Страница:
Не повезло нам с приятелем – тип этот оказался шишкой из какой-то правой организации. Если бы не мой старательный перевод, он ни черта бы не понял. Видимо, поэтому по морде получил не мой приятель, а я. Американец пришел мне на выручку, но лучше бы он этого не делал – откуда ни возьмись налетели крепкие молодцы и взяли нас в кольцо.
«Я принципиально противник всяческого насилия, – объявил нам их вождь. – Но предателям родины спуску давать нельзя. Надо, ребята, как следует прочистить вам мозги. Прочтем вам лекцию о том, как нужно любить свою страну».
Нас затащили в машину и отвезли в их штаб. До самого рассвета какой-то субъект, очевидно, их главный идеолог, нес нам жуткую чушь, без конца повторяя одно и то же. Видно, время ему девать было некуда. Потом с нас потребовали по пять тысяч иен «в уплату за лекцию». Нам не терпелось унести оттуда ноги, и деньги мы заплатили, но и меня, и американца трясло от злости. Поэтому, оказавшись на улице, мы нацарапали ключом нехорошее слово на капоте их «агитавтомобиля».
«Япония еще хуже, чем я думал», – объявил приятель перед тем, как улететь обратно в Нью-Йорк. Но я-то остался в Токио, и очень скоро мне просто не стало житья – проповедники с рожами головорезов не давали мне проходу. Я стал опасаться, не учинят ли они чего-нибудь над Миюки, и решил на время поселиться отдельно, снял дешевую квартиру в центре города.
Каждый новый день был поганей предыдущего. Казалось, кто-то насильно загоняет меня в угол одиночества. Я был склонен считать, что это каким-то образом связано с гибелью Саэки. А когда я думал, что только Саэки смог бы излечить меня от этой странной хандры, чувство заброшенности становилось еще острей. Как я завидовал жене, которая легко сходилась с людьми, говорила все, что думает, и никто за это на нее собак не спускал! Постепенно я впал в глубокую апатию. Я взывал к погибшему другу: «Спаси меня!» Чем больше размышлял я над его исчезновением и гибелью, тем загадочней казались мне оба эти события. Человек, которого я знал с раннего детства, претерпевал в моем сознании головокружительные метаморфозы. Саэки, лишившийся рассудка. Саэки, замышляющий революцию. Саэки, уповающий на бога… Это было совершенно незнакомое мне существо, не дающее ответа ни на один мой вопрос, инопланетянин, отличающийся от меня и повадками, и языком, и верой. Может быть, я ошибался все время, почему-то решив, что этот пришелец такой же человек, как я? И в то же время смерть Саэки странным образом сблизила меня с ним. Он находился теперь на дальнем, противоположном берегу и подавал мне оттуда какие-то знаки, куда-то звал. Я теперь часто видел Саэки во сне. Он рассказывал о царе Армадилле, а я чувствовал, что мне очень нужны эти рассказы.
У меня не было дома, куда я мог бы вернуться, – я знал это. Надо мной висело проклятье, как над «Летучим голландцем». То самое проклятье, которое преследовало и Саэки. Во всяком случае, жить как прежде я уже не мог. Я тоже должен был стать другим. Привыкнуть к токийской жизни? Ни за что! Токийская жизнь – это размягчение мозгов, обрастание жиром. Размеренно плыть по тихим водам, которых не касается дыхание ветра, и постепенно, с плавным ускорением, стареть… От одной мысли мороз по коже. Тоскливо бормотать о бессмысленности жизни, убеждая себя, что ничего страшного, просто, мол, старею. Такие вот изящные, вежливо раскланивающиеся друг с другом люди – привидения, наверное, и создали пресловутую японскую культуру.
– Привет. Как пуста человеческая жизнь, а?
– Ты прав, пуста. Ну пока, не болей.
Саэки понял все это раньше меня. Он был человеком по-настоящему нравственным. «Жизнь – штука опасная», – вот его мораль.
Страх перед старостью и боязнь одиночества подействовали на мое тело удивительным образом. Главным образом, на простату, деятельность которой необычайно оживилась – я готов был трахаться всегда, везде и с кем угодно. А Миюки, увлеченная своими посредническими обязанностями, все время была занята. Каждой встрече в постели предшествовали длинные и сложные переговоры с перелистыванием ежедневника. А жизнь порознь уводила меня от жены все дальше и дальше. Мой член, как стрелка взбесившегося от радиации счетчика Гейгера, то и дело дергался кверху – на улице, на работе, в переполненной электричке. «Хотим подругу! Кого угодно!» – взывали двести миллионов головастиков, двести миллионов заступников, желавших спасти меня от одиночества. Они искали бы пару везде, даже в безлюдной пустыне. О, мои милые детки, дорогие мои гены!
Нижняя часть тела уводила меня из дому скитаться по ночным улицам. Для того чтоб обнаружить в ночи заслуживающую внимания пару, нужен сенсор необычайной чувствительности, а пенис – антенна куда более надежная, чем глаза, нос или уши. Эта телескопическая антенна улавливала раздражитель, находящийся где-то в лабиринте улиц, и указывала мне путь.
Место, где находится женщина или мужчина, обладающие особой аурой, озаряется как бы сиянием. Если оно сильно, мой пенис распознавал его за сотни метров. Я вприпрыжку несся к цели, придерживая сквозь карман свою наполовину выдвинутую антенну. Потом пристраивался за спиной женщины (иногда это оказывался мужчина) и, пожирая ее (его) глазами, тащился следом. В эти минуты я забывал, что у меня есть свой дом – мой дом там, куда шло это незнакомое существо. В Нью-Йорке в подобной мечте не было бы ничего фантастического. За годы, прожитые в этом городе, у меня бывали периоды, когда я неделями не появлялся дома, ночуя где придется.
Что ждало меня, вернись я к себе? Квартирка, заставленная книгами по китайской истории. Пойти к Миюки? Ее наверняка нет дома, а если и пришла, то валится с ног от усталости и ни на что не годна. К тому же в последнее время эти хреновы «патриоты» совсем обнаглели. Они каким-то образом отыскали мое убежище и чуть не каждый день кто-нибудь из них являлся требовать пожертвований. А однажды приперся сам их босс и пристал с ножом к горлу, чтобы я написал статью: мол, никакой резни в Нанкине[10] на самом деле не было. Обещал «сказочный» гонорар.
Пошли они все! Чтобы я тратил свои деньги и время на этих скотов, не дающих мне житья. Да я лучше буду кормить бифштексами бродячих кошек и собак и читать им лекции по китайской истории, решил я. В общем, «патриоты» портили жизнь мне, я как умел пакостил им. То нарочно заговорю с ними по-английски, то внезапно разражусь истерическими рыданиями, а то, приплясывая на ходу, сверну к полицейскому участку… Была у меня надежда, что они сочтут меня психом и наконец отвяжутся.
III
2. Двойное самоубийство
IV
V
«Я принципиально противник всяческого насилия, – объявил нам их вождь. – Но предателям родины спуску давать нельзя. Надо, ребята, как следует прочистить вам мозги. Прочтем вам лекцию о том, как нужно любить свою страну».
Нас затащили в машину и отвезли в их штаб. До самого рассвета какой-то субъект, очевидно, их главный идеолог, нес нам жуткую чушь, без конца повторяя одно и то же. Видно, время ему девать было некуда. Потом с нас потребовали по пять тысяч иен «в уплату за лекцию». Нам не терпелось унести оттуда ноги, и деньги мы заплатили, но и меня, и американца трясло от злости. Поэтому, оказавшись на улице, мы нацарапали ключом нехорошее слово на капоте их «агитавтомобиля».
«Япония еще хуже, чем я думал», – объявил приятель перед тем, как улететь обратно в Нью-Йорк. Но я-то остался в Токио, и очень скоро мне просто не стало житья – проповедники с рожами головорезов не давали мне проходу. Я стал опасаться, не учинят ли они чего-нибудь над Миюки, и решил на время поселиться отдельно, снял дешевую квартиру в центре города.
Каждый новый день был поганей предыдущего. Казалось, кто-то насильно загоняет меня в угол одиночества. Я был склонен считать, что это каким-то образом связано с гибелью Саэки. А когда я думал, что только Саэки смог бы излечить меня от этой странной хандры, чувство заброшенности становилось еще острей. Как я завидовал жене, которая легко сходилась с людьми, говорила все, что думает, и никто за это на нее собак не спускал! Постепенно я впал в глубокую апатию. Я взывал к погибшему другу: «Спаси меня!» Чем больше размышлял я над его исчезновением и гибелью, тем загадочней казались мне оба эти события. Человек, которого я знал с раннего детства, претерпевал в моем сознании головокружительные метаморфозы. Саэки, лишившийся рассудка. Саэки, замышляющий революцию. Саэки, уповающий на бога… Это было совершенно незнакомое мне существо, не дающее ответа ни на один мой вопрос, инопланетянин, отличающийся от меня и повадками, и языком, и верой. Может быть, я ошибался все время, почему-то решив, что этот пришелец такой же человек, как я? И в то же время смерть Саэки странным образом сблизила меня с ним. Он находился теперь на дальнем, противоположном берегу и подавал мне оттуда какие-то знаки, куда-то звал. Я теперь часто видел Саэки во сне. Он рассказывал о царе Армадилле, а я чувствовал, что мне очень нужны эти рассказы.
У меня не было дома, куда я мог бы вернуться, – я знал это. Надо мной висело проклятье, как над «Летучим голландцем». То самое проклятье, которое преследовало и Саэки. Во всяком случае, жить как прежде я уже не мог. Я тоже должен был стать другим. Привыкнуть к токийской жизни? Ни за что! Токийская жизнь – это размягчение мозгов, обрастание жиром. Размеренно плыть по тихим водам, которых не касается дыхание ветра, и постепенно, с плавным ускорением, стареть… От одной мысли мороз по коже. Тоскливо бормотать о бессмысленности жизни, убеждая себя, что ничего страшного, просто, мол, старею. Такие вот изящные, вежливо раскланивающиеся друг с другом люди – привидения, наверное, и создали пресловутую японскую культуру.
– Привет. Как пуста человеческая жизнь, а?
– Ты прав, пуста. Ну пока, не болей.
Саэки понял все это раньше меня. Он был человеком по-настоящему нравственным. «Жизнь – штука опасная», – вот его мораль.
Страх перед старостью и боязнь одиночества подействовали на мое тело удивительным образом. Главным образом, на простату, деятельность которой необычайно оживилась – я готов был трахаться всегда, везде и с кем угодно. А Миюки, увлеченная своими посредническими обязанностями, все время была занята. Каждой встрече в постели предшествовали длинные и сложные переговоры с перелистыванием ежедневника. А жизнь порознь уводила меня от жены все дальше и дальше. Мой член, как стрелка взбесившегося от радиации счетчика Гейгера, то и дело дергался кверху – на улице, на работе, в переполненной электричке. «Хотим подругу! Кого угодно!» – взывали двести миллионов головастиков, двести миллионов заступников, желавших спасти меня от одиночества. Они искали бы пару везде, даже в безлюдной пустыне. О, мои милые детки, дорогие мои гены!
Нижняя часть тела уводила меня из дому скитаться по ночным улицам. Для того чтоб обнаружить в ночи заслуживающую внимания пару, нужен сенсор необычайной чувствительности, а пенис – антенна куда более надежная, чем глаза, нос или уши. Эта телескопическая антенна улавливала раздражитель, находящийся где-то в лабиринте улиц, и указывала мне путь.
Место, где находится женщина или мужчина, обладающие особой аурой, озаряется как бы сиянием. Если оно сильно, мой пенис распознавал его за сотни метров. Я вприпрыжку несся к цели, придерживая сквозь карман свою наполовину выдвинутую антенну. Потом пристраивался за спиной женщины (иногда это оказывался мужчина) и, пожирая ее (его) глазами, тащился следом. В эти минуты я забывал, что у меня есть свой дом – мой дом там, куда шло это незнакомое существо. В Нью-Йорке в подобной мечте не было бы ничего фантастического. За годы, прожитые в этом городе, у меня бывали периоды, когда я неделями не появлялся дома, ночуя где придется.
Что ждало меня, вернись я к себе? Квартирка, заставленная книгами по китайской истории. Пойти к Миюки? Ее наверняка нет дома, а если и пришла, то валится с ног от усталости и ни на что не годна. К тому же в последнее время эти хреновы «патриоты» совсем обнаглели. Они каким-то образом отыскали мое убежище и чуть не каждый день кто-нибудь из них являлся требовать пожертвований. А однажды приперся сам их босс и пристал с ножом к горлу, чтобы я написал статью: мол, никакой резни в Нанкине[10] на самом деле не было. Обещал «сказочный» гонорар.
Пошли они все! Чтобы я тратил свои деньги и время на этих скотов, не дающих мне житья. Да я лучше буду кормить бифштексами бродячих кошек и собак и читать им лекции по китайской истории, решил я. В общем, «патриоты» портили жизнь мне, я как умел пакостил им. То нарочно заговорю с ними по-английски, то внезапно разражусь истерическими рыданиями, а то, приплясывая на ходу, сверну к полицейскому участку… Была у меня надежда, что они сочтут меня психом и наконец отвяжутся.
III
Однажды, примерно через полгода после возвращения в Японию, мне нестерпимо захотелось прожить несколько дней бок о бок с Миюки. По телефону мы общались чуть ли не каждый день, но я представил, как мы будем шептаться не в трубку, а прямо в ухо друг другу, сплетясь обнаженными телами… И немедленно, без предупреждения, прямо среди дня, отправился к жене. Как ни странно, я застал Миюки дома. Но она была не одна. У нее сидел очередной американский художник, которого она пыталась «продать» японской публике. Он потягивал пиво и вел себя, как дома. Кажется, мне повезло, что я не застукал их голышом. Особенно меня почему-то разозлило то, что американец напялил мой вязаный кардиган.
«Ты что? Хочешь что-нибудь взять?» – спросила Миюки. Она была само спокойствие. Или в таких случаях нужно сказать «само хладнокровие»?
Я был незваный гость, помешавший отдыху любовников. На американца внезапное появление мужа тоже не произвело ни малейшего впечатления, словно всеми законными правами на мою жену обладал он, не я. Волнуясь, я все ждал, что скажет Миюки. Мне, идиоту, казалось, что третий лишний здесь американец.
– Excuse me, it’s my cardigan. Do you know that?[11] – наконец, спросил я.
– Подумаешь, – бросила Миюки. – Это я ему дала, он мерзнет.
«Все, приехали», – подумал я. Для Миюки я перестал быть мужем, и она давала мне это понять. Зато американец был само дружелюбие. По-моему, он надеялся превратить наш любовный треугольник в союз трех друзей. Сообщил мне, как его зовут, хоть я и не спрашивал, стал рассказывать о себе и презентовал открытки с репродукциями его произведений. Я заметил, что он без носков. Миюки налила мне пива, сказала, что я большой специалист по китайскому чаю и попросила заварить его, а заодно и приготовить какую-нибудь закуску. «Ага, сейчас», – кивнул я, но с места не тронулся.
– Скоро открывается персональная выставка Ника. И еще я договорилась, что несколько его произведений украсят фойе нового здания одной торговой компании. Ник входит в моду…
Я сделал вид, что слушаю, а сам разглядывал ее осунувшееся ненакрашенное лицо. Странный у нее был голос – глухой и надтреснутый, как из телефонной трубки. Отлучившись якобы в туалет, я заглянул в спальню, куда так стремился. С кровати свисали колготки – она словно высовывала мне язык.
Потом я заявил, что вспомнил о срочном деле, не позаботившись выдумать более правдоподобный предлог, и ушел. По сути дела, меня выставил из собственного дома любовник моей жены. Я испытывал сладостную истому во всем теле, словно меня изнасиловали. На миг перед глазами возникла обнаженная Миюки.
Больше у меня не было дома. Никто теперь не предъявит мне никаких претензий, никто не будет надоедать… Не помню, где я бродил. Взгляд мой фиксировал мостовую, прохожих, машины, магазины, рекламы, станции метро, лестницы, носки моих туфель, свисавшую со лба прядь волос, небо, воробьев, провода, телефонные будки. Я слышал все звуки, но связь между предметами нарушилась, они превратились в бессмысленную груду осколков и щебенки. А я тупо карабкался по ней куда-то. В моей голове спутались образы и воспоминания, налезли одно на другое, завертелись водоворотом: колготки, «патриоты», Саэки, любовник жены, сны, царь Армадилл… Между всеми этими явлениями существовала новая таинственная причинно-следственная зависимость. Но разобраться во всем этом хитросплетении мне было не под силу. Хаос, хаос… Мое тело треснуло, и из трещины что-то засочилось. Это ток! Я почувствовал, как он, вопреки моей воле, струйкой тянется от меня прочь, прочь, к штаб-квартире «патриотов», и вот они уже знают, где я сейчас! Встречные прохожие шарахались от меня. Некоторые сворачивали в сторону перед самым моим носом. Я почувствовал, что не будет мне облегчения, пока я чего-нибудь не разломаю, не разнесу на куски.
– Минуточку! – послышался сзади чей-то голос. Это конец, я попался! Сейчас меня схватят и отправят в сумасшедший дом. Кто-то распорядился похитить меня, спрятать меня от всех! Беги, Симада, беги! Но тело не желало повиноваться. Именно в этот отчаянный миг кто-то связал меня по рукам и ногам…
– Извините. Мне нужно вам кое-что рассказать.
– Вы кто? Проповедница? Я не слушаю проповедей!
– Нет-нет. Как бы вам объяснить… Понимаете, возле вас вьется привидение, и весьма сильное. Я как увидела – прямо замерла!
– Что за чушь! Я не желаю слушать!
Но мои ноги словно приросли к земле. Проклятье, как пригодился бы мне сейчас магнитофончик с наушниками! Я бы надел их, врубил музыку и ничего бы не слушал. Эй, кто-нибудь, заткните мне уши. Или заткните пасть этой чокнутой старухе. Что она сует нос не в свое дело? Одета в кимоно и, по-моему, пьяна. Старуха положила мне руку на плечо и кокетливо улыбнулась. Я застыл, не в силах пошевелиться.
– Не волнуйтесь и выслушайте меня. Вас преследует дух. Но это не злой дух, это ваш дух-хранитель.
– Что за шутки…
– Ваш дух позвал меня.
– Он что, и говорить умеет? Бросьте чушь нести. Не верю я ни в каких духов. Что я, по-вашему, черепаха – таскать на спине такую тяжесть?
– Успокойтесь. Вас сопровождает дух того, кого вы очень хорошо знали.
Не может быть… Стягивающие меня путы куда-то исчезли, я ощутил невероятную легкость во всем теле.
– И кто же он?
– Ваш друг. У вас за спиной стоит ваш хороший друг…
«Ты что? Хочешь что-нибудь взять?» – спросила Миюки. Она была само спокойствие. Или в таких случаях нужно сказать «само хладнокровие»?
Я был незваный гость, помешавший отдыху любовников. На американца внезапное появление мужа тоже не произвело ни малейшего впечатления, словно всеми законными правами на мою жену обладал он, не я. Волнуясь, я все ждал, что скажет Миюки. Мне, идиоту, казалось, что третий лишний здесь американец.
– Excuse me, it’s my cardigan. Do you know that?[11] – наконец, спросил я.
– Подумаешь, – бросила Миюки. – Это я ему дала, он мерзнет.
«Все, приехали», – подумал я. Для Миюки я перестал быть мужем, и она давала мне это понять. Зато американец был само дружелюбие. По-моему, он надеялся превратить наш любовный треугольник в союз трех друзей. Сообщил мне, как его зовут, хоть я и не спрашивал, стал рассказывать о себе и презентовал открытки с репродукциями его произведений. Я заметил, что он без носков. Миюки налила мне пива, сказала, что я большой специалист по китайскому чаю и попросила заварить его, а заодно и приготовить какую-нибудь закуску. «Ага, сейчас», – кивнул я, но с места не тронулся.
– Скоро открывается персональная выставка Ника. И еще я договорилась, что несколько его произведений украсят фойе нового здания одной торговой компании. Ник входит в моду…
Я сделал вид, что слушаю, а сам разглядывал ее осунувшееся ненакрашенное лицо. Странный у нее был голос – глухой и надтреснутый, как из телефонной трубки. Отлучившись якобы в туалет, я заглянул в спальню, куда так стремился. С кровати свисали колготки – она словно высовывала мне язык.
Потом я заявил, что вспомнил о срочном деле, не позаботившись выдумать более правдоподобный предлог, и ушел. По сути дела, меня выставил из собственного дома любовник моей жены. Я испытывал сладостную истому во всем теле, словно меня изнасиловали. На миг перед глазами возникла обнаженная Миюки.
Больше у меня не было дома. Никто теперь не предъявит мне никаких претензий, никто не будет надоедать… Не помню, где я бродил. Взгляд мой фиксировал мостовую, прохожих, машины, магазины, рекламы, станции метро, лестницы, носки моих туфель, свисавшую со лба прядь волос, небо, воробьев, провода, телефонные будки. Я слышал все звуки, но связь между предметами нарушилась, они превратились в бессмысленную груду осколков и щебенки. А я тупо карабкался по ней куда-то. В моей голове спутались образы и воспоминания, налезли одно на другое, завертелись водоворотом: колготки, «патриоты», Саэки, любовник жены, сны, царь Армадилл… Между всеми этими явлениями существовала новая таинственная причинно-следственная зависимость. Но разобраться во всем этом хитросплетении мне было не под силу. Хаос, хаос… Мое тело треснуло, и из трещины что-то засочилось. Это ток! Я почувствовал, как он, вопреки моей воле, струйкой тянется от меня прочь, прочь, к штаб-квартире «патриотов», и вот они уже знают, где я сейчас! Встречные прохожие шарахались от меня. Некоторые сворачивали в сторону перед самым моим носом. Я почувствовал, что не будет мне облегчения, пока я чего-нибудь не разломаю, не разнесу на куски.
– Минуточку! – послышался сзади чей-то голос. Это конец, я попался! Сейчас меня схватят и отправят в сумасшедший дом. Кто-то распорядился похитить меня, спрятать меня от всех! Беги, Симада, беги! Но тело не желало повиноваться. Именно в этот отчаянный миг кто-то связал меня по рукам и ногам…
– Извините. Мне нужно вам кое-что рассказать.
– Вы кто? Проповедница? Я не слушаю проповедей!
– Нет-нет. Как бы вам объяснить… Понимаете, возле вас вьется привидение, и весьма сильное. Я как увидела – прямо замерла!
– Что за чушь! Я не желаю слушать!
Но мои ноги словно приросли к земле. Проклятье, как пригодился бы мне сейчас магнитофончик с наушниками! Я бы надел их, врубил музыку и ничего бы не слушал. Эй, кто-нибудь, заткните мне уши. Или заткните пасть этой чокнутой старухе. Что она сует нос не в свое дело? Одета в кимоно и, по-моему, пьяна. Старуха положила мне руку на плечо и кокетливо улыбнулась. Я застыл, не в силах пошевелиться.
– Не волнуйтесь и выслушайте меня. Вас преследует дух. Но это не злой дух, это ваш дух-хранитель.
– Что за шутки…
– Ваш дух позвал меня.
– Он что, и говорить умеет? Бросьте чушь нести. Не верю я ни в каких духов. Что я, по-вашему, черепаха – таскать на спине такую тяжесть?
– Успокойтесь. Вас сопровождает дух того, кого вы очень хорошо знали.
Не может быть… Стягивающие меня путы куда-то исчезли, я ощутил невероятную легкость во всем теле.
– И кто же он?
– Ваш друг. У вас за спиной стоит ваш хороший друг…
2. Двойное самоубийство
IV
Если б я не повстречал тогда на улице добрую прорицательницу, я бы, наверное, натворил что-нибудь ужасное. Может быть, наложил бы на себя руки. Теперь же я твердо уверился, что ношу на себе невидимый панцирь – дух Саэки. И сразу мне стали ясны все причины и все следствия, казавшиеся раньше такими непостижимыми. Все это подстроил дух Саэки. И угрозы «патриотов», и трения на работе, и разрыв с Миюки, и непонятно откуда взявшуюся сексуальную жажду. Саэки склонял меня к бегству, к исчезновению. Хотел, чтобы я стал таким же сиротой, как он, чтобы я обрел будущее.
Я решил, что покорюсь воле Саэки. После встречи с прорицательницей я обстоятельно, во всех деталях, стал восстанавливать в памяти слова и поступки погибшего друга. Оказалось, что текст его письма все это время таился где-то у самой поверхности подсознания.
Я лежал в темной комнате, в своей сыроватой постели, и видел, как откуда-то из моих бедер выползает облако пара. Галлюцинирую безо всяких наркотиков? Это что-то новое. То ли встреча с прорицательницей на меня так подействовала, то ли занятия тантра-йогой. Облако пара превратилось в Саэки. Он был весь черен, как спасшийся из огня погорелец – обожженная кожа, обгоревшая одежда, опаленные волосы. «Такие, брат, дела», – пробормотал Саэки. Легко, словно очищая луковицу, содрал с себя кожу и предстал передо мной свеженький и чистенький, как после бани.
– Я смотрю, Симада, нервы у тебя совсем ни к черту. Это мне знакомо. Самое время разобраться в себе. Отправляйся-ка ты в паломничество. Пойди, поищи царя Армадилла, спасителя всех сирот. Я отыскал его. Но сразу вслед за этим погиб. Невезучий я. Как и ты.
Не переставая говорить, Саэки распахнул шкаф, достал мои брюки, рубашку и оделся. А потом торжественно, как принарядившийся перед свиданием влюбленный, двинулся к двери.
– Эй, постой! – крикнул я. – Ведь ты мой дух-хранитель. Куда это ты собрался?
– Не волнуйся. Когда ты окажешься в опасности, я буду рядом. А главное – неси в сердце Откровение царя Армадилла.
Той же ночью я увидел и самого царя Армадилла. Саэки он явился закованным в латы рыцарем, передо мной же он предстал в виде красноватой тени, несущей на спине что-то, чего я не разглядел.
Мне приснился тот самый городок неподалеку от Манагуа, где я получил урну с прахом Саэки. Мой приятель, залитый кровью, лежал на земле возле полуобвалившейся стены, измалеванной какими-то лозунгами. Стояла душная тропическая жара, и труп уже начал разлагаться. Во влажном климате это происходит так быстро… Я подошел к телу, чтобы переложить его на носилки и отнести в крематорий. И увидел, что от трупа исходит желтоватый дым. Дым закружился у меня перед глазами и превратился в человеческий силуэт. Слегка ссутулившись, силуэт беззвучно заскользил прочь. За ним тянулся влажный след, словно кто-то поливал землю из лейки. В руках у меня было полотенце, и я попытался накинуть его на это желтое облачко. Тогда оно преобразилось в красноватую тень, очерченную уже гораздо четче. Красная тень надвинулась на мою тень – короткую и черную под ярким южным солнцем – и слилась с нею, исчезла. По моей спине пробежал ледяной озноб, и тут же всего меня кинуло в жар. Когда же я вновь взглянул на тело Саэки, то увидел, как из его глазниц тянутся стебельки лилий, из ноздрей высовываются грибы, из паха растет банан, а изо рта вырывается голубое пламя.
– Я избавлю тебя от одиночества. А за это отдай мне свое тело. Я стану оберегать тебя. А за это уверуй в меня. Я не бог, не дьявол и не Будда. Я тот, кто тебе необходим.
Это и есть Откровение царя Армадилла, о котором говорил Саэки? Очевидно, да. Надо верить в него, так для меня будет лучше…
Три ночи подряд мне снилось, как красная тень летучей мышью кружит над токийскими улицами. Иногда она проносилась передо мной в момент пробуждения. Про себя я звал эту сутулую тень царем Армадиллом.
Я собрал вещи и освободил квартиру. Меня ждало паломничество, маршрут которого укажет моя красная тень. Куда идти, я не знал. Решил, что буду ехать поездом, автобусом, голосовать на дорогах – и вперед, вперед. Пусть это станет моим религиозным служением. Назовем мою веру «армадиллизм». Я стою у истоков новой религии, призванной спасти племя сирот. Сирота – это человек, живущий в безлюдной пустыне, один как перст.
Я решил, что покорюсь воле Саэки. После встречи с прорицательницей я обстоятельно, во всех деталях, стал восстанавливать в памяти слова и поступки погибшего друга. Оказалось, что текст его письма все это время таился где-то у самой поверхности подсознания.
Я лежал в темной комнате, в своей сыроватой постели, и видел, как откуда-то из моих бедер выползает облако пара. Галлюцинирую безо всяких наркотиков? Это что-то новое. То ли встреча с прорицательницей на меня так подействовала, то ли занятия тантра-йогой. Облако пара превратилось в Саэки. Он был весь черен, как спасшийся из огня погорелец – обожженная кожа, обгоревшая одежда, опаленные волосы. «Такие, брат, дела», – пробормотал Саэки. Легко, словно очищая луковицу, содрал с себя кожу и предстал передо мной свеженький и чистенький, как после бани.
– Я смотрю, Симада, нервы у тебя совсем ни к черту. Это мне знакомо. Самое время разобраться в себе. Отправляйся-ка ты в паломничество. Пойди, поищи царя Армадилла, спасителя всех сирот. Я отыскал его. Но сразу вслед за этим погиб. Невезучий я. Как и ты.
Не переставая говорить, Саэки распахнул шкаф, достал мои брюки, рубашку и оделся. А потом торжественно, как принарядившийся перед свиданием влюбленный, двинулся к двери.
– Эй, постой! – крикнул я. – Ведь ты мой дух-хранитель. Куда это ты собрался?
– Не волнуйся. Когда ты окажешься в опасности, я буду рядом. А главное – неси в сердце Откровение царя Армадилла.
Той же ночью я увидел и самого царя Армадилла. Саэки он явился закованным в латы рыцарем, передо мной же он предстал в виде красноватой тени, несущей на спине что-то, чего я не разглядел.
Мне приснился тот самый городок неподалеку от Манагуа, где я получил урну с прахом Саэки. Мой приятель, залитый кровью, лежал на земле возле полуобвалившейся стены, измалеванной какими-то лозунгами. Стояла душная тропическая жара, и труп уже начал разлагаться. Во влажном климате это происходит так быстро… Я подошел к телу, чтобы переложить его на носилки и отнести в крематорий. И увидел, что от трупа исходит желтоватый дым. Дым закружился у меня перед глазами и превратился в человеческий силуэт. Слегка ссутулившись, силуэт беззвучно заскользил прочь. За ним тянулся влажный след, словно кто-то поливал землю из лейки. В руках у меня было полотенце, и я попытался накинуть его на это желтое облачко. Тогда оно преобразилось в красноватую тень, очерченную уже гораздо четче. Красная тень надвинулась на мою тень – короткую и черную под ярким южным солнцем – и слилась с нею, исчезла. По моей спине пробежал ледяной озноб, и тут же всего меня кинуло в жар. Когда же я вновь взглянул на тело Саэки, то увидел, как из его глазниц тянутся стебельки лилий, из ноздрей высовываются грибы, из паха растет банан, а изо рта вырывается голубое пламя.
– Я избавлю тебя от одиночества. А за это отдай мне свое тело. Я стану оберегать тебя. А за это уверуй в меня. Я не бог, не дьявол и не Будда. Я тот, кто тебе необходим.
Это и есть Откровение царя Армадилла, о котором говорил Саэки? Очевидно, да. Надо верить в него, так для меня будет лучше…
Три ночи подряд мне снилось, как красная тень летучей мышью кружит над токийскими улицами. Иногда она проносилась передо мной в момент пробуждения. Про себя я звал эту сутулую тень царем Армадиллом.
Я собрал вещи и освободил квартиру. Меня ждало паломничество, маршрут которого укажет моя красная тень. Куда идти, я не знал. Решил, что буду ехать поездом, автобусом, голосовать на дорогах – и вперед, вперед. Пусть это станет моим религиозным служением. Назовем мою веру «армадиллизм». Я стою у истоков новой религии, призванной спасти племя сирот. Сирота – это человек, живущий в безлюдной пустыне, один как перст.
V
Я брел вдоль шоссе и не знал, куда меня занесло. Так, наверное, чувствует себя только что свалившийся с неба метеорит. Я поднимал руку, голосуя проезжающим машинам, но вероятность счастливой встречи с добрым и любопытным водителем, который подберет сироту-паломника, представлялась мне все более фантастической. Один шанс из тысячи, и то вряд ли. К тому же я тащил за собой тележку с вещами. Даже если сыщется чудак, который притормозит, он наверняка передумает, увидев мой прицеп. И все-таки я – уже чисто автоматически – тянул кверху большой палец и изо всех сил улыбался проезжающим машинам. Я не мог оставаться на одном месте, пункт моего назначения – линия горизонта. Я сам решил, что такова моя миссия. Паломничество, которое я затеял, не имея сценария. Я не могу прибегать к помощи волшебства, имя которому «деньги». Тайну исчезновения Саэки можно разгадать, только исчезнув самому.
Рядом остановился джип. Я был уверен, что водитель просто хочет спросить у меня дорогу, но из окошка высунулась тонкая рука с браслетом на запястье и – не может быть! – поманила меня. Вот это номер.
Удача! Я кинулся к джипу со всех ног, волоча за собой тележку. Скорей в кабину, пока водитель не передумал! Бормоча слова благодарности, я открыл дверцу и увидел смеющуюся богиню. Я застыл с разинутым ртом, а богиня ткнула пальцем в мою тележку и спросила:
– Это что у тебя? В таких тележках обычно возят свое барахло бродяги. Ты изображаешь из себя бездомного?
Разве бездомные голосуют на дорогах? По одежде меня скорее можно было принять за только что выгнанного с работы клерка. Я еще не успел обтрепаться и если и напоминал бродягу, то с самым что ни на есть мизерным стажем.
– А я как раз ищу лоцмана. Запихни свою телегу на заднее сиденье, а сам залезай сюда. Ну живей! Я еду на полуостров Босо. Вот он на карте. Сообрази-ка, где нужно повернуть.
Я поспешно полез в кабину.
– Совсем запуталась. Вроде место знакомое, а где я – не пойму.
– Япония везде одинаковая. Все городки похожи один на другой.
И не только Япония. В Америке то же самое. Застывшие, словно разбитые параличом городки. Куда ни глянешь – пустое, зевающее пространство, продуваемое сухим ветром. По улицам бродят оцепенелые люди, как кастрированные львы в клетке зоопарка. Им нечем себя занять и оттого все время хочется жрать, и они без конца жуют гамбургеры с картошкой, запивая их кокой.
А по этому городку гулял влажный ветер – как-никак океан рядом.
Ну, царь Армадилл, давай посмотрим, куда нас занесло.
Я углубился в карту. Городок, оказывается, совсем новый. Выстроен на отвоеванной у океана полоске земли. Не успел родиться, а уже покойник?
– Ты куда путь держишь? Вид у тебя деловой, – засмеялась богиня.
– Все дела я уже закончил.
– Ну, тогда поехали со мной. Одной скучно. Мальчик ты симпатичный, хорошо, что я тебя подобрала. Ведь ты никуда не торопишься, верно? Это подонки всегда спешат, но ты не такой, да? Какой у тебя вид усталый. Хочешь, поспи.
Она болтала без умолку, то и дело заходясь веселым смехом. Я – существо зависимое – чинно кивал головой и вежливо поддакивал, но вскоре понял, что могу расслабиться. Загар на лице и руках моей спутницы свидетельствовал о долгом и страстном совокуплении с жарким солнцем какого-нибудь курорта. Я сразу почувствовал: это вольный зверек, с первого взгляда и без ошибки определяющий, где ждет опасность, а где удовольствие.
– Так захотелось к морю – ужас! Прямо кровь закипела, матка затрепетала. Мне одних мужиков всегда было мало. Без моря, без солнца я просто чахну, заболеваю.
– Море – твой врач?
– Вот именно. А кто твой врач?
– Мне нужен не врач…
– Разве ты не болен?
– Болен, наверное. Я нуждался в спасении, и тут, по чистой случайности, появилась ты. И спасла.
– Ничего я тебя не спасла. И куда ты теперь? В больницу? Или назад, домой?
– А все равно. Только я сейчас переезжаю, и дома у меня нет. Видишь, все мое имущество со мной.
– Не густо. Ты часом не из дурдома сбежал? С головой в порядке?
– Да. Только закис немножко.
– Ну, тогда тебе надо к морю. Закурить есть?
– «Марлборо-лайт». Сойдет?
– Зажги мне.
Я прикурил. Она вынула у меня изо рта зажженную сигарету и затянулась, нимало не смущаясь тем, что фильтр влажен от слюны человека, которого она видит впервые в жизни.
– Кажется, мы станем друзьями, – как мог ласковей прошептал я. Она опять расхохоталась.
– Друзьями? Давно не слышала этого слова… Вообще-то обычно я сигареты для моих клиентов обсасываю… Меня зовут Мадока. Будем знакомы.
– Это что, работа такая – сигареты обсасывать?
– Ага. И не только сигареты. Кое-что потолще.
– Косточки?
– Дурачок. Что я тебе, собака? Нет, ты определенно удрал из дурдома. От тебя подохнешь просто! Как тебя звать-то?
– Акира Саэки.
Я не задумываясь назвался именем своего духа-хранителя. Собственное имя до сих пор удачи мне не приносило.
– Акира? У меня двоих знакомых так же звали. Можно клуб Акир открывать. С одним я училась в школе, он все в пинг-понг играл. А другой был приятелем моей подруги. Поваром работал. А ты кто?
– Я преподаю историю Китая в университете.
– Ясно. Пролетарий умственного труда. А я – пролетарий телесного труда. В моем деле капитал – собственный организм. Так что гуляй, пока молода. Я зарабатываю кучу денег, но они у меня не задерживаются. Раз в три месяца стабильно оказываюсь на мели.
– Клиентам с тобой, наверно, весело.
– Да уж, я грустить не люблю. Мое тело – солнечная батарея, поэтому без солнца я функционировать не могу. Я должна вся пропитаться солнцем, продезинфицироваться им. Лунный свет для меня – яд. Это Марио так говорил. Был у меня когда-то парень один, итальянец. Он во время полнолуния делался натуральным психом. Так что оборотни существуют, это я точно знаю. А ты их видел?
У каждого, наверное, бывают такие ночи, когда тобой овладевает какая-то неведомая сила, и ты уже над собой не властен. Хочется изрубить кого-нибудь на куски самурайским мечом, изрешетить из пулемета. Хотя бы представить себе, как все это будет – иначе не уснешь.
Царь Армадилл, я еще не достиг твоей мудрости, я могу сделаться оборотнем. Вдруг вспенится в жилах кровь и побежит в обратную сторону. Каждую клеточку тела пронзит жгучая ненависть ко всему сущему. Я заклокочу, забурлю изнутри, кожа вздуется пузырями. И я перестану видеть и осознавать, что именно вокруг меня рушится и кто кричит от боли. Пусть хоть термоядерный взрыв – мне будет все равно. Царь Армадилл, прежде чем ты вновь предстанешь передо мной, тенью или во плоти, я могу уже умереть, уснуть.
Всю последнюю неделю, до встречи с Мадокой, я превращался в оборотня каждые три часа. В толчее электрички… Когда меня задел плечом пьянчужка… Когда я читал газету… Когда мне встретился на улице агитавтомобиль «патриотов»… Всего не упомнишь. Хаос в мозгу и предельная усталость сводили меня с ума.
Царь Армадилл смеется. Он скрючился, схватился за живот. Он раскачивается передо мной, как люлька. Ну конечно, в ту ночь, когда я стану превращаться в оборотня, он встанет у моего изголовья. И я пробужусь от сна, и он укажет мне путь. Я пойду вслед за красной тенью, мое паломничество продолжится.
Джип проехал через темную криптомериевую рощу и покатил по широкому открытому шоссе, залитому солнцем. Мадока изо всей силы нажала на газ, и машина рванулась вперед, словно брызнувшее семя. Меня прямо вдавило в спинку сидения.
Я думал о том, что ночь проведу с Мадокой. Окажусь ли на высоте? Закрыв глаза, я вспоминал, как выглядели в постели мои прежние подружки. Синди, Кэролайн, Харуми, Кумико, Сюзи, Хелен, Йен-Йен, Софи, Рэйко, Янь Мэй, Таэко, Хитоми, Миюки. Вспомнил заодно и колготки, свисавшие с кровати.
Джип затормозил. Я открыл глаза и увидел колыхающийся под ветром флаг с изображением рыбы. Ниже – выгоревшая на солнце реклама: улыбающаяся девушка в купальнике протягивает бокал кофе со льдом. На бетонной стене вывеска: «Фламинго». Все ясно – придорожный ресторанчик.
– Размяться не хочешь?
Мадока вышла из машины и начала делать зарядку. На щиколотках голых ног позвякивали тонкие, почти как паутинка, цепочки с крошечными серебряными бабочками. Глядя ей в спину, я думал, что она – сама энергия и непосредственность. Богиня, оказавшаяся втиснутой в телесную оболочку.
Забегаловка, очевидно, была у местных жителей чем-то вроде штаба. У одного столика сидели четверо мужчин, у другого еще трое. Между обеими компаниями ощущалась невидимая граница: наверное, одни были рыбаками, а другие крестьянами. Все они, похоже, уже здорово успели набраться. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять – еще несколько кружек пива, один косой взгляд, и начнется потасовка. Наше появление было встречено бессмысленным гоготом. Я сунул руку в карман, где ношу складной швейцарский нож, и одарил присутствующих столь же бессмысленной ухмылкой.
Рядом остановился джип. Я был уверен, что водитель просто хочет спросить у меня дорогу, но из окошка высунулась тонкая рука с браслетом на запястье и – не может быть! – поманила меня. Вот это номер.
Удача! Я кинулся к джипу со всех ног, волоча за собой тележку. Скорей в кабину, пока водитель не передумал! Бормоча слова благодарности, я открыл дверцу и увидел смеющуюся богиню. Я застыл с разинутым ртом, а богиня ткнула пальцем в мою тележку и спросила:
– Это что у тебя? В таких тележках обычно возят свое барахло бродяги. Ты изображаешь из себя бездомного?
Разве бездомные голосуют на дорогах? По одежде меня скорее можно было принять за только что выгнанного с работы клерка. Я еще не успел обтрепаться и если и напоминал бродягу, то с самым что ни на есть мизерным стажем.
– А я как раз ищу лоцмана. Запихни свою телегу на заднее сиденье, а сам залезай сюда. Ну живей! Я еду на полуостров Босо. Вот он на карте. Сообрази-ка, где нужно повернуть.
Я поспешно полез в кабину.
– Совсем запуталась. Вроде место знакомое, а где я – не пойму.
– Япония везде одинаковая. Все городки похожи один на другой.
И не только Япония. В Америке то же самое. Застывшие, словно разбитые параличом городки. Куда ни глянешь – пустое, зевающее пространство, продуваемое сухим ветром. По улицам бродят оцепенелые люди, как кастрированные львы в клетке зоопарка. Им нечем себя занять и оттого все время хочется жрать, и они без конца жуют гамбургеры с картошкой, запивая их кокой.
А по этому городку гулял влажный ветер – как-никак океан рядом.
Ну, царь Армадилл, давай посмотрим, куда нас занесло.
Я углубился в карту. Городок, оказывается, совсем новый. Выстроен на отвоеванной у океана полоске земли. Не успел родиться, а уже покойник?
– Ты куда путь держишь? Вид у тебя деловой, – засмеялась богиня.
– Все дела я уже закончил.
– Ну, тогда поехали со мной. Одной скучно. Мальчик ты симпатичный, хорошо, что я тебя подобрала. Ведь ты никуда не торопишься, верно? Это подонки всегда спешат, но ты не такой, да? Какой у тебя вид усталый. Хочешь, поспи.
Она болтала без умолку, то и дело заходясь веселым смехом. Я – существо зависимое – чинно кивал головой и вежливо поддакивал, но вскоре понял, что могу расслабиться. Загар на лице и руках моей спутницы свидетельствовал о долгом и страстном совокуплении с жарким солнцем какого-нибудь курорта. Я сразу почувствовал: это вольный зверек, с первого взгляда и без ошибки определяющий, где ждет опасность, а где удовольствие.
– Так захотелось к морю – ужас! Прямо кровь закипела, матка затрепетала. Мне одних мужиков всегда было мало. Без моря, без солнца я просто чахну, заболеваю.
– Море – твой врач?
– Вот именно. А кто твой врач?
– Мне нужен не врач…
– Разве ты не болен?
– Болен, наверное. Я нуждался в спасении, и тут, по чистой случайности, появилась ты. И спасла.
– Ничего я тебя не спасла. И куда ты теперь? В больницу? Или назад, домой?
– А все равно. Только я сейчас переезжаю, и дома у меня нет. Видишь, все мое имущество со мной.
– Не густо. Ты часом не из дурдома сбежал? С головой в порядке?
– Да. Только закис немножко.
– Ну, тогда тебе надо к морю. Закурить есть?
– «Марлборо-лайт». Сойдет?
– Зажги мне.
Я прикурил. Она вынула у меня изо рта зажженную сигарету и затянулась, нимало не смущаясь тем, что фильтр влажен от слюны человека, которого она видит впервые в жизни.
– Кажется, мы станем друзьями, – как мог ласковей прошептал я. Она опять расхохоталась.
– Друзьями? Давно не слышала этого слова… Вообще-то обычно я сигареты для моих клиентов обсасываю… Меня зовут Мадока. Будем знакомы.
– Это что, работа такая – сигареты обсасывать?
– Ага. И не только сигареты. Кое-что потолще.
– Косточки?
– Дурачок. Что я тебе, собака? Нет, ты определенно удрал из дурдома. От тебя подохнешь просто! Как тебя звать-то?
– Акира Саэки.
Я не задумываясь назвался именем своего духа-хранителя. Собственное имя до сих пор удачи мне не приносило.
– Акира? У меня двоих знакомых так же звали. Можно клуб Акир открывать. С одним я училась в школе, он все в пинг-понг играл. А другой был приятелем моей подруги. Поваром работал. А ты кто?
– Я преподаю историю Китая в университете.
– Ясно. Пролетарий умственного труда. А я – пролетарий телесного труда. В моем деле капитал – собственный организм. Так что гуляй, пока молода. Я зарабатываю кучу денег, но они у меня не задерживаются. Раз в три месяца стабильно оказываюсь на мели.
– Клиентам с тобой, наверно, весело.
– Да уж, я грустить не люблю. Мое тело – солнечная батарея, поэтому без солнца я функционировать не могу. Я должна вся пропитаться солнцем, продезинфицироваться им. Лунный свет для меня – яд. Это Марио так говорил. Был у меня когда-то парень один, итальянец. Он во время полнолуния делался натуральным психом. Так что оборотни существуют, это я точно знаю. А ты их видел?
У каждого, наверное, бывают такие ночи, когда тобой овладевает какая-то неведомая сила, и ты уже над собой не властен. Хочется изрубить кого-нибудь на куски самурайским мечом, изрешетить из пулемета. Хотя бы представить себе, как все это будет – иначе не уснешь.
Царь Армадилл, я еще не достиг твоей мудрости, я могу сделаться оборотнем. Вдруг вспенится в жилах кровь и побежит в обратную сторону. Каждую клеточку тела пронзит жгучая ненависть ко всему сущему. Я заклокочу, забурлю изнутри, кожа вздуется пузырями. И я перестану видеть и осознавать, что именно вокруг меня рушится и кто кричит от боли. Пусть хоть термоядерный взрыв – мне будет все равно. Царь Армадилл, прежде чем ты вновь предстанешь передо мной, тенью или во плоти, я могу уже умереть, уснуть.
Всю последнюю неделю, до встречи с Мадокой, я превращался в оборотня каждые три часа. В толчее электрички… Когда меня задел плечом пьянчужка… Когда я читал газету… Когда мне встретился на улице агитавтомобиль «патриотов»… Всего не упомнишь. Хаос в мозгу и предельная усталость сводили меня с ума.
Царь Армадилл смеется. Он скрючился, схватился за живот. Он раскачивается передо мной, как люлька. Ну конечно, в ту ночь, когда я стану превращаться в оборотня, он встанет у моего изголовья. И я пробужусь от сна, и он укажет мне путь. Я пойду вслед за красной тенью, мое паломничество продолжится.
Джип проехал через темную криптомериевую рощу и покатил по широкому открытому шоссе, залитому солнцем. Мадока изо всей силы нажала на газ, и машина рванулась вперед, словно брызнувшее семя. Меня прямо вдавило в спинку сидения.
Я думал о том, что ночь проведу с Мадокой. Окажусь ли на высоте? Закрыв глаза, я вспоминал, как выглядели в постели мои прежние подружки. Синди, Кэролайн, Харуми, Кумико, Сюзи, Хелен, Йен-Йен, Софи, Рэйко, Янь Мэй, Таэко, Хитоми, Миюки. Вспомнил заодно и колготки, свисавшие с кровати.
Джип затормозил. Я открыл глаза и увидел колыхающийся под ветром флаг с изображением рыбы. Ниже – выгоревшая на солнце реклама: улыбающаяся девушка в купальнике протягивает бокал кофе со льдом. На бетонной стене вывеска: «Фламинго». Все ясно – придорожный ресторанчик.
– Размяться не хочешь?
Мадока вышла из машины и начала делать зарядку. На щиколотках голых ног позвякивали тонкие, почти как паутинка, цепочки с крошечными серебряными бабочками. Глядя ей в спину, я думал, что она – сама энергия и непосредственность. Богиня, оказавшаяся втиснутой в телесную оболочку.
Забегаловка, очевидно, была у местных жителей чем-то вроде штаба. У одного столика сидели четверо мужчин, у другого еще трое. Между обеими компаниями ощущалась невидимая граница: наверное, одни были рыбаками, а другие крестьянами. Все они, похоже, уже здорово успели набраться. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять – еще несколько кружек пива, один косой взгляд, и начнется потасовка. Наше появление было встречено бессмысленным гоготом. Я сунул руку в карман, где ношу складной швейцарский нож, и одарил присутствующих столь же бессмысленной ухмылкой.