Ситников Константин. Еще одно странное дело полковника Зислиса

   и в подъезде пустого дома подложили бомбу... В предрассветный час, когда Швед обычно возвращался из ресторана, прогрохотал взрыв... красное пламя вырвалось из дверного проема и даже из смотрового окошка наверху... За несколько кварталов от пустыря завыли милицейские сирены... А как всполошились бродячие собаки!.. Господи ты боже мой!.. Казалось, они сбежались со всего города... Дальше оставаться на месте было опасно, и Артем Артемович велел водителю трогаться... Они медленно попятились, и тут послышался глухой стук, как будто они ударились обо что-то задом... Артем Артемович обернулся и увидел за стеклом, прямо перед собой, жуткое лицо с одним глазом - вторая половина головы обуглилась и еще дымилась... Они рванули вперед, обгорелый полутруп снесло в сторону, и он пропал во тьме...
   Дойдя до этого места в своем рассказе, Власов замолчал и обеспокоенно зашевелился. Зислис подал Васе знак, и тот вкатил директору вторую порцию "зомбина". И снова - остекленелые глаза и пустой голос.
   ...на третий день. Он был страшен. Приволакивая правую ногу, он дотащился до своего кабинетика и рухнул там прямо на пол. Никто не решался войти к нему, только под дверями подслушивали... О том, что они слышали, лучше не рассказывать... Четыре дня директор был ни жив, ни мертв. Он ждал, что с минуты на минуту разразится над его головой гроза... Но тучи поколобродили, гром погрохотал в отдалении, и... выглянуло солнышко. Гроза прошла стороной.
   Как удалось Шведу выжить после такого взрыва? Это оставалось загадкой. Три дня тому назад он покинул свое добровольное заточение. Ушел и пропадал до вечера, а потом вернулся, как обычно, в одиннадцать часов и опять уединился в своем кабинете.
   Казалось, всё вернулось на круги своя...
   Артем Артемович совсем уже было успокоился. Он был убежден, что Швед знает, кто совершил покушение на его жизнь... знает, но - простил его. И вот - спустя всего неделю - убийство его брата!..
   и не просто брата - любимого брата... одной с ним плоти... Что должен подумать Швед? Конечно, подозрение падет на него... и месть будет страшна!
   - А вы сами не знаете, кто убил жильца? - быстро спросил Зислис.
   По щекам Артема Артемовича вдруг потекли слезы.
   Да, он рассказывал... рассказывал сестре об этой кропотовской квартире. А у той - сын, оболтус половозрелый... связался не то с националистами, не то с нацистами... радетели за чистоту нации чертовы... сопляки... Ну, если только это они, он вытрясет из них души...
   - Артем Артемович, - сказал Зислис, - вы можете свести меня со Шведом?
   И, не дожидаясь ответа, он мягко заговорил:
   - Давайте мы с вами договоримся. Завтра вечером я приду к вам в ресторан, и вы сведете нас. Сами же вы забудете всё, что мы здесь с вами говорили. Хорошо? Ну, вот и чудненько. Вот и чудненько.
   3. Полковник Павел Игоревич Зислис
   Легавые против сявок
   Убийц взяли за час до рассвета. Прямо в постелях. Тепленькими.
   Когда в одиннадцатом часу полковник поднялся к себе, Никита встретил его с чрезвычайно виноватым видом.
   - Отпираются, говоришь? - переспросил Зислис весело. Он в это утро чувствовал какое-то особое вдохновение. - А пойдем посмотрим на этих затворников.
   Задержанных допрашивали в пустой комнате. Ребятишки из сил выбивались, домогаясь желанного признания, чуть по стенам не бегали, воротнички на обоих расстегнуты, лица малиновые, у одного из-за отворота пиджака то и дело как бы невзначай высовывается край наплечной кобуры.
   И цели своей они явно достигли: допрашиваемые запуганы, запуганы до обморока, до оцепенения, едва не до обмочения.
   Эге, тотчас смекнул Зислис, да они давно бы признались во всем, если бы у них языки со страху не отнялись.
   Это были парни лет по пятнадцати, оба с бритыми головами, оба в форменного покроя рубашках с черными славянскими свастиками-коловратами на коротких рукавах, в шортах до мосластых колен. Бой-скауты какие-то перезрелые. Все бы им в игрушки играть. Человека ни за что на про что убили. Играючи.
   Зислис ребятишек отпустил - все еще подрагивая от возбуждения, раздувая ноздри, ворочая малиновыми шеями, они вышли гуськом, - а сам он остался с бой-скаутами с глазу на глаз.
   Первым делом поставил перед ними стул спинкой вперед, уселся на него, положив ладони на спинку, и громко фыркнул, словно какой-то своей, неожиданно пришедшей в голову мысли.
   - Вот ведь как иногда забавно получается, - сказал он. - До того заработался, что лицо собственной жены забыл. Мы, правда, не живем уже около года. Захожу вчера в мужской салон, ну, по обыкновению, думаю о чем-то. Дела всё, знаете, будь они неладны.
   И что бы вы думали? Лицо новенькой парикмахерши... ужасно знакомое... "Девушка, говорю, мы с вами нигде раньше видеться не могли?" А она мне: "Какая я тебе девушка, садовая ты голова!
   Была девушка, пока за тебя замуж не вышла."
   Правды ради надо добавить, что никогда в своей жизни полковник Зислис женат не был и вся эта история, таким образом, была придумана им от первого и до последнего слова; мало того, она, история эта, была совершенно не в духе полковника, отменного рассказчика, ценившего более тонкий юмор.
   Отсмеявшись и вытерши глаза пальцами (чего тоже за ним никогда не водилось: шутку, над которой смеется сам рассказчик, он считал безвозвратно загубленной), он простодушно уставился на сидевших перед ним парней. Те не проявляли никаких "признаков жизни", но по тяжело вращающимся глазным белкам под набыченными лбами полковник заключил, что "лед тронулся".
   - Вот что, - сказал он вдруг напрямую, - кажется мне, что вы неверно представляете, куда вы попали. Это не "ментовка", и мне дела нет то того, что вы кого-то там замочили. Мы не занимаемся "уголовщиной". Но и успокаивать вас зря я тоже не буду: вы оказались в плохое время в плохом месте. Я даже не знаю, что вам сейчас поможет. Если вы мне расскажете, как вас угораздило вляпаться в эту скверную историю, я вас, может быть, и вытащу.
   Во всяком случае, одно я вам обещаю твердо: то, что вы скажете, дальше этих стен не выйдет.
   И тогда, как полковник Зислис и рассчитывал, один из парней долговязый племянничек Артема Артемовича Власова - заговорил, косноязычно, сбивчиво, заикаясь и постоянно повторяя одно и то же: "Мы не хотели его убивать..."
   Они не хотели его убивать, это получилось само собой. Они, эти пятнадцатилетние парни, были активистами движения "За чистоту нации", против чужаков всех мастей и расцветок. В штабе движения постоянно составлялись списки таких чужаков, которых следовало "навестить". Что означало это "навестить", догадаться было нетрудно. Чем "провинился" перед движением жилец, никто определенно сказать не мог: он не был ни негр, ни еврей, ни "лицо кавказской национальности", и все же не оставалось никаких сомнений, что он "чужой". (Они и не догадывались, насколько были близки к истине.)
   Сценарий "навещений" был предельно прост: двое активистов - обыкновенно ночью - заставали "клиента" врасплох, запугивали его до смерти и обещали понаведаться через недельку: недельный срок давался для того, чтобы "клиент" успел подыскать себе другое место жительства. Если "клиент" упорствовал в своем неразумном желании проживать там, где ему хочется, к нему применяли более жесткие меры воздействия. Но никогда не доводили дело до грубого физического насилия и, уж тем более, до убийства.
   - Не знаю, как это получилось, - всхлипывал потерявший всякое самообладание парень. - Как будто что-то нашло... затмение какое-то...
   Сначала они "мирно" разговаривали, причем им показалось, что клиент плохо понимает по-русски, и это их распалило. Кирик (второй парень) достал ножик и принялся водить им перед лицом "клиента". Но и на это он реагировал как-то вяло, и тогда они поняли, в чем причина: полупустой шприц. Этого они потерпеть, разумеется, уже не могли и принялись за бедолагу всерьез. Когда его цепляли к батарее, он даже не сопротивлялся. Ну, они его немного постругали ножиком. По очереди. А он хоть бы хны. Вот тут-то и нашло на них то самое "затмение". Кирик всегда носит с собой дверную цепочку, так, на всякий случай, а вдруг пригодится. Вот и пригодилась... Опомнились, когда было уже поздно.
   Таков был рассказ этих горе-радетелей "за чистоту", и Зислис рассказу этому, в общем и целом, поверил. А "затмение" еще и более того - взял на заметку. Может быть, именно это "затмение"
   и убедило его в подлинности всего рассказа.
   Сейчас, получив признание, полковник Зислис не испытывал к этим здоровым лбам ничего, кроме гадливости и отвращения. Он вызвал из коридора Никиту и приказал увести задержанных.
   Неожиданный гость
   Когда он пришел с обеда, Вася Скоробогатов был уже на месте. Он принес план ресторана "Кегельбан" и сказал, что лично осмотрел окрестности. Внутрь он заходить не стал - вахтер все равно бы не пустил, а показывать удостоверение и светиться раньше времени было бы не разумно. Помимо парадного входа, в ресторане имелись еще два: черный и боковой. Там Вася предлагал поставить по три бойца с автоматами. Сам он проводит Павла Игоревича до центральных дверей и будет ждать с ребятами его вызова. Буде вызов получен, они врываются внутрь и берут Шведа.
   Сложив план, Вася вдруг самым что ни на есть просительным тоном проговорил:
   - Павел Игоревич, разрешите, я вместо вас пойду, а?
   Но Зислис не разрешил.
   - У тебя всё?
   - Да, совсем забыл. Вас некий майор милиции разыскивал. Говорит, что по очень важному делу.
   - Он не назвался?
   - Почему же. Фамилия - Дубинин.
   Полковник нахмурился. Где он слышал это имя? Совсем недавно...
   Ну, конечно же, - майор Дубинин!.. Тот самый, который вел это дело. Что ему могло от меня понадобиться?
   - Он не говорил, зачем я ему нужен?
   - Нет. Сказал, что должен поговорить лично с вами. Мне его голос показался очень странным. Как будто ему пистолет к уху приставили.
   - Вот как? Будет звонить, немедленно соедини меня с ним.
   - Слушаюсь, Павел Игоревич.
   Это неожиданное возникновение майора Дубинина из небытия не предвещало ничего хорошего. Зислис вдруг поймал себя на том, что не может думать ни о чем другом. Он даже делать ничего другого не мог, кроме как ждать, нервно ходить по кабинету из угла в угол и поглядывать не телефон. Это неприятно его удивило. Сроду он не был неврастеником.
   А когда телефон наконец зазвонил, он понял, что боится снимать трубку. Только после четвертого сигнала он трубку снял и, помедлив, проговорил:
   - Полковник Зислис слушает.
   Но это был не майор Дубинин. Звонил давнишний приятель Зислиса, в прошлом актер театра, а ныне предприниматель, возникли у него какие-то неприятности с органами...
   После этого разговора Зислис обозвал себя параноиком и вдруг успокоился. Занялся текущими делами и на очередной звонок ответил уже обычным своим деловым тоном:
   - Полковник Зислис слушает.
   В трубке раздался треск разрядов, как будто там, откуда звонили, бушевала гроза; издалека, почти с того света донесся еле слышный голос:
   - ...йор Дубинин.
   Зислис напрягся так, что даже трубка в руке хрустнула. Он приложил все усилия, чтобы его голос звучал ровно:
   - Слушаю вас, майор.
   На том конце провода что-то говорили, но из-за треска и каких-то посторонних голосов невозможно было разобрать ни слова. И вдруг, как будто их переключили на другой канал, слышимость стала идеальная и последнее слово прозвучало совершенно отчетливо:
   - ...встретиться.
   - Где вы сейчас? - спросил Зислис.
   - В телефонной будке за углом, в пяти минутах ходьбы.
   - Хорошо, я позвоню на вахту и распоряжусь, чтобы вам выписали пропуск.
   Майор оказался коренастым, приземистым мужиком в серой милицейской форме, сидевшей на нем мешком, фуражку он держал в короткопалой руке. Полковник приподнялся из-за стола и подал ему руку. Майор уставился на нее в замешательстве, потом торопливо пожал. Пальцы у него были мягкие и влажные, как только что сваренные сосиски. Полковник указал ему на стул для посетителей, но майор остался стоять и вдруг заговорил быстрым, глухим голосом.
   Прошлой ночью в дверь его квартиры позвонили - долго, нетерпеливо, настойчиво. Они с женой уже спали. Сын - это их поздний, любимый ребенок, "поскребышек" - тоже спал в своей комнате. Дубинин поглядел в дверной глазок, но на лестничной площадке было темно, хоть глаз выколи, - опять соседи лампочку выкрутили. На его вопрос "Кто там?" ответили молчанием. Тогда он сходил в комнату, взял кобуру с тумбочки и вернулся в прихожую.
   В прихожей света он не зажигал - горел только ночник в спальне.
   Он отворил дверь на цепочку. И тут же мощным ударом его отбросило к стенке-перегородке между прихожей и коридором на кухню. Он опрокинулся навзничь, ударившись головой, и сверху на него упали настенные часы. Дверная цепочка лопнула, как нитка бус. На пороге стоял гигант - даже головы видно не было. Подняв руку, он вырвал притолоку вместе с кусками штукатурки и отшвырнул ее в сторону. Дубинин увидал его лицо... Собственно, это была только половина лица - вторая половина обгорела настолько, что кости черепа торчали наружу. Приволакивая ногу, гигант шагнул в прихожую и сразу оказался над поверженным Дубининым. Приподняв его за грудки, он издал несколько нечленораздельных звуков. Он явно что-то хотел сказать. Но что?
   Ничего не добившись, он бросил Дубинина на пол и вдруг одним ударом кулака выбил дверь в детскую. Дубинин уже рвал из кобуры свой табельный пистолет, но не успел - повернувшись, гигант выбежал на лестничную площадку. Дубинин бросился за ним, но, выбежав на улицу, увидел, что тот уже скрылся. Вернувшись в квартиру, он застал ужасную картину: жена в одной ночнушки билась в истерике возле сына. Их девятилетний сын Сережа стоял на коленках на своей постели, держась руками о спинку кровати, и не мигая смотрел в дверной проем. Он был совершенно неподвижен и, на первый взгляд, спокоен, но, прикоснувшись к его телу, Дубинин почувствовал, что оно твердое как камень...
   - Врачи говорят, это ступор... шок... Да какой же это шок! Это он его так...
   - Но почему вы пришли именно ко мне? - спросил Зислис.
   Да потому, что именно он занимается сейчас этим делом. У гиганта, если забыть об уродстве, лицо - того самого жильца, расследованием убийства которого Дубинин начал было заниматься два дня назад.
   - Он за телом пришел, разве не понятно? Вы должны вернуть ему тело. Найдите его - и верните ему тело!
   Зислис пообещал майору сделать всё, что в его силах.
   Он вызвал Васю Скоробогатова.
   - Операция по захвату отменяется. Я пойду один, без силового прикрытия. Ты проводишь меня до черного входа и останешься на подхвате.
   - Но как же... - начал было Вася, да тут же и осекся.
   Полковник глянул на него с таким ледяным бешенством, что Вася начисто забыл о всех своих возражениях.
   "Кегельбан"
   Зислис подхватил, шагнул и метнул. Прогрохотав по дорожке, шар ударился о стену и сбил один кегель. Зислис виновато оглянулся.
   Двое влюбленных, которые было собрались поболеть за новенького, разочарованно пожали плечами и повернулись на высоких стульях к стойке бара. Зислис вернулся к своему столику, надел пиджак и сел. Огляделся с любопытством человека, оказавшегося на новом месте.
   Кроме влюбленной парочки, в небольшом затемненном зале были:
   молодой японец за дальним столиком - просматривал газету, девица с сигареткой в нервных пальцах - приценивалась к японцу, и двое мужчин с серьезным мальчиком - были заняты самими собой. Этот мальчик вызвал у Зислиса смутное беспокойство. Слишком уж он был серьезен, слишком уж зализана была у него льняная челка и слишком уж на равных держался он в мужской компании. Только когда он закурил и принялся аккуратными, точно рассчитанными движениями стряхивать пепел в пепельницу, Зислис догадался, что это вовсе никакой не мальчик. Все трое достали какие-то бумаги каждый из своего кейса - и принялись их молча просматривать.
   Девица поднялась и, обдернув бордовое платье, вихляя бедрами, двинулась мимо японца. Японец оторвался от газеты и проводил ее одобрительным взглядом. Зислис отхлебнул из бокала и бросил взгляд в крутящийся хрустальный шар над головой. В его дробящейся поверхности отражались все уголки заведения, и в одной из зеркальных граней был виден размытый быстрым движением бочкообразный вход в кабинет директора, и в нем, искаженный, как в кривом зеркале, то появлялся, то исчезал сам Власов Артем Артемович.
   Зислис ждал. Девица взяла у стойки новый бокал и направилась обратно. Проходя мимо японца, она покачнулась на своих чудовищных каблуках и потешно замерла с переполненным бокалом в вытянутой руке. Японец, отложив газету, вдруг поднялся и что-то ей сказал. Должно быть, что-то очень смешное, потому что девица вдруг прыснула, опять прыснула и торопливо поставила бокал на столик, чтобы не расплескать. Японец немедленно предложил даме стул. "Не начинай любовных игр, пока не дождешься знака", вспомнил Зислис. Усмехнувшись, он мельком глянул в хрустальный шар.
   И сразу забыл обо всем на свете. Власов был не один. Впрочем, того, второго, Зислис разглядеть не успел. Он тут же повернулся и исчез из поля зрения. Полковник обругал себя последними словами: черт, проглядел самое интересное! Сам виноват, нечего было пялиться на девиц.
   В кармане пискнула рация.
   - Видели его? - возбужденно заквакал в самое ухо Вася Скоробогатов. Ну и стахолюдина!..
   Бросив что-то в ответ, Зислис сунул рацию в карман и принялся озираться. Черт его знает, что за планировка в этом ресторане.
   Крутящийся шар отражал такие уголки заведения, в которые обычный взгляд не проникал, и Зислис, как ни старался, так и не мог понять, в чем тут дело. Может быть, в этом шаре отражался другой шар, отраженный в зеркале потолка?
   Когда прорабатывали операцию по захвату Шведа, полковник детально изучил план заведения, но в нем были указаны только несущие стены, а тут, похоже, все подверглось перестройке...
   появились временные перегородки... даже ширмы какие-то передвижные... Сыщики доморощенные, не могли точный план составить... И все же приватные кабинеты должны были, по-видимому, остаться на прежнем месте... Вот за этой бордовой портьерой коридор, а на противной его стороне и кабинетики...
   Туда он и подался, Швед, голубчик...
   Он снова увидел Власова в грани хрустального шара. Тот отдернул бордовую портьеру, и вдруг Зислису стала ясна вся эта механика с отражениями: в шаре было отражение зеркала, отражавшегося в зеркальной стене за его спиной. Он увидел, как отдергивается бордовая портьера одновременно в грани хрустального шара у себя над головой и прямо у себя перед глазами, и два директора кегельбана - один маленький, размазанный, другой в полный рост - явились ему. Артем Артемович был бледен и вроде как не в себе.
   Он слепо, натыкаясь на стулья, двинулся к столику Зислиса.
   Зислис сразу понял, что это действие "зомбина".
   Он не стал дожидаться, пока зомбированный Власов выполнит свою программу, выскочил на ноги и, обогнув директора, который, потеряв его из виду, тупо остановился и теперь в величайшем изумлении смотрел на опустевший столик, поднырнул под бордовую портьеру и быстро оглядел длинный коридор. Из-под одной шторки пробивался свет, и он с уверенностью направился туда.
   Вдруг показалось ему, что вся темнота из углов поползла ему навстречу... Сорок лет ожидания и страха спрессовались в эти сорок секунд... С чем встретится он там, за этой цветастой шторкой? Его рука на мгновение замерла... Но он тут же отдернул шторку и вошел.
   Кабинет был крошечный. В нем стоял диван, стол и пара стульев.
   Огромный человек лежал на диване, свесив голову и погрузив ее в ведро. Когда Зислис вошел, он поднял голову - могучий поток воды обрушился вниз, - и уставился на него одним-единственным глазом.
   Это и был Швед. Голова у него была страшная - черная, обгорелая, с торчащим кольцом глазницы. Пиджак тоже был обгорелый, с оторванным левым рукавом, и в прореху торчала голая, обожженная рука.
   Привстав, Швед совершил неуловимо быстрое движение голой рукой, и в ней оказался продолговатый серебристый цилиндрик. Оружие! Но это оказалось не оружие, а что-то вроде стила. Он принялся водить им в воздухе - и появился рисунок. Рисунок этот тут же растаял, но Зислис успел различить контуры человеческого тела.
   Швед протянул цилиндрик Зислису.
   Он явно спрашивал о своем брате и теперь хотел, чтобы Зислис отвечал тем же способом!
   Он что, не может говорить? Может быть, у него повреждены речевые центры? Они обычно находятся именно в левом полушарии головного мозга... Человек с такими повреждениями нередко теряет способность к речевому общению... Но он по-прежнему может общаться при помощи рисунков, пиктограмм... или посредством пиктографического письма, которое задействует не левое, а правое полушарие!.. Японская письменность... сборник японской поэзии в квартире профессора Кропотова... японец за дальним столиком...
   Эта цепочка выстроилась в мозгу Зислиса мгновенно, и позднее он говорил о ней не иначе как об озарении.
   Швед с явным нетерпением протягивал ему цилиндрик-стило, но вместо того, чтобы пытаться изъясниться рисунками - Зислис и рисовать-то толком не умел, - полковник вызвал Васю и дал ему указание по рации. Через пару минут в коридоре послышался шум, и Вася Скоробогатов, размахивая пистолетом, втащил в кабинет упирающегося японца. За их спинами маячил насмерть перепуганный директор.
   Увидав обгорелого великана, взиравшего на эту сцену с поразительным спокойствием, японец перестал верещать, и Зислис поспешил воспользоваться паузой, чтобы обратиться к нему с разъяснениями.
   Перед ним иностранец с поврежденными речевыми центрами. Он нуждается в срочной помощи. Косвенные данные говорят в пользу того, что он знаком с японской письменностью. Их задача выяснить, действительно ли это так, и попытаться изъясниться с ним при помощи иероглифов. Это вопрос жизни и смерти. Вася, дружок, будь добр отпусти профессора Акутагаву... Ах, не Акутагава, а Хидеёси... и не профессор, а бизнесмен... тем паче... Ведь вы поможете нам, господин Хидеёси?
   Японец поправил галстук. Он мог бы с полным правом отказаться...
   Незачем было хватать за воротник и тащить... да еще и пистолетом угрожать... Но он привык уважать долг, и поэтому - только поэтому! - а не потому, что он подчиняется грубой силе, он согласен помочь. Он также объяснил, что они в Японии используют два вида письма: кана, в котором каждый иероглиф означает слог, и кандзи, в котором используются символы пиктографического характера. Что же он должен делать?
   Зислис передал ему цилиндрик и объяснил, как им нужно пользоваться.
   - Спросите у него на этом вашем кандзи, понимает ли он по-японски.
   Повернувшись так, чтобы Шведу было удобно читать, японец быстро начертил в воздухе несколько иероглифов. Затем передал цилиндрик.
   - Что он говорит? - нетерпеливо спросил Зислис.
   - Он просто сказал: хай - "да".
   - Спросите у него: кто он?
   - Он говорит, что они прибыли издалека.
   - Сколько их?
   На этот раз Швед исписал весь воздух перед собой.
   - Один... точнее одни... двое... Два в одном... Один в двух...
   Теперь только в одном...
   - Что это означает?
   Японец только плечами пожал.
   - Еще он говорит, что не понимает, что произошло... и что ему очень плохо...
   И вдруг Швед опять принялся что-то писать.
   - Он спрашивает, где их брат.
   - Скажите ему, что его брат мертв.
   Последовала долгая пауза.
   - Спросите его, что мы можем для него сделать.
   - Вы не можете.
   - Кто может ему помочь?
   - Одни, другие... Далеко... Не здесь...
   - Спросите его, сколько времени они находятся на Земле?
   - Сорок оборотов.
   - Сорок дней?
   - Хай.
   - Зачем они прибыли на Землю?
   - Брачная игра... Медовая луна...
   - Медовый месяц?
   - Хай.
   - Бывали ли на Земле другие представители его расы?
   - Давно - много... Теперь - нет... Но есть другие, совсем другие. О них ничего не известно, известно только, что они есть.
   Эпилог
   Шнайдер содрал перчатки, бросил их в урну и полез под халат за папиросами. Он выглядел уставшим и постаревшим на добрый десяток лет. В ответ на немой вопрос Зислиса он только безнадежно махнул рукой.
   Когда в приватном кабинете ресторана "Кегельбан" это странное существо вдруг начало заваливаться на спину, закатив под верхнее веко свой единственный глаз и судорожно подергивая конечностями... когда по всему его телу с непостижимой быстротой разлилось окоченения... даже когда этот японец, профессионально точным движением приложив два вытянутых пальца к его горлу, покачал головой и сказал: "Сикабанэ/труп"... полковник и тогда еще продолжал надеяться...
   Четыре дня могучий организм Шведа боролся со смертью.
   Через четыре дня Швед, не приходя в сознание, умер.
   Некротический шок - так сказал Шнайдер.
   * * *
   Шнайдер был убежден, что Швед и его спутник прибыли из космоса.
   Анатомическое строение тела и, особенно, мозга говорит о происхождении, чуждом человеческому. У существ типа Шведа, по мнению Шнайдера, два автономных сознания, две личности со своим восприятием мира, со своими памятью и опытом, идеалами и целями.
   Эти две личности не конкурируют друг с другом, но скорее дополняют одна другую, выполняя различные функции. Личность, привязанная к левому полушарию головного мозга, оперирует речью, языком, логическим мышлением; личность, привязанная к правому полушарию, в большей степени обладает пространственными, образными способностями. Как они делятся информацией, принимают совместные решения, управляют общим телом, можно только догадываться. Возможно, посредством психических волн, которыми они обмениваются на подсознательном уровне.
   Вскрытие Шведа показало, что его анатомическое строение отвечает больше строению женщины. Судя по всему, там, откуда они прибыли, царит полный матриархат: женщина не только физически сильнее и выносливее, но и, по мнению Шнайдера, единственная обладает самостоятельными сознаниями. Мужчина такой самостоятельности лишен. Он служит лишь дополнением, второй половинкой женщины.
   Это своего рода психобиологический симбиоз, доминирующее положение в котором занимает безусловно она.
   Несмотря на наличие двух анатомически независимых тел, такую пару можно рассматривать как единое двуполое существо, гермафродита, наделенное двумя относительно самостоятельными сознаниями, заключенными в одной (а именно женской) особи.
   Именно так, по мнению Шнайдера, следовало толковать слова Шведа о двух в одном и одном в двух. Получив страшное физическое повреждение и практически лишившись одной из своих личностей, Швед все же сумел (сумела) выжить и частично регенерировать, но, лишившись второй своей, мужской, ипостаси, с которой она была связана психически, она получила такой некротический шок, что этот ущерб оказался, как пишут в отчетах, "несовместим с жизнью".
   Остается сказать, что, несмотря на все поиски, так и не удалось найти космический корабль, на котором пришельцы прибыли на Землю.
   Сережа Дубинин до сих пор пребывает в коме, и никто, кроме матери, уже не надеется, что его удастся из комы вывести.
   Полковник Зислис дважды звонил майору Дубинину, чтобы узнать, как у них идут дела, но Дубинин каждый раз проявлял такое нежелание разговаривать, что Зислис звонить перестал. Его до сих пор не оставляет острейшее чувство вины. Ему кажется, что он мог сделать больше, чем он сделал.
   Что касается того, откуда прибыли пришельцы и есть ли там, откуда они прибыли, другие разумные существа, намеревающиеся или намеревавшиеся посетить Землю в обозримом будущем, это, по-видимому, так и останется тайной.