Симонова Мария. Профессия - смертник

   Тут по логике в душе Степана наконец полагалось бы всколыхнуться страху. Но можно ли ожидать адекватной реакции - скажем, тривиального испуга - от человека, являющегося смертником не столько по должности своей, как по сути? Очевидно, нет, и вместо страха его одолело сомнение - уж больно тусклым был этот голос, да и само обращение звучало как-то чересчур обыденно, словно оклик контролера троллейбуса, которому ты в задумчивости забыл показать билет. На всякий случай Степан спросил:
   - Ты и есть Верлрок? - А то мало ли - может, коллеги что-то второпях перепутали и закинули его не туда, куда планировалось. Так стоит ли, не разобравшись, распинаться здесь незнамо перед кем.
   - Странно... - сказал голос с явственным оттенком удивленного раздумья. Разве у тебя есть причины сомневаться в этом?
   - Да, в общем-то, нет, - согласился Степан, рассудив по ответу, что адресом он все-таки не ошибся. По идее, теперь ему надлежало бы выдать заданную фразу, по-прежнему надоедливо жужжавшую в мозгу. Но диалог успел завязаться, и сейчас она была бы уже некстати, а другие, как назло, не появлялись, видимо, в ожидании, пока он родит первую. В результате возникла неловкая пауза, нарушенная вновь самим Верлроком:
   - Ты опустил обязательное приветствие. Но это неважно, - бесцветно сказал он. - Можешь излагать мне свою проблему.
   Тут в голове у Степана словно бы щелкнуло, и проклятая заготовка наконец-то сгинула из его мыслей, но не успел он вздохнуть с облегчением, как на ее место стала выползать новая: "Занимающий меня вопрос не носит личного характера, он скорее относится к нуменальному соотношению Логосов в механизме выбора противоречивых гипотез..." - И дальше такая лабуда, что с души воротит повторять вслух, когда и без того тошно, и главное - прописано все так четко, хоть закрывай глаза и шпарь, как по бегущей строке.
   "Если сюда на протяжении тысячелетий валили толпы с такими проблемами, то неудивительно, что Верлрок в конце концов взбеленился", - думал озабоченный Степан. Напрасно, видно, мнилась ему гибель геройская, вроде как в дыму и пламени с ребенком на руках - обманули, подлецы-инопланетники, сунули в гробницу, можно сказать, заранее, да еще такую предсмертную речь в башку задвинули, от которой в нормальном дому все мухи бы издохли. "Вот и стой тут теперь, словно осужденный перед палачом, и излагай ему вместо последней молитвы эти их "развернутые тезисы", пока он тебя не шарахнет тысячевольтным разрядом или чем еще похлеще, что у него тут имеется для мгновенной, как они сказали, экзекуции".
   И вместо того, чтобы следовать заложенной в память инструкции, Степан ответил Верлроку, как, по его мнению, было должно, как душа просила:
   - Моих проблем тебе не разрешить. - Сказал так, хотя подсказка продолжала настырно маячить перед его мысленным взором, просясь на язык, стремясь вырваться из плена черепной коробки, будучи высказанной. "Не отвяжется", понял Степан и сделал единственное, что могло помочь, - попросту перестал обращать на нее внимание. Вероятно, жизнь его отсчитывала уже последние минуты, а то и секунды, но пусть простят его новые коллеги, дорожащие своей шкурой спасатели - никаких заумных сентенций он перед смертью выдавать не собирался.
   - Ты ошибаешься, - сказал Верлрок. - Я в состоянии дать решение любой проблемы, будь она научного, государственного или личного характера.
   - А если она не имеет решения? - заинтересовался Степан, которому в преддверии вечного безмолвия уже сам черт был не брат. - Существуют ведь и такие задачи?
   - Существуют, - согласился Верлрок, как показалось Степану, с тяжким вздохом. - Но не для смертных.
   С этим заявлением Степан хотел решительно не согласиться, вспомнив прочитанную недавно книгу "Алиса в стране смекалки", но Верлрок не позволил ему и слова вставить.
   - Однако перейдем к делу, - сухо отрезал он. - Зачем ты явился ко мне, раз тебе не нужна моя помощь?
   - Я хочу умереть, - без обиняков признался Степан. - Говорят, что ты можешь в этом поспособствовать. - Опасаясь, как бы Верлрок не приступил сразу к делу, Степан поспешил продолжить: - Но сначала мне поручено узнать, почему ты начал убивать тех, кто искал у тебя совета.
   - Ты сам пришел к решению уйти из жизни? - слабо удивился Верлрок, к досаде Степана оставив без внимания его заключительный вопрос.
   - Конечно. Тебя это удивляет?
   - Этот мир для меня подобен ветхому рубищу, от которого я не в состоянии избавиться, - утомленно, словно на исходе тяжкого рабочего дня, проговорил Верлрок. - Ничто в нем не способно меня удивить. Ответь, почему ты, смертное существо, имеющее возможность с легкостью прекратить свое существование, обращаешься с этим ко мне?
   - Но ты ведь тоже, как я понял, хотел бы скинуть этот мир как рубище, но почему-то этого не делаешь? - спросил хитроумный Степан. Верлрок не замедлил с ответом, заставившим Степана, невзирая на лютую стагнацию, слегка опешить:
   - Вам, смертным, дано то, в чем изначально отказано мне - возможность в любую минуту и без особого труда лишить себя жизни. Вы до сих пор так и не поняли, что в этом и состоит идеальное, простейшее решение всех ваших проблем. Даже получив необходимые ответы, вы все равно очень быстро и неизбежно успокаиваетесь в смерти. Как рано или поздно сгинет и все, вами созданное.
   Возможно, раньше Степан и поспорил бы с этим заявлением, теперь же, по некотором размышлении, оно показалось ему не лишенным логики и глубокого философского смысла. Верлрок между тем продолжал:
   - Меня же, увы, под силу было уничтожить только моим создателям. Для них я был лишь инструментом - продуктом сиюминутной нужды, исправно выполнявшим свою работу, но, несмотря на всю мою уникальность, заброшенным по использовании.
   Голос Верлрока оставался, как и прежде, безэмоциональным, однако в Степане родилось странное ощущение взаимопонимания с древним аппаратом: Верлроку-то, выходит, и впрямь не чужд психологический надлом, и его гнетут личные проблемы, мало того - он тоже хочет свести счеты с жизнью!
   Кто бы мог подумать, что Степану доведется встретить родственную душу за семнадцать тысяч световых лет от своей планеты и что эта родственная душа будет принадлежать машине! Железяке, снабженной искусственным интеллектом!
   - Значит, твое устройство не предусматривает самоликвидации, - задумчиво сказал он.
   - Ни в малейшей мере, - подтвердил Верлрок.
   - Вот и я устроен, или, если хочешь, запрограммирован так, что не могу лишить сам себя жизни. Я вынужден искать смерти со стороны, потому и пришел к тебе. Сейчас мне кажется, что моя миссия уже выполнена, так что ты можешь приступать. Причем с чистой совестью, - на всякий случай добавил он, поскольку я, кажется, полностью разделяю твою точку зрения насчет смерти как гениальное решение всех проблем.
   Верлрок безмолвствовал, и Степан приготовился к скорому избавлению. Он не знал, каковы будут ощущения при мгновенной гибели: успеет ли он почувствовать боль, или тьма небытия, желанная, как прохладное объятие речных глубин в раскаленный зной, поглотит его мгновенно? Боли он не боялся - не по жизни, отнюдь, а с того самого переломного момента, когда жизнь стала вызывать у него идиосинкразию.
   Итак, он ждал. Но боль, равно как и тьма небытия, не торопилась на него обрушиваться. Все могло произойти в какую-то сотую долю секунды. Но смерть не приходит незаметно, Степан должен был как-то ее воспринять. Перейти, допустим, в иное, посмертное состояние, либо, что, по его мнению, было ближе к истине, просто разом исчезнуть, перестать существовать.
   Однако предполагаемая гибель сопровождалась довольно странными эффектами: стены заметно посветлели, иероглифы на них обозначились четче, и за ними, словно при фотографической проявке, что-то постепенно прорисовывалось, наливалось красками. И наконец возник, словно осязаемый, потрясающе-реальный, полный света и буйной зелени сад: даже воздух как будто еще больше посвежел и наполнился лиственным ароматом, а причудливые стенные росписи обернулись ажурными прутьями беседки - внутри нее, собственно, и очутился Степан. Или, вернее сказать, эта беседка сама образовалась вокруг него.
   Удивленно оглядываясь, он обнаружил позади себя плетеное кресло - ничего подобного там, между прочим, раньше не было. Кроме того, оказалось, что, пока он глазел по сторонам, прямо деред ним вырос аккуратный столик с графином и рюмкой, уже наполненной.
   Можно было предположить, что он перенесся прямо в рай, не уловив момента своей гибели. И очень многие сочли бы такое начало "посмертной жизни" весьма удачным. Многие - но не Степан, чья обессилевшая душа стремилась к вечному покою абсолютного небытия. Вместо этого он оставался в полном сознании и продолжал ощущать свое тело вполне живым, к тому же у него зачесалось в носу.
   Яростно почесав нос, Степан осторожно, кончиками пальцев ощупал невесть откуда взявшуюся мебель и, убедившись в ее реальности, сел в кресло. Потом решился взять рюмку, но пригублять не стал - все-таки не дома, не в земной обители, да и не предлагали пока - только понюхал налитую в нее прозрачную жидкость. Из рюмки не просто пахло, из нее прямо-таки шибало. Не зря, видно, пятак чесался - уловил градус, отрывающийся с поверхности.
   Тут Степан окончательно остановился на мысли, что все это пока только штучки Верлрока: не иначе как тот, вместо того чтобы аннигилировать очередного клиента, решил для разнообразия об
   ставить его смерть как отравление спиртным на природе.
   - Я думал, что все произойдет быстрее, - сказал Степан, гадая, откликнется ли Верлрок? Или теперь, создав ему все условия для гибели в приятном антураже, он предпочтет остаться безмолвным наблюдателем?
   - Ты торопишься, - раздался голос Верлрока, полный на сей раз неизбывной грусти, - и в этом я, поверь, понимаю тебя, как никто. Но и ты должен отнестись с пониманием к моей просьбе. Побудь со мной еще немного. И, раз уж ты здесь, поделись, что привело тебя к осознанию бессмысленности собственного существования?
   - Мне бы не хотелось рассказывать...
   - Тебе не придется ничего рассказывать. Просто вспомни.
   Вспоминать подробно все обстоятельства Степану было тоже не в удовольствие - они придавили дно души тяжким комом, по странному устройству человеческой природы не подлежащим выбросу, и нечего было ворошить это бесформенное месиво: не тронь, как говорится, оно и не пахнет. Но Верлрок уже тронул, и услужливая память безо всякого с его стороны усилия тут же подкинула несколько эпизодов...
   "Борис погиб... Командировка в Пешавар. Разрывная пуля. Без него наш проект накрылся... Степ, скажи Светке... Я не могу..."
   "А кого интересует, что ваш "Строй-Экспресс" оказался в заднице! За тобой должок - семьдесят пять тысяч..."
   "Ты - чудовище! - сказала Вера. Банально, но со вкусом. - Ты - чудовище!" - и хлопнула дверью. А через два дня уехала в Таллин наслаждаться жизнью в окружении подернутой средневековым флером эстонской экзотики. К тому же, по сведениям, полученным от одной доброжелательницы, отдыхала она там с каким-то Давидом. Степан поморщился, волевым усилием давя рой воспоминаний, стоявших на очереди: только начни думать о собственной кристальной чистоте на фоне всеобъемлющей мировой подлости - так ведь не остановишься, пока не начнешь задирать голову в поисках нимба.
   Разумеется, он тоже отнюдь не ангел. Однако и не чудовище. Увы-увы.
   - Да уж... - вздохнул Верлрок в полный унисон с его мыслями.
   Степана посетило мистическое ощущение, будто напротив сидит незримый собутыльник, только что с пониманием выслушавший его историю. Но Верлрок на этом не остановился, разрушив призрачный образ алкоголика и посадив на его место психотерапевта: - Ситуация в самом деле пиковая: фрустрация на фоне инфернального всплеска...
   - Ладно, аминь, - закруглил Степан начавшееся было промывание мозгов. Тем паче что пришел он сюда вовсе не за этим, а вроде как наоборот, чтобы "промыть мозги" Верлроку. И перевел разговор в менее болезненное и, кстати, более интересующее его русло: - Мне сказали, что ты убиваешь мгновенно. Так чего тянуть - давай, действуй.
   Сказал и с трудом подавил желание зажмуриться. На миг ему стало страшно: в нем проснулся прежний, дороживший своей жизнью Степан - вынырнул в последний раз, крикнул: "Помогите! Не надо! Я жить хочу!" - и какая-то черная тень, схватив его снизу за ногу, уволокла беднягу навек в холодные пучины безмолвия. С его окончательной гибелью на душу снизошли отрешение и покой. Увы, это пока не был покой небытия - только ожидание в его предчувствии.
   Проползло с полминуты, прежде чем Степан, по-прежнему живой, но уже менее отрешенный вследствие явной задержки вечного покоя, вновь услышал голос.
   - А ты эгоистичен, - упрекнул его Верлрок. - Да будет тебе известно, мой возраст составляет более шестисот миллионов лет: можешь ли ты себе представить, в какую степень надо возвести твою скорбь, чтобы она могла сравниться по грандиозности с моей, хотя бы в образе бледной тени? Кроме того, я бессмертен. И ты требуешь немедленной дезинтеграции от того, кому суждено копить в себе подобное бремя до скончания мира?
   - Но ты ведь Верлрок - Решающий Проблемы! - напомнил Степан. - Неужели тебе не под силу решить свою собственную проблему?
   - Она как раз принадлежит к упомянутой тобой категории неразрешимых, глухо, словно из могилы, отозвался Верлрок.
   - Не так уж она сложна, на мой взгляд. Просто держись той же линии, гробь клиентов до кучи, тогда тебя окончательно сочтут неисправным и рано или поздно найдут способ уничтожить.
   - Не найдут, - вздохнул Верлрок.
   - Да брось. Ломать не строить. Телепортируют в твое нутро какую-нибудь супербомбу вместо очередного клиента - и ты отправишь наконец этот мир, это, как ты его называешь, ветхое рубище в утильсырье. ("Хотя спорно, кто в таком случае станет утильсырьем", - подумал крамольное Степан.) Всего-то и делов, добавил он с напускным оптимизмом.
   - Меня невозможно сломать, - упорствовал Верлрок. - И дело тут не в запасе прочности. Какой бы способ ликвидации они ни выбрали, им вряд ли удастся даже подготовить для этого необходимую базу: их будут преследовать аварии, наводнения, пожары, вероятна гибель главного конструктора, или же внезапная болезнь поразит весь коллектив. Ну, а если работы все же будут завершены, дальнейшие действия исполнителей обречены на неудачу: контролер перепутает кнопки, или у него в самый ответственный момент случится сердечный приступ. Бомба попадет совсем в другое место либо взорвется прямо у них под носом.
   - У тебя что, имеется агентурная сеть в большом мире? - спросил слегка заинтригованный Степан.
   - Нет. Видишь ли... - Верлрок словно замялся, подыскивая объяснение, что само по себе было странным, и наконец сказал: - Моя неуязвимость основана на таких принципах, которых нынешние разумные понятия не имеют. Скажу больше - они отрицают существование подобных сил во вселенной.
   - Да-а, это серьезно, - протянул Степан, испытывая некоторое вполне понятное недоверие к словам Верлрока, в то же время искренне сочувствуя ему, как механизму - или все-таки существу?.. - отвергнутому даже смертью, и параллельно как своему собрату по несчастью. - Выходит, - добавил он, - что я бессилен помочь тебе даже советом.
   - Ты же не великий советчик, в отличие от меня, - горько заметил Верлрок. - Но все-таки ты можешь помочь мне. В одной мелочи. - Он выдержал паузу, затем объявил: - Я сделаю тебе подарок. И ты не должен будешь спрашивать, в чем он состоит.
   - Постой, - опешил Степан, - но зачем смертнику подарок? Ведь я не могу унести его с собой на тот свет! И потом, как я тебе оттуда помогу?
   - Оттуда, разумеется, никак. Ты поможешь мне уже тем, что примешь подарок, не задавая вопросов.
   Степан озадаченно поскреб небритый подбородок. Что значит - не спрашивать, в чем состоит подарок? Он что, в коробке будет? В любом случае, если Верлрок распылит гостя на атомы, подарочек, каким бы он ни был, постигнет та же участь. А если презент все-таки уцелеет после дезинтеграции нового владельца, он все равно, как ни крути, останется Верлроку. Разве что это послужит ему моральным утешением - этакий обряд принесения даров, вроде возложения цветов на могилку убиенного по его же просьбе единомышленника. Убит, так сказать, по собственному желанию, скорбящий палач умывает руки. Самому-то Степану все равно: что ему за разница, как умирать - с подарком или без подарка. С подарком, пожалуй, даже где-то приятнее.
   - Ладно, - согласился он. - Давай свой подарок.
   - Он перед тобой.
   Степан зашарил глазами окрест в поисках чего-то необычного - а чего именно, он и сам не знал. В конце концов, не найдя перед собой никаких новых или не замеченных им ранее предметов, его взгляд остановился на графине и стоявшей рядом с ним рюмке.
   - Но тут только спирт, - огласил Степан результаты поисков, хотя, кто его знает - может быть, в них был вовсе и не он.
   - Выпей, - предложил Верлрок.
   - Я не понял - это что, и есть твой подарок?.. - втайне разочаровался Степан, надеявшийся, пускай и в преддверии гибели, получить от Верлрока что-нибудь этакое растакое - ну, по крайней мере поинтереснее, чем стограммовый стопарик.
   - Именно.
   - И это в самом деле тебе поможет?..
   - В какой-то мере да. Скажем так - это послужит мне утешением, - туманно ответил Верлрок.
   Что касается бальзама утешения на душу многогрешного убийцы, тут Степан в своих предположениях попал в точку. Так стоит ли роптать?..
   Он со вздохом поднялся, взял рюмку и медленно, даже где-то торжественно поднял ее на уровень груди. Постоял немного, как бы отдавая дань памяти самому себе. Опять вздохнул и выпил. Последние сто граммов, как и положено - о чем, судя по содержанию подарка, знал Верлрок - перед казнью.
   Жидкость оказалась ого-го какой многоградусной и с весьма противным привкусом, напоминающим, пожалуй, марганцовочный, только ядреней. Один глоток такой гадости, если махнуть ее без предупреждения, способен скрутить отчаянного дегустатора в позу зародыша. Но закаленного паленой водкой Степана только передернуло, ну и еще, если говорить честно, у него слегка потемнело в глазах.
   Не подавая вида, что близок к потере ориентации, Степан навел фокус в помутившихся "окулярах" и восстановил прерванное дыхание. Вокруг все было по-прежнему, и он стоически обратился к Верлроку:
   - Одной достаточно? - не зря же, надо думать, тот водрузил на стол целый графин. Несмотря на свой бравый вопрос, Степан не был уверен,что сможет его осилить.
   - Вполне, - заверил Верлрок. И пояснил, то ли проследив ход Степановых мыслей, то ли запросто их подслушав: - Графин тут просто для композиции - не правда ли, ведь у вас принято устанавливать в центр стола какой-нибудь сосуд?
   Степан не стал отвечать на этот чисто риторический вопрос, а сразу перешел к делу:
   - Ну, теперь порядок? Ты уже можешь приступать к дезинтеграции?
   - К дезинтегрированию, - мягко поправил Верлрок. - Мне кажется, так в данном случае будет более правильно.
   Степан растерялся, пытаясь уловить и не улавливая разницы, как вдруг Верлрок сказал:
   - Прости, но я, кажется, не смогу тебя убить.
   - Как это не сможешь? - опешил Степан, как-то само собой считавший, что между ними уже все договорено. И вдруг - на тебе! Очередной непрошеный подарочек. "Нечестно! Не по правилам!" - вопил внутренний голос, наподобие разочарованного болельщика, в то время как Верлрок, словно шельмоватый судья, заныкавший красную карточку, объяснял с напускной растерянностью:
   - Дело в том, что я уже попытался это сделать - сразу, как только ты выпил...
   - Неужели? Что-то я не заметил, - проворчал Степан, вспомнивший только потемнение в глазах, вряд ли имевшее отношение к действиям Верлрока.
   - Деструктор не сработал, - виновато сообщил Верлрок. - Отказал ведущий блок нейтринного накопителя. - И добавил как бы между прочим: - Ремонт займет не меньше двух недель по вашему времени.
   Степан только скрипнул зубами в досаде: у него не было причин подозревать Верлрока во лжи - в самом деле, с чего бы это ему, сгубившему уже не одну невинную жизнь, лукавить, отказывая в этой маленькой услуге Степану? Что он, хуже других? Выходит - просто невезение? У Верлрока действительно сломалось что-то там жизненно важное, вернее, деструктивно необходимое, чего так просто, с кондачка не починишь? И как назло именно к Степанову приезду!
   Но о том, чтобы сидеть тут в ожидании две недели, не могло быть и речи.
   - Выходит, что мне здесь больше нечего делать, - пасмурно заключил Степан. Не предъявлять же ему было претензии Верлроку за нарушение договора, к тому же и заключен-то он был не с ним, а с галактическими спасателями. Да и те, получается, с самого начала действовали полностью в его интересах - разгадали его проблему и взялись ее решить, а потом заложили в его голову спич, способный отправить его на тот свет не с девяносто пяти, а со стопроцентной гарантией.
   - Прощай, Решающий Проблемы, - уронил Степан с горьким сарказмом, подумав про себя, что Верлроку следует теперь выбрать себе другое имя. "Неуязвимый", например. А что, звучит неплохо, только слегка отдает российским флотом. Ну тогда - "Вечно Живой".
   Степан ничуть не опасался, что здешний незримый хозяин подслушает его мысленные советы по поводу его переименованя - наоборот, очень на это надеялся. Но Верлрок не подал вида, что слышал язвительные рекомендации Степана.
   - До свидания, Степан Ладынин, - отозвался он за мгновение до вспышки, переправившей Степана обратно в модуль, к сидевшим там в ожидании Грабстрихту Семьдесят пятому и Эксвайзи
   Блиму.
   Очутившись между ними на своем прежнем месте, Степан решил опустить полагающиеся в соответствии с земным обычаем слезы и объятия - приговоренному вышло помилование, но он-то принадлежал к той редкой породе смертников, что как раз мечтают получить избавление от мирской юдоли. Это намерение, содержавшее в себе, в чем они, кстати, сошлись с Верлроком, гениальное решение всех проблем, осталось похороненным в недрах переливчатого шара, по-прежнему мирно лежавшего перед ним на черном полотне космоса, словно на бархатной подушке. И теперь Степану предстояло думать о том, как жить дальше.
   - В-великолепно! - произнес Грабе, отчего-то запинаясь. Не ожидал, поди, Степанова возвращения и не успел подготовить приличествующую случаю речь. Поздравляю вас, Степан! Вам удалось добыть бесценную информацию. Бесценную! еще раз подчеркнул он, словно это могло иметь для смертника какое-то значение. На самом деле Грабе, кажется, пребывал в растерянности, вызванной попаданием Степана в счастливые - а с точки зрения последнего, невезучие - пять процентов.
   Тут Экс уверенно взял инициативу в свои руки, которыми он принялся эмоционально размахивать:
   - Вы решились изменить структуру диалога, что привело к поразительным результатам! Верлрок сообщил вам то, чего до сих пор не открывал никому - в частности, свой возраст, механизм своей защиты и, пускай примерно, обстоятельства своего создания. Вам, конечно, неизвестно, что в галактике существует целый институт, занимающийся исключительно феноменом Верлрока - на основе вашей беседы будет разработан новый подход к проблеме: мы сумеем разговорить Верлрока! И, разумеется, вернуть его на правильный путь.
   - К сожалению, коллега, вы не сможете оценить результатов начатой вами работы, - подключился Грабе, уже оправившийся от удивления, в прежней своей дикторской манере. - Сейчас вам предстоит вернуться на Землю, но сначала мы сотрем из вашей памяти все обстоятельства нашего сотрудничества. Мне очень жаль, но это необходимая мера.
   - А не найдется ли у вас еще какой-нибудь опасной работенки? - спросил Степан, не пришедший в восторг от нарисованных для него дальнейших перспектив. - Может, есть что-нибудь, хоть со стопроцентным летальным исходом - я заранее согласен.
   Грабе вздохнул, многозначительно переглянувшись с Эксом, и ответил:
   - Работы хватает. Но мы не имеем права на повторную эксплуатацию потенциальных самоубийц. Увы, инструкция. А теперь, в соответствии с вашим земным обычаем, попрошу вас сдать удостоверение и значок.
   Степан достал из кармана и отдал карточку с фотографией. Процедура исключения из "клуба галактических самоубийц" вызвала у него безотчетную грусть - состояние, вообще-то свойственное процедуре исключения откуда бы то ни было, будь то, допустим, палата министров или же, наоборот, профсоюз сантехников. Значок Грабе снял сам одним быстрым прикосновением, сказав напоследок:
   - Сожалею, но такова инструкция. - И добавил, возможно, даже искренне, пытаясь поддержать экс-коллегу: - С вами было приятно работать.
   Экс тем временем достал уже знакомый Степану шлем и с последними словами Грабса водрузил его, как удобную кастрюлю, на голову "уволенному". Тот смирился и замер в ожидании стробоскопических эффектов. Но на сей раз шлем встретил его абсолютной чернотой - словно решил изобразить собой очки для приятного засыпания. "Наверное, так и надо: ты вроде как спишь, а твою память тем временем обчищают наподобие кошелька", - подумал Степан и оказался не прав. Вскоре Экс стащил с него шлем, издавая резкие горловые звуки. Непонятные слова, вылетающие из горла Экса, Степан даже без знания их галактического наречия безошибочно определил как ругательства.
   Экс проклекотал еще что-то нечленораздельное, копаясь в глубине шлема. Подняв голову, заключил:
   - Кык турлык брыл.
   После этой многозначительной резолюции Экс с Грабсом уставились на Степана так, словно у него начали вдруг расти рога, а они оба в размышлении наблюдают за этим процессом. Степан, со своей стороны, подумал о том, что рога ему, конечно, наставили, но значительно раньше, и вряд ли это метафорическое украшение могло как-то повлиять на их продвинутую аппаратуру. Наконец Грабе подал голос: