Сименон Жорж. Дама из Байе

   — Что? Четверть пятого?!
   — А что? Мадам Делижар пыталась дозвониться двум другим докторам, прежде чем отыскала меня. А это требует времени.
   — Четверть пятого, — повторял Мегрэ, почесывая бровь. — Мне не хотелось бы вас оскорблять, доктор… вы, так сказать, еще недавно… Вы уверены в том, что говорите? Вы не отказались бы от своего заявления, узнав, что от этого зависит жизнь человека?
   — Я могу только повторить…
   — Хорошо. Я вам верю. Но я должен предупредить, вам почти наверняка придется повторить ваше заявление на суде, и адвокаты сделают все возможное, чтобы заставить вас отказаться от своего заключения
   — Им это не удастся.
   Что случилось потом?
   — Ничего. Я подписал сертификат о смерти. Мадам Делижар сразу вручила мне двести франков.
   — Это что, ваша обычная ставка?
   — Вряд ли. Это была ее идея, а я не стал спорить. Она проводила меня вниз. Лакей открыл мне дверь.
   — Больше вы никого не встречали?
   — Ни души.
 
 
   Инспектор зашел в ресторан. Даже ресторан, как и все места, которые инспектору пришлось посетить за день, был чуть запыленным, чопорным и торжественным
   И все таки это дело относилось к тем, которые Мегрэ любил больше всего: респектабельный фасад, положительные и впечатляющие персонажи — все указует на добродетель, доведенную до скуки. И Мегрэ предстояло разрушить этот фасад, разрыть руины и вынюхать скотину в образе человеческом, носителя самого непростительного из пороков — убийцу ради денег.
   Прокурор повторял ему утром:
   — Делайте, что считаете нужным, но будьте деликатны. Оплошность может вам дорого обойтись… И мне также. Филипп Делижар — известный человек в городе. У него могут быть долги, но его принимают всюду. Что касается девушки, этой Сесиль, как вы ее называете, стоит вам схватить ее, как разные там газеты начнут шуметь, что она жертва капиталистов. Вашим лозунгом, инспектор, должна быть Деликатность!
   Мегрэ как-то слишком уж неуважительно пробормотал про себя:
   — Хорошо, старушка. Никому не удастся выйти сухим из воды!
   Жаркое оказалось вкусным, и Мегрэ покинул стол в состоянии блаженства.
   — Мы это скоро распутаем, — пообещал он сам себе. — А теперь нам предстоит интервью с лакеем…
 
 
   Лакей Делижара открыл дверь и хотел провести Мегрэ в гостиную.
   — Нет-нет, мой друг. Я хочу побеседовать именно с вами. Вы знаете, кто я такой, не так ли? Так чем вы занимались, когда я позвонил?
   — Пили кофе на кухне.
   — Тогда разрешите присоединиться к вам.
   Лакею ничего другого не оставалось, как провести Мегрэ на кухню и объявить кухарке и шоферу: «Инспектор желает выпить с нами чашку кофе».
   Шофер Арсен сидел в расстегнутой серой униформе. Кухарка оказалась очень толстой пожилой женщиной.
   — Не обращайте на меня внимания, друзья. Я мог бы вызвать вас в участок, но зачем беспокоить вас по пустякам. Не надо застегиваться, Арсен. Никаких формальностей… Кстати, как случилось, что позавчера вам дали выходной? Вас всегда отпускают по пятницам?
   — Да нет. В то утро хозяин ни с того, ни с сего заявил, что в воскресенье мне придется поработать, так как он собирается съездить на юг. Поэтому мне лучше бы отдохнуть в пятницу.
   — Значит, в тот день месье Филипп сам правил машиной?
   — Да. Я думал, ему машина не понадобится, а потом гляжу, он на ней ездил.
   — А как вы узнали?
   — Внутри грязь осталась.
   — В тот день не было дождя. Значит, он выезжал за город?
   — Понимаете, у нас город небольшой. Отведешь несколько сот метров, и ты уже в поле.
   Мегрэ повернулся к лакею.
   — А вы где днем были?
   — В буфетной. Я позавчера чистил столовое серебро.
   — Вы не помните, во сколько мадам Круазье ушла из дому?
   — Около четырех. Как всегда. Она ходила к зубному, а он живет рядом.
   — А как она выглядела?
   — Как всегда хорошо. Она очень хорошо сохранилась. И такая была веселая. Никогда не пройдет мимо, не поговорив.
   — А в тот раз что она сказала?
   — Ничего. Она просто крикнула мне: .
   — К дантисту она ходила пешком?
   — А она машинам не доверяла. Даже из Байе приезжала на поезде.
   — А где же в то время была машина?
   — Не могу сказать.
   — Но не в гараже?
   — Нет, месье. Месье и мадам уехали сразу после обеда. Они вернулись через час, но, наверно, оставили машину за углом. Они никогда не ставят ее у входа — здесь слишком узкая улица. А ставят за углом. Из буфетной ее не было видно.
   — Итак, вы говорите, что месье и мадам вернулись часа в три. А через час, около четырех, мадам Жозефина Круазье ушла из дому. Ну и что было потом?
   — Потом приходила мадемуазель Сесиль.
   — Во сколько?
   — Десять минут пятого. Я сказал ей, что тетушки нет дома, и она ушла.
   — И кто-нибудь видел ее, кроме вас?
   — Никто.
   — Ну и дальше?
   — Месье ушел. В четыре двадцать пять. Я заметил время, потому что он уходил обычно попозже.
   — Он ничего не нес в руках?
   — Ничего.
   — И он вел себя нормально?
   — Разумеется.
   — Ну, продолжайте.
   — Я как раз начал чистить ножи… Да. Тогда все и случилось. Мадам вернулась около пяти.
   — И выглядела так же хорошо?
   — И в отличном настроении. Она даже подошла ко мне и сказала, что люди говорят неправду про зубных врачей. Лечить зубы совсем не больно.
   — И она поднялась к себе в комнату?
   — Да.
   — Ее комната в стиле Луи Четырнадцатого?
   — Да.
   — Желтая комната, справа?
   — Нет, что вы! Это комната в стиле Регентства. В ней никто не живет.
   — Ну и что же случилось потом?
   — Я не знаю… Прошло несколько минут. Потом мадам сбежала вниз, очень взволнованная.
   — Одну минутку. Сколько времени прошло с тех пор, как вернулась мадам Жозефина?
   — Минут двадцать. Было чуть ли не полшестого, когда мадам велела мне позвонить в клуб и сказать месье, что у его тети сердечный приступ.
   — И вы ему позвонили?
   — Да.
   — И сказали, что у тети сердечный приступ?
   — Да. Больше я ничего не знал.
   — А потом поднялись наверх?
   — Нет. Никто из нас наверх не поднимался. Пришел молодой доктор, и мадам сама провела его наверх… Только часов в семь нам сказали, что мадам Круазье умерла. А увидели мы ее только в восемь.
   — В желтой комнате?
   — Да нет же. В голубой.
   Зазвенел звонок. Виктор проворчал:
   — Это месье. Чай требует.
   Мегрэ медленно поднялся и пошел к двери.
 
 
   Кончив свою беседу в доме на улице Реколле, Мегрэ зашел в контору канской газеты и купил вчерашний номер.
   Потягивая пиво в открытом кафе, он внимательно изучил газету, особенно большое внимание уделяя разделу объявлений, из которого Сесиль узнала о кончине старухи.
   Мегрэ некоторое время раздумывал, допивая вторую кружку.
   Потом сказал вслух:
   — Деликатность..
   Встал, заплатил по счету, поймал такси и приказал шоферу ехать на окраину, туда, где начинались поля…
 
 
   — Прокурор просил вас подождать.
   Мегрэ вздохнул. В приемной прокуратуры висела пыль, да и скамья была жесткой.
   Было десять часов утра.
   Мегрэ разбудил местный полицейский. Он заявил, что прокурор требует инспектора к себе немедленно.
   В десять минут одиннадцатого Мегрэ поднялся с жесткой скамьи и подошел к секретарше.
   — У прокурора кто-нибудь есть?
   — Да. В девять тридцать к нему пришел месье Делижар.
   Мегрэ усмехнулся. Каждый раз, когда он проходил мимо двери прокурора, он слышал шум голосов. И каждый раз Мегрэ иронически улыбался.
   Только в половине одиннадцатого секретаршу вызвал звонок из кабинета. Она вернулась и сказала:
   — Месье, прокурор просит вас войти.
   Делижар еще не ушел. Мегрэ сунул в карман теплую трубку и с задумчивостью, которая по крайней мере наполовину была напускной, вошел в кабинет. Инспектору доставляло удовольствие прикидываться туповатым. В такие минуты он казался нескладным и еще более добродушным, чем обычно..
   — Доброе утро, прокурор. Доброе утро, месье Делижар.
   — Закройте за собой дверь, инспектор. Вы поставили меня в исключительно неприятное положение. О чем я просил вас вчера?
   — Проявлять деликатность, месье.
   — Разве не сказал я вам, чтобы вы не придавали значения басням этой девицы Сесиль?
   — И вы еще сказали мне, что месье Делижар очень важный человек в Кане и что нам надо деликатно обращаться с делами, в которых он запутан.
   Мегрэ улыбнулся, краем глаза поглядывая на Филиппа.
   В свете дня месье Делижар казался еще более респектабельным, чем прокурор. Он напустил на себя полную незаинтересованность и даже не удосужился повернуться к инспектору.
   Прокурор метнул на Мегрэ свирепый взгляд. Казалось, ему трудно сдерживать гнев.
   — Садитесь немедленно! Я не выношу людей, которые мечутся по комнате!
   — С удовольствием, месье.
   — Где вы были вчера в девять вечера?
   — В девять? Дайте подумать… О, конечно! Я был в доме месье Делижара.
   — И он не знал об этом! За его спиной! Вы проникли туда без всякого на то права! У вас не было ордера на обыск.
   — Мне хотелось поговорить со слугами.
   — Именно поэтому месье Делижар и пришел ко мне. Именно в этом он вас и обвиняет. И я вынужден признать, что его обвинения полностью оправданы. Вы превысили полномочия. Если вам захотелось допросить слуг, вы обязаны были поставить в известность хозяина. Это понятно каждому. Вы меня слушаете?
   — Разумеется, месье прокурор.
   И Мегрэ смущенно опустил глаза, совсем как мелкий чиновник, уличенный в описке.
   — И это еще не все! Затем вы совершили проступок более серьезный. Настолько серьезный, что мне даже трудно представить, какие последствия он вызовет в высоких сферах. После того как вы вытянули из слуг все сплетни, я бы даже сказал, спровоцировали их на сплетни, вы покинули дом. Но через некоторое время снова проникли туда, уже через заднюю дверь. Я надеюсь, вы не будете этого отрицать?
   Мегрэ вздохнул.
   — Каким ключом вы отперли дверь в саду? Уж не Сесиль ли Ледрю вам его вручила? Я советую вам очень серьезно взвесить все последствия вашего поступка.
   — А у меня не было ключа от задней двери. Я даже не намеревался заходить в сад. Я просто хотел узнать, как они пронесли тело.
   — Что?!
   И прокурор и Филипп вскочили на ноги, одинаково потрясенные, бледные.
   — Я об этом расскажу. Если вы, конечно, пожелаете. Кстати, о двери. Замок-то на ней детский. Его любой отмычкой открыть можно. Я и захотел проверить, так ли это. Было темно. В саду никого не было. Я увидел, что гараж совсем рядом. Мне так не хотелось беспокоить месье Делижара по пустякам, ведь я понимаю, что он расстроен, поэтому я сам пошел поглядеть на пятна в машине, о которых говорил мне Арсен.
   Прокурор нахмурился. Филипп, небрежно теребивший в руке перчатки, открыл рот, чтобы сказать что-то, но Мегрэ не дал ему такой возможности.
   — Вот и все, — сказал он. — Я, конечно, понимаю, что делать этого не следовало. Но я прошу вашего прощения и постараюсь, где надо, оправдаться по мере моих сил и возможностей.
   — Значит, вы признаетесь в нарушении закона! Вы, инспектор полиции…
   — Я даже не могу выразить свое сожаление, месье прокурор. Если бы я не заботился так о спокойствии месье Делижара — я ведь знал, что он только что велел принести ему чаи наверх, — я бы сам задал ему несколько вопросов…
   — Довольно! Сегодня же я направлю в министерство полиции жалобу месье Делижара. Полагаю, что мы можем считать инцидент исчерпанным, месье Делижар. Я заверяю вас, что приму все меры, чтобы загладить перед вами…
   — Благодарю вас, мой дорогой прокурор. Поведение этого человека было возмутительным. И уверяю вас, что только мое безграничное уважение к порядку и полиции удерживает меня от дальнейших действий.
   Прокурор с подчеркнутой теплотой пожал руку Делижару и поспешил вперед, чтобы открыть ему дверь.
   — Еще раз благодарю вас. Надеюсь, мы скоро увидимся.
   — Я обязательно приду завтра на похороны, месье Делижар. И я надеюсь…
   Внезапно они услышали спокойный голос Мегрэ:
   — Месье прокурор, я желал бы, если вы мне позволите, — задать этому человеку один вопрос. Только один.
   Прокурор опять нахмурился. Делижар, стоявший на пороге, непроизвольно остановился, и Мегрэ продолжал:
   — Месье Делижар, пойдете ли вы на похороны Каролины?
   Прокурор был поражен эффектом этих слов. В одно мгновение лицо Филиппа, казалось, развалилось на куски.
   Мегрэ осторожно прикрыл дверь.
   — Как видите, мы еще не кончили. Простите, что я вас задерживаю, но надеюсь — ненадолго.
   — Инспектор, — начал прокурор.
   — Не бойтесь. Я не собираюсь, как говорят газеты, обнажать секреты личной жизни светского человека. Каролина не содержанка и не работница, совращенная месье Делижаром. Все остается в рамках респектабельности. Она его старая няня.
   — Я требую, чтобы вы объяснили…
   — С большим удовольствием. Постараюсь отнять у вас минимум времени… Я начну, с вашего позволения, с тайны желтой комнаты, что, без сомнения, вызовет в вашей памяти приятные воспоминания о книжках с убийствами, которые вы читали в детстве. С желтой комнаты и начались мои открытия. Вернее, она подтвердила мои подозрения… Перестаньте коситься на дверь, месье Делижар!
   — Я жду, — вздохнул прокурор, не выпуская из рук ножа для разрезания бумаги.
   — Вы должны знать, что на втором этаже дома на улице Реколле мадам Круазье жила в комнате налево, в так называемой комнате Луи Четырнадцатого, обтянутой голубым шелком. Итак, без нескольких минут пять мадам Круазье вошла в дом — в добром здравии и прекрасном настроении, обменялась несколькими словами с лакеем и поднялась в свою комнату. Повторяю, в голубую комнату. Когда доктор Левин приехал по вызову в десять минут шестого, его провели в комнату направо, обставленную в стиле Регентства и оклеенную желтыми обоями. В этой комнате в ночной рубашке лежала в постели старая женщина. Что бы вы на это сказали?
   — Продолжайте, — сухо сказал прокурор.
   — И это не единственная тайна. Вот вам другая. Молодого доктора Левина, который недавно начал практиковать в городе и который лечит бедняков, получая за визит десять франков, вызывают в роскошный особняк Делижаров. Ему отдают предпочтение перед всеми другими врачами. Он обнаруживает, что старуха умерла в четыре пятнадцать. Кто же лжет? Доктор или лакей, который видел, как мадам Круазье пришла домой около пяти? Если лакей, то тогда должен лгать и зубной врач, который уверяет, что в четыре пятнадцать мадам Круазье сидела у него в кресле.
   — Я не понимаю…
   — Терпение. Я тоже не сразу понял. Так же, как я не мог понять, почему месье Делижар, который ушел из дому раньше, чем обычно, добрался до клуба только в четверть шестого.
   — Иногда человек может идти медленнее, вырвалось у прокурора.
   Делижар сидел неподвижно.
   — Тогда ответьте мне пожалуйста на такой вопрос. Месье Филипп не успел сесть за стол в клубе, как позвонил лакей и сообщил, что у его тети сердечный приступ. Это было все, что сказал лакей, больше он ничего не знал. Месье же Делижар возвращается и говорит своим партнерам, что его тетя скончалась.
   Прокурор неприязненно взглянул на Филиппа.
   — Теперь мелочи. Почему месье Делижар именно в этот день дал выходной своему шоферу? Совпадение? Хорошо. Зачем тогда он сам едет куда-то на машине в два часа и оставляет ее на улице? Где он и его жена были с двух до трех?
   — У постели больной женщины, — словно очнувшись, сказал Филипп.
   — У постели. Точно. У постели Каролины, той самой Каролины, которая живет на окраине города. Поэтому и грязь в машине… И я могу доказать, что это грязь известкового карьера, что напротив дома Каролины.
   Как будто в рассеянности, Мегрэ вынул из кармана трубку, набил ее и принялся расхаживать по кабинету.
   — Мы столкнулись, месье прокурор, с одним из гнуснейших и простейших преступлений, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться, с преступлением, когда весь расчет на то, что вряд ли стали бы расследовать обстоятельства внешне естественной смерти в одной из виднейших семей города.
   Филипп Делижар в жизни не сделал ровным счетом ничего, если не считать, что он женился на богатой, жил широко, спекулировал бездумно и в конце концов растранжирил все состояние жены. Уже три года, как он был в отчаянном положении. Единственной его надеждой была тетя, да и та отказывалась ему помогать.
   Как все ясно! Как все просто! Я думаю, месье Делижар не будет спорить, если я скажу, что бывали дни, когда в его доме не было и сотни франков. В таком возрасте не пойдешь учиться. Не переменишь образа жизни. А тетя старая. И несмотря на влияние неприятной мадемуазель Ледрю, она не хочет лишить своего племянника наследства. На всякий случай Филипп намекает старухе, что ее компаньонка не настолько чиста, на сколько хотелось бы тете… Вы следите за моими словами, месье прокурор? У Филиппа нет другого выхода. Жозефине Круазье придется умереть, чтобы Делижары могли жить в свое удовольствие.
   Подтолкнуть человека к линии, разделяющей жизнь и смерть, нетрудно. Значительно труднее скрыть истинную причину смерти от врачей. Особенно когда это связано с большим наследством. Яд — рискованно. Это первое, о чем подумают сплетники. А ведь всем известно, что Делижары сидят без гроша. Застрелить невозможно… Нож оставляет следы… И в то же — время, повторяю, убийство уже решено. Не хватает только удобного случая — случая разделаться с тетей без риска.
   И вдруг появляется такая возможность. У Филиппа есть старая няня, Каролина, приблизительно того же возраста, что и тетя. Она живет одна в маленьком домике на окраине города. У нее уже было несколько сердечных приступов. И тут Делижары узнают, что у нее только что был еще один. Они едут к ней днем и возвращаются через час, зная, что жить ей осталось не больше двух часов.
   Расположение комнат помогает им в осуществлении плана. Они стараются не упустить ни единой детали.
   Мадам Делижар немедленно уходит из дома через заднюю дверь, пешком добирается до Каролины, благо это недалеко, и не отходит от ее постели, пока няня не умирает. Это случилось в четверть пятого.
   Филипп не покидает дома до обычного часа. И только немного раньше, не в силах справиться с нетерпением, садится в машину, оставленную за углом, едет к дому Каролины, кладет тело в машину и вместе с женой возвращается обратно.
   Оба они проникают в дом через заднюю дверь, вносят тело на второй этаж в желтую комнату.
   Слуги уверены, что мадам Делижар не выходила из дому, а месье Филипп — в клубе.
   А те ждут возвращения мадам Круазье. Она должна скоро вернуться. Жозефина входит в комнату, в синюю комнату, и ее тут же убивают.
   Филипп немедленно отправляется в клуб, опять же через заднюю дверь, и едет туда на машине. Ему нужно алиби. Из клуба он тоже едет машиной, а потом говорит всем, что приехал на такси.
   Доктора выбирают со всей тщательностью. Он не должен знать ни планировки дома, ни Жозефины. Мадам проводит его к телу Каролины. Доктор совершенно правильно устанавливает причину смерти и подписывает сертификат. Осталось только отвезти ночью тело няни обратно, и работа окончена.
   Несколько секунд в кабинете прокурора стояла тишина. Затем прокурор, не отрывая глаз от ножа для разрезания бумаги, спросил:
   — Почему вы подумали о Каролине?
   — Это логично. Доктор не мог осматривать тело Жозефины Круазье. Значит, он осматривал чье-то другое тело. Я купил вчерашнюю газету и прочел список умерших. Я был уверен, что найду хотя бы одну старуху. Я нашел ее. А когда узнал о связи ее с семейством Делижаров, дело было, считайте, закончено. Ее соседи подтвердят, что видели, как туда несколько раз приезжала машина. Они, правда, ничего не заподозрили, ибо знали, что в последнее время бывшие хозяева Каролины часто ее навещали. Может быть, это единственный добрый поступок Филиппа Делижара.
   Хлопнув ножом по столу, прокурор резко спросил:
   — Вы признаете себя виновным, Филипп Делижар?
   — Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката.
   Традиционная формула… Он попытался встать, но зашатался. Мегрэ пришлось принести ему стакан воды.
 
 
   Вскрытие тела Жозефины Круазье показало, что сердце ее было в отличном состоянии и что ее сначала пытались задушить шнурком от корсета, а затем — она сопротивлялась — добили двумя ударами ножа в спину.
   — Я вынужден поблагодарить вас, — признался прокурор с кривой успешкой. — Вы в самом деле звезда того же масштаба, что и ваша слава. Однако я хочу сказать, что методы, которыми вы пользуетесь, в небольшом городе неприемлемы.
   — Это значит, что мне бы здесь долго не продержаться?
   — Я хотел уведомить вас…
   — Спасибо.
   — Но.
   — Мне и самому здесь не очень нравится. Меня в Париже жена уже заждалась. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что канские присяжные не настолько ослеплены роскошью особняка этого мерзавца Филиппа, чтобы забыть потребовать для него смертной казни.