Сименон Жорж. Мегрэ и строптивые свидетели

   — Наповал?
   — Выстрелом в упор… Входное отверстие величиной с блюдечко. Вокруг раны следы ожога…
   — А пуля?
   — Я найду ее во время вскрытия, так как она застряла в грудной клетке. Это дает основание предполагать, что стреляли из револьвера малого калибра.
   Руки доктора были в крови, он подошел к умывальнику, не кувшин оказался пустым.
   — Так. Но где-нибудь должен же быть кран…
   Кто-то открыл дверь. Младший брат убитого Арман Ляшом стоял в коридоре. Он молча провел Поля в обветшалую ванную комнату, посредине которой возвышалась допотопная ванна на высоких выгнутых ножках; из кранов капала вода, очевидно, уже много лет, потому что на эмали. виднелись темнокоричневые следы.
   — Я вас оставляю, Мегрэ, работайте, — сказал со вздохом помощник прокурора и обернулся к новому следователю. — Я возвращаюсь в прокуратуру.
   Следователь пробормотал:
   — Простите, что я не могу вас сопровождать. Я остаюсь.
   Мегрэ вздрогнул и чуть не покраснел, увидев, что молодой чиновник это заметил. Следователь поспешно добавил:
   — Не сердитесь, господин комиссар. Вы же знаете, что я только дебютант. Для меня это возможность многому научиться.
   Не звучала ли легкая ирония в его голосе? Он был вежлив, даже слишком вежлив. И абсолютно холоден, несмотря на свое внешнее дружелюбие.
   Да, это, безусловно, был представитель новой школы, из тех, которые полагают, что следователь прокуратуры должен с начала до конца вести следствие и что роль комиссара уголовной полиции сводится только к тому, чтобы выполнять его приказания.
   Жанвье, стоявший в дверях и слышавший весь разговор, обменялся с Мегрэ красноречивым взглядом.

Глава 2

   Мегрэ никак не удавалось скрыть свое дурное настроение, и он приходил в бешенство при мысли, что следователь это заметил и, конечно, считает, что причиной раздражения Мегрэ является его присутствие, а это было правдой лишь наполовину. Ведь еще утром на бульваре Ришар-Ленуар история с шарфом вызвала у него множество мрачных мыслей. Этот Анжело такой свеженький, такой энергичный, казалось, только что соскочил со школьной скамьи. Может быть, он необыкновенная личность, один из тех людей, которых можно пересчитать по пальцам в каждом поколении, или же ему протежируют какие-то влиятельные лица, иначе вместо назначения в, Париж он прозябал бы долгие годы в какой-нибудь провинциальной дыре. Когда помощник; прокурора представлял их друг. другу, молодой чиновник ограничился рукопожатием настолько крепким, что оно могло показаться дружеским, но при этом не сказал ни одного слова из тех, к которым так привык комиссар Мегрэ. Конечно, он не мог сказать, как говорили старые коллеги:
   — Весьма, рад встретиться с вами. А иные смущенно бормотали:
   — Счастлив снова работать с вами.
   Трудно было представить, что Анжело никогда, не слышал о нем. Однако он не проявил ни уважения, ни любопытства. Было ли это нарочитым стремлением показать Мегрэ, что его популярность не производит на молодого человека впечатления? Или это было просто отсутствием любопытства, непритворным равнодушием представителя нового поколения?
   По взглядам, которые бросал на него молодой следователь, Мегрэ решил, что, возможно, это просто юношеская застенчивость или известная деликатность. И это смущало его еще больше, чем равнодушие. Он чувствовал, что за ним наблюдают, и пытался сохранить спокойствие. Он негромко сказал Жанвье:
   — Займись пока рутиной.
   Обоим было ясно, что за этим скрывается.
   Затем он повернулся к Арману Ляшому. Тот был небрит и без галстука.
   — Я полагаю, что здесь найдется комната, где там будет удобнее поговорить? — И добавил, снова ощутив промозглую сырость воздуха: — Желательно, чтобы она была протопленной…
   Дотронувшись до старомодного калорифера, он убедился, что центральное отопление выключено.
   Арман Ляшом не пытался быть любезным. Он помолчал, как будто что-то взвешивая, а потом устало опустил плечи и покорно сказал:
   — Пройдемте сюда.
   Не только в атмосфере дома, но и в поведении его хозяев чувствовалось нечто странное. Как уже заметил комиссар Иври, вместо дыданий, суматошной беготни, сбивчивых рассказов были слышны только приглушенные шаги, видны приоткрытые двери, за которыми скрывались люди, следящие за каждым, шагом представителей-уголовной полиции.
   В слабо освещенном коридоре Мегрэ заметил в узкой щели приоткрытой двери темные волосы, блестящие глаза и стройную фшуру какой-то женщины.
   В холле второго этажа Армаи Ляшом повернул налево и толкнул дверь в старомодную гостиную, где около железной печки сидели двое стариков.
   Сын не сказал ни слова, даже не представил вошедших. Отцу можно было дать не меньше семидесяти пяти лет, а может быть, и все восемьдесят. В отличие от Армяна он был свежевыбрит, в чистой рубашке и черном галстуке.
   Он поднялся с большим достоинством и спокойствием, как будто бы председательствовал на каком-то заседании, поклонился и обернулся к Дене, которая, по-видимому, была его ровесницей. Половина ее лица была парализована, и неподвижный глаз казался стеклянным.
   Старик помог ей подняться, и оба безмолвно вышли в другую дверь.
   Вероятно, это была та самая гостиная, где Обычно собиралась вся семья, это; чувствовалось по расположению мебели, по вещам, разбросанным повсюду. Мегрэ сел и повернулся к следователю Анжело.
   — Вы хотите что-либо спросить?
   — Прошу вас, спрашивайте сами.
   Следователь остался стоять, прислонившись к косяку двери.
   — Я попрошу вас сесть, месье Ляйом, — продолжал Мегрэ. С таким же успехом он мог бы обратиться к утенке. Все вокруг казалось призрачным, реальным был только дождь за окном, который, шел не переставая.
   — Расскажите, пожалуйста, все, что вызнаете.
   — Я ничего не знаю.
   Голос был тусклым и монотонным, Арман смотрел в сторону, избегая взгляда Мегрэ.
   — Покойный был вашим старшим братом, не так ли?
   — Да, это мой брат Леонар, я уже говорил об этом вашему коллеге.
   — Кондитерская фабрика еще существует?
   — Конечно.
   — Кто ею управлял? Он?
   — Председателем правления является наш отец.
   — Но кто фактически управлял фабрикой?
   — Мой брат.
   — А вы?
   — Я занимаюсь выдачей материалов и экспедицией.
   — Ваш брат давно овдовел?
   — Восемь лет тому назад.
   — Вы были в курсе его личной жизни?
   — Он всегда жил здесь, вместе с нами.
   — Тем не менее я полагаю, что вне этого дома у него могла быть личная жизнь, друзья, приятельницы, знакомые.
   — Не знаю.
   — Вы заявили районному комиссару, что исчез бумажник. Арман кивнул головой.
   — Какая сумма могла находиться в этом бумажнике?
   — Не знаю.
   — Большая сумма?
   — Не знаю.
   — Ваш брат имел привычку хранить деньги, ну, например, несколько тысяч франков, у себя в комнате?
   — Не думаю.
   — Скажите, это он распоряжался фондами вашего предприятия?
   — Он и бухгалтер.
   — Где находится этот бухгалтер?
   — Полагаю, что внизу.
   — Куда помещали поступающие суммы?
   — В банк.
   — Каждый день?
   — Деньги не поступают каждый день.
   Мегрэ делал усилие, чтобы оставаться спокойным и учтивым под равнодушным взглядом молодого чиновника.
   — Но в конце концов деньги держали в каком-нибудь месте…
   — В сейфе.
   — Где находится сейф?
   — На первом этаже, в кабинете брата.
   — Сейф был взломан сегодня ночью?
   — Нет.
   — Вы проверяли?
   — Да.
   — Вы считаете, что убийца вашего брата пробрался в дом с намерением обокрасть его?
   — Да.
   — Неизвестный, которого он никогда в глаза не видел?
   — Да.
   — Сколько рабочих на вашей фабрике?
   — Сейчас около двадцати человек. Было время, когда у нас работало больше ста.
   — Вы их всех хороню знаете?
   — Да.
   — Вы никого из них не подозреваете?
   — Нет.
   — Сегодня ночью вы ничего не слышали, несмотря на то, что ваша комната находится всего в нескольких шагах от комнаты вашего брата Леонара?
   — Я ничего не слышал.
   — Вы крепко спите?
   — Возможно.
   — Так крепко, что вас не смог разбудить даже выстрел, произведенный в десяти шагах от вас?
   — Не знаю.
   В эту минуту раздался глухой шум, и дом, несмотря на свои крепкие стены, буквально задрожал. Мегрэ встретился взглядом с молодым следователем.
   — Это поезд?
   — Да. Железная дорога проходит рядом с домом.
   — А ночью проходит много поездов?
   — Я не считал. Около сорока, наверное, особенно много проходит товарных составов, очень длинных.
   В дверь постучали. Это был Жанвье, который сделал Мегрэ знак, что он хочет что-то сказать.
   — Входи. Что случилось?
   — Я нашел во дворе лестницу, лежащую в нескольких метрах от стены. Обнаружены следы на карнизе окна — в том месте, где ее прислоняли.
   — Какого окна?
   — Окна в холле, рядом с этой гостиной.. Оно выходит во двор. Лестница, по-видимому, недавно была приставлена к окну, часть стекла выдавлена, предварительно его натерли мылом.
   — Вы знали об этом, месье Ляшом?
   — Да, я сам обнаружил это.
   — Почему же вы мне ничего не сказали?
   — Я не успел.
   — Где обычно находится эта лестница?
   — Рядом со складом, во дворе, налево.
   — Она была там и вчера вечером?
   — По всей вероятности. Она должна была там находиться.
   — Разрешите?
   Мегрэ вышел из комнаты не только для того, чтобы взглянуть самому: ему хотелось передохнуть и набить трубку. В холле было два окна, одно выходило на набережную, другое, находящееся напротив, — во двор. Одно из стекол этого окна было разбито, на полу лежали осколки.
   Он распахнул окно и заметил на сером камне карниза светлые следы от лестницы.
   Взглянув в окно, он убедился, что Жанвье был прав: действительно, лестница лежала во дворе, замощенном булыжником. Из высокой фабричной трубы поднимался легкий дымок. В окне левого строения можно было разглядеть силуэты женщин, склонившихся над длинным столом.
   Мегрэ уже собрался вернуться в гостиную, когда услышал шум открывающейся двери и увидел женщину в голубом халате.
   — Разрешите, мадам, попросить вас зайти на минуту в гостиную.
   Женщина как будто заколебалась, потом туже завязала пояс халата и сделала шаг вперед.
   Она была молода. Ее ненакрашенное лицо слегка блестело.
   — Войдите, пожалуйста.
   И, повернувшись к Арману Ляшому, Мегрэ добавил:
   — Я полагаю, что это ваша жена?
   — Да.
   Супруги даже не взглянули друг на друга.
   — Садитесь, мадам.
   — Благодарю вас.
   — Вы тоже ничего не слышали сегодня ночью?
   — Я каждый вечер перед сном принимаю снотворное.
   — Когда вы узнали о смерти вашего шурина?
   Она смотрела прямо перед собой, как будто вспоминая.
   — Я не поглядела на часы.
   — Где вы находились?
   — У себя в комнате.
   — У вас общая комната с мужем?
   Она снова заколебалась.
   — Нет.
   — Ваша комната выходит в коридор, почти напротив комнаты вашего шурина?
   — Да. По правой стороне коридора две комнаты, моя и моего мужа.
   — С каких пор у вас отдельные спальни?
   Арман Ляшом кашлянул и, повернувшись к следователю, все еще стоящему у дверей, произнес нерешительно, голосом робкого человека, вынужденного сделать над собой усилие:
   — Я сомневаюсь, что комиссар имеет право задавать вопросы, касающиеся нашей личной жизни. Мой брат был убит сегодня ночью с целью ограбления, а нас все время расспрашивают только о том, что мы делали сегодня ночью.
   Тень улыбки скользнула по лицу следователя Анжело.
   — Я полагаю, что комиссар Мегрэ задает вам подобные вопросы как свидетелям…
   — Я не люблю, когда беспокоят мою жену, и я не желаю, чтобы ее вмешивали в это дело.
   Он сердился, как все застенчивые люди, которые редко высказывают свои чувства.
   Мегрэ сказал мягко:
   — Кто был главой вашей семьи, месье Ляшом?
   — Какой семьи?
   — Скажем, всех тех, кто живет в этом доме.
   — Это касается только нас самих. Не отвечайте ему больше, Полет.
   Мегрэ отметил про себя, что он не говорит жене «ты», но, возможно, так принято в определенном кругу, часто именно в этом и выражается снобизм.
   — Если вы будете продолжать в таком духе, то вы еще, пожалуй, начнете допрашивать моих родителей, затем служащих и рабочих фабрики…
   — Да, конечно, я собираюсь это сделать.
   — Мне неизвестны в точности ваши права…
   — Я могу вам дать разъяснение по данному вопросу, — вмешался следователь Анжело.
   — Благодарю вас, но я предпочитаю продолжить этот разговор в присутствии нашего адвоката. Надеюсь, мне будет позволено вызвать его?
   Следователь ответил не сразу:
   — Ни один параграф закона не запрещает присутствия вашего адвоката. Но я еще раз, позволю себе напомнить вам, что вы и члены вашей семьи допрашиваетесь в качестве свидетелей и что в подобных случаях, обычно, не принято вызывать адвоката, так как…
   — Мы не будем больше отвечать, пока он не придет.
   — Как вам будет угодно.
   — Я ему немедленно позвоню.
   — Где, у вас телефон?
   — В столовой.
   Столовая помещалась в соседней комнате, и, когда Ляшом открыл дверь, все увидели стариков, сидящих у камина, в котором слабо горел огонь. Решив, что в столовую снова войдут чужие люди, старики хотели подняться и скрыться в глубине дома, но Армян Ляшом быстро прикрыл за собой дверь.
   — Ваш супруг, мадам, по-видимому, очень потрясен случившимся. Она сурова взглянула на комиссара.
   — Это вполне естественно, вам не кажется?
   — Братья были близнецами?
   — Между ними семь лет разницы.
   Тем не менее братья были очень похожи, даже усы, тонкие и длинные, были у них одинаквие; из соседней комнаты доносился шум голосов. Следователе Анжело, не выражал ни признаков нетерпения, ни желания сесть.
   — У вас нет никаких подозрений, никаких мыслей о том, кто….
   — Мой муж уже заявил, что мы не будем отвечать на ваши вопросы, пока не приедет наш адвокат.
   — А кто ваш адвокат?
   — Спросите об этом моете мужа.
   — У вашего мужа. есть еще братья или сестры?
   Она взглянула на него и не ответила. И все же она была совершенно непохожа на остальных членов семьи, Чувствовалось, что в других условиях она могла быть красивой и желанной, в ней как бы затаилась жизненная сила, которую она вынуждена была подавлять.
   Странно было видеть ее в этом доме, где все говорило о минувших временах и давно прошедшей жизни.
   Арман Ляшом вернулся в гостиную. И снова позади него мелькнули у камина лица двух стариков, похожих на восковые фигуры.
   — Адвокат будет здесь через несколько минут. Он вздрогнул, услышав на лестнице тяжелые шаги. Мегрэ его успокоил.
   — Это прошли за телом, — сказал он. — Прошу простить, но господин следователь может вам объяснить, что таков закон и что необходимо транспортировать убитого в патологоанатомический институт для вскрытия.
   Занятно, что родственники как будто не испытывали никакого горя, только какую-то подавленность, беспокойство и оцепенение.
   Множество раз за свою долгую практику Мегрэ оказывался в подобных же обстоятельствах, когда ему приходилось врываться в жизнь людей, в доме которых произошло преступление. Но ни разу он не испытывал подобного ощущения нереальности всего происходящего.
   Ко всему этому добавился еще молодой следователь, представитель другого поколения, который ходил за ним буквально по пятам.
   — Пойду погляжу, — пробормотал Мегрэ, — надо отдать кое-какие распоряжения…
   На самом деле ему не надо было давать никаких распоряжений, никаких советов, ибо люди, пришедшие с носилками, хорошо знали свое дело, Мегрэ ограничился тем, что на мгновение приподнял простыню, прикрывавшую лицо убитого, и взглянул на него еще раз.
   Он заметил боковую дверь, открыл ее и очутился в пыльной неприбранной комнате, которая, по-видимому, была рабочим кабинетом, покойного Леонара Ляшома.
   Жанвье, который стоял, наклонившись над письменным столом, вздрогнул от неожиданности:
   — Ах, это вы, патрон…
   Он открывал один за другим ящики старинного бюро.
   — Что-нибудь нашел?
   — Нет. Мне не нравится эта история с лестницей. Мегрэ она тоже не нравилась. У него не было еще возможности побродить по дому и вокруг него, но тем не менее в этой истории с лестницей было нечто странное.
   — Понимаете, — продолжал Жанвье, — ведь прямо под окном находится застекленная дверь, в которой выбито одно стекло. Войдя в эту дверь, можно легко пробраться сюда. Таким образом, грабителю не было никакой необходимости разбивать стекло в окне, так как в дверях вместо него был уже давно прибит картон. Зачем было тащить через весь двор такую тяжелую лестницу…
   — Понимаю.
   — Он будет привязываться до конца?
   «Он» — это был, конечно, следователь Анжело.
   — Не знаю. Вполне возможно.
   На этот раз они оба вздрогнули, так как на пороге комнаты неожиданно появилась маленькая старушонка, почти горбатая, которая мрачно и злобно смотрела на них.
   Безусловно, это была та самая старая служанка, о которой рассказывал районный комиссар. Ее взгляд скользнул по их лицам, по выдвинутым ящикам, разбросанным бумагам. Наконец она пробормотала, явно сдерживаясь, чтобы не разразиться проклятиями:
   — Комиссара Мегрэ ожидают в гостиной.
   Жанвье спросил вполголоса:
   — Мне продолжать, патрон?
   — При данных обстоятельствах я и сам не знаю. Делай что хочешь.
   Мегрэ последовал за горбуньей. Она открыла ему дверь в гостиную, где уже находилось новое лицо. Незнакомец представился:
   — Метр Радель…
   Не начнет ли он говорить о себе в третьем лице?
   — Очень приятно, метр.
   Еще один молокосос, правда, постарше следователя Анжело. В этом старомодном доме, принадлежавшем прошлому веку, Мегрэ ожидал встретить иного адвоката, старого нечистоплотного сутягу.
   Раделю никак нельзя было дать больше тридцати пяти лет, и, он был почти так же подтянут и выхолен, как, и следователь Анжело.
   — Господа, мне известно лишь то, что месье Арман Ляшом счел необходимым сообщить мне по телефону, и посему я прежде всего прошу извинения за реакцию моего клиента. Попытавшись представить себя на его месте, вы его, безусловно, поймете. Я пришел сюда скорее в качестве друга, чем адвоката. Для того чтобы рассеять это недоразумение, заявляю, что Арман Ляшом очень плохо себя чувствует. Смерть его брата, бывшего душой этого дома, глубоко потрясла его, и нет ничего удивительного, что, будучи незнакомым с работой полиции, он уклонился от некоторых вопросов.