Жорж Сименон
«Мегрэ и порядочные люди»

Глава 1

   Ночью в квартире Мегрэ зазвонил телефон, но комиссар, стараясь ощупью найти аппарат, не ворчал, как обычно, когда его будили среди ночи, а с облегчением вздохнул.
   Хотя он плохо помнил прерванный сон, но ощущал, что сюжет был неприятный: Мегрэ пытался оправдаться перед каким-то важным чиновником, лица которого не видел, что он не виноват, что необходимо подождать еще несколько дней, потому что он не вошел в привычный ритм и все быстро разрешится. А главное, не нужно смотреть на него таким укоризненно-ироническим взглядом.
   — Алло!
   Пока он подносил трубку к уху, мадам Мегрэ приподнялась и включила лампу у изголовья.
   — Мегрэ? — послышалось в трубке.
   — Я слушаю.
   Голос показался ему знакомым.
   — Говорит Сент-Юбер.
   Сент-Юбер, комиссар полиции, был ровесником Мегрэ. Они познакомились, когда оба только начинали работать в полиции. Называли они друг друга по фамилии, но на «ты» не переходили. Сент-Юбер, высокий, рыжеволосый, слегка медлительный и степенный, старался ставить точки над «i».
   — Я вас разбудил?
   — Да.
   — Прошу прощения, но, вероятно, вам все равно с минуты на минуту позвонят с набережной Орфевр, чтобы ввести в курс дела. Я поставил в известность прокуратуру и уголовную полицию.
   Сидя на постели, Мегрэ протянул руку, чтобы взять с ночного столика трубку, которую оставил там, ложась спать, и искал глазами спички, а мадам Мегрэ встала и пошла за ними к камину. В открытое окно проникал теплый воздух светящегося редкими огоньками Парижа и слышно было, как вдали проезжают машины.
   За пять дней, прошедших после возвращения из отпуска, их впервые будили в такую пору, и Мегрэ почувствовал, как снова начинает понемногу входить в привычный для него ритм жизни.
   — Слушаю вас, — пробормотал комиссар, делая несколько затяжек, пока жена подносила ему зажженную спичку.
   — Я нахожусь в квартире Рене Жослена, улица Нотр-Дам-де-Шан, 37, напротив монастыря Сестер милосердия. Здесь совершено преступление. Подробностей еще не знаю, так как приехал двадцать минут назад… Вы меня слышите?
   — Да…
   Мадам Мегрэ пошла в кухню за кофе, и Мегрэ с благодарностью посмотрел на нее.
   — Кажется, это дело не из простых. Довольно деликатного свойства. Вот почему я решился позвонить вам… Я опасался, как бы сюда не прислали дежурного инспектора.
   По тому, как тщательно он подбирал слова, чувствовалось, что рядом с ним кто-то есть.
   — Я знал, что вы только из отпуска…
   — Да. Вернулся на прошлой неделе.
   Была среда. Точнее, четверг, потому что будильник на ночном столике у кровати мадам Мегрэ показывал десять минут третьего. Вечером супруги Мегрэ ходили в кино, даже не столько за тем, чтобы посмотреть фильм, кстати довольно посредственный, а скорее, чтобы не изменять своим привычкам.
   — Вы можете приехать?
   — Да. Уже одеваюсь.
   — Лично я буду вам крайне признателен. Я немного знаю Жосленов. Никогда бы не подумал, чтобы у таких людей могла произойти драма.
   Даже табак ассоциировался у Мегрэ с работой: запах недокуренной накануне трубки, которую зажигаешь среди ночи, когда тебя будят по срочному делу.
   Даже запах ночного кофе отличался от утреннего, ну, а запах бензина, который проникал через открытое окно…
   Уже неделю Мегрэ казалось, будто что-то произошло.
   Впервые он провел целых три недели в Мён-сюр-Луар, не имея ни малейшего контакта с уголовной полицией, впервые его ни разу не вызвали в Париж по срочному делу.
   Они обживали дом, ухаживали за садом. Мегрэ ловил рыбу, играл в белот с местными жителями, а теперь, после возвращения, никак не мог войти в привычную колею.
   Впрочем, Париж тоже. Уже не было ни дождей, ни недавней летней свежести. Огромные туристические автобусы возили по улицам иностранцев в пестрых рубашках, и хотя многие парижане уже вернулись из отпусков, были еще и такие, которые только сейчас собирались ехать отдыхать.
   Здание уголовной полиции, даже его собственный кабинет, казались Мегрэ какими-то нереальными, и он время от времени даже спрашивал себя, что он здесь делает, словно настоящая жизнь проходила там, на берегах Луары.
   Наверное, поэтому ему и приснился такой сон, подробности которого он тщетно пытался вспомнить. Мадам Мегрэ принесла из кухни чашечку горячего кофе и сразу поняла, что ее муж нисколько не раздосадован тем, что его так внезапно разбудили. Казалось, напротив, он был этому даже рад.
   — Где это?
   — На Монпарнасе… Улица Нотр-Дам-де-Шан.
   Он надел рубашку, брюки и уже зашнуровал ботинки, когда снова зазвонил телефон. На сей раз из уголовной полиции.
   — Патрон, это я, Торранс… Нам сейчас сообщили…
   — Что на улице Нотр-Дам-де-Шан убит человек…
   — Вы уже в курсе? Собираетесь туда ехать?
   — Кто сейчас в кабинете?
   — Дюпе. Он допрашивает какого-то субъекта, подозреваемого в краже бриллиантов. Есть еще Ваше… Погодите… Вот идет Лапуэнт.
   — Скажи Лапуэнту, чтобы ехал и ждал меня там.
   Жанвье был в отпуске. Вернувшийся вчера после отдыха Люка еще не приступал к работе.
   — Вызвать тебе такси? — спросила мадам Мегрэ.
   Шофер такси оказался знакомым, и это тоже было приятно комиссару.
   — Куда поедем, шеф?
   Он дал адрес и набил полную трубку. На улице Нотр-Дам-де-Шан стояла маленькая черная машина уголовной полиции, а возле нее Лапуэнт с сигаретой в зубах разговаривал с полицейским.
   — Четвертый этаж, направо, — сказал полицейский.
   Мегрэ и Лапуэнт вошли в идеально чистый, респектабельный с виду дом, какие бывают только в богатых кварталах. Через тюлевые занавески привратницкой пробивался свет, и, проходя мимо окошка, комиссару показалось, что он узнал инспектора VI округа, который разговаривал с консьержкой.
   Едва лифт успел остановиться, как открылась дверь и им навстречу вышел Сент-Юбер.
   — Прокуратура приедет не раньше чем через полчаса… Входите… Сейчас вы поймете, почему я решился вам позвонить.
   Они очутились в просторной прихожей, потом Сент-Юбер распахнул дверь, и они вошли в тихую гостиную, где никого не было, если не считать мужчины, который полулежал в кожаном кресле. Несмотря на довольно большой рост и полноту, он весь как бы вжался в кресло, голова свисала набок, глаза были открыты.
   — Я попросил семью выйти отсюда. Мадам Жослен находится на попечении домашнего врача, доктора Ларю, кстати, моего приятеля.
   — Она ранена?
   — Нет. Когда это случилось, ее не было дома. Сейчас я введу вас в курс дела.
   — Кто живет в квартире? Сколько человек?
   — Двое…
   — Но вы говорили о семье…
   — С тех пор как дочь вышла замуж, месье и мадам Жослен живут здесь вдвоем. Их зять — доктор Фабр, педиатр, ассистент профессора Барона в детской больнице.
   Лапуэнт записывал эти сведения.
   — Сегодня вечером мадам Жослен с дочерью ушли в театр Мадлен.
   — А мужья?
   — Какое-то время Рене Жослен находился дома один.
   — Он не любил театр?
   — Не знаю. Пожалуй, был домоседом.
   — Чем он занимался?
   — Последние два года — ничем. А раньше владел картонажной фабрикой на улице Сен-Готар. Там выпускают роскошные картонные коробки, например для духов… Но по состоянию здоровья ему пришлось уступить свое дело.
   — Сколько ему было лет?
   — Шестьдесят пять или шестьдесят шесть… Итак, вчера вечером он был дома один… Потом, точно не знаю в котором часу, пришел его зять, и они стали играть в шахматы…
   Действительно, на столике стояла шахматная доска с фигурами, расставленными в той позиции, когда игра была прервана.
   Сент-Юбер говорил вполголоса, и было слышно, как за неплотно закрытыми дверями кто-то ходит.
   — Когда мать с дочерью вернулись из театра…
   — В котором часу?
   — В четверть первого… Так вот, когда они вернулись, то нашли Рене Жослена в таком виде.
   — Сколько пуль?
   — Две… Обе в области сердца…
   — Соседи ничего не слышали?
   — Ближайшие соседи еще не вернулись из отпуска…
   — Вам сразу сообщили?
   — Нет. Сначала они вызвали своего домашнего врача, доктора Ларю, он живет в двух шагах от них, на улице Асса. На это ушло какое-то время, и только в десять минут второго мне позвонили из комиссариата.
   Я немедленно оделся и приехал сюда… Я смог задать всего несколько вопросов. Учитывая состояние мадам Жослен…
   — А зять?
   — Он пришел незадолго до вас.
   — Что он говорит?
   — Его с трудом разыскали. В конце концов нашли в больнице, куда он зашел проведать, если я не ошибаюсь, ребенка, больного энцефалитом…
   — Где он сейчас?
   — Там… — Сент-Юбер указал на одну из дверей, откуда доносился шепот. — Судя по тому немногому, что мне удалось узнать, речь не идет об ограблении, поскольку мы не обнаружили никаких следов взлома… У Жосленов нет врагов… Это порядочные люди, с ними не случалось никаких скандальных историй…
   В дверь постучали. Пришел Ламаль, судебный медик. Он пожал руки присутствующим, потом поставил на комод свой чемоданчик и открыл его.
   — Мне позвонили из прокуратуры, — сказал он. — Сейчас приедет заместитель прокурора.
   — Я хотел бы задать несколько вопросов дочери, — прошептал Мегрэ, внимательно оглядев комнату.
   Он понимал ощущение Сент-Юбера. Обстановка здесь была не просто элегантной и комфортабельной, все здесь дышало миром, семейным покоем. Они находились не в гостиной с показной роскошью, а скорее в комнате, где все было приспособлено для жизни. Каждый предмет имел свое назначение и свою историю.
   В огромном кресле из рыжеватой кожи, без сомнения, по вечерам любил сидеть перед телевизором Рене Жослен.
   На этом рояле долгие годы играла маленькая девочка, портрет которой висел на стене, а возле другого кресла, не такого глубокого, как у хозяина дома, стоял красивый рабочий столик в стиле Людовика XV.
   — Позвать ее?
   — Я предпочел бы поговорить с ней в другой комнате.
   Сент-Юбер постучал в какую-то дверь, на минуту исчез, а потом вернулся. Идя за ним, Мегрэ заглянул в спальню и увидел там на кровати женщину, над которой склонился врач.
   Другая женщина, помоложе, вышла к комиссару и спросила шепотом:
   — Вы не возражаете, если мы пройдем в мою бывшую комнату?
   Они вошли в комнату молодой девушки, с сувенирами, безделушками, фотографиями, словно она, уже будучи замужней женщиной и приходя в родительский дом, снова хотела вернуться в обстановку своей юности.
   — Ведь вы комиссар Мегрэ, не так ли?
   Он кивнул.
   — Пожалуйста, курите. Мой муж с утра до вечера не выпускает изо рта сигареты. Не курит он разве что у постели своих пациентов…
   Она была в нарядном платье, а перед театром побывала в парикмахерской. Она нервно теребила в руке носовой платок.
   — Вы не хотите присесть?
   — Нет. И вы тоже?
   Она не могла оставаться на одном месте, ходила по комнате, не зная, на чем остановить взгляд.
   — Вы представляете, что это значит для нас? В газетах, по радио каждый день говорят о преступлениях, но трудно представить, что такое может случиться в твоей семье… Бедный папа!
   — Вы были очень близки с отцом?
   — Это был человек редкой доброты… Я значила для него все на свете… Единственная дочь. Месье Мегрэ, вы непременно должны разобраться в том, что произошло, и объяснить нам… У меня не выходит из головы, что это чудовищная ошибка…
   — Вы думаете, убийца мог, например, ошибиться этажом?
   Она посмотрела на него как человек, которому бросают якорь спасения, но тут же покачала головой:
   — Это невозможно… Замок не сломан… Отец сам открыл дверь…
   — Лапуэнт, можешь войти! — позвал Мегрэ.
   Он представил его, и тот покраснел от неловкости, очутившись в девичьей комнате.
   — Позвольте задать вам несколько вопросов. Кому именно, вам или матери, пришла в голову мысль этим вечером пойти в театр?
   — Не помню. Кажется, маме. Она всегда настаивает на том, чтобы я куда-то выходила. У меня двое детей.
   Старшему три года, младшему — десять месяцев. Муж мой либо принимает в своем кабинете, тогда я его совсем не вижу, либо находится в больнице или у своих больных. Он весь в работе. И вот, время от времени, два-три раза в месяц мама звонит мне и предлагает нам куда-нибудь вместе пойти. Сегодня шел спектакль, который я давно хотела посмотреть…
   — Ваш муж был занят?
   — По крайней мере до половины десятого. А это слишком поздно. Кроме того, он не любит театр.
   — В котором часу вы пришли сюда?
   — К половине девятого.
   — Где вы живете?
   — На бульваре Брюн, возле университетского городка.
   — Вы приехали на такси?
   — Нет. Меня подвез муж на машине. У него было окно между двумя визитами.
   — Он поднялся с вами наверх?
   — Нет. Он высадил меня около дома и уехал.
   — А позже он должен был вернуться сюда?
   — Обычно, когда мы с мамой уходили, Поль, так зовут моего мужа, закончив свои дела, заезжал сюда.
   Они с отцом играли в шахматы или смотрели телевизор.
   — Так было и вчера?
   — Он говорит, что так. Приехал Поль вскоре после половины десятого. Они начали партию, потом мужа вызвали по телефону к больному.
   — В котором часу?
   — Он не успел мне сказать… Он уехал, а когда мы с мамой вернулись, то застали…
   — А где был в это время ваш муж?
   — Я сразу же позвонила домой, и Жермена, наша няня, сказала, что он еще не вернулся.
   — Вам не пришло в голову позвонить в полицию?
   — Не знаю… Мы с мамой были так потрясены…
   Мы ничего не понимали… Необходимо было с кем-то посоветоваться, и я решила позвать доктора Ларю…
   Это наш друг и в то же время — папин домашний врач…
   — Вас не удивило отсутствие мужа?
   — Сначала я подумала, что его задержали какие-то срочные дела… Потом, когда пришел доктор Ларю, я позвонила в больницу. Он оказался там.
   — Как он отреагировал?
   — Сказал, что немедленно приедет. Доктор Ларю уже вызвал полицию. Я не уверена, что рассказываю вам все по порядку… Я в это время находилась возле мамы. Она абсолютно не сознавала, что происходит…
   — Сколько ей лет?
   — Пятьдесят один. Она намного моложе папы. Он поздно женился, в тридцать пять лет…
   — Позовите, пожалуйста, вашего мужа.
   Через открытую дверь Мегрэ услышал голоса в гостиной, голос заместителя прокурора Мерсье и молодого следователя, Энтьена Госсара, которого, как и всех остальных, подняли с постели. Не замедлили явиться и сотрудники из отдела судебной экспертизы.
   — Вы хотели меня видеть?
   Доктор Фабр оказался худым, нервным молодым человеком. Жена вернулась вместе с ним и робко спросила:
   — Мне можно остаться?
   Мегрэ кивнул.
   — Мне сказали, доктор, что вы приехали сюда около половины десятого?
   — Чуть позже, не намного…
   — Ваш рабочий день уже закончился?
   — Я так полагал, но с моей профессией нельзя никогда ни в чем быть уверенным.
   — Вероятно, уходя из дому, вы оставляете служанке адрес, по которому вас можно найти?
   — Жермена знала, что я буду здесь.
   — Это служанка?
   — Да, но когда жены нет дома, она сидит с детьми.
   — Что делал ваш тесть?
   — Как обычно, смотрел телевизор. Ничего интересного не показывали, и он предложил мне сыграть партию в шахматы. Мы сели. Примерно в четверть одиннадцатого зазвонил телефон…
   — Спрашивали вас?
   — Да. Звонила Жермена и сказала, что меня срочно вызывают на улицу Жюли, дом 28… Это в нашем квартале. Жермена не расслышала фамилию, не то Лесаж, не то Леша, а может быть, Лаша… Ей показалось, что человек, который звонил, был очень взволнован…
   — Вы тут же поехали?
   — Да, сказал тестю, что вернусь, если этот визит не займет много времени, а в противном случае сразу же поеду домой. Я собирался так поступить. Поскольку я работаю в больнице, то всегда встаю очень рано.
   — Сколько вы пробыли у больного?
   — В том-то и дело, что никакого больного там не оказалось. Я спросил у консьержки, но она удивленно на меня посмотрела и сказала, что во всем доме нет человека с фамилией, похожей на Лесаж или Леша, и что больных детей тоже нет.
   — Что вы сделали?
   — Попросил разрешения позвонить домой и переспросил Жермену. Она сказала, что речь шла о доме 28… На всякий случай я зашел еще в дома 18 и 38, но безуспешно… Поскольку я все равно ушел от тестя, то решил заглянуть к себе в больницу, проведать ребенка, который меня беспокоил…
   — Который это был час?
   — Не знаю… Около получаса я посидел у его постели… Затем вместе с одной из медсестер обошел палаты… Наконец меня позвали к телефону… Звонила жена…
   — Вы последний видели месье Жослена. Вы не заметили, он не был взволнован?
   — Нет, не был. Он проводил меня до двери и сказал, что один закончит партию. Я слышал, как он закрыл дверь на цепочку.
   — Вы уверены?
   — Я отчетливо слышал звук закрываемой цепочки.
   Могу поклясться…
   — Значит, он должен был встать, чтобы открыть дверь убийце… Скажите, мадам, когда вы с матерью вернулись, дверь не была закрыта на цепочку?
   — Мы бы тогда не попали в квартиру.
   Доктор курил мелкими затяжками, прикуривая одну сигарету от другой, с беспокойством поглядывая то на ковер, то на комиссара. Он был похож на человека, который безуспешно пытается разрешить какую-то проблему, а его жена казалась не менее взволнованной, чем он.
   — Простите меня, но завтра придется подробнее вернуться к этим вопросам…
   — Понимаю.
   — Сейчас мне еще нужно поговорить с сотрудниками прокуратуры.
   — Тело увезут?
   — Это необходимо.
   Слово «вскрытие» произнесено не было, но чувствовалось, что молодая женщина об этом думает.
   — Возвращайтесь к мадам Жослен. Я тоже скоро к ней зайду, но постараюсь пробыть у нее как можно меньше.
   В гостиной Мегрэ машинально пожимал руки коллегам из отдела экспертизы, которые устанавливали там свои приборы.
   Озабоченный следователь спросил:
   — Что вы об этом думаете, Мегрэ?
   — Ничего.
   — Вас не удивляет, что именно в этот вечер зятя вызвали к несуществующему больному? Они с тестем ладили?
   — Не знаю.
   Комиссар боялся подобных вопросов. Ведь он только начинал знакомиться с жизнью этой семьи. В комнату вошел инспектор, которого Мегрэ видел через окошко привратницкой, и с блокнотом в руке сразу же направился к Мегрэ и Сент-Юберу.
   — Консьержка отвечает на все вопросы весьма уверенно, — сказал он. — Я ее допрашивал около часа.
   Она женщина молодая, неглупая. Муж у нее — полицейский. Сегодня он на дежурстве.
   — Что она говорит?
   — Она открыла дверь доктору Фабру в девять тридцать пять вечера. Она в этом абсолютно уверена, потому что как раз собиралась спать и заводила будильник. Она всегда ложится рано, так как ее трехмесячный ребенок ночью просыпается для первого кормления. Только она уснула, как в четверть одиннадцатого раздался звонок, и она ясно расслышала голос доктора Фабра, который, проходя мимо привратницкой, назвал свое имя.
   — Сколько человек входило и выходило после этого?
   — Постройте… Она попыталась заснуть, как снова позвонили. На сей раз у входной двери. Вошедший назвал свое имя: Ареско. Это южноамериканская семья, которая живет на втором этаже. Почти тотчас же проснулся ребенок. Мать не смогла его убаюкать, и ей пришлось встать и подогреть ему сладкую воду. До возвращения мадам Жослен и ее дочери никто больше не входил и не выходил.
   Слушавшие его чиновники смотрели друг на друга с серьезным видом.
   — Иначе говоря, — произнес следователь, — доктор Фабр покинул дом последним?
   — Мадам Боше — это фамилия консьержки — настаивает на своих словах. Если бы она спала, то не стала бы утверждать так категорично. Но из-за ребенка она все время была на ногах…
   — Она еще не ложилась, когда дамы вернулись. Выходит, ребенок не спал в течение двух часов?
   — Похоже что так. Она даже стала беспокоиться и пожалела, что пропустила доктора Фабра, с которым можно было бы посоветоваться.
   Присутствующие чиновники вопросительно поглядывали на Мегрэ, а тот стоял с недовольным видом.
   — Нашел гильзы? — спросил он, повернувшись к одному из специалистов из отдела судебной экспертизы.
   — Две… 6,35… Можно унести тело?
   Мужчины в белых халатах ждали с носилками. В ту минуту, когда Рене Жослена, закрытого простыней, уносили из квартиры, в комнату неслышно вошла дочь. Она встретилась взглядом с комиссаром.
   — Почему вы здесь?
   Она ответила не сразу, проводила глазами санитаров, уносивших тело отца, и только, когда дверь снова закрылась, прошептала словно в забытьи:
   — Мне пришла в голову одна мысль… Постойте…
   Она подошла к стоявшему в простенке между окнами старинному комоду и выдвинула верхний ящик.
   — Что вы ищете?
   Ее губы дрожали, и она в упор посмотрела на Мегрэ:
   — Пистолет…
   — В этом ящике лежал пистолет?
   — Многие годы… Когда я была маленькая, ящик запирали на ключ…
   — Какой системы был пистолет?
   — Плоский, голубоватый, бельгийской марки…
   — Браунинг 6,35?
   — Кажется… Я не совсем уверена… На нем выгравировано слово «Эрсталь» и какие-то цифры…
   Стоявшие в комнате снова переглянулись, поскольку описание соответствовало пистолету калибра 6,35.
   — Когда вы видели его в последний раз?
   — Довольно давно… Несколько недель назад… Может быть, даже несколько месяцев… Кажется, как-то вечером, когда мы играли в карты… Карты лежали в том же ящике… Они и сейчас здесь… В этом доме у каждой вещи есть свое место.
   — Но пистолета на месте больше нет?
   — Нет.
   — Выходит, тот, кто им воспользовался, знал, где его искать…
   — Может быть, мой отец, чтобы обороняться…
   В ее глазах был страх.
   — У ваших родителей есть прислуга?
   — Была служанка, но полгода назад она вышла замуж. После нее они нанимали еще двух других, но они не подошли, и мама решила взять приходящую, мадам Маню, которая работает у них с семи утра до восьми вечера.
   Все это выглядело обычно, вполне естественно, не считая того, что безобидный человек, который недавно вышел на пенсию, был убит в своем кресле.
   Что-то в этой драме настораживало, казалось нелогичным.
   — Как чувствует себя мадам Жослен?
   — Доктор Ларю заставил ее лечь в постель. Она не произнесла ни слова и смотрит немигающим взглядом, словно в беспамятстве. Она даже не заплакала. Похоже, у нее провал в памяти. Доктор просит у вас разрешения дать ей снотворное… Он считает, что ей лучше заснуть… Вы разрешите?
   — Разумеется.
   Разве Мегрэ узнает правду, даже если задаст несколько вопросов мадам Жослен?
   — Я не возражаю, — добавил он.
   Сотрудники отдела судебной экспертизы все еще работали с присущей им методичностью и хладнокровием. Заместитель прокурора попрощался и спросил:
   — Вы идете, Госсар? Вы на машине?
   — Нет. Я приехал на такси.
   — Если хотите, я вас подвезу.
   Сент-Юбер тоже собрался уходить, не преминув шепнуть Мегрэ:
   — Я правильно сделал, что вызвал вас?
   Мегрэ кивнул и уселся в кресло.
   — Открой окно! — сказал он Лапуэнту.
   В комнате было душно, и комиссара внезапно поразило, что, несмотря на летнюю жару, Жослен просидел весь вечер в комнате с закрытыми окнами.
   — Позови зятя…
   — Сейчас, шеф…
   Доктор сразу же вошел. Он выглядел усталым.
   — Скажите мне, доктор, когда вы уходили от тестя, окна в комнате были открыты или закрыты?
   Он подумал, посмотрел на оба окна с опущенными шторами:
   — Постойте… Не могу сказать… Попытаюсь вспомнить… Я сидел здесь… Мне кажется, я видел огни…
   Да… Могу почти поклясться, что левое окно было открыто… Я отчетливо слышал шум улицы…
   — Перед уходом вы не закрывали окно?
   — С какой стати?
   — Не знаю.
   — Нет. Мне и в голову не пришло… Не забудьте, я ведь не у себя дома…
   — Вы часто здесь бывали?
   — Примерно раз в неделю… Вероника заходила к родителям чаще… Скажите, можно мне… Моя жена останется здесь на ночь, а я бы предпочел вернуться домой… Мы никогда не оставляем детей с няней на всю ночь… К тому же к семи утра я должен быть в больнице…
   — А что вам мешает уйти?
   Доктор был удивлен таким ответом. Вероятно, он уже считал, что находится под подозрением.
   — Благодарю вас…
   Было слышно, как доктор что-то сказал жене в соседней комнате, потом без шапки, с чемоданчиком в руке прошел через гостиную и смущенно попрощался.

Глава 2

   Когда трое мужчин ушли, в квартире остались лишь мадам Жослен и ее дочь. Младенец консьержки после бессонной ночи, должно быть, уснул, так как в привратницкой было темно, и Мегрэ даже минуту колебался, нажимать ли на кнопку звонка.
   — Что вы скажете, доктор, может быть, пойдем и выпьем по стаканчику?
   Лапуэнт было открыл дверцу черной машины, но застыл в ожидании ответа. Доктор Ларю посмотрел на часы, словно от этого зависело его решение.
   — Охотно выпью чашечку кофе, — произнес он значительно, чуть вкрадчивым голосом, каким, вероятно, разговаривал со своими больными. — Думаю, бар на перекрестке Монпарнас еще открыт.
   Рассвет еще не наступил. Улицы были почти безлюдны. Мегрэ поднял голову и увидел, что на четвертом этаже в окнах гостиной, одно из которых осталось открытым, погас свет.
   Наверное, Вероника Фабр разденется и ляжет спать в своей бывшей комнате, а может быть, останется сидеть у постели матери, уснувшей после укола. О чем она думает в этих вдруг опустевших комнатах, где только что побывало столько чужих людей?