Силсфилд Чарльз. В прерии вокруг патриарха

   Судья встал и начал молча ходить из угла в угол. Потом резко остановился и спросил:
   - Что ты сделал с деньгами?
   - Я хотел податься в Сан-Фелипе. Деньги были при мне. Его саквояж закопал вместе с ним, бутылку рома и еду, купленную у Джонни, - тоже. Потом целый день скакал, не слезая с лошади. Вечером, в сумерках, спешился и пошел к трактиру, а оказался у патриарха. Дух убитого не пустил в Сан-Фелипе, он водил меня по прериям и привел к патриарху. Он меня извел совсем, пока я не выкопал покойника и опять не зарыл его. Но саквояж я не трогал.
   Судья покачал головой.
   - Утром решил ехать совсем в другую сторону. Хотелось табаку, а его не было вовсе. Поскакал в Анауа через прерию. Ну, думаю, теперь-то меня не собьешь. Гнал я во весь опор, но все примечал вокруг. А вечером вижу солончаки. Только я обрадовался, подъезжаю, а это - патриарх. Снова выкопал покойника, оглядел его со всех сторон, закопал. Нет мне покоя, никакого спасения нет! И не будет, пока меня не повесят!
   Сразу было видно, что эти слова принесли Бобу облегчение. И как это ни странно звучит, мне - тоже. В порыве сопереживания я даже невольно кивнул ему. Судья же и бровью не повел.
   - Вот, стало быть, как. Ты считаешь за благо, если тебя вздернут?
   - На том же самом дереве, под которым он, - нервной скороговоркой ответил Боб.
   Судья раскурил еще одну сигару и сказал:
   - Ну, если такова твоя воля, посмотрим, что можно сделать для тебя. Я оповещу соседей, и завтра присяжные будут здесь.
   - Спасибо вам, сквайр.
   - Завтра присяжные будут здесь, - повторил алькальд. - Может, к тому времени ты и передумаешь.
   Я смотрел на него, не скрывая разочарования. Но он этого не замечал.
   - Вдруг ты найдешь иной способ свести счеты с жизнью, если она тебе в тягость.
   Судя по тому, как Боб мотнул головой, его это не прельщало, меня - тоже.
   Боб встал и подошел к судье, чтобы пожать на прощание руку. Но тот, словно не заметив ее, обратился ко мне:
   - Вы остаетесь здесь?
   - Джентльмен должен идти со мной, - вмешался Боб.
   - Почему?
   - Спросите у него?
   Я вкратце рассказал судье историю своего спасения, воздав должное Бобу и его трогательной заботе обо мне. Судья одобрительно кивнул, но уступать не пожелал.
   - Вам лучше остаться здесь, тем более теперь. Боб побудет один. Ты слишком возбужден, Боб. Пойми меня правильно. Джентльмену здесь будет спокойнее, чем с тобой или в компании Джонни. Приходи завтра, и мы все решим. Адье!
   Боб ушел. Алькальд протрубил в раковину, заменявшую в этих местах колокольчик, затем полез в ящик с сигарами и начал распробовать их одну за другой. Кончилось это тем, что он в раздражении переломал все сигары, а обломки вышвырнул в окно. Чернокожий, явившийся на звук раковины, терпеливо ожидал, когда хозяин закончит это занятие.
   - Послушай, - взревел судья. - Где ты берешь такую дрянь? Они не горят и не тянутся! Скажи этой шоколадной ведьме, подруге Джонни, что я больше у нее не покупаю. Поезжай за реку, к мистеру Дьюси, и привези ящик. Да скажи, чтоб выбрал получше! Стой! Передай еще, что мне надо потолковать с ним и с соседями! Понял? И не вздумай задерживаться! Чтоб через два часа был дома! Поедешь на новом мустанге. Посмотрим, на что он годится.
   Чернокожий пулей выскочил из комнаты.
   - Вы мой гость, - сказал судья. - Завтра вы будете в полном порядке.
   Хозяин показал мне свои владения. Мы много говорили о Техасе, о том, что близится его отторжение от Мексики, еще не зная, насколько пророческими оказались наши слова. С наступлением сумерек я пошел спать.
   Поутру меня разбудил топот копыт. Это приехал Боб. Я видел в окно, как он слезет с лошади. Мне показалось, что руки и ноги плохо повинуются ему, он пошатывался. Нет, он не был пьян. Его пригибала к земле смертельная усталость, какая бывает, когда душевные муки становятся физической болью.
   Я мигом поднялся и побежал открывать дверь. Он стоял, прислонившись к мустангу, в позе мученика и глухо стонал.
   - Вы не хотите зайти в дом?
   Он смотрел на меня невидящим взглядом. Я в прямом смысле оторвал его от коня и повел в дом. Боб позволял делать с собой все что угодно и лишь неуверенно переставлял ноги. Ни единого слова я от него еще не услышал.
   Снова топот копыт. Судя по звуку, приближалась не одна группа всадников. Действительно, сначала показались двое, за ними - еще несколько верховых. На всех были охотничьи куртки, безрукавки и ноговицы из оленьей кожи, у всех карабины и тесаки. Крепкие упрямые парни, каких немало в юго-западных штатах. А лица выдавали в них истых кентуккийцев. С такими ребятами Техас может рассчитывать на независимость!
   Заходя в дом, они хмуро поздоровались со мной. Их зоркие взгляды зацепили и Боба. Они были явно заинтригованы этой встречей, хотя умело прятали любопытство под маской холодного равнодушия. На меня, впрочем, тоже было брошено несколько пристальных взглядов, однако это никак не означало приглашения к разговору. Речь шла о демонстративных передвижениях войск вблизи границ Техаса. Но хладнокровие этих людей было столь несокрушимо, что, казалось, им не было никакого дела до военной угрозы.
   К дому подъезжали все новые и новые соседи. В конечном счете их оказалось четырнадцать. Все как на подбор сильные, с привлекательными волевыми лицами. За исключением двух, которые мне сразу не понравились. Да и земляки, видимо, не питали к ним дружеских чувств: никто не протянул им руки. Вскоре двери отворились, и в комнату вошел хозяин. Не скрывая душевной радости, мужчины двинулись ему навстречу. Все, кроме тех двух. Им не подал руки и судья. Поздоровавшись с соседями, он взял меня за локоть и представил своим гостям.
   Слуга расставлял кресла и коробки с сигарами. Указав на сервированный столик, хозяин, наконец, уселся. Гости прикладывались к стаканам и разбирали сигары. Закуска и обкуривание комнаты заняли порядочно времени. Боб совершенно истомился.
   - Мистер Морзе, - обратился ко мне судья, - сделайте милость, угощайтесь!
   Я взял сигару, закурил, и лишь когда надо мной поднялось облачко дыма, хозяин с довольным видом откинулся на спинку кресла.
   Во всей этой педантичной приверженности церемониалу было какое-то патриархальное величие.
   - Нам предстоит решить одно дело, - сказал алькальд, - но пусть лучше о нем скажет тот, кого оно касается.
   Мужчины перевели взгляды с алькальда на Боба и на меня.
   - Боб Рок! Или как тебя там. Если есть что сказать, говори.
   - Я уже сказал, - буркнул Боб.
   - Вчера было воскресенье. По воскресеньям отдыхают от дел, а не занимаются ими. Все, сказанное вчера, во внимание не принимается. Я не хочу, чтобы ты непременно повторял свои вчерашние сказки. К тому же, разговор был с глазу на глаз. Мистера Морзе, я не считаю: он нездешний.
   - Сколько можно говорить, дело-то ясное, - опять огрызнулся Боб.
   На твердокаменных лицах мужчин застыло выражение мрачной серьезности.
   - Не спеши выносить себе приговор, приятель. Твое самообвинение имеет один слабый пункт: у тебя лихорадка!
   - Да что ты будешь делать! - чуть не заплакал Боб. - Неужто вы не можете избавить меня от самого себя? Повесить! Повесить на дереве, под которым он лежит!
   Мужчины угрюмо молчали.
   - Вот незадача-то, - продолжал Боб. - Если б он угрожал мне, затеял бы свару, не дал бы на табак... А мне черт на ухо нажужжал, я и вскинул ружье...
   - Вы прикончили человека, - густо пробасил один из присяжных.
   - Прикончил!
   - Как это было?
   - У черта надо спросить или у Джонни. Нет, у этого не надо. Не было его там, Джонни-то. Я только встретил его в трактире. Джонни попутал меня, показал, кого потрошить. Ну я и дрогнул. Это было вблизи патриарха, на берегу Хасинто.
   - Я так и подумал, что там что-то нечисто, - подал голос еще один, - когда мы проезжали мимо дерева, там была уйма воронья и прочей нечисти. Не так ли, мистер Харт?
   Мистер Харт кивнул.
   - У него жена с ребенком, - сказал Боб.
   - Кто же это был? - снова спросил бас.
   - На лбу у него не написано.
   - Надо бы это выяснить, алькальд.
   - Зачем выяснять? - пробубнил Боб.
   - Зачем? - вскинулся судья. - Да затем, что не можем мы вас судить, не поинтересовавшись доказательствами. - И вот еще что. Прошу заметить, что этот тип не в себе. У него лихорадка, в этом состоянии, подстрекаемый Джонни, он и совершил преступление. На грани отчаяния из-за проигранных денег. Но несмотря на всю свою озлобленность, он спас жизнь этому джентльмену - мистеру Эдварду Натанаэлю Морзе.
   - Спас?
   - В полном смысле, - ответил я, - и не только тем, что вытащил из воды, но и заботливой опекой, к которой просто принудил Джонни и его мулатку. Если б не Боб, я бы не выжил! Могу в этом поклясться.
   Боб бросил на меня взгляд, огнем опаливший мне нервы. Я уставился в окно, не в силах видеть слезы в его глазах.
   - Джонни подстрекал вас?
   - Не сказал бы. Он лишь навел на кошелек.
   - А что он при этом говорил?
   - Вам-то что? Это вас не касается.
   - Не касается? Ну уж дудки! Очень даже касается, - возразил один из присяжных.
   - Он сказал: "Ты что, Боб, рехнулся, упускать такие деньги! Их можно поменять всего-то на пол-унции свинца".
   - Он так сказал?
   - Спросите у него.
   - Мы спрашиваем у вас!
   - Ну, сказал.
   - Вы ручаетесь?
   - К чему языками трепать. Я хочу, чтобы меня повесили...
   - Верно, Боб, верно, - сказал алькальд. - Но мы не можем повесить тебя, покуда не убедимся, что ты это заслужил. Мистер Уизе! Вы у нас прокуратор [здесь: судебный следователь]. Ваше слово!
   Один из присяжных поднялся, подошел к столику с напитками и, приняв непринужденную позу, взял бутылку и стакан.
   - Ну что же, алькальд, - сказал он, - если Боб и вправду убил человека, злодейски убил, я полагаю, Боб должен быть помешан. - С этими словами он осушил стакан.
   Боб облегченно вздохнул. Все прочие согласно кивнули.
   - Ладно, - сказал судья, - если вы так думаете, а Боб не возражает, мы должны исполнить его волю. Вообще говоря, надо бы передать это дело в Сан-Антонио. Но поскольку он - один из наших, окажем ему такую милость. Мне это особого удовольствия не доставляет. В любом случае необходимо осмотреть убитого и допросить Джонни. Таков наш долг, долг по отношению к Бобу как одному из сограждан.
   - Ясное дело, - подтвердили все. - Надо этим заняться.
   - Джонни-то здесь при чем? - взмолился Боб. - Я сколько раз вам говорил, не было его там, не было!
   - При чем? - удивился судья. - Да, убивал ты, но по его наущению! Не было бы Джонни, не видать бы тебе ни этого встречного, ни его кошелька! Не проиграй ты свои двадцать пятьдесят, тебе бы и в голову не пришло добывать золото с помощью свинца!
   - Это уж точно! - подтвердили присяжные.
   - Ты - убийца с большой дороги, Боб! Но говорю тебе без лести, мне волосок на твоей голове дороже, чем Джонни со всеми его потрохами. Мне очень, очень досадно, что ты, человек, в сущности, не злой, поддался дурному влиянию и сбился с пути. А ведь если бы ты взялся за ум, то мог бы стать полезным гражданином Техаса. Ты умеешь держать в руках винтовку!
   Последние слова произвели впечатление на присяжных. Все выжидающе смотрели на Боба.
   - Кто знает, - продолжал судья, - может, ты сослужил бы обществу службу, будучи живым, а не повешенным. Ты стоишь дюжины мексиканцев!
   Боб поднял поникшую голову и глубоко вздохнул:
   - Мне все ясно сквайр. Вижу, куда вы клоните. Но не могу, не могу я больше ждать! Жизнь для меня - мука, пытка, проклятие! Куда бы ни подался, всюду мука!
   - А ты сиди на месте.
   - Не могу, меня все время тянет к патриарху!
   - Давай так. Сегодня мы отправимся к патриарху без тебя, а завтра ты подъедешь.
   - В котором часу?
   - Примерно в десять.
   - А пораньше нельзя?
   - Так не терпится в петлю? - спросил мистер Харт.
   - Что толку болтать? Жить мочи нет! Чем скорее, тем лучше: проболтаете, меня и вовсе лихорадка сожрет!
   - Но не можем же мы из-за твоей лихорадки лететь сломя голову! - вспылил прокуратор.
   - От лихорадки и не так запоешь, мистер Уизе, - заметил мистер Трейс, наполняя стакан. - Не будем испытывать его терпение.
   - А что думаете, алькальд? - спросил прокуратор.
   - Боб не очень-то скромничает в своих требованиях, - раздраженно ответил судья.
   Все молчали.
   - Но если все согласны и уж коли речь идет о тебе, Боб, мы уступаем.
   - Благодарю вас!
   - Благодарить не за что! - буркнул судья. - Ступай на кухню! Скажи, чтоб тебе дали хороший кусок ростбифа со всем, что полагается!
   И, стукнув рукой по столу, он вызвал прислугу и распорядился:
   - Ростбиф для Боба и прочее! Да проследите, чтоб он поел хорошенько. А ты, Боб, завтра оденься поприличнее, как подобает порядочному гражданину! Ясно?
   Боб ушел. Присяжные сидели все в тех же непринужденных позах. Лишь иногда кто-нибудь вставал, чтобы пропустить стаканчик или угоститься сигарой. Любому вошедшему было бы невдомек, что здесь решается вопрос о жизни и смерти человека. Правда, временами усиливался шумок, и можно было понять, что условия, выдвинутые Бобом, устраивают не всех. Прошло что-нибудь около часа, покуда каждый не успел высказать своего мнения, и ни разу разговор не изменил своему спокойному течению. Даже когда речь зашла о столь отвратительном и опасном субъекте, как Джонни, никто не давал волю своим чувствам. Линчевание его казалось делом столь же естественным, как отлов мустанга в прерии.
   Приняв это решение, мужчины поднялись, выпили еще по стакану за здоровье хозяина и его гостя, пожали нам руки и покинули дом.
   Мне, понятное дело, было не до еды. Хозяин тоже смотрел невесело. Он все еще не до конца примирился с тем, что его предложение сохранить Бобу жизнь, как он выражался, в интересах общества, не было поддержано присяжными. Разумеется, Боб виноват, он провинился перед гражданским обществом, перед самим Господом Богом. Но вместо того чтобы заслужить прощение Бога и соотечественников, предпочитает трусливо убраться с этого света. Среди четырнадцати присяжных было двое, бежавших из штатов от наказания за убийство. Но они несли груз своей вины как мужчины и как мужчины желали искупить ее в борьбе с паршивыми мексиканцами.
   Утром, когда мы сидели за завтраком, к дому подъехал одетый во все черное всадник. Он слез с коня и заговорил с хозяином голосом Боба. Это и был Боб, хотя мы не сразу узнали его. Вместо грязной повязки фетровая шляпа, вместо кожаной безрукавки - приличный суконный костюм. От бороды не осталось и следа. Перед нами стоял джентльмен. Он казался спокойным и собранным, хотя глаза выражали глубокую печаль. Он протянул судье руку, и тот ответил горячим рукопожатием.
   - Ах, Боб, - сказал он. - Если б ты всегда слушал, что тебе говорят. Я велел привезти костюм из Нью-Орлеана, чтоб хоть по воскресеньям ты имел вид порядочного человека. Я бы сделал все, чтобы вернуть тебе человеческий образ. Все, что в моих силах.
   - Вы уже сделали, - сказал потрясенный Боб. - Господь воздаст вам за это.
   Тут, преисполнившись к судье немалого уважения, я пожал ему руку.
   Он, однако, не был расположен к излишней чувствительности и молча указал мне на еду.
   Мы уже почти позавтракали, когда появилась первая группа всадников. С довольно безразличным видом они поприветствовали каждого из нас, уселись за стол и, дождавшись смены приборов, с аппетитом принялись за еду и выпивку.
   Покуда они закусывали, прибывали другие. И точно таким же образом присоединялись к нашей компании. Во время этого получасового застолья вряд ли прозвучало более сотни слов.
   Наконец все насытились. Судья велел слугам убрать со стола и выйти из комнаты. Он занял свое хозяйское место за длинным столом, присяжные сели по бокам, а Боб встал лицом к судье. Я остался позади, как и те двое, что бежали из Штатов. Суд важно приосанился.
   - Мистер Уизе, - начал судья, - имеете ли вы что-либо сказать как прокуратор?
   - Да, алькальд. В соответствии со своими полномочиями и служебным долгом я побывал на указанном Бобом роковом месте и обнаружил там убитого с двумя пулевыми ранениями. Выстрелы произведены из винтовки Боба. Кроме того, при нем найден поясной кошель с золотом, а также бумаги и рекомендательные письма к плантаторам.
   - Вы установили, кто этот человек?
   - Установил. Из его бумаг следует, что он приехал из Иллинойса и направлялся в Сан-Фелипе-де-Остин, чтобы купить землю и поселиться в тех краях.
   В руках у прокуратора появился тяжелый саквояж. Вместе с бумагами и кошельком он занял свое место на столе среди вещественных доказательств. Судья открыл саквояж и пересчитал деньги. Их оказалось чуть больше пятисот долларов золотом и серебром. Не столь значительная сумма хранилась в кошельке, побывавшем в руках Боба.
   Прокуратор огласил содержание бумаг и писем. После этого один из присяжных сообщил, что Джонни и его мулатка скрылись, что сам он во главе небольшого отряда начал преследование. Следы разделились, пришлось разделиться и отряду. Несмотря на то что проскакали не меньше пятидесяти миль, бежавших найти не удалось.
   Судья был явно раздосадован этим известием.
   - Боб Рок, - воскликнул он, - подойди поближе!
   Боб сделал пару шагов.
   - Признаешь ли ты себя виновным в том, что застрелил человека, которому принадлежат эти бумаги и деньги?
   - Признаю.
   - Господа присяжные! Прошу вас удалиться для вынесения приговора.
   Двенадцать мужчин поднялись и покинули комнату. Остались алькальд, я, Боб и упоминавшиеся мною два плантатора.
   Минут через десять присяжные вернулись. Они были с непокрытыми головами, судья тоже сдернул с головы свою шапочку.
   - Виновен! - огласил решение один из присяжных.
   - Боб! - возвысив голос, произнес судья. - Боб Рок! Твои сограждане признали тебя виновным. Сообщаю, что ты приговариваешься к повешению до полного удушения. Да спасет Господь твою душу! Может быть, кто-то хочет возразить против исполнения приговора?
   - Судья и сограждане, - сказал я, не узнавая собственного голоса, - он спас мне жизнь...
   Когда я произносил эти слова, взгляд Боба застыл, грудь напряглась, но он тут же расслабился и покачал головой. Больше никто ничего не сказал.
   - Пора! - заключил судья.
   Все мы молча вышли из дома и сели на лошадей. Приблизительно через час мы были у патриарха. Лица наши приняли торжественно-серьезное выражение: мы присутствовали при последних минутах жизни человеческого существа. Вид гигантского дерева завораживал, точно порождение какого-то потустороннего мира. Причудливые пряди лишайника футов сорок длиною спадали чуть ли не до земли, так плотно укрывая ствол, что несколько всадников вынужденны были слезть с коней, раздвинуть заросли этой серебристой бородищи и проделать в ней проход. Лучи солнца, дробясь о ее волокна, о тысячи листьев, разбрызгивали множество зеленых и красных, желтых и синих бликов, напоминавших отсветы витражных окон собора. Сам ствол был в полном смысле чудом природы. Я чувствовал себя настолько подавленным его мощью, что первое время был точно под гипнозом.
   Мои спутники поставили коней кругом под кроной патриарха так, что Боб оказался в центре, глаза его неотрывно смотрели на холмик свежей земли, видневшийся в тридцати шагах от ствола.
   Часть всадников спешилась. Один из них сорвал лассо с седла Боба, набросил конец на низкий могучий сук, другой же конец завязал петлей и свесил.
   После этих приготовлений судья снял шляпу и сложил руки. Прочие последовали его примеру.
   - Боб! - произнес судья. - Мы будем молиться за твою бедную душу. Сейчас она отлетит от грешного тела.
   Боб словно не слышал его.
   - Боб! - повторил судья.
   Тот не шевельнулся.
   - Хочешь сказать что-нибудь? Мы слушаем!
   Боб таращился на нас бессмысленными глазами, губы его вздрагивали, лицо было уже не от мира сего.
   - Боб! - еще раз воскликнул судья. - Мы будем молиться за твою душу! Да не минует ее милость господня!
   - Аминь! - грянул круг присяжных.
   Один из них подошел к Бобу, накинул ему петлю на шею, другой завязал глаза, третий выпростал из стремян его ноги, а четвертый занес бич над крупом мустанга. Все это происходило в гробовой, жуткой тишине.
   Бич щелкнул. Мустанг рванулся вперед. И в тот же миг Боб с выражением отчаяния и ужаса схватился за поводья, и из его глотки вырвалось душераздирающее "Стой!"
   Но было поздно. Он уже болтался в петле. Судья тоже не успел повлиять на ход событий. Его отчаянный вопль, призывающий остановить казнь, еще гудел в моих ушах. Я видел, как, пошатываясь в седле, он приблизился к повешенному, приподнял его и посадил на коня. Он пытался влить ему в рот виски и смотрел на Боба с такой безумной надеждой, что, казалось, от пробуждения последнего зависит его собственная жизнь. Вероятно, Боб был бы уже покойником, если б не шейный платок, ослабивший удавку и предохранивший от перелома позвонка.
   Он открыл глаза.
   - Боб! - сдавленным голосом произнес судья.
   Тот молча смотрел на него.
   - Боб! Что ты хочешь сказать?
   - Джонни... - прохрипел Боб.
   - Что - Джонни?
   - Сан-Антонио...
   Могучая грудь судьи стала вздыматься, лицо его напряглось.
   - ...В Сан-Антонио... У падре Хосе... Берегитесь!
   Тут поднялся всеобщий ропот.
   - В нашей округе предатель?
   - Один из нас?
   - Не терять ни минуты! - приказал судья. - Ни минуты! Надо взять его! В Сан-Антонио!
   Не успел я как следует осмыслить все, что произошло, как всадники умчались в прерию. Погруженный в раздумье судья неподвижным взглядом провожал их удаляющиеся фигурки.
   - Поезжайте ко мне! Как можно скорее! У меня возьмите Птоли и свежую лошадь, скачите в Сан-Фелипе. Там - полковник Остин. Скажите ему обо всем, что видели и слышали здесь!
   - Однако...
   - Не теряйте времени! Скачите! Если хотите оказать услугу Техасу! Позаботьтесь о безопасности моей жены и дочери!
   Он как безумный начал толкать и пинать моего мустанга. Лицо его в этот миг показалось мне столь страшным, что я, не раздумывая, пришпорил коня. Спустя несколько минут я уже огибал небольшой лесок, судьи не было видно.
   Лошадь я гнал беспощадно и не заметил, как оказался возле дома судьи. Я взял с собой Птоли, сменил коня, прискакал в Сан-Фелипе и доложил о себе полковнику.
   Тот слушал меня, на глазах меняясь в лице, и тут же приказал своим людям немедленно седлать коней и оповестить всех соседей.
   Не успел я собрать в путь жену и падчерицу алькальда, как полковник с пятьюдесятью всадниками уже пылил в сторону Сан-Антонио.
   Восстание началось.
   Вместе с порученными моим заботам дамами я возвращался назад, но едва подъехав к дому, потерял сознание.
   Бредовые видения, жесточайшая лихорадка не предвещали ничего, кроме могилы. Это кошмарное парение между жизнью и смертью длилось, наверное, несколько дней. Но молодой организм победил. Несмотря на то что лучшего ухода нельзя было бы и придумать, жуткие образы не исчезали, они все время стояли перед глазами, обступая меня со всех сторон. И лишь когда я сумел влезть на коня, чтобы вместе с Энтони, егерем мистера Нила, двинуться к плантации, где началась злополучная история с мустангом, только тут страшные призраки окончательно рассеялись.
   Вновь пришлось проезжать мимо патриарха. Вокруг роилось множество хищных птиц и падальщиков, галдеж стоял невообразимый. Я закрывал глаза, затыкал уши - все понапрасну. Какая-то неодолимая сила влекла меня к нему. Энтони уже продрался сквозь свисающие космы лишайника. Из темной глубины раздался его торжествующий крик.
   С судорожной поспешностью слез я на землю, схватился за уздечку и повел коня под шатер патриарха. Шагах в сорока от ствола я увидел труп, висевший в петле из лассо на том же самом суку. Но это был не Боб. Кто-то помельче.
   Я подошел ближе.
   - Сволочь, каких свет не видал, процедил Энтони, указывая на повешенного.
   - Джонни! - крикнул я, содрогаясь. - Это Джонни!
   - Был! Теперь, слава богу, нет такого.
   - А где Боб?
   - Боб! - воскликнул Энтони. - Ах, Боб! Да, Боб...
   Я огляделся, неподалеку был земляной холмик. Он как будто стал больше, выше. Или же нет? Там покоится тело Боба? Боб лежит вместе со своей жертвой?
   - Может быть, отдадим последний долг покойному? А? Энтони?
   - Этой гадине? Я не хочу приближаться к этой мрази. От нее стервятник и тот подохнет! Пойдемте-ка отсюда.
   Боб погиб в решающем бою, который принес свободу Техасу. Судья вызволил его из петли, дабы сражаясь за родную землю, Боб искупил все убийства, тяготившие его душу. Он лез в самое пекло, совершал рискованные до безрассудства вылазки, не надеясь ни на что, не утешаясь ничем, не добиваясь никакой чести. Он не знал ни единого часа покоя, не желал себе ничего, кроме смерти.
   Похоронили его со всеми воинскими почестями. За гробом шли все офицеры.
   Да помилует его Бог!