Сименон Жорж. Инспектор Кадавр

3. Господин, от которого все хотят избавиться

   В дальнейшем на эту тему был наложен запрет: Мегрэ никогда не говорил о первом своем дне в Сент-Обене, в особенности о том злосчастном утре, и, наверно, много бы дал, чтобы навсегда вытравить его из своей памяти. Больше всего его выбивало из колеи то, что здесь он, по существу, не был комиссаром Мегрэ. И правда, чьим официальным представителем он являлся в Сент-Обене? Ничьим. Вот и получилось, например, что Жю-стен Кавр вошел в мэрию первым, а он, Мегрэ, понуро стоит на улице среди этих домов, напоминавших ему почему-то гигантские поганки, над которыми нависло свинцово-темное небо, готовое, как назревший нарыв, вот-вот прорваться.
   За ним, Мегрэ, наблюдали, он это чувствовал. Из-за каждой занавески на него был устремлен любопытный взгляд. Конечно, мнение нескольких старух или жены мясника его не волновало. Пусть думают о нем, что хотят, и пусть даже, если им угодно, смеются над ним – ведь встретила же его дружным хохотом ватага спешивших в школу ребятишек. Но Мегрэ не покидало ощущение, что его словно бы подменили. Было бы преувеличением сказать, что он чувствовал себя не в своей тарелке, но что-то похожее он ощущал.
   Что, например, произойдет, если он сейчас, войдя в приемную мэрии с побеленными стенами, постучит в серую дверь, на которой висит написанная черными буквами табличка "Секретариат"? Его просто-напросто попросят подождать своей очереди, как это бывает, когда приходишь оформить метрическое свидетельство или просить пособие. А тем временем этот самый Ка-давр, сидя в хорошо натопленном кабинете, будет спокойно выспрашивать у секретаря все, что ему нужно. Мегрэ приехал сюда в неофициальном порядке. Если говорить по совести, то он даже не имел права назваться комиссаром уголовной полиции, что же касается его имени, то еще неизвестно, знает ли о Мегрэ в этой дыре, окруженной топкими болотами и стоячими водами, хоть одна живая душа. Кстати, он вскоре проверил это на опыте. Томясь, он ждал, когда выйдет Кавр. И тут ему пришла в голову мысль: а что, если не отставать от Кавра, все время следовать за ним по пятам, не выпускать из виду и даже подойти к нему в упор и сказать:
   "Послушайте, Кавр, к чему нам играть в прятки? Вы приехали сюда не ради собственного удовольствия. Кто-то вас вызвал. Скажите мне, кто именно и какое задание вы получили…" До чего же легким делом казалось ему сейчас официальное следствие! Прибудь он в город, который находится в его ведении, как представитель уголовной полиции, ему достаточно было бы отправиться на почту и там заявить: "Я комиссар Мегрэ. Немедленно соедините меня с управлением… Алло! Это ты, Жанвье?.. Слушай, садись в машину… Приезжай сюда… Когда увидишь, что Кадавр вышел… Ну да, Жюстен Кавр… Правильно… Пойдешь за ним и не теряй его из виду…"
   Кто знает, может быть, он поручил бы взять под наблюдение и Этьена Но, который только что, сидя за рулем своей машины, пронесся мимо него в сторону Фон-тенэ. Да, быть комиссаром Мегрэ легко! В его распоряжении целый штат вышколенных сотрудников. К тому же там, в Париже, стоит ему лишь назвать свое имя, как люди из кожи лезут, чтобы оказать ему услугу.
   Но в этой дыре мало кто слышал о нем, хотя в газетах часто появлялись и его имя, и его фотографии. Даже Этьен Но на вокзале принял за него Жюстена Кавра. Его хорошо встретили в доме. Но из уважения к родственнику, парижскому следователю, а вообще-то они явно недоумевают, зачем, в сущности, он приехал. Вот, наверно, что мог бы сказать ему по этому поводу Этьен Но: "Мой шурин-милейший человек, и он, несомненно, желал нам добра, но он так давно покинул Сент-Обен, что плохо представляет себе здешнюю обстановку. С его стороны очень любезно, что он прислал вас сюда. Очень любезно и с вашей стороны, что вы приехали. Ешьте. Пейте. Прогуляйтесь со мной по моим владениям. Но только ни в коем случае не считайте себя обязанным задерживаться в нашем сыром и унылом городишке. И главное-не считайте себя обязанным заниматься этой пустячной историей. Она касается только нас одних". А ведь если разобраться, ради кого он трудится? Ради Этьена Но. А Этьен Но всеми способами дает ему понять, что он против серьезного расследования. Ну, а что касается ночного визита Женевьевы, то это уже просто ни на что не похоже. Пришла к нему в комнату и без всяких околичностей заявила: "Я была любовницей Альбера Ретайо. Я беременна от него. Если вы скажете об этом отцу, я покончу с собой". Но ведь если она действительно была любовницей Альбера, то это чудовищно усугубляет обвинения против Этьена Но. Подумала ли она об этом? Или девица сознательно подводит под суд своего отца? А мать жертвы? Она просто молчала. Ничего не подтверждала, ничего не отрицала и всем своим видом давала ему понять, что он суется не в свое дело. Для всех здесь, даже для старух, притаившихся за окнами-их присутствие выдавали колыхавшиеся занавески, даже для ребятишек, которые пробежали сейчас мимо и, оглянувшись, весьма невежливо расхохотались ему в лицо, для всех он нежелательный чужак, даже больше! – какая-то подозрительная личность, неизвестно откуда явившаяся и, главное, неизвестно чего ради. Да и впрямь: стоит посреди улицы странный тип, руки в карманах широченного плаща. Ни дать ни взять-один из числа тех гнусных личностей, которых снедают тайные пороки и которые слоняются в Париже по району Порт-Сен-Мартен да и по другим подобным местам, опустив плечи, пряча лицо, и при виде блюстителей нравственности настороженно жмутся к стенам домов. Неужели это присутствие Кавра так подействовало на него? Мегрэ захотелось послать кого-нибудь в дом Этьена Но за чемоданчиком, сесть в первый же поезд и уехать, а следователю Брежону сказать: "Они не желают моего вмешательства. Пусть ваш зять действует по собственному усмотрению…" И все же, когда Кавр с портфелем под мышкой – что в глазах обывателей подчеркивало его принадлежность к законодательным органам и тем самым придавало ему вес-удалился из мэрии, Мегрэ вошел туда. Секретарь, неопрятного вида человечек, даже не потрудившись встать, угрюмо буркнул:
   – Что вам угодно?
   – Комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Я прибыл в Сент-Обен с неофициальным поручением и хотел бы получить у вас некоторые сведения.
   Секретарь скорчил недовольную мину и не без колебания указал Мегрэ на стул с соломенным сиденьем.
   – Частный детектив, что сейчас был здесь, сказал вам, кто его вызвал сюда?
   Секретарь то ли в самом деле не понял вопроса, то ли прикинулся непонимающим. Примерно так же он вел себя, отвечая и на другие вопросы, которые задавал ему комиссар.
   – Вы знали Альбера Ретайо? Что вы можете о нем сказать?
   – Хороший был парень… Да, хороший… Ничего плохого о нем не скажешь…
   – Интересовался женщинами?
   – Он же молодой был, сами понимаете. А потом, разве всегда знаешь, чем они заняты, эти парни? Но сказать, что Альбер так уж интересовался женщинами, нет, не скажу…
   – У него был роман с мадемуазель Но?
   – Кое-кто поговаривал об этом… Ходили слухи… Но ведь слухи еще не доказательство…
   – Кто обнаружил труп?
   – Фершо, начальник станции. Он позвонил в мэрию, а помощник мэра-в жандармерию Бене, потому что в Сент-Обене нет своего отделения.
   – Что сказал врач, который осматривал тело Ретайо?
   – Что сказал? Сказал, что он мертв… Ведь от тела-то почти ничего не осталось… По нему проехал поезд.
   – Но все же опознали, что это Альбер Ретайо?
   – Что?.. Конечно… Тут и сомневаться нечего…
   – В котором часу прошел последний поезд?
   – В пять часов семь минут утра.
   – А то, что Альбер Ретайо оказался в пять утра зимой на железнодорожном полотне, это никого не удивило?
   Секретарь прикинулся совсем дураком.
   – А было сухо. Все заиндевело.
   – И тем не менее поползли слухи…
   – Да… Разве их запретишь…
   – Как, по-вашему, это был несчастный случай?
   – А кто его знает…
   Мегрэ заводил разговор о мадам Ретайо, и секретарь бормотал себе под нос:
   – Почтенная женщина…
   Против этого не возразишь. Мегрэ расспрашивал об Этьене Но, и секретарь вяло мямлил:
   – Очень любезный человек. И отец его, член департаментского совета, тоже был превосходным человеком…
   Мегрэ спросил о Женевьеве Но, и секретарь односложно ответил:
   – Красивая…
   – Серьезная девушка?
   – Конечно, ей и полагается быть серьезной… Ее мать – очень достойная женщина, пожалуй, из самой лучшей семьи в Сент-Обене.
   В тоне секретаря не было убежденности, да и отвечал он только из вежливости, не больше. Во время разговора он то и дело засовывал палец в нос и с интересом рассматривал то, что ему удавалось извлечь оттуда.
   – А месье Гру-Котель?
   – Тоже хороший человек. Не гордый…
   – Он дружен с семьей Но?
   – Они часто встречаются. Ведь они люди одного круга, не так ли?
   – А на какой день после несчастья неподалеку от дома месье Но нашли кепку Ретайо?
   – Когда?.. Подождите… А разве ее нашли?
   – Меня уверяли, что некий Дезире, который собирает на фермах молоко для завода, обнаружил ее в зарослях тростника у канала…
   – Да, болтали что-то об этом…
   – Разве это не правда?
   – А кто его знает, правда или нет. Ведь Дезире почти всегда пьян.
   – И когда он пьян, что он говорит?
   – То так, то этак…
   – Но кепка! Ведь это вещь, которую можно видеть, можно потрогать. Некоторые видели ее…
   – А-а…
   – И сейчас она где-то должна быть…
   – Возможно… Не знаю… Видите ли, мы не полиция и не вмешиваемся в дела, которые нас не касаются… Уж яснее, чем высказался неряха чиновник, высказаться было нельзя. А этот идиот еще был в восторге от того, как ловко он отбрил парижанина…
   Несколько минут спустя Мегрэ вышел на улицу, так ничего и не узнав, или, вернее, твердо узнав, что никто не поможет ему добиться истины. А раз эта истина никому не нужна, зачем он сюда приехал? Не лучше ли вернуться в Париж и сказать Бре-жону: "Ну вот… Ваш зять не проявил ни малейшего желания, чтобы по делу было проведено следствие… И никто в Сент-Обене не хочет этого… Поэтому я вернулся. Меня там угостили великолепным ужином…" Над дверью одного из домов он увидел металлический позолоченный герб и подумал, что это, должно быть, дом нотариуса, покойного отца следователя Бре-жона и его сестры, ныне мадам Но. Большой дом из серого камня на фоне дождливого, темного неба выглядел таким же незыблемым и непроницаемым, как и весь городок. Проходя мимо гостиницы "Золотой лев", Мегрэ увидел через окно, как какой-то мужчина разговаривает с хозяйкой, и ему показалось, что говорили о нем. Они даже подошли к окну, чтобы взглянуть на него.
   Навстречу комиссару ехал велосипедист. Мегрэ узнал его, но не успел вовремя свернуть в сторону. Это был Альбан Гру-Котель. Поравнявшись с Мегрэ, он спрыгнул с велосипеда.
   – Как я рад, что встретил вас!.. Мы буквально в двух шагах от моего дома… О, вы доставите мне огромное удовольствие, если выпьете со мной стаканчик аперитива! Прошу вас… Я живу очень скромно, но у меня еще сохранилось несколько бутылок старого портвейна.
   Мегрэ принял приглашение. Он не надеялся извлечь пользу из этого визита, но уж лучше пойти к Гру-Котелю, чем слоняться по улицам городка, где все относятся к нему так враждебно. Издали он имел очень внушительный вид, этот большой приземистый дом с высокой шиферной крышей, окруженный чугунной решеткой. Он походил на маленькую крепость. Но внутри чувствовались бедность и запустение. Служанка со злым лицом была настоящая замарашка, однако по нескольким взглядам, которыми она обменялась с хозяином, Мегрэ понял, что он спит с ней.
   – Простите за беспорядок… Я живу один, по-холостяцки… Кроме книг, меня ничто не интересует, поэтому…
   Поэтому со стен свисали покрытые плесенью куски отставших обоев, шторы были грязные и пыльные, и прежде чем найти стул с целыми ножками, пришлось бы испробовать их три или четыре. Видимо, из экономии отапливалась всего одна комната на первом этаже-она служила гостиной, столовой и библиотекой. Там стоял диван, на котором, как заподозрил Мегрэ, хозяин дома чаще всего и спал.
   – Садитесь, прошу вас… Право, очень жаль, что вы приехали не летом. Тогда у нас все-таки более привлекательно… Как вам понравились мои друзья Но? Очаровательная семья! Я их хорошо знаю. Вы не найдете человека лучше Этьена Но. Правда, может, не слишком глубокий ум… Чуть заносчив, быть может… Но даже заносчивость его такая наивная, от простоты души… Он ведь очень богат, вы знаете это?
   – А Женевьева, что она собой представляет?
   – Очень мила… Но не больше… Да, именно, очень мила…
   – Надеюсь, ее недомогание не затянется и я познакомлюсь с ней?
   – Разумеется… Разумеется… О, девушки-такой народ… За ваше здоровье!
   – Вы знали Ретайо?
   – Только с виду… Говорят, мать у него весьма почтенная женщина… Если вы подольше погостите у нас, я познакомлю вас с нашими краями. Здесь живут очень интересные люди. Мой дядя, генерал, частенько говаривал, что именно в провинции, и особенно в нашей Вандее, можно встретить…
   Стоп! Если его не остановить, он перескажет родословную всех окрестных семей.
   – Я вынужден вас покинуть…
   – Ах да, следствие, я совсем забыл… Как двигается дело? Вы надеетесь раскрыть его?.. Но что, на мой взгляд, необходимо сделать в первую очередь, так это найти того, кто распускает подлые слухи…
   – Вы кого-нибудь подозреваете?
   – Я? Решительно никого. О нет, не думайте только, что я что-то знаю… Мы, верно, увидимся с вами нынче вечером, ведь Этьен пригласил меня на ужин, и если только я не буду слишком занят…
   Занят?! Но, ради создателя, чем он может быть занят? У Мегрэ создалось впечатление, что здесь, в этом городке, все слова имеют какой-то свой, особый смысл.
   – Вы слышали о кепке?
   – О какой кепке?.. Ах да!.. Я сразу не понял, о чем вы спрашиваете… Да, да, что-то такое слышал… А разве это правда? Ее действительно нашли?.. Ведь это, кажется, основная улика?
   Нет, не основная! Признание Женевьевы, например, было не менее важно, чем эта находка. Но имеет ли он право воспользоваться им? Через пять минут Мегрэ уже звонил у двери доктора. Молоденькая горничная сперва сказала ему, что доктор принимает с часу, но Мегрэ проявил настойчивость, и тогда его провели в гараж, где здоровенный верзила копался в моторе мотоцикла. Пришлось повторить, как всюду:
   – Комиссар Мегрэ, из уголовной полиции… По делам службы…
   – Прошу вас в кабинет, я только вымою руки…
   Мегрэ подождал его у покрытого медицинской клеенкой диванчика, на котором врач осматривал больных.
   – Так вы тот самый знаменитый Мегрэ? О, я много слышал о вас… Один мой товарищ-он живет в тридцати пяти километрах отсюда-следит по газетам за всеми происшествиями… Знай он, что вы в Сент-Обене, мигом бы примчался… Ведь это вы расследовали дело Лендрю?
   Доктор упомянул одно из немногих дел, в котором Мегрэ не принимал никакого участия.
   – Чему мы обязаны, что вы оказали нам честь и посетили Сент-Обен? Да, да, это действительно честь для нас… Вы не откажетесь выпить чего-нибудь? Сейчас болеет один из моих малышей, и его уложили в гостиной, там теплее… Поэтому я принимаю вас здесь… Я налью рюмочку, не возражаете?
   Вот и все. Ничего, кроме рюмочки аперитива, Мегрэ здесь тоже не получил.
   – Ретайо?.. Славный парень… Кажется, он был добрым сыном… Во всяком случае, его мать, которую я пользую, никогда на него не жаловалась… А она женщина с характером… Да, она достойна другой участи… Ведь она из хорошей семьи… Все были так поражены, когда она вышла замуж за Жозефа Ретайо, простого рабочего с молочного завода… Месье Но?.. Это личность… Мы вместе охотимся. Первоклассный стрелок… Месье Гру-Котель?.. Нет, он не охотник, он ведь очень близорук… Я смотрю, вы уже всех знаете… А старую Тину вы тоже видели?.. Как, вы еще не знакомы с Тиной?.. Заметьте, я с большим уважением произношу это имя, как и все в Сент-Обене. Тина-мать мадам Но… Короче, мадам Брежон… У нее есть еще сын, судебный следователь, он живет в Париже. Да вы, конечно, должны его знать… Мадам Брежон, урожденная Ла Ну… Это известная в Вандее семья… Она не хочет быть в тягость дочери и зятю и поэтому живет одна, ее дом рядом с церковью… В свои восемьдесят два года она еще полна бодрости и одна из моих самых редких пациенток… Вы пробудете у нас несколько дней?.. Что?.. Кепка?.. Ах да… Нет, лично я ничего об этом не слышал… Ходят какие-то слухи… Видите ли, все эти разговоры начались слишком поздно… Если бы сразу, я бы произвел вскрытие… А так, представьте себя на моем месте… Мне сказали, что бедняга попал под поезд. Я убедился, что он действительно раздавлен поездом, и, естественно, составил акт, опираясь на эти данные…
   "Можно подумать, что они все сговорились, – мрачно размышлял Мегрэ. – Одни смотрят исподлобья, другие, как этот коновал, радушны, но все гоняют меня, как мяч, от одного к другому, и при этом еще хитро перемигиваются". Небо немного прояснилось. На лужах появились солнечные блики, и даже грязь местами начала поблескивать. Мегрэ снова побрел но центральной улице. Он не знал ее названия, но был уверен, что она должна называться улицей Республики. И вдруг ему взбрело на ум зайти в гостиницу "Три мула", что напротив "Золотого льва", где утром его встретили так неприветливо.
   Здесь зал был светлее, на стенах, выбеленных известкой, висели олеографии в рамках и портрет президента республики тридцати-или сорокалетней давности. За этим залом находился еще один-пустой и мрачный, разукрашенный бумажными гирляндами с небольшой эстрадой. Должно быть, по воскресеньям тут танцевала молодежь. Четверо мужчин сидели за столом перед бутылкой крепкого вина. При виде комиссара один из них неестественно кашлянул, словно предупреждая остальных: "Вот он…" Мегрэ выбрал столик в противоположном конце зала и тут же почувствовал: с его приходом что-то сразу изменилось. Разговор прекратился. До его появления эти четверо наверняка не сидели так, облокотившись на столик и молча глядя друг на друга. Они разыгрывали какую-то немую сцену: сомкнули плечи и локти, а затем старший из них, рядом с которым лежал кнут возчика, смачно сплюнул на пол. И все расхохотались. Не Мегрэ ли предназначался этот плевок?
   – Что вам подать? – подошла к нему молодая женщина, держа на руке замурзанного малыша, отчего одно бедро у нее было выше другого. –
   Розового вина.
   – Бутылку? – Пожалуй…
   Мегрэ сердито попыхивал трубкой. Вот как! Тайная, приглушенная враждебность теперь уступила место открытому вызову!
   – Как тебе сказать, сынок, – после длительного молчания сказал возчик, хотя к нему никто не обращался,всякие профессии бывают… Последовал новый взрыв хохота, словно в этих, казалось бы, совсем обыкновенных словах заключался некий особый смысл.
   Только один из собутыльников не смеялся. Это был парень лет восемнадцати, с серыми глазами и рябым от оспы лицом. Облокотясь на столик, он смотрел Мегрэ прямо в глаза, будто хотел дать ему почувствовать всю силу своей ненависти и презрения.
   – И как это люди не гнушаются такой работой?.. – пробурчал сосед возчика. – Там, где пахнет деньгами, на гордость плюют…
   Казалось бы, ничего особенного не было сказано, но Мегрэ понял, что он встретился с группкой оппозиционеров, как принято выражаться на языке политиков. А ведь кто знает, возможно, слухи и родились именно в "Трех мулах". И если люди здесь так неприязненно относятся к нему, то, верно, потому, что, по их мнению, он подкуплен Этьеном Но и прибыл сюда, чтобы заглушить правду…
   – Скажите, господа…
   Мегрэ встал и подошел к их столику. Он был человеком отнюдь не робкого десятка и то почувствовал, как у него побагровели уши. Его встретило гробовое молчание. Только рябой парень продолжал смотреть ему в глаза, остальные в замешательстве отвернулись.
   – Вы здешние и могли бы рассказать мне многое и тем самым помочь правосудию.
   До чего они подозрительны, эти люди! Правда, его слова им, кажется, польстили, но они не сдавались, и старик, все еще разглядывая свой плевок, красующийся на полу, проворчал:
   – Правосудию? Какому? Тому, что покрывает таких, как Но?
   Хозяйка с ребенком на руках встала в дверях кухни. Мегрэ, словно он не слышал слов старика, продолжал:
   – Для этого мне прежде всего нужны две вещи. Первое-поговорить с кем-нибудь из друзей Ретайо, с настоящим его другом… Хорошо бы с тем, который провел с ним последний вечер…
   Трое друзей сразу повернули головы в сторону юноши. Мегрэ понял, что именно он-то ему и нужен.
   – Затем мне необходимо найти кепку. Вы знаете, о чем я говорю?
   – Давай, Луи, – пробурчал возчик, скручивая сигарету. Но юноша все еще колебался.
   – А кто вас прислал?
   Впервые в жизни Мегрэ пришлось давать отчет простому крестьянскому парню, и тем не менее это было необходимо. Во что бы то ни стало он должен был завоевать его доверие.
   – Я комиссар уголовной полиции Мегрэ.
   А вдруг случайно юнец слышал о нем, ведь всякое бывает? К сожалению, надежды Мегрэ не оправдались.
   – Почему вы поселились в доме Но?
   – Потому что его известили о моем приезде, и он встретил меня на вокзале. А так как я здесь впервые…
   – Есть гостиницы…
   – Я не знал…
   – А кто остановился в гостинице напротив?
   Ого! Настоящий допрос!
   – Частный агент.
   – Кем он нанят?
   – Не знаю.
   – Почему до сих пор не начали следствие? Ведь прошло уже три недели, как погиб Альбер.
   "Молодчина, сынок! Валяй дальше!" – казалось, говорили трое старших, подбадривая юношу, который мужественно преодолевал свою робость.
   – Никто не подавал жалобы.
   – Значит, можно убить кого угодно, если нет жалобы…
   – Врач констатировал смерть от несчастного случая…
   – А разве он там был, когда это произошло?
   – Как только я соберу необходимые сведения, начнется официальное следствие.
   – А какие сведения вам нужны?
   – Например, если можно было бы доказать, что кепка найдена между домом месье Но и местом, где обнаружили тело погибшего…
   – Надо отвести его к Дезире, – вставил толстяк в спецовке плотника. – Эй, Мели, повтори-ка нам бутылочку… Да принеси еще один стакан…
   Вот это уже победа!
   – В котором часу в тот вечер Ретайо ушел из кафе?
   – Примерно в половине двенадцатого…
   – Сколько вас было?
   – Четверо. Мы играли в куанше…
   – Вы вышли все вместе?
   – Двое повернули налево… А я немножко Проводил Альбера…
   – В какую сторону он пошел?
   – К дому Но…
   – Он не сказал вам, зачем туда идет?
   – Нет.
   Парень помрачнел, с сожалением произнеся это "нет". Видно было, что он стремится быть скрупулезно точным.
   – Он был откровенен с вами?
   – Он был в ярости.
   – Кем же он возмущался?
   – Ею.
   – Вы хотите сказать, мадемуазель Но? Раньше он говорил вам о ней?
   – Да.
   – Что именно?..
   – Все и ничего…
   И без слов было ясно… Он ходил к ней почти каждую ночь…
   – Он хвастал этим? – Нет. – Юноша укоризненно посмотрел на Мегрэ.
   – Он любил ее, это сразу было видно. Он не мог этого скрывать.
   – А в последний день он был в ярости?
   – Да. Мы в карты играли, так он весь вечер о чем-то думал и то и дело смотрел на часы. А когда мы с ним прощались на дороге…
   – В каком месте?
   – В пятистах метрах от дома Но.
   – То есть там, где обнаружили труп?
   – Примерно… Я проводил его до половины пути…
   – А вы уверены, что он действительно пошел к дому Но?
   – Да… Когда мы прощались, он стиснул мне руки и чуть не со слезами сказал: "Все кончено, старина…"
   – Что кончено?
   – Между ним и Женевьевой. Так я понял. Он хотел сказать, что идет туда в последний раз…
   – Но все-таки пошел?
   – Ночь была морозная, лунная… Я еще видел его, когда он был уже метрах в ста от дома…
   – А кепка? Луи встал и, решительно взглянув на своих товарищей, сказал Мегрэ:
   – Пошли…
   – Ты ему доверяешь, Луи? – спросил его один из сидевших за столом. – Смотри, будь осторожен, сынок.
   Но Луи был в том возрасте, когда любят действовать решительно. Он посмотрел Мегрэ в глаза, словно говоря: "Если ты меня предашь, ты будешь последним мерзавцем".
   – Пошли… Это в двух шагах отсюда…
   – Давай чокнемся, сынок… И господин комиссар… Вы можете верить каждому слову этого парня. Он честный человек…
   – Ваше здоровье, господа. Мегрэ чокнулся со всеми: ничего другого ему не оставалось, как чокнуться.
   Стаканы из толстого стекла глухо звякнули. Мегрэ вышел вслед за Луи, забыв заплатить за вино, которое он заказал. Как раз в этот момент на противоположной стороне улицы Кадавр с портфелем, зажатым под мышкой, входил в гостиницу "Золотой лев". Что это, не померещилось ли Мегрэ? Ему показалось, что на лице его бывшего коллеги мелькнула сардоническая усмешка.
   – Идемте… Сюда… Луи провел Мегрэ по узким улочкам, которые, как предполагал комиссар, соединяли три-четыре главные улицы города. И вот на такой улочке, где тесно стояли неказистые домики с палисадниками, Луи толкнул какую-то калитку с колокольчиком и крикнул: