Страница:
О'Брайен таращил глаза, изумляясь тому, как разволновался Мегрэ, как чеканил каждое слово, как яростно жевал.
— Вы, конечно, скажете мне, что ничего серьезного я не узнал и что игра не стоила свеч. Но, быть может, мы по-разному представляем себе полицейское расследование.
Ласковая улыбочка собеседника раздражала Мегрэ.
— Мой утренний визит в дом на Сто шестьдесят девятой улице тоже вас позабавил, не так ли? И уж наверняка вы расхохотались бы, если бы видали, как я там обнюхивал все углы и стучался во все двери в обществе какого-то мальчишки. Но хотя я в Америке всего несколько дней, утверждаю, что теперь о Маленьком Джоне и о другом «J» мне известно больше, чем вам, Это, конечно, вопрос темперамента. Вам нужны только факты, точные факты, так ведь? Ну а мне…
Внезапно он замолчал, видя, что его собеседник, несмотря на все усилия сдержаться, вот-вот расхохочется, и решил посмеяться вместе с ним.
— Простите… Только что я побывал в самом дурацком положении за всю жизнь… Вот послушайте.
Он рассказал про свой визит к старику Жермену и описал Люсиль и ее транс, очень может быть — притворный.
— Понимаете, почему я боюсь за них? — заключил он свою повесть. — Анджелино что-то знал, и его убрали. Может быть, Анджелино знал больше других? Это возможно. Но я целый час просидел у бывшего коверного. И там же была Люсиль.
— Ясно. И все же не думаю, чтобы им грозила какая-то опасность.
— Бьюсь об заклад, что вы, как и я, полагаете, что те люди ждут опасности со Сто шестьдесят девятой улицы. Утвердительный кивок.
— Необходимо срочно узнать, жила ли эта Люсиль в том же доме напротив портняжной мастерской. И можно ли обнаружить в полицейских архивах следы трагического или несчастного случая, который произошел в этом доме лет тридцать тому назад?
— Здесь это сложнее, чем у вас. Особенно если эта трагедия не приобрела, так сказать, официального характера, если не было проведено расследование. Я знаю, что во Франции можно было бы в комиссариате полиции разыскать следы всех жильцов этого дома или упоминания об их смерти.
— Значит, вы тоже думаете…
— Ничего я не думаю. Повторяю, расследование веду не я. Меня бросили на другое дело, которое отнимет у меня несколько недель, если не месяцев. Сейчас мы выпьем коньяку, и я позвоню коллеге. Между прочим, я знаю, что сегодня он ездил в иммиграционное бюро. Там есть список всех, прибывших в Соединенные Штаты. Постойте… Вот что я записал на клочке бумаги.
Все те же небрежные жесты — О'Брайен как бы хочет умалить значение того, что сделал. А может, в этом больше скромности по отношению к Мегрэ, чем административной осторожности?
— Вот дата приезда Мора в Соединенные Штаты. Жоашен Жан Мари Мора, родился в Байонне, двадцать два года, скрипач. И название судна, давно уже не существующего: «Аквитания». Что касается второго «J», то речь тут может идти только о Жозефе Эрнесте Доминике Домале, двадцати четырех лет, родился тоже в Байонне. Записался не как кларнетист, а как композитор. Надеюсь, вы улавливаете разницу? Мне дали и другую справку — это, может быть, не так уж важно, но я думаю, что должен вам сказать. Через два с половиной года после прибытия в Америку Джоаким Мора, который теперь требует, чтобы его называли Джон Мора и который жил в Нью-Йорке на Сто шестьдесят девятой улице в известном вам доме, покинул Америку и отправился в Европу, где провел почти десять месяцев. Возвратился он на английском пароходе «Мултан». Не думаю, чтобы мой коллега потрудился запросить Францию. Но, зная вас…
Мегрэ подумал об этом в ту самую минуту, когда его собеседник упомянул Байонну. Мысленно он уже составил телеграмму в байоннскую полицию:
— О чем вы думаете? — спросил он, видя, что Мегрэ сидит задумчиво и неподвижно, вдыхая аромат коньяка.
— О Джесси.
— И что вам неясно?
Это было похоже на игру: у одного вечная улыбочка, словно держащаяся на резинке для вящей предосторожности, у другого — притворно недовольная хмурая гримаса.
— Да вот: чьей матерью она была?
На секунду улыбка исчезла с лица рыжего капитана, и, пригубив коньяк, он произнес:
— Это зависит от свидетельства о смерти, так ведь?
Они поняли друг друга. И ни у одного из них не возникло желания развить свою мысль.
Мегрэ, однако, не смог удержаться и проворчал, изображая скверное настроение, хотя оно уже прошло:
— Если его найдут! Ведь ваша проклятая свобода личности не позволяет вам вести списки живых и мертвых!
О'Брайан ограничился тем, что кивнул официанту на пустые бокалы:
— Повторите! И прибавил:
— А ваш бедный сицилиец, должно быть, умирает от жажды, стоя на тротуаре.
Глава 7
— Вы, конечно, скажете мне, что ничего серьезного я не узнал и что игра не стоила свеч. Но, быть может, мы по-разному представляем себе полицейское расследование.
Ласковая улыбочка собеседника раздражала Мегрэ.
— Мой утренний визит в дом на Сто шестьдесят девятой улице тоже вас позабавил, не так ли? И уж наверняка вы расхохотались бы, если бы видали, как я там обнюхивал все углы и стучался во все двери в обществе какого-то мальчишки. Но хотя я в Америке всего несколько дней, утверждаю, что теперь о Маленьком Джоне и о другом «J» мне известно больше, чем вам, Это, конечно, вопрос темперамента. Вам нужны только факты, точные факты, так ведь? Ну а мне…
Внезапно он замолчал, видя, что его собеседник, несмотря на все усилия сдержаться, вот-вот расхохочется, и решил посмеяться вместе с ним.
— Простите… Только что я побывал в самом дурацком положении за всю жизнь… Вот послушайте.
Он рассказал про свой визит к старику Жермену и описал Люсиль и ее транс, очень может быть — притворный.
— Понимаете, почему я боюсь за них? — заключил он свою повесть. — Анджелино что-то знал, и его убрали. Может быть, Анджелино знал больше других? Это возможно. Но я целый час просидел у бывшего коверного. И там же была Люсиль.
— Ясно. И все же не думаю, чтобы им грозила какая-то опасность.
— Бьюсь об заклад, что вы, как и я, полагаете, что те люди ждут опасности со Сто шестьдесят девятой улицы. Утвердительный кивок.
— Необходимо срочно узнать, жила ли эта Люсиль в том же доме напротив портняжной мастерской. И можно ли обнаружить в полицейских архивах следы трагического или несчастного случая, который произошел в этом доме лет тридцать тому назад?
— Здесь это сложнее, чем у вас. Особенно если эта трагедия не приобрела, так сказать, официального характера, если не было проведено расследование. Я знаю, что во Франции можно было бы в комиссариате полиции разыскать следы всех жильцов этого дома или упоминания об их смерти.
— Значит, вы тоже думаете…
— Ничего я не думаю. Повторяю, расследование веду не я. Меня бросили на другое дело, которое отнимет у меня несколько недель, если не месяцев. Сейчас мы выпьем коньяку, и я позвоню коллеге. Между прочим, я знаю, что сегодня он ездил в иммиграционное бюро. Там есть список всех, прибывших в Соединенные Штаты. Постойте… Вот что я записал на клочке бумаги.
Все те же небрежные жесты — О'Брайен как бы хочет умалить значение того, что сделал. А может, в этом больше скромности по отношению к Мегрэ, чем административной осторожности?
— Вот дата приезда Мора в Соединенные Штаты. Жоашен Жан Мари Мора, родился в Байонне, двадцать два года, скрипач. И название судна, давно уже не существующего: «Аквитания». Что касается второго «J», то речь тут может идти только о Жозефе Эрнесте Доминике Домале, двадцати четырех лет, родился тоже в Байонне. Записался не как кларнетист, а как композитор. Надеюсь, вы улавливаете разницу? Мне дали и другую справку — это, может быть, не так уж важно, но я думаю, что должен вам сказать. Через два с половиной года после прибытия в Америку Джоаким Мора, который теперь требует, чтобы его называли Джон Мора и который жил в Нью-Йорке на Сто шестьдесят девятой улице в известном вам доме, покинул Америку и отправился в Европу, где провел почти десять месяцев. Возвратился он на английском пароходе «Мултан». Не думаю, чтобы мой коллега потрудился запросить Францию. Но, зная вас…
Мегрэ подумал об этом в ту самую минуту, когда его собеседник упомянул Байонну. Мысленно он уже составил телеграмму в байоннскую полицию:
«Прошу срочно сообщить все сведения Жоашене Жане Мари Мора и Жозефе Эрнесте Доминике Домале выехавших Франции… году…»Мысль заказать выдержанный арманьяк в бокалах, специально предназначенных для дегустации, принадлежала американцу. И он же первым закурил трубку.
— О чем вы думаете? — спросил он, видя, что Мегрэ сидит задумчиво и неподвижно, вдыхая аромат коньяка.
— О Джесси.
— И что вам неясно?
Это было похоже на игру: у одного вечная улыбочка, словно держащаяся на резинке для вящей предосторожности, у другого — притворно недовольная хмурая гримаса.
— Да вот: чьей матерью она была?
На секунду улыбка исчезла с лица рыжего капитана, и, пригубив коньяк, он произнес:
— Это зависит от свидетельства о смерти, так ведь?
Они поняли друг друга. И ни у одного из них не возникло желания развить свою мысль.
Мегрэ, однако, не смог удержаться и проворчал, изображая скверное настроение, хотя оно уже прошло:
— Если его найдут! Ведь ваша проклятая свобода личности не позволяет вам вести списки живых и мертвых!
О'Брайан ограничился тем, что кивнул официанту на пустые бокалы:
— Повторите! И прибавил:
— А ваш бедный сицилиец, должно быть, умирает от жажды, стоя на тротуаре.
Глава 7
Было, конечно, уже поздно — около десяти. Часы Мегрэ остановились, а «Бервик», в отличие от «Сент-Рейджи», не простирал свою заботливость о постояльцах до того, чтобы повесить на стенах электрические часы. А впрочем, не все ли равно, который теперь час? В это утро Мегрэ не спешил. По правде говоря, никакого точного плана у него не было. С тех пор как он приехал в Нью-Йорк, его пробуждение впервые было встречено настоящим весенним солнышком, лучи которого проникали в спальню и в ванную комнату.
Кстати, именно из-за солнца он повесил зеркальце на оконную задвижку — так он делал по утрам, когда брился, в Париже, на бульваре Ришар-Ленуар, и, пока брил подбородок, на щеке его всегда играл луч солнца. Не ошибка ли думать, что большие города отличаются друг от друга, даже если речь идет о Нью-Йорке, который изображается а книгах в виде чудовищной мясорубки, перемалывающей людей?
И вот он, Мегрэ, в Нью-Йорке, и здесь есть и оконная задвижка — как раз на такой высоте, какая удобна для бритья, — и косой солнечный луч, который заставляет его жмуриться, а напротив, не то в канцелярии, не то в ателье, над ним хихикают две девушки в белых блузках.
В это утро ему пришлось трижды браться за бритье, так как два раза его отрывали телефонные звонки. В первый раз голос, казалось, доносился издалека; Мегрэ его как будто слышал не так давно, но узнать не мог.
— Алло! Комиссар Мегрэ?
— Ну да!
— В самом деле комиссар Мегрэ?
— Ну да!
— Комиссар Мегрэ у телефона?
— Да, черт побери!
Тут жалобный, почти трагический голос произнес:
— Это Роналд Декстер. Я очень огорчен, что пришлось вас побеспокоить, но мне совершенно необходимо с вами поговорить.
— Есть что-нибудь новенькое?
— Умоляю вас назначить мне встречу как можно скорее.
— Вы далеко от меня?
— Не очень.
— А это очень срочно?
— Очень.
— В таком случае приходите в гостиницу сейчас же и поднимайтесь ко мне в номер.
— Благодарю вас.
Мегрэ улыбнулся было, но по некотором размышлении решил, что в тоне голоса клоуна было что-то тревожное.
Не успел он снова намылить щеки, как телефон зазвонил опять. Мегрэ кое-как вытер лицо.
— Слушаю.
— Комиссар Мегрэ?
На этот раз говорили отчетливо, слишком отчетливо и с резким американским акцентом.
— Я у телефона.
— С вами говорит лейтенант Льюис.
— Слушаю вас.
— Мой коллега О'Брайен сказал, что мне было бы полезно как можно скорее связаться с вами. Не могу ли я встретиться с вами сегодня утром?
— Простите, лейтенант, но у меня остановились часы. Который теперь час?
— Половина одиннадцатого.
— Я охотно пришел бы к вам, но, к сожалению, минуту назад назначил свидание у себя в номере. Впрочем, возможно и даже скорее всего, что речь пойдет об интересующем вас деле. Вам нетрудно будет зайти ко мне в «Бервик»?
— Через двадцать минут буду у вас.
— Есть что-то новенькое?
Мегрэ был уверен, что его собеседник еще держал трубку у уха, когда он задал этот вопрос, но лейтенант притворился, что не слышит, и прозвучали гудки отбоя.
Двое сразу! Мегрэ оставалось только покончить с бритьем и одеться. Не успел он позвонить в room-service и заказать завтрак, как в дверь постучались.
Это был Декстер, Вид у него был такой, что Мегрэ, привыкший уже к его странностям, посмотрел на него с крайним изумлением.
Он никогда не видел, чтобы человек был так бледен. Клоун был похож на лунатика.
Но он не был пьян: на лице у него не было плаксивой гримасы, свидетельствовавшей об опьянении. Напротив, он, казалось, владел собой, и все же в нем было что-то странное.
Он застыл в дверях, похожий на актера из кинокомедии, который только что получил дубинкой по голове и, прежде чем рухнуть, еще какое-то время держится на ногах, глядя перед собой пустыми глазами.
— Господин комиссар… — начал он, еле ворочая языком.
— Войдите и закройте дверь.
— Господин комиссар…
Тут Мегрэ понял, что Декстер, хоть и не пьян, но после чудовищной попойки. Он чудом держался на ногах. Малейшее движение вызывало у него в голове килевую и бортовую качку одновременно, лицо морщилось от боли, а руки машинально искали опоры.
— Сядьте!
Клоун отрицательно покачал головой. Если бы он сел, его бы наверняка тут же сморил непобедимый сон.
— Господин комиссар, я подлец.
С этими словами он дрожащей рукой порылся в кармане куртки и выложил на стол сложенные купюры — американские банкноты. Комиссар посмотрел на них с удивлением.
— Здесь пятьсот долларов.
— Ничего не понимаю!
— Пять банкнот по сто долларов. Совсем новенькие. И не фальшивые, не беспокойтесь! Впервые в жизни я получил пятьсот долларов сразу. Вы это понимаете? У меня в кармане целых пятьсот долларов!
Метрдотель вошел с подносом, на котором были кофе, яичница с беконом, варенье, но Декстера, который страдал булимией (Ненормальное усиление аппетита) и всегда мечтал о какой-нибудь еде не меньше, чем о пятистах долларах, затошнило от запаха и вида еды. Он отвернулся с таким видом, словно его вот-вот вырвет.
— Не хотите чего-нибудь выпить?
— Водички.
Он выпил два, три, четыре стакана — один за другим, не переводя дыхания.
Капли пота сверкали на бледном лбу; он держался за стол, но все равно раскачивался всем своим длинным тощим телом.
— Скажите капитану О'Брайену, который всегда считал меня порядочным человеком и рекомендовал вам, что я подлец.
Он протянул Мегрэ банковые билеты:
— Возьмите их. Делайте с ними что хотите. Они мне не принадлежат. Сегодня ночью… Сегодня ночью…
Казалось, он собирается с силами, чтобы преодолеть самое трудное.
— …сегодня ночью я продал вас за пятьсот долларов. Телефонный звонок.
— Слушаю… Что? Вы уже внизу?.. Поднимайтесь, лейтенант… Я не один, но это неважно.
— Это из полиции? — с горькой улыбкой спросил клоун.
— Не бойтесь. Можете говорить при лейтенанте Льюисе. Это друг О'Брайена.
— Пусть делают со мной что хотят. Мне все равно. Лишь бы поскорее.
Ноги под ним буквально подгибались.
— Входите, лейтенант. Рад познакомиться с вами. Вы знакомы с Декстером?.. Ну, неважно, его знает О'Брайен. Думаю, что он может рассказать нам нечто весьма любопытное. Садитесь, пожалуйста, вот в это кресло; Декстер будет рассказывать, а я пока перекушу.
Комната казалась почти веселой благодаря солнцу, заливавшему ее косыми лучами, в которых плясали золотые пылинки Мегрэ все-таки был не уверен, правильно ли он поступил, пригласив лейтенанта присутствовать при разговоре с Декстером. Ведь О'Брайен не солгал, когда сказал накануне, что лейтенант — человек совсем другого склада, нежели он.
— Счастлив познакомиться с вами, комиссар.
Но сказал это Льюис без улыбки. Чувствовалось, что он на работе; уселся в кресло, положил ногу на ногу, закурил сигарету и, хотя Декстер еще и рта не раскрыл, вытащил из кармана записную книжку и карандаш.
Это был среднего роста, ни толстый ни тонкий, интеллигентного вида мужчина — его можно было принять, например, за преподавателя; у него был длинный нос, очки с толстыми стеклами.
— Если нужно, можете записать мои показания, — произнес Декстер таким тоном, как будто уже прочитал свой смертный приговор.
Но лейтенант не шевельнулся; держа карандаш в руке, он смотрел на клоуна с поразительным хладнокровием.
— Было, наверное, часов одиннадцать вечера. Точно сказать не могу. Может быть, ближе к полуночи. Я зашел в бар поблизости от муниципалитета. Пьян не был. Клянусь, я не был пьян, можете мне поверить. Два человека облокотились на стойку рядом со мной, и я понял, что это не случайно, что они искали меня.
— Вы могли бы их опознать? — спросил лейтенант. Декстер посмотрел сперва на него, потом на Мегрэ, как бы спрашивая, к кому он должен обращаться.
— Они искали меня. Такие вещи чувствуешь. Я догадался, что они из банды…
— Из какой банды?
— Я очень устал, — произнес Декстер. — И если меня будут все время перебивать…
Мегрэ, уплетая яичницу, не смог сдержать улыбки.
— Они предложили мне выпить, и я понял, что они хотят что-то у меня выведать, Видите, я не пытаюсь ни обманывать вас, ни оправдывать себя. Я понимал также, что, если выпью, — я погиб, но все-таки выпил не то четыре, не то пять scotches[9] — точно не помню. Они говорили мне «Роланд», хотя я не назвал им своего имени. Потом повели меня в другой бар. Потом в третий, но на сей раз мы ехали на машине. И в этом баре мы все втроем поднялись в бильярдную, где никого не было. Я подумал, уж не собираются ли они убить меня. Один из них запер дверь на ключ и сказал мне: «Сядь, Роналд. Ты ведь бедняк, верно? И всю жизнь был бедняком. И если ты ничего не смог добиться в жизни, то лишь потому, что у тебя не было денег, не с чего было начинать». Вы сами, господин комиссар, видели, каким я бываю, когда выпью. Я вспомнил себя маленьким ребенком, вспомнил всю свою жизнь: я всегда был беден, всегда старался заработать хоть несколько долларов. И я заплакал.
Что мог записывать за ним лейтенант Льюис? А ведь он что-то писал в своей книжечке и при этом был так серьезен, как если бы допрашивал опаснейшего преступника, — Тут один из них — тот, что повыше, — вытащил из кармана банкноты, новенькие банкноты по сто долларов. На столе стояла бутылка виски и содовая. Не знаю, кто их принес, — не помню, чтобы в бильярдную заходил официант. «Пей, болван», — сказал мне тот тип. Я выпил. Потом он пересчитал билеты у меня на глазах, сложил их и сунул в карман моей куртки. «Видишь, мы с тобой по-хорошему. Тебя можно было бы выпотрошить другим способом — припугнуть: ты ведь трус. Но мы такие же бедняки, как ты, и решили, что лучше будет заплатить тебе. Понимаешь? Ну а теперь — к делу! Ты расскажешь нам все, что знаешь. Понятно?» Клоун посмотрел на комиссара своими блеклыми глазами и выговорил:
— Я сказал им все.
— Что вы им сказали?
— Всю правду.
— Какую правду?
— Что вам известно все.
Комиссар, все еще не понимая, нахмурился и в раздумье закурил трубку. Он спрашивал себя, рассмеяться ему или принять всерьез печального клоуна; такого чудовищного похмелья Мегрэ никогда прежде ни у кого не видал.
— Что мне, собственно, известно?
— Прежде всего, правда о «J and J».
— Да какая правда, черт возьми?
Несчастный малый посмотрел на него с таким глубоким изумлением, словно спрашивал себя, уж не играет ли Мегрэ с ним в прятки.
— Что Джозеф тот, который играл на кларнете, — был либо мужем, либо любовником Джесси. Вам это прекрасно известно.
— Вот как?
— И что у них был ребенок.
— Что-что?
— Джоз Мак-Джилл. Кстати, обратите внимание на имя — Джоз. И по времени сходится. Я видел, как вы сами подсчитывали. А Мора, то есть Маленький Джон, тоже был влюблен и ревновал. Он убил Джозефа. А может, потом убил и Джесси. Если только она не умерла с горя.
Теперь уже комиссар смотрел на клоуна в полном недоумении. А еще больше удивляло его, что лейтенант Льюис лихорадочно записывает за Декстером.
— Потом, когда Маленький Джон разбогател, его стали мучить угрызения совести, и он позаботился о ребенке, но никогда его не навещал. Даже наоборот — отправил в Канаду с некой миссис Мак-Джилл. Мальчишка, который взял себе фамилию старухи шотландки, понятия не имел о фамилии человека, который пришел к нему на помощь.
— Продолжай, — покорно вздохнул Мегрэ, в первый раз обращаясь к Декстеру на «ты».
— Вы это знаете лучше меня. Я рассказал им все. Мне необходимо было заработать пятьсот долларов, понимаете? Ведь оставалась же еще у меня капля порядочности! Маленький Джон тоже был женат. Во всяком случае, у него появился ребенок, которого он отправил учиться в Европу. Миссис Мак-Джилл умерла. А может, Джоз удрал от нее. Не знаю. Возможно, вы знаете, а мне не сказали. Но сегодня ночью я вел себя так, как будто вам известно все. Они давали мне виски большими стаканами. Можете мне не верить, но мне было так стыдно, что я решил идти до конца… На Сто шестьдесят девятой улице жил портной-итальянец, который знал всю историю от начала до конца и который, наверно, видел, как произошло убийство. В конце концов Джоз Мак-Джилл встретил его — как это произошло, не знаю, но, конечно, по чистой случайности. И тут он узнал правду о Маленьком Джоне.
Теперь Мегрэ благодушно попыхивал трубочкой с таким видом, с каким взрослые слушают занимательные рассказы детей.
— Продолжай.
— Мак-Джилл связался с какими-то подозрительными типами вроде тех, что поили меня сегодня ночью. Они решили начать шантажировать Маленького Джона. И Маленький Джон испугался. Когда они узнали, что из Европы приезжает его сын, они решили прижать папашу и, по прибытии судна, похитили Жана Мора, чтобы получить за него выкуп. Я не мог сказать им, каким образом Жан Мора очутился в «Сент-Рейджи». Может быть, Маленький Джон выложил кругленькую сумму? Может быть, разузнал, где прячут молодого человека? Ведь он далеко не дурак… Словом, я подтвердил, что вам известно все.
— И что их могут арестовать? — спросил Мегрэ и поднялся.
— Не помню. Думаю, что да. И что вам о них известно.
— О ком — о них?
— О тех, кто дал мне пятьсот долларов.
— А что они сделали?
— Сбили старика Анджелино, потому что Мак-Джилл понял: вы все раскроете. Вот и все. Можете арестовать меня.
Мегрэ отвернулся, чтобы скрыть улыбку, но лейтенант Льюис был серьезен, как папа римский.
— И что же они тебе на это ответили?
— Впихнули меня в машину. Я подумал, что они пристукнут меня в каком-нибудь глухом квартале, — кстати, и пятьсот долларов бы к ним вернулись. Но они просто-напросто высадили меня напротив муниципалитета и сказали…
— Что?
— «Иди проспись, идиот!» Что вы собираетесь делать?
— Сказать вам то же самое.
— Что-что?
— Повторяю: идите и проспитесь.
— И больше к вам не приходить?
— Как раз наоборот.
— Я вам все еще нужен?
— Возможно, понадобитесь.
— В таком случае…
Он со вздохом бросил искоса взгляд на пятьсот долларов.
— Дело в том, что одну-то сотню я разменял. Иначе я не смог бы добраться к себе даже подземкой. И сегодня я попрошу у вас не пять долларов, как всегда, а только один. Раз уж я стал подлецом…
— Что вы об этом думаете, лейтенант?
Вместо того чтобы расхохотаться, — а Мегрэ подмывало именно расхохотаться — коллега О'Брайена серьезно перечитал свои записи.
— Жана Мора велел увезти не Мак-Джилл.
— Само собой, черт побери!
— Вы это знаете?
— Я в этом убежден.
— А нам это известно достоверно.
У Льюиса был такой вид, словно он выиграл партию, подчеркнув различие между знанием американской полиции и простой убежденностью своего французского коллеги.
— Молодого Мора забрал с собой некий тип, который вручил письмо от отца.
— Знаю.
— И мы также знаем, куда увезли молодого человека. В Коннектикут, в коттедж, принадлежащий Мора-старшему, куда он уже несколько лет не заглядывал.
— А отец добился, чтобы Жана привезли к нему в «Сент-Рейджи».
— Откуда вы знаете?
— Догадываюсь.
— Мы догадок не строим. Через два дня тот же человек снова отправился за Мора-младшим.
— А это означает, — затянувшись, пробормотал Мегрэ, — что были какие-то причины для того, чтобы в течение двух дней молодой человек оставался вне игры.
Лейтенант поглядел на него с комическим изумлением.
— Тут можно усмотреть и некую связь, — продолжал комиссар. — А именно: молодой человек появился только после гибели старика Анджелино.
— И какой вывод вы из этого делаете?
— Никакого. Коллега О'Брайен может подтвердить, что я никогда никаких выводов не делаю. Он, несомненно, прибавит, что я никогда не думаю. Ну а вы-то думаете или нет?
Мегрэ спросил себя, не слишком ли далеко он зашел, но Льюис, после минутного размышления, ответил:
— Иногда, Когда у меня в руках достаточно серьезный материал.
— Ну а на данном этапе дело не стоит того, чтобы думать.
— А какого вы мнения о рассказе Роналда Декстера? Его ведь зовут Декстер, не правда ли?
— Я еще не составил мнения о его рассказе; но он меня здорово позабавил.
— Он сказал правду: по времени действительно так и получается.
— Не сомневаюсь. Это совпадает также и с отъездом Мора в Европу.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что Джоз Мак-Джилл родился за месяц до того, как Маленький Джон возвратился из Байонны. И что, с другой стороны, он родился через восемь с половиной месяцев после его отъезда.
— И что же из этого?
— А то, что он с успехом может быть сыном и того, и другого. Так что у нас есть выбор, как видите. Это очень удобно.
Извлечь из этого Мегрэ ничего не мог Просто сцена с клоуном, пребывающим в состоянии похмелья, привела его в хорошее настроение, а надутый как индюк Льюис был прямо-таки создан для того, чтобы это настроение поддержать.
— Я приказал поднять за те годы все акты о смерти, которые могли бы относиться к Джозефу Домалю и к Джесси.
— Если только они умерли, — рявкнул Мегрэ.
— Но если они живы — где они?
— А где все триста квартиросъемщиков, которые в те же годы жили в доме на Сто шестьдесят девятой улице?
— Если бы Джозеф Домаль был жив…
— Ну-ну!
— …он, наверное, позаботился бы о своем сыне.
— Если только это его сын.
— Но мы обнаружили бы его среди нынешних знакомых Джона!
— А почему? Разве то, что двое молодых дебютантов вместе сделали номер в мюзик-холле, связало их на всю жизнь?
— Ну а Джесси?
— Заметьте: я вовсе не утверждаю, ни что она жива, ни что жив Домаль. Но не исключено, что тот умер себе спокойно в Париже или в Карпантра[10], а Джесси и сейчас живет в какой-нибудь богадельне. А возможно, что все наоборот.
— Вы, наверное, шутите, комиссар?
— Какие тут шутки!
— Проследите за ходом моей мысли.
— А вы размышляли?
— Всю ночь. Итак, начнем с начала: ровно двадцать восемь лет назад три человека…
— Три «J»…
— Что вы сказали?
— Я говорю: три «J». Так мы их называем.
— Кто это — вы?
— Мы с ясновидящей и старым циркачом.
— Кстати, как вы и просили, я приказал их охранять. Но пока вокруг них ничего не произошло.
— Да теперь уж ничего и не произойдет, раз клоун нас «продал», как он выразился. Итак, мы остановились на трех «J» — Джоаким, Джозеф и Джесси. Двадцать восемь лет назад, как вы говорите, жили-были эти трое, а также четвертый по имени Анджелино Джакоми.
— Совершенно верно.
Лейтенант снова начал записывать. По-видимому, у него это превратилось в манию.
— А сегодня…
— А сегодня, — поспешно вставил американец, — мы снова имеем дело с тремя людьми.
— Но уже с другими. Во-первых, с Джоакимом, который в свое время стал Маленьким Джоном, с Мак-Джиллом и с другим молодым человеком, который, несомненно, является сыном Мора. Четвертый — Анджелино — еще два дня назад был жив, но, чтобы упростить решение проблемы, его убрали. Трое двадцать восемь лет назад и трое сегодня. Иначе говоря, двоих из группы, которых не хватает теперь, заменили другие.
— А ведь создается впечатление, что Мора боится своего так называемого секретаря Мак-Джилла.
— Вы так думаете?
— Капитан О'Брайен говорил, что вам тоже так показалось.
— По-моему, я высказал ему свое впечатление, что Мак-Джилл ведет себя в высшей степени самоуверенно и часто высказывается за своего патрона.
— Это одно и то же.
— Не совсем, — Идя к вам сегодня утром, я полагал, что вы с полной откровенностью скажете мне все, что думаете об этом деле. Капитан сообщил мне…
— Он что-нибудь еще говорил вам о моих впечатлениях?
— Нет, о своих. Он убежден, что у вас есть какая-то удачная мысль. Я надеялся, что, обменявшись мыслями…
— …мы придем к какому-то решению? Ну что ж! Вы ведь выслушали моего штатного клоуна.
— А вы поверили всему, что он говорил?
— Вовсе нет.
— По-вашему, он ошибся?
— Он выдумал красивый роман с любовной интригой. В данный момент Маленький Джон, Мак-Джилл, а быть может, и еще кое-кто должны здорово волноваться.
— У меня есть доказательство тому.
— Со мной поделитесь?
— Сегодня утром Мак-Джилл заказал каюту первого класса на пароходе, который отбывает во Францию в четыре часа. На имя Жана Мора.
— А вы не находите, что это вполне естественно? Молодой человек, у которого занятия в полном разгаре, внезапно уезжает из Парижа, бросает университет и едет в Нью-Йорк; папа же считает, что ему здесь делать нечего. И его отправляют туда, откуда он приехал.
Кстати, именно из-за солнца он повесил зеркальце на оконную задвижку — так он делал по утрам, когда брился, в Париже, на бульваре Ришар-Ленуар, и, пока брил подбородок, на щеке его всегда играл луч солнца. Не ошибка ли думать, что большие города отличаются друг от друга, даже если речь идет о Нью-Йорке, который изображается а книгах в виде чудовищной мясорубки, перемалывающей людей?
И вот он, Мегрэ, в Нью-Йорке, и здесь есть и оконная задвижка — как раз на такой высоте, какая удобна для бритья, — и косой солнечный луч, который заставляет его жмуриться, а напротив, не то в канцелярии, не то в ателье, над ним хихикают две девушки в белых блузках.
В это утро ему пришлось трижды браться за бритье, так как два раза его отрывали телефонные звонки. В первый раз голос, казалось, доносился издалека; Мегрэ его как будто слышал не так давно, но узнать не мог.
— Алло! Комиссар Мегрэ?
— Ну да!
— В самом деле комиссар Мегрэ?
— Ну да!
— Комиссар Мегрэ у телефона?
— Да, черт побери!
Тут жалобный, почти трагический голос произнес:
— Это Роналд Декстер. Я очень огорчен, что пришлось вас побеспокоить, но мне совершенно необходимо с вами поговорить.
— Есть что-нибудь новенькое?
— Умоляю вас назначить мне встречу как можно скорее.
— Вы далеко от меня?
— Не очень.
— А это очень срочно?
— Очень.
— В таком случае приходите в гостиницу сейчас же и поднимайтесь ко мне в номер.
— Благодарю вас.
Мегрэ улыбнулся было, но по некотором размышлении решил, что в тоне голоса клоуна было что-то тревожное.
Не успел он снова намылить щеки, как телефон зазвонил опять. Мегрэ кое-как вытер лицо.
— Слушаю.
— Комиссар Мегрэ?
На этот раз говорили отчетливо, слишком отчетливо и с резким американским акцентом.
— Я у телефона.
— С вами говорит лейтенант Льюис.
— Слушаю вас.
— Мой коллега О'Брайен сказал, что мне было бы полезно как можно скорее связаться с вами. Не могу ли я встретиться с вами сегодня утром?
— Простите, лейтенант, но у меня остановились часы. Который теперь час?
— Половина одиннадцатого.
— Я охотно пришел бы к вам, но, к сожалению, минуту назад назначил свидание у себя в номере. Впрочем, возможно и даже скорее всего, что речь пойдет об интересующем вас деле. Вам нетрудно будет зайти ко мне в «Бервик»?
— Через двадцать минут буду у вас.
— Есть что-то новенькое?
Мегрэ был уверен, что его собеседник еще держал трубку у уха, когда он задал этот вопрос, но лейтенант притворился, что не слышит, и прозвучали гудки отбоя.
Двое сразу! Мегрэ оставалось только покончить с бритьем и одеться. Не успел он позвонить в room-service и заказать завтрак, как в дверь постучались.
Это был Декстер, Вид у него был такой, что Мегрэ, привыкший уже к его странностям, посмотрел на него с крайним изумлением.
Он никогда не видел, чтобы человек был так бледен. Клоун был похож на лунатика.
Но он не был пьян: на лице у него не было плаксивой гримасы, свидетельствовавшей об опьянении. Напротив, он, казалось, владел собой, и все же в нем было что-то странное.
Он застыл в дверях, похожий на актера из кинокомедии, который только что получил дубинкой по голове и, прежде чем рухнуть, еще какое-то время держится на ногах, глядя перед собой пустыми глазами.
— Господин комиссар… — начал он, еле ворочая языком.
— Войдите и закройте дверь.
— Господин комиссар…
Тут Мегрэ понял, что Декстер, хоть и не пьян, но после чудовищной попойки. Он чудом держался на ногах. Малейшее движение вызывало у него в голове килевую и бортовую качку одновременно, лицо морщилось от боли, а руки машинально искали опоры.
— Сядьте!
Клоун отрицательно покачал головой. Если бы он сел, его бы наверняка тут же сморил непобедимый сон.
— Господин комиссар, я подлец.
С этими словами он дрожащей рукой порылся в кармане куртки и выложил на стол сложенные купюры — американские банкноты. Комиссар посмотрел на них с удивлением.
— Здесь пятьсот долларов.
— Ничего не понимаю!
— Пять банкнот по сто долларов. Совсем новенькие. И не фальшивые, не беспокойтесь! Впервые в жизни я получил пятьсот долларов сразу. Вы это понимаете? У меня в кармане целых пятьсот долларов!
Метрдотель вошел с подносом, на котором были кофе, яичница с беконом, варенье, но Декстера, который страдал булимией (Ненормальное усиление аппетита) и всегда мечтал о какой-нибудь еде не меньше, чем о пятистах долларах, затошнило от запаха и вида еды. Он отвернулся с таким видом, словно его вот-вот вырвет.
— Не хотите чего-нибудь выпить?
— Водички.
Он выпил два, три, четыре стакана — один за другим, не переводя дыхания.
Капли пота сверкали на бледном лбу; он держался за стол, но все равно раскачивался всем своим длинным тощим телом.
— Скажите капитану О'Брайену, который всегда считал меня порядочным человеком и рекомендовал вам, что я подлец.
Он протянул Мегрэ банковые билеты:
— Возьмите их. Делайте с ними что хотите. Они мне не принадлежат. Сегодня ночью… Сегодня ночью…
Казалось, он собирается с силами, чтобы преодолеть самое трудное.
— …сегодня ночью я продал вас за пятьсот долларов. Телефонный звонок.
— Слушаю… Что? Вы уже внизу?.. Поднимайтесь, лейтенант… Я не один, но это неважно.
— Это из полиции? — с горькой улыбкой спросил клоун.
— Не бойтесь. Можете говорить при лейтенанте Льюисе. Это друг О'Брайена.
— Пусть делают со мной что хотят. Мне все равно. Лишь бы поскорее.
Ноги под ним буквально подгибались.
— Входите, лейтенант. Рад познакомиться с вами. Вы знакомы с Декстером?.. Ну, неважно, его знает О'Брайен. Думаю, что он может рассказать нам нечто весьма любопытное. Садитесь, пожалуйста, вот в это кресло; Декстер будет рассказывать, а я пока перекушу.
Комната казалась почти веселой благодаря солнцу, заливавшему ее косыми лучами, в которых плясали золотые пылинки Мегрэ все-таки был не уверен, правильно ли он поступил, пригласив лейтенанта присутствовать при разговоре с Декстером. Ведь О'Брайен не солгал, когда сказал накануне, что лейтенант — человек совсем другого склада, нежели он.
— Счастлив познакомиться с вами, комиссар.
Но сказал это Льюис без улыбки. Чувствовалось, что он на работе; уселся в кресло, положил ногу на ногу, закурил сигарету и, хотя Декстер еще и рта не раскрыл, вытащил из кармана записную книжку и карандаш.
Это был среднего роста, ни толстый ни тонкий, интеллигентного вида мужчина — его можно было принять, например, за преподавателя; у него был длинный нос, очки с толстыми стеклами.
— Если нужно, можете записать мои показания, — произнес Декстер таким тоном, как будто уже прочитал свой смертный приговор.
Но лейтенант не шевельнулся; держа карандаш в руке, он смотрел на клоуна с поразительным хладнокровием.
— Было, наверное, часов одиннадцать вечера. Точно сказать не могу. Может быть, ближе к полуночи. Я зашел в бар поблизости от муниципалитета. Пьян не был. Клянусь, я не был пьян, можете мне поверить. Два человека облокотились на стойку рядом со мной, и я понял, что это не случайно, что они искали меня.
— Вы могли бы их опознать? — спросил лейтенант. Декстер посмотрел сперва на него, потом на Мегрэ, как бы спрашивая, к кому он должен обращаться.
— Они искали меня. Такие вещи чувствуешь. Я догадался, что они из банды…
— Из какой банды?
— Я очень устал, — произнес Декстер. — И если меня будут все время перебивать…
Мегрэ, уплетая яичницу, не смог сдержать улыбки.
— Они предложили мне выпить, и я понял, что они хотят что-то у меня выведать, Видите, я не пытаюсь ни обманывать вас, ни оправдывать себя. Я понимал также, что, если выпью, — я погиб, но все-таки выпил не то четыре, не то пять scotches[9] — точно не помню. Они говорили мне «Роланд», хотя я не назвал им своего имени. Потом повели меня в другой бар. Потом в третий, но на сей раз мы ехали на машине. И в этом баре мы все втроем поднялись в бильярдную, где никого не было. Я подумал, уж не собираются ли они убить меня. Один из них запер дверь на ключ и сказал мне: «Сядь, Роналд. Ты ведь бедняк, верно? И всю жизнь был бедняком. И если ты ничего не смог добиться в жизни, то лишь потому, что у тебя не было денег, не с чего было начинать». Вы сами, господин комиссар, видели, каким я бываю, когда выпью. Я вспомнил себя маленьким ребенком, вспомнил всю свою жизнь: я всегда был беден, всегда старался заработать хоть несколько долларов. И я заплакал.
Что мог записывать за ним лейтенант Льюис? А ведь он что-то писал в своей книжечке и при этом был так серьезен, как если бы допрашивал опаснейшего преступника, — Тут один из них — тот, что повыше, — вытащил из кармана банкноты, новенькие банкноты по сто долларов. На столе стояла бутылка виски и содовая. Не знаю, кто их принес, — не помню, чтобы в бильярдную заходил официант. «Пей, болван», — сказал мне тот тип. Я выпил. Потом он пересчитал билеты у меня на глазах, сложил их и сунул в карман моей куртки. «Видишь, мы с тобой по-хорошему. Тебя можно было бы выпотрошить другим способом — припугнуть: ты ведь трус. Но мы такие же бедняки, как ты, и решили, что лучше будет заплатить тебе. Понимаешь? Ну а теперь — к делу! Ты расскажешь нам все, что знаешь. Понятно?» Клоун посмотрел на комиссара своими блеклыми глазами и выговорил:
— Я сказал им все.
— Что вы им сказали?
— Всю правду.
— Какую правду?
— Что вам известно все.
Комиссар, все еще не понимая, нахмурился и в раздумье закурил трубку. Он спрашивал себя, рассмеяться ему или принять всерьез печального клоуна; такого чудовищного похмелья Мегрэ никогда прежде ни у кого не видал.
— Что мне, собственно, известно?
— Прежде всего, правда о «J and J».
— Да какая правда, черт возьми?
Несчастный малый посмотрел на него с таким глубоким изумлением, словно спрашивал себя, уж не играет ли Мегрэ с ним в прятки.
— Что Джозеф тот, который играл на кларнете, — был либо мужем, либо любовником Джесси. Вам это прекрасно известно.
— Вот как?
— И что у них был ребенок.
— Что-что?
— Джоз Мак-Джилл. Кстати, обратите внимание на имя — Джоз. И по времени сходится. Я видел, как вы сами подсчитывали. А Мора, то есть Маленький Джон, тоже был влюблен и ревновал. Он убил Джозефа. А может, потом убил и Джесси. Если только она не умерла с горя.
Теперь уже комиссар смотрел на клоуна в полном недоумении. А еще больше удивляло его, что лейтенант Льюис лихорадочно записывает за Декстером.
— Потом, когда Маленький Джон разбогател, его стали мучить угрызения совести, и он позаботился о ребенке, но никогда его не навещал. Даже наоборот — отправил в Канаду с некой миссис Мак-Джилл. Мальчишка, который взял себе фамилию старухи шотландки, понятия не имел о фамилии человека, который пришел к нему на помощь.
— Продолжай, — покорно вздохнул Мегрэ, в первый раз обращаясь к Декстеру на «ты».
— Вы это знаете лучше меня. Я рассказал им все. Мне необходимо было заработать пятьсот долларов, понимаете? Ведь оставалась же еще у меня капля порядочности! Маленький Джон тоже был женат. Во всяком случае, у него появился ребенок, которого он отправил учиться в Европу. Миссис Мак-Джилл умерла. А может, Джоз удрал от нее. Не знаю. Возможно, вы знаете, а мне не сказали. Но сегодня ночью я вел себя так, как будто вам известно все. Они давали мне виски большими стаканами. Можете мне не верить, но мне было так стыдно, что я решил идти до конца… На Сто шестьдесят девятой улице жил портной-итальянец, который знал всю историю от начала до конца и который, наверно, видел, как произошло убийство. В конце концов Джоз Мак-Джилл встретил его — как это произошло, не знаю, но, конечно, по чистой случайности. И тут он узнал правду о Маленьком Джоне.
Теперь Мегрэ благодушно попыхивал трубочкой с таким видом, с каким взрослые слушают занимательные рассказы детей.
— Продолжай.
— Мак-Джилл связался с какими-то подозрительными типами вроде тех, что поили меня сегодня ночью. Они решили начать шантажировать Маленького Джона. И Маленький Джон испугался. Когда они узнали, что из Европы приезжает его сын, они решили прижать папашу и, по прибытии судна, похитили Жана Мора, чтобы получить за него выкуп. Я не мог сказать им, каким образом Жан Мора очутился в «Сент-Рейджи». Может быть, Маленький Джон выложил кругленькую сумму? Может быть, разузнал, где прячут молодого человека? Ведь он далеко не дурак… Словом, я подтвердил, что вам известно все.
— И что их могут арестовать? — спросил Мегрэ и поднялся.
— Не помню. Думаю, что да. И что вам о них известно.
— О ком — о них?
— О тех, кто дал мне пятьсот долларов.
— А что они сделали?
— Сбили старика Анджелино, потому что Мак-Джилл понял: вы все раскроете. Вот и все. Можете арестовать меня.
Мегрэ отвернулся, чтобы скрыть улыбку, но лейтенант Льюис был серьезен, как папа римский.
— И что же они тебе на это ответили?
— Впихнули меня в машину. Я подумал, что они пристукнут меня в каком-нибудь глухом квартале, — кстати, и пятьсот долларов бы к ним вернулись. Но они просто-напросто высадили меня напротив муниципалитета и сказали…
— Что?
— «Иди проспись, идиот!» Что вы собираетесь делать?
— Сказать вам то же самое.
— Что-что?
— Повторяю: идите и проспитесь.
— И больше к вам не приходить?
— Как раз наоборот.
— Я вам все еще нужен?
— Возможно, понадобитесь.
— В таком случае…
Он со вздохом бросил искоса взгляд на пятьсот долларов.
— Дело в том, что одну-то сотню я разменял. Иначе я не смог бы добраться к себе даже подземкой. И сегодня я попрошу у вас не пять долларов, как всегда, а только один. Раз уж я стал подлецом…
— Что вы об этом думаете, лейтенант?
Вместо того чтобы расхохотаться, — а Мегрэ подмывало именно расхохотаться — коллега О'Брайена серьезно перечитал свои записи.
— Жана Мора велел увезти не Мак-Джилл.
— Само собой, черт побери!
— Вы это знаете?
— Я в этом убежден.
— А нам это известно достоверно.
У Льюиса был такой вид, словно он выиграл партию, подчеркнув различие между знанием американской полиции и простой убежденностью своего французского коллеги.
— Молодого Мора забрал с собой некий тип, который вручил письмо от отца.
— Знаю.
— И мы также знаем, куда увезли молодого человека. В Коннектикут, в коттедж, принадлежащий Мора-старшему, куда он уже несколько лет не заглядывал.
— А отец добился, чтобы Жана привезли к нему в «Сент-Рейджи».
— Откуда вы знаете?
— Догадываюсь.
— Мы догадок не строим. Через два дня тот же человек снова отправился за Мора-младшим.
— А это означает, — затянувшись, пробормотал Мегрэ, — что были какие-то причины для того, чтобы в течение двух дней молодой человек оставался вне игры.
Лейтенант поглядел на него с комическим изумлением.
— Тут можно усмотреть и некую связь, — продолжал комиссар. — А именно: молодой человек появился только после гибели старика Анджелино.
— И какой вывод вы из этого делаете?
— Никакого. Коллега О'Брайен может подтвердить, что я никогда никаких выводов не делаю. Он, несомненно, прибавит, что я никогда не думаю. Ну а вы-то думаете или нет?
Мегрэ спросил себя, не слишком ли далеко он зашел, но Льюис, после минутного размышления, ответил:
— Иногда, Когда у меня в руках достаточно серьезный материал.
— Ну а на данном этапе дело не стоит того, чтобы думать.
— А какого вы мнения о рассказе Роналда Декстера? Его ведь зовут Декстер, не правда ли?
— Я еще не составил мнения о его рассказе; но он меня здорово позабавил.
— Он сказал правду: по времени действительно так и получается.
— Не сомневаюсь. Это совпадает также и с отъездом Мора в Европу.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что Джоз Мак-Джилл родился за месяц до того, как Маленький Джон возвратился из Байонны. И что, с другой стороны, он родился через восемь с половиной месяцев после его отъезда.
— И что же из этого?
— А то, что он с успехом может быть сыном и того, и другого. Так что у нас есть выбор, как видите. Это очень удобно.
Извлечь из этого Мегрэ ничего не мог Просто сцена с клоуном, пребывающим в состоянии похмелья, привела его в хорошее настроение, а надутый как индюк Льюис был прямо-таки создан для того, чтобы это настроение поддержать.
— Я приказал поднять за те годы все акты о смерти, которые могли бы относиться к Джозефу Домалю и к Джесси.
— Если только они умерли, — рявкнул Мегрэ.
— Но если они живы — где они?
— А где все триста квартиросъемщиков, которые в те же годы жили в доме на Сто шестьдесят девятой улице?
— Если бы Джозеф Домаль был жив…
— Ну-ну!
— …он, наверное, позаботился бы о своем сыне.
— Если только это его сын.
— Но мы обнаружили бы его среди нынешних знакомых Джона!
— А почему? Разве то, что двое молодых дебютантов вместе сделали номер в мюзик-холле, связало их на всю жизнь?
— Ну а Джесси?
— Заметьте: я вовсе не утверждаю, ни что она жива, ни что жив Домаль. Но не исключено, что тот умер себе спокойно в Париже или в Карпантра[10], а Джесси и сейчас живет в какой-нибудь богадельне. А возможно, что все наоборот.
— Вы, наверное, шутите, комиссар?
— Какие тут шутки!
— Проследите за ходом моей мысли.
— А вы размышляли?
— Всю ночь. Итак, начнем с начала: ровно двадцать восемь лет назад три человека…
— Три «J»…
— Что вы сказали?
— Я говорю: три «J». Так мы их называем.
— Кто это — вы?
— Мы с ясновидящей и старым циркачом.
— Кстати, как вы и просили, я приказал их охранять. Но пока вокруг них ничего не произошло.
— Да теперь уж ничего и не произойдет, раз клоун нас «продал», как он выразился. Итак, мы остановились на трех «J» — Джоаким, Джозеф и Джесси. Двадцать восемь лет назад, как вы говорите, жили-были эти трое, а также четвертый по имени Анджелино Джакоми.
— Совершенно верно.
Лейтенант снова начал записывать. По-видимому, у него это превратилось в манию.
— А сегодня…
— А сегодня, — поспешно вставил американец, — мы снова имеем дело с тремя людьми.
— Но уже с другими. Во-первых, с Джоакимом, который в свое время стал Маленьким Джоном, с Мак-Джиллом и с другим молодым человеком, который, несомненно, является сыном Мора. Четвертый — Анджелино — еще два дня назад был жив, но, чтобы упростить решение проблемы, его убрали. Трое двадцать восемь лет назад и трое сегодня. Иначе говоря, двоих из группы, которых не хватает теперь, заменили другие.
— А ведь создается впечатление, что Мора боится своего так называемого секретаря Мак-Джилла.
— Вы так думаете?
— Капитан О'Брайен говорил, что вам тоже так показалось.
— По-моему, я высказал ему свое впечатление, что Мак-Джилл ведет себя в высшей степени самоуверенно и часто высказывается за своего патрона.
— Это одно и то же.
— Не совсем, — Идя к вам сегодня утром, я полагал, что вы с полной откровенностью скажете мне все, что думаете об этом деле. Капитан сообщил мне…
— Он что-нибудь еще говорил вам о моих впечатлениях?
— Нет, о своих. Он убежден, что у вас есть какая-то удачная мысль. Я надеялся, что, обменявшись мыслями…
— …мы придем к какому-то решению? Ну что ж! Вы ведь выслушали моего штатного клоуна.
— А вы поверили всему, что он говорил?
— Вовсе нет.
— По-вашему, он ошибся?
— Он выдумал красивый роман с любовной интригой. В данный момент Маленький Джон, Мак-Джилл, а быть может, и еще кое-кто должны здорово волноваться.
— У меня есть доказательство тому.
— Со мной поделитесь?
— Сегодня утром Мак-Джилл заказал каюту первого класса на пароходе, который отбывает во Францию в четыре часа. На имя Жана Мора.
— А вы не находите, что это вполне естественно? Молодой человек, у которого занятия в полном разгаре, внезапно уезжает из Парижа, бросает университет и едет в Нью-Йорк; папа же считает, что ему здесь делать нечего. И его отправляют туда, откуда он приехал.