Сименон Жорж. Мегрэ и старая дама

Жорж Сименон
«Мегрэ и старая дама»

Глава 1
Владелица «Гнездышка»

   Со скорого поезда Париж — Гавр он сошел на унылой станции Бреотэ-Безвилль. Для этого пришлось подняться в пять утра, когда такси на парижских улицах не поймать, и добираться до Сен-Лазарского вокзала первым поездом метро. Теперь ему еще предстояла пересадка.
   — Скажите, пожалуйста, когда отходит поезд на Этрета?
   Часы показывали начало девятого. День давно уже наступил, но здесь из-за сырости и дождя казалось, что только светает.
   При станции не было ни ресторана, ни буфета, и лишь по другую сторону дороги виделось некое подобие закусочной, возле которой стояли фургоны торговцев скотом.
   — На Этрета? Еще не скоро. Вон где ваш поезд.
   Ему указали на стоявшие далеко от платформы вагоны без паровоза, допотопные вагоны зеленого, теперь уже непривычного цвета. За стеклами вагонных окон можно было разглядеть неподвижные фигуры нескольких пассажиров, которые, казалось, торчали там со вчерашнего дня. Выглядело все это несерьезно, что-то было в этом от мира игрушек, от детских рисунков.
   Целое семейство — несомненно, парижане! — Бог знает почему мчалось во весь дух, перепрыгивая через рельсы, к этому составу без паровоза. Трое ребятишек держали в руках сачки для креветок.
   Это и переключило его на иной лад. На мгновение Мегрэ забыл о своем возрасте, ему почудился запах моря, хотя до него было добрых двадцать километров; ему послышался даже размеренный шум прибоя… Он поднял голову и не без почтения посмотрел на серые тучи, плывшие, вероятно, с морского простора.
   Он ведь родился и вырос вдали от моря. В его сознании море всегда оставалось таким: сачки для креветок, игрушечные поезда, мужчины в мятых фланелевых штанах, пляжные зонтики, продавцы ракушек и сувениров, маленькие бистро, где устрицы запивают белым вином, семейные пансионы с одинаковым и неповторимым запахом. Обычно мадам Мегрэ уже через несколько дней становилось не по себе в этих пансионах, она томилась от безделья и охотно стала бы помогать мыть посуду на кухне.
   Он, конечно, понимал, как призрачны эти ощущения. Но каждый раз, приближаясь к морю, помимо воли опять погружался в этот игрушечный мир, где, казалось, ничего серьезного и произойти не может.
   За время службы ему не раз приходилось вести следствие на побережье. Случались там и настоящие драмы.
   Но и теперь, попивая кальвадос в закусочной, он чуть было не улыбнулся, вспомнив о старой даме по имени Валентина и ее приемном сыне, которого зовут Бессон.
   Уже начался сентябрь. Среда, шестое число. В этом году опять не удалось побывать в отпуске.
   …Накануне, около одиннадцати часов, старый привратник вошел в его кабинет на набережной Орфевр и протянул визитную карточку с черной каймой:

   ВДОВА ФЕРНАРА БЕССОНА.
   Вилла «Гнездышко». Этрета.

   — Она хочет видеть меня лично?
   — Да. И настоятельно просит вас уделить ей хотя бы минуту. Утверждает, что специально приехала из Этрета.
   — Как она выглядит?
   — Это старая дама. Очаровательная старая дама.
   Он велел впустить ее. И действительно, вошла обаятельнейшая пожилая дама, какую можно лишь вообразить. Изящная, миниатюрная, с нежным румянцем и белоснежными волосами, она была так моложава и грациозна, что походила скорее на юную актрису, играющую роль пожилой маркизы.
   — Вероятно, вы меня не знаете, господин комиссар.
   Поэтому я еще больше ценю вашу любезность. Я же, напротив, много лет знаю вас по отчетам о потрясающих преступлениях, которые вам удавалось раскрыть.
   Если вы приедете ко мне, а я на это надеюсь, я покажу вам целую кипу газетных вырезок, где говорится о вас.
   — Благодарю вас.
   — Меня зовут Валентина Бессон. Это имя, конечно, вам ничего не говорит. Но вы, вероятно, поймете, кто я, если я добавлю, что мой муж, Фернан Бессон, был создателем косметического крема «Жюва».
   В своем достаточно солидном возрасте Мегрэ не мог не знать слова «Жюва». Совсем еще молодым он встречал его в газетных объявлениях и на рекламных плакатах и теперь, кажется, припоминал даже, что его мамаша пользовалась кремом «Жюва» в дни, когда надевала самые нарядные платья.
   Сидящая перед ним пожилая дама была одета с изысканной элегантностью, только обилие драгоценностей делало ее туалет чуть старомодным.
   — Мой муж умер пять лет назад, и с того времени я живу одна в своем домике в Этрета. Точнее, до прошлого воскресенья со мной жила еще служанка, местная девушка, работавшая у меня несколько лет. В ночь с воскресенья на понедельник, господин комиссар, она умерла — некоторым образом вместо меня. Именно поэтому я и приехала к вам умолять о помощи.
   Говорила она спокойно и лишь легкой улыбкой словно извинялась, что ей приходится рассказывать о столь трагических вещах.
   — Я не сумасшедшая, не пугайтесь, и не сумасбродная старуха. Когда я говорю, что Роза — так звали мою служанку — умерла вместо меня, я почти уверена, что не ошибаюсь. Позвольте мне в нескольких словах рассказать о том, что произошло.
   — Прошу вас.
   — Я плохо сплю и вот уже двадцать лет каждый вечер принимаю снотворное — довольно горькую микстуру с сильным привкусом аниса. Я говорю об этом со знанием дела, так как мой муж был фармацевтом.
   В воскресенье перед сном, как и в другие вечера, я налила снотворное в стакан. Роза была подле меня, когда я уже лежала в постели и собиралась выпить лекарство. Отпила глоток, и мне показалось, что на этот раз оно горчит больше обычного.
   «Наверное, я налила больше двенадцати капель, Роза.
   Сегодня я не стану его пить». — «Спокойной ночи, мадам», — сказала она и, как обычно, унесла стакан. Как знать, она только попробовала его из любопытства или выпила до дна? Вероятнее всего, последнее: пустой стакан нашли в ее комнате.
   Около двух часов ночи меня разбудили стоны, мой дом невелик. Я поднялась и, выйдя из спальни, встретила свою дочь, которая тоже была на ногах…
   — Я полагал, что вы живете только со служанкой?
   — В то воскресенье, третьего сентября, был день моего рождения, и дочь, приехавшая из Парижа навестить меня, осталась переночевать.
   Не стану отнимать у вас время, господин комиссар.
   Розу мы нашли при смерти в ее постели. Моя дочь бросилась вызывать доктора Жолли, но, когда он приехал, Роза уже умерла после обычных в подобных случаях судорог. Врач, не колеблясь, определил, что она отравлена мышьяком.
   Она была не из тех девушек, которые кончают с собой, ела она то же, что и мы. Стало быть, яд почти наверняка находился в предназначенном мне лекарстве…
   — Вы подозреваете кого-нибудь в попытке убить вас?
   — Кого я могу подозревать? Доктор Жолли, мой давний друг, лечивший еще моего мужа, позвонил в полицию Гавра, и в понедельник утром к нам прибыл инспектор.
   — Как его зовут?
   — Инспектор Кастэн. Краснощекий мужчина, брюнет.
   — Я знаю его. Что же он говорит?
   — Ничего. Опрашивает местных жителей. Тело же отправили в Гавр для вскрытия…
   Ее прервал телефонный звонок. Мегрэ взял трубку.
   Звонил директор сыскной полиции.
   — Поднимитесь ко мне на минутку, Мегрэ!
   — Сейчас?
   — Да. Если можно.
   Он извинился перед старой дамой: его вызывает шеф.
   — Вас не соблазнила бы перспектива провести несколько дней на море? — спросил Мегрэ директор.
   Мегрэ ответил наугад:
   — В Этрета?
   — Вы уже в курсе?
   — Не знаю. Расскажите подробнее.
   — Только что мне позвонили из канцелярии министра. Вы знаете Шарля Бессона?
   — Крем «Жюва»?
   — Не совсем так. Это его сын. Шарль Бессон живет в Фекане. Два года назад был избран депутатом от Нижней Сены.
   — А мать его живет в Этрета?
   — Не мать, а мачеха, она вторая жена его отца. Учтите, все то, о чем я вам говорю, мне только что сообщено по телефону. Шарль Бессон обратился к министру с просьбой, чтобы вы, хотя это и не входит в ваши служебные обязанности, согласились заняться делом в Этрета.
   — Служанка его мачехи была отравлена в ночь с воскресенья на понедельник.
   — Вы что, читаете нормандские газеты?
   — Нет. Старая дама у меня в кабинете.
   — И она тоже хочет, чтобы вы поехали в Этрета?
   — Совершенно верно. Она специально приехала ко мне, из чего, пожалуй, можно заключить, что пасынок обратился к министру без ее ведома.
   — Что же вы решили?
   — Это зависит от вас, патрон…
   Вот почему в среду утром, чуть позже половины десятого, Мегрэ сел наконец в местный поезд на станции Бреотэ-Безвилль, в тот самый поезд, который казался ему игрушечным, и сразу высунулся в окошко, чтобы быстрее увидеть море.
   По мере того как оно приближалось, небо светлело, и, когда поезд вынырнул из лощины между поросшими травой холмами, небо оказалось чистым, лишь несколько легких, прозрачных облачков висело в его голубизне.
   Накануне Мегрэ позвонил в оперативную группу Гавра, чтобы там предупредили инспектора Кастэна о его приезде, но сейчас, на вокзале, он тщетно пытался отыскать его на платформе. Встречавшие кого-то женщины в летних платьях и полуголые детишки оживляли перрон. Начальник станции, нерешительно оглядывавший прибывших, подошел наконец к комиссару:
   — Вы, случайно, не комиссар Мегрэ?
   — Случайно — да.
   — У меня к вам письмо.
   Он передал Мегрэ конверт. Инспектор Кастэн писал:
   «Прошу прощения, что не встретил Вас. Сейчас я на похоронах в Ипоре. Рекомендую Вам остановиться в „Английской гостинице“, где я надеюсь с Вами позавтракать. Там же я введу Вас в курс дела».
   Было всего десять часов утра, и Мегрэ, прихвативший в дорогу лишь легкий чемодан, направился пешком к отелю, расположенному у самого пляжа.
   Но, не заходя в отель, прямо с чемоданом, он пошел взглянуть на море, полюбоваться белыми скалами, возвышавшимися по обе стороны пляжа, усеянного галькой. Юноши, девушки резвились в волнах, играли в теннис за отелем, мамаши удобно устроились с вязаньем в шезлонгах, старички попарно прогуливались вдоль берега.
   Еще школьником он помнил, как его сверстники каждый год возвращались с моря загорелыми, напичканными всевозможными историями, с карманами, полными ракушек. Сам же он впервые увидел море много позже, когда давно уже зарабатывал себе на жизнь.
   Ему стало чуть грустно оттого, что он не испытывает больше знакомого волнения и уже равнодушно смотрит и на сверкающие гребешки, и на лодку, зарывающуюся в высокую волну, и на инструктора плавания с голыми татуированными руками.
   Запах отеля был настолько знакомым, что вдруг ему стало недоставать мадам Мегрэ: ведь этот запах они обычно вдыхали вместе.
   — Вы надолго к нам? — спросили его в отеле.
   — Еще не знаю.
   — Я потому спрашиваю, что пятнадцатого сентября мы закрываемся, а сегодня уже шестое.
   Да, все здесь закроется, как в театре: и киоски с сувенирами, и кондитерские; на окнах появятся ставни, только море и чайки будут хозяйничать на пустынном берегу.
   — Вы знаете мадам Бессон? — спросил он у администратора отеля.
   — Валентину? Конечно знаю. Она из этих мест, здесь родилась, здесь рыбачил ее отец. Я не знавал ее ребенком, она старше меня, но хорошо помню, как она работала продавщицей в кондитерской сестер Серэ, Одна из сестер умерла, другая еще жива, ей девяносто два года, она соседка Валентины. Это ее сад обнесен голубым забором. Заполните, пожалуйста, карточку для приезжих.
   Прочтя карточку, администратор — а может, это был сам хозяин — посмотрел на Мегрэ с нескрываемым интересом:
   — Вы тот самый Мегрэ, из полиции? Специально ради этого дела приехали из Парижа?
   — Инспектор Кастэн здесь остановился?
   — Как вам сказать… Он с понедельника почти ежедневно обедает у нас, но каждый вечер возвращается в Гавр.
   — Я жду его.
   — Он на похоронах, в Ипоре.
   — Да. Знаю.
   — Вы полагаете, что кто-то на самом деле пытался отравить Валентину?
   — Я еще не успел узнать ничего определенного.
   — Это могли сделать только ее родственники.
   — Вы имеете в виду ее дочь?
   — Я никого не имею в виду и ничего не знаю. Но в прошлое воскресенье в доме Валентины — она называет его «Гнездышком» — было много родственников. И я не представляю, кто бы из местных мог быть зол на Валентину. Столько добра сделала эта женщина при жизни мужа, когда у нее были средства! И даже сейчас она все раздает, хотя далеко не так богата. Мерзкая это история, поверьте мне. Этрета всегда был спокойным местом. Сюда приезжают люди определенного круга, обычно семьями, я мог бы назвать вам…
   Мегрэ предпочел пройтись по залитым солнцем улицам. На площади перед мэрией он прочел надпись над белой витриной: «Кондитерская Морэн — бывшее заведение Серэ».
   У продавца он спросил, как пройти к «Гнездышку».
   Ему указали дорогу, извивающуюся по отлогому склону холма, у подножия которого несколько вилл утопало в садах. Он постоял в некотором отдалении от скрытого зеленью дома, из трубы которого медленно поднимался дымок и таял в бледной синеве неба.
   Когда он вернулся в отель, инспектор Кастэн был уже там. Его маленькая черная «симка» стояла у подъезда, а сам он ждал на лестнице.
   — Хорошо доехали, господин комиссар? Очень сожалею, что не смог встретить вас на вокзале. Я решил, что небесполезно побывать на этих похоронах. Судя по всему, таков и ваш метод.
   — И что же там было?
   Они зашагали вдоль берега.
   — Не знаю, что и сказать. Прошли похороны скорее плохо. Обстановка была напряженной. Тело девушки привезли из Гавра сегодня утром, и родные прямо со станции отвезли ее на грузовике в Ипор. Семейство Трошю! Вы еще услышите о них. Здесь полно этих Трошю, и почти все они рыбаки. Отец долгое время ловил сельдь в Фекане, тем же заняты сейчас его два старших сына. Роза была старшей из дочерей. У них есть еще две или три дочери, одна из них живет в Гавре, работает в кафе.
   У Кастэна были густые волосы, низкий лоб, он излагал свои мысли с такой упрямой медлительностью, словно тянул на себе плуг.
   — В Гавре я уже шесть лет и исколесил всю округу.
   В здешних деревнях, особенно вблизи старых замков, встречаются еще смиренные люди, которые почтительно вспоминают своего барина. Есть и другие, более грубые, недоверчивые, иногда злобные. Я еще не знаю, к каким из них отнести Трошю, но сегодня на похоронах Валентину Бессон встретили холодно, почти враждебно.
   — Меня только что убеждали, что она всеобщая любимица в Этрета.
   — Но Ипор не Этрета. И Роза мертва.
   — Значит, старуха была на похоронах?
   — Как же, в первом ряду. Кое-кто называет ее помещицей, возможно, потому, что у нее был когда-то замок где-то в Орне или в Салоне, уж не знаю точно. Вы видели ее?
   — Она приезжала ко мне в Париж.
   — Она говорила мне, что собирается в Париж, но я не знал, что она ездила к вам. Что вы можете сказать о ней?
   — Пока ничего.
   — Она была колоссально богата. Много лет у нее был в Париже свой особняк на авеню Йены, собственный замок, собственная яхта. А «Гнездышко» — это так, пристанище на всякий случай.
   Она приезжала сюда в большом лимузине с шофером, а сзади следовал другой автомобиль, с багажом. Все глазели на нее по воскресеньям, когда она отстаивала мессу в первом ряду (в церкви у нее всегда была своя скамья) и потом щедро раздавала милостыню. Если кому-нибудь приходилось туго, ему обычно советовали: «Ступай к Валентине». Многие, особенно среди пожилых, так и называли ее, по имени.
   Сегодня утром она приехала в Ипор в такси и вышла из машины торжественно, как в прежние времена. Казалось, что это именно она руководит церемонией похорон.
   Ее огромный венок, конечно, затмил все остальные…
   Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что Трошю были раздражены и поглядывали на нее искоса. Она сочла своим долгом со всеми поздороваться за руку. Отец не глядя, весьма неохотно протянул ей свою. А старший сын Анри просто повернулся к ней спиной.
   — Дочь мадам Бессон была с ней?
   — В понедельник после обеда она возвратилась поездом в Париж. Я не вправе был удерживать ее. Должно быть, вы заметили, что я еще не совсем разобрался в этом деле? Однако я считаю, что необходимо снова ее допросить.
   — Как она выглядит?
   — Должно быть, мать выглядела так в ее возрасте, то есть в тридцать восемь лет. На вид дочери не дашь больше двадцати пяти. Миниатюрная, изящная, очень миловидная, с огромными, по-детски ясными глазами. А между тем какой-то мужчина — однако не ее муж — провел ночь с воскресенья на понедельник у нее в спальне, в «Гнездышке».
   — Она вам об этом сказала?
   — Нет. Это я обнаружил сам, но слишком поздно, чтобы расспросить у нее о деталях. Пожалуй, стоит рассказать вам все по порядку. Дело это намного сложней, чем кажется с первого взгляда. Я кое-что записывал. Вы позволите?
   Он вытащил из кармана роскошную записную книжку в красном кожаном переплете, совсем непохожую на дешевенькие блокноты, которыми обычно пользовался Мегрэ.
   — В Гавре нас известили в понедельник, в семь утра, а в восемь, придя на работу, я обнаружил на столе записку. Я сел в «симку» и примерно к девяти был уже здесь. Шарль Бессон приехал на своей машине чуть раньше меня.
   — Он живет в Фекане?
   — Да, там у него дом, его семья живет там круглый год. Но с тех пор, как его выбрали депутатом, часть времени он проводит в Париже, где снимает квартиру в гостинице на бульваре Распай. Все воскресенье он провел здесь с семьей, то есть с женой и четырьмя детьми.
   — Он ведь не сын Валентины?
   — У Валентины нет сыновей, только одна дочь Арлетта, та, о которой я вам рассказывал. Она замужем за парижским дантистом.
   — Муж ее тоже был здесь в воскресенье?
   — Нет. Арлетта приезжала одна. Был день рождения ее матери. У них, кажется, в семье обычай навещать ее в этот день. Когда я спросил у Арлетты, каким поездом она приехала, она ответила, что утренним, то есть тем же, что и вы сегодня.
   Но вы сейчас убедитесь, что она солгала! В понедельник, как только труп был отправлен в Гавр, я сразу же осмотрел все комнаты в доме. Работа не из легких. Дом хотя и невелик, но обставлен со вкусом, в нем масса всяких закоулков, хрупкой мебели и безделушек.
   Комнаты Валентины и служанки — на втором этаже, а на первом есть только комната для гостей, в ней-то и останавливалась Арлетта. Передвигая тумбочку, я обнаружил мужской носовой платок, и мне показалось, что Арлетта, наблюдавшая за мной, вдруг сильно встревожилась. Она живо выхватила платок у меня из рук. «Надо же! Я увезла платок мужа».
   К сожалению, я только вечером вспомнил о вышитой на платке букве «Э». Арлетта уехала. Я отвез ее на вокзал в своей машине и видел, как она купила билет в кассе.
   Сам знаю, что это глупо, но только в машине я вдруг сообразил: почему же, уезжая из Парижа, она не взяла обратный билет? Возвратившись в зал ожидания, я стал расспрашивать контролера.
   «Эта дама приехала в воскресенье десятичасовым поездом, не так ли?» — «Какая дама?» — «Та, которую я только что проводил». — «Мадам Арлетта? Нет, месье». — «Разве она приехала не в воскресенье?» — «Возможно, она приехала и в воскресенье, но только не поездом. Я проверял билеты, конечно, узнал бы ее». — Кастэн посмотрел на Мегрэ с некоторым беспокойством. — Вы меня слушаете?
   — Да, конечно.
   — Может быть, я рассказываю слишком подробно?
   — Да нет же. Просто мне надо привыкнуть ко всему этому.
   — К чему?
   — Ко всему: к вокзалу, к Валентине, Арлетте, контролеру, Трошю. Ведь еще вчера я ничего не знал обо всем этом.
   — Вернувшись в «Гнездышко», я спросил у старой дамы имя ее зятя. Оказывается, его зовут Жюльен Сюдр.
   Ни имя, ни фамилия не начинаются с буквы «Э». Приемных сыновей мадам Бессон зовут Тео и Шарль. Правда, садовника, приходящего на виллу трижды в неделю, Зовут Эдгар, но, во-первых, его не было в воскресенье, а во-вторых, меня уверили, что у него никогда не было больших носовых платов с красной каймой.
   Не зная, с чего начать следствие, — продолжал Кастэн, — я принялся расспрашивать людей в городе.
   И таким образом от продавца газет узнал, что Арлетта приехала не поездом, а в роскошном спортивном автомобиле зеленого цвета. Это упрощало дело. Владелец зеленого автомобиля, оказывается, остановился в воскресенье вечером в отеле, который я вам рекомендовал.
   Им оказался некий Эрве Пейро, который записал в карточке для приезжих, что он виноторговец и живет в Париже на набережной Сент-Огюстен.
   — Ночь он провел не в отеле?
   — Он проторчал в баре до закрытия, то есть почти до полуночи, а потом, вместо того чтобы отправиться спать, куда-то пошел пешком, сказав, что идет к морю. Ночной сторож говорит, что Пейро вернулся что-то около половины третьего ночи. Я говорил со слугой, который чистит обувь в отеле, и от него узнал, что на подметках ботинок этого Пейро налипла красная глина. Во вторник утром, вернувшись в «Гнездышко», я обнаружил под окном у Арлетты следы на клумбе. Что вы скажете на это?
   — Ничего.
   — Ну а что касается Тео Бессона…
   — Он тоже был в доме?
   — Но не ночью. Вам ведь известно, что братья Бессоны — дети от первого брака и Валентина не их мать.
   Я записал всю родословную семьи и, если хотите…
   — Только не сейчас. Я голоден.
   — Короче, Тео Бессон — холостяк, ему сорок восемь лет. Уже две недели, как он отдыхает в Этрета.
   — У мачехи?
   — Нет. Они не встречаются. Мне кажется, что они в ссоре. Он снял комнату в отеле «Белые скалы», который виден отсюда.
   — Значит, он не был на вилле?
   — Погодите, дело в том, что Шарль Бессон… — Бедняга Кастэн вздохнул, отчаявшись толково изложить дело. Особенно его смущало то, что Мегрэ, казалось, совсем его не слушает. — В воскресенье утром Шарль Бессон приехал в одиннадцать часов вместе с женой и четырьмя детьми. У них свой автомобиль, огромный «панар» старого образца. Арлетта приехала до них. Они все вместе позавтракали в «Гнездышке». Затем Шарль Бессон отправился на пляж со старшими детьми: мальчиком пятнадцати лет и девочкой двенадцати. А в это время дамы болтали.
   — Он встретился с братом?
   — Совершенно верно. Подозреваю, что Шарль Бессон затеял эту прогулку, чтобы опрокинуть стаканчик в баре казино. По слухам, он не дурак выпить. Там он и повстречал Тео, о присутствии которого в Этрета не подозревал, и настоял, чтобы Тео пришел с ним в «Гнездышко». Тео в конце концов дал себя убедить.
   Итак, за обедом семейство было в полном сборе. Обед был холодный — лангусты и жареная баранина.
   — Обед никому не повредил?
   — Нет. Кроме членов семьи, в доме была лишь служанка. Шарль Бессон уехал в половине десятого. Его пятилетний сын Клод проспал все это время в комнате хозяйки, а когда все уже садились в машину, заплакал их шестимесячный младенец, и ему пришлось дать соску.
   — Как зовут жену Шарля Бессона?
   — Кажется, Эмильенна. Хотя все зовут ее Мими.
   — Мими, — с серьезным видом повторил Мегрэ, как будто заучивал наизусть урок.
   — Полная брюнетка лет сорока.
   — Полная брюнетка? Так-так. Значит, они уехали около десяти?
   — Совершенно верно. Тео задержался на несколько минут. И затем, кроме трех женщин, в доме уже никого не оставалось.
   — Валентина, ее дочь Арлетта и Роза?
   — Совершенно верно. Роза мыла посуду на кухне, а мать и дочь болтали в гостиной.
   — Все комнаты на втором этаже?
   — Кроме комнаты для гостей, как я вам уже объяснял. Она на первом этаже, окна выходят в сад. Вы увидите «Гнездышко» — настоящий кукольный домик, с крошечными комнатами.
   — Арлетта не поднималась в комнату к матери?
   — Около десяти часов они вместе прошли туда: старой даме захотелось похвастаться перед дочерью новым платьем.
   — Спустились они вместе?
   — Да. Затем Валентина снова поднялась к себе — укладываться спать. Через несколько минут за ней прошла Роза. Она обычно помогала хозяйке лечь в постель и подавала ей снотворное.
   — Она же его и готовила?
   — Нет. Валентина заранее закапывает лекарство в стакан с водой.
   — Арлетта больше не поднималась?
   — Нет. И в половине двенадцатого Роза тоже легла спать.
   — А около двух часов она начала стонать?
   — Это время называют Арлетта и ее мать.
   — И значит, по-вашему, между полуночью и двумя часами в комнате Арлетты находился мужчина, с которым она приехала из Парижа? А вам неизвестно, чем занимался Тео этой ночью?
   — До сих пор у меня не было времени выяснить это, и, признаюсь, мне даже и мысль такая не приходила.
   — Что ж, пойдем завтракать.
   — С удовольствием.
   — А здесь можно заказать ракушки в соусе?
   — Думаю, можно. Хотя не уверен. Я только знакомлюсь с меню.
   — Сегодня утром вы побывали в доме родителей Розы?
   — Только в первой комнате, где стоял гроб.
   — Нет ли у них ее хорошей фотографии?
   — Могу спросить.
   — Сделайте это. Возьмите все фотографии, какие только сможете найти, даже детские, всех возрастов.
   Кстати, сколько ей было лет?
   — Двадцать два или двадцать три. Рапорт составлял не я, и…
   — Она, кажется, давно служила у старой дамы?
   — Семь лет. К Валентине она поступила совсем молоденькой, еще при жизни Фернана Бессона. Плотная, румяная девица, с пышным бюстом…
   — Она никогда не болела?
   — Доктор Жолли ничего об этом не говорил. Думаю, что он сказал бы мне.
   — Хотелось бы знать, были у Розы поклонники или, может быть, любовник?
   — Я тоже подумал об этом. Как будто нет. Она была очень серьезной девушкой и редко выходила из дому.
   — Может быть, ее не отпускали?
   — Я не совсем уверен, но похоже, что Валентина строго следила за ней и неохотно давала выходные.