Силверберг Роберт. Зовите меня Титаном

   Но, к несчастью для них, у меня был очень неудачный день. И к тому же очень жаркий. Я устал от духоты и вездесущей вони. И не следовало, наверное, чересчур щедро поить рециной мое тело. А может, всему виной раздражительность смертных.
   – Ну, держитесь, глупцы! — проговорил я.
   И показал им, каков я на самом деле.
   Да, я встал перед ними во всей своей красе — громадное, как гора, чудовище о ста головах и двухстах пылающих глазах, на туловище — жесткие черные перья, вместо ног — огромные корчащиеся гадюки. Когда-то даже у богов при виде меня душа уходила в пятки.
   Вы, конечно, скажете, что вырастать до небес в тесном переулке — не самая лучшая идея, нет простора для маневра, и все такое. Но вы забыли, что мне, в отличие от смертных, доступны иные измерения. Что такое проницаемость, знаете? Впрочем, трое жуликов явно не знали, они чуть не померли от страха, когда я сбросил перед ними личину.
   Я поднял ногу и размазал их по мостовой, словно омерзительных червей.
   А потом в мгновение ока снова превратился в стройного, худощавого американского туриста средних лет, с редеющей шевелюрой и дружелюбной улыбкой и даже взглядом не удостоил три мокрых пятна в переулке.
   Ладно, согласен: я чуть-чуть перестарался. Но и вы меня поймите: за весь день — одни огорчения. Как, впрочем, и за все последние пятьдесят тысяч лет.

* * *

   Все-таки в Афинах жизнь адская, я не раз и не два вспоминал настоящий ад — царство Гадеса note 6. Туда-то я и направился, решив, что мертвые должны знать больше, чем живые. Для меня подобный визит не проблема. Я создал вихрь, пробурил им земную твердь, прыгнул в отверстие, и вот передо мной черные тополя и ивы Рощи Персефоны, а сразу за ними Врата Гадеса.
   – Цербер! — позвал я. — Где ты, песик? Ца-ца-ца! Церберчик, что ж ты прячешься? А ну-ка, выйди к папочке и скажи «здрасьте»!
   Куда подевалась любимая собачка, родное мое дитятко? Да-да, это я произвел на свет трехглавого стража врат царства мертвых, когда стал любовником своей сестры, чешуйчатой Ехидны, дочери Тартара и Геи. Еще мы с нею сделали гарпий, химеру, сциллу и лернейскую гидру — целый выводок ярких и веселых чудовищ. Но особенно я гордился Цербером — за его преданность. До чего же отрадно было смотреть, как он вприпрыжку несется на мой зов! Как я любил гладить его шерстку, где вместо волос — змеи, и слушать звонкий, как бронза, лай и клацанье капающих черным ядом зубов!
   Но в этот день мне пришлось идти по миру мертвых без собаки-поводыря. Я так и не дождался Цербера, не нашел у Врат даже его сверкающих экскрементов. Врата были отворены нараспашку, во всем чертоге Гадеса — ни души. Ни перевозчика Харона на смоляной глади Стикса, ни Персефоны, ни царской свиты, ни душ усопших, коим надлежало там ютиться. Только пустые и пыльные бараки. Меня пробрали тоска и жуть, и я поспешил вернуться на солнечный свет.
   Я решил наведаться на остров Делос — вдруг найду там Аполлона? Полсотни тысячелетий назад Делос был вотчиной этого типа, коего я всегда считал самым хладнокровным и уравновешенным из шайки Зевса. Что если эти качества помогли ему пережить катастрофу, стершую с лица земли олимпийских богов? А если он жив, я сумею вытрясти из него нужные мне сведения насчет Зевса.
   Очередное унылое путешествие по жалким развалинам былого величия Греции… В этот раз я летел — только не на красивых черных крыльях, а на умной машине — металлической трубе под названием самолет. Она была под завязку набита людьми, очень похожими на мое тело. Самолет с ужасающим ревом взмыл над Афинами, повернул к югу, набрал высоту над морской лазурью, испещренной желто-коричневыми архипелагами, и очень скоро приземлился на не богатом растительностью островке под названием Миконос. Там я купил билет на катер, который несколько раз в день возил пассажиров на близлежащий Делос.
   Какой сюрприз! Остров Делос есть, Аполлона нет…
   На Делосе я обнаружил только залежи щебня, развалины храмов и почти сравнявшиеся с землей пеньки колонн. Среди них каким-то чудом остались целы — сравнительно целы — несколько каменных львов. Все они поджары, сидят на задних лапах и выглядят очень голодными, — кажется, вот-вот прыгнут. А кроме них, смотреть почти не на что. Куда ни глянь, везде мрачный покров тления, черная аура смерти.
   Тем же катером я вернулся на Миконос и поселился в небольшой гостинице неподалеку от уютного прибрежного городка с узкими улицами. Поужинал и выпил вина в ресторанчике для смертных. Тело вроде бы осталось довольно.
   А еще на Миконосе я нашел Афродиту.
   Точнее, это она меня нашла.

* * *

   Я тихо сидел в гостиничном баре на свежем воздухе, думал о своих делах, рассеяно поглядывал на мозаичные плитки патио, на ограду, украшенную сетями, веслами и иными атрибутами рыбачьего промысла, и пропускал уже третий бокал охлажденного вина за час, позабыв о скромных возможностях позаимствованного тела. Внизу плескалось лазурное море, рокот прибоя настраивал на безмятежный лад. Скажете, «лазурное море» — избитое клише? Не буду спорить. Но Греция всех заставляет говорить подобными штампами, а я стараюсь не привлекать к себе внимания.
   Ну так вот, сижу я в горечи и грусти, и вдруг подходит ко мне шикарная длинноногая блондинка и спрашивает сочным грудным голосом:
   – Что, морячок, недавно в городе?
   Я изумленно посмотрел на нее.
   От нее так и веяло божественной силой. Мой внутренний счетчик Гейгера, настроенный на богов, вмиг зашкалило. Оставалось лишь недоумевать, как это я не уловил ее эманации, когда в первый раз высадился на Миконосе. Да и сейчас узнал ее, только когда подошла вплотную. Она-то меня, между прочим, заметила издалека.
   – Ты кто? — выпалил я.
   – Гляди, какой шустрый? Может, сначала предложишь даме присесть?
   Я вскочил, как ужаленный, с шумом придвинул шезлонг к столику и усадил блондинку. Потом махнул официанту.
   – Что будешь пить? — спросил я незнакомку, запинаясь от волнения. Во рту пересохло. Я мысленно обругал себя: суетишься, как школьник!
   – То же, что и ты.
   – Мартини со льдом, — заказал я.
   У нее были пышные золотистые кудри до плеч и желтые, как у кошки, глаза, а ее полные спелые губы совершенно непринужденно складывались в теплейшую из улыбок. Ее аромат наводил на мысли о молодом вине, о зеленых полях на рассвете, о быстрых горных потоках, а еще о лаванде, летнем зное, ночном ливне, бьющих в берег волнах и штормовых ветрах.
   Я понял, что передо мной — враг. Но не испугался.
   – Ты кто? — повторил я.
   – Догадайся.
   – Афродита? Нет, это было бы слишком просто. Ты, наверное, Арес, или Гефест, или Посейдон.
   Мое предположение вызвало смех — мелодичную каденцию бьющего через край веселья, а затем женщина проговорила с чувственными обертонами:
   – Ты переоцениваешь мои артистические способности. Но вообще-то мне нравится ход твоих мыслей. Арес в юбке! Посейдон с чисто выбритой физиономией! Гефест в белокуром парике! — Она наклонилась ко мне. Ее запах стал сокрушительней урагана. — Ты угадал с первого раза.
   – Афродита?
   – Да. Я теперь живу в Лос-Анджелесе. Но вот решила погостить на родине. А ты? Ведь ты — из старших, верно?
   – Почему ты так решила?
   – От тебя веет древностью. Доолимпийским прошлым. — Она задумчиво позвякала кубиками льда в бокале, сделала большой глоток и посмотрела мне прямо в глаза. — Прометей? Титий?
   Я отрицательно покачал головой.
   – Все же ты из этого племени. Я думала, вы давным-давно исчезли… Титанов за версту узнаешь — вибрация у них особая. И все-таки, кто именно? Наверное, из самых малоизвестных. Тавмант? Форкий?
   – Еще малоизвестнее, — усмехнулся я.
   Она сделала еще несколько попыток. Холодно. Холодно. Холодно…
   – Тифон, — признался я наконец.

* * *

   Ужинать мы пошли в город. На узких улочках на нас оглядывались прохожие. Точнее, на Афродиту. На ней было просвечивающее оранжевое платьице, а под ним — ничего, и тем, кто оказывался восточнее нее на ведущей к закату улице, открывалось великолепное зрелище.
   – Так ты в самом деле не веришь, что я ищу Зевса? — спросил я.
   – Я верю, что у тебя есть дело, которое ты считаешь важным.
   – Хорошо, пусть так.
   – Зачем?
   – Мне это необходимо, — ответил я. — Ничего личного. Просто я родился мстителем. Мое единственное предназначение в жизни — отплатить Зевсу за войну с детьми Геи. Ты же знаешь.
   – Тифон, война давным-давно закончилась. Все в прошлом. Да и недолго Зевс радовался победе. — Мы шли по лабиринту извилистых улочек города Миконос. Она указала на симпатичный ресторанчик «У Катерины». — Зайдем? Я тут вчера ужинала — кормят неплохо.
   Мы заказали бутылку белого вина.
   – А ты выбрал приличное тело, — сказала она. — Не красавец, конечно, но симпатичный. Особенно глаза. Взгляд ласковый, искренний, но при этом еще и проницательный.
   Я не из тех, кого легко отвлечь от важной темы.
   – Что случилось с олимпийцами?
   – Почти все вымерли. Один за другим. От забвения.
   – Ерунда. Боги бессмертны.
   – Некоторые — да, некоторые — нет. Ты ведь и сам это знаешь. Разве стоглазый Аргус не убил твою Ехидну? А она после этого разве ожила?
   – Да, но главные боги…
   – Если и живы, то забыты, а забвение — все равно что смерть. Пока ты лежал под Этной, пришел новый бог. Даже войны не было. Просто он появился, а нам пришлось исчезнуть. Уступить место.
   – Это я уже заметил.
   – Да. Мы оказались не у дел. Ты видел, в каком состоянии наши храмы? Видел, чтобы кто-нибудь сжигал требы на алтарях? Нет, для нас все в прошлом — и поклонение, и жертвоприношения. В далеком прошлом. Мы всем скопом, до последней мелкой сошки, отправились в изгнание, рассеялись по миру. Мне думается, большинство из нас просто решило умереть. Я уже тысячи лет никого не встречала.
   – А в последний раз кого видела?
   – Аполлона. Он был седой и обрюзгший. И разок заметила Гермеса… да, наверное, тот дряхлый старик был Гермес. Он хромал.
   – А Зевс? — допытывался я. — Он тебе не попадался с тех пор, как ты покинула Олимп?
   – Нет. Ни разу.
   Я поразмыслил над услышанным.
   – А как же тебе удалось сохранить столь цветущий вид?
   – Я же Афродита. Сила жизни. Красота. Страсть. Все это еще долго не выйдет из моды.
   Вокруг нас порхала официантка. Меня переполняли вопросы, но мы отвлеклись и заказали долмаду, жареную рыбу, овощной салат. Обычную греческую еду. И еще бутылку вина. У меня уже гудело в голове. В ресторане было тесно и шумно. Перед глазами все плыло. Изумительные ощущения!
   Спустя некоторое время я сказал:
   – И все-таки я убежден, что Зевс где-то рядом. Я его непременно найду. Теперь его очередь корчиться под Этной!
   – Удивительно, до чего же напоминают мальчишек иные бессмертные боги. Даже такие грозные, как ты. Я густо покраснел. И промолчал.
   – Забудь ты о нем, — убеждала она. — И Тифона забудь. Останься человеком. Ешь, пей, веселись. — У нее блестели глаза. А у меня возникло такое чувство, будто я неудержимо клонюсь вперед, падаю в сладкую бездну меж ее грудей.
   – Давай путешествовать вместе. Я научу тебя радоваться жизни. Наслаждаться своим телом. И моим. Скажи, ты когда-нибудь влюблялся?
   – Да. Мы с Ехидной…
   – С Ехидной! Как же, помню. Вы с ней наплодили целую свору чудищ. Нет, говоря о любви, я имела в виду вовсе не ее. Мы с тобой — на Земле. Я — женщина, ты — мужчина.
   – Но Зевс…
   – Зевс! — Она состроила гримаску. В ее устах имя владыки Олимпа звучало как непристойное словечко.
   Я заплатил за ужин, мы вышли в теплую и ветреную ночь и минут пятнадцать — двадцать бесцельно брели извилистыми улицами. Они нас привели к берегу, в темный, безлюдный квартал, где стояли длинные складские строения, где ширина улиц между ветхими белеными стенами не превышала пяти футов.
   Она вдруг повернулась ко мне лицом, порывисто обняла и привлекла к себе. В ее глазах полыхали озорные огни. Ее губы нашли мои. Тихонько шипя, она клонила меня назад, пока я не уперся лопатками в стену. Она прижималась ко мне изо всех сил, и потоки энергии, способные изжарить целый континент, кочевали по нашим телам. Наверное, никто, будь он человеком или богом, не отказался бы в ту минуту поменяться со мной местами.
   – Быстро! — прошептала она. — В гостиницу!
   – В гостиницу!
   Пешком? Еще чего! Вспышка — и нас нет в лабиринте портовых улочек, мы уже в гостиничном номере. И до рассвета мы генерировали энергию такой мощности, что весь островок гудел, и дрожал, и тонул в сладостной буре. Мы извивались, бились, стонали и рычали, с нас текли реки пота, сердца стучали, точно молот Гефеста, а глаза закатывались от упоительного изнурения. Мы позволили себе такую роскошь, как границы возможностей, чтобы наши смертные тела переступили эти границы. Зато мы вновь и вновь пополняли их силы и много раз испытали наивысшее блаженство, прежде чем на востоке, над высоким частоколом стен, заря взялась розовыми пальцами за краешек неба.

* * *

   Обнаженные, но невидимые для чужих любопытных глаз, мы с Афродитой рука об руку бродили по залитому утренним солнцем берегу кишащего рыбой моря, и она шепотом рассказывала о том, где нам предстоит побывать, и о том, что нам предстоит испытать.
   – Тадж-Махал, — говорила она. — Летний дворец махараджи в Удайпуре. Персеполь, весенний Исфахан. Баальбек. И, конечно, Париж. Водопад на реке Игуасу. Синяя мечеть, Фонтаны Голубого Нила. Мы будем любить друг друга в вилле Тиберия на Капри, и между лапами Сфинкса, и в снегах на вершине Эвереста…
   – Да, — говорил я. — Да. Да. Да.
   И думал при этом: «Зевс. Зевс. Зевс».

* * *

   И мы с Афродитой странствовали по всему миру и видели все его красоты и чудеса, и было их не счесть. Словом, она заставила меня не думать о моем предназначении. Путешествовать с Афродитой, скажу я вам, это настоящая сказка. Поэтому я позволил себе отвлечься.
   Но не забыл, для чего рожден на свет.
   Я — воплощенное беспокойство и всесокрушающая сила. Таким я родился. Того, с кем я должен поквитаться, поблизости нет. Но он жив, я знаю! Он прячется под чужой личиной. Притворяется смертным — может, потому, что ему это нравится, а может, у него просто нет выбора. Как ни крути, в этом лучшем из миров бродит тот, кого Зевсу надо бояться, от кого надо скрываться. Тот, кто сильнее Зевса, как Зевс был сильнее Кроноса, как Кронос был сильнее Урана.
   Но я его разыщу. И когда это случится, я сброшу маску и явлюсь таким, каков есть. Ростом с высоченную гору. И вы увидите сотню моих голов, и ярость моя вырвется на свободу. И снова мы с Зевсом сойдемся в рукопашной, и на этот раз победа будет за мной.
   Это я вам обещаю, милые смертные малыши. Можете считать мои слова предостережением.
   Когда грянет битва, погибнут многие из вас. Как это ни печально. Да, человеческий разум в моем нынешнем теле мало-мальски научил меня состраданию, а потому хочу заранее попросить прощения за ущерб, который неизбежно вам нанесу. Мне очень жаль, честное слово, но ничто не заставит меня отказаться от возмездия.
   Зевс! Ты слышишь? Это Тифон, последний титан, вызывает тебя на бой!
   Зевс, где же ты?!
 
    Перевел с английского
    Геннадий КОРЧАГИН