— И тут входит любовник?
— Это наиболее правдоподобное объяснение. Дьедонне Пап знает дом. Услышав шум на втором этаже, он пересекает кухню и приходит на помощь Алине.
— И убивает мужа! — иронично заключил нотариус.
— Убивает то ли сознательно, то ли случайно, ударив его чем-то тяжелым по голове. И после этого расчленяет его на куски.
Канонж, человек веселого нрава, расхохотался.
— Потрясающе! — воскликнул он. — Мне кажется потрясающей сама мысль разделать Омера на части. Если бы вы его знали…
На свежем воздухе действие алкоголя на нотариуса стало еще более заметным.
— Вы меня проводите немного? Они повернули в обратную сторону. Потом проделали это еще раз.
— Это любопытный человек, — вздохнул Мегрэ.
— Кто? Омер?
— Нет, Пап.
— Сверх всего, его еще зовут Пап?
— Не только Пап, но Дьедонне Пап «Дьедонне Пап — букв, богоданный Папа (Римский).».
— Потрясающе!
— Это самый мирный человек, какого я встречал.
— Потому, наверно, он и разделал Омера на куски? В самом деле, необходим был именно такой человек — одинокий, терпеливый, аккуратный, — чтобы так безупречно уничтожить следы убийства. Даже Мере с его подручными и аппаратурой не обнаружили в доме на набережной Вальми ничего, что могло бы служить доказательством совершенного преступления.
Помогала ли ему Алина Калас очищать дом, уничтожать белье и предметы, на которых могли остаться пятна?
Пап совершил только одну ошибку — впрочем, ее трудно было избежать: он не предусмотрел, что отсутствие в доме грязного белья удивит Мегрэ и что комиссар обратится в прачечную.
На что надеялась эта пара? На то, конечно, что пройдут недели и месяцы, прежде чем в канале найдут часть останков Каласа, и что тогда их невозможно будет опознать. Так оно и было бы, если бы баржа братьев Нод не везла несколько лишних тонн тесаного камня и не задела за дно канала.
Куда была брошена голова Каласа — в канал или в сточную канаву, — Мегрэ узнает через несколько дней. Он был уверен, что узнает все, и теперь это не вызывало в нем ничего, кроме профессионального интереса. Самым важным для него было понять драму, разыгравшуюся между тремя людьми, а теперь-то он был убежден, что понимает ее правильно.
Комиссар мог поклясться, что, уничтожая следы преступления, Алина и Пап тешили себя надеждой на новую жизнь, которая будет не очень отличаться от прежней.
Пап некоторое время продолжал бы приходить в бистро после обеда на час-другой, постепенно удлиняя продолжительность своих визитов, и наконец, когда муж был бы забыт клиентами и соседями, совсем перебрался бы в маленькое кафе.
Продолжались бы при нем визиты к Алине Антуана Кристена и прочих? Возможно. Мегрэ не осмеливался забираться в подобные дебри.
— На сей раз я с вами окончательно прощаюсь.
— Можно позвонить вам завтра в гостиницу? Вы мне будете нужны для кое-каких формальностей.
— Вам не придется звонить. Завтра в девять утра я буду у вас в кабинете.
Разумеется, в девять нотариус не пришел, да Мегрэ и не помнил об этом обещании. Состояние комиссара в момент пробуждения было не слишком бодрым. Когда жена поставила на ночной столик горячий кофе и тронула мужа за плечо, тот открыл глаза с отчетливым ощущением вины.
Улыбка у нее была какая-то особая — чуть-чуть снисходительная и еще более материнская, чем обычно:
— Как ты себя чувствуешь?
Он не помнил, когда еще у него так адски болела голова — верный признак того, что накануне он много выпил. Ему редко случалось возвращаться домой нетрезвым. Особенно мучило его, что он не заметил, как напился.
— Ты помнишь, что говорил мне ночью об Алине Калас?
Он предпочел бы не помнить: у него сохранилось впечатление, что во время рассказа он был невыносимо сентиментален.
— Ты казался почти влюбленным. Будь я ревнива…
Он покраснел, и жена поспешила его утешить:
— Шучу, шучу. Так ты идешь сейчас докладывать обо всем Комельо?
Значит, он говорил ей и о Комельо? Действительно, именно это и оставалось ему сделать! Однако со Следователем он будет беседовать в ином стиле.
— Что нового, Лапуэнт?
— Ничего, шеф.
— Дай в сегодняшние послеобеденные газеты такое объявление: предлагается явиться в полицию для дачи показаний молодому человеку, которому неизвестное лицо поручило в воскресенье отнести чемодан в камеру хранения при Восточном вокзале.
— Значит, это не Антуан?
— Я в этом убежден. Пап никогда не дал бы такого поручения знакомому человеку.
— Но служащий говорил, что…
— Он видел парня приблизительно тех же лет, что Антуан, и одетого в кожаную куртку. В квартале тьма людей с такими приметами.
— У вас есть улики против Папа?
— Он сознается.
— Вы идете на допрос?
— Думаю, что теперь Комельо захочет заняться этим сам.
Следствие становилось несложным. Больше незачем было ставить вопросы наудачу и «удить рыбу», как говорили у них в заведении. Мегрэ, впрочем, спрашивал себя: так ли уж ему хочется выбить Алину Калас и Дьедонне Папа из их последних укреплений? И он и она будут отбиваться до последнего, пока молчать дальше станет невозможно.
Он провел около часа наверху, у следователя. Оттуда же позвонил нотариусу Канонжу. Тот, должно быть, вскочил с постели, разбуженный звонком.
— Кто там? — Вопрос звучал так забавно, что Мегрэ улыбнулся.
— Комиссар Мегрэ.
— Который час?
— Половина одиннадцатого. Следователь Комельо, ведущий известное вам дело, хотел бы видеть вас у себя как можно скорее.
— Скажите ему, что я сейчас приеду. Взять с собой документы Буассанкура?
— Будьте добры.
— Вы вчера из-за меня поздно легли?
Сам нотариус лег, должно быть, еще позже. Бог знает, где он бродил после того, как расстался с Мегрэ, так как комиссар услышал в трубке женский голос, лениво осведомившийся: «Который час?» Мегрэ снова спустился к себе в кабинет. Лапуэнт спросил:
— Он будет их допрашивать?
— Да.
— Начнет с женщины?
— Я посоветовал ему начать с Папа.
— Он легче расколется?
— Да. В особенности если смертельный удар Каласу нанес именно он, как я думаю.
— Вы уходите?
— Мне нужно кое-что выяснить у ее дочери. Речь шла о небольшой подробности. Мегрэ пришлось дожидаться конца операции, чтобы увидеть Люсетту Калас.
— Теперь вы знаете из газет о смерти вашего отца и аресте матери?
— Нечто подобное должно было произойти — Последний раз вы ходили к ней для того, чтобы попросить денег?
— Нет.
— Для чего же?
— Чтобы сообщить, что я выхожу замуж за профессора Лаво, как только он получит развод. Ему может прийти желание познакомиться с моими родителями, и мне хотелось, чтобы она выглядела прилично.
— Вы знаете о том, что умер Буассанкур?
— Кто это? — Ее удивление было непритворным.
— Ваш дед.
Мегрэ добавил равнодушным тоном, словно сообщая нечто незначительное:
— Если вашу мать не уличат в убийстве, она получит в наследство замок, восемнадцать ферм и сколько-то миллионов.
— Вы уверены?
— Вы можете сами об этом спросить у нотариуса Канонжа, который ведет дело о наследстве. Он живет в гостинице «Орсе».
— Он там будет весь день?
— Вероятно.
Она не спросила, что станет с ее матерью, и Мегрэ, пожав плечами, расстался с ней.
В этот день комиссар не стал ничего есть в обеденный перерыв, но кружка-другая пива более или менее успокоила его желудок. Все послеобеденное время он провел, закрывшись у себя в кабинете. На столе перед ним лежали ключи от бистро и от квартиры Папа. Казалось, он испытывает злорадное удовлетворение, разделываясь с кучей служебной писанины, которая обычно внушала ему ужас.
Когда звонил телефон, он быстрее, чем обычно, хватал трубку, но только в пять с чем-то услышал голос Комельо:
— Мегрэ?
— Да.
Следователь с трудом сдерживал торжествующие нотки:
— Я был прав, приказав арестовать их.
— Всех троих?
— Нет, Антуана я только что распорядился выпустить.
— А те сознались?
— Да.
— Во всем?
— Во всем, что мы предполагали. Мне пришла недурная идея начать с мужчины. Когда я окончил обстоятельный рассказ о том, что могло произойти, он не возражал.
— А женщина?
— Пап повторил свое признание при ней, так что она уже не могла ничего отрицать.
— Она сказала еще что-нибудь?
— Она только спросила, когда выходила из кабинета, позаботились ли вы о ее коте.
— И что вы ответили?
— Что вам и без того дела хватает.
Этого ответа Мегрэ всю жизнь не мог простить следователю Комельо.
— Это наиболее правдоподобное объяснение. Дьедонне Пап знает дом. Услышав шум на втором этаже, он пересекает кухню и приходит на помощь Алине.
— И убивает мужа! — иронично заключил нотариус.
— Убивает то ли сознательно, то ли случайно, ударив его чем-то тяжелым по голове. И после этого расчленяет его на куски.
Канонж, человек веселого нрава, расхохотался.
— Потрясающе! — воскликнул он. — Мне кажется потрясающей сама мысль разделать Омера на части. Если бы вы его знали…
На свежем воздухе действие алкоголя на нотариуса стало еще более заметным.
— Вы меня проводите немного? Они повернули в обратную сторону. Потом проделали это еще раз.
— Это любопытный человек, — вздохнул Мегрэ.
— Кто? Омер?
— Нет, Пап.
— Сверх всего, его еще зовут Пап?
— Не только Пап, но Дьедонне Пап «Дьедонне Пап — букв, богоданный Папа (Римский).».
— Потрясающе!
— Это самый мирный человек, какого я встречал.
— Потому, наверно, он и разделал Омера на куски? В самом деле, необходим был именно такой человек — одинокий, терпеливый, аккуратный, — чтобы так безупречно уничтожить следы убийства. Даже Мере с его подручными и аппаратурой не обнаружили в доме на набережной Вальми ничего, что могло бы служить доказательством совершенного преступления.
Помогала ли ему Алина Калас очищать дом, уничтожать белье и предметы, на которых могли остаться пятна?
Пап совершил только одну ошибку — впрочем, ее трудно было избежать: он не предусмотрел, что отсутствие в доме грязного белья удивит Мегрэ и что комиссар обратится в прачечную.
На что надеялась эта пара? На то, конечно, что пройдут недели и месяцы, прежде чем в канале найдут часть останков Каласа, и что тогда их невозможно будет опознать. Так оно и было бы, если бы баржа братьев Нод не везла несколько лишних тонн тесаного камня и не задела за дно канала.
Куда была брошена голова Каласа — в канал или в сточную канаву, — Мегрэ узнает через несколько дней. Он был уверен, что узнает все, и теперь это не вызывало в нем ничего, кроме профессионального интереса. Самым важным для него было понять драму, разыгравшуюся между тремя людьми, а теперь-то он был убежден, что понимает ее правильно.
Комиссар мог поклясться, что, уничтожая следы преступления, Алина и Пап тешили себя надеждой на новую жизнь, которая будет не очень отличаться от прежней.
Пап некоторое время продолжал бы приходить в бистро после обеда на час-другой, постепенно удлиняя продолжительность своих визитов, и наконец, когда муж был бы забыт клиентами и соседями, совсем перебрался бы в маленькое кафе.
Продолжались бы при нем визиты к Алине Антуана Кристена и прочих? Возможно. Мегрэ не осмеливался забираться в подобные дебри.
— На сей раз я с вами окончательно прощаюсь.
— Можно позвонить вам завтра в гостиницу? Вы мне будете нужны для кое-каких формальностей.
— Вам не придется звонить. Завтра в девять утра я буду у вас в кабинете.
Разумеется, в девять нотариус не пришел, да Мегрэ и не помнил об этом обещании. Состояние комиссара в момент пробуждения было не слишком бодрым. Когда жена поставила на ночной столик горячий кофе и тронула мужа за плечо, тот открыл глаза с отчетливым ощущением вины.
Улыбка у нее была какая-то особая — чуть-чуть снисходительная и еще более материнская, чем обычно:
— Как ты себя чувствуешь?
Он не помнил, когда еще у него так адски болела голова — верный признак того, что накануне он много выпил. Ему редко случалось возвращаться домой нетрезвым. Особенно мучило его, что он не заметил, как напился.
— Ты помнишь, что говорил мне ночью об Алине Калас?
Он предпочел бы не помнить: у него сохранилось впечатление, что во время рассказа он был невыносимо сентиментален.
— Ты казался почти влюбленным. Будь я ревнива…
Он покраснел, и жена поспешила его утешить:
— Шучу, шучу. Так ты идешь сейчас докладывать обо всем Комельо?
Значит, он говорил ей и о Комельо? Действительно, именно это и оставалось ему сделать! Однако со Следователем он будет беседовать в ином стиле.
— Что нового, Лапуэнт?
— Ничего, шеф.
— Дай в сегодняшние послеобеденные газеты такое объявление: предлагается явиться в полицию для дачи показаний молодому человеку, которому неизвестное лицо поручило в воскресенье отнести чемодан в камеру хранения при Восточном вокзале.
— Значит, это не Антуан?
— Я в этом убежден. Пап никогда не дал бы такого поручения знакомому человеку.
— Но служащий говорил, что…
— Он видел парня приблизительно тех же лет, что Антуан, и одетого в кожаную куртку. В квартале тьма людей с такими приметами.
— У вас есть улики против Папа?
— Он сознается.
— Вы идете на допрос?
— Думаю, что теперь Комельо захочет заняться этим сам.
Следствие становилось несложным. Больше незачем было ставить вопросы наудачу и «удить рыбу», как говорили у них в заведении. Мегрэ, впрочем, спрашивал себя: так ли уж ему хочется выбить Алину Калас и Дьедонне Папа из их последних укреплений? И он и она будут отбиваться до последнего, пока молчать дальше станет невозможно.
Он провел около часа наверху, у следователя. Оттуда же позвонил нотариусу Канонжу. Тот, должно быть, вскочил с постели, разбуженный звонком.
— Кто там? — Вопрос звучал так забавно, что Мегрэ улыбнулся.
— Комиссар Мегрэ.
— Который час?
— Половина одиннадцатого. Следователь Комельо, ведущий известное вам дело, хотел бы видеть вас у себя как можно скорее.
— Скажите ему, что я сейчас приеду. Взять с собой документы Буассанкура?
— Будьте добры.
— Вы вчера из-за меня поздно легли?
Сам нотариус лег, должно быть, еще позже. Бог знает, где он бродил после того, как расстался с Мегрэ, так как комиссар услышал в трубке женский голос, лениво осведомившийся: «Который час?» Мегрэ снова спустился к себе в кабинет. Лапуэнт спросил:
— Он будет их допрашивать?
— Да.
— Начнет с женщины?
— Я посоветовал ему начать с Папа.
— Он легче расколется?
— Да. В особенности если смертельный удар Каласу нанес именно он, как я думаю.
— Вы уходите?
— Мне нужно кое-что выяснить у ее дочери. Речь шла о небольшой подробности. Мегрэ пришлось дожидаться конца операции, чтобы увидеть Люсетту Калас.
— Теперь вы знаете из газет о смерти вашего отца и аресте матери?
— Нечто подобное должно было произойти — Последний раз вы ходили к ней для того, чтобы попросить денег?
— Нет.
— Для чего же?
— Чтобы сообщить, что я выхожу замуж за профессора Лаво, как только он получит развод. Ему может прийти желание познакомиться с моими родителями, и мне хотелось, чтобы она выглядела прилично.
— Вы знаете о том, что умер Буассанкур?
— Кто это? — Ее удивление было непритворным.
— Ваш дед.
Мегрэ добавил равнодушным тоном, словно сообщая нечто незначительное:
— Если вашу мать не уличат в убийстве, она получит в наследство замок, восемнадцать ферм и сколько-то миллионов.
— Вы уверены?
— Вы можете сами об этом спросить у нотариуса Канонжа, который ведет дело о наследстве. Он живет в гостинице «Орсе».
— Он там будет весь день?
— Вероятно.
Она не спросила, что станет с ее матерью, и Мегрэ, пожав плечами, расстался с ней.
В этот день комиссар не стал ничего есть в обеденный перерыв, но кружка-другая пива более или менее успокоила его желудок. Все послеобеденное время он провел, закрывшись у себя в кабинете. На столе перед ним лежали ключи от бистро и от квартиры Папа. Казалось, он испытывает злорадное удовлетворение, разделываясь с кучей служебной писанины, которая обычно внушала ему ужас.
Когда звонил телефон, он быстрее, чем обычно, хватал трубку, но только в пять с чем-то услышал голос Комельо:
— Мегрэ?
— Да.
Следователь с трудом сдерживал торжествующие нотки:
— Я был прав, приказав арестовать их.
— Всех троих?
— Нет, Антуана я только что распорядился выпустить.
— А те сознались?
— Да.
— Во всем?
— Во всем, что мы предполагали. Мне пришла недурная идея начать с мужчины. Когда я окончил обстоятельный рассказ о том, что могло произойти, он не возражал.
— А женщина?
— Пап повторил свое признание при ней, так что она уже не могла ничего отрицать.
— Она сказала еще что-нибудь?
— Она только спросила, когда выходила из кабинета, позаботились ли вы о ее коте.
— И что вы ответили?
— Что вам и без того дела хватает.
Этого ответа Мегрэ всю жизнь не мог простить следователю Комельо.