Страница:
И тут действительно послышалось гудение, и из реактивной трубы в хвосте самолета повалил черный дым. Улетный ускоритель затрясся… И поехал!
Роджер потряс кулаками, торжествуя, и махнул Нику рукой, прощаясь.
Нику стало жаль: познакомился с хорошим парнем, а он уже улетает…
Мотор заглох.
Роджер отодвинул люк:
– Ты нарочно, да?
– Нет, – сказал Ник, хотя не был в этом уверен.
И опять мысленно запустил двигатель.
Самолет покатился к двери, которая была распахнута.
Еще немного – и…
Раздался взрыв.
11. Вик знакомится с гламурными молодыми людьми
12. Про зеленых и синих. История Бермудии
13. Заявление Печального Принца. Маленькая война Ольмека и Мьянти. Важные решения
Роджер потряс кулаками, торжествуя, и махнул Нику рукой, прощаясь.
Нику стало жаль: познакомился с хорошим парнем, а он уже улетает…
Мотор заглох.
Роджер отодвинул люк:
– Ты нарочно, да?
– Нет, – сказал Ник, хотя не был в этом уверен.
И опять мысленно запустил двигатель.
Самолет покатился к двери, которая была распахнута.
Еще немного – и…
Раздался взрыв.
11. Вик знакомится с гламурными молодыми людьми
Вик, оставшийся опять один, брел вдоль берега.
Попробовал пожелать, чтобы появился Ричард Ричард, но тот проигнорировал. Видимо, усиленно не думал о нем.
Море было спокойным и тихим, но вдруг накатила большая волна, от которой пришлось убегать. За нею вторая, третья.
Показались две фигуры серфингистов. Они ловко и быстро скользили под гребнем огромной волны, потом волна накрыла их или они нырнули специально. И вынырнули, когда вода стала опять гладкой и спокойной. Поплыли к берегу.
Вышли, держа доски в руках. Это были юноша и девушка лет двадцати. Юноша темноволосый, высокий, загорелый, стройный. Девушка – блондинка с синими глазами, тоже высокая, загорелая и стройная. Оба очень красивые. Бросив доску, девушка засмеялась и побежала. Юноша побежал за ней. Откуда-то послышалась радостная и сладкая музыка. Юноша догнал девушку, обнял и сказал:
– От серфинга я получил большой заряд бодрости и веселья!
– Я тоже! Живи настоящим! – ответила девушка.
После этого они поцеловались, взялись за руки и пошли в сторону Вика.
Увидели его, приблизились, осмотрели с любопытством.
– Мальчик! Ты отвратительно одет! – сказала девушка.
Вик осмотрел себя. Ничего отвратительного. Шорты, футболка, кроссовки. Все нормально.
– Только одежда от «Мерпуруса» делает тебя настоящим парнем! – сказал юноша.
– Тинейджеры предпочитают свободный стиль! – подхватила девушка.
Вик не выдержал. Он, в отличие от Ника, никогда не огрызался на взрослых, давая им возможность быть неограниченно глупыми, если им это нравится. Но собственное достоинство при этом старался отстаивать.
– Я предпочитаю не делать замечаний, даже если мне что-то не нравится! – ответил он молодым людям.
– Мы не делаем замечаний, мы высказываем свое мнение! – пропела девушка. – Ты откуда? Ты настоящий? Ты живой?
– Я настоящий. Я только что здесь оказался.
– Правда? Совсем только что? – восхитилась девушка (а юноша восхитился тем, как она восхитилась). – Я тебе нравлюсь?
И девушка принялась вставать то так, то так – и вдруг почти совсем разделась.
– Какой неприличный мальчик! – погрозила она пальцем, но не сердясь, а смеясь. – Зачем ты меня раздел?
– Очень надо! Вы сами разделись! – Вик отвернулся. – Можете обратно одеться, я не смотрю!
– Нет, это ты, это ты! – пела девушка.
А Вик вспомнил о надписи на голове Ричарда Ричарда и о том, что здесь исполняются невольные желания. Получается, девушка права, он невольно захотел ее увидеть без ничего, и это тут же исполнилось? Но ведь она могла бы и сопротивляться! Значит – не захотела. Ну и нечего тогда валить на него. Сами во всех киосках выставляют журналы с голыми девушками, а потом удивляются, что подростки смотрят. А почему не смотреть? Если человеку почти четырнадцать, а фактически пятнадцать по развитию, почему бы ему не интересоваться красивыми девушками? Он нормальный будущий мужчина. И ничего в этом позорного.
Доказав себе это, Вик успокоился.
– Как хотите, – сказал он. – Можете и голой ходить, мне все равно.
– Нет, тебе нравится, нравится! – дразнила девушка. – Ты мной восхищаешься!
– Ну нравится, – не стал отпираться Вик. – А чтобы восхищаться – это вы слишком. Ничего особенно восхитительного в вас нет. И очень вы как-то выламываетесь! – Вик хоть не любил быть грубым, но зато любил быть правдивым.
– Какой противный! – закричала девушка совсем не мелодично.
Краем глаза Вик увидел, что она изменилась. Повернулся: волосы девушки стали какими-то пегими, нос вырос, глаза уменьшились, ручки – спички, ножки – палки.
– Прекрати! – закричала девушка и тут же вернулась в прежнее обличье. – Какая у тебя противная фантазия!
– А вы не дразнитесь! – ответил Вик. – Вы лучше скажите, тут есть что-то вроде города?
– Конечно! – воскликнул юноша, обведя бодрым взглядом окружающее.
Все начало меняться. Быстро стемнело, вспыхнули огни – окна, фонари, рекламы. Они оказались в огромном городе.
На юноше появилась одежда – брюки, рубашка, туфли. А также часы, цепочка на шее, сережка в ухе. И он стал еще более загорелым, а темные волосы совсем обрюнетились. Девушка же нарядилась (только когда? – Вик не заметил) в белое полупрозрачное платье, подзагорела, глаза при этом окончательно посинели, а волосы облондинились добела.
– Оторвись по полной! – закричал юноша.
– Управляй мечтой! – засмеялась девушка.
Тут же перед ними выросла и мечта – автомобиль-кабриолет.
Юноша прыгнул на водительское место, а девушка входила очень долго, присела боком и выставила длинную ногу в красной туфле. Она смотрела на Вика и будто чего-то ждала.
– Ну? – спросила она.
– Что?
– Ты должен сказать: «Вау!»
– Ничего я никому не должен, – пробурчал Вик.
Девушка растерянно оглянулась на юношу.
– Почему он мной не восхищается? Все восхищаются, а он нет!
– Он же новенький, – объяснил юноша. – И он настоящий.
– Если новенький, он тем более не должен уметь сопротивляться! – капризно сказала девушка. – Ну хорошо. Поедешь с нами?
– Можно, – согласился Вик.
Не то чтобы ему нравилась эта парочка, но оставаться одному не очень-то хотелось.
Они покатили по улице.
Вику показалось, что включили радио, причем такое, где сплошная реклама, но вскоре он понял, что это беседуют друг с другом юноша и девушка.
Она, например, вдруг оскалилась и стала смотреть на юношу. Тот тоже оскалился в ответ. Нет, понял Вик, они не скалятся, а улыбаются. Зачем?
Поскалившись около минуты, они воскликнули в один голос:
– Твоя улыбка отражает твое настроение!
Похвалив так друг друга, они начали обсуждать торговые заведения, которые попадались по пути.
– Только в магазинах сети «Мир-до-дыр» ты получишь все, что тебе нужно, – сообщил юноша.
– Магазины сети «Плиз Круиз» обеспечат тебя с головы до ног! – откликнулась девушка.
– «Мир-до-дыр» – такая сеть, что тебе некогда присесть! – возразил юноша.
– Стоит в «Плиз Круиз» побывать, и ты спросишь, где кровать, чтобы там остаться спать!
Так они препирались, но при этом не ссорились, продолжали улыбаться.
Люди, ушибленные рекламой, подумал Вик. Бывает. И говорят-то по-идиотски. Он не раз обращал внимание, что в рекламе дурацкие тексты, которые произносят люди со счастливыми лицами дебилов, а потом понял, что если все время что-то покупать, покупать и покупать, то, конечно, станешь придурком.
А может, подумал Вик, они не настоящие? Ричард Ричард говорил, что здесь многое – отражения. Весь мир отражается, в том числе и то, что в телевизоре. Вот они и отразились тут, персонажи рекламы.
Вик вытянул руку и осторожно дотронулся до спины юноши.
– Прикосновение ребенка – прикосновение ангела! – радостно отозвался тот. И вдруг впервые произнес человеческую фразу с человеческой интонацией:
– Тебе чего?
– Ничего. Я подумал, что вы ненастоящие.
Юноша и девушка расхохотались.
– Все мираж, кроме меня! – заявила девушка. После этого она повернулась щекой и спросила:
– Ты любуешься мной?
– Ну вообще-то…
Девушка не дождалась и ответила сама:
– Тебя приворожила не я, а мой крем! Ведь я этого достойна!
– Ну, во-первых, не приворожила, – пробормотал Вик.
Ему захотелось оказаться не в машине, а, например, в каком-нибудь автобусе, где на тебя никто не обращает внимания и где можно спокойно глазеть в окна. Потому что вокруг все было довольно-таки интересно. Множество праздничного народа, вон карнавальное шествие прошло, а вон Дед Мороз на санях промелькнул – как он едет по асфальту? Или там, где он едет, образуется снег? И сразу тает, или как? И почему некоторые дома уходят по окна в землю, а другие, наоборот, будто висят в воздухе?
Девушка и юноша продолжали болтать, отвлекая его.
Если бы ехали в автобусе, там у водителя перегородка. Он уж точно не помешал бы.
И тут юношу и девушку закрыла перегородка.
Вик оказался в автобусе. Вокруг ехали обыкновенные усталые люди. Это ему понравилось. Он приготовился спокойно понаблюдать за людьми и рассмотреть виды в окнах, но тут послышался страшный крик.
Кричала девушка.
– Ужас! Ужас! – вопила она. – Куда я попала! Я испачкаю свое платье!
Юноша завопил тоже.
– Отвратительное сиденье! Кошмарный руль! Где система климат-контроля? Где коробка-автомат? Почему езда не напоминает сладкий сон?
Он затормозил, автобус остановился.
Пассажиры качнулись вперед, как куклы, да так и остались в таком положении. Вик понял, что это призраки.
Юноша и девушка, выскочив из автобуса, оглядывали друг друга и ужасались. Тут девушка заметила, что в спешке зацепилась за какую-то железяку, ее платье слегка порвалось. Она согнулась, чтобы рассмотреть поближе, и после этого ее будто отбросило к стене. Она в ужасе заорала так, будто увидела монстра, который собирался ее немедленно сожрать.
Юноша бодрился.
– У вас неприятности? Это поправимо! – сказал он прямолинейным голосом, игриво подходя к девушке.
– Дурак! – закричала она совсем не так, как кричат в рекламе. – У меня царапина там!
– Где?
– На ноге! Я умру! Теперь след останется!
Она зарыдала и стала сползать по стене, будто собралась и впрямь умирать.
Юноша осмотрел ее ногу и сказал:
– В самом деле… Болит?
– При чем тут болит – не болит? Такая кожа испорчена! Ты понимаешь?
– Да, – задумчиво сказал юноша. – Ваша кожа будет приятна вам самой!
– Замолчи, урод! Сделай что-нибудь!
– Бальзам «Бюран» от всяких ран! – сказал юноша.
– Так достань мне его!
– Я не знаю, как он выглядит!
Вик приблизился, увидел царапинку – совсем небольшую, даже кровь не выступила.
– Вот тоже, – сказал он. – Зеленкой смазать, да и все.
Говоря это, он вспомнил, как выглядит зеленка, как пахнет и как жжется. И тут же в его руке оказались пузырек и ватка.
– Спасены!
Юноша схватил пузырек, отвинтил крышечку, смочил ватку и, не успела девушка отреагировать, провел по царапине.
Девушка застыла. Потом медленно опустила глаза.
И так закричала, что ее вопли до этого показались мышиным писком по сравнению с сиреной пожарной машины.
– Зеленая! У меня вся нога зеленая! Я умру! В больницу меня!
Прямо уж вся нога, подумал Вик. Небольшое пятнышко. Нет, они точно психи.
Юноша меж тем подхватил девушку на руки, крикнул:
– Доставка в любую точку земного шара в течение суток!
И умчался.
Если тут все такие, то не соскучишься. То есть наоборот, слишком скучно, подумал Вик. Вот Ник бы что-нибудь такое им придумал…
Мысль о брате испортила ему настроение. Она была, как зубная быль. Можешь забыть о ней на время, но от этого она не исчезает.
Как бы узнать – где он? И… И – есть ли он вообще?
– Скажите, где тут что-нибудь вроде справочного бюро? – обратился он к одному из прохожих.
Тот не обратил на него внимания.
Ник пошел по улице, надеясь найти что-то вроде милиции. Или полиции.
И увидел: милиционер в российской форме дружески беседовал с американским полисменом, рядом с ними стоял и полицейский-японец, улыбаясь и похлопывая дубинкой по руке.
Ник подошел к ним.
– Скажите, пожалуйста…
– И тут она ему говорит: а кто это у тебя в шкафу? – продолжил российский милиционер, не слыша Вика. Тот расстроенно отошел. Видимо, милиция и полиция во всем мире только и делает, что травит байки и анекдоты про мужчин и женщин. Вик вообще удивлялся: он уже достаточно взрослый, чтобы понять: отношения мужчины и женщины – дело серьезное! Но ни о чем почему-то люди не рассказывают столько глупостей, которые они считают смешными…
В очередной раз Вик вспомнил Ричарда Ричарда. И вдруг ему показалось, что его шлем мелькнул на той стороны улицы. Он ринулся туда, забыв про правила перехода. Вернее, он думал, что все машины были ненастоящие, но оказалось, что это не так. Завизжали тормоза, кто-то крикнул:
– Авария!
Вик упал и ждал, что сейчас на него наедут колеса.
Попробовал пожелать, чтобы появился Ричард Ричард, но тот проигнорировал. Видимо, усиленно не думал о нем.
Море было спокойным и тихим, но вдруг накатила большая волна, от которой пришлось убегать. За нею вторая, третья.
Показались две фигуры серфингистов. Они ловко и быстро скользили под гребнем огромной волны, потом волна накрыла их или они нырнули специально. И вынырнули, когда вода стала опять гладкой и спокойной. Поплыли к берегу.
Вышли, держа доски в руках. Это были юноша и девушка лет двадцати. Юноша темноволосый, высокий, загорелый, стройный. Девушка – блондинка с синими глазами, тоже высокая, загорелая и стройная. Оба очень красивые. Бросив доску, девушка засмеялась и побежала. Юноша побежал за ней. Откуда-то послышалась радостная и сладкая музыка. Юноша догнал девушку, обнял и сказал:
– От серфинга я получил большой заряд бодрости и веселья!
– Я тоже! Живи настоящим! – ответила девушка.
После этого они поцеловались, взялись за руки и пошли в сторону Вика.
Увидели его, приблизились, осмотрели с любопытством.
– Мальчик! Ты отвратительно одет! – сказала девушка.
Вик осмотрел себя. Ничего отвратительного. Шорты, футболка, кроссовки. Все нормально.
– Только одежда от «Мерпуруса» делает тебя настоящим парнем! – сказал юноша.
– Тинейджеры предпочитают свободный стиль! – подхватила девушка.
Вик не выдержал. Он, в отличие от Ника, никогда не огрызался на взрослых, давая им возможность быть неограниченно глупыми, если им это нравится. Но собственное достоинство при этом старался отстаивать.
– Я предпочитаю не делать замечаний, даже если мне что-то не нравится! – ответил он молодым людям.
– Мы не делаем замечаний, мы высказываем свое мнение! – пропела девушка. – Ты откуда? Ты настоящий? Ты живой?
– Я настоящий. Я только что здесь оказался.
– Правда? Совсем только что? – восхитилась девушка (а юноша восхитился тем, как она восхитилась). – Я тебе нравлюсь?
И девушка принялась вставать то так, то так – и вдруг почти совсем разделась.
– Какой неприличный мальчик! – погрозила она пальцем, но не сердясь, а смеясь. – Зачем ты меня раздел?
– Очень надо! Вы сами разделись! – Вик отвернулся. – Можете обратно одеться, я не смотрю!
– Нет, это ты, это ты! – пела девушка.
А Вик вспомнил о надписи на голове Ричарда Ричарда и о том, что здесь исполняются невольные желания. Получается, девушка права, он невольно захотел ее увидеть без ничего, и это тут же исполнилось? Но ведь она могла бы и сопротивляться! Значит – не захотела. Ну и нечего тогда валить на него. Сами во всех киосках выставляют журналы с голыми девушками, а потом удивляются, что подростки смотрят. А почему не смотреть? Если человеку почти четырнадцать, а фактически пятнадцать по развитию, почему бы ему не интересоваться красивыми девушками? Он нормальный будущий мужчина. И ничего в этом позорного.
Доказав себе это, Вик успокоился.
– Как хотите, – сказал он. – Можете и голой ходить, мне все равно.
– Нет, тебе нравится, нравится! – дразнила девушка. – Ты мной восхищаешься!
– Ну нравится, – не стал отпираться Вик. – А чтобы восхищаться – это вы слишком. Ничего особенно восхитительного в вас нет. И очень вы как-то выламываетесь! – Вик хоть не любил быть грубым, но зато любил быть правдивым.
– Какой противный! – закричала девушка совсем не мелодично.
Краем глаза Вик увидел, что она изменилась. Повернулся: волосы девушки стали какими-то пегими, нос вырос, глаза уменьшились, ручки – спички, ножки – палки.
– Прекрати! – закричала девушка и тут же вернулась в прежнее обличье. – Какая у тебя противная фантазия!
– А вы не дразнитесь! – ответил Вик. – Вы лучше скажите, тут есть что-то вроде города?
– Конечно! – воскликнул юноша, обведя бодрым взглядом окружающее.
Все начало меняться. Быстро стемнело, вспыхнули огни – окна, фонари, рекламы. Они оказались в огромном городе.
На юноше появилась одежда – брюки, рубашка, туфли. А также часы, цепочка на шее, сережка в ухе. И он стал еще более загорелым, а темные волосы совсем обрюнетились. Девушка же нарядилась (только когда? – Вик не заметил) в белое полупрозрачное платье, подзагорела, глаза при этом окончательно посинели, а волосы облондинились добела.
– Оторвись по полной! – закричал юноша.
– Управляй мечтой! – засмеялась девушка.
Тут же перед ними выросла и мечта – автомобиль-кабриолет.
Юноша прыгнул на водительское место, а девушка входила очень долго, присела боком и выставила длинную ногу в красной туфле. Она смотрела на Вика и будто чего-то ждала.
– Ну? – спросила она.
– Что?
– Ты должен сказать: «Вау!»
– Ничего я никому не должен, – пробурчал Вик.
Девушка растерянно оглянулась на юношу.
– Почему он мной не восхищается? Все восхищаются, а он нет!
– Он же новенький, – объяснил юноша. – И он настоящий.
– Если новенький, он тем более не должен уметь сопротивляться! – капризно сказала девушка. – Ну хорошо. Поедешь с нами?
– Можно, – согласился Вик.
Не то чтобы ему нравилась эта парочка, но оставаться одному не очень-то хотелось.
Они покатили по улице.
Вику показалось, что включили радио, причем такое, где сплошная реклама, но вскоре он понял, что это беседуют друг с другом юноша и девушка.
Она, например, вдруг оскалилась и стала смотреть на юношу. Тот тоже оскалился в ответ. Нет, понял Вик, они не скалятся, а улыбаются. Зачем?
Поскалившись около минуты, они воскликнули в один голос:
– Твоя улыбка отражает твое настроение!
Похвалив так друг друга, они начали обсуждать торговые заведения, которые попадались по пути.
– Только в магазинах сети «Мир-до-дыр» ты получишь все, что тебе нужно, – сообщил юноша.
– Магазины сети «Плиз Круиз» обеспечат тебя с головы до ног! – откликнулась девушка.
– «Мир-до-дыр» – такая сеть, что тебе некогда присесть! – возразил юноша.
– Стоит в «Плиз Круиз» побывать, и ты спросишь, где кровать, чтобы там остаться спать!
Так они препирались, но при этом не ссорились, продолжали улыбаться.
Люди, ушибленные рекламой, подумал Вик. Бывает. И говорят-то по-идиотски. Он не раз обращал внимание, что в рекламе дурацкие тексты, которые произносят люди со счастливыми лицами дебилов, а потом понял, что если все время что-то покупать, покупать и покупать, то, конечно, станешь придурком.
А может, подумал Вик, они не настоящие? Ричард Ричард говорил, что здесь многое – отражения. Весь мир отражается, в том числе и то, что в телевизоре. Вот они и отразились тут, персонажи рекламы.
Вик вытянул руку и осторожно дотронулся до спины юноши.
– Прикосновение ребенка – прикосновение ангела! – радостно отозвался тот. И вдруг впервые произнес человеческую фразу с человеческой интонацией:
– Тебе чего?
– Ничего. Я подумал, что вы ненастоящие.
Юноша и девушка расхохотались.
– Все мираж, кроме меня! – заявила девушка. После этого она повернулась щекой и спросила:
– Ты любуешься мной?
– Ну вообще-то…
Девушка не дождалась и ответила сама:
– Тебя приворожила не я, а мой крем! Ведь я этого достойна!
– Ну, во-первых, не приворожила, – пробормотал Вик.
Ему захотелось оказаться не в машине, а, например, в каком-нибудь автобусе, где на тебя никто не обращает внимания и где можно спокойно глазеть в окна. Потому что вокруг все было довольно-таки интересно. Множество праздничного народа, вон карнавальное шествие прошло, а вон Дед Мороз на санях промелькнул – как он едет по асфальту? Или там, где он едет, образуется снег? И сразу тает, или как? И почему некоторые дома уходят по окна в землю, а другие, наоборот, будто висят в воздухе?
Девушка и юноша продолжали болтать, отвлекая его.
Если бы ехали в автобусе, там у водителя перегородка. Он уж точно не помешал бы.
И тут юношу и девушку закрыла перегородка.
Вик оказался в автобусе. Вокруг ехали обыкновенные усталые люди. Это ему понравилось. Он приготовился спокойно понаблюдать за людьми и рассмотреть виды в окнах, но тут послышался страшный крик.
Кричала девушка.
– Ужас! Ужас! – вопила она. – Куда я попала! Я испачкаю свое платье!
Юноша завопил тоже.
– Отвратительное сиденье! Кошмарный руль! Где система климат-контроля? Где коробка-автомат? Почему езда не напоминает сладкий сон?
Он затормозил, автобус остановился.
Пассажиры качнулись вперед, как куклы, да так и остались в таком положении. Вик понял, что это призраки.
Юноша и девушка, выскочив из автобуса, оглядывали друг друга и ужасались. Тут девушка заметила, что в спешке зацепилась за какую-то железяку, ее платье слегка порвалось. Она согнулась, чтобы рассмотреть поближе, и после этого ее будто отбросило к стене. Она в ужасе заорала так, будто увидела монстра, который собирался ее немедленно сожрать.
Юноша бодрился.
– У вас неприятности? Это поправимо! – сказал он прямолинейным голосом, игриво подходя к девушке.
– Дурак! – закричала она совсем не так, как кричат в рекламе. – У меня царапина там!
– Где?
– На ноге! Я умру! Теперь след останется!
Она зарыдала и стала сползать по стене, будто собралась и впрямь умирать.
Юноша осмотрел ее ногу и сказал:
– В самом деле… Болит?
– При чем тут болит – не болит? Такая кожа испорчена! Ты понимаешь?
– Да, – задумчиво сказал юноша. – Ваша кожа будет приятна вам самой!
– Замолчи, урод! Сделай что-нибудь!
– Бальзам «Бюран» от всяких ран! – сказал юноша.
– Так достань мне его!
– Я не знаю, как он выглядит!
Вик приблизился, увидел царапинку – совсем небольшую, даже кровь не выступила.
– Вот тоже, – сказал он. – Зеленкой смазать, да и все.
Говоря это, он вспомнил, как выглядит зеленка, как пахнет и как жжется. И тут же в его руке оказались пузырек и ватка.
– Спасены!
Юноша схватил пузырек, отвинтил крышечку, смочил ватку и, не успела девушка отреагировать, провел по царапине.
Девушка застыла. Потом медленно опустила глаза.
И так закричала, что ее вопли до этого показались мышиным писком по сравнению с сиреной пожарной машины.
– Зеленая! У меня вся нога зеленая! Я умру! В больницу меня!
Прямо уж вся нога, подумал Вик. Небольшое пятнышко. Нет, они точно психи.
Юноша меж тем подхватил девушку на руки, крикнул:
– Доставка в любую точку земного шара в течение суток!
И умчался.
Если тут все такие, то не соскучишься. То есть наоборот, слишком скучно, подумал Вик. Вот Ник бы что-нибудь такое им придумал…
Мысль о брате испортила ему настроение. Она была, как зубная быль. Можешь забыть о ней на время, но от этого она не исчезает.
Как бы узнать – где он? И… И – есть ли он вообще?
– Скажите, где тут что-нибудь вроде справочного бюро? – обратился он к одному из прохожих.
Тот не обратил на него внимания.
Ник пошел по улице, надеясь найти что-то вроде милиции. Или полиции.
И увидел: милиционер в российской форме дружески беседовал с американским полисменом, рядом с ними стоял и полицейский-японец, улыбаясь и похлопывая дубинкой по руке.
Ник подошел к ним.
– Скажите, пожалуйста…
– И тут она ему говорит: а кто это у тебя в шкафу? – продолжил российский милиционер, не слыша Вика. Тот расстроенно отошел. Видимо, милиция и полиция во всем мире только и делает, что травит байки и анекдоты про мужчин и женщин. Вик вообще удивлялся: он уже достаточно взрослый, чтобы понять: отношения мужчины и женщины – дело серьезное! Но ни о чем почему-то люди не рассказывают столько глупостей, которые они считают смешными…
В очередной раз Вик вспомнил Ричарда Ричарда. И вдруг ему показалось, что его шлем мелькнул на той стороны улицы. Он ринулся туда, забыв про правила перехода. Вернее, он думал, что все машины были ненастоящие, но оказалось, что это не так. Завизжали тормоза, кто-то крикнул:
– Авария!
Вик упал и ждал, что сейчас на него наедут колеса.
12. Про зеленых и синих. История Бермудии
А теперь, после этой путаницы, от которой вы, наверно, уже устали, мы попадаем в очень простое, приятно простое место.
Белые дома в два ряда, похожие друг на друга, как близнецы, – слева с первого по двенадцатый и справа с первого по двенадцатый, только слева цифры написаны синей краской, а с правой – зеленой.
Около домов одинаковые газоны с одинаковыми неяркими цветами. Между домами – ровная дорога.
В конце улицы – здание побольше, но тоже белое и без украшений. Два флага перед входом – один сине-зеленый, другой зелено-синий. То есть у одного синяя полоса вверху, а у другого внизу, вот и вся разница.
В центральной большой комнате большого здания сидят два человека, один в зеленом мундире, другой – в синем. Это – Председатели Бермудии. Есть и верховный властитель страны – король, которого зовут Печальный Принц, но кто он такой, почему Принц и отчего печален, узнаем чуть позже.
Бессменные председатели – самые давние жители Бермудии: зеленый здесь уже около трех с половиной тысяч лет. Он был представителем древнего народа ольмеков, поэтому предпочитает, чтобы и звали его – Ольмек, синий председатель живет здесь немного меньше – около двух тысяч лет, он из Африки, звали его Мьянти.
Лодчонку Ольмека занесло в эти места ураганом, он был близок к гибели, ему было страшно, и Ольмек взмолился своим богам, чтобы они забрали его куда угодно, лишь бы не оставаться в этих бушующих волнах. И оказался на голом острове среди тихого моря, где чуть было не проклял судьбу: зачем боги оставили его в живых, если тут нет ни еды, ни воды? Он лежал, умирающий от жары, жажды и голода, и вдруг увидел перед самым своим носом большую рыбину и кокос. Ольмек с досадой двинул слабой рукой, чтобы прогнать дразнящие видения. И наткнулся на рыбину. Вскочил, не веря своим глазам, ощупал рыбину и кокос. И набросился на них. Через пару минут остались лишь кости и скорлупа. Очень быстро Ольмек догадался, что стоит только вообразить еду – и она появится. Таким же образом появилась у него и хижина. Заскучав в одиночестве, он пытался вообразить и людей, но они упорно не желали получаться. Зато вышел попугай – одноглазый, бесхвостый и однолапый, который его и утешил. Ольмек был человек неунывающий, бодрый, поэтому безмятежно коротал здесь время совершенно один на протяжении трех или четырех сотен лет. Заметив, что не стареет, решил, что попал в рай. Правда, несколько раз болел и научился заботиться о своем здоровье.
Однажды в этом дивном месте очутились трое рыбаков из неизвестного Ольмеку племени. Ольмек обрадовался им – все-таки в компании веселее. Пытался научить их воображать рыбу, кокосы, бананы, но они только таращили глаза, у них ничего не получалось. Однако тем, что на их глазах творил Ольмек, охотно пользовались, кланяясь ему и ползая перед ним на коленях. Как-то раз они попросили знаками сделать побольше всяких запасов. Добрый Ольмек постарался. А ночью они попытались его убить. Ольмек, чутко спавший, услышал крадущиеся шаги, вскочил и ринулся на врагов. Он был храбр, быстр и не утратил силы за века, проведенные на острове, потому что не довольствовался легкими плодами фантазии, научился воображать лагуну с рыбой, высокие пальмы с кокосами, чтобы добывать пропитание по-настоящему, трудясь, как положено мужчине. К тому же Ольмек знал: то, что достается трудом, выше ценится. (Это доказывает его необыкновенную мудрость.) Поэтому Ольмек быстро победил нападавших и, вообразив огонь, изжарил их и съел. Он до сих пор стыдится этого поступка, но такова правда – он был сыном своего времени и народа, а тогда каннибализм считался обычным делом. Как назло, еще несколько людей, группами и поодиночке попадавших в Бермудию, оказывались неразумны и начисто лишены фантазии, все они сначала восхищались Ольмеком, потом просили его нафантазировать как можно больше припасов, а потом нападали, чтобы убить благодетеля. Ольмеку, естественно, приходилось защищаться. Так он съел на протяжении тысячи с чем-то лет два или три десятка гостей.
Но стали наконец попадать сюда и люди с воображением, они понимали, как и что тут устроено, быстро учились представлять еду, питье, в том числе и хмельное, и впадали в вечное блаженство: ели, пили, курили душистую дурманящую траву… И в результате многие из них, заболев от обжорства, пьянства и употребления дурмана, умерли.
Оставались самые разумные, лучшие, которые поняли, что нужно смирять свои желания.
Время шло. Цивилизация Бермудии, состоявшая уже из нескольких сотен человек, процветала. Каждый новенький, попавший из меняющегося мира, знавший то, чего не знали туземцы, охотно делился своими знаниями.
С группой соплеменников попал сюда и Мьянти, охотник, рыболов, мореплаватель. Каким-то чудом их большую папирусную лодку пригнало сюда от берегов Африки. Проведя долгое время в открытом море, они все разом пожелали себе исчезновения – и тут же очнулись в Бермудии. Двое были в очень тяжелом состоянии, при смерти. Но не умерли, а прожили в таком печальном виде около ста лет. Соплеменники не съели их (хотя они, как ольмеки, не чурались каннибализма), так как по их обычаям съесть можно было только здорового человека. Но и вылечить не могли. И убить не могли, хотя бедные больные умоляли об этом. Наконец один не выдержал и, вообразив из последних сил высокую скалу, упал с нее и разбился. Второй тут же последовал его примеру.
Мьянти и Ольмек стали друзьями, а потом и властителями бермудского народа. Правда, оба понимали, что властитель должен быть один, и несколько раз пытались убить друг друга, но оказались осторожны, хитры, и никто не сумел взять верх. От тех времен у Ольмека остался шрам на щеке, а у Мьянти порвана нижняя губа, что его даже не портит, а скорее придает своеобразное благородство его и без того благородному лицу. Время от времени народ бунтовал, обвинял правителей во всех грехах и пытался их свергнуть. Тогда Ольмек и Мьянти придумали: пусть у страны будет один руководитель, как это принято везде. Король. А они при нем будут вечными вице-королями или, как потом они назвали себя проще, Председателями. Короля избирали раз в сто лет общим прямым голосованием. Избранный принимал присягу и начинал править. Это оказалось удачной придумкой: если бермудяне со скуки начинали бунтовать и высказывать недовольство правлением, Председатели все сваливали на короля. Тогда народ требовал его казнить или сменить, не дожидаясь новых выборов. Короля казнили или сменяли, в стране на некоторое время воцарялся мир.
При этом одни были счастливы здесь находиться, другие, несмотря на изобилие, тосковали по дому.
В частности, сам Мьянти очень скучал по своей невесте. Несколько раз он строил лодку и пытался уплыть, но везде натыкался на невидимую непреодолимую преграду. Иногда она была за несколько миль от Бермудии, иногда сразу же за полосой прибоя.
Ольмек не мог понять его мучений.
– В женщинах тут нет недостатка, – говорил он Мьянти, – чего тебе еще?
– Среди них нет ни одной, которая была бы похожа на мою невесту Ньянни, – отвечал Мьянти. – А моя Ньянни – последнее, что я хотел увидеть перед тем, как попасть сюда. И с каждым годом я хочу этого все сильнее.
– Но ты же понимаешь, что она давно умерла?
– Пусть. Лишь бы вернуться на родину. Я найду среди ее прапраправнучек ту, что на нее похожа, – и успокоюсь…
Шли века.
Появились первые европейцы. Первым делом они попытались колонизировать цветущий край, истребив его диких обитателей. В результате были истреблены сами, спаслись лишь единицы. В награду за сохраненную жизнь они рассказали бермудянам о новых благах цивилизации, научили пользоваться новыми вещами, воображелать и потреблять новые продукты.
Океан стали пересекать пароходы, потом огромные океанские лайнеры, потом самолеты, в районе Бермудского треугольника стало пропадать все больше людей, население за короткий срок удвоилось, а потом утроилось. С возникновением средств телекоммуникации выяснилось, что бермудяне могут слушать радио, смотреть телевизор и даже пользоваться Интернетом. Но все работало только на вход. Только на вход – и ничего на выход. Бермудяне получали известия со всех концов света, но сами не могли передать даже весточки.
Бывало, через их призрачный мир проплывал огромный пассажирский лайнер. Вполне реальный. Они видели его огни, слышали музыку, подбегали к нему, кричали, стучали по обшивке, даже стреляли из ракетниц – на корабле ничего не видели и не слышали. Он плыл дальше, а бермудяне, бежавшие за ним, как собаки за велосипедом, ушибались о невидимую преграду…
Вернемся к истории.
Постепенно (начиная примерно с Х века по нашему летоисчислению) население все четче стало разделяться на две недоброжелательствующие и фактически враждующие половины, составившие те самые партии, о которых Ричард Ричард рассказывал Вику: ПТКХО – Партия Тех, Кто Хочет Остаться, и ПТКХВ – Партия Тех, Кто Хочет Вернуться.
Вернуться хотели те, кто оставил в том мире любимых людей, а также те, кто попал сюда с болезнью и болью – ибо, как мы уже знаем, хоть люди тут и могли жить вечно (если не умирали), но от болезней, с которыми попадали сюда, не излечивались. При этом, заметим, болезни, приобретенные в самой Бермудии, лечились легко. И вообще дело здравоохранения здесь оказалось главным. И это понятно: человеку, который способен прожить пару тысяч лет, здоровье дороже, чем тому, кому отмерен обычный жизненный срок.
Примерно в тридцатых годах двадцатого века японский бермудянин Сигеру Касамацу сделал открытие, которое всех изумило своей простотой и очевидностью. И до этого все догадывались, что желание исчезнуть играло какую-то роль при попадании сюда. Сигеру Касамацу доказал: это – главное и по сути единственное условие. Не желавшие пропасть просто погибали. Причем когда пропадали сразу несколько человек, это означало, что они пожелали исчезнуть одновременно. Если бы не эта особенность, в Бермудии скопилось бы людей гораздо больше, а их тут всего около полутора тысяч. Касамацу пошел дальше – доказал (пока теоретически), что для возвращения в прежний мир нужно всем одновременно пожелать вернуться. Потом уточнил: нет, не всем, а большинству. Хотя бы с перевесом в один голос.
И тут начались неприятности. ПТКХО и ПТКХВ взялись добиваться большинства решительными мерами – уничтожением противников. Чем меньше желающих вернуться, тем спокойнее нам тут будет жить, – рассуждали зеленые. Но подобным образом рассуждали и синие – те, кто хотел вернуться.
Началась гражданская война, в результате которой погибло по несколько сотен людей с обеих сторон.
Правители поняли, что результат получается нулевым и скоро вопрос будет исчерпан в связи с исчерпанностью населения.
Тогда был образовано Центральное Рациональное Управление, которое управляло страной вместе с королем и Председателями. Воцарился покой. Убийства и покушения стали крайне редкими, причем уничтожение сторонника считалось гораздо менее тяжким преступлением, чем уничтожение врага, так как последнее могло опять привести к вооруженному конфликту.
После Второй мировой войны население пополнилось – и вновь стало около полутора тысяч.
Нахлынули новинки индустриальной, а потом постиндустриальной эпохи, жители увлеклись ими и даже на время забыли о желании вернуться.
Но попривыкли, натешились – и вопрос встал еще острее.
И вот уже в течение многих лет, каждый год, в День летнего равноденствия, население собирается на центральной площади. Все молча стоят и смотрят в небо. Задача одна: мысленно сформулировать четкое (на уровне да-нет) желание вернуться либо остаться. Пока получалось так: большинство на словах хотело вернуться, но после многочасового стояния бермудяне уныло разбредались – опять не получилось!
Естественно, синие, то есть сторонники возвращения (синий – цвет неба и свободы), подозревали зеленых (зеленый – цвет травы, листвы, земного изобилия) в кознях, но не могли понять, в чем они состоят.
Сейчас как раз приближался очередной День равноденствия.
Естественно, политическая борьба обострилась. Она была тайной – открытую вражду запрещали. Но что-то зрело. Что-то нехорошее.
Белые дома в два ряда, похожие друг на друга, как близнецы, – слева с первого по двенадцатый и справа с первого по двенадцатый, только слева цифры написаны синей краской, а с правой – зеленой.
Около домов одинаковые газоны с одинаковыми неяркими цветами. Между домами – ровная дорога.
В конце улицы – здание побольше, но тоже белое и без украшений. Два флага перед входом – один сине-зеленый, другой зелено-синий. То есть у одного синяя полоса вверху, а у другого внизу, вот и вся разница.
В центральной большой комнате большого здания сидят два человека, один в зеленом мундире, другой – в синем. Это – Председатели Бермудии. Есть и верховный властитель страны – король, которого зовут Печальный Принц, но кто он такой, почему Принц и отчего печален, узнаем чуть позже.
Бессменные председатели – самые давние жители Бермудии: зеленый здесь уже около трех с половиной тысяч лет. Он был представителем древнего народа ольмеков, поэтому предпочитает, чтобы и звали его – Ольмек, синий председатель живет здесь немного меньше – около двух тысяч лет, он из Африки, звали его Мьянти.
Лодчонку Ольмека занесло в эти места ураганом, он был близок к гибели, ему было страшно, и Ольмек взмолился своим богам, чтобы они забрали его куда угодно, лишь бы не оставаться в этих бушующих волнах. И оказался на голом острове среди тихого моря, где чуть было не проклял судьбу: зачем боги оставили его в живых, если тут нет ни еды, ни воды? Он лежал, умирающий от жары, жажды и голода, и вдруг увидел перед самым своим носом большую рыбину и кокос. Ольмек с досадой двинул слабой рукой, чтобы прогнать дразнящие видения. И наткнулся на рыбину. Вскочил, не веря своим глазам, ощупал рыбину и кокос. И набросился на них. Через пару минут остались лишь кости и скорлупа. Очень быстро Ольмек догадался, что стоит только вообразить еду – и она появится. Таким же образом появилась у него и хижина. Заскучав в одиночестве, он пытался вообразить и людей, но они упорно не желали получаться. Зато вышел попугай – одноглазый, бесхвостый и однолапый, который его и утешил. Ольмек был человек неунывающий, бодрый, поэтому безмятежно коротал здесь время совершенно один на протяжении трех или четырех сотен лет. Заметив, что не стареет, решил, что попал в рай. Правда, несколько раз болел и научился заботиться о своем здоровье.
Однажды в этом дивном месте очутились трое рыбаков из неизвестного Ольмеку племени. Ольмек обрадовался им – все-таки в компании веселее. Пытался научить их воображать рыбу, кокосы, бананы, но они только таращили глаза, у них ничего не получалось. Однако тем, что на их глазах творил Ольмек, охотно пользовались, кланяясь ему и ползая перед ним на коленях. Как-то раз они попросили знаками сделать побольше всяких запасов. Добрый Ольмек постарался. А ночью они попытались его убить. Ольмек, чутко спавший, услышал крадущиеся шаги, вскочил и ринулся на врагов. Он был храбр, быстр и не утратил силы за века, проведенные на острове, потому что не довольствовался легкими плодами фантазии, научился воображать лагуну с рыбой, высокие пальмы с кокосами, чтобы добывать пропитание по-настоящему, трудясь, как положено мужчине. К тому же Ольмек знал: то, что достается трудом, выше ценится. (Это доказывает его необыкновенную мудрость.) Поэтому Ольмек быстро победил нападавших и, вообразив огонь, изжарил их и съел. Он до сих пор стыдится этого поступка, но такова правда – он был сыном своего времени и народа, а тогда каннибализм считался обычным делом. Как назло, еще несколько людей, группами и поодиночке попадавших в Бермудию, оказывались неразумны и начисто лишены фантазии, все они сначала восхищались Ольмеком, потом просили его нафантазировать как можно больше припасов, а потом нападали, чтобы убить благодетеля. Ольмеку, естественно, приходилось защищаться. Так он съел на протяжении тысячи с чем-то лет два или три десятка гостей.
Но стали наконец попадать сюда и люди с воображением, они понимали, как и что тут устроено, быстро учились представлять еду, питье, в том числе и хмельное, и впадали в вечное блаженство: ели, пили, курили душистую дурманящую траву… И в результате многие из них, заболев от обжорства, пьянства и употребления дурмана, умерли.
Оставались самые разумные, лучшие, которые поняли, что нужно смирять свои желания.
Время шло. Цивилизация Бермудии, состоявшая уже из нескольких сотен человек, процветала. Каждый новенький, попавший из меняющегося мира, знавший то, чего не знали туземцы, охотно делился своими знаниями.
С группой соплеменников попал сюда и Мьянти, охотник, рыболов, мореплаватель. Каким-то чудом их большую папирусную лодку пригнало сюда от берегов Африки. Проведя долгое время в открытом море, они все разом пожелали себе исчезновения – и тут же очнулись в Бермудии. Двое были в очень тяжелом состоянии, при смерти. Но не умерли, а прожили в таком печальном виде около ста лет. Соплеменники не съели их (хотя они, как ольмеки, не чурались каннибализма), так как по их обычаям съесть можно было только здорового человека. Но и вылечить не могли. И убить не могли, хотя бедные больные умоляли об этом. Наконец один не выдержал и, вообразив из последних сил высокую скалу, упал с нее и разбился. Второй тут же последовал его примеру.
Мьянти и Ольмек стали друзьями, а потом и властителями бермудского народа. Правда, оба понимали, что властитель должен быть один, и несколько раз пытались убить друг друга, но оказались осторожны, хитры, и никто не сумел взять верх. От тех времен у Ольмека остался шрам на щеке, а у Мьянти порвана нижняя губа, что его даже не портит, а скорее придает своеобразное благородство его и без того благородному лицу. Время от времени народ бунтовал, обвинял правителей во всех грехах и пытался их свергнуть. Тогда Ольмек и Мьянти придумали: пусть у страны будет один руководитель, как это принято везде. Король. А они при нем будут вечными вице-королями или, как потом они назвали себя проще, Председателями. Короля избирали раз в сто лет общим прямым голосованием. Избранный принимал присягу и начинал править. Это оказалось удачной придумкой: если бермудяне со скуки начинали бунтовать и высказывать недовольство правлением, Председатели все сваливали на короля. Тогда народ требовал его казнить или сменить, не дожидаясь новых выборов. Короля казнили или сменяли, в стране на некоторое время воцарялся мир.
При этом одни были счастливы здесь находиться, другие, несмотря на изобилие, тосковали по дому.
В частности, сам Мьянти очень скучал по своей невесте. Несколько раз он строил лодку и пытался уплыть, но везде натыкался на невидимую непреодолимую преграду. Иногда она была за несколько миль от Бермудии, иногда сразу же за полосой прибоя.
Ольмек не мог понять его мучений.
– В женщинах тут нет недостатка, – говорил он Мьянти, – чего тебе еще?
– Среди них нет ни одной, которая была бы похожа на мою невесту Ньянни, – отвечал Мьянти. – А моя Ньянни – последнее, что я хотел увидеть перед тем, как попасть сюда. И с каждым годом я хочу этого все сильнее.
– Но ты же понимаешь, что она давно умерла?
– Пусть. Лишь бы вернуться на родину. Я найду среди ее прапраправнучек ту, что на нее похожа, – и успокоюсь…
Шли века.
Появились первые европейцы. Первым делом они попытались колонизировать цветущий край, истребив его диких обитателей. В результате были истреблены сами, спаслись лишь единицы. В награду за сохраненную жизнь они рассказали бермудянам о новых благах цивилизации, научили пользоваться новыми вещами, воображелать и потреблять новые продукты.
Океан стали пересекать пароходы, потом огромные океанские лайнеры, потом самолеты, в районе Бермудского треугольника стало пропадать все больше людей, население за короткий срок удвоилось, а потом утроилось. С возникновением средств телекоммуникации выяснилось, что бермудяне могут слушать радио, смотреть телевизор и даже пользоваться Интернетом. Но все работало только на вход. Только на вход – и ничего на выход. Бермудяне получали известия со всех концов света, но сами не могли передать даже весточки.
Бывало, через их призрачный мир проплывал огромный пассажирский лайнер. Вполне реальный. Они видели его огни, слышали музыку, подбегали к нему, кричали, стучали по обшивке, даже стреляли из ракетниц – на корабле ничего не видели и не слышали. Он плыл дальше, а бермудяне, бежавшие за ним, как собаки за велосипедом, ушибались о невидимую преграду…
Вернемся к истории.
Постепенно (начиная примерно с Х века по нашему летоисчислению) население все четче стало разделяться на две недоброжелательствующие и фактически враждующие половины, составившие те самые партии, о которых Ричард Ричард рассказывал Вику: ПТКХО – Партия Тех, Кто Хочет Остаться, и ПТКХВ – Партия Тех, Кто Хочет Вернуться.
Вернуться хотели те, кто оставил в том мире любимых людей, а также те, кто попал сюда с болезнью и болью – ибо, как мы уже знаем, хоть люди тут и могли жить вечно (если не умирали), но от болезней, с которыми попадали сюда, не излечивались. При этом, заметим, болезни, приобретенные в самой Бермудии, лечились легко. И вообще дело здравоохранения здесь оказалось главным. И это понятно: человеку, который способен прожить пару тысяч лет, здоровье дороже, чем тому, кому отмерен обычный жизненный срок.
Примерно в тридцатых годах двадцатого века японский бермудянин Сигеру Касамацу сделал открытие, которое всех изумило своей простотой и очевидностью. И до этого все догадывались, что желание исчезнуть играло какую-то роль при попадании сюда. Сигеру Касамацу доказал: это – главное и по сути единственное условие. Не желавшие пропасть просто погибали. Причем когда пропадали сразу несколько человек, это означало, что они пожелали исчезнуть одновременно. Если бы не эта особенность, в Бермудии скопилось бы людей гораздо больше, а их тут всего около полутора тысяч. Касамацу пошел дальше – доказал (пока теоретически), что для возвращения в прежний мир нужно всем одновременно пожелать вернуться. Потом уточнил: нет, не всем, а большинству. Хотя бы с перевесом в один голос.
И тут начались неприятности. ПТКХО и ПТКХВ взялись добиваться большинства решительными мерами – уничтожением противников. Чем меньше желающих вернуться, тем спокойнее нам тут будет жить, – рассуждали зеленые. Но подобным образом рассуждали и синие – те, кто хотел вернуться.
Началась гражданская война, в результате которой погибло по несколько сотен людей с обеих сторон.
Правители поняли, что результат получается нулевым и скоро вопрос будет исчерпан в связи с исчерпанностью населения.
Тогда был образовано Центральное Рациональное Управление, которое управляло страной вместе с королем и Председателями. Воцарился покой. Убийства и покушения стали крайне редкими, причем уничтожение сторонника считалось гораздо менее тяжким преступлением, чем уничтожение врага, так как последнее могло опять привести к вооруженному конфликту.
После Второй мировой войны население пополнилось – и вновь стало около полутора тысяч.
Нахлынули новинки индустриальной, а потом постиндустриальной эпохи, жители увлеклись ими и даже на время забыли о желании вернуться.
Но попривыкли, натешились – и вопрос встал еще острее.
И вот уже в течение многих лет, каждый год, в День летнего равноденствия, население собирается на центральной площади. Все молча стоят и смотрят в небо. Задача одна: мысленно сформулировать четкое (на уровне да-нет) желание вернуться либо остаться. Пока получалось так: большинство на словах хотело вернуться, но после многочасового стояния бермудяне уныло разбредались – опять не получилось!
Естественно, синие, то есть сторонники возвращения (синий – цвет неба и свободы), подозревали зеленых (зеленый – цвет травы, листвы, земного изобилия) в кознях, но не могли понять, в чем они состоят.
Сейчас как раз приближался очередной День равноденствия.
Естественно, политическая борьба обострилась. Она была тайной – открытую вражду запрещали. Но что-то зрело. Что-то нехорошее.
13. Заявление Печального Принца. Маленькая война Ольмека и Мьянти. Важные решения
Ольмек и Мьянти слушали доклады врачей-контролеров: прибывшие отличаются хорошим здоровьем, признаков эпидемических заболеваний не обнаружено.
Обострений тоже, по счастью, нет ни у кого, кроме Насти – у нее болит голова. А Олег оказался в нескольких экземплярах.
– Спасибо, – поблагодарил Ольмек и отпустил врачей. После этого он удобно устроился в кресле, которое тут же возникло под ним, взял с резного дубового столика, столешница которого была инкрустирована драгоценными камнями (столик тоже материализовался в одну секунду), сигару, отрезал кончик, с наслаждением закурил эту гадость и сказал:
Обострений тоже, по счастью, нет ни у кого, кроме Насти – у нее болит голова. А Олег оказался в нескольких экземплярах.
– Спасибо, – поблагодарил Ольмек и отпустил врачей. После этого он удобно устроился в кресле, которое тут же возникло под ним, взял с резного дубового столика, столешница которого была инкрустирована драгоценными камнями (столик тоже материализовался в одну секунду), сигару, отрезал кончик, с наслаждением закурил эту гадость и сказал: