- Никуда я не поеду.
- Как? - растерялся Эн, а мидовец обрадовался.
- Да так, - ответил старик. Помолчал, досказал решенное: - Отель
продать, раз уж он такой популярный, и все остальное тоже, деньги
перевести сюда. Вы уж с ними сами, - обратился он к мидовцу, - обсудите,
как это лучше сделать. А я сейчас спать хочу, устал.
- Конечно, конечно, - обнадежил просиявший мидовец, - отдыхайте, все
будет сделано.
- У него что, никого не осталось, кроме меня? - спросил старик у Эн.
Когда они наконец закрыли за собой дверь, собеседник поинтересовался:
- Отчего бы и не поехать? На людей посмотреть?
- Я на людей за свою жизнь насмотрелся, слава богу, - ответил старик. -
У меня от них, от людей, в горле уже сухо и волосы вылезли. Как-нибудь
доживу без перемен.
- Слушай, я давно спросить хотел: для чего тебя в столицу тогда
вызвали?
- Не вызвали, пригласили. Празднества тогда в столице устраивались, в
честь передовых строителей канала. С вручением наград и всенародным
ликованием.
"Надо будет не забыть продиктовать еще вот что: соблюдающие
справедливость соблюдают ее из-за бессилия творить несправедливость, а не
по доброй воле. Это мы легче заметим, если сделаем вот что: дадим полную
волю любому человеку, как справедливому, так и несправедливому, творить
все, что ему угодно, и затем понаблюдаем, куда поведут его влечения. Мы
поймаем справедливого с поличным: он готов пойти точно на то же самое, что
и несправедливый - причина тут в своекорыстии, к которому, как к благу,
стремится любая природа... Надо не забыть. Пусть это не я придумал, но мне
могут скорее поверить, чем древнему покойнику. Ведь я выжил, я жив,
значит, прав".
- Хотел бы я быть на той площади, со всеми вместе, - закручинился вдруг
собеседник. - Все мы должны быть вместе. Все, кто строил. Не повезло. Но
ведь и смерть работала на общее благо.
- Какое там благо... Просто новый начальник, тот, что после
круглоголового был, помнишь, усатый? - все продовольствие разом продал.
Вот и весь бунт. Вот и все благо. На фоне ликования. И знаешь, нас слишком
долго держали всех вместе, обивали в массы, строили в колонны. Я, кажется,
впервые в жизни сам по себе, один. А теперь еще и родственников за
границей нет. Сбылось. Вот оно как.
- А деньги тебе зачем?
- Племяннику отдам, - сказал старик. - Он молодой, ему пригодятся.
Легок на помине, осторожно, убедившись, что в соседней комнате
посторонних нет, из-за двери вышел племянник.
- Спасибо, дядя! - сказал он. - Ты теперь на минутку, пожалуйста, еще
засни!
- Ладно, - сказал старик. - Ты заходи, когда что нужно.
И заснул.