Недоуменно задрав головы, преследователи увидели воздушный шар, который медленно и величаво набирал высоту. Если кандидат в покойники улетал на этом шаре, то сейчас он был недосягаем для убийц. Сбить его можно было разве что «Стингером» или из зенитного пулемета, но использование подобной боевой техники в присутствии такого количества свидетелей было невозможным. Преследователи потря-сенно взглянули друг на друга.
— Во блин, — сказал долговязый. — Теперь он от нас на воздушном шаре улетел. Не, братила, непростой у нас клиент. Ох непростой!
Коренастый, приоткрыв рот, следил за полетом воздушного шара.
— Не знаю, как тебе, — сказал он спутнику, — а мне лично в кайф было бы вот так над землей попарить.
— Попаришь еще, — пообещал долговязый. — Только без парашюта. Ты что, забыл? Нам с тобой еще перед Диспетчером отчитываться!
Коренастый закрыл рот, нахмурился и некоторое время мрачно разглядывал товарища. Неожиданно толстые складки на его лбу просветленно разгладились.
— А кто тебе сказал, что я к нему для отчета вернусь? — ухмыляясь, спросил коренастый. — Пусть он меня попробует достать. Мир огромен, на все страны у него просто рук не хватит!
— Так ты что — от задания отказываешься? — удивился долговязый.
— Я? — Коренастый пожал плечами и поднял голову, про-i должая следить за воздушным шаром. — Этот фраерок у нас в долгах, братан. Мы с него еще получить должны, верно?
— Ты это про Диспетчера? — испуганно спросил долговязый.
— Дался тебе этот Диспетчер, — досадливо плюнул коренастый. — Я тебе про нашего клиента толкую. Он нам по жизни должен!
Глава 5
Глава 6
Глава 7
— Во блин, — сказал долговязый. — Теперь он от нас на воздушном шаре улетел. Не, братила, непростой у нас клиент. Ох непростой!
Коренастый, приоткрыв рот, следил за полетом воздушного шара.
— Не знаю, как тебе, — сказал он спутнику, — а мне лично в кайф было бы вот так над землей попарить.
— Попаришь еще, — пообещал долговязый. — Только без парашюта. Ты что, забыл? Нам с тобой еще перед Диспетчером отчитываться!
Коренастый закрыл рот, нахмурился и некоторое время мрачно разглядывал товарища. Неожиданно толстые складки на его лбу просветленно разгладились.
— А кто тебе сказал, что я к нему для отчета вернусь? — ухмыляясь, спросил коренастый. — Пусть он меня попробует достать. Мир огромен, на все страны у него просто рук не хватит!
— Так ты что — от задания отказываешься? — удивился долговязый.
— Я? — Коренастый пожал плечами и поднял голову, про-i должая следить за воздушным шаром. — Этот фраерок у нас в долгах, братан. Мы с него еще получить должны, верно?
— Ты это про Диспетчера? — испуганно спросил долговязый.
— Дался тебе этот Диспетчер, — досадливо плюнул коренастый. — Я тебе про нашего клиента толкую. Он нам по жизни должен!
Глава 5
Как известно, хорошо только то, что хорошо кончается. Путешествие на воздушном шаре закончилось близ города Чэнду, где великодушный Джекки Чан тепло попрощался с Ильей Константиновичем Русским в ресторане «Золотой Дракон Ли». Глядя на веселую компанию актеров и киноработников, среди которых было немало весьма и весьма миловидных девушек, Илья Константинович испытал зависть. Народ держался раскованно, так обычно ведет себя европейская молодежь, а Русской, по своему российскому незнанию, всегда считал азиатов несколько зашоренными. Но, как говорится, за дрессированного ишака двух коров дают. Было бы неплохо отвлечься от тревог в этой компании, но Илья Константинович не забывал о нависшей над ним угрозе. Если врага не видно поблизости, то это не значит, что его нет вообще.
Чэнду оказался вполне современным городом, в котором высотные дома соседствовали со старинными китайскими конструкциями пагодного типа. Разрабатывая план дальнейших действий, Русской поселился в гостинице «Приют Юэ фэя». Юэ Фэй был знаменитым китайским полководцем, не раз вступавшим в успешные схватки с чурджэнями, которых китайцы именовали северными соседями. Возможно, это были корейцы. Юэ Фэй не раз одерживал над ними блистательные победы, за что и был казнен своим императором. Многозначительность названия гостиницы Илье Константиновичу была не по душе. «Они бы еще назвали гостиницу Вечным приютом полководца», — мрачно думал он, глядя на снующих по улицам китайцев. Китайцы были, как муравьи, многочисленны и трудолюбивы. Они вечно что-то куда-то несли, до хрипоты торговались, азартно спорили, играя прямо на улице в не менее азартные игры. Рядом с гостиницей находился рынок, на котором продавали огромные тыквы, пресноводные креветки различного приготовления и рис различных сортов, причем чаще всего сорта определялись провинцией, где они были выращены. На взгляд Ильи Константиновича, .различия между сортами были невелики, но сами китайцы придерживались иного мнения. Впрочем, Илье Константиновичу с ними детей не крестить. Перед ним стоял вопрос, куда податься, где укрыться от наемных убийц Сани Краба. Вот прицепились! Илья Константинович вспомнил пух, летающий по номеру японской гостиницы, и запоздалый холодок пробежал по его спине — а ну как спал бы он на той самой кровати?
Податься в Индию? Можно было бы рвануть назад в Гонконг, а оттуда в Бангкок. Просторный город, затеряться там не составит особого труда. А из Бангкока дальше — в Мадрас. Спуститься пониже и отсидеться на острове Шри-Ланка. Тоже неплохие места есть, бывал там Илья Константинович, когда контракт на чай подписывал. Помнится, выгодный получился бизнес. Поставленный цейлонский чай Илья Константинович приказал смешать в равных пропорциях с грузинским и азербайджанским. Вот и получился настоящий ндийский чай с грузинским хоботом и азербайджанскими бивнями. А навар превзошел все ожидания. Да, места на острове Шри-Ланка превосходные, но отправляться туда сейчас опасно. Во-первых, киллеры могут подстеречь его в Сянгане, как теперь стал называться Гонконг. И тогда дальнейшее путешествие становится проблематичным. Господи! Да что ж себе врать-то! Тогда бы пришлось возвращаться в Россию. В оцинкованном гробу, в одноразовом костюме и картонных полуботинках, которые в начале перестройки Русской закупал партиями и реализовывал на вещевых рынках необъятной Родины как последний крик европейской моды. Да и в Бангкоке всякое может случиться. Могли его достать киллеры, что, впрочем, казалось невероятным. Более вероятной была опасность оказаться в руках тамошних торговцев антиквариатом. Помнится, Илья Константинович несколько лет назад провернул с ними неплохую сделку, расплатившись чеком Британского банка, на счету которого в то время было лишь семьдесят пять центов.
М-да, пожалуй, бангкокским антикварам есть на что затаить обиду.
Настроение Ильи Константиновича было скверным. Он заставил себя встать, сбегал в книжную лавку и купил китайский атлас, на котором было понятным все, кроме надписей. Более безопасный, но не совсем очевидный путь вел в Лхасу — страну таинственных буддийских монастырей и родину третьего глаза.
«А может, ну их, все эти волнения, к черту? — неожиданно для самого себя подумал Илья Константинович. — Поступлю послушником к ламам, постигну истину, может быть, даже нирваны достигну. Бритый череп — совсем небольшая плата за постижение истинного блаженства».
«Может быть, — охотно согласился внутренний голос. — Только ты еще доберись до этой самой Лхасы. Туда ж и поезд не домчится, и пароход не доплывет».
Внутренний голос был прав, но Илье Константиновичу Русскому ужасно не хотелось внимать его веским доводам.
— В Лхасу, — твердо решил он. — Даешь страну отпетых отшельников!
Про Тибет Илья Константинович знал немногое. Знал, что это где-то в горах, еще знал, что Лхаса неоднократно захватывалась китайцами, но обитают там тибетцы и правит ими император. Народ живет в основном в монастырях, которыми управляют ламы.
Помирая, ламы эти переселяются в других людей, поэтому, когда лама помирает, множество народа оставляет все дела и ищет новое воплощение своего ламы. Еще он слышал, что у некоторых на Тибете три глаза, и третьим глазом они видят человеческую ауру, по которой определяют болезни и читают мысли. Еще читал, что народ там тихий и спокойный, зря никто не кричит, так как живущие на Тибете давно подметили, что крик способствует концентрации дождевых облаков и, следовательно, бурным ливням. В некоторых книгах рассказывалось, что в горах Тибета живут йети — местное подобие снежного человека. Еще говорили, что Тибет представляет собой гигантский холодильник — пища там долго не портится из-за сухого и холодного климата. Мясо сохраняет свежесть в течение года, а зерно может храниться несколько веков. Русской почитывал для развлечения и "повышения интеллекта газету «НЛО» и в одном из номеров вычитал, будто в какой-то тибетской пещере хранится генофонд человечества. Писали, что там даже замороженные атланты хранятся. Еще в той же газете писали, что недалеко от Лхасы есть два озера: в одном вода живая, как в народных сказках, а в другом — мертвая. Генофонд человечества Илье Константиновичу Русскому был ни к чему, одно беспокойство с покойниками по всему свету болтаться. По этой причине Русской даже выступал однажды в центральной прессе против задумки московских бизнесменов возить по всему миру мумию Владимира Ильича Ленина и загребать на этом хорошие бабки. А вот против живой и мертвой воды Илья Константинович не возражал и не раз прикидывал, какой бизнес можно сделать на ее продаже в России.
Первый закон бизнеса: приняв решение, спланируй и организуй его выполнение. В противном случае все твои задумки останутся мечтами.
После некоторых раздумий Илья Константинович начал с экипировки. На базаре рядом с гостиницей «Приют Юэ Фэя» он приобрел меховые штаны и свитер из длинной черной шерсти. Продавец уверял, что еще недавно шерсть эта принадлежала настоящему тибетскому яку. Слава Богу, Джек-ки Чан поменял ему достаточное количество долларов на юани, и в деньгах Илья Константинович не нуждался.
От Чэнду до Лхасы было где-то полторы тысячи километров, причем преимущественно горами, но Илья Константинович Русской самоуверенно решил, что расстояние не проблема. Проблема была в том, что в Чэнду появилось двое европейцев. Один — невысокий и коренастый, второй — долговяз и худ. Держались европейцы постоянно вместе и искали какого-то бизнесмена, прилетевшего в Чэнду на разноцветном воздушном шаре. Дурак бы не сообразил, что это наемные убийцы, которые ищут жертву. Илья Константинович дураком не был, а потому в тот же день, сговорившись со старым китайцем по имени Го Мо Сек, покинул приют имени великого китайского полководца и отправился в дальнее и трудное путешествие на запад, зафрахтовав для этих целей старенький латаный «юнкере» местного аэропорта. В грузовом отсеке «юнкерса» меланхолично жевали сено две длинношерстные и узкомордые тибетские лошадки, которых Илья Константинович купил на рынке по настоянию опытного и мудрого Го Мо Сека.
Справа были горы и слева были горы. Ревя моторами, «юнкере» шел вдоль изумрудно-зеленой долины, извилистым стеклом поблескивала река. Старый китаец Го Мо Сек меланхолично жевал какую-то наркотикосодержащую жвачку. Что делал пилот, из салона не было видно, но, судя по унылому пению, доносящемуся из кабины, летчик тоже что-то такое жевал. Илью Константиновича успокаивало то, что Го Мо Сек абсолютно не волновался. Русской старался думать, что все будет нормально. Привыкают же люди к пьянству, некоторые вон в трезвом виде даже за руль садиться боятся. А вмажут — и ничего, рулят.
Илья Константинович обнаружил вдруг, что раскачивается в такт заунывным песнопениям летчика. Он встряхнулся и принялся смотреть в иллюминатор, хотя что там было смотреть, горы — они и есть горы.
В то самое время, когда Русской пытался уверить себя, что все идет нормально, директор гостиницы «Приют Юэ Фэя» пытался вырваться из цепких лап коренастого мужчины, который что-то требовательно спрашивал у него на иностранном незнакомом языке. Напарник душителя — высокий и худой мужчина в серой куртке и в джинсах — скучающе разглядывал кабинет директора. Взгляд его остановился на статуэтке, изображающей трех обезьянок. Одна обезьянка закрывала глаза, вторая затыкала уши, третья прикрывала ладошкой рот.
— Кончай, братила, — равнодушно сказал он, беря в руки скульптурную группку. — Если тебя по-арабски допрашивать, ты тоже ничего не скажешь, даже если тебя до смерти замучают. Ни хрена он не скажет, потому что по-русски не говорит.
Но он ошибся. Китаец действительно не говорил по-русски, но обладал здравым смыслом. Поэтому, едва цепкие пальцы коренастого отпустили его горло и директор гостиницы обрел возможность соображать, он сразу догадался, что незваные гости ищут постояльца, выписавшегося накануне;
Во-первых, постоялец был иностранцем, во-вторых — бизнесменом, а в третьих, кого еще могли искать двое иностранцев, о которых со вчерашнего дня говорил весь город? Поэтому директор гостиницы взял лист бумаги, тщательно вывел на нем иероглифы, изображающие название Лхасы, и нарисовал самолет, летящий над вершинами Тибета, а чтобы никаких сомнений у иностранцев не оставалось, он английскими глупыми буквами написал на горах название — TIBET. И чуть пониже известными ему русскими — ЛХАСА.
Некоторые трудности у директора гостиницы вызвало имя проводника Го Мо Сека, который сопровождал проклятого иностранца. Но обладая художественными способностями и в совершенстве владея иероглифическим письмом, директор гостиницы успешно справился и с этой задачей.
Чэнду оказался вполне современным городом, в котором высотные дома соседствовали со старинными китайскими конструкциями пагодного типа. Разрабатывая план дальнейших действий, Русской поселился в гостинице «Приют Юэ фэя». Юэ Фэй был знаменитым китайским полководцем, не раз вступавшим в успешные схватки с чурджэнями, которых китайцы именовали северными соседями. Возможно, это были корейцы. Юэ Фэй не раз одерживал над ними блистательные победы, за что и был казнен своим императором. Многозначительность названия гостиницы Илье Константиновичу была не по душе. «Они бы еще назвали гостиницу Вечным приютом полководца», — мрачно думал он, глядя на снующих по улицам китайцев. Китайцы были, как муравьи, многочисленны и трудолюбивы. Они вечно что-то куда-то несли, до хрипоты торговались, азартно спорили, играя прямо на улице в не менее азартные игры. Рядом с гостиницей находился рынок, на котором продавали огромные тыквы, пресноводные креветки различного приготовления и рис различных сортов, причем чаще всего сорта определялись провинцией, где они были выращены. На взгляд Ильи Константиновича, .различия между сортами были невелики, но сами китайцы придерживались иного мнения. Впрочем, Илье Константиновичу с ними детей не крестить. Перед ним стоял вопрос, куда податься, где укрыться от наемных убийц Сани Краба. Вот прицепились! Илья Константинович вспомнил пух, летающий по номеру японской гостиницы, и запоздалый холодок пробежал по его спине — а ну как спал бы он на той самой кровати?
Податься в Индию? Можно было бы рвануть назад в Гонконг, а оттуда в Бангкок. Просторный город, затеряться там не составит особого труда. А из Бангкока дальше — в Мадрас. Спуститься пониже и отсидеться на острове Шри-Ланка. Тоже неплохие места есть, бывал там Илья Константинович, когда контракт на чай подписывал. Помнится, выгодный получился бизнес. Поставленный цейлонский чай Илья Константинович приказал смешать в равных пропорциях с грузинским и азербайджанским. Вот и получился настоящий ндийский чай с грузинским хоботом и азербайджанскими бивнями. А навар превзошел все ожидания. Да, места на острове Шри-Ланка превосходные, но отправляться туда сейчас опасно. Во-первых, киллеры могут подстеречь его в Сянгане, как теперь стал называться Гонконг. И тогда дальнейшее путешествие становится проблематичным. Господи! Да что ж себе врать-то! Тогда бы пришлось возвращаться в Россию. В оцинкованном гробу, в одноразовом костюме и картонных полуботинках, которые в начале перестройки Русской закупал партиями и реализовывал на вещевых рынках необъятной Родины как последний крик европейской моды. Да и в Бангкоке всякое может случиться. Могли его достать киллеры, что, впрочем, казалось невероятным. Более вероятной была опасность оказаться в руках тамошних торговцев антиквариатом. Помнится, Илья Константинович несколько лет назад провернул с ними неплохую сделку, расплатившись чеком Британского банка, на счету которого в то время было лишь семьдесят пять центов.
М-да, пожалуй, бангкокским антикварам есть на что затаить обиду.
Настроение Ильи Константиновича было скверным. Он заставил себя встать, сбегал в книжную лавку и купил китайский атлас, на котором было понятным все, кроме надписей. Более безопасный, но не совсем очевидный путь вел в Лхасу — страну таинственных буддийских монастырей и родину третьего глаза.
«А может, ну их, все эти волнения, к черту? — неожиданно для самого себя подумал Илья Константинович. — Поступлю послушником к ламам, постигну истину, может быть, даже нирваны достигну. Бритый череп — совсем небольшая плата за постижение истинного блаженства».
«Может быть, — охотно согласился внутренний голос. — Только ты еще доберись до этой самой Лхасы. Туда ж и поезд не домчится, и пароход не доплывет».
Внутренний голос был прав, но Илье Константиновичу Русскому ужасно не хотелось внимать его веским доводам.
— В Лхасу, — твердо решил он. — Даешь страну отпетых отшельников!
Про Тибет Илья Константинович знал немногое. Знал, что это где-то в горах, еще знал, что Лхаса неоднократно захватывалась китайцами, но обитают там тибетцы и правит ими император. Народ живет в основном в монастырях, которыми управляют ламы.
Помирая, ламы эти переселяются в других людей, поэтому, когда лама помирает, множество народа оставляет все дела и ищет новое воплощение своего ламы. Еще он слышал, что у некоторых на Тибете три глаза, и третьим глазом они видят человеческую ауру, по которой определяют болезни и читают мысли. Еще читал, что народ там тихий и спокойный, зря никто не кричит, так как живущие на Тибете давно подметили, что крик способствует концентрации дождевых облаков и, следовательно, бурным ливням. В некоторых книгах рассказывалось, что в горах Тибета живут йети — местное подобие снежного человека. Еще говорили, что Тибет представляет собой гигантский холодильник — пища там долго не портится из-за сухого и холодного климата. Мясо сохраняет свежесть в течение года, а зерно может храниться несколько веков. Русской почитывал для развлечения и "повышения интеллекта газету «НЛО» и в одном из номеров вычитал, будто в какой-то тибетской пещере хранится генофонд человечества. Писали, что там даже замороженные атланты хранятся. Еще в той же газете писали, что недалеко от Лхасы есть два озера: в одном вода живая, как в народных сказках, а в другом — мертвая. Генофонд человечества Илье Константиновичу Русскому был ни к чему, одно беспокойство с покойниками по всему свету болтаться. По этой причине Русской даже выступал однажды в центральной прессе против задумки московских бизнесменов возить по всему миру мумию Владимира Ильича Ленина и загребать на этом хорошие бабки. А вот против живой и мертвой воды Илья Константинович не возражал и не раз прикидывал, какой бизнес можно сделать на ее продаже в России.
Первый закон бизнеса: приняв решение, спланируй и организуй его выполнение. В противном случае все твои задумки останутся мечтами.
После некоторых раздумий Илья Константинович начал с экипировки. На базаре рядом с гостиницей «Приют Юэ Фэя» он приобрел меховые штаны и свитер из длинной черной шерсти. Продавец уверял, что еще недавно шерсть эта принадлежала настоящему тибетскому яку. Слава Богу, Джек-ки Чан поменял ему достаточное количество долларов на юани, и в деньгах Илья Константинович не нуждался.
От Чэнду до Лхасы было где-то полторы тысячи километров, причем преимущественно горами, но Илья Константинович Русской самоуверенно решил, что расстояние не проблема. Проблема была в том, что в Чэнду появилось двое европейцев. Один — невысокий и коренастый, второй — долговяз и худ. Держались европейцы постоянно вместе и искали какого-то бизнесмена, прилетевшего в Чэнду на разноцветном воздушном шаре. Дурак бы не сообразил, что это наемные убийцы, которые ищут жертву. Илья Константинович дураком не был, а потому в тот же день, сговорившись со старым китайцем по имени Го Мо Сек, покинул приют имени великого китайского полководца и отправился в дальнее и трудное путешествие на запад, зафрахтовав для этих целей старенький латаный «юнкере» местного аэропорта. В грузовом отсеке «юнкерса» меланхолично жевали сено две длинношерстные и узкомордые тибетские лошадки, которых Илья Константинович купил на рынке по настоянию опытного и мудрого Го Мо Сека.
Справа были горы и слева были горы. Ревя моторами, «юнкере» шел вдоль изумрудно-зеленой долины, извилистым стеклом поблескивала река. Старый китаец Го Мо Сек меланхолично жевал какую-то наркотикосодержащую жвачку. Что делал пилот, из салона не было видно, но, судя по унылому пению, доносящемуся из кабины, летчик тоже что-то такое жевал. Илью Константиновича успокаивало то, что Го Мо Сек абсолютно не волновался. Русской старался думать, что все будет нормально. Привыкают же люди к пьянству, некоторые вон в трезвом виде даже за руль садиться боятся. А вмажут — и ничего, рулят.
Илья Константинович обнаружил вдруг, что раскачивается в такт заунывным песнопениям летчика. Он встряхнулся и принялся смотреть в иллюминатор, хотя что там было смотреть, горы — они и есть горы.
В то самое время, когда Русской пытался уверить себя, что все идет нормально, директор гостиницы «Приют Юэ Фэя» пытался вырваться из цепких лап коренастого мужчины, который что-то требовательно спрашивал у него на иностранном незнакомом языке. Напарник душителя — высокий и худой мужчина в серой куртке и в джинсах — скучающе разглядывал кабинет директора. Взгляд его остановился на статуэтке, изображающей трех обезьянок. Одна обезьянка закрывала глаза, вторая затыкала уши, третья прикрывала ладошкой рот.
— Кончай, братила, — равнодушно сказал он, беря в руки скульптурную группку. — Если тебя по-арабски допрашивать, ты тоже ничего не скажешь, даже если тебя до смерти замучают. Ни хрена он не скажет, потому что по-русски не говорит.
Но он ошибся. Китаец действительно не говорил по-русски, но обладал здравым смыслом. Поэтому, едва цепкие пальцы коренастого отпустили его горло и директор гостиницы обрел возможность соображать, он сразу догадался, что незваные гости ищут постояльца, выписавшегося накануне;
Во-первых, постоялец был иностранцем, во-вторых — бизнесменом, а в третьих, кого еще могли искать двое иностранцев, о которых со вчерашнего дня говорил весь город? Поэтому директор гостиницы взял лист бумаги, тщательно вывел на нем иероглифы, изображающие название Лхасы, и нарисовал самолет, летящий над вершинами Тибета, а чтобы никаких сомнений у иностранцев не оставалось, он английскими глупыми буквами написал на горах название — TIBET. И чуть пониже известными ему русскими — ЛХАСА.
Некоторые трудности у директора гостиницы вызвало имя проводника Го Мо Сека, который сопровождал проклятого иностранца. Но обладая художественными способностями и в совершенстве владея иероглифическим письмом, директор гостиницы успешно справился и с этой задачей.
Глава 6
Долгое и опасное путешествие подходило к концу. Даже тибетская длиннохвостая лошадь по кличке Киммана устала показывать свой норов и не пыталась сбросить Русского. Обычно она разбегалась коротким карьером и останавливалась как вкопанная, а Илья Константинович летел через ее голову на камни, рискуя сломать себе шею. Лошадка была маленькой и лохматой, от этого Илье Константиновичу казалось, что он едет на ишаке. Был у него такой опыт в Самарканде. Помнится, зрители вволю повеселились, глядя на наездника. Тогда Русской не обиделся лишь потому, что был здорово пьян, как, впрочем, были пьяны и зрители.
Уже полчаса они ехали по долине, поражающей Илью Константиновича зеленью. Пряно пахло рододендронами. В воздухе парили квадратные крылатые змеи, и все чаще на дороге начали попадаться встречные, одетые столь живописно, что Илья Константинович вновь вспомнил Среднюю Азию. В то же время Илья Константинович обратил внимание, что многие жители Лхасы при виде его и Го Мо Сека высовывали языки, словно дразнили кого-то из них. Русской не реагировал на их обидные действия, но его удивляло, что Го Мо Сек ответно показывает лхасцам язык. Удивительно, но лхасцы тоже не обижались, а радостно улыбались, словно китаец показывал им не язык, а по крайней мере фотографию родственников.
— А ты почему не отвечаешь на приветствия? — удивленно спросил по-английски проводник. — Нехорошо. Люди обижаются.
Из состоявшегося разговора выяснилось, что демонстративные показы друг другу языков означают у тибетцев приветствие, равнозначное распространенному среди европейцев поднятию шляпы или российскому помахиванию рукой. Русской удивился, но особой неловкости не испытал. Мало ли какие обычаи бывают у народов, знать и соблюдать каждый из них никто на земле не сумеет!
Однако в дальнейшем Илья Константинович в ответ на высунутый язык приветливо демонстрировал свой, хотя и продолжал при этом чувствовать себя ужасно глупо, «Хорошо, что они друг другу только языки демонстрируют, — успокаивал он себя. — Было бы хуже, доведись мне расхаживать по всему городу с постоянно расстегнутой ширинкой!»
За ознакомительным рассказом Го Мо Сека Русской даже не заметил, как они вышли на ровную зеленую равнину. Между деревьями сверкала вода — горные ручьи несли свои чистые воду в реку Цанг По. С севера и юга равнину окружали цепи гор, отделявших долину Лхасы от всего мира. На склонах располагались многочисленные монастыри и селения. На западе вырисовывались зубцы стен Потала и храма Чагбо-ри. Между ними видны были Западные Ворота.
На зеленой траве равнины играли в волан девушки и молодые женщины. Волан представлял собой кусочек дерева, в верхнюю часть которого были вставлены птичьи перья. Волан можно было бить. только ногами. Женщины, для удобства придерживая юбки на некоторой высоте, били по волану ногами. Некоторые могли продержать волан в воздухе несколько минут, прежде чем наносили удар в сторону соперницы.
У игроков в волан было много болельщиков из числа местных монахов, которые взрывались восторженными криками при каждом удачном ударе. Илья Константинович Русской заметил, однако, что крики восторга были тем громче, чем выше задиралась юбка.
Монахи были одеты в разноцветные одежды: желтые, ярко-красные, фиолетовые, зеленые и голубые. Многие были в рыжих одеждах, присущих рядовым монахам. Монахи Потала выглядели в своих золотых и вишневых одеяниях более богато.
Послушники были в белом, а монахи-полицейские довольствовались каштановым одеянием. Впрочем, за женской игрой наблюдали с нескрываемым азартом все.
Справа от поля стояла городская гостиница, упирающаяся задней стеной в северный выступ главного храма. Рядом располагалось местное казначейство, ряды лавок и рынок, где можно было приобрести все — от японского телевизора до листов съедобного серебра, которые ковали местные кузнецы. Серебро стоило баснословно дешево, и Илья Константинович не удержался от того, чтобы попробовать тибетское лакомство. Серебро таяло во рту, но аппетит после него не убывал. Да, такое можно было поглощать килограммами. Илья Константинович поинтересовался у Го Мо Сека, не изготовляется ли таким ж способом в Лхасе съедобное золото, но получил резкий и отрицательный ответ. Похоже было, что на съедобное золото здесь было наложено какое-то табу. А может, и выкованное до толщины молекулы золото все равно оставалось несъедобным.
Устроившись в гостинице, Илья Константинович щедро расплатился с Го Мо Секом. Китаец, получив вознаграждение, долго раскланивался, прижимая к груди обе руки, и пятился, пока не достиг дверей. Оставшись один, Илья Константинович почувствовал, что проголодался, и прошел в маленький ресторанчик, расположенный в гостинице. Памятуя, что, по рассказам Го Мо Сека, в горах неодобрительно относились к мясоедам, Илья Константинович заказал местные блюда. Как ни странно, официантом в гостинице был белый. В дальнейшем Русской узнал, что официанта зовут Адольфом Миллером, он пытался стать буддистским монахом, но нарушил какое-то табу, в результате чего был вынужден подрабатывать в гостинице, чтобы оплатить обратную дорогу.
Официант подал цампу, приготовленную из жареного ячменя. Цампа представляла собой пончики, съев которые,Илья Константинович не почувствовал себя более сытым. Воровато оглядевшись по сторонам. Русской подозвал к себе официанта и в результате недолгих переговоров получил приличный кусок запеченного с местными специями мяса, а в качестве гарнира — приличную порцию молодых побегов бамбука, после чего мир стал ему казаться светлым и вполне благожелательным. Ему даже захотелось прогуляться по городу.
Шагая по узкой улочке, Илья Константинович увидел удивительную картину. Несколько мужчин поднимали большие бурдюки, сделанные мехом внутрь, и с садистским хака-ньем бросали их на уличные камни,Мужчины тяжело дышали, на шее у них вздувались вены. Илья Константинович остановился, досадуя, что не у кого поинтересоваться, чем эти люди занимаются, «Мясо отбивают, что ли? — подумал Русской. — А может, соревнования какие на выносливость?»
Долго гадать ему, однако, не пришлось. Один из бурдюков лопнул, и бросавшего его тибетца залило желто-золотистой массой, в которой наблюдательный Илья Константинович без труда узнал масло и с запоздалым ужасом подумал, что ему повезло. Упади бурдюк на метр ближе, и Илья Константинович стоял бы сейчас такой же жирной и желтой статуей, над которой весело потешались собравшиеся на халяву нищие.
На третий день пребывания в Лхасе Илья Константинович удостоился приема местного Далай-ламы. А случилось это так. Прогуливаясь по городу. Русской встретил процессию. Развевались на ветру священные хоругви, ревели трубы, да и монахи выглядели на редкость празднично — все в алых одеяниях с золотыми безрукавками. Тогда еще Илья Константинович не знал, что золотой цвет является официальным цветом этого самого Далай-ламы. Его-то и несли на носилках с золотым шатром. Сам лама был в годах, но любопытство еще не покинуло его. Откинув полог, лама разглядывал прохожих и встретился взглядом с Ильей Константиновичем. Тот, будучи культурным и воспитанным, деликатно высунул язык, приветствуя ламу. Далай-ламе понравился вежливый европеец, и Русскому представился случай вручить Далай-ламе шарфик первой категории под названием «хадак». Естественно, вручение происходило согласно обычаям тибетцев: Илье Константиновичу пришлось встать на колени и положить шарф к ногам Далай-ламы. Язык при этом он, разумеется, держал высунутым как можно дальше. Далай-лама оказал ему честь, ответно вручив шарфик, перетянутый красной шелковой нитью, завязанной тройным узлом. При этой церемонии два монаха, стоявшие в церемониальном зале, от удивления откусили себе высунутые языки, и бедняг немедленно унесли в монастырь Чагбо-ри, именуемый также Медицинским монастырем за редкостные эскулапские способности тамошних монахов.
Далай-лама не ограничился подарком, а удостоил Илью Константиновича Русского беседы. Беседа шла на английском языке: Далай-лама одно время учился в Кембридже и не окончил это заведение исключительно по причине воплощения в него духа прежнего владыки Тибета.
Сам Далай-лама находился в изгнании ввиду оккупации Тибета вездесущими китайцами и в Лхасе бывал время от времени, когда дозволяли обстоятельства. Илья Константинович поинтересовался возможностями для бизнеса, тонко ввернув в разговор, что торговля тибетской живой и мертвой водой в России могла бы дать неслыханные дивиденды. Далай-лама покачал головой и заметил, что живая и мертвая вода действует только на тибетцев, на остальных же она действует весьма своеобразно — мертвых оставляет мертвыми, а вот живых делает действительно мертвыми.
В конце беседы Далай-лама предложил гостю немного развлечься, но поскольку развлечение состояло в прыжках через бездонные расщелины с пятиметровым шестом, Илья Константинович от соревнований с Далай-ламой благоразумно уклонился.Тогда Далай-лама заметил, что осторожность делает Русскому честь и он, несомненно, обладает определенными способностями, позволяющими ему предвидеть будущее. Далай-лама предложил Илье Константиновичу развить эти способности, для чего необходимо было освободить третий глаз, высверлив отверстие в черепной лобной кости. Впрочем, к большому облегчению Ильи Константиновича, Далай-лама тут же заметил, что сам он лишние дырки в голове Русского высверливать не собирается и на то у него имеются специалисты.
Впрочем, оказалось, что обрадовался Илья Константинович преждевременно. Далай-лама хлопнул в ладоши, и явился специалист — меленький худенький человечек в ало-золотых одеждах, который крепко взял Илью Константиновича за руку и повел его из зала для аудиенций туда, где можно было спокойно и неторопливо выполнить пожелание Далай-ламы и высверлить череп его именитого посетителя на нужную глубину.
Уже полчаса они ехали по долине, поражающей Илью Константиновича зеленью. Пряно пахло рододендронами. В воздухе парили квадратные крылатые змеи, и все чаще на дороге начали попадаться встречные, одетые столь живописно, что Илья Константинович вновь вспомнил Среднюю Азию. В то же время Илья Константинович обратил внимание, что многие жители Лхасы при виде его и Го Мо Сека высовывали языки, словно дразнили кого-то из них. Русской не реагировал на их обидные действия, но его удивляло, что Го Мо Сек ответно показывает лхасцам язык. Удивительно, но лхасцы тоже не обижались, а радостно улыбались, словно китаец показывал им не язык, а по крайней мере фотографию родственников.
— А ты почему не отвечаешь на приветствия? — удивленно спросил по-английски проводник. — Нехорошо. Люди обижаются.
Из состоявшегося разговора выяснилось, что демонстративные показы друг другу языков означают у тибетцев приветствие, равнозначное распространенному среди европейцев поднятию шляпы или российскому помахиванию рукой. Русской удивился, но особой неловкости не испытал. Мало ли какие обычаи бывают у народов, знать и соблюдать каждый из них никто на земле не сумеет!
Однако в дальнейшем Илья Константинович в ответ на высунутый язык приветливо демонстрировал свой, хотя и продолжал при этом чувствовать себя ужасно глупо, «Хорошо, что они друг другу только языки демонстрируют, — успокаивал он себя. — Было бы хуже, доведись мне расхаживать по всему городу с постоянно расстегнутой ширинкой!»
За ознакомительным рассказом Го Мо Сека Русской даже не заметил, как они вышли на ровную зеленую равнину. Между деревьями сверкала вода — горные ручьи несли свои чистые воду в реку Цанг По. С севера и юга равнину окружали цепи гор, отделявших долину Лхасы от всего мира. На склонах располагались многочисленные монастыри и селения. На западе вырисовывались зубцы стен Потала и храма Чагбо-ри. Между ними видны были Западные Ворота.
На зеленой траве равнины играли в волан девушки и молодые женщины. Волан представлял собой кусочек дерева, в верхнюю часть которого были вставлены птичьи перья. Волан можно было бить. только ногами. Женщины, для удобства придерживая юбки на некоторой высоте, били по волану ногами. Некоторые могли продержать волан в воздухе несколько минут, прежде чем наносили удар в сторону соперницы.
У игроков в волан было много болельщиков из числа местных монахов, которые взрывались восторженными криками при каждом удачном ударе. Илья Константинович Русской заметил, однако, что крики восторга были тем громче, чем выше задиралась юбка.
Монахи были одеты в разноцветные одежды: желтые, ярко-красные, фиолетовые, зеленые и голубые. Многие были в рыжих одеждах, присущих рядовым монахам. Монахи Потала выглядели в своих золотых и вишневых одеяниях более богато.
Послушники были в белом, а монахи-полицейские довольствовались каштановым одеянием. Впрочем, за женской игрой наблюдали с нескрываемым азартом все.
Справа от поля стояла городская гостиница, упирающаяся задней стеной в северный выступ главного храма. Рядом располагалось местное казначейство, ряды лавок и рынок, где можно было приобрести все — от японского телевизора до листов съедобного серебра, которые ковали местные кузнецы. Серебро стоило баснословно дешево, и Илья Константинович не удержался от того, чтобы попробовать тибетское лакомство. Серебро таяло во рту, но аппетит после него не убывал. Да, такое можно было поглощать килограммами. Илья Константинович поинтересовался у Го Мо Сека, не изготовляется ли таким ж способом в Лхасе съедобное золото, но получил резкий и отрицательный ответ. Похоже было, что на съедобное золото здесь было наложено какое-то табу. А может, и выкованное до толщины молекулы золото все равно оставалось несъедобным.
Устроившись в гостинице, Илья Константинович щедро расплатился с Го Мо Секом. Китаец, получив вознаграждение, долго раскланивался, прижимая к груди обе руки, и пятился, пока не достиг дверей. Оставшись один, Илья Константинович почувствовал, что проголодался, и прошел в маленький ресторанчик, расположенный в гостинице. Памятуя, что, по рассказам Го Мо Сека, в горах неодобрительно относились к мясоедам, Илья Константинович заказал местные блюда. Как ни странно, официантом в гостинице был белый. В дальнейшем Русской узнал, что официанта зовут Адольфом Миллером, он пытался стать буддистским монахом, но нарушил какое-то табу, в результате чего был вынужден подрабатывать в гостинице, чтобы оплатить обратную дорогу.
Официант подал цампу, приготовленную из жареного ячменя. Цампа представляла собой пончики, съев которые,Илья Константинович не почувствовал себя более сытым. Воровато оглядевшись по сторонам. Русской подозвал к себе официанта и в результате недолгих переговоров получил приличный кусок запеченного с местными специями мяса, а в качестве гарнира — приличную порцию молодых побегов бамбука, после чего мир стал ему казаться светлым и вполне благожелательным. Ему даже захотелось прогуляться по городу.
Шагая по узкой улочке, Илья Константинович увидел удивительную картину. Несколько мужчин поднимали большие бурдюки, сделанные мехом внутрь, и с садистским хака-ньем бросали их на уличные камни,Мужчины тяжело дышали, на шее у них вздувались вены. Илья Константинович остановился, досадуя, что не у кого поинтересоваться, чем эти люди занимаются, «Мясо отбивают, что ли? — подумал Русской. — А может, соревнования какие на выносливость?»
Долго гадать ему, однако, не пришлось. Один из бурдюков лопнул, и бросавшего его тибетца залило желто-золотистой массой, в которой наблюдательный Илья Константинович без труда узнал масло и с запоздалым ужасом подумал, что ему повезло. Упади бурдюк на метр ближе, и Илья Константинович стоял бы сейчас такой же жирной и желтой статуей, над которой весело потешались собравшиеся на халяву нищие.
На третий день пребывания в Лхасе Илья Константинович удостоился приема местного Далай-ламы. А случилось это так. Прогуливаясь по городу. Русской встретил процессию. Развевались на ветру священные хоругви, ревели трубы, да и монахи выглядели на редкость празднично — все в алых одеяниях с золотыми безрукавками. Тогда еще Илья Константинович не знал, что золотой цвет является официальным цветом этого самого Далай-ламы. Его-то и несли на носилках с золотым шатром. Сам лама был в годах, но любопытство еще не покинуло его. Откинув полог, лама разглядывал прохожих и встретился взглядом с Ильей Константиновичем. Тот, будучи культурным и воспитанным, деликатно высунул язык, приветствуя ламу. Далай-ламе понравился вежливый европеец, и Русскому представился случай вручить Далай-ламе шарфик первой категории под названием «хадак». Естественно, вручение происходило согласно обычаям тибетцев: Илье Константиновичу пришлось встать на колени и положить шарф к ногам Далай-ламы. Язык при этом он, разумеется, держал высунутым как можно дальше. Далай-лама оказал ему честь, ответно вручив шарфик, перетянутый красной шелковой нитью, завязанной тройным узлом. При этой церемонии два монаха, стоявшие в церемониальном зале, от удивления откусили себе высунутые языки, и бедняг немедленно унесли в монастырь Чагбо-ри, именуемый также Медицинским монастырем за редкостные эскулапские способности тамошних монахов.
Далай-лама не ограничился подарком, а удостоил Илью Константиновича Русского беседы. Беседа шла на английском языке: Далай-лама одно время учился в Кембридже и не окончил это заведение исключительно по причине воплощения в него духа прежнего владыки Тибета.
Сам Далай-лама находился в изгнании ввиду оккупации Тибета вездесущими китайцами и в Лхасе бывал время от времени, когда дозволяли обстоятельства. Илья Константинович поинтересовался возможностями для бизнеса, тонко ввернув в разговор, что торговля тибетской живой и мертвой водой в России могла бы дать неслыханные дивиденды. Далай-лама покачал головой и заметил, что живая и мертвая вода действует только на тибетцев, на остальных же она действует весьма своеобразно — мертвых оставляет мертвыми, а вот живых делает действительно мертвыми.
В конце беседы Далай-лама предложил гостю немного развлечься, но поскольку развлечение состояло в прыжках через бездонные расщелины с пятиметровым шестом, Илья Константинович от соревнований с Далай-ламой благоразумно уклонился.Тогда Далай-лама заметил, что осторожность делает Русскому честь и он, несомненно, обладает определенными способностями, позволяющими ему предвидеть будущее. Далай-лама предложил Илье Константиновичу развить эти способности, для чего необходимо было освободить третий глаз, высверлив отверстие в черепной лобной кости. Впрочем, к большому облегчению Ильи Константиновича, Далай-лама тут же заметил, что сам он лишние дырки в голове Русского высверливать не собирается и на то у него имеются специалисты.
Впрочем, оказалось, что обрадовался Илья Константинович преждевременно. Далай-лама хлопнул в ладоши, и явился специалист — меленький худенький человечек в ало-золотых одеждах, который крепко взял Илью Константиновича за руку и повел его из зала для аудиенций туда, где можно было спокойно и неторопливо выполнить пожелание Далай-ламы и высверлить череп его именитого посетителя на нужную глубину.
Глава 7
В небольшой комнате человечек в алом одеянии долго расспрашивал Илью Константиновича о его жизни. Неизвестно почему Русской проникся к маленькому трудолюбивому монаху доверием и рассказал ему о наемных убийцах, о трудном российском бизнесе, о товарищах по бизнесу, норовящих обмануть его в самых простых вещах, и о жадной администрации, жаждущей стянуть с порядочного бизнесмена последнюю рубаху. Рассказывая все это, Илья Константинович чувствовал, как на глаза наворачиваются тяжелые и горячие слезы обиды, причем, что удивительно, слезы были самыми настоящими и искренними. Слушая Илью Константиновича, человечек сокрушенно цокал языком и внимательно осматривал его голову, поворачивая к себе то затылком, то лбом, то височными долями. Видно было, что голова бизнесмена ему не особенно нравится.
— Трудный случай, — наконец сказал человечек на ломаном английском. — Обычно мы делаем отверстие для третьего глаза в зависимости от задач, которые придется решать человеку: если ему надо что-то увидеть в прошлом, мы открываем глаз на затылке, если надо читать мысли и видеть человеческую ауру — сверлим лоб. У вас же придется высверлить сразу четыре дырки с каждой стороны черепа, ведь вам надо точно знать, откуда грозит опасность. Но это мы быстро! — С этими словами человечек ловко достал из-за спины оранжевую «бошевскую» электродрель. — Высверлим дырочки, вставим нужные пробочки, посидеть, правда, придется в темноте недельки три…
— Погодите, — тревожно сказал Илья Константинович. — Ну нельзя ж так сразу! Мне с духом надо собраться, взвесить все… На опасное дело склоняете. Ведь не дай Бог помру!
— Ну и чего страшного? — удивился монах. — Все равно переродишься. Воплотишься в кого-нибудь. У тебя же еще не одна реинкарнация впереди. Я ведь по твоим глазам вижу, что родился ты в год Водяной Змеи. Хитрый ты и скользкий, голыми руками тебя не возьмешь, а если и возьмешь, то все равно упустишь…
Тем не менее от бесцеремонного и наверняка болезненного открытия третьего глаза Илья Константинович пусть временно, но отказался, сказав, что ему надо посоветоваться со своими русскими богами Карлом Марксом и Лениным. Монах об этих богах слышал и против совета с ними не возражал — уважал, стервец, чужую веру.
Благополучно покинув монастырь, Илья Константинович испытал невыразимое облегчение. «Не надо нам лишних дырочек в голове, — думал он, шагая по булыжникам мостовой. — У нас их, блин, своих хватает!» Русской шел по улице, вдыхая сухие ароматы горного воздуха, и наслаждался жизнью, когда увидел идущую навстречу странную процессию.
Впереди шел полный важный монах в красном одеянии с курительной свечой в руке. За ним — трое китайцев. Двое из них, печального облика, двигались нормально, но как-то торжественно и излишне медленно, а вот пожилой грузный китаец между ними шел неуверенно, все время спотыкаясь, как пьяный. Он покачивался, и глаза его, похоже, были закрыты.
— Трудный случай, — наконец сказал человечек на ломаном английском. — Обычно мы делаем отверстие для третьего глаза в зависимости от задач, которые придется решать человеку: если ему надо что-то увидеть в прошлом, мы открываем глаз на затылке, если надо читать мысли и видеть человеческую ауру — сверлим лоб. У вас же придется высверлить сразу четыре дырки с каждой стороны черепа, ведь вам надо точно знать, откуда грозит опасность. Но это мы быстро! — С этими словами человечек ловко достал из-за спины оранжевую «бошевскую» электродрель. — Высверлим дырочки, вставим нужные пробочки, посидеть, правда, придется в темноте недельки три…
— Погодите, — тревожно сказал Илья Константинович. — Ну нельзя ж так сразу! Мне с духом надо собраться, взвесить все… На опасное дело склоняете. Ведь не дай Бог помру!
— Ну и чего страшного? — удивился монах. — Все равно переродишься. Воплотишься в кого-нибудь. У тебя же еще не одна реинкарнация впереди. Я ведь по твоим глазам вижу, что родился ты в год Водяной Змеи. Хитрый ты и скользкий, голыми руками тебя не возьмешь, а если и возьмешь, то все равно упустишь…
Тем не менее от бесцеремонного и наверняка болезненного открытия третьего глаза Илья Константинович пусть временно, но отказался, сказав, что ему надо посоветоваться со своими русскими богами Карлом Марксом и Лениным. Монах об этих богах слышал и против совета с ними не возражал — уважал, стервец, чужую веру.
Благополучно покинув монастырь, Илья Константинович испытал невыразимое облегчение. «Не надо нам лишних дырочек в голове, — думал он, шагая по булыжникам мостовой. — У нас их, блин, своих хватает!» Русской шел по улице, вдыхая сухие ароматы горного воздуха, и наслаждался жизнью, когда увидел идущую навстречу странную процессию.
Впереди шел полный важный монах в красном одеянии с курительной свечой в руке. За ним — трое китайцев. Двое из них, печального облика, двигались нормально, но как-то торжественно и излишне медленно, а вот пожилой грузный китаец между ними шел неуверенно, все время спотыкаясь, как пьяный. Он покачивался, и глаза его, похоже, были закрыты.