– Он просил вас подождать его?
– Не то чтобы просил, но полагал, что задержится ненадолго… Крылышко или ножку? Вы бы взяли грибков. Гюстав собирает их на холме и сам маринует.
Мегрэ великолепно себя чувствовал, и «божелэ» после сухого белого было очень кстати.
– Как вы думаете, зачем я вам все это рассказываю?
– Не знаю.
– Нет, знаете.
– Пожалуй.
Во всяком случае, он догадывался. У Дедэ было тяжело на душе – совсем нюни распустил, как сказал бы он сам, – слишком тяжело, чтобы молчать. С Мегрэ он ничем не рисковал.
Но гордиться Дедэ было нечем. Этот завтрак он затеял, для того чтобы очистить свою совесть. Ему хотелось показать мерзость других и самому предстать в лучшем свете.
Завтрак в Буживале надолго запомнился Мегрэ. Воспоминание о нем помогало ему впоследствии воздерживаться от безрассудных решений и скоропостижных выводов.
– Что произошло там, наверху, я не знаю. Мегрэ тоже не знал, но теперь ему было куда легче строить предположения. Надо было только выяснить, собирался ли Ришар Жандро провести этот вечер дома? Может быть, он должен был остаться в клубе или где-нибудь в другом месте?
А может быть, – это ведь было в его характере – сам Боб попросил Ришара подняться к сестре? Почему бы и нет?
Хотя бы для того, чтобы выложить им обоим, что он о них думает.
«Во-первых, я не женюсь…»
Мегрэ, которому никогда не приходилось встречаться с Бобом, начинал уже создавать себе четкое представление о его характере и даже внешности.
«Во-вторых, у меня нет никакого желания продавать имя, которое я не даю себе труда носить…»
Ведь если в районе площади Терн и на ипподроме кто-то и звал его графом, то все равно все были уверены, что это прозвище, и представления не имели о его настоящем имени.
Может быть, Лиз Жандро чересчур яро заступалась за свою попранную честь? Может быть, брат вышел из себя?
«Вы-то уж заткнитесь! Я расскажу вашей сестре о той комбинации, которую вы придумали».
Хватило ли у него времени? Или тот сразу набросился на него?
Миллионы людей, которые пили кофе «Бальтазар», точно так же, как госпожа Мегрэ, вклеивали в альбомы картинки с изображением всех видов растений и цветов, и думать не думали о том, что их утренний кофе был поводом для драки, разыгравшейся в одной из комнат особняка на улице Шапталь. Гнусной драки, к отголоскам которой прислушивался слуга за дверью, по-видимому, мужчины схватились мертвой хваткой. Возможно, они катались по полу.
Был ли вооружен Ришар Жандро? Он из тех людей, которые способны наносить удар из-за угла.
– Мне думается, стреляла девчонка. Не со зла. Просто голову потеряла. Она, может быть, сначала бросилась к окну звать на помощь, да ее оттащили. А может, окно было открыто и раньше? Что-то не заметил… Видите ли, я полагаю, что она в конце концов по-настоящему влюбилась в Боба. Ведь такое не скроешь. Сначала-то она все это из деловых соображений, а потом попалась на удочку. Он ведь был не похож на всех этих мороженых судаков, с которыми ей приходилось встречаться… Когда она увидела, сдается мне, что Боб падает и брат ее пытается нанести ему удар исподтишка, она потеряла голову и выстрелила. К несчастью, она не умела целиться. И угодила в Боба, да еще в самое сердце… Что, если заказать еще бутылочку? Оно же совсем легкое, это вино. Вот так-то, старина!
Когда я увидел чудака, который пытался достучаться к ним, я уехал, потом опять вернулся, но никого уже не было. Тогда я предпочел смыться. Мы посоветовались с Люсиль. Все надеялись, что Боб вернется или хотя бы даст знать, в какую он угодил больницу. В конце концов я отправился к Жандро в контору. Вот почему я знаю, как выглядит старик. Он тотчас же раскошелился – жалко, я не содрал с него сто тысяч вместо пятидесяти. Свора мерзавцев! Вы свалились нам на голову как раз в тот момент, когда мы собрались прятать концы в воду. Согласитесь, что было бы глупо дать себя поймать… Ваше здоровье, старина! Они все устроили как нельзя лучше для себя. Я уже начинаю понемножку свыкаться с этой мыслью. Но меня просто тошнит, когда я вижу на улице их грузовые фургоны, запряженные откормленными битюгами… Хозяин! Кофе нам, только не «Бальтазар».
Пришлось, однако, выпить бальтазаровское – другого не оказалось.
– До чего все гадко! – процедил Дедэ сквозь зубы. – Хорошо, что можно будет отсидеться в деревне.
– С Люсиль?
– Она вроде не против. У нас есть пятьдесят тысяч франков или около того. Я всегда мечтал открыть бистро на берегу реки, такое, к примеру, как это, где посетителями будут мои дружки-приятели. Только трудно найти такое местечко – надо ведь, чтобы оно было неподалеку от ипподрома. Завтра пошатаюсь вокруг Мэзон-Лафита. Я и Люсиль туда отвез и там спрятал. – Он вдруг сконфузился и поспешил добавить:
– Не подумайте, что мы стали добропорядочными буржуа.
Так прошла целая неделя. Каждое утро по звонку Мегрэ входил в кабинет комиссара и представлял ему дневной рапорт. Каждое утро Ле Брэ открывал рот, словно собирался что-то сказать, но потом отворачивался.
Они не обменивались ни словом, кроме служебных разговоров. Мегрэ стал более серьезен и менее подвижен, хотя и не располнел. Он даже не утруждал себя улыбкой и прекрасно отдавал себе отчет в том, что был для Ле Брэ постоянным живым укором.
– Скажите, голубчик… Это было в начале мая.
– …когда у вас экзамены?
Экзамены по тому самому предмету, которым он занимался в ночь, когда в его жизнь ворвался флейтист, заявившийся в полицейский комиссариат, чтобы сообщить о расквашенном носе.
– На следующей неделе.
– Надеетесь преуспеть?
– Надеюсь.
Он продолжал оставаться холодным, сухо официальным.
– Гишар говорил мне, что вы мечтали поступить в Сыскную.
– Да, было такое.
– А теперь?
– Сам не знаю.
– Мне кажется, там вы будете больше на месте. Я, конечно, вами очень дорожу, однако постараюсь вам помочь в этом деле.
Мегрэ, у которого перехватило дыхание от волнения, не проронил ни слова. Он все еще сердился. По существу, он не смог простить случившегося им всем – и комиссару, и Жандро, и людям из Сыскной, и, может быть, даже самому Гишару, к которому в глубине души испытывал почти сыновнее почтение.
Однако если бы Гишар… Он понимал, что в конечном счете правыми окажутся они. Скандал ни к чему бы не привел. При всех обстоятельствах Лиз Жандро была бы оправдана.
И что же?
Не к самой ли жизни он предъявлял претензии и не заблуждался ли он, не желая этого понять?
Он не хотел выкупа. Он не желал хоть чем-нибудь быть обязанным комиссару Ле Брэ.
– Дождусь своей очереди, – наконец проговорил он. Назавтра же его вызвали на Набережную Орфевр.
– Все еще сердитесь, мой мальчик? – спросил его главный, кладя руку ему на плечо.
Он не сумел удержаться и почти с вызовом, как мальчишка, бросил:
– Это Лиз Жандро убила Боба.
– По всей видимости.
– Вы в это верите?
– Я подозреваю. Ради ее брата Луи не пошел бы на такой риск.
Окна кабинета выходили прямо на Сену. Буксиры тащили за собой целую вереницу барж и сигналили, прежде чем пройти под мостом. Трамваи, автобусы, извозчики, такси безостановочно катили по мосту Сен-Мишель, а на тротуарах пестрели женщины в ярких платьях.
– Присаживайтесь, старина.
Урок, преподанный ему в этот день отцовским тоном, нельзя найти ни в одном из учебников по научной криминалистике.
– Вы поняли? Наша задача – приносить как можно меньше ущерба. Чему бы это разоблачение могло послужить?
– Правде.
– Какой правде?.. – И высокое начальство заключило:
– Можете закурить трубку. С понедельника вы приступите к работе – инспектором в группе комиссара Бародэ.
Мегрэ не подозревал, что в один прекрасный день, спустя двадцать лет, он снова встретится с Лиз, которая будет носить аристократическую итальянскую фамилию мужа. И что она примет его в той же неизменной конторе Бальтазаров, о которой он знал со слов некоего Дедэ, и что он, наконец, увидит портрет старика, висящий на том же месте.
«Господин комиссар…»
Это он, Мегрэ, комиссар.
«Считаю лишним просить вас о сохранении тайны…»
Сюртэ в это время уже переименовали в Сыскную полицию.
И речь пойдет о том, что на административном языке называется «следствие в семейных интересах».
«К сожалению, у моей дочери характер отца…»
Что касается ее самой, то она была спокойна и холодна, как старый Бальтазар, портрет которого, во весь рост, висел на стене за креслом.
«Она дала себя увлечь одному бессовестному человеку, который увез ее в Англию, где добился разрешения на брак. Необходимо любой ценой…»
Да, тогда он не знал, что ему доведется еще раз держать честь семьи Бальтазар в своих руках… Ему было двадцать шесть лет, и ему не терпелось сообщить жене новость: «Я поступаю в опергруппу шефа».
Но ему не удалось тотчас же осуществить свое желание. На улице его ждал Жюстен Минар.
– Плохие новости?
– Хорошие. Меня засватали.
Флейтист разволновался, он был даже более взволнован, чем сам Мегрэ.
– Вы покидаете комиссариат?
– С завтрашнего дня.
– Выпьем?
И они отправились в пивную «Дофин», в двух шагах от Набережной Орфевр. Инспекторы из Сыскной, сидевшие здесь, не знали этих двух мужчин, которые то и дело чокались и казались необыкновенно счастливыми. Спустя несколько дней они познакомятся – во всяком случае с одним из них. Мегрэ станет их коллегой. Он будет заходить сюда как к себе домой, гарсон будет называть его по имени и знать, что ему подать.
Домой он вернулся на взводе. Десять раз они провожали друг друга, флейтист и он, от одного угла улицы до другого.
– Твоя жена… – возражал Мегрэ.
– Неважно. Какое это имеет значение?
– Сегодня тебе не надо дудеть в свою дуделку?
– В какую дуделку?
Поднимаясь по лестнице, он здорово шумел. Открыв дверь, серьезно заявил:
– Приветствуй нового инспектора из группы шефа!
– Где твоя шляпа?
Проведя рукой по голове, он убедился, что позабыл где-то шляпу.
– Таковы все женщины! И заметь, заметь, прошу тебя, потому что это весьма важно… весьма важно, ты слышишь?.. Вовсе не благодаря комиссару… Они уже давно ко мне присматривались, а я и понятия не имел Знаешь, кто мне об этом сказал?.. Сам шеф… Он мне сказал… Я не могу повторить все, что он мне сказал, но он просто, как отец… Отец, понимаешь ты…
Тогда она принесла ему комнатные туфли и приготовила крепкий кофе.
– Не то чтобы просил, но полагал, что задержится ненадолго… Крылышко или ножку? Вы бы взяли грибков. Гюстав собирает их на холме и сам маринует.
Мегрэ великолепно себя чувствовал, и «божелэ» после сухого белого было очень кстати.
– Как вы думаете, зачем я вам все это рассказываю?
– Не знаю.
– Нет, знаете.
– Пожалуй.
Во всяком случае, он догадывался. У Дедэ было тяжело на душе – совсем нюни распустил, как сказал бы он сам, – слишком тяжело, чтобы молчать. С Мегрэ он ничем не рисковал.
Но гордиться Дедэ было нечем. Этот завтрак он затеял, для того чтобы очистить свою совесть. Ему хотелось показать мерзость других и самому предстать в лучшем свете.
Завтрак в Буживале надолго запомнился Мегрэ. Воспоминание о нем помогало ему впоследствии воздерживаться от безрассудных решений и скоропостижных выводов.
– Что произошло там, наверху, я не знаю. Мегрэ тоже не знал, но теперь ему было куда легче строить предположения. Надо было только выяснить, собирался ли Ришар Жандро провести этот вечер дома? Может быть, он должен был остаться в клубе или где-нибудь в другом месте?
А может быть, – это ведь было в его характере – сам Боб попросил Ришара подняться к сестре? Почему бы и нет?
Хотя бы для того, чтобы выложить им обоим, что он о них думает.
«Во-первых, я не женюсь…»
Мегрэ, которому никогда не приходилось встречаться с Бобом, начинал уже создавать себе четкое представление о его характере и даже внешности.
«Во-вторых, у меня нет никакого желания продавать имя, которое я не даю себе труда носить…»
Ведь если в районе площади Терн и на ипподроме кто-то и звал его графом, то все равно все были уверены, что это прозвище, и представления не имели о его настоящем имени.
Может быть, Лиз Жандро чересчур яро заступалась за свою попранную честь? Может быть, брат вышел из себя?
«Вы-то уж заткнитесь! Я расскажу вашей сестре о той комбинации, которую вы придумали».
Хватило ли у него времени? Или тот сразу набросился на него?
Миллионы людей, которые пили кофе «Бальтазар», точно так же, как госпожа Мегрэ, вклеивали в альбомы картинки с изображением всех видов растений и цветов, и думать не думали о том, что их утренний кофе был поводом для драки, разыгравшейся в одной из комнат особняка на улице Шапталь. Гнусной драки, к отголоскам которой прислушивался слуга за дверью, по-видимому, мужчины схватились мертвой хваткой. Возможно, они катались по полу.
Был ли вооружен Ришар Жандро? Он из тех людей, которые способны наносить удар из-за угла.
– Мне думается, стреляла девчонка. Не со зла. Просто голову потеряла. Она, может быть, сначала бросилась к окну звать на помощь, да ее оттащили. А может, окно было открыто и раньше? Что-то не заметил… Видите ли, я полагаю, что она в конце концов по-настоящему влюбилась в Боба. Ведь такое не скроешь. Сначала-то она все это из деловых соображений, а потом попалась на удочку. Он ведь был не похож на всех этих мороженых судаков, с которыми ей приходилось встречаться… Когда она увидела, сдается мне, что Боб падает и брат ее пытается нанести ему удар исподтишка, она потеряла голову и выстрелила. К несчастью, она не умела целиться. И угодила в Боба, да еще в самое сердце… Что, если заказать еще бутылочку? Оно же совсем легкое, это вино. Вот так-то, старина!
Когда я увидел чудака, который пытался достучаться к ним, я уехал, потом опять вернулся, но никого уже не было. Тогда я предпочел смыться. Мы посоветовались с Люсиль. Все надеялись, что Боб вернется или хотя бы даст знать, в какую он угодил больницу. В конце концов я отправился к Жандро в контору. Вот почему я знаю, как выглядит старик. Он тотчас же раскошелился – жалко, я не содрал с него сто тысяч вместо пятидесяти. Свора мерзавцев! Вы свалились нам на голову как раз в тот момент, когда мы собрались прятать концы в воду. Согласитесь, что было бы глупо дать себя поймать… Ваше здоровье, старина! Они все устроили как нельзя лучше для себя. Я уже начинаю понемножку свыкаться с этой мыслью. Но меня просто тошнит, когда я вижу на улице их грузовые фургоны, запряженные откормленными битюгами… Хозяин! Кофе нам, только не «Бальтазар».
Пришлось, однако, выпить бальтазаровское – другого не оказалось.
– До чего все гадко! – процедил Дедэ сквозь зубы. – Хорошо, что можно будет отсидеться в деревне.
– С Люсиль?
– Она вроде не против. У нас есть пятьдесят тысяч франков или около того. Я всегда мечтал открыть бистро на берегу реки, такое, к примеру, как это, где посетителями будут мои дружки-приятели. Только трудно найти такое местечко – надо ведь, чтобы оно было неподалеку от ипподрома. Завтра пошатаюсь вокруг Мэзон-Лафита. Я и Люсиль туда отвез и там спрятал. – Он вдруг сконфузился и поспешил добавить:
– Не подумайте, что мы стали добропорядочными буржуа.
Так прошла целая неделя. Каждое утро по звонку Мегрэ входил в кабинет комиссара и представлял ему дневной рапорт. Каждое утро Ле Брэ открывал рот, словно собирался что-то сказать, но потом отворачивался.
Они не обменивались ни словом, кроме служебных разговоров. Мегрэ стал более серьезен и менее подвижен, хотя и не располнел. Он даже не утруждал себя улыбкой и прекрасно отдавал себе отчет в том, что был для Ле Брэ постоянным живым укором.
– Скажите, голубчик… Это было в начале мая.
– …когда у вас экзамены?
Экзамены по тому самому предмету, которым он занимался в ночь, когда в его жизнь ворвался флейтист, заявившийся в полицейский комиссариат, чтобы сообщить о расквашенном носе.
– На следующей неделе.
– Надеетесь преуспеть?
– Надеюсь.
Он продолжал оставаться холодным, сухо официальным.
– Гишар говорил мне, что вы мечтали поступить в Сыскную.
– Да, было такое.
– А теперь?
– Сам не знаю.
– Мне кажется, там вы будете больше на месте. Я, конечно, вами очень дорожу, однако постараюсь вам помочь в этом деле.
Мегрэ, у которого перехватило дыхание от волнения, не проронил ни слова. Он все еще сердился. По существу, он не смог простить случившегося им всем – и комиссару, и Жандро, и людям из Сыскной, и, может быть, даже самому Гишару, к которому в глубине души испытывал почти сыновнее почтение.
Однако если бы Гишар… Он понимал, что в конечном счете правыми окажутся они. Скандал ни к чему бы не привел. При всех обстоятельствах Лиз Жандро была бы оправдана.
И что же?
Не к самой ли жизни он предъявлял претензии и не заблуждался ли он, не желая этого понять?
Он не хотел выкупа. Он не желал хоть чем-нибудь быть обязанным комиссару Ле Брэ.
– Дождусь своей очереди, – наконец проговорил он. Назавтра же его вызвали на Набережную Орфевр.
– Все еще сердитесь, мой мальчик? – спросил его главный, кладя руку ему на плечо.
Он не сумел удержаться и почти с вызовом, как мальчишка, бросил:
– Это Лиз Жандро убила Боба.
– По всей видимости.
– Вы в это верите?
– Я подозреваю. Ради ее брата Луи не пошел бы на такой риск.
Окна кабинета выходили прямо на Сену. Буксиры тащили за собой целую вереницу барж и сигналили, прежде чем пройти под мостом. Трамваи, автобусы, извозчики, такси безостановочно катили по мосту Сен-Мишель, а на тротуарах пестрели женщины в ярких платьях.
– Присаживайтесь, старина.
Урок, преподанный ему в этот день отцовским тоном, нельзя найти ни в одном из учебников по научной криминалистике.
– Вы поняли? Наша задача – приносить как можно меньше ущерба. Чему бы это разоблачение могло послужить?
– Правде.
– Какой правде?.. – И высокое начальство заключило:
– Можете закурить трубку. С понедельника вы приступите к работе – инспектором в группе комиссара Бародэ.
Мегрэ не подозревал, что в один прекрасный день, спустя двадцать лет, он снова встретится с Лиз, которая будет носить аристократическую итальянскую фамилию мужа. И что она примет его в той же неизменной конторе Бальтазаров, о которой он знал со слов некоего Дедэ, и что он, наконец, увидит портрет старика, висящий на том же месте.
«Господин комиссар…»
Это он, Мегрэ, комиссар.
«Считаю лишним просить вас о сохранении тайны…»
Сюртэ в это время уже переименовали в Сыскную полицию.
И речь пойдет о том, что на административном языке называется «следствие в семейных интересах».
«К сожалению, у моей дочери характер отца…»
Что касается ее самой, то она была спокойна и холодна, как старый Бальтазар, портрет которого, во весь рост, висел на стене за креслом.
«Она дала себя увлечь одному бессовестному человеку, который увез ее в Англию, где добился разрешения на брак. Необходимо любой ценой…»
Да, тогда он не знал, что ему доведется еще раз держать честь семьи Бальтазар в своих руках… Ему было двадцать шесть лет, и ему не терпелось сообщить жене новость: «Я поступаю в опергруппу шефа».
Но ему не удалось тотчас же осуществить свое желание. На улице его ждал Жюстен Минар.
– Плохие новости?
– Хорошие. Меня засватали.
Флейтист разволновался, он был даже более взволнован, чем сам Мегрэ.
– Вы покидаете комиссариат?
– С завтрашнего дня.
– Выпьем?
И они отправились в пивную «Дофин», в двух шагах от Набережной Орфевр. Инспекторы из Сыскной, сидевшие здесь, не знали этих двух мужчин, которые то и дело чокались и казались необыкновенно счастливыми. Спустя несколько дней они познакомятся – во всяком случае с одним из них. Мегрэ станет их коллегой. Он будет заходить сюда как к себе домой, гарсон будет называть его по имени и знать, что ему подать.
Домой он вернулся на взводе. Десять раз они провожали друг друга, флейтист и он, от одного угла улицы до другого.
– Твоя жена… – возражал Мегрэ.
– Неважно. Какое это имеет значение?
– Сегодня тебе не надо дудеть в свою дуделку?
– В какую дуделку?
Поднимаясь по лестнице, он здорово шумел. Открыв дверь, серьезно заявил:
– Приветствуй нового инспектора из группы шефа!
– Где твоя шляпа?
Проведя рукой по голове, он убедился, что позабыл где-то шляпу.
– Таковы все женщины! И заметь, заметь, прошу тебя, потому что это весьма важно… весьма важно, ты слышишь?.. Вовсе не благодаря комиссару… Они уже давно ко мне присматривались, а я и понятия не имел Знаешь, кто мне об этом сказал?.. Сам шеф… Он мне сказал… Я не могу повторить все, что он мне сказал, но он просто, как отец… Отец, понимаешь ты…
Тогда она принесла ему комнатные туфли и приготовила крепкий кофе.