Скрягин Александр. Те, что живут рядом

   Что-то в нем было не так.
   И только увидев его здесь, в Сибири, попавшего в яркий прожекторный луч августовского солнца, Лев Александрович вдруг понял, что не так. И удивился, как не замечал этого раньше.
   Маленькая восточная бородка придавал принцу типично-арабский вид. А вот глаза у него были другие.
   Не томные, маслиноподобные, какие бывают у арабов, а желтые и напряженно-серьезные, как у тигра.
   Царственная группа быстро пересекла холл, рождая вокруг людские водовороты, и увлекая за собой отдельных счастливчиков. Пролетев сквозь распахнувшиеся двери, группа выкатилась на улицу, разобралась по черным сверкающим автомобилям и исчезла среди сосновых стволов.
   Делегация, как объявил один из секретарей Абдаллаха, отбыла на нефтеперерабатывающий завод компании «Сибпромнефть».
   Мафусаил Нилович по лестнице не спускался. Ни с группой, ни после. Ждать его как будто смысла не было. В конце концов, он мог спуститься вниз по одной из служебных лестниц и раствориться в темной сосновой роще.
   Лев Александрович немного поколебался и направился в бар.
   Он сел за столик в глубине у дальней стены, так, что бы на всякий случай не выпускать из поля зрения часть холла с выходом из гостиницы. По привычке, давно ставшей рефлексом, он сел так, что бы обозревать максимально возможное пространство перед собой.
   Ничего заслуживающего внимание в секторе обзора он не наблюдал.
   Он лишь на секунду опустил взгляд, чтобы сделать глоток кофе, как вдруг от неожиданности чуть не пролил его на столик. Совсем близко он вдруг услышал знакомый голос.
   – Лева, можно к тебе?
   Да, наверное, во всем городе только обладательница этого голоса и могла вот так, использовав малейшее ослабление внимания, внезапно оказаться рядом с интересующим ее объектом.
   Перед ним стояла солидная полная дама зрелого возраста с чашкой кофе в руках. Владелица лучшего в городе цветочного салона «Белая Орхидея» Оксана Григорьевна Ковальчук. А когда-то, в те времена, которых не было, по оперативной легенде, иорданская журналистка Фатима.
   Полковник радостно улыбнулся и встал.
   Вот уж кого он, действительно, рад был видеть.
   – Что ты тут Лева делаешь? Сто лет тебя не видела… Все охраняешь? – проговорила она, улыбаясь и блестя глазами. – Ну, садись, садись, что ты застыл, как столб, Лева? Конспирацию нарушаешь… Всю квалификацию потерял… – сказала она, осторожно опуская на пластмассовый стул свое большое, обтянутое темно-синим бархатом тело.
   – Охраняю! Мышь не проскочит! А ты? Что, на Ближнем Востоке цветов не хватает? Или, наоборот, решила побаловать сибиряков аравийскими розами?
   Оксана засмеялась.
   – Да, нет, я тут как президент!
   – Чего президент? Общества любителей пива? – пытался пошутить Полковник.
   – Ассоциации малого и среднего бизнеса, – с достоинством ответила бывшая иорданская журналистка Фатима.
   – Ну, ты, Ксанка, даешь! – искренне восхитился Полковник.
   – Уже два года, Лева! – с гордостью произнесла президент ассоциации. – Но это не главное.
   – А что главное? – заинтересовался Полковник.
   – Вот то, что я бабушкой уже стала… – притворно вздохнула Президент ассоциации. – Внучка у меня растет. Вот, что главное.
   – Ну, поздравляю! – без притворства произнес Полковник. – Молодец!
   – Ну, спасибо! – улыбнулась Оксана Григорьевна. – Внучка, это такая радость, что и словами не передать… Только вот, как подумаю, что я теперь – бабка, ужас прямо охватывает! Подумать только, бабка! Кошмар!
   – Ты еще очень ничего бабка, – искренне польстил женщине полковник.
   – Да, ла-адно! – махнула полной ладошкой Оксана Григорьевна. – Знаю я! Знаю, как я ничего… В машину уже не вхожу! Кроме денег ни одному мужику ничего от меня не надо! – Оксана Григорьевна погрустнела. – Вот ты-то, Лева, совсем не стареешь… – женщина быстро, но очень внимательно пробежала взглядом по лицу Полковника. – Каким ты был тогда, такой ты и сейчас. Виски только седые… Так они у тебя, вообще-то, и тогда такие были… Эх, Лева, Лева, как вспомню, неужели это мы были? – по-бабьи оперлась она щекой о ладонь.
   …Это было двенадцать лет назад на Ближнем Востоке. По заданию Центра они искали секретную лабораторию по производству штамма непонятной болезни под условным названием «Месопотамская лихорадка – А»
   Болезнь считалась смертельной. Вирус, ее вызывающий, был неизвестен, и противоядия не имелось. Начиналась болезнь, как обычное респираторное заболевание с легкой температурой, длилась в легкой форме два-три дня, а потом наступало резкое ухудшение самочувствия и смерть в течение нескольких часов.
   По полученным данным, лаборатория, производящая вирусы «Месопотамской лихорадки» находилась на Северо-Западе Ирака, хотя уверенности в этом не было. Не ясно было даже, не дезинформация ли все это вообще? Выяснение истинного положения дел и было возложено на них с Оксаной. Он, по легенде – румынский нефтяник, она – иорданская журналистка.
   За плотно зашторенными окнами стояла жаркая, черная ближневосточная ночь. Пахло горячим песком. Полынью. Большой пустыней.
   Тогда он еще не знал ее настоящего имени. Для него она была Фатимой и сотрудником Центра, носящим псевдоним «Двойка». До этой ночи она не вызывали у него особого интереса. И, хотя они несколько месяцев работали рука об руку, до этой тяжелой ночи он как будто и не видел в ней женщину. Ему казалось, что и ей в голову не приходило, ничего подобного.
   Но в эту электрическую ночь все стало по-иному. Они ждали решающее сообщение от местного агента. Оно должно было либо подтвердить, либо опровергнуть существование лаборатории близ границы с Иорданией. У обоих внутри звенело предчувствие надвигающейся опасности. Они знали, что здесь на Востоке, все всегда происходит не так, как должно происходить. Да, к тому же оба понимали, что значит попасть в руки местных спецслужб. Не дай-то Бог! Восток к врагам относится всерьез.
   И они, неожиданно для самих себя, бросились друг к другу.
   Невозможно поверить, но Ксанка тогда была стройная, даже худая, и такая потемневшая за месяцы пребывания в странах передней Азии, что ни у кого и сомнений не могло возникнуть, что она родилась не в Дамаске, а в Сибири. Даже глаза у нее тогда словно бы приобрели миндалевидную форму, хотя, вообще-то у нее от рождения были обычные для украинки круглые карие очи.
   По внутренней трансляции отеля передавали восточную музыку. И багдадская флейта повторяла одну и ту же музыкальную фразу, каждый раз как будто новую, но на самом деле неизменную, как сам древний Восток, внешне обновляющийся, но, в сущности, остающийся тем же самым.
   Они любили друг друга так, словно это была последняя ночь в их жизни. Собственно говоря, это вполне могло и случиться.
   Время от времени восточная мелодия прерывалась, и в их номере звучали мелодии Чайковского. Это означало: в ту ночь в верхних королевских апартаментах отеля находился принц Абдаллах. Он любил музыку русского композитора и администрация отеля знала это.
   Вообще здесь, как и во всем мире, эфир постепенно заполняли диковатые американские шоу-звезды. Дети правоверных мусульман, подражая своим западным сверстникам, начали глотать западные музыкальные изделия, только притворяющиеся настоящей музыкой. Но все-таки это касалось не всех. Далеко не всех. Очень многие образованные арабы предпочитали мировую музыкальную классику прошлых веков. Предпочитали итальянскую классику восемнадцатого века и русскую – девятнадцатого.
   Да, та ночь вполне могла стать для них последней.
   К счастью, не стала. Утром сотрудник местной спецслужбы, учившийся когда-то в Москве, нарушив свой служебный долг, сообщил им по телефону, что они раскрыты, находятся под наблюдением, и накануне было принято решение об их аресте.
   Они успели. Ушли. На следующий день были уже в Дубае, потом на румынском сухогрузе попали в Констанцу, а еще через два дня были в Москве.
   В результате долгого разбирательства руководство пришло к выводу, что вина за провал задания лежит на них самих. Был издан приказ, выводящий их из состава разведывательного главка. Им предложили перейти на работу в архивное управление СВР.
   Предложение их не устроило. Они подумали, что их карьера во внешней разведке закончена, а, раз так, предстоящая работа за канцелярскими столами теряла всякий смысл.
   И они с Оксаной решили поехать в город на Иртыше. Для Полковника он был родным. А у Оксаны там жили родители бывшего мужа, на руках у которых подрастала ее дочь. С мужем Оксана рассталась еще до командировки на Ближний Восток.
   Майор запаса Ковальчук занялась бизнесом и воспитанием дочери. А подполковнику Садовскому отдел кадров территориального управления госбезопасности, которому было поручено его трудоустройство, порекомендовал поступить в органы внутренних дел. Разумеется, для их укрепления. Так он оказался там, где и начинал свою биографию, – в милиции.
   После у них с Оксаной никогда ничего больше не было. Они не стали ни супругами, ни любовниками. Но он знал, что, если кому и мог верить до конца, то это ей – Оксане Ковальчук. Вот этой полной женщина со стареющим белым лицом.
   – Что задумался, полковник? – услышал он Оксанин голос. – Не грусти! Что было, то было… Однако, жизнь продолжается… Ну, я поехала. Ты не теряйся! Звони, хоть иногда… Может тебя подвезти, а, Лева?
   Полковник сначала кивнул, но немного подумал и отказался.
   Лев Александрович всегда слушался интуицию. Послушался и в этот раз.
   Он несколько раз неторопливо прошелся по холлу, продолжающему жить в волнующем режиме ожидания. Краем уха поймал разговор о том, что Абдаллах отправился на встречу с губернатором области. Прогуливаясь, обшарил взглядом все углы, но ничего интересного не обнаружил. Сказал про себя пару крепких слов в адрес своего внутреннего голоса и покинул гостиницу.
   В сосновой роще стояла доисторическая тишина.
   Направляясь в сторону шоссе, где оставил свою автомашину, Полковник смотрел не по сторонам, а, как учили в детстве, себе под ноги. Но многие мудрые правила надо выполнять избирательно, иногда – с точностью до наоборот.
   Что-то словно легонько щелкнуло его в лоб. Он остановился, поднял глаза и посмотрел прямо перед собой.
   То, что он увидел между деревьями, его очень заинтересовало.
   Впереди, совсем недалеко лежало шоссе. На его обочине стоял легковой автомобиль. Рядом с ним высилась маякоподобная фигура в темном пиджаке, белой рубашке и галстуке, как будто, из сопровождения арабского принца. А рядом стоял… Да, сам Мафусаил Нилович Браткрайс.
   Оба действующих лица были обращены к Полковнику в профиль.
   Он шагнул за дерево и стал наблюдать.
   Коренастый Мафусаил находился в оживленном диалоге с высоким собеседником. Он, то кивал головой, то отступал на несколько шагов, то снова подходил вплотную к собеседнику. Наконец, он даже слегка присел, будто делая дамский книксен, и широко развел в стороны свои короткие руки. Дескать, режь меня, ешь меня, нету у меня ничего.
   Высокий собеседник кивнул, подал Браткрайс руку на прощание, затем сложился пополам и вставил свое длинное тело между рулем и сиденьем. Мафусаил напоследок что-то энергично сказал ему и передал, похоже, папку для бумаг. Его собеседник кивнул, хлопнул дверцей, и вместе с автомобилем исчез с шоссейного полотна, будто его там никогда и не было.
   Пират-пройдоха тут же замахал руками, будто он был не человек, а ветряная мельница, остановил идущий мимо легковой автомобиль и также отбыл в неизвестном направлении.
   Полковник стоял среди сосен и недоумевал.
   Он, что бывало с ним совсем не часто, действительно, не понимал, что все это значит?

7. Странное предложение старого пирата

   У неба были окна.
   Полковник стоял и смотрел на четыре горящих в ночи окна.
   И представлял, как среди китайских ширм, свисающих с потолка штор и полок с цветами, движется стройная беловолосая женщина в китайском халате, то растворяясь в воздухе, то возникая ниоткуда. Мелькает она в разных концах гигантской комнаты, летит по своему странному жилищу-лабиринту, пытаясь убежать от самой себя.
   Он вздохнул и медленно зашагал в сторону невидимого в ночи элеватора. К Мафусаилу.
   Ночь была теплой, как это почти всегда бывает в Сибири в августе месяце. Из-под чернеющих в темноте кустов сибирской акации веяло сыростью и грибами. Обдавая хмельным запахом свежей выпечки, по-медвежьи переваливаясь с боку на бок, мимо проезжали развозящие хлеб грузовые «газели».
   Со стороны железнодорожной станции доносились гудки электровозов, стук катящихся по рельсам вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Женский голос что-то по-учительски строго приказывал, а мужской сурово соглашался.
   Когда-то, почти тридцать лет назад, Вова Подолякин сказал, что было бы неплохо вскрыть какой-нибудь товарный вагон, стоящий на станционных путях. Несмотря на некоторые нравственные сомнения, посеянные воспитанием, и страх быть пойманными, они с Мафусаилом не долго сопротивлялись уговорам.
   Видимо, решающую роль сыграли показанные Вовой джинсы, которые он якобы стащил из собственноручно вскрытого им контейнера.
   Такой же теплой августовской ночью они выбрались из кустов и проникли в лабиринт, состоящий из заполняющих пути товарных вагонов. Долго бродили вдоль бесконечно тянущихся в обе стороны коричневых стен. С замиранием сердца, – вдруг сейчас поезд тронется! – пролезали под вагонами рядом с черными дисками колес, грозно поблескивающих отполированными ребрами.
   Наконец, Вова нашел нужный вагон. Взятыми с собой садовыми ножницами они перекусили проволоку, на которой висела свинцовая пломба, и, дружно навалясь, сдвинули с места тяжелую дверь.
   Вагон был доверху забит картонными ящиками с неразличимыми в темноте надписями.
   Ящики стояли друг на друге так плотно, что, несмотря на все старания, им никак не удавалось извлечь их из доходящей до потолка сплошной картонной стены.
   Тогда они садовыми ножницами и финкой Вовы Подолякина разрезали боковую сторону одного из нижних ящиков. Мафа пошарил рукой и с трудом вытащил оттуда круглую железную банку. Это оказался индийский растворимый кофе.
   И в этот момент совсем рядом они услышали топот и крик «Стой!»
   От неожиданности у них отнялись нижние конечности и отключилась центральная нервная система.
   «Делаем ноги!» – первым очнулся от паралича Вова и бросился под вскрытый ими вагон. Лева с Браткрайсом ринулись вслед за ним в спасительную тьму.
   «Стой! Не уйдешь! Стой! Стрелять буду!» – дико кричали за спиной.
   Они ныряли под один вагон за другим. Когда казалось, что все, они оторвались от погони, за соседним вагоном, разрывая их сердца, раздалось: «Попались, голубчики, а ну, стой! Руки в гору!»
   Преступная группа рванулась вдоль эшелона в сторону элеватора со скоростью африканских гепардов. Потом они снова ныряли и ныряли под вагоны, горячо желая раствориться в чернильном воздухе августовской ночи.
   Остановились они только в лесополосе, очень далеко за станцией. Погоня все-таки отстала. Они ушли.
   Сердца вырывались из груди. Воздух не поступал в легкие, а ноги дрожали так, что было непонятно, а смогут ли они теперь вообще ходить.
   В те минуты Полковник решил жить так, что бы никогда не приходилось убегать, Мафа – тренироваться в беге для выработки выносливости, а Вова Подолякин посчитал, что ничего особенного и не случилось.
   Растворимый кофе с тех пор Полковник не любил. Он даже казался ему отвратительным. Не только из-за своего вкуса и аромата.
   Все это случилось невероятно давно. Во времена, которых, возможно, и не было. По общепринятому же календарю, около тридцати лет назад.
   …Полковник шел, не торопясь. Он вдыхал теплый, полный растительных запахов ночной воздух и размышлял.
   И ведь было над чем.
   С самого утра день складывался как-то не так. Полковник любил бриться. Каждое утро он с удовольствием срезал хорошей бритвой отросшую за ночь щетину, которая мягко похрустывала под тонким двойным лезвием «Жилета». Затем смазывал сизые щеки лосьоном. Он предпочитал американский «Меннон» или польский «Барс». В этот день, рассматривая в зеркале свое чисто выбритое лицо, он почувствовал нечто странное. Будто из серебристой зеркальной глубины на него смотрел кто-то еще.
   Нечто подобное уже бывало в его жизни.
   И всегда это было предчувствием опасности.
   Так случилось однажды в ближневосточной Хадейде, когда он без внятно объяснимых причин не пошел на встречу с местным агентом. Просто не смог заставит себя выйти из отеля, взять такси и поехать в старый город. Не смог и все.
   И, как потом выяснилось, был совершенно прав.
   Агент оказался изменником, а в месте встречи, у малой городской мечети, его ждали местные спецслужбисты.
   Это ощущение наблюдающего за ним взгляда он испытывал всего несколько раз в жизни. И каждый раз оно спасало его от серьезных неприятностей, а, то и потери самой жизни. Это ощущение, казалось, имело даже запах.
   Медицинский запах разведенной марганцовки.
   Он весь день то и дело прислушивался к себе, втягивал носом воздух и ему мерещился в разных углах этот едва заметный тревожный запах.
   Чтобы сбросить напряжение, Лев Александрович решил искупаться.
   Прямо в черте города, за рекой бил источник теплой минеральной воды. Он находился в густом природном парке на берегу реки. В его зеленой толще прятался реабилитационный корпус областной больницы. Здесь солидные пациенты проходили курс восстановительной терапии или, взяв у своего лечащего врача направление, просто прятались от надоевшей работы или – не дай Бог! – неожиданных проверок со стороны вышестоящих, а то и правоохранительных, органов.
   У источника образовалось небольшое озерцо с тягучей целебной водой. Вокруг разрослись ивы. Их тяжелые ветви опускались к стеклянной поверхности, образуя вокруг воды непроницаемую зеленую стену.
   В этом озерке и решил искупаться Полковник в обеденный перерыв, надеясь сбить непонятный внутренний дискомфорт.
   Он подхватил первую попавшуюся оперативную машину, перескочил на ней через мост и дальше пошел через парк пешком.
   Под деревьями стоял такой плотный аромат спелой растительности, что у него даже сильнее застучало сердце, легкие расправились и начали втягивать в себя целебный бальзамический воздух.
   Погрузившись в зеленое неподвижное озерцо, он заскользил в воде, выставив над поверхностью, словно крокодил, одни глаза. Расталкивая лицом сверкающую поверхностную пленку, разделяющую собой воздушный и подводный миры, Полковник сам себе казался жизнелюбивой рептилией.
   После купания тревога испарилась, как капли воды на августовском солнце. Он поспешил внушить себе, что сигнал тревоги был ложным. Ну, видимо, просто плохо выспался…
   … Расстояние от минерального источника до акционерного общества «Сибхлеб» было не слишком длинным, и вскоре Полковник уже стоял перед дверью, ведущей в конторку склада.
   В гнездо Мафусаила.
   У старого разбойника, как всегда, ожидался праздник.
   Каким-то образом ему удалось уговорить женщин-пекарей в нарушение всех инструкций засунуть в малую хлебопекарную печь противень с мясными котлетами. В пропитанной запахом печеного хлеба камере, они получались невероятно сочными и вкусными. Только использовать производственные мощности пекарни в этих целях, начальством было строго-настрого запрещено. Строго-настрого! Но старому мошеннику удалось толкнуть персонал на грубое нарушение приказа.
   Оказалась в его распоряжении и большая трехлитровая стеклянная бутыль с красным вином. Посредине стола горбились коричневыми спинами две хлебных буханки. Над одной из них Мафусаил занес огромный, как гусарский палаш, остроотточенный нож-хлеборез. Остальная компания пока отсутствовала, но, судя по расставленным четырем стаканам, ожидалась с минуты на минуту.
   – О, вот уж кого не ждал! – вытаращил свои военно-морские глаза Мафусаил, застыв с поднятым хлеборезом, как пораженный внезапным параличом палач. – Садись, Лева. Выпей. Закуси. У меня сегодня та-акие котлетки. А вино?! Настоящее Киндзмараули из Грузии, не вру.
   – А я думал из Саудовской Аравии. Принц Абдаллах как раз и подрядился тебе посылочки возить. Вестимо, от тамошних рецидивистов.
   – Да, ты что, Лева-а! – еще больше выпучил глаза ветеран исправительных учреждений. – Там вообще алкоголь запрещен! Не дай бог, поймают… Накинут, как за побег! Нет, это не он, не-е-ет…
   – Так, значит, Абдаллах тебе посылочку не передавал… – со значением протянул Полковник, и хлопнул себя по лбу ладонью, будто, наконец, ему все стало понятно: – Это, наоборот, ты ему посылочку передал, да?
   Мафусаил остолбенел. Замер на долю секунды, но Полковник все-таки успел это заметить.
   – Я? Да ты что, Лева! – бурно вышел Браткрайс из столбняка. – Я и не знаю никакого принца. Ну, сам подумай, откуда я бы его знал, а? Кто он и кто я!
   Полковник с удивленным видом развел руки в стороны:
   – Вот я и думаю, откуда? И чего ты у него каждое утро делаешь, а?
   – Я?! – возмущенно вздернул седенькие бровки пират.
   Лев Александрович сделал отрицающий жест рукой:
   – Нет, не ты, конечно, а губернатор области.
   Он опустил глаза, а потом резко вскинул их на Мафусаила:
   – Ну-ка, рассказывай, старый интриган!
   Мафусаил изобразил бровями нечто вроде: ну, если так все оборачивается, то пусть.
   – Вот ты сердишься Лева, а я ведь это ради тебя к арабам ходил. О тебе думал… – медленно начал Мафусаил.
   – Конечно, о ком же еще ты мог думать! – изображая полное спокойствие, сказал Полковник и положил на овальный ломоть хлеба толстую, как куропатка, коричневую котлету.
   – Ты зря так, Лева, зря! – засуетился старый пират. – Им нужен консультант по вопросам безопасности. И я предложил твою кандидатуру… Прекрасно оплачивается! Я уверен, ты согласишься…
   – А мне нельзя. Я – государственный служащий, – сказал Полковник и, насколько позволял рот, откусил приготовленный бутерброд с котлетой.
   Мафусаил явно обрадовался тому, какое направление начинал принимать разговор, вильнув в сторону от опасного направления.
   – Да, ну, никто и не узнает, – энергично начал он уговаривать друга детства. – Так, один-два раза встретишься, поговоришь и все. Я ж не призываю тебя государственные тайны выдавать! Да, ты никаких таких уж, особых тайн и не знаешь… Проконсультируешь, кого им у нас стоит опасаться из уголовного мира, если они решат здесь свое дело разворачивать, и все… Чего ж здесь плохого?.. Это даже твой профессиональный долг, если хочешь знать.
   – Ты мне про мой профессиональный долг не пой, – несколько охладил вербовочные старания пирата Полковник и налил себе из трехлитровой бутыли темно-гранатового вина. – Откуда ты эту арабскую гоп-компанию знаешь, а?
   Мафусаил прижал к груди свои мало натруженные обезьяньи ручки:
   – Ну, случайно. Честное слово, случайно. Клянусь мамой! – он изобразил в глазах белейшую девичью честность. – С одним арабом в Москве в прошлом году познакомился, а он из тамошних авторитетных оказался… Ну, вот, когда они к нам прилетели, они меня и нашли, да я и не скрывался… Зачем мне скрываться?
   Мафусаил замолчал и искоса посмотрел на Полковника: как он относится к его искусству сказочника?
   Лев Александрович с выражением глубочайшего недоверия неторопливо жевал бутерброд. Старый пират набрал в грудь воздуху и с новыми силами, бросился в бой.
   – Я тому корешу сам адрес давал. Вот они меня так быстро и нашли. Проконсультироваться им нужно было, что, да, как… Не опасно ли дело в городе начинать? Они ж там все русской мафией запуганы. Думают, здесь прямо на улицах из людей мумии делают… Вот они и решили со мной посоветоваться… Я все же в этом деле не последний человек… Специалист. Ты ж не будешь с этим спорить, да, Лева?
   – Не буду, – кивнул головой Полковник. – Еще какой специалист! По вранью.
   Не верил он другу детства Мафе во всей этой истории ни на мизинец. Несмотря на весь его ораторский пыл.
   Когда-то в юности Мафусаил побеждал на всех районных математических олимпиадах.
   Один раз победил на городской. Его направляли учиться в Новосибирский Академгородок, в знаменитую физико-математическую школу. И, если бы он не подрался с такими же абитуриентами, возможно, его судьба сложилась бы совсем по-другому. Но, как инициатора драки, его не допустили к собеседованию, и он вернулся в родной город.
   «Причем тут эти арабы? – вертел в голове Полковник. – Неужели, прошлые дела? Не должно бы… Столько времени прошло… Да и никаких особых хвостов за мной и не осталось… Но что-то же за этим стоит? Не консультации же по уголовному миру, в самом деле?… Или, действительно, консультации и все?»
   – Вот ты котлетку томатным соусом полей. Вкуснее будет! – радушничал Мафусаил Нилович, подливая ему в стакан пахнущее курортными романами, отжатое из кахетинского винограда гранатово-красное вино.
   – А горчица есть? – не поддавался опытному подлизе Полковник.
   – Ну, а как же! – вскричал Мафа.
   Из настенного ящика была извлечена баночка «Русской горчицы» и с торжествующим видом водружена на стол перед Полковником.
   – Для тебя, Лева, у меня всегда все есть! Для тебя мне ничего не жалко, – искренним тоном опытной женщины, заманивающей молодого человека под венец, произнес Мафусаил.
   – Правды только нет, – не поддался старому ухажеру Полковник. – Ты вообще последнее время почему-то морочишь мне голову, – сурово сказал он другу детства. И начал сосредоточенно покрывать очередную котлетную толстушку ядреной русской горчицей.
   Браткрайс сделал вид, что обиделся.
   – Лева, когда я тебя морочил? Когда я от тебя что-то скрывал? Когда я тебя обманывал? – запричитал он.
   Полковник молчал и внимательно рассматривал друга детства. Но поймать взгляд Мафусаила ему не удалось. Он неудержимо съезжал в сторону, чего вообще-то для Мафы было несвойственно.
   Хотя, Полковник помнил случай, когда Мафусаил вот так же стыдливо уводил глаза в сторону.
   Где-то, классе в восьмом, они оба ходили в районный Дом пионеров и школьников.
   Он помещался в старом двухэтажном здании, принадлежавшем до революции владельцу крупяной мельницы купцу Колокольникову. Первый и полуподвальный этаж у него были выложены из кирпича, а второй был деревянным, из толстых лиственничных бревен. На второй этаж вела наружная в два пролета лестница с узорчатыми коваными перилами.