Страница:
Жорж Сименон
«Мегрэ и порядочные люди»
Глава 1
Ночью в квартире Мегрэ зазвонил телефон, но комиссар, стараясь ощупью найти аппарат, не ворчал, как обычно, когда его будили среди ночи, а с облегчением вздохнул.
Хотя он плохо помнил прерванный сон, но ощущал, что сюжет был неприятный: Мегрэ пытался оправдаться перед каким-то важным чиновником, лица которого не видел, что он не виноват, что необходимо подождать еще несколько дней, потому что он не вошел в привычный ритм и все быстро разрешится. А главное, не нужно смотреть на него таким укоризненно-ироническим взглядом.
— Алло!
Пока он подносил трубку к уху, мадам Мегрэ приподнялась и включила лампу у изголовья.
— Мегрэ? — послышалось в трубке.
— Я слушаю.
Голос показался ему знакомым.
— Говорит Сент-Юбер.
Сент-Юбер, комиссар полиции, был ровесником Мегрэ. Они познакомились, когда оба только начинали работать в полиции. Называли они друг друга по фамилии, но на «ты» не переходили. Сент-Юбер, высокий, рыжеволосый, слегка медлительный и степенный, старался ставить точки над «i».
— Я вас разбудил?
— Да.
— Прошу прощения, но, вероятно, вам все равно с минуты на минуту позвонят с набережной Орфевр, чтобы ввести в курс дела. Я поставил в известность прокуратуру и уголовную полицию.
Сидя на постели, Мегрэ протянул руку, чтобы взять с ночного столика трубку, которую оставил там, ложась спать, и искал глазами спички, а мадам Мегрэ встала и пошла за ними к камину. В открытое окно проникал теплый воздух светящегося редкими огоньками Парижа и слышно было, как вдали проезжают машины.
За пять дней, прошедших после возвращения из отпуска, их впервые будили в такую пору, и Мегрэ почувствовал, как снова начинает понемногу входить в привычный для него ритм жизни.
— Слушаю вас, — пробормотал комиссар, делая несколько затяжек, пока жена подносила ему зажженную спичку.
— Я нахожусь в квартире Рене Жослена, улица Нотр-Дам-де-Шан, 37, напротив монастыря Сестер милосердия. Здесь совершено преступление. Подробностей еще не знаю, так как приехал двадцать минут назад… Вы меня слышите?
— Да…
Мадам Мегрэ пошла в кухню за кофе, и Мегрэ с благодарностью посмотрел на нее.
— Кажется, это дело не из простых. Довольно деликатного свойства. Вот почему я решился позвонить вам… Я опасался, как бы сюда не прислали дежурного инспектора.
По тому, как тщательно он подбирал слова, чувствовалось, что рядом с ним кто-то есть.
— Я знал, что вы только из отпуска…
— Да. Вернулся на прошлой неделе.
Была среда. Точнее, четверг, потому что будильник на ночном столике у кровати мадам Мегрэ показывал десять минут третьего. Вечером супруги Мегрэ ходили в кино, даже не столько за тем, чтобы посмотреть фильм, кстати довольно посредственный, а скорее, чтобы не изменять своим привычкам.
— Вы можете приехать?
— Да. Уже одеваюсь.
— Лично я буду вам крайне признателен. Я немного знаю Жосленов. Никогда бы не подумал, чтобы у таких людей могла произойти драма.
Даже табак ассоциировался у Мегрэ с работой: запах недокуренной накануне трубки, которую зажигаешь среди ночи, когда тебя будят по срочному делу.
Даже запах ночного кофе отличался от утреннего, ну, а запах бензина, который проникал через открытое окно…
Уже неделю Мегрэ казалось, будто что-то произошло.
Впервые он провел целых три недели в Мён-сюр-Луар, не имея ни малейшего контакта с уголовной полицией, впервые его ни разу не вызвали в Париж по срочному делу.
Они обживали дом, ухаживали за садом. Мегрэ ловил рыбу, играл в белот с местными жителями, а теперь, после возвращения, никак не мог войти в привычную колею.
Впрочем, Париж тоже. Уже не было ни дождей, ни недавней летней свежести. Огромные туристические автобусы возили по улицам иностранцев в пестрых рубашках, и хотя многие парижане уже вернулись из отпусков, были еще и такие, которые только сейчас собирались ехать отдыхать.
Здание уголовной полиции, даже его собственный кабинет, казались Мегрэ какими-то нереальными, и он время от времени даже спрашивал себя, что он здесь делает, словно настоящая жизнь проходила там, на берегах Луары.
Наверное, поэтому ему и приснился такой сон, подробности которого он тщетно пытался вспомнить. Мадам Мегрэ принесла из кухни чашечку горячего кофе и сразу поняла, что ее муж нисколько не раздосадован тем, что его так внезапно разбудили. Казалось, напротив, он был этому даже рад.
— Где это?
— На Монпарнасе… Улица Нотр-Дам-де-Шан.
Он надел рубашку, брюки и уже зашнуровал ботинки, когда снова зазвонил телефон. На сей раз из уголовной полиции.
— Патрон, это я, Торранс… Нам сейчас сообщили…
— Что на улице Нотр-Дам-де-Шан убит человек…
— Вы уже в курсе? Собираетесь туда ехать?
— Кто сейчас в кабинете?
— Дюпе. Он допрашивает какого-то субъекта, подозреваемого в краже бриллиантов. Есть еще Ваше… Погодите… Вот идет Лапуэнт.
— Скажи Лапуэнту, чтобы ехал и ждал меня там.
Жанвье был в отпуске. Вернувшийся вчера после отдыха Люка еще не приступал к работе.
— Вызвать тебе такси? — спросила мадам Мегрэ.
Шофер такси оказался знакомым, и это тоже было приятно комиссару.
— Куда поедем, шеф?
Он дал адрес и набил полную трубку. На улице Нотр-Дам-де-Шан стояла маленькая черная машина уголовной полиции, а возле нее Лапуэнт с сигаретой в зубах разговаривал с полицейским.
— Четвертый этаж, направо, — сказал полицейский.
Мегрэ и Лапуэнт вошли в идеально чистый, респектабельный с виду дом, какие бывают только в богатых кварталах. Через тюлевые занавески привратницкой пробивался свет, и, проходя мимо окошка, комиссару показалось, что он узнал инспектора VI округа, который разговаривал с консьержкой.
Едва лифт успел остановиться, как открылась дверь и им навстречу вышел Сент-Юбер.
— Прокуратура приедет не раньше чем через полчаса… Входите… Сейчас вы поймете, почему я решился вам позвонить.
Они очутились в просторной прихожей, потом Сент-Юбер распахнул дверь, и они вошли в тихую гостиную, где никого не было, если не считать мужчины, который полулежал в кожаном кресле. Несмотря на довольно большой рост и полноту, он весь как бы вжался в кресло, голова свисала набок, глаза были открыты.
— Я попросил семью выйти отсюда. Мадам Жослен находится на попечении домашнего врача, доктора Ларю, кстати, моего приятеля.
— Она ранена?
— Нет. Когда это случилось, ее не было дома. Сейчас я введу вас в курс дела.
— Кто живет в квартире? Сколько человек?
— Двое…
— Но вы говорили о семье…
— С тех пор как дочь вышла замуж, месье и мадам Жослен живут здесь вдвоем. Их зять — доктор Фабр, педиатр, ассистент профессора Барона в детской больнице.
Лапуэнт записывал эти сведения.
— Сегодня вечером мадам Жослен с дочерью ушли в театр Мадлен.
— А мужья?
— Какое-то время Рене Жослен находился дома один.
— Он не любил театр?
— Не знаю. Пожалуй, был домоседом.
— Чем он занимался?
— Последние два года — ничем. А раньше владел картонажной фабрикой на улице Сен-Готар. Там выпускают роскошные картонные коробки, например для духов… Но по состоянию здоровья ему пришлось уступить свое дело.
— Сколько ему было лет?
— Шестьдесят пять или шестьдесят шесть… Итак, вчера вечером он был дома один… Потом, точно не знаю в котором часу, пришел его зять, и они стали играть в шахматы…
Действительно, на столике стояла шахматная доска с фигурами, расставленными в той позиции, когда игра была прервана.
Сент-Юбер говорил вполголоса, и было слышно, как за неплотно закрытыми дверями кто-то ходит.
— Когда мать с дочерью вернулись из театра…
— В котором часу?
— В четверть первого… Так вот, когда они вернулись, то нашли Рене Жослена в таком виде.
— Сколько пуль?
— Две… Обе в области сердца…
— Соседи ничего не слышали?
— Ближайшие соседи еще не вернулись из отпуска…
— Вам сразу сообщили?
— Нет. Сначала они вызвали своего домашнего врача, доктора Ларю, он живет в двух шагах от них, на улице Асса. На это ушло какое-то время, и только в десять минут второго мне позвонили из комиссариата.
Я немедленно оделся и приехал сюда… Я смог задать всего несколько вопросов. Учитывая состояние мадам Жослен…
— А зять?
— Он пришел незадолго до вас.
— Что он говорит?
— Его с трудом разыскали. В конце концов нашли в больнице, куда он зашел проведать, если я не ошибаюсь, ребенка, больного энцефалитом…
— Где он сейчас?
— Там… — Сент-Юбер указал на одну из дверей, откуда доносился шепот. — Судя по тому немногому, что мне удалось узнать, речь не идет об ограблении, поскольку мы не обнаружили никаких следов взлома… У Жосленов нет врагов… Это порядочные люди, с ними не случалось никаких скандальных историй…
В дверь постучали. Пришел Ламаль, судебный медик. Он пожал руки присутствующим, потом поставил на комод свой чемоданчик и открыл его.
— Мне позвонили из прокуратуры, — сказал он. — Сейчас приедет заместитель прокурора.
— Я хотел бы задать несколько вопросов дочери, — прошептал Мегрэ, внимательно оглядев комнату.
Он понимал ощущение Сент-Юбера. Обстановка здесь была не просто элегантной и комфортабельной, все здесь дышало миром, семейным покоем. Они находились не в гостиной с показной роскошью, а скорее в комнате, где все было приспособлено для жизни. Каждый предмет имел свое назначение и свою историю.
В огромном кресле из рыжеватой кожи, без сомнения, по вечерам любил сидеть перед телевизором Рене Жослен.
На этом рояле долгие годы играла маленькая девочка, портрет которой висел на стене, а возле другого кресла, не такого глубокого, как у хозяина дома, стоял красивый рабочий столик в стиле Людовика XV.
— Позвать ее?
— Я предпочел бы поговорить с ней в другой комнате.
Сент-Юбер постучал в какую-то дверь, на минуту исчез, а потом вернулся. Идя за ним, Мегрэ заглянул в спальню и увидел там на кровати женщину, над которой склонился врач.
Другая женщина, помоложе, вышла к комиссару и спросила шепотом:
— Вы не возражаете, если мы пройдем в мою бывшую комнату?
Они вошли в комнату молодой девушки, с сувенирами, безделушками, фотографиями, словно она, уже будучи замужней женщиной и приходя в родительский дом, снова хотела вернуться в обстановку своей юности.
— Ведь вы комиссар Мегрэ, не так ли?
Он кивнул.
— Пожалуйста, курите. Мой муж с утра до вечера не выпускает изо рта сигареты. Не курит он разве что у постели своих пациентов…
Она была в нарядном платье, а перед театром побывала в парикмахерской. Она нервно теребила в руке носовой платок.
— Вы не хотите присесть?
— Нет. И вы тоже?
Она не могла оставаться на одном месте, ходила по комнате, не зная, на чем остановить взгляд.
— Вы представляете, что это значит для нас? В газетах, по радио каждый день говорят о преступлениях, но трудно представить, что такое может случиться в твоей семье… Бедный папа!
— Вы были очень близки с отцом?
— Это был человек редкой доброты… Я значила для него все на свете… Единственная дочь. Месье Мегрэ, вы непременно должны разобраться в том, что произошло, и объяснить нам… У меня не выходит из головы, что это чудовищная ошибка…
— Вы думаете, убийца мог, например, ошибиться этажом?
Она посмотрела на него как человек, которому бросают якорь спасения, но тут же покачала головой:
— Это невозможно… Замок не сломан… Отец сам открыл дверь…
— Лапуэнт, можешь войти! — позвал Мегрэ.
Он представил его, и тот покраснел от неловкости, очутившись в девичьей комнате.
— Позвольте задать вам несколько вопросов. Кому именно, вам или матери, пришла в голову мысль этим вечером пойти в театр?
— Не помню. Кажется, маме. Она всегда настаивает на том, чтобы я куда-то выходила. У меня двое детей.
Старшему три года, младшему — десять месяцев. Муж мой либо принимает в своем кабинете, тогда я его совсем не вижу, либо находится в больнице или у своих больных. Он весь в работе. И вот, время от времени, два-три раза в месяц мама звонит мне и предлагает нам куда-нибудь вместе пойти. Сегодня шел спектакль, который я давно хотела посмотреть…
— Ваш муж был занят?
— По крайней мере до половины десятого. А это слишком поздно. Кроме того, он не любит театр.
— В котором часу вы пришли сюда?
— К половине девятого.
— Где вы живете?
— На бульваре Брюн, возле университетского городка.
— Вы приехали на такси?
— Нет. Меня подвез муж на машине. У него было окно между двумя визитами.
— Он поднялся с вами наверх?
— Нет. Он высадил меня около дома и уехал.
— А позже он должен был вернуться сюда?
— Обычно, когда мы с мамой уходили, Поль, так зовут моего мужа, закончив свои дела, заезжал сюда.
Они с отцом играли в шахматы или смотрели телевизор.
— Так было и вчера?
— Он говорит, что так. Приехал Поль вскоре после половины десятого. Они начали партию, потом мужа вызвали по телефону к больному.
— В котором часу?
— Он не успел мне сказать… Он уехал, а когда мы с мамой вернулись, то застали…
— А где был в это время ваш муж?
— Я сразу же позвонила домой, и Жермена, наша няня, сказала, что он еще не вернулся.
— Вам не пришло в голову позвонить в полицию?
— Не знаю… Мы с мамой были так потрясены…
Мы ничего не понимали… Необходимо было с кем-то посоветоваться, и я решила позвать доктора Ларю…
Это наш друг и в то же время — папин домашний врач…
— Вас не удивило отсутствие мужа?
— Сначала я подумала, что его задержали какие-то срочные дела… Потом, когда пришел доктор Ларю, я позвонила в больницу. Он оказался там.
— Как он отреагировал?
— Сказал, что немедленно приедет. Доктор Ларю уже вызвал полицию. Я не уверена, что рассказываю вам все по порядку… Я в это время находилась возле мамы. Она абсолютно не сознавала, что происходит…
— Сколько ей лет?
— Пятьдесят один. Она намного моложе папы. Он поздно женился, в тридцать пять лет…
— Позовите, пожалуйста, вашего мужа.
Через открытую дверь Мегрэ услышал голоса в гостиной, голос заместителя прокурора Мерсье и молодого следователя, Энтьена Госсара, которого, как и всех остальных, подняли с постели. Не замедлили явиться и сотрудники из отдела судебной экспертизы.
— Вы хотели меня видеть?
Доктор Фабр оказался худым, нервным молодым человеком. Жена вернулась вместе с ним и робко спросила:
— Мне можно остаться?
Мегрэ кивнул.
— Мне сказали, доктор, что вы приехали сюда около половины десятого?
— Чуть позже, не намного…
— Ваш рабочий день уже закончился?
— Я так полагал, но с моей профессией нельзя никогда ни в чем быть уверенным.
— Вероятно, уходя из дому, вы оставляете служанке адрес, по которому вас можно найти?
— Жермена знала, что я буду здесь.
— Это служанка?
— Да, но когда жены нет дома, она сидит с детьми.
— Что делал ваш тесть?
— Как обычно, смотрел телевизор. Ничего интересного не показывали, и он предложил мне сыграть партию в шахматы. Мы сели. Примерно в четверть одиннадцатого зазвонил телефон…
— Спрашивали вас?
— Да. Звонила Жермена и сказала, что меня срочно вызывают на улицу Жюли, дом 28… Это в нашем квартале. Жермена не расслышала фамилию, не то Лесаж, не то Леша, а может быть, Лаша… Ей показалось, что человек, который звонил, был очень взволнован…
— Вы тут же поехали?
— Да, сказал тестю, что вернусь, если этот визит не займет много времени, а в противном случае сразу же поеду домой. Я собирался так поступить. Поскольку я работаю в больнице, то всегда встаю очень рано.
— Сколько вы пробыли у больного?
— В том-то и дело, что никакого больного там не оказалось. Я спросил у консьержки, но она удивленно на меня посмотрела и сказала, что во всем доме нет человека с фамилией, похожей на Лесаж или Леша, и что больных детей тоже нет.
— Что вы сделали?
— Попросил разрешения позвонить домой и переспросил Жермену. Она сказала, что речь шла о доме 28… На всякий случай я зашел еще в дома 18 и 38, но безуспешно… Поскольку я все равно ушел от тестя, то решил заглянуть к себе в больницу, проведать ребенка, который меня беспокоил…
— Который это был час?
— Не знаю… Около получаса я посидел у его постели… Затем вместе с одной из медсестер обошел палаты… Наконец меня позвали к телефону… Звонила жена…
— Вы последний видели месье Жослена. Вы не заметили, он не был взволнован?
— Нет, не был. Он проводил меня до двери и сказал, что один закончит партию. Я слышал, как он закрыл дверь на цепочку.
— Вы уверены?
— Я отчетливо слышал звук закрываемой цепочки.
Могу поклясться…
— Значит, он должен был встать, чтобы открыть дверь убийце… Скажите, мадам, когда вы с матерью вернулись, дверь не была закрыта на цепочку?
— Мы бы тогда не попали в квартиру.
Доктор курил мелкими затяжками, прикуривая одну сигарету от другой, с беспокойством поглядывая то на ковер, то на комиссара. Он был похож на человека, который безуспешно пытается разрешить какую-то проблему, а его жена казалась не менее взволнованной, чем он.
— Простите меня, но завтра придется подробнее вернуться к этим вопросам…
— Понимаю.
— Сейчас мне еще нужно поговорить с сотрудниками прокуратуры.
— Тело увезут?
— Это необходимо.
Слово «вскрытие» произнесено не было, но чувствовалось, что молодая женщина об этом думает.
— Возвращайтесь к мадам Жослен. Я тоже скоро к ней зайду, но постараюсь пробыть у нее как можно меньше.
В гостиной Мегрэ машинально пожимал руки коллегам из отдела экспертизы, которые устанавливали там свои приборы.
Озабоченный следователь спросил:
— Что вы об этом думаете, Мегрэ?
— Ничего.
— Вас не удивляет, что именно в этот вечер зятя вызвали к несуществующему больному? Они с тестем ладили?
— Не знаю.
Комиссар боялся подобных вопросов. Ведь он только начинал знакомиться с жизнью этой семьи. В комнату вошел инспектор, которого Мегрэ видел через окошко привратницкой, и с блокнотом в руке сразу же направился к Мегрэ и Сент-Юберу.
— Консьержка отвечает на все вопросы весьма уверенно, — сказал он. — Я ее допрашивал около часа.
Она женщина молодая, неглупая. Муж у нее — полицейский. Сегодня он на дежурстве.
— Что она говорит?
— Она открыла дверь доктору Фабру в девять тридцать пять вечера. Она в этом абсолютно уверена, потому что как раз собиралась спать и заводила будильник. Она всегда ложится рано, так как ее трехмесячный ребенок ночью просыпается для первого кормления. Только она уснула, как в четверть одиннадцатого раздался звонок, и она ясно расслышала голос доктора Фабра, который, проходя мимо привратницкой, назвал свое имя.
— Сколько человек входило и выходило после этого?
— Постройте… Она попыталась заснуть, как снова позвонили. На сей раз у входной двери. Вошедший назвал свое имя: Ареско. Это южноамериканская семья, которая живет на втором этаже. Почти тотчас же проснулся ребенок. Мать не смогла его убаюкать, и ей пришлось встать и подогреть ему сладкую воду. До возвращения мадам Жослен и ее дочери никто больше не входил и не выходил.
Слушавшие его чиновники смотрели друг на друга с серьезным видом.
— Иначе говоря, — произнес следователь, — доктор Фабр покинул дом последним?
— Мадам Боше — это фамилия консьержки — настаивает на своих словах. Если бы она спала, то не стала бы утверждать так категорично. Но из-за ребенка она все время была на ногах…
— Она еще не ложилась, когда дамы вернулись. Выходит, ребенок не спал в течение двух часов?
— Похоже что так. Она даже стала беспокоиться и пожалела, что пропустила доктора Фабра, с которым можно было бы посоветоваться.
Присутствующие чиновники вопросительно поглядывали на Мегрэ, а тот стоял с недовольным видом.
— Нашел гильзы? — спросил он, повернувшись к одному из специалистов из отдела судебной экспертизы.
— Две… 6,35… Можно унести тело?
Мужчины в белых халатах ждали с носилками. В ту минуту, когда Рене Жослена, закрытого простыней, уносили из квартиры, в комнату неслышно вошла дочь. Она встретилась взглядом с комиссаром.
— Почему вы здесь?
Она ответила не сразу, проводила глазами санитаров, уносивших тело отца, и только, когда дверь снова закрылась, прошептала словно в забытьи:
— Мне пришла в голову одна мысль… Постойте…
Она подошла к стоявшему в простенке между окнами старинному комоду и выдвинула верхний ящик.
— Что вы ищете?
Ее губы дрожали, и она в упор посмотрела на Мегрэ:
— Пистолет…
— В этом ящике лежал пистолет?
— Многие годы… Когда я была маленькая, ящик запирали на ключ…
— Какой системы был пистолет?
— Плоский, голубоватый, бельгийской марки…
— Браунинг 6,35?
— Кажется… Я не совсем уверена… На нем выгравировано слово «Эрсталь» и какие-то цифры…
Стоявшие в комнате снова переглянулись, поскольку описание соответствовало пистолету калибра 6,35.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Довольно давно… Несколько недель назад… Может быть, даже несколько месяцев… Кажется, как-то вечером, когда мы играли в карты… Карты лежали в том же ящике… Они и сейчас здесь… В этом доме у каждой вещи есть свое место.
— Но пистолета на месте больше нет?
— Нет.
— Выходит, тот, кто им воспользовался, знал, где его искать…
— Может быть, мой отец, чтобы обороняться…
В ее глазах был страх.
— У ваших родителей есть прислуга?
— Была служанка, но полгода назад она вышла замуж. После нее они нанимали еще двух других, но они не подошли, и мама решила взять приходящую, мадам Маню, которая работает у них с семи утра до восьми вечера.
Все это выглядело обычно, вполне естественно, не считая того, что безобидный человек, который недавно вышел на пенсию, был убит в своем кресле.
Что-то в этой драме настораживало, казалось нелогичным.
— Как чувствует себя мадам Жослен?
— Доктор Ларю заставил ее лечь в постель. Она не произнесла ни слова и смотрит немигающим взглядом, словно в беспамятстве. Она даже не заплакала. Похоже, у нее провал в памяти. Доктор просит у вас разрешения дать ей снотворное… Он считает, что ей лучше заснуть… Вы разрешите?
— Разумеется.
Разве Мегрэ узнает правду, даже если задаст несколько вопросов мадам Жослен?
— Я не возражаю, — добавил он.
Сотрудники отдела судебной экспертизы все еще работали с присущей им методичностью и хладнокровием. Заместитель прокурора попрощался и спросил:
— Вы идете, Госсар? Вы на машине?
— Нет. Я приехал на такси.
— Если хотите, я вас подвезу.
Сент-Юбер тоже собрался уходить, не преминув шепнуть Мегрэ:
— Я правильно сделал, что вызвал вас?
Мегрэ кивнул и уселся в кресло.
— Открой окно! — сказал он Лапуэнту.
В комнате было душно, и комиссара внезапно поразило, что, несмотря на летнюю жару, Жослен просидел весь вечер в комнате с закрытыми окнами.
— Позови зятя…
— Сейчас, шеф…
Доктор сразу же вошел. Он выглядел усталым.
— Скажите мне, доктор, когда вы уходили от тестя, окна в комнате были открыты или закрыты?
Он подумал, посмотрел на оба окна с опущенными шторами:
— Постойте… Не могу сказать… Попытаюсь вспомнить… Я сидел здесь… Мне кажется, я видел огни…
Да… Могу почти поклясться, что левое окно было открыто… Я отчетливо слышал шум улицы…
— Перед уходом вы не закрывали окно?
— С какой стати?
— Не знаю.
— Нет. Мне и в голову не пришло… Не забудьте, я ведь не у себя дома…
— Вы часто здесь бывали?
— Примерно раз в неделю… Вероника заходила к родителям чаще… Скажите, можно мне… Моя жена останется здесь на ночь, а я бы предпочел вернуться домой… Мы никогда не оставляем детей с няней на всю ночь… К тому же к семи утра я должен быть в больнице…
— А что вам мешает уйти?
Доктор был удивлен таким ответом. Вероятно, он уже считал, что находится под подозрением.
— Благодарю вас…
Было слышно, как доктор что-то сказал жене в соседней комнате, потом без шапки, с чемоданчиком в руке прошел через гостиную и смущенно попрощался.
Хотя он плохо помнил прерванный сон, но ощущал, что сюжет был неприятный: Мегрэ пытался оправдаться перед каким-то важным чиновником, лица которого не видел, что он не виноват, что необходимо подождать еще несколько дней, потому что он не вошел в привычный ритм и все быстро разрешится. А главное, не нужно смотреть на него таким укоризненно-ироническим взглядом.
— Алло!
Пока он подносил трубку к уху, мадам Мегрэ приподнялась и включила лампу у изголовья.
— Мегрэ? — послышалось в трубке.
— Я слушаю.
Голос показался ему знакомым.
— Говорит Сент-Юбер.
Сент-Юбер, комиссар полиции, был ровесником Мегрэ. Они познакомились, когда оба только начинали работать в полиции. Называли они друг друга по фамилии, но на «ты» не переходили. Сент-Юбер, высокий, рыжеволосый, слегка медлительный и степенный, старался ставить точки над «i».
— Я вас разбудил?
— Да.
— Прошу прощения, но, вероятно, вам все равно с минуты на минуту позвонят с набережной Орфевр, чтобы ввести в курс дела. Я поставил в известность прокуратуру и уголовную полицию.
Сидя на постели, Мегрэ протянул руку, чтобы взять с ночного столика трубку, которую оставил там, ложась спать, и искал глазами спички, а мадам Мегрэ встала и пошла за ними к камину. В открытое окно проникал теплый воздух светящегося редкими огоньками Парижа и слышно было, как вдали проезжают машины.
За пять дней, прошедших после возвращения из отпуска, их впервые будили в такую пору, и Мегрэ почувствовал, как снова начинает понемногу входить в привычный для него ритм жизни.
— Слушаю вас, — пробормотал комиссар, делая несколько затяжек, пока жена подносила ему зажженную спичку.
— Я нахожусь в квартире Рене Жослена, улица Нотр-Дам-де-Шан, 37, напротив монастыря Сестер милосердия. Здесь совершено преступление. Подробностей еще не знаю, так как приехал двадцать минут назад… Вы меня слышите?
— Да…
Мадам Мегрэ пошла в кухню за кофе, и Мегрэ с благодарностью посмотрел на нее.
— Кажется, это дело не из простых. Довольно деликатного свойства. Вот почему я решился позвонить вам… Я опасался, как бы сюда не прислали дежурного инспектора.
По тому, как тщательно он подбирал слова, чувствовалось, что рядом с ним кто-то есть.
— Я знал, что вы только из отпуска…
— Да. Вернулся на прошлой неделе.
Была среда. Точнее, четверг, потому что будильник на ночном столике у кровати мадам Мегрэ показывал десять минут третьего. Вечером супруги Мегрэ ходили в кино, даже не столько за тем, чтобы посмотреть фильм, кстати довольно посредственный, а скорее, чтобы не изменять своим привычкам.
— Вы можете приехать?
— Да. Уже одеваюсь.
— Лично я буду вам крайне признателен. Я немного знаю Жосленов. Никогда бы не подумал, чтобы у таких людей могла произойти драма.
Даже табак ассоциировался у Мегрэ с работой: запах недокуренной накануне трубки, которую зажигаешь среди ночи, когда тебя будят по срочному делу.
Даже запах ночного кофе отличался от утреннего, ну, а запах бензина, который проникал через открытое окно…
Уже неделю Мегрэ казалось, будто что-то произошло.
Впервые он провел целых три недели в Мён-сюр-Луар, не имея ни малейшего контакта с уголовной полицией, впервые его ни разу не вызвали в Париж по срочному делу.
Они обживали дом, ухаживали за садом. Мегрэ ловил рыбу, играл в белот с местными жителями, а теперь, после возвращения, никак не мог войти в привычную колею.
Впрочем, Париж тоже. Уже не было ни дождей, ни недавней летней свежести. Огромные туристические автобусы возили по улицам иностранцев в пестрых рубашках, и хотя многие парижане уже вернулись из отпусков, были еще и такие, которые только сейчас собирались ехать отдыхать.
Здание уголовной полиции, даже его собственный кабинет, казались Мегрэ какими-то нереальными, и он время от времени даже спрашивал себя, что он здесь делает, словно настоящая жизнь проходила там, на берегах Луары.
Наверное, поэтому ему и приснился такой сон, подробности которого он тщетно пытался вспомнить. Мадам Мегрэ принесла из кухни чашечку горячего кофе и сразу поняла, что ее муж нисколько не раздосадован тем, что его так внезапно разбудили. Казалось, напротив, он был этому даже рад.
— Где это?
— На Монпарнасе… Улица Нотр-Дам-де-Шан.
Он надел рубашку, брюки и уже зашнуровал ботинки, когда снова зазвонил телефон. На сей раз из уголовной полиции.
— Патрон, это я, Торранс… Нам сейчас сообщили…
— Что на улице Нотр-Дам-де-Шан убит человек…
— Вы уже в курсе? Собираетесь туда ехать?
— Кто сейчас в кабинете?
— Дюпе. Он допрашивает какого-то субъекта, подозреваемого в краже бриллиантов. Есть еще Ваше… Погодите… Вот идет Лапуэнт.
— Скажи Лапуэнту, чтобы ехал и ждал меня там.
Жанвье был в отпуске. Вернувшийся вчера после отдыха Люка еще не приступал к работе.
— Вызвать тебе такси? — спросила мадам Мегрэ.
Шофер такси оказался знакомым, и это тоже было приятно комиссару.
— Куда поедем, шеф?
Он дал адрес и набил полную трубку. На улице Нотр-Дам-де-Шан стояла маленькая черная машина уголовной полиции, а возле нее Лапуэнт с сигаретой в зубах разговаривал с полицейским.
— Четвертый этаж, направо, — сказал полицейский.
Мегрэ и Лапуэнт вошли в идеально чистый, респектабельный с виду дом, какие бывают только в богатых кварталах. Через тюлевые занавески привратницкой пробивался свет, и, проходя мимо окошка, комиссару показалось, что он узнал инспектора VI округа, который разговаривал с консьержкой.
Едва лифт успел остановиться, как открылась дверь и им навстречу вышел Сент-Юбер.
— Прокуратура приедет не раньше чем через полчаса… Входите… Сейчас вы поймете, почему я решился вам позвонить.
Они очутились в просторной прихожей, потом Сент-Юбер распахнул дверь, и они вошли в тихую гостиную, где никого не было, если не считать мужчины, который полулежал в кожаном кресле. Несмотря на довольно большой рост и полноту, он весь как бы вжался в кресло, голова свисала набок, глаза были открыты.
— Я попросил семью выйти отсюда. Мадам Жослен находится на попечении домашнего врача, доктора Ларю, кстати, моего приятеля.
— Она ранена?
— Нет. Когда это случилось, ее не было дома. Сейчас я введу вас в курс дела.
— Кто живет в квартире? Сколько человек?
— Двое…
— Но вы говорили о семье…
— С тех пор как дочь вышла замуж, месье и мадам Жослен живут здесь вдвоем. Их зять — доктор Фабр, педиатр, ассистент профессора Барона в детской больнице.
Лапуэнт записывал эти сведения.
— Сегодня вечером мадам Жослен с дочерью ушли в театр Мадлен.
— А мужья?
— Какое-то время Рене Жослен находился дома один.
— Он не любил театр?
— Не знаю. Пожалуй, был домоседом.
— Чем он занимался?
— Последние два года — ничем. А раньше владел картонажной фабрикой на улице Сен-Готар. Там выпускают роскошные картонные коробки, например для духов… Но по состоянию здоровья ему пришлось уступить свое дело.
— Сколько ему было лет?
— Шестьдесят пять или шестьдесят шесть… Итак, вчера вечером он был дома один… Потом, точно не знаю в котором часу, пришел его зять, и они стали играть в шахматы…
Действительно, на столике стояла шахматная доска с фигурами, расставленными в той позиции, когда игра была прервана.
Сент-Юбер говорил вполголоса, и было слышно, как за неплотно закрытыми дверями кто-то ходит.
— Когда мать с дочерью вернулись из театра…
— В котором часу?
— В четверть первого… Так вот, когда они вернулись, то нашли Рене Жослена в таком виде.
— Сколько пуль?
— Две… Обе в области сердца…
— Соседи ничего не слышали?
— Ближайшие соседи еще не вернулись из отпуска…
— Вам сразу сообщили?
— Нет. Сначала они вызвали своего домашнего врача, доктора Ларю, он живет в двух шагах от них, на улице Асса. На это ушло какое-то время, и только в десять минут второго мне позвонили из комиссариата.
Я немедленно оделся и приехал сюда… Я смог задать всего несколько вопросов. Учитывая состояние мадам Жослен…
— А зять?
— Он пришел незадолго до вас.
— Что он говорит?
— Его с трудом разыскали. В конце концов нашли в больнице, куда он зашел проведать, если я не ошибаюсь, ребенка, больного энцефалитом…
— Где он сейчас?
— Там… — Сент-Юбер указал на одну из дверей, откуда доносился шепот. — Судя по тому немногому, что мне удалось узнать, речь не идет об ограблении, поскольку мы не обнаружили никаких следов взлома… У Жосленов нет врагов… Это порядочные люди, с ними не случалось никаких скандальных историй…
В дверь постучали. Пришел Ламаль, судебный медик. Он пожал руки присутствующим, потом поставил на комод свой чемоданчик и открыл его.
— Мне позвонили из прокуратуры, — сказал он. — Сейчас приедет заместитель прокурора.
— Я хотел бы задать несколько вопросов дочери, — прошептал Мегрэ, внимательно оглядев комнату.
Он понимал ощущение Сент-Юбера. Обстановка здесь была не просто элегантной и комфортабельной, все здесь дышало миром, семейным покоем. Они находились не в гостиной с показной роскошью, а скорее в комнате, где все было приспособлено для жизни. Каждый предмет имел свое назначение и свою историю.
В огромном кресле из рыжеватой кожи, без сомнения, по вечерам любил сидеть перед телевизором Рене Жослен.
На этом рояле долгие годы играла маленькая девочка, портрет которой висел на стене, а возле другого кресла, не такого глубокого, как у хозяина дома, стоял красивый рабочий столик в стиле Людовика XV.
— Позвать ее?
— Я предпочел бы поговорить с ней в другой комнате.
Сент-Юбер постучал в какую-то дверь, на минуту исчез, а потом вернулся. Идя за ним, Мегрэ заглянул в спальню и увидел там на кровати женщину, над которой склонился врач.
Другая женщина, помоложе, вышла к комиссару и спросила шепотом:
— Вы не возражаете, если мы пройдем в мою бывшую комнату?
Они вошли в комнату молодой девушки, с сувенирами, безделушками, фотографиями, словно она, уже будучи замужней женщиной и приходя в родительский дом, снова хотела вернуться в обстановку своей юности.
— Ведь вы комиссар Мегрэ, не так ли?
Он кивнул.
— Пожалуйста, курите. Мой муж с утра до вечера не выпускает изо рта сигареты. Не курит он разве что у постели своих пациентов…
Она была в нарядном платье, а перед театром побывала в парикмахерской. Она нервно теребила в руке носовой платок.
— Вы не хотите присесть?
— Нет. И вы тоже?
Она не могла оставаться на одном месте, ходила по комнате, не зная, на чем остановить взгляд.
— Вы представляете, что это значит для нас? В газетах, по радио каждый день говорят о преступлениях, но трудно представить, что такое может случиться в твоей семье… Бедный папа!
— Вы были очень близки с отцом?
— Это был человек редкой доброты… Я значила для него все на свете… Единственная дочь. Месье Мегрэ, вы непременно должны разобраться в том, что произошло, и объяснить нам… У меня не выходит из головы, что это чудовищная ошибка…
— Вы думаете, убийца мог, например, ошибиться этажом?
Она посмотрела на него как человек, которому бросают якорь спасения, но тут же покачала головой:
— Это невозможно… Замок не сломан… Отец сам открыл дверь…
— Лапуэнт, можешь войти! — позвал Мегрэ.
Он представил его, и тот покраснел от неловкости, очутившись в девичьей комнате.
— Позвольте задать вам несколько вопросов. Кому именно, вам или матери, пришла в голову мысль этим вечером пойти в театр?
— Не помню. Кажется, маме. Она всегда настаивает на том, чтобы я куда-то выходила. У меня двое детей.
Старшему три года, младшему — десять месяцев. Муж мой либо принимает в своем кабинете, тогда я его совсем не вижу, либо находится в больнице или у своих больных. Он весь в работе. И вот, время от времени, два-три раза в месяц мама звонит мне и предлагает нам куда-нибудь вместе пойти. Сегодня шел спектакль, который я давно хотела посмотреть…
— Ваш муж был занят?
— По крайней мере до половины десятого. А это слишком поздно. Кроме того, он не любит театр.
— В котором часу вы пришли сюда?
— К половине девятого.
— Где вы живете?
— На бульваре Брюн, возле университетского городка.
— Вы приехали на такси?
— Нет. Меня подвез муж на машине. У него было окно между двумя визитами.
— Он поднялся с вами наверх?
— Нет. Он высадил меня около дома и уехал.
— А позже он должен был вернуться сюда?
— Обычно, когда мы с мамой уходили, Поль, так зовут моего мужа, закончив свои дела, заезжал сюда.
Они с отцом играли в шахматы или смотрели телевизор.
— Так было и вчера?
— Он говорит, что так. Приехал Поль вскоре после половины десятого. Они начали партию, потом мужа вызвали по телефону к больному.
— В котором часу?
— Он не успел мне сказать… Он уехал, а когда мы с мамой вернулись, то застали…
— А где был в это время ваш муж?
— Я сразу же позвонила домой, и Жермена, наша няня, сказала, что он еще не вернулся.
— Вам не пришло в голову позвонить в полицию?
— Не знаю… Мы с мамой были так потрясены…
Мы ничего не понимали… Необходимо было с кем-то посоветоваться, и я решила позвать доктора Ларю…
Это наш друг и в то же время — папин домашний врач…
— Вас не удивило отсутствие мужа?
— Сначала я подумала, что его задержали какие-то срочные дела… Потом, когда пришел доктор Ларю, я позвонила в больницу. Он оказался там.
— Как он отреагировал?
— Сказал, что немедленно приедет. Доктор Ларю уже вызвал полицию. Я не уверена, что рассказываю вам все по порядку… Я в это время находилась возле мамы. Она абсолютно не сознавала, что происходит…
— Сколько ей лет?
— Пятьдесят один. Она намного моложе папы. Он поздно женился, в тридцать пять лет…
— Позовите, пожалуйста, вашего мужа.
Через открытую дверь Мегрэ услышал голоса в гостиной, голос заместителя прокурора Мерсье и молодого следователя, Энтьена Госсара, которого, как и всех остальных, подняли с постели. Не замедлили явиться и сотрудники из отдела судебной экспертизы.
— Вы хотели меня видеть?
Доктор Фабр оказался худым, нервным молодым человеком. Жена вернулась вместе с ним и робко спросила:
— Мне можно остаться?
Мегрэ кивнул.
— Мне сказали, доктор, что вы приехали сюда около половины десятого?
— Чуть позже, не намного…
— Ваш рабочий день уже закончился?
— Я так полагал, но с моей профессией нельзя никогда ни в чем быть уверенным.
— Вероятно, уходя из дому, вы оставляете служанке адрес, по которому вас можно найти?
— Жермена знала, что я буду здесь.
— Это служанка?
— Да, но когда жены нет дома, она сидит с детьми.
— Что делал ваш тесть?
— Как обычно, смотрел телевизор. Ничего интересного не показывали, и он предложил мне сыграть партию в шахматы. Мы сели. Примерно в четверть одиннадцатого зазвонил телефон…
— Спрашивали вас?
— Да. Звонила Жермена и сказала, что меня срочно вызывают на улицу Жюли, дом 28… Это в нашем квартале. Жермена не расслышала фамилию, не то Лесаж, не то Леша, а может быть, Лаша… Ей показалось, что человек, который звонил, был очень взволнован…
— Вы тут же поехали?
— Да, сказал тестю, что вернусь, если этот визит не займет много времени, а в противном случае сразу же поеду домой. Я собирался так поступить. Поскольку я работаю в больнице, то всегда встаю очень рано.
— Сколько вы пробыли у больного?
— В том-то и дело, что никакого больного там не оказалось. Я спросил у консьержки, но она удивленно на меня посмотрела и сказала, что во всем доме нет человека с фамилией, похожей на Лесаж или Леша, и что больных детей тоже нет.
— Что вы сделали?
— Попросил разрешения позвонить домой и переспросил Жермену. Она сказала, что речь шла о доме 28… На всякий случай я зашел еще в дома 18 и 38, но безуспешно… Поскольку я все равно ушел от тестя, то решил заглянуть к себе в больницу, проведать ребенка, который меня беспокоил…
— Который это был час?
— Не знаю… Около получаса я посидел у его постели… Затем вместе с одной из медсестер обошел палаты… Наконец меня позвали к телефону… Звонила жена…
— Вы последний видели месье Жослена. Вы не заметили, он не был взволнован?
— Нет, не был. Он проводил меня до двери и сказал, что один закончит партию. Я слышал, как он закрыл дверь на цепочку.
— Вы уверены?
— Я отчетливо слышал звук закрываемой цепочки.
Могу поклясться…
— Значит, он должен был встать, чтобы открыть дверь убийце… Скажите, мадам, когда вы с матерью вернулись, дверь не была закрыта на цепочку?
— Мы бы тогда не попали в квартиру.
Доктор курил мелкими затяжками, прикуривая одну сигарету от другой, с беспокойством поглядывая то на ковер, то на комиссара. Он был похож на человека, который безуспешно пытается разрешить какую-то проблему, а его жена казалась не менее взволнованной, чем он.
— Простите меня, но завтра придется подробнее вернуться к этим вопросам…
— Понимаю.
— Сейчас мне еще нужно поговорить с сотрудниками прокуратуры.
— Тело увезут?
— Это необходимо.
Слово «вскрытие» произнесено не было, но чувствовалось, что молодая женщина об этом думает.
— Возвращайтесь к мадам Жослен. Я тоже скоро к ней зайду, но постараюсь пробыть у нее как можно меньше.
В гостиной Мегрэ машинально пожимал руки коллегам из отдела экспертизы, которые устанавливали там свои приборы.
Озабоченный следователь спросил:
— Что вы об этом думаете, Мегрэ?
— Ничего.
— Вас не удивляет, что именно в этот вечер зятя вызвали к несуществующему больному? Они с тестем ладили?
— Не знаю.
Комиссар боялся подобных вопросов. Ведь он только начинал знакомиться с жизнью этой семьи. В комнату вошел инспектор, которого Мегрэ видел через окошко привратницкой, и с блокнотом в руке сразу же направился к Мегрэ и Сент-Юберу.
— Консьержка отвечает на все вопросы весьма уверенно, — сказал он. — Я ее допрашивал около часа.
Она женщина молодая, неглупая. Муж у нее — полицейский. Сегодня он на дежурстве.
— Что она говорит?
— Она открыла дверь доктору Фабру в девять тридцать пять вечера. Она в этом абсолютно уверена, потому что как раз собиралась спать и заводила будильник. Она всегда ложится рано, так как ее трехмесячный ребенок ночью просыпается для первого кормления. Только она уснула, как в четверть одиннадцатого раздался звонок, и она ясно расслышала голос доктора Фабра, который, проходя мимо привратницкой, назвал свое имя.
— Сколько человек входило и выходило после этого?
— Постройте… Она попыталась заснуть, как снова позвонили. На сей раз у входной двери. Вошедший назвал свое имя: Ареско. Это южноамериканская семья, которая живет на втором этаже. Почти тотчас же проснулся ребенок. Мать не смогла его убаюкать, и ей пришлось встать и подогреть ему сладкую воду. До возвращения мадам Жослен и ее дочери никто больше не входил и не выходил.
Слушавшие его чиновники смотрели друг на друга с серьезным видом.
— Иначе говоря, — произнес следователь, — доктор Фабр покинул дом последним?
— Мадам Боше — это фамилия консьержки — настаивает на своих словах. Если бы она спала, то не стала бы утверждать так категорично. Но из-за ребенка она все время была на ногах…
— Она еще не ложилась, когда дамы вернулись. Выходит, ребенок не спал в течение двух часов?
— Похоже что так. Она даже стала беспокоиться и пожалела, что пропустила доктора Фабра, с которым можно было бы посоветоваться.
Присутствующие чиновники вопросительно поглядывали на Мегрэ, а тот стоял с недовольным видом.
— Нашел гильзы? — спросил он, повернувшись к одному из специалистов из отдела судебной экспертизы.
— Две… 6,35… Можно унести тело?
Мужчины в белых халатах ждали с носилками. В ту минуту, когда Рене Жослена, закрытого простыней, уносили из квартиры, в комнату неслышно вошла дочь. Она встретилась взглядом с комиссаром.
— Почему вы здесь?
Она ответила не сразу, проводила глазами санитаров, уносивших тело отца, и только, когда дверь снова закрылась, прошептала словно в забытьи:
— Мне пришла в голову одна мысль… Постойте…
Она подошла к стоявшему в простенке между окнами старинному комоду и выдвинула верхний ящик.
— Что вы ищете?
Ее губы дрожали, и она в упор посмотрела на Мегрэ:
— Пистолет…
— В этом ящике лежал пистолет?
— Многие годы… Когда я была маленькая, ящик запирали на ключ…
— Какой системы был пистолет?
— Плоский, голубоватый, бельгийской марки…
— Браунинг 6,35?
— Кажется… Я не совсем уверена… На нем выгравировано слово «Эрсталь» и какие-то цифры…
Стоявшие в комнате снова переглянулись, поскольку описание соответствовало пистолету калибра 6,35.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Довольно давно… Несколько недель назад… Может быть, даже несколько месяцев… Кажется, как-то вечером, когда мы играли в карты… Карты лежали в том же ящике… Они и сейчас здесь… В этом доме у каждой вещи есть свое место.
— Но пистолета на месте больше нет?
— Нет.
— Выходит, тот, кто им воспользовался, знал, где его искать…
— Может быть, мой отец, чтобы обороняться…
В ее глазах был страх.
— У ваших родителей есть прислуга?
— Была служанка, но полгода назад она вышла замуж. После нее они нанимали еще двух других, но они не подошли, и мама решила взять приходящую, мадам Маню, которая работает у них с семи утра до восьми вечера.
Все это выглядело обычно, вполне естественно, не считая того, что безобидный человек, который недавно вышел на пенсию, был убит в своем кресле.
Что-то в этой драме настораживало, казалось нелогичным.
— Как чувствует себя мадам Жослен?
— Доктор Ларю заставил ее лечь в постель. Она не произнесла ни слова и смотрит немигающим взглядом, словно в беспамятстве. Она даже не заплакала. Похоже, у нее провал в памяти. Доктор просит у вас разрешения дать ей снотворное… Он считает, что ей лучше заснуть… Вы разрешите?
— Разумеется.
Разве Мегрэ узнает правду, даже если задаст несколько вопросов мадам Жослен?
— Я не возражаю, — добавил он.
Сотрудники отдела судебной экспертизы все еще работали с присущей им методичностью и хладнокровием. Заместитель прокурора попрощался и спросил:
— Вы идете, Госсар? Вы на машине?
— Нет. Я приехал на такси.
— Если хотите, я вас подвезу.
Сент-Юбер тоже собрался уходить, не преминув шепнуть Мегрэ:
— Я правильно сделал, что вызвал вас?
Мегрэ кивнул и уселся в кресло.
— Открой окно! — сказал он Лапуэнту.
В комнате было душно, и комиссара внезапно поразило, что, несмотря на летнюю жару, Жослен просидел весь вечер в комнате с закрытыми окнами.
— Позови зятя…
— Сейчас, шеф…
Доктор сразу же вошел. Он выглядел усталым.
— Скажите мне, доктор, когда вы уходили от тестя, окна в комнате были открыты или закрыты?
Он подумал, посмотрел на оба окна с опущенными шторами:
— Постойте… Не могу сказать… Попытаюсь вспомнить… Я сидел здесь… Мне кажется, я видел огни…
Да… Могу почти поклясться, что левое окно было открыто… Я отчетливо слышал шум улицы…
— Перед уходом вы не закрывали окно?
— С какой стати?
— Не знаю.
— Нет. Мне и в голову не пришло… Не забудьте, я ведь не у себя дома…
— Вы часто здесь бывали?
— Примерно раз в неделю… Вероника заходила к родителям чаще… Скажите, можно мне… Моя жена останется здесь на ночь, а я бы предпочел вернуться домой… Мы никогда не оставляем детей с няней на всю ночь… К тому же к семи утра я должен быть в больнице…
— А что вам мешает уйти?
Доктор был удивлен таким ответом. Вероятно, он уже считал, что находится под подозрением.
— Благодарю вас…
Было слышно, как доктор что-то сказал жене в соседней комнате, потом без шапки, с чемоданчиком в руке прошел через гостиную и смущенно попрощался.
Глава 2
Когда трое мужчин ушли, в квартире остались лишь мадам Жослен и ее дочь. Младенец консьержки после бессонной ночи, должно быть, уснул, так как в привратницкой было темно, и Мегрэ даже минуту колебался, нажимать ли на кнопку звонка.
— Что вы скажете, доктор, может быть, пойдем и выпьем по стаканчику?
Лапуэнт было открыл дверцу черной машины, но застыл в ожидании ответа. Доктор Ларю посмотрел на часы, словно от этого зависело его решение.
— Охотно выпью чашечку кофе, — произнес он значительно, чуть вкрадчивым голосом, каким, вероятно, разговаривал со своими больными. — Думаю, бар на перекрестке Монпарнас еще открыт.
Рассвет еще не наступил. Улицы были почти безлюдны. Мегрэ поднял голову и увидел, что на четвертом этаже в окнах гостиной, одно из которых осталось открытым, погас свет.
Наверное, Вероника Фабр разденется и ляжет спать в своей бывшей комнате, а может быть, останется сидеть у постели матери, уснувшей после укола. О чем она думает в этих вдруг опустевших комнатах, где только что побывало столько чужих людей?
— Что вы скажете, доктор, может быть, пойдем и выпьем по стаканчику?
Лапуэнт было открыл дверцу черной машины, но застыл в ожидании ответа. Доктор Ларю посмотрел на часы, словно от этого зависело его решение.
— Охотно выпью чашечку кофе, — произнес он значительно, чуть вкрадчивым голосом, каким, вероятно, разговаривал со своими больными. — Думаю, бар на перекрестке Монпарнас еще открыт.
Рассвет еще не наступил. Улицы были почти безлюдны. Мегрэ поднял голову и увидел, что на четвертом этаже в окнах гостиной, одно из которых осталось открытым, погас свет.
Наверное, Вероника Фабр разденется и ляжет спать в своей бывшей комнате, а может быть, останется сидеть у постели матери, уснувшей после укола. О чем она думает в этих вдруг опустевших комнатах, где только что побывало столько чужих людей?