Страница:
Как две горных цепи встали войска друг против друга на отведенной для войны равнине. Удивление вызывало, как может земля вынести на себе столько людей и железа! В должном тактическом порядке построили свои армии Мубад и Виру: середина каждой была как булатный кинжал, а крылья напоминали рычащих львов.
И только первый луч Солнца ослепил темную землю, мир вздрогнул и отпрянул в ужасе. Это взревели боевые трубы! Все, что было живого на земле, попадало от их рева. Сама Природа пустилась бежать из этих мест. А трубам уже вторили грозные барабаны, вопили изумленные горны, плакали литавры, и жалобно стонал сантур.
8Но все было ничего, пока с обеих сторон не приказано было поднять над войсками овеянные славой знамена со львами, орлами, симургами, павлинами и другими благородными животными. И тогда закричали в ярости воины, затрубили боевые слоны, зарыкали львы, заревели верблюды, заржали лошади и мулы. А опытные полководцы все еще не давали знака к битве. Они ждали, пока достаточно покраснеют глаза у солдат. По их приказу шум был усилен. И только когда глаза героев засверкали, как дорогие рубины на перстнях красавиц, Мубад и Виру махнули платками. Вздрогнула и пошатнулась земля, а пыль поднялась до самой Луны.
И ничего нельзя было уже разобрать в этой пыли. Она плотно забила рты, глаза и уши воинов. Но это не мешало им. Они выпускали стрелы, тыкали копьями, рубили саблями и делали многое другое. Первыми они убивали родных и соседей, которые стояли рядом, впереди или сзади. А потом уже бегали в пыли, находя друг друга по голосу. Точно страсть входило в грудь копье. Как портные иглой, трудились люди, прошивая им друг друга. Меч спешил добраться до мозгов быстрее мысли. И метались между людьми, не зная, куда убежать, трусливые львы и слоны.
Это была настоящая война! Жаль только, что из-за пыли не удалось увидеть всех совершенных в этот день благородных подвигов…
Но вот все постепенно стало затихать, пыль медленно опустилась, и полководцы увидели, что день был хороший. Ни одного лентяя не оказалось в их войсках. Земля на равнине была, как виноград в давильне. Уцелевшие воины, затыкая пальцами раны, собрались возле своих полководцев, и армии двинулись каждая в свою сторону.
Когда все хорошо отдохнули и отпраздновали победу, Мубад и Виру снова повели своих витязей на войну. Но перед решающим сражением шаханшах Мубад узнал радостную новость. Хоть и женился Виру на Вис, но мужем так и не успел стать. Справедливая Луна помешала их замыслам, а жена зороастрийца, как известно, должна в этот период удалиться от супруга на целую неделю. Выяснив, что ничего не потеряно, шаханшах Мубад решил в таком деле посоветоваться со своими братьями Зардом и Рамином.
Может быть, и оставалось в памяти Рамина воспоминание о синем небе Хузана, откуда как-то сползла по гранатовому стволу прямо в руки ему теплая большеглазая девочка с недетской грудью. Или вспомнил, как уходила она тогда от него на зов кормилицы?..
— Кто знает, что такое любовь! — задумчиво сказал он. — Ее нельзя завоевать или купить, как человека. При этом вспомни свои годы, шах и брат. Осень и весна — каждая имеет свои цветы. Ледяной коркой станешь ты для нее, и как первая весенняя трава будет рваться она к теплу из-под тебя. Бесполезным будет твой запоздалый плач, потому что нет лекарства от таких болезней…
— Ай, какая там любовь! — махнул рукой Зард. — Где видел ее? Какого она цвета?. Не об этом речь. Совет мой настоящий, не ребячий. С одной стороны — пригрози гневом и окружи Махабад войсками, с другой — пошли Шахру хорошие подарки. Страх и золото — между ними качается мир!
Шаханшахи иногда принимают советы. И в этот же день неисчислимые войска мервского владыки со всех сторон окружили славный Махабад. К главным воротам города подошел караван, начало которого уже входило в Махабад, а конец еще не вышел из Мерва. Сто верблюдов с пышными шатрами, пятьсот верблюдов с жемчугом, пятьсот верблюдов с алмазами и рубинами, кроме того — еще двадцать тюков румийского жемчуга, отдельно сто ларцов с жемчугом, триста золотых венцов, семьсот хрустальных и золотых чаш, сто боевых коней, сто вьючных мулов и триста таких томных и красивых девушек, что казалось, жемчуг катится из их уст, — вот лишь немногое из того, что посылал в подарок царице Шахру шаханшах Мубад. Вместе со всем этим добром он тайно передал ей и одно маленькое письмо…
И Шахру… Шахру не выдержала, увидев все это богатство. Она ведь не была уже той Шахру. Она тоже все забыла!.. Голова закружилась у нее от жемчуга. Ничего больше не могла она уже любить. А уговорить себя, что ей очень жалко тех молодых витязей, которые должны пасть завтра в битве, ей было нетрудно. Шахру велела позвать дочь и села писать тайный ответ шаханшаху…
Когда Виру узнал, что похищена его любимая жена Вис, у него из клеток мозга улетели все мысли. Скоро он пришел в себя, но было уже поздно. Шаханшах Мубад вместе со всем своим войском что есть духу скакал к Мерву, унося драгоценный рубин из чужого ларца…
Случилось это по дороге в Мерв. Рамин скакал рядом с верблюдом, на котором в золотом паланкине везли Вис. Беззаботно поглядывал он по сторонам, совсем забыв о маленькой девочке из Хузана, как вдруг легкий ветерок подергал и отбросил на мгновение парчовую занавеску…
Да, это была она! Но совсем не похожая на голоногую девочку, рвавшую гранаты. Все у нее было другое: матово-белое лицо, мягкий поворот плеч, открытая шея. И глаза… Совсем другие, непонятные глаза!.. Это уже потом он все пытался вспомнить. А тогда Рамин упал почему-то с коня и лежал без движений. Вся армия всполошилась и окружила его, не зная, что делать. Кто-то сказал, что брат шаханшаха заболел падучей.
Постепенно все же кровь начала возвращаться к лицу, с губ сошла синева, и он кое-как вскарабкался в седло. Но теперь Рамин уже не ехал рядом с паланкином, а, испуганно поглядывая на него, плелся где-то сзади. Он и желал, и смертельно боялся, что снова налетит ветерок и качнет занавеску… Как полны тревог мы, как хлопочем, когда заболеет человек паршивой лихорадкой. И смеемся обычно, когда трясет его от настоящей любви!..
На нетронутый райский сад во времена первого человека был похож Мерв, встречающий победителей. Все крыши города почернели от народа. Играла музыка, пели и плясали молодые колдуньи из храмов Солнца. Для утехи народа знать щедро разбрасывала по улицам жемчуга, а чернь — яблоки, орехи и пряники.
Как щеки самой Вис, пламенели при въезде туда розы. Но не этой Вис, которую привезли в золотом паланкине с парчовой занавеской. Щеки у нее были от горя желтые как шафран, и дрожала она, как ветка на ветру…
И ничего не помогало, когда хотели развеселить ее. Не ела и не пила она. Тонким, как иглы хвои, стало ее тело. Только посмотрит на Мубада, как начинает громко кричать и рвать на себе волосы. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не мамка-кормилица. Та самая, из Хузана…
Мы уже знаем, чьего молока больше пошло на Вис. И как только узнала мамка о ее положении, так сейчас же приказала оседлать тридцать быстроходных верблюдов. Нагрузив их хорошим хузанским провиантом, она, ни часу не мешкая, отправилась в Мерв и через семь дней была на месте. А увидев, в каком состоянии Вис, она тут же села на пол с ней рядом и, раздирая одежды, так заплакала, что весь Мерв притих.
— О, поникший тюльпан! — плакала мамка. — Гиацинт в золе! Похитили тебя в глухую ночь, — украли у меня покой и дочь! Ты без родных осталась ночью темной, — без дочери я сделалась бездомной!..
И так горько причитала она, что Вис, совсем расстроившись, начала царапать себе лицо ногтями. Поплакав как следует, мамка вытерла слезы и придвинулась к Вис.
— Зачем царапаешь такое красивое лицо? — сказала она. — Чем же любоваться будут тогда витязи всего мира? Луной? Так она на печеное яблоко похожа рядом с тобой! И высуши глаза, а то веки отсыреют и станут красными, как у зайца… Что же, Виру, конечно, молод и красив. Но разве победишь судьбу! Да и не так уж она неблагодарна к тебе. Ты умна, красива, жена царя царей! А с Виру кем была бы? Паршивой махабадской царицей. Что толку в его длинных волосах, за которыми он лучше смотрит, чем за женой! Теперь зато ты — шахиня. Как говорится, серебряного яблочка лишилась — апельсин из золота нашла. Бог закрыл одну дверь — распахнул другую, задул свечу — зажег звезду… А счастья захочешь, так здесь его — полный дворец. Только выбирай, и каждый за пояс заткнет тысячу Виру. Стоит лишь услышать тебе их мольбы!..
Говоря так, мамка расчесывала Вис, клала холодные примочки на глаза, сурьмила ей брови. Попутно она испекла душистые пироги с красной хузанской тыквой, которую привезла с собой, потому что ее очень любила Вис. А когда кончила она разговор, у Вис уже порозовели щеки. Такая была она в шахском платье, что Солнце просило одолжить у нее немножко света. Но мамка видела, что Вис все думает о чем-то, и прямо спросила об этом.
— Ветка радости обломилась в моем сердце, — тихо сказала Вис. — И у судьбы нет запасных дверей. Об одном тебя прошу: сделай так, чтобы хоть один год не звал меня на свое ложе этот шаханшах, позвать бы ему лучше туда свою смерть. Пусть потеряет мужскую силу на это время. Зарежу себя, если приблизится он ко мне сейчас, да!..
Махабадцы всегда прибавляют к своим словам это певучее «да!», когда волнуются. И так сверкнули большие глаза Вис, что мамка не стала спорить. Поругав ее для приличия, она принялась за дело.
В Хузане ведь все — колдуньи. И мамка была не последняя среди них. Она быстренько разогрела кусочек бронзы и изваяла из него голую фигурку шаханшаха. Пошептав нужные слова, мамка надломила его мужскую силу. В темную глухую ночь отнесла она этот талисман к реке и зарыла в прибрежном холодном иле. «Пока будет лежать это в холоде, — объяснила она Вис, — шаханшах не запылает страстью. Холод — самое полезное в таком деле!..«
Мамка предупредила Вис, что это только на один месяц, а потом она достанет талисман и расколдует шаханшаха. Но бедная Вис и этому обрадовалась, дав слово, что будет веселой и любезной…
Так и случилось, что когда вышла Вис к шаханшаху, погасив Луну и наполнив солнечный день сумраком своих кудрей, тот лишь мог смотреть на нее, как нищий на чужую золотую монету. Словно голодный лев на цепи, видящий перед собой сочную дичь, метался шаханшах. Но цепи такого страшного колдовства никому не расковать.
Это бы еще ничего. Но в ту самую ночь, когда закопала мамка шахский талисман в прибрежном иле, река вышла из берегов. То ли пошли сильные дожди, то ли снег начал быстрее таять в горах, но Мургаб вздулся, разлился по равнине, ломая дамбы, затопляя города и селения. Половина Мерва была смыта в одно мгновение. А уж куда вместе с илом был унесен жалкий маленький талисман, никому не известно. Так что положению шаханшаха можно было не завидовать!..
Мы склонны думать, что в беде шаханшаха было виновато не одно хузанское колдовство. Немалую роль сыграл отварной рис без соли. И нам кажется, что мамка учитывала это…
Рамин давно уже не был мальчиком. Придя в себя от потрясения, он немедленно начал искать пути к излечению своего недуга. А на пути этом стояла мамка из Хузана, которая одна имела влияние на Вис, ела и спала с ней. И Рамин обратился к мамке.
За всю свою жизнь не слышал он столько проклятий, сколько высыпалось сразу ему на голову. Как только не называла она его: бесстыдником, вором, дураком, головорезом! В наши дни и произносить стыдно такие слова, какие говорила она ему. А потом выгнала вон и сказала, чтобы тени его больше не появлялось на камнях перед их домом. Но Рамин все ходил и ходил. И вот как-то…
Кто-нибудь может подумать, что если мамка, то обязательно — старуха. Ничего подобного: это была здоровая полнокровная хузанка с хорошими деревенскими ногами и будто молоком налитыми полными плечами. Однажды, уговаривая ее, Рамин задержал свой задумчивый взгляд на этих плечах. А Рамин носил уже тонкие черные усики над верхней губой. Как молодой гилянский дуб был он — узкий в талии, широкий в плечах, с мужественным румянцем на смуглом лице. Черные как ночь брови были у него и горячие голубые глаза. Но самое главное — усики! И когда положил он свои красивые сильные руки на эти теплые белые плечи, она… она уже не могла ему ни в чем отказать… Ох уж эти зороастрийцы!
А потом мамка пришла к Вис с разговором. Был этот хитрый разговор как ожерелье, рассыпавшееся по сердцу: что слышно от матери, пишет ли брат, почему скучная сидишь? И Вис рассказала, что снился ей Виру такой, каким никогда его не видела. Молодой, горячий как солнце, сильный. И был он ночью рядом, совсем рядом, обнимал и целовал ее всю!.. И она разрыдалась.
Мамка принялась утешать ее. Она сказала, что так уж мир устроен, в котором все влюбленные страдают, не одна Вис. Вот недавно она видела юношу. Кипарис на восходе солнца! Разъяренный трехлетний барс! Тончайший волос пробивает копьем! А только полюбил — лицо, как солома, пожелтело. Даже страшно становится за него. Дни и ночи тоскует. Землю целует, где проходит та счастливица…
Как ни грустно было Вис, она все же спросила, в кого мог так влюбиться несчастный витязь. Вроде нет таких уж красавиц при этом паршивом дворе. Только после долгих уговоров мамка сказала, что это Вис. Совсем не желая этого, мучит она бедного юношу. Имени витязя мамка так и не назвала.
Три дня Вис все заводила разговор о том, как изменчивы и вероломны мужчины. Хоть и не видела их близко она, но хорошо знает, чего стоят их уверения в любви. Тысячи сетей расставляют, чтобы уловить в них невинную девушку. Мольбами, грустными взглядами, искусной лаской, а чаще всего силой добиваются они своего. И сразу не узнать их. Ее же и называют блудницей, потому что уступила. С презрением сторонятся они той, на которую вчера еще молились. Холодная зола там, где бушевало пламя… А женщина запуталась уже в цепях желаний. Как на медленном огне горит несчастная, и одно горе у нее от любви. Нет, не понимает она тех женщин, которые хоть на выстрел из лука подпускают к себе мужчин!..
Мамка слушала и молчала, пока Вис не рассердилась.
— Почему совсем не споришь со мной, да?! — спросила она. Но мамка отвечала, что согласна с ней.
Теперь о чем бы ни заходил разговор, Вис обязательно переводила его на мужское непостоянство. А заканчивала тем, что просила назвать того бедного витязя, который имел несчастье полюбить ее. Разве мало вокруг интересных молодых женщин, которые с радостью пошли бы на все? Как не повезло ему, что влюбился в такую порядочную девушку, как она! Нужно сказать ему, что это совершенно бесполезно!..
Много прошло времени, пока мамка согласилась. «Так и быть, — сказала она, — завтра на шахском приеме…«
На следующее утро Вис проснулась раньше мервских разносчиков воды. То она бледнела, как Луна на заре, а то вдруг струя молодого вина ударяла от ее сердца к щекам. Пять раз переодевала она платье в этот день…
Приемы у шаханшаха проходили теперь без угощений. Он терпеть не мог обжор и пьяниц, зато очень любил серьезную музыку. И Рамин в этот вечер пел, аккомпанируя на чанге.
9Печальна была его песня, и слезы отчаяния стояли в прекрасных голубых глазах. А руки, смуглые, сильные руки, нежно перебирали струны, и благородный чанг плакал и жаловался на судьбу вместе с Рамином!
Не знал он, что Вис совсем близко. Дальними переходами привела ее сюда мамка. Чуть отведя балконный занавес, Вис посмотрела… Голубое небо Хузана качнулось, закружилось, и она начала медленно сползать вниз. Уже не детские, сильные мужские руки подхватили, понесли ее к Солнцу. И одна из этих рук властно и нежно легла ей на сердце…
Очнулась она в своей комнате, куда притащила ее мамка. Сильный жар был у Вис. Она металась по голубым шелковым подушкам и звала, звала… Вечером, когда мамка провела его в сад, Вис протянула свои хрустальные руки к Рамину…
Три мешка золотых динаров, дорогой красивый ларец, шесть нитей жемчуга, пятнадцать золотых колец с крупными алмазами и два фунта мускуса дал Рамин мамке в благодарность за ее доброту. И еще сказал, что целует землю у нее под ногами и отдает ей свою душу до конца дней. Но мамка не взяла подарков, а лишь оставила себе на память недорогой перстень без рубина. «Ты как… как сын родной мне, — сказала она, всхлипнув, — и твой нежный взгляд для меня дороже золота!..«
Так хорошо распределились звезды на небе в это время, что шаханшах Мубад поехал в Кухистан на охоту. Рамин притворился больным. Он так сильно похудел, и такие большие синие круги были у него под глазами, что шаханшах приказал получше кормить Рамина в его отсутствие…
Что делали, как проводили время Вис и Рамин?.. Дни и ночи мелькали без перехода. Яркое Солнце стояло ночью у них в глазах, и прохладная черная ночь была в яркий день Вот почему, только в третий раз перечитав письмо, понял Рамин, о чем пишет ему шаханшах. В Кухистан зовет его — стереть ржавчину с сердец веселой охотой. И Вис он требует захватить с собой, чтобы не скучала, бедная, без шаханшаха…
Легок и светел был путь их через пустыню. Они уходили ночами далеко от дымных походных костров и ложились на горячий песок. Звезды сыпались с теплого неба. Ухали песчаные совы, плакали шакалы, барсы мяукали возле самой их головы. Но никто не трогал их, потому что не трогают дикие звери людей в это время…
Когда приехали они в Кухистан, Мубад обрадовался веселому блеску в глазах Вис. Какой шаханшах не уверен, что все чахнет без него и расцветает от одного его присутствия! А Вис действительно стала похожа на хорошо ухоженный цветок. Рамин был худой, но веселый.
Поохотившись как следует в Кухистане, все они поехали в Махабад. Пора было уже мириться с родственниками. Еще когда Мубад тайно увез Вис, мудрые люди посоветовали Виру не связываться. «Умный царя не оскорбит, — сказали они. — Чего добивается петух, бросаясь на лисицу?..« А молодой Виру, хоть и носил длинные волосы, был человек солидный и рассудительный. Вот почему он вместе с Шахру выехал навстречу шаханшаху с шахиней и поцеловал перед ними землю.
Много было тут радости, родственных объятий и поцелуев. День за днем шли праздничные игры и состязания, в которых всегда побеждали Виру и Рамин. Как-то вдвоем решили они съездить поохотиться в горы Армении. А Вис теперь дня не могла прожить, чтобы не видеть Рамина. И мамка побежала на рассвете разбудить ее.
— Скорей иди на крышу! — шепнула она Вис. — Оттуда все увидишь и сможешь помахать рукой своему Рамину. Только тише, чтобы твой старый лопух не услышал!..
Рев разъяренного слона оглушил вдруг их обоих. Это вскочил раздетый шаханшах, который не спал и все слышал.
— А-а-а! — кричал он, махая руками. — Старая собака, потаскуха, сводня проклятая! Пусть крепкий град упадет на поля Хузана! Страна греха и блуда — Хузан! Одни подлость и разврат царят там, и для злодейства рождены хузанцы! Пусть все молоко выльется у их кормилиц, потому что одна зараза от этого молока! Лучше слепого взять в сторожа, чем хузанку в воспитательницы! Куда, кроме кладбища, приведет ворон-поводырь!..
Так громко кричал шаханшах, что весь дворец сбежался в их спальню.
— Опозорила меня твоя дочь, Шахру! Бесстыдная сестра у тебя, Виру! — плакал в гневе шаханшах, раскачиваясь и дергая себя за усы. — Грязной изменой отплатила мне за мою доброту! Возьми ее, Виру, и пройдись хорошенько по ней утюгом, чтобы образумилась! И заберите скорей их обеих от меня, потому что, боюсь, изувечу подлых без всякой меры!.. Ослепить распутницу! На виселицу — мамку! Не брат мне Рамин! Выгнать за границу негодяя!..
Но тут вдруг Вис в одной нижней рубашке выпрямилась на ложе, ослепив всех своими хрустальными руками. И так бесстыдно посмотрела на шаханшаха, что тот замолчал от удивления. Она и не думала оправдываться.
— Ты прав во всем, что говоришь, могучий шах, да! — сказала Вис. — Тебе с Виру я принадлежу, и в вашей власти меня ослепить, отдать на корм диким зверям или с позором пустить босую по базару. Но ты только человек, хоть и шах. А может ли человек выколоть глаза любви? И что могут поделать с любовью дикие звери? Где ты видел, чтобы любовь испугалась стыда? Я люблю Рамина!..
Шаханшах крутил головой, ничего не понимая. Но тут разгневался Виру, схватил за волосы Вис и с криком потащил к Шахру.
— Весь наш род стыдом покрыла, проклятая! — разошелся он. — С самим шаханшахом, царем царей, как разговариваешь! Мужа не уважаешь! И себя, и меня на весь свет позоришь! При всех говоришь, что любишь этого Рамина!.. Да кто он такой, твой Рамин? Гуляка, пьяница, стихи только сочиняет. С евреями дружит, да!!!
Шахру со своей стороны набросилась на дочь, справедливо ругая ее за низкое поведение. Вис обвиняла во всем мать и брата, кляла шаханшаха. Такой шум стоял три дня в царском дворце, что невозможно было торговать на знаменитом махабадском базаре напротив…
Постепенно все успокоились, а пребывание шаханшаха в Махабаде закончилось старой конной игрой в мяч. Сам шаханшах Мубад участвовал в ристалище и, по единогласному мнению, играл лучше всех. Рамин и Виру не успевали почему-то к мячу, и шаханшах каждый раз опережал их. Мяч в этот день взлетал от его ударов до самого Сатурна. Даже Вис ласково махнула ему платком с крыши…
Прекрасен Хорасан! Тому, кто знает пехлеви, ясен смысл. Хор и асан — Солнечный восход. И тому, кто не знает, понятно это радостное слово. Хорасан!.. Если в раю синее небо, сладкий воздух, а трава и деревья полны свежей зеленой кровью, то здесь второй рай! А есть ли в первом раю такой матовый виноград, такой крупный белый урюк, такие дыни — бахрман?! И если носят в первом раю прозрачные и легкие, как мечта, шелковые платья, то это из хорасанского шелка. Если и там есть бедняки, которым не по карману натуральный шелк, то они надевают блузки из хорасанского тонковолокнистого хлопка. А уж если бывает в настоящем раю зима и приходится покупать пальто, то воротники на них, несомненно, из хорасанского каракуля. Разница только в цене: самый дорогой, конечно, сур — золотой каракуль, подешевле — серебряный, а для основной массы — обычный черный по полдирхема шкурка…
Неповторим Хорасан. Но есть в нем жемчужина, перед которой весь он, со своими полями, садами и тучными пастбищами, как сухая безжизненная пустыня. Эта жемчужина — Мерв!
Туда, в Мерв, и возвратился шаханшах Мубад с родней и советниками после поездки в Махабад. Со своей благородной женой Вис поднялся он на крышу большого шахского дворца. И сели они там на золотые стулья, как Сулейман с Балкис.
10Солнце померкло от ослепительного величия шаханшаха, а Луна и не показывалась, боясь сравнений с Вис.
Весь Хорасан был виден отсюда. Зеленые волны садов заливали со всех сторон Мерв. Словно перегруженные белые корабли, плыли дворцы и библиотеки. Простых домов и видно не было, так глубоко утонули они. И совсем потерялся где-то скромный виновник этого праздника — ласковый Мургаб. Протянув друг другу самые большие ветки с обоих берегов, спрятали его от чужих глаз прижимистые карагачи. А может быть, принеся сюда жизнь с далеких Индийских гор, сам он захотел отдохнуть от горячего Солнца!..
— Разве не велик Хорасан! Не лучше ли он, чем твой Махабад? — спросил шаханшах Мубад у Вис. На свое горе спросил!..
Не Хорасаном интересовалась Вис. Даже если бы настоящий рай можно было увидеть с этой крыши, она бы не взглянула в ту сторону. Лишь один раз за всю дорогу увидела она Рамина, и то издали. Он как будто избегал ее!..
Совсем маленькими казались отсюда люди. Но большие глаза Вис сразу заметили молодого стройного всадника в мервском переулке, ведущем от базара. Он медленно ехал вдоль арыка, красиво положив руку на бедро и разговаривая с кем-то на теневой стороне. Ветки карагачей поредели, и в горящий уголь превратилось бедное маленькое сердце Вис. Он говорил с женщиной!!!
— Сто таких городов у меня, как Махабад! — не унимался шаханшах. — И мир лежит в прахе у моих ног, как твой Виру!..
Витязь остановился, погорячил коня и перескочил вдруг арык. Он спрыгнул на землю и взял ту, подлую, за руку! Зеленые круги завертелись перед глазами Вис, а когда они пропали, никого уже не было и у арыка…
И только первый луч Солнца ослепил темную землю, мир вздрогнул и отпрянул в ужасе. Это взревели боевые трубы! Все, что было живого на земле, попадало от их рева. Сама Природа пустилась бежать из этих мест. А трубам уже вторили грозные барабаны, вопили изумленные горны, плакали литавры, и жалобно стонал сантур.
8Но все было ничего, пока с обеих сторон не приказано было поднять над войсками овеянные славой знамена со львами, орлами, симургами, павлинами и другими благородными животными. И тогда закричали в ярости воины, затрубили боевые слоны, зарыкали львы, заревели верблюды, заржали лошади и мулы. А опытные полководцы все еще не давали знака к битве. Они ждали, пока достаточно покраснеют глаза у солдат. По их приказу шум был усилен. И только когда глаза героев засверкали, как дорогие рубины на перстнях красавиц, Мубад и Виру махнули платками. Вздрогнула и пошатнулась земля, а пыль поднялась до самой Луны.
И ничего нельзя было уже разобрать в этой пыли. Она плотно забила рты, глаза и уши воинов. Но это не мешало им. Они выпускали стрелы, тыкали копьями, рубили саблями и делали многое другое. Первыми они убивали родных и соседей, которые стояли рядом, впереди или сзади. А потом уже бегали в пыли, находя друг друга по голосу. Точно страсть входило в грудь копье. Как портные иглой, трудились люди, прошивая им друг друга. Меч спешил добраться до мозгов быстрее мысли. И метались между людьми, не зная, куда убежать, трусливые львы и слоны.
Это была настоящая война! Жаль только, что из-за пыли не удалось увидеть всех совершенных в этот день благородных подвигов…
Но вот все постепенно стало затихать, пыль медленно опустилась, и полководцы увидели, что день был хороший. Ни одного лентяя не оказалось в их войсках. Земля на равнине была, как виноград в давильне. Уцелевшие воины, затыкая пальцами раны, собрались возле своих полководцев, и армии двинулись каждая в свою сторону.
Когда все хорошо отдохнули и отпраздновали победу, Мубад и Виру снова повели своих витязей на войну. Но перед решающим сражением шаханшах Мубад узнал радостную новость. Хоть и женился Виру на Вис, но мужем так и не успел стать. Справедливая Луна помешала их замыслам, а жена зороастрийца, как известно, должна в этот период удалиться от супруга на целую неделю. Выяснив, что ничего не потеряно, шаханшах Мубад решил в таком деле посоветоваться со своими братьями Зардом и Рамином.
Может быть, и оставалось в памяти Рамина воспоминание о синем небе Хузана, откуда как-то сползла по гранатовому стволу прямо в руки ему теплая большеглазая девочка с недетской грудью. Или вспомнил, как уходила она тогда от него на зов кормилицы?..
— Кто знает, что такое любовь! — задумчиво сказал он. — Ее нельзя завоевать или купить, как человека. При этом вспомни свои годы, шах и брат. Осень и весна — каждая имеет свои цветы. Ледяной коркой станешь ты для нее, и как первая весенняя трава будет рваться она к теплу из-под тебя. Бесполезным будет твой запоздалый плач, потому что нет лекарства от таких болезней…
— Ай, какая там любовь! — махнул рукой Зард. — Где видел ее? Какого она цвета?. Не об этом речь. Совет мой настоящий, не ребячий. С одной стороны — пригрози гневом и окружи Махабад войсками, с другой — пошли Шахру хорошие подарки. Страх и золото — между ними качается мир!
Шаханшахи иногда принимают советы. И в этот же день неисчислимые войска мервского владыки со всех сторон окружили славный Махабад. К главным воротам города подошел караван, начало которого уже входило в Махабад, а конец еще не вышел из Мерва. Сто верблюдов с пышными шатрами, пятьсот верблюдов с жемчугом, пятьсот верблюдов с алмазами и рубинами, кроме того — еще двадцать тюков румийского жемчуга, отдельно сто ларцов с жемчугом, триста золотых венцов, семьсот хрустальных и золотых чаш, сто боевых коней, сто вьючных мулов и триста таких томных и красивых девушек, что казалось, жемчуг катится из их уст, — вот лишь немногое из того, что посылал в подарок царице Шахру шаханшах Мубад. Вместе со всем этим добром он тайно передал ей и одно маленькое письмо…
И Шахру… Шахру не выдержала, увидев все это богатство. Она ведь не была уже той Шахру. Она тоже все забыла!.. Голова закружилась у нее от жемчуга. Ничего больше не могла она уже любить. А уговорить себя, что ей очень жалко тех молодых витязей, которые должны пасть завтра в битве, ей было нетрудно. Шахру велела позвать дочь и села писать тайный ответ шаханшаху…
Когда Виру узнал, что похищена его любимая жена Вис, у него из клеток мозга улетели все мысли. Скоро он пришел в себя, но было уже поздно. Шаханшах Мубад вместе со всем своим войском что есть духу скакал к Мерву, унося драгоценный рубин из чужого ларца…
РАМИН ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ВИС
Шумит в его душе любви базар!..
Гургани, «Вис и Рамин»
Случилось это по дороге в Мерв. Рамин скакал рядом с верблюдом, на котором в золотом паланкине везли Вис. Беззаботно поглядывал он по сторонам, совсем забыв о маленькой девочке из Хузана, как вдруг легкий ветерок подергал и отбросил на мгновение парчовую занавеску…
Да, это была она! Но совсем не похожая на голоногую девочку, рвавшую гранаты. Все у нее было другое: матово-белое лицо, мягкий поворот плеч, открытая шея. И глаза… Совсем другие, непонятные глаза!.. Это уже потом он все пытался вспомнить. А тогда Рамин упал почему-то с коня и лежал без движений. Вся армия всполошилась и окружила его, не зная, что делать. Кто-то сказал, что брат шаханшаха заболел падучей.
Постепенно все же кровь начала возвращаться к лицу, с губ сошла синева, и он кое-как вскарабкался в седло. Но теперь Рамин уже не ехал рядом с паланкином, а, испуганно поглядывая на него, плелся где-то сзади. Он и желал, и смертельно боялся, что снова налетит ветерок и качнет занавеску… Как полны тревог мы, как хлопочем, когда заболеет человек паршивой лихорадкой. И смеемся обычно, когда трясет его от настоящей любви!..
На нетронутый райский сад во времена первого человека был похож Мерв, встречающий победителей. Все крыши города почернели от народа. Играла музыка, пели и плясали молодые колдуньи из храмов Солнца. Для утехи народа знать щедро разбрасывала по улицам жемчуга, а чернь — яблоки, орехи и пряники.
Как щеки самой Вис, пламенели при въезде туда розы. Но не этой Вис, которую привезли в золотом паланкине с парчовой занавеской. Щеки у нее были от горя желтые как шафран, и дрожала она, как ветка на ветру…
И ничего не помогало, когда хотели развеселить ее. Не ела и не пила она. Тонким, как иглы хвои, стало ее тело. Только посмотрит на Мубада, как начинает громко кричать и рвать на себе волосы. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не мамка-кормилица. Та самая, из Хузана…
Мы уже знаем, чьего молока больше пошло на Вис. И как только узнала мамка о ее положении, так сейчас же приказала оседлать тридцать быстроходных верблюдов. Нагрузив их хорошим хузанским провиантом, она, ни часу не мешкая, отправилась в Мерв и через семь дней была на месте. А увидев, в каком состоянии Вис, она тут же села на пол с ней рядом и, раздирая одежды, так заплакала, что весь Мерв притих.
— О, поникший тюльпан! — плакала мамка. — Гиацинт в золе! Похитили тебя в глухую ночь, — украли у меня покой и дочь! Ты без родных осталась ночью темной, — без дочери я сделалась бездомной!..
И так горько причитала она, что Вис, совсем расстроившись, начала царапать себе лицо ногтями. Поплакав как следует, мамка вытерла слезы и придвинулась к Вис.
— Зачем царапаешь такое красивое лицо? — сказала она. — Чем же любоваться будут тогда витязи всего мира? Луной? Так она на печеное яблоко похожа рядом с тобой! И высуши глаза, а то веки отсыреют и станут красными, как у зайца… Что же, Виру, конечно, молод и красив. Но разве победишь судьбу! Да и не так уж она неблагодарна к тебе. Ты умна, красива, жена царя царей! А с Виру кем была бы? Паршивой махабадской царицей. Что толку в его длинных волосах, за которыми он лучше смотрит, чем за женой! Теперь зато ты — шахиня. Как говорится, серебряного яблочка лишилась — апельсин из золота нашла. Бог закрыл одну дверь — распахнул другую, задул свечу — зажег звезду… А счастья захочешь, так здесь его — полный дворец. Только выбирай, и каждый за пояс заткнет тысячу Виру. Стоит лишь услышать тебе их мольбы!..
Говоря так, мамка расчесывала Вис, клала холодные примочки на глаза, сурьмила ей брови. Попутно она испекла душистые пироги с красной хузанской тыквой, которую привезла с собой, потому что ее очень любила Вис. А когда кончила она разговор, у Вис уже порозовели щеки. Такая была она в шахском платье, что Солнце просило одолжить у нее немножко света. Но мамка видела, что Вис все думает о чем-то, и прямо спросила об этом.
— Ветка радости обломилась в моем сердце, — тихо сказала Вис. — И у судьбы нет запасных дверей. Об одном тебя прошу: сделай так, чтобы хоть один год не звал меня на свое ложе этот шаханшах, позвать бы ему лучше туда свою смерть. Пусть потеряет мужскую силу на это время. Зарежу себя, если приблизится он ко мне сейчас, да!..
Махабадцы всегда прибавляют к своим словам это певучее «да!», когда волнуются. И так сверкнули большие глаза Вис, что мамка не стала спорить. Поругав ее для приличия, она принялась за дело.
В Хузане ведь все — колдуньи. И мамка была не последняя среди них. Она быстренько разогрела кусочек бронзы и изваяла из него голую фигурку шаханшаха. Пошептав нужные слова, мамка надломила его мужскую силу. В темную глухую ночь отнесла она этот талисман к реке и зарыла в прибрежном холодном иле. «Пока будет лежать это в холоде, — объяснила она Вис, — шаханшах не запылает страстью. Холод — самое полезное в таком деле!..«
Мамка предупредила Вис, что это только на один месяц, а потом она достанет талисман и расколдует шаханшаха. Но бедная Вис и этому обрадовалась, дав слово, что будет веселой и любезной…
Так и случилось, что когда вышла Вис к шаханшаху, погасив Луну и наполнив солнечный день сумраком своих кудрей, тот лишь мог смотреть на нее, как нищий на чужую золотую монету. Словно голодный лев на цепи, видящий перед собой сочную дичь, метался шаханшах. Но цепи такого страшного колдовства никому не расковать.
Это бы еще ничего. Но в ту самую ночь, когда закопала мамка шахский талисман в прибрежном иле, река вышла из берегов. То ли пошли сильные дожди, то ли снег начал быстрее таять в горах, но Мургаб вздулся, разлился по равнине, ломая дамбы, затопляя города и селения. Половина Мерва была смыта в одно мгновение. А уж куда вместе с илом был унесен жалкий маленький талисман, никому не известно. Так что положению шаханшаха можно было не завидовать!..
Мы склонны думать, что в беде шаханшаха было виновато не одно хузанское колдовство. Немалую роль сыграл отварной рис без соли. И нам кажется, что мамка учитывала это…
ВИС ВЛЮБЛЯЕТСЯ В РАМИНА
Я видела, что он со мной лежал,
В своей руке он грудь мою держал…
То страсть горит в глазах огнем безумья,
То в голову приходят ей раздумья.
Гургани, «Вис и Рамин»
Рамин давно уже не был мальчиком. Придя в себя от потрясения, он немедленно начал искать пути к излечению своего недуга. А на пути этом стояла мамка из Хузана, которая одна имела влияние на Вис, ела и спала с ней. И Рамин обратился к мамке.
За всю свою жизнь не слышал он столько проклятий, сколько высыпалось сразу ему на голову. Как только не называла она его: бесстыдником, вором, дураком, головорезом! В наши дни и произносить стыдно такие слова, какие говорила она ему. А потом выгнала вон и сказала, чтобы тени его больше не появлялось на камнях перед их домом. Но Рамин все ходил и ходил. И вот как-то…
Кто-нибудь может подумать, что если мамка, то обязательно — старуха. Ничего подобного: это была здоровая полнокровная хузанка с хорошими деревенскими ногами и будто молоком налитыми полными плечами. Однажды, уговаривая ее, Рамин задержал свой задумчивый взгляд на этих плечах. А Рамин носил уже тонкие черные усики над верхней губой. Как молодой гилянский дуб был он — узкий в талии, широкий в плечах, с мужественным румянцем на смуглом лице. Черные как ночь брови были у него и горячие голубые глаза. Но самое главное — усики! И когда положил он свои красивые сильные руки на эти теплые белые плечи, она… она уже не могла ему ни в чем отказать… Ох уж эти зороастрийцы!
А потом мамка пришла к Вис с разговором. Был этот хитрый разговор как ожерелье, рассыпавшееся по сердцу: что слышно от матери, пишет ли брат, почему скучная сидишь? И Вис рассказала, что снился ей Виру такой, каким никогда его не видела. Молодой, горячий как солнце, сильный. И был он ночью рядом, совсем рядом, обнимал и целовал ее всю!.. И она разрыдалась.
Мамка принялась утешать ее. Она сказала, что так уж мир устроен, в котором все влюбленные страдают, не одна Вис. Вот недавно она видела юношу. Кипарис на восходе солнца! Разъяренный трехлетний барс! Тончайший волос пробивает копьем! А только полюбил — лицо, как солома, пожелтело. Даже страшно становится за него. Дни и ночи тоскует. Землю целует, где проходит та счастливица…
Как ни грустно было Вис, она все же спросила, в кого мог так влюбиться несчастный витязь. Вроде нет таких уж красавиц при этом паршивом дворе. Только после долгих уговоров мамка сказала, что это Вис. Совсем не желая этого, мучит она бедного юношу. Имени витязя мамка так и не назвала.
Три дня Вис все заводила разговор о том, как изменчивы и вероломны мужчины. Хоть и не видела их близко она, но хорошо знает, чего стоят их уверения в любви. Тысячи сетей расставляют, чтобы уловить в них невинную девушку. Мольбами, грустными взглядами, искусной лаской, а чаще всего силой добиваются они своего. И сразу не узнать их. Ее же и называют блудницей, потому что уступила. С презрением сторонятся они той, на которую вчера еще молились. Холодная зола там, где бушевало пламя… А женщина запуталась уже в цепях желаний. Как на медленном огне горит несчастная, и одно горе у нее от любви. Нет, не понимает она тех женщин, которые хоть на выстрел из лука подпускают к себе мужчин!..
Мамка слушала и молчала, пока Вис не рассердилась.
— Почему совсем не споришь со мной, да?! — спросила она. Но мамка отвечала, что согласна с ней.
Теперь о чем бы ни заходил разговор, Вис обязательно переводила его на мужское непостоянство. А заканчивала тем, что просила назвать того бедного витязя, который имел несчастье полюбить ее. Разве мало вокруг интересных молодых женщин, которые с радостью пошли бы на все? Как не повезло ему, что влюбился в такую порядочную девушку, как она! Нужно сказать ему, что это совершенно бесполезно!..
Много прошло времени, пока мамка согласилась. «Так и быть, — сказала она, — завтра на шахском приеме…«
На следующее утро Вис проснулась раньше мервских разносчиков воды. То она бледнела, как Луна на заре, а то вдруг струя молодого вина ударяла от ее сердца к щекам. Пять раз переодевала она платье в этот день…
Приемы у шаханшаха проходили теперь без угощений. Он терпеть не мог обжор и пьяниц, зато очень любил серьезную музыку. И Рамин в этот вечер пел, аккомпанируя на чанге.
9Печальна была его песня, и слезы отчаяния стояли в прекрасных голубых глазах. А руки, смуглые, сильные руки, нежно перебирали струны, и благородный чанг плакал и жаловался на судьбу вместе с Рамином!
Не знал он, что Вис совсем близко. Дальними переходами привела ее сюда мамка. Чуть отведя балконный занавес, Вис посмотрела… Голубое небо Хузана качнулось, закружилось, и она начала медленно сползать вниз. Уже не детские, сильные мужские руки подхватили, понесли ее к Солнцу. И одна из этих рук властно и нежно легла ей на сердце…
Очнулась она в своей комнате, куда притащила ее мамка. Сильный жар был у Вис. Она металась по голубым шелковым подушкам и звала, звала… Вечером, когда мамка провела его в сад, Вис протянула свои хрустальные руки к Рамину…
ШАХАНШАХ УЗНАЕТ ОБ ИЗМЕНЕ
Но Вис от страсти так изнемогла,
Что стала и бесстрашна, и нагла…
Пусть буду заперта я на замок,
Но вор уже похитил все, что мог!
Гургани, «Вис и Рамин»
Три мешка золотых динаров, дорогой красивый ларец, шесть нитей жемчуга, пятнадцать золотых колец с крупными алмазами и два фунта мускуса дал Рамин мамке в благодарность за ее доброту. И еще сказал, что целует землю у нее под ногами и отдает ей свою душу до конца дней. Но мамка не взяла подарков, а лишь оставила себе на память недорогой перстень без рубина. «Ты как… как сын родной мне, — сказала она, всхлипнув, — и твой нежный взгляд для меня дороже золота!..«
Так хорошо распределились звезды на небе в это время, что шаханшах Мубад поехал в Кухистан на охоту. Рамин притворился больным. Он так сильно похудел, и такие большие синие круги были у него под глазами, что шаханшах приказал получше кормить Рамина в его отсутствие…
Что делали, как проводили время Вис и Рамин?.. Дни и ночи мелькали без перехода. Яркое Солнце стояло ночью у них в глазах, и прохладная черная ночь была в яркий день Вот почему, только в третий раз перечитав письмо, понял Рамин, о чем пишет ему шаханшах. В Кухистан зовет его — стереть ржавчину с сердец веселой охотой. И Вис он требует захватить с собой, чтобы не скучала, бедная, без шаханшаха…
Легок и светел был путь их через пустыню. Они уходили ночами далеко от дымных походных костров и ложились на горячий песок. Звезды сыпались с теплого неба. Ухали песчаные совы, плакали шакалы, барсы мяукали возле самой их головы. Но никто не трогал их, потому что не трогают дикие звери людей в это время…
Когда приехали они в Кухистан, Мубад обрадовался веселому блеску в глазах Вис. Какой шаханшах не уверен, что все чахнет без него и расцветает от одного его присутствия! А Вис действительно стала похожа на хорошо ухоженный цветок. Рамин был худой, но веселый.
Поохотившись как следует в Кухистане, все они поехали в Махабад. Пора было уже мириться с родственниками. Еще когда Мубад тайно увез Вис, мудрые люди посоветовали Виру не связываться. «Умный царя не оскорбит, — сказали они. — Чего добивается петух, бросаясь на лисицу?..« А молодой Виру, хоть и носил длинные волосы, был человек солидный и рассудительный. Вот почему он вместе с Шахру выехал навстречу шаханшаху с шахиней и поцеловал перед ними землю.
Много было тут радости, родственных объятий и поцелуев. День за днем шли праздничные игры и состязания, в которых всегда побеждали Виру и Рамин. Как-то вдвоем решили они съездить поохотиться в горы Армении. А Вис теперь дня не могла прожить, чтобы не видеть Рамина. И мамка побежала на рассвете разбудить ее.
— Скорей иди на крышу! — шепнула она Вис. — Оттуда все увидишь и сможешь помахать рукой своему Рамину. Только тише, чтобы твой старый лопух не услышал!..
Рев разъяренного слона оглушил вдруг их обоих. Это вскочил раздетый шаханшах, который не спал и все слышал.
— А-а-а! — кричал он, махая руками. — Старая собака, потаскуха, сводня проклятая! Пусть крепкий град упадет на поля Хузана! Страна греха и блуда — Хузан! Одни подлость и разврат царят там, и для злодейства рождены хузанцы! Пусть все молоко выльется у их кормилиц, потому что одна зараза от этого молока! Лучше слепого взять в сторожа, чем хузанку в воспитательницы! Куда, кроме кладбища, приведет ворон-поводырь!..
Так громко кричал шаханшах, что весь дворец сбежался в их спальню.
— Опозорила меня твоя дочь, Шахру! Бесстыдная сестра у тебя, Виру! — плакал в гневе шаханшах, раскачиваясь и дергая себя за усы. — Грязной изменой отплатила мне за мою доброту! Возьми ее, Виру, и пройдись хорошенько по ней утюгом, чтобы образумилась! И заберите скорей их обеих от меня, потому что, боюсь, изувечу подлых без всякой меры!.. Ослепить распутницу! На виселицу — мамку! Не брат мне Рамин! Выгнать за границу негодяя!..
Но тут вдруг Вис в одной нижней рубашке выпрямилась на ложе, ослепив всех своими хрустальными руками. И так бесстыдно посмотрела на шаханшаха, что тот замолчал от удивления. Она и не думала оправдываться.
— Ты прав во всем, что говоришь, могучий шах, да! — сказала Вис. — Тебе с Виру я принадлежу, и в вашей власти меня ослепить, отдать на корм диким зверям или с позором пустить босую по базару. Но ты только человек, хоть и шах. А может ли человек выколоть глаза любви? И что могут поделать с любовью дикие звери? Где ты видел, чтобы любовь испугалась стыда? Я люблю Рамина!..
Шаханшах крутил головой, ничего не понимая. Но тут разгневался Виру, схватил за волосы Вис и с криком потащил к Шахру.
— Весь наш род стыдом покрыла, проклятая! — разошелся он. — С самим шаханшахом, царем царей, как разговариваешь! Мужа не уважаешь! И себя, и меня на весь свет позоришь! При всех говоришь, что любишь этого Рамина!.. Да кто он такой, твой Рамин? Гуляка, пьяница, стихи только сочиняет. С евреями дружит, да!!!
Шахру со своей стороны набросилась на дочь, справедливо ругая ее за низкое поведение. Вис обвиняла во всем мать и брата, кляла шаханшаха. Такой шум стоял три дня в царском дворце, что невозможно было торговать на знаменитом махабадском базаре напротив…
Постепенно все успокоились, а пребывание шаханшаха в Махабаде закончилось старой конной игрой в мяч. Сам шаханшах Мубад участвовал в ристалище и, по единогласному мнению, играл лучше всех. Рамин и Виру не успевали почему-то к мячу, и шаханшах каждый раз опережал их. Мяч в этот день взлетал от его ударов до самого Сатурна. Даже Вис ласково махнула ему платком с крыши…
ИЗГНАНИЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ВИС
Отчаянье Рамином овладело,
Не знал покоя дух и ложа тело…
Не знала сна, ни пищи, ни надежды,
В ней страсть жила, сорвав свои одежды.
Гургани, «Вис и Рамин»
Прекрасен Хорасан! Тому, кто знает пехлеви, ясен смысл. Хор и асан — Солнечный восход. И тому, кто не знает, понятно это радостное слово. Хорасан!.. Если в раю синее небо, сладкий воздух, а трава и деревья полны свежей зеленой кровью, то здесь второй рай! А есть ли в первом раю такой матовый виноград, такой крупный белый урюк, такие дыни — бахрман?! И если носят в первом раю прозрачные и легкие, как мечта, шелковые платья, то это из хорасанского шелка. Если и там есть бедняки, которым не по карману натуральный шелк, то они надевают блузки из хорасанского тонковолокнистого хлопка. А уж если бывает в настоящем раю зима и приходится покупать пальто, то воротники на них, несомненно, из хорасанского каракуля. Разница только в цене: самый дорогой, конечно, сур — золотой каракуль, подешевле — серебряный, а для основной массы — обычный черный по полдирхема шкурка…
Неповторим Хорасан. Но есть в нем жемчужина, перед которой весь он, со своими полями, садами и тучными пастбищами, как сухая безжизненная пустыня. Эта жемчужина — Мерв!
Туда, в Мерв, и возвратился шаханшах Мубад с родней и советниками после поездки в Махабад. Со своей благородной женой Вис поднялся он на крышу большого шахского дворца. И сели они там на золотые стулья, как Сулейман с Балкис.
10Солнце померкло от ослепительного величия шаханшаха, а Луна и не показывалась, боясь сравнений с Вис.
Весь Хорасан был виден отсюда. Зеленые волны садов заливали со всех сторон Мерв. Словно перегруженные белые корабли, плыли дворцы и библиотеки. Простых домов и видно не было, так глубоко утонули они. И совсем потерялся где-то скромный виновник этого праздника — ласковый Мургаб. Протянув друг другу самые большие ветки с обоих берегов, спрятали его от чужих глаз прижимистые карагачи. А может быть, принеся сюда жизнь с далеких Индийских гор, сам он захотел отдохнуть от горячего Солнца!..
— Разве не велик Хорасан! Не лучше ли он, чем твой Махабад? — спросил шаханшах Мубад у Вис. На свое горе спросил!..
Не Хорасаном интересовалась Вис. Даже если бы настоящий рай можно было увидеть с этой крыши, она бы не взглянула в ту сторону. Лишь один раз за всю дорогу увидела она Рамина, и то издали. Он как будто избегал ее!..
Совсем маленькими казались отсюда люди. Но большие глаза Вис сразу заметили молодого стройного всадника в мервском переулке, ведущем от базара. Он медленно ехал вдоль арыка, красиво положив руку на бедро и разговаривая с кем-то на теневой стороне. Ветки карагачей поредели, и в горящий уголь превратилось бедное маленькое сердце Вис. Он говорил с женщиной!!!
— Сто таких городов у меня, как Махабад! — не унимался шаханшах. — И мир лежит в прахе у моих ног, как твой Виру!..
Витязь остановился, погорячил коня и перескочил вдруг арык. Он спрыгнул на землю и взял ту, подлую, за руку! Зеленые круги завертелись перед глазами Вис, а когда они пропали, никого уже не было и у арыка…