Алексей СЛАПОВСКИЙ
Я — НЕ Я
X о з. Мне давно уже надоело жить в своем организме.
А. Платонов. «14 красных избушек, или Герой нашего времени»
Я лигал этот роман с большой неохотой и бросил бы, если б не желание узнать, что же будет дальше.
Из интервью Г. Г. Маркеса Саратовскому телевидению
Чем дальше в лес, тем больше дров.
Поговорка
Глава 1
Стоит, например, Неделин на автобусной остановке и смотрит на мужчину, грызущего подсолнечные семечки. Мужчина всовывает семечко в угол рта короткими пальцами (а ногти узкие и широкие, вросли в мясо), прихватывает семечко мокрыми вялыми губами, он хрустит внутри рта, шевелит ртом и не выплёвывает шелуху, а лениво выпихивает её языком на нижнюю губу, и прилипшая шелуха шевелится, когда рот жуёт следующее семечко, и опять лезет изо рта шелуха, вытесняя прежнюю, та падает, но иногда удерживается, и на губе образуется довольно большая пёстрая кучка, чёрно-белая кучка на мокрой губе, и всё это шевелится — и даже жаль, когда падает. Кто-то глянул бы мельком: ну, мужик семечки лузгает, делов-то! — а Неделин смотрит неотрывно, и хочется ему, чтобы подольше не приходил автобус, даже пусть из-за этого придётся опоздать на службу, чёрт с ней, со службой, так бы стоить и смотреть на мужчину — в мешковатом пиджаке, в неглаженых штанах, в чёрной немаркой рубахе, волосы жёлтые и редкие, глаза бессмысленно-сосредоточены. Неделин смотпит и смотрит, и ему жаль расставаться с ним, когда подходит автобус, ко и в автобусе всегда есть что-то, пригодное для наблюдения. Окажется рядом, например, девушка, и Неделин рассматривает пушок на её щеке, представляя себя то счастливым мужем девушки, то её гордым отцом, то её тревожной матерью, то самою девушкой, и, пока едет, сочинит несколько историй про неё, причём часто бескорыстно, сам не участвуя в воображаемых событиях.
По вечерам он одиноко гуляет по улицам (жена давно уже смирилась с этими прогулками), заглядывает в окна, радуясь, если шторы задёрнуты неплотно и можно увидеть уголок чужого быта, чужой жизни. Это не болезненное любопытство, Неделин не ловит какие-то интимные или необычные моменты, его как раз интересует будничная обыденность. Однажды он целый час простоял перед кухонным окном первого этажа, наблюдая за стариком, чистящим селёдку. Старик был опрятен — в полосатой пижаме, в клеёнчатом переднике. Неделин не тому позавидовал, что селёдка, он не любил селёдку, он позавидовал удовольствию старика, его размеренным движениям, его углублённости. Внимательно проследил Неделин, как селёдка была очищена, избавлена от костей, порезана на кусочки, посыпана зелёным луком, как старик накладывал из кастрюльки дымящуюся картошечку-пюре, как он задумался, добавить ли ещё ложечку или хватит, — и добавил, как он кладёт кусок масла, перемешивает, облизывает ложку, как режет хлеб, как берёт вилку и как, наконец, начинает кушать: отправив в рот пять-шесть навильничков картошечки, подцепляет кусочек селёдки для сдабривания полости рта, откусывает хлебца и жуёт, потом ещё пять-шесть навильничков — и селёдочку, ещё пять-шесть — и селёдочку…— славно ему!
Неделин попробовал: купил ветчины (вместо селёдки), тонко и аккуратно порезал её, якобы увлекаясь процессом, попросил жену сварить картошки, сам положил её в тарелку, размял и сдобрил маслом, и: пять-шесть навильничков картошечки — кусочек ветчины, пять-шесть — кусочек. Нет, не то. Чего-то не хватает, не приходят довольство и умиротворение. «Не то», — вслух буркнул Неделин. «Может, хрена тебе или горчицы?» — спросила жена. Он, не ответив, угрюмо дожевал картошку с ветчиной, невпопад беря вместо нескольких подряд навильников картошки несколько подряд кусков ветчины.
Брезгуя человеческой мелочевкой, он, тем не менее, со страстью смотрел на неё, разглядывал, наблюдал — и это не всегда кончалось благополучно.
Так, однажды он любовался в магазине хорошенькой кассиршей, у которой был замечательный завиток лёгких светлых волос над белым лбом, над пухлыми губками, над весёлыми синими глазками рано созревшей и опытной идиотки. Он глядел и глядел, хотя семья ждала его с продуктами, а кассирша вроде не обращала внимания, по вдруг встала и взвизгнула на весь магазин: «Мужик, какого х… тебе надо? Задолбал ты меня! Чего уставился? Кеша, иди сюда, тут идиот какой-то!» Тут же явился Кеша и выгнал Неделина из магазина, бесцеремонно пихая окровавленными руками (рубил мясо?). И долго ещё в ушах Неделина звучало звонкое матерное слово красотки-кассирши, которое она бросила с чудесной экспрессией — как горсть жемчугов!
Другой раз старушонка в рыночной очереди, аппетитная для глаз старушонка с крючковатым носом и обезьяньими живыми глазами, полными своеобразной смышлёности, без проблеска, однако, законченной мысли, вдруг закричала Неделину, который, как ему казалось, наблюдал скрытно, исподтишка: «Хулиган нескромный! Бессовестный какой!» — и ударила пустой матерчатой сумкой по плечу. Очередь ничего не поняла, но в несколько голосов раздражённо заговорила о тех, кто лезет без очереди.
Был случай чуть ли не политический — в строгие времена. Неделин, как зачарованный, стоял напротив некоего очень серьёзного административного учреждения и наблюдал вечерний разъезд служащих высокого ранга. Загадочно, бесшумно подкатывали чёрные автомобили, загадочно выходили служащие с папками и портфелями, с загадочными лицами садились в машины — и загадочно уезжали, увозя с собой какую-то тайну. И вдруг к Неделину подошёл милиционер и спросил, кого он тут дожидается. Неделин растерялся, замялся, сказал, что никого, а так просто. Милиционеру это не понравилось, он привёл его в милицейский пункт, находящийся в том же здании, попросил предъявить документы, документов у Неделина, естественно, не было, пришлось ему под конвоем уже двух милиционеров идти домой, предъявлять документы, жену и детей. Милиционеры ушли, сказав на прощанье, что людей, которые с неизвестной целью торчат ровно два часа на одном месте (а место государственное, режимное!), ничего при этом не делая, нужно обязательно и даже принудительно лечить. Жена Неделина была полностью с милиционерами согласна.
Кстати, через некоторое время после этого случая Неделину пришлось побывать в данном серьезном учреждении по навязанному службой делу, и все выглядело буднично — кабинеты, люди, бумаги, но он не верил этой будничносаи, ему чудилось, что как только за ним закрылась тяжелая государственная дверь (сам труд, с которым приходилось открывать эту массивную дверь, уже настраивал посетителей на определенный лад), тут же в здешних людях пробудилось нечто таинственное, исчезнувшее при его появлении, возникли смысл и смак, недоступные ему…
Он старался наблюдать осторожно, но бывали случаи непредвиденные Однажды он ехал на работу, и в автобус вошел рослый парень, неожиданно для утреннего времени пьяный, грозовой, ищущий шума и ярости. Пассажиры это почувствовали и старались не глядеть на парня. Неделинн тоже понимал, что не надо на него смотреть, но, как магнитом, тянуло полюбоваться безобразием небритой пьяной хари, и он глянул на пьяницу, не удержался. «В чем дело, мужик?» — тут же с готовностью спросил парень «Ничего», — тихо сказал .Неделин. «А?!» —крикнул парень Неделин отвернулся, парень взял его за плечо. Неделин повел плечом. «Что?!» — гневно изумился парень, хотя Неделин ничего ему не сказал, и ударил малахольяым кулаком, в кровь разбив губы Неделин его oтпихнул, парень счастливо засмеялся размахиваясь, но тут автобус остановился, Неделин выпрыгнул, а хулиган — не успел.
Неделин вполне хорошо исполнял свои обязанности мужа и отца двух сыновей. Работу не менял, считая, что другие места для него не хуже и не лучше схоронил, горюя, мать — запомнив лучше всего бодрую физиономию фотографа, который, хлопнув водочки вместе с могильщиками, сказал с оживленным унынием: «Снимемтесь на печальную память! Прошу родственников! Прошу сослуживцев! Прошу сына и дочь в первый ряд! Но печальную память, что ж сделаешь, друзья!» И, пощелкав фотоаппаратом, взяв вперед деныи, заторопился к очередному катафалку, шустро юлил меж закоулков оград, футляры прыгали, били его по бокам… Отца же Неделин не знал, тот давно ушел от них, подробностей у матери он не выспрашивал
Казалось, он живет однообразно и тихо, но вы, красивейшие женщины, не подозреваете, что побывали в женах и любовницах этого невзрачного человека, вы, начальствующие, не знаете, что он правил наравне с вами и выше вас, вы, ловкие и умелые, не догадываетесь, что это! вот, проходящий мимо вас, внимания вашего не стоящий, успел проявить мысленно и ловкость и умелость гораздо большую вашей — и убедился, что вcе суета
Убедиться-то убедился, но все же…
По вечерам он одиноко гуляет по улицам (жена давно уже смирилась с этими прогулками), заглядывает в окна, радуясь, если шторы задёрнуты неплотно и можно увидеть уголок чужого быта, чужой жизни. Это не болезненное любопытство, Неделин не ловит какие-то интимные или необычные моменты, его как раз интересует будничная обыденность. Однажды он целый час простоял перед кухонным окном первого этажа, наблюдая за стариком, чистящим селёдку. Старик был опрятен — в полосатой пижаме, в клеёнчатом переднике. Неделин не тому позавидовал, что селёдка, он не любил селёдку, он позавидовал удовольствию старика, его размеренным движениям, его углублённости. Внимательно проследил Неделин, как селёдка была очищена, избавлена от костей, порезана на кусочки, посыпана зелёным луком, как старик накладывал из кастрюльки дымящуюся картошечку-пюре, как он задумался, добавить ли ещё ложечку или хватит, — и добавил, как он кладёт кусок масла, перемешивает, облизывает ложку, как режет хлеб, как берёт вилку и как, наконец, начинает кушать: отправив в рот пять-шесть навильничков картошечки, подцепляет кусочек селёдки для сдабривания полости рта, откусывает хлебца и жуёт, потом ещё пять-шесть навильничков — и селёдочку, ещё пять-шесть — и селёдочку…— славно ему!
Неделин попробовал: купил ветчины (вместо селёдки), тонко и аккуратно порезал её, якобы увлекаясь процессом, попросил жену сварить картошки, сам положил её в тарелку, размял и сдобрил маслом, и: пять-шесть навильничков картошечки — кусочек ветчины, пять-шесть — кусочек. Нет, не то. Чего-то не хватает, не приходят довольство и умиротворение. «Не то», — вслух буркнул Неделин. «Может, хрена тебе или горчицы?» — спросила жена. Он, не ответив, угрюмо дожевал картошку с ветчиной, невпопад беря вместо нескольких подряд навильников картошки несколько подряд кусков ветчины.
Брезгуя человеческой мелочевкой, он, тем не менее, со страстью смотрел на неё, разглядывал, наблюдал — и это не всегда кончалось благополучно.
Так, однажды он любовался в магазине хорошенькой кассиршей, у которой был замечательный завиток лёгких светлых волос над белым лбом, над пухлыми губками, над весёлыми синими глазками рано созревшей и опытной идиотки. Он глядел и глядел, хотя семья ждала его с продуктами, а кассирша вроде не обращала внимания, по вдруг встала и взвизгнула на весь магазин: «Мужик, какого х… тебе надо? Задолбал ты меня! Чего уставился? Кеша, иди сюда, тут идиот какой-то!» Тут же явился Кеша и выгнал Неделина из магазина, бесцеремонно пихая окровавленными руками (рубил мясо?). И долго ещё в ушах Неделина звучало звонкое матерное слово красотки-кассирши, которое она бросила с чудесной экспрессией — как горсть жемчугов!
Другой раз старушонка в рыночной очереди, аппетитная для глаз старушонка с крючковатым носом и обезьяньими живыми глазами, полными своеобразной смышлёности, без проблеска, однако, законченной мысли, вдруг закричала Неделину, который, как ему казалось, наблюдал скрытно, исподтишка: «Хулиган нескромный! Бессовестный какой!» — и ударила пустой матерчатой сумкой по плечу. Очередь ничего не поняла, но в несколько голосов раздражённо заговорила о тех, кто лезет без очереди.
Был случай чуть ли не политический — в строгие времена. Неделин, как зачарованный, стоял напротив некоего очень серьёзного административного учреждения и наблюдал вечерний разъезд служащих высокого ранга. Загадочно, бесшумно подкатывали чёрные автомобили, загадочно выходили служащие с папками и портфелями, с загадочными лицами садились в машины — и загадочно уезжали, увозя с собой какую-то тайну. И вдруг к Неделину подошёл милиционер и спросил, кого он тут дожидается. Неделин растерялся, замялся, сказал, что никого, а так просто. Милиционеру это не понравилось, он привёл его в милицейский пункт, находящийся в том же здании, попросил предъявить документы, документов у Неделина, естественно, не было, пришлось ему под конвоем уже двух милиционеров идти домой, предъявлять документы, жену и детей. Милиционеры ушли, сказав на прощанье, что людей, которые с неизвестной целью торчат ровно два часа на одном месте (а место государственное, режимное!), ничего при этом не делая, нужно обязательно и даже принудительно лечить. Жена Неделина была полностью с милиционерами согласна.
Кстати, через некоторое время после этого случая Неделину пришлось побывать в данном серьезном учреждении по навязанному службой делу, и все выглядело буднично — кабинеты, люди, бумаги, но он не верил этой будничносаи, ему чудилось, что как только за ним закрылась тяжелая государственная дверь (сам труд, с которым приходилось открывать эту массивную дверь, уже настраивал посетителей на определенный лад), тут же в здешних людях пробудилось нечто таинственное, исчезнувшее при его появлении, возникли смысл и смак, недоступные ему…
Он старался наблюдать осторожно, но бывали случаи непредвиденные Однажды он ехал на работу, и в автобус вошел рослый парень, неожиданно для утреннего времени пьяный, грозовой, ищущий шума и ярости. Пассажиры это почувствовали и старались не глядеть на парня. Неделинн тоже понимал, что не надо на него смотреть, но, как магнитом, тянуло полюбоваться безобразием небритой пьяной хари, и он глянул на пьяницу, не удержался. «В чем дело, мужик?» — тут же с готовностью спросил парень «Ничего», — тихо сказал .Неделин. «А?!» —крикнул парень Неделин отвернулся, парень взял его за плечо. Неделин повел плечом. «Что?!» — гневно изумился парень, хотя Неделин ничего ему не сказал, и ударил малахольяым кулаком, в кровь разбив губы Неделин его oтпихнул, парень счастливо засмеялся размахиваясь, но тут автобус остановился, Неделин выпрыгнул, а хулиган — не успел.
Неделин вполне хорошо исполнял свои обязанности мужа и отца двух сыновей. Работу не менял, считая, что другие места для него не хуже и не лучше схоронил, горюя, мать — запомнив лучше всего бодрую физиономию фотографа, который, хлопнув водочки вместе с могильщиками, сказал с оживленным унынием: «Снимемтесь на печальную память! Прошу родственников! Прошу сослуживцев! Прошу сына и дочь в первый ряд! Но печальную память, что ж сделаешь, друзья!» И, пощелкав фотоаппаратом, взяв вперед деныи, заторопился к очередному катафалку, шустро юлил меж закоулков оград, футляры прыгали, били его по бокам… Отца же Неделин не знал, тот давно ушел от них, подробностей у матери он не выспрашивал
Казалось, он живет однообразно и тихо, но вы, красивейшие женщины, не подозреваете, что побывали в женах и любовницах этого невзрачного человека, вы, начальствующие, не знаете, что он правил наравне с вами и выше вас, вы, ловкие и умелые, не догадываетесь, что это! вот, проходящий мимо вас, внимания вашего не стоящий, успел проявить мысленно и ловкость и умелость гораздо большую вашей — и убедился, что вcе суета
Убедиться-то убедился, но все же…
Глава 1,5
Стоя на балконе вечером, Неделин глядел на множество огней города, на окна, окна, окна, за которыми люди, люди, люди, — и желал одновременно быть и там, и там, и там, среди этих глупых людей. которым Бог дал ни за что ни про что умение плотно чувствовать самих себя и окружающие вещи.
Глава 2
В тот день он шел по одной из центральных улиц Саратова по проспекту имени Кирова.
Что, кстати, сказать о Саратове2 В нем нет Летнего сада, Патриарших прудов, памятника дюку Ришелье, но, если поискать, найдутся не менее интересные достопримечательности, однако я люблю его как раз за то, что он похож на множество других российских городов, попадая в которые, чувствуешь себя так, будто никуда не уезжал:те же остатки старины в центре, то же унылое многоэтажие окраин, та же толкотня в таких же троллейбусах г автобусах, а в очереди за водкой тебя угостят одинаковым для всех русских пространств крепким тычком в поясницу чтобы не задерживал, и крепким словом промеж ушей — чтобы не слишком шустро лез вперед Конечно, хочется иногда воскликнуть, что у нас…— но что у нас? У нас великая река Волга, это да, но она и у Казани, и у Самары, и у Камышина. У нас жил и работал революционный замечательный демократ Н. Г. Чернышевский, но, по моим наблюдениям, в каждом городе в своё время кто-то жил и работал. У нас развитая промышленность и богатые культурные традиции, но опять-таки где же нет хоть какой-нибудь промышленности и хоть каких-нибудь традиций? Давно, ещё до того, как случилось то, о чём я собираюсь рассказать, саратовцы на вопрос о численности городского населения гордо отвечали: около миллиона! Время шло, время идёт, а мы всё говорим: около миллиона! Некоторые утверждают, что уже перевалило за миллион, официально же об этом не сообщают, поскольку город нага — военно-промышленный, сбросами своими окончательно добивающий ту рыбёшку, которая чудом добирается до Саратова полудохлой.
Но к чему фельетонность? Ведь очень скоро всё будет или хуже, или лучше, зачем же ловить ускользающий момент?
Музыка подхлёстывает, хочется лёгкости, праздника, но тебе уже под сорок, в кармане у тебя мелочь, оставшаяся от рубля, выданного женой на обед, повадки у тебя робкие. Однажды Неделину выпала неожиданная премия на работе, тридцать с чем-то рублей, и он решился сходить в ресторан, где не был со времён молодости (а в молодости трижды — два раза на чужих свадьбах и один раз на собственной). Сходить не для того, чтобы покутить, он этого не умел, а просто побыть, посмотреть, соприкоснуться.
Сперва он зашел в «Волгу» — и сразу же испугался зеркального вестибюля и широкой лестницы, устланной красной дорожкой, испугался швейцара. Он понимал, что выглядит глупо: вошёл, а не входит, топчется чего-то. Но выйти сейчас же обратно неудобно, швейцар подумает про него: провинциал убогий, шваль безденежная, а ведь он, между прочим, коренной горожанин, интеллигент в третьем поколении… Неделин подошёл к швейцару и спросил спички. Швейцар дал ему спички, и Неделин оказался в ещё более глупом положении, он ведь не курил, а значит, зачем ему, собственно, спички? Повертев в руках коробок, Неделин похлопал себя по карманам и сказал очень естественно: «Чёрт, сигареты забыл!» Швейцар, улыбаясь, угостил его сигаретой. Неделин сунул её в рот, прикурил (пальцы от волнения дрожали), затянулся и — закашлялся. «Посидеть, что ли, в ресторане, что ли, не на что?» — спросил швейцар, какой-то совсем не швейцарский, добродушный пожилой человек. «Ага», — сказал Неделин. «За трёшницу красного стаканчик?» — предложил швейцар. (Тогда это были ещё деньги!) Неделин чересчур обрадовался, швейцар повёл его в свою каморку, налил стакан гадкого дешёвого вина чайного цвета, и Неделину пришлось выпить. Его чуть не стошнило, он поспешно зажевал конфеткой, подсунутой любезным швейцаром, дал ему трёшницу и вышел. На улице стало получше, а скоро и совсем хорошо. И в ресторан «Россия» он вошёл уже уверенно, бодро, не испугавшись лестницы, которая здесь была ещё шире и солиднее, но демократичнее, грязнее — без дорожки. Дождавшись официантки, Неделин заказал, поглядев на соседние столы, то же, что заказывали другие, но принесённую водку пить не стал, он издавна боялся пьяного состояния, у него было предчувствие, что в этом состоянии он сделает какую-нибудь большую глупость. Загремела музыка, появилась на полукруглой эстраде и запела молоденькая голубоглазая девушка, которая показалась очень красивой. Мешало, правда, то, что неподалёку сидела ещё одна красавица, совсем другого рода: южанка, смуглая, с чёрными глазами, в чёрном атласном платье. Это было слишком для Неделина, он хотел бы, чтобы южная красавица исчезла, чтобы не распылялось внимание, не распалялось воображение, — чтобы не раздваиваться. Голубоглазая певица пела наивно и страстно.
Неделину было трудно выдержать этот шквальный напор жизни, он хотел даже уйти, ничего не съев и не выпив, но тут голубоглазая певица кончила петь и удалилась. Через несколько минут музыканты опять заиграли, без пения, заиграли медленно — для танца. Будь что будет, сказал себе Неделин, выпил большую рюмку водки, торопливо закусил и пошел приглашать южную красавицу на танец. Она посмотрела на сидевшего с ней лысого хмурого человека с усами, тот отпустил. Неделин, сжавшийся, скованный, топтался с красавицей, едва касаясь её, — и в это время снова запела красавица та, голубоглазая. Неделину хотелось смотреть на неё, он поворачивал партнёршу спиной к эстраде, наступил кому-то на ногу, перед глазами возникло принципиальное злое лицо с усами и спроеило: «Извиниться надо, нет?» Неделин сказал с хамской улыбкой: «Ну, извинись!» И тут же чьи-то руки схватили его за воротник, поволокли из зала, человек с усами кричал, толпились возле и другие, тоже сплошь усатые, Неделин презрительно говорил: «Цыц! Молчать!» — а его волокли и выволокли из зала, столкнули с лестницы. Он побежал быстро-быстро, чтобы не упасть, ударился о дверь, вывалился на тротуар, туг же выскочила официантка, требуя расчёта, денег почему-то не хватило, тут же подоспела милиция. . Он появился дома утром с синяками. Жена, сроду не видевшая мужа таким, даже не знала, как его ругать, но всё же — по супружескому долгу — начала и разошлась, разохотилась и в итоге заявила, что хватит ей этого идиотизма, хватит этих вечерних прогулок неизвестно куда и зачем, всё, с этого дня он будет сидеть по вечерам дома! Пора и о детях вспомнить, без отцовского глаза растут! Но Неделин, мягкий и уступчивый Неделин, прервал её, сказав: «Ну нет. Этого ты не дождёшься. Вечера — мои». «Я с тобой разведусь тогда!» —закричала жена. «Разводись», — спокойно ответил Неделин, и жена умолкла и не стала даже спрашивать, где он был. Она успокоилась — тем более что ни до, ни после этого Неделин не давал повода для подобных скандалов. Уходил как и всегда, каждый вечер на час-полтора, но это ведь пустяки по сравнению с настоящими мужскими грехами, о которых жена вполне имела понятие, да и сама она разве не завела несколько лет назад роман с женатым мужчиной? — короткий, но яркий, яркий, но мучительный, мучительный, но оставшийся тайной для всех и в первую очередь для Неделина, который ничего не заподозрил и тогда, когда она, сроду не ездившая в командировки (да и зачем нужна командировка корректору газеты?), уехала куда-то на полторы недели. Что было, то было, и осталось лишь в стихах, в тетрадке, которую она прятала в шкафу среди своего белья. Неделин как-то по ошибке залез в этот ящик, увидел тетрадь, взял, полистал, она вошла в это время в комнату, испугалась, а Неделин, рассеянно глядя на столбики стихотворных строк, спросил: «Где чистые носки-то у меня?»— и бросил тетрадку обратно.
Южная красавица забылась скоро, а вот голубоглазая певица не выходила из головы. Каждый вечер Неделин гулял мимо «России», часто слышал её голос через открытые по летнему времени окна, но заглядывал в ресторан лишь изредка, вставал у двери зала, и держал в руке сигарету, будто вышел покурить, дожидался появления певицы на эстраде и смотрел на неё.
Тут не то чтобы любовь, а как бы это сказать — но где начинается вот это как бы сказать, там, значит, или нечего сказать, или невозможно сказать. Тут уже стихами писать надо, а Неделин не писал и не любил вообще стихов, имея слишком рациональный ум.
Что, кстати, сказать о Саратове2 В нем нет Летнего сада, Патриарших прудов, памятника дюку Ришелье, но, если поискать, найдутся не менее интересные достопримечательности, однако я люблю его как раз за то, что он похож на множество других российских городов, попадая в которые, чувствуешь себя так, будто никуда не уезжал:те же остатки старины в центре, то же унылое многоэтажие окраин, та же толкотня в таких же троллейбусах г автобусах, а в очереди за водкой тебя угостят одинаковым для всех русских пространств крепким тычком в поясницу чтобы не задерживал, и крепким словом промеж ушей — чтобы не слишком шустро лез вперед Конечно, хочется иногда воскликнуть, что у нас…— но что у нас? У нас великая река Волга, это да, но она и у Казани, и у Самары, и у Камышина. У нас жил и работал революционный замечательный демократ Н. Г. Чернышевский, но, по моим наблюдениям, в каждом городе в своё время кто-то жил и работал. У нас развитая промышленность и богатые культурные традиции, но опять-таки где же нет хоть какой-нибудь промышленности и хоть каких-нибудь традиций? Давно, ещё до того, как случилось то, о чём я собираюсь рассказать, саратовцы на вопрос о численности городского населения гордо отвечали: около миллиона! Время шло, время идёт, а мы всё говорим: около миллиона! Некоторые утверждают, что уже перевалило за миллион, официально же об этом не сообщают, поскольку город нага — военно-промышленный, сбросами своими окончательно добивающий ту рыбёшку, которая чудом добирается до Саратова полудохлой.
Но к чему фельетонность? Ведь очень скоро всё будет или хуже, или лучше, зачем же ловить ускользающий момент?
* * *
Неделин любил ходить по проспекту имени Кирова, потому что улица эта — молодёжная, место встреч, свиданий, знакомств и показа себя друг другу. Здесь своя атмосфера — беспокойная, ожидающая, неуютная для тех, кто пришёл сюда без цели. Да ещё музыка — из ресторана «Европа», из ресторана «Россия», из ресторана «Русские узоры», из ресторана «Волга» и из того ресторана, который называется просто «Ресторан» (до вечера функционируя как столовая), но люди, не любящие безымянности, назвали его почему-то «Пекином».Музыка подхлёстывает, хочется лёгкости, праздника, но тебе уже под сорок, в кармане у тебя мелочь, оставшаяся от рубля, выданного женой на обед, повадки у тебя робкие. Однажды Неделину выпала неожиданная премия на работе, тридцать с чем-то рублей, и он решился сходить в ресторан, где не был со времён молодости (а в молодости трижды — два раза на чужих свадьбах и один раз на собственной). Сходить не для того, чтобы покутить, он этого не умел, а просто побыть, посмотреть, соприкоснуться.
Сперва он зашел в «Волгу» — и сразу же испугался зеркального вестибюля и широкой лестницы, устланной красной дорожкой, испугался швейцара. Он понимал, что выглядит глупо: вошёл, а не входит, топчется чего-то. Но выйти сейчас же обратно неудобно, швейцар подумает про него: провинциал убогий, шваль безденежная, а ведь он, между прочим, коренной горожанин, интеллигент в третьем поколении… Неделин подошёл к швейцару и спросил спички. Швейцар дал ему спички, и Неделин оказался в ещё более глупом положении, он ведь не курил, а значит, зачем ему, собственно, спички? Повертев в руках коробок, Неделин похлопал себя по карманам и сказал очень естественно: «Чёрт, сигареты забыл!» Швейцар, улыбаясь, угостил его сигаретой. Неделин сунул её в рот, прикурил (пальцы от волнения дрожали), затянулся и — закашлялся. «Посидеть, что ли, в ресторане, что ли, не на что?» — спросил швейцар, какой-то совсем не швейцарский, добродушный пожилой человек. «Ага», — сказал Неделин. «За трёшницу красного стаканчик?» — предложил швейцар. (Тогда это были ещё деньги!) Неделин чересчур обрадовался, швейцар повёл его в свою каморку, налил стакан гадкого дешёвого вина чайного цвета, и Неделину пришлось выпить. Его чуть не стошнило, он поспешно зажевал конфеткой, подсунутой любезным швейцаром, дал ему трёшницу и вышел. На улице стало получше, а скоро и совсем хорошо. И в ресторан «Россия» он вошёл уже уверенно, бодро, не испугавшись лестницы, которая здесь была ещё шире и солиднее, но демократичнее, грязнее — без дорожки. Дождавшись официантки, Неделин заказал, поглядев на соседние столы, то же, что заказывали другие, но принесённую водку пить не стал, он издавна боялся пьяного состояния, у него было предчувствие, что в этом состоянии он сделает какую-нибудь большую глупость. Загремела музыка, появилась на полукруглой эстраде и запела молоденькая голубоглазая девушка, которая показалась очень красивой. Мешало, правда, то, что неподалёку сидела ещё одна красавица, совсем другого рода: южанка, смуглая, с чёрными глазами, в чёрном атласном платье. Это было слишком для Неделина, он хотел бы, чтобы южная красавица исчезла, чтобы не распылялось внимание, не распалялось воображение, — чтобы не раздваиваться. Голубоглазая певица пела наивно и страстно.
Неделину было трудно выдержать этот шквальный напор жизни, он хотел даже уйти, ничего не съев и не выпив, но тут голубоглазая певица кончила петь и удалилась. Через несколько минут музыканты опять заиграли, без пения, заиграли медленно — для танца. Будь что будет, сказал себе Неделин, выпил большую рюмку водки, торопливо закусил и пошел приглашать южную красавицу на танец. Она посмотрела на сидевшего с ней лысого хмурого человека с усами, тот отпустил. Неделин, сжавшийся, скованный, топтался с красавицей, едва касаясь её, — и в это время снова запела красавица та, голубоглазая. Неделину хотелось смотреть на неё, он поворачивал партнёршу спиной к эстраде, наступил кому-то на ногу, перед глазами возникло принципиальное злое лицо с усами и спроеило: «Извиниться надо, нет?» Неделин сказал с хамской улыбкой: «Ну, извинись!» И тут же чьи-то руки схватили его за воротник, поволокли из зала, человек с усами кричал, толпились возле и другие, тоже сплошь усатые, Неделин презрительно говорил: «Цыц! Молчать!» — а его волокли и выволокли из зала, столкнули с лестницы. Он побежал быстро-быстро, чтобы не упасть, ударился о дверь, вывалился на тротуар, туг же выскочила официантка, требуя расчёта, денег почему-то не хватило, тут же подоспела милиция. . Он появился дома утром с синяками. Жена, сроду не видевшая мужа таким, даже не знала, как его ругать, но всё же — по супружескому долгу — начала и разошлась, разохотилась и в итоге заявила, что хватит ей этого идиотизма, хватит этих вечерних прогулок неизвестно куда и зачем, всё, с этого дня он будет сидеть по вечерам дома! Пора и о детях вспомнить, без отцовского глаза растут! Но Неделин, мягкий и уступчивый Неделин, прервал её, сказав: «Ну нет. Этого ты не дождёшься. Вечера — мои». «Я с тобой разведусь тогда!» —закричала жена. «Разводись», — спокойно ответил Неделин, и жена умолкла и не стала даже спрашивать, где он был. Она успокоилась — тем более что ни до, ни после этого Неделин не давал повода для подобных скандалов. Уходил как и всегда, каждый вечер на час-полтора, но это ведь пустяки по сравнению с настоящими мужскими грехами, о которых жена вполне имела понятие, да и сама она разве не завела несколько лет назад роман с женатым мужчиной? — короткий, но яркий, яркий, но мучительный, мучительный, но оставшийся тайной для всех и в первую очередь для Неделина, который ничего не заподозрил и тогда, когда она, сроду не ездившая в командировки (да и зачем нужна командировка корректору газеты?), уехала куда-то на полторы недели. Что было, то было, и осталось лишь в стихах, в тетрадке, которую она прятала в шкафу среди своего белья. Неделин как-то по ошибке залез в этот ящик, увидел тетрадь, взял, полистал, она вошла в это время в комнату, испугалась, а Неделин, рассеянно глядя на столбики стихотворных строк, спросил: «Где чистые носки-то у меня?»— и бросил тетрадку обратно.
Южная красавица забылась скоро, а вот голубоглазая певица не выходила из головы. Каждый вечер Неделин гулял мимо «России», часто слышал её голос через открытые по летнему времени окна, но заглядывал в ресторан лишь изредка, вставал у двери зала, и держал в руке сигарету, будто вышел покурить, дожидался появления певицы на эстраде и смотрел на неё.
Тут не то чтобы любовь, а как бы это сказать — но где начинается вот это как бы сказать, там, значит, или нечего сказать, или невозможно сказать. Тут уже стихами писать надо, а Неделин не писал и не любил вообще стихов, имея слишком рациональный ум.
Глава 3
Так вот, в тот день, когда случилось то, о чём мне не терпится рассказать, но всё как-то приходится отвлекаться и сбиваться, Неделин начал свою вечернюю прогулку быстрым шагом, потому что наметил выкроить время для посещения ресторана и любования голубоглазой красавицей. Он прошёл через сад «Липки», который так называется потому, что там действительно росли когда-то липы, но название держится прочно — и это доказательство того, что слово намного крепче названной им вещи, поименованного предмета, обозначенного явления, и не только в начале было Слово, но Словом, боюсь, всё может и кончиться. О «Липках» студенческий поэт сказал: «Мимо сада, мимо „Липок“ шёл я, весь от страха липок». Или — «от страсти липок». Оба варианта оправданы: в тенистых аллеях сада можно назначить свидание, посидеть в любовных объятиях, а можно и нарваться на тех, кто, размяв ноги на летней танцплощадке возле Дома офицеров, хочет размять и руки. Впрочем, сейчас, говорят, стало тише, а было время, когда там активно действовали учащиеся индустриального техникума. Их ради дисциплины на военной кафедре стригли почти наголо (какие, однако, пасмурные были годы!), а они в свою очередь заботились о гигиене других: ходили с ножницами и всем длинноволосым обрезали патлы, иногда при этом назидательно давая в зубы. Отдыхали они от этой дидактической работы в кафе, в котором тогда запросто и ежедневно продавали пиво и которое мы с друзьями называли «постиндустриальным» — в честь учащихся индустриального техникума. Нас они не трогали, мы тоже были из-за своей военной кафедры лысоголовыми — но безропотно, не мстя за это никому, всё ж таки университетская молодёжь с понятиями о свободе как осознанной необходимости. Вы свободны брить нам головы, а мы свободны пить пиво по восемь-десять бутылок на нос, а под столом бутылка водки для «ерша». В этом кафе к нам однажды подсел грязный старик и, напрашиваясь на угощение, моргая красными веками, спел песню, переделанную народом из «Ландышей», и, как это всегда бывает, у народа получилось лучше:
Неделин стоял у входа в зал довольно долго, вернее, прохаживался — для конспирации, ансамбль играл пока без певицы, что-то разминочное, необязательное, но вот вышла и она, голубоглазая красавица, и запела.
Кто-то отстранил Неделина — он встал, увлекшись, на самом ходу. В зал вошёл высокий молодой человек в белом костюме, чёрной рубашке, на шее у него был повязан полосатый чёрно-белый платок. Он направился к эстраде. Красавица, не переставая петь, улыбнулась ему, он указал ей кивком на дверь. Певица ответно кивнула, музыканты заметно убыстрили темп, молодой человек вышел из зала и уселся в кресле, ожидая. Но тут же встал, нетерпеливо прошёлся мимо Неделина, посмотрел на него как-то очень неприятно, будто именно Неделин виноват в том, что ему приходится ждать, глянул после этого на часы. Неделин тоже посмотрел на часы. Ему тоже хотелось ждать, как этому уверенному молодому человеку, нетерпеливо ждать, чтобы дождаться: он ему завидовал.
Неделин посмотрел на часы — и не увидел их, то есть увидел чьи-то чужие часы, не со стрелками, а с цифровым электронным табло, с миниатюрной клавиатурой под ним. Неловким пальцем Неделин стал зачем-то нажимать на кнопочки, возникали то месяц и число, то температура воздуха и атмосферное давление, то вдруг цифры заскакали, умножая, вычитая, складывая, а после нажатия на кнопочку со скрипичным ключом послышалась игрушечная мелодия, кукольный мотив.
Неделин не мог этого понять. Он понимал также, что чего-то ещё не понимает. С усилием оторвав взгляд от часов, он понял, что не понимает вот чего: почему-то вместо привычного рукава своего серого в мелкую клеточку пиджака он видит рукав пиджака белого, и лацкан пиджака — белого, и ощутил подбородком шёлковую материю шейного платка. Осторожно подняв глаза, Неделин увидел: человек в сером костюме, до ужаса знакомый, шёл в зал — навстречу закончившей петь певице. Она хотела обогнуть его, но он встал на пути, бесцеремонно взял её за плечо, девушка вскрикнула, мужчины всего зала бросились на помощь, девушка побежала, он было кинулся вдогонку, но уже двадцать храбрых мужчин крепко держали его, он возмущённо взвился, ударил кого-то, началась свалка, а испуганная девушка бежала к Неделину и, схватив его за руку, повлекла за собой по лестнице вниз, на улицу. Только там она, отдышавшись, заговорила:
Это кошмар, каждый день скандал какой-нибудь. Ты видел? Хорошо, что ты его убить не успел. Пьяный какой-то, ты не ввязывайся. Ему сейчас и так больно сделают, ты не лезь, Витя. Ну, привет, что ли? — и подставила щёку для поцелуя.
Неделин дотронулся губами и сказал:
Привет, — и поразился голосу: какой-то мягкий, слабый голос с сипотцой. Положим, сам Неделин не чтец-декламатор, но голос у него нормальный, достаточно звучный; когда он, не нажимая, рассказывает анекдот, его слышит даже глуховатая Крупова из дальнего угла их служебной комнаты на пятнадцать столов. Неделин пошевелил языком — будто протез вместо языка тычется в резиновые губы.
Я отпросилась, — сказала голубоглазая певица. — Ты куда пропал, сто лет тебя не видела? Соскучилась. Поедем куда-нибудь?
Неделин хотел всё сказать, всё объяснить — и подняться в ресторан, где бьют ни в чём неповинного человека, разобраться в этой нелепости, а красавица уже взяла его под руку.
Где всегда машину оставил? — и повела, и Неделин покорно пошёл. Угадывая её движения, он свернул на улицу имени Яблочкова, где, возле дома номер девять, стоял автомобиль серебристого цвета. (Я для того упоминаю эти необязательные детали, чтобы сомневающиеся в правдивости данного рассказа могли проверить: в Саратове действительно есть улица имени Яблочкова, на ней дом номер девять, а во дворе этого дома — это уж для особенно дотошных — вы найдёте сквозной подъезд, через который можно попасть на всё тот же проспект имени Кирова. Пожалуйста, проверяйте!)
Девушка встала возле машины, ожидая, когда Неделин откроет. Он порылся в карманах, достал связку ключей, поковырялся в двери, подбирая ключи, открыл дверь, сел на водительское место, впустил красавицу, посмотрел на руль, на приборную панель, на рычажки и педали и подумал: ну вот, кончилось это дикое приключение. Он не умел водить машину.
Ты какой-то заторможенный, — сказала красавица. — Устал? — и приблизила лицо. Неделин взял в ладо ни её лицо и стал своими губами прижиматься к её губам, никак не находя удобства и удовольствия, не чувствуя ещё чужие губы своими. Но красавица помогла — приоткрыла рот и что-то такое стала делать, от чего и рот Неделина стал действовать уверенней, уже с удовольствием.
Нехотя оторвавшись, Неделин наугад вставил один из ключей в замок зажигания, оказалось — нужный ключ. Он повернул его, и тут же ноги сами стали нажимать педали, а правая рука сама ухватилась за какую-то штуковину с набалдашником, машина дёрнулась, мотор взвыл.
Итак, Неделин быстро прошёл через «Липки», миновал памятник Н. Г. Чернышевскому (саратовцы любят задавать вопрос: какая рука поднята у памятника? Спрошенный, если сам не знает этой шутки, надолго задумывается, а потом наугад говорит: «Правая? Левая?» Задавший вопрос торжествует: «Никакая! Он руки скрестивши держит!» — и это действительно неожиданно, ведь мы привыкли, что наши памятники обязательно протягивают куда-нибудь руку, указуя и направляя), достиг угла улиц Горького и Кирова, где и находится ресторан «Россия». Он подгадал к тому времени, когда ансамбль и певица уже начинают работу, но публики ещё немного, в дверях ресторана не толпится очередь, она появится позже, когда во всём городе закроются винные магазины.
Ты сегодня мне поднёс
шиш большой под самый нос
и сказал, что это ландыши,
но меня не проведешь,
шиш на ландыш не похож —
шиш большой, а ландыш маленький.
Побежим-ка в камыши,
чтоб любиться от души.-
на фига ж нам эти ландыши? — и т. п.
Неделин стоял у входа в зал довольно долго, вернее, прохаживался — для конспирации, ансамбль играл пока без певицы, что-то разминочное, необязательное, но вот вышла и она, голубоглазая красавица, и запела.
Кто-то отстранил Неделина — он встал, увлекшись, на самом ходу. В зал вошёл высокий молодой человек в белом костюме, чёрной рубашке, на шее у него был повязан полосатый чёрно-белый платок. Он направился к эстраде. Красавица, не переставая петь, улыбнулась ему, он указал ей кивком на дверь. Певица ответно кивнула, музыканты заметно убыстрили темп, молодой человек вышел из зала и уселся в кресле, ожидая. Но тут же встал, нетерпеливо прошёлся мимо Неделина, посмотрел на него как-то очень неприятно, будто именно Неделин виноват в том, что ему приходится ждать, глянул после этого на часы. Неделин тоже посмотрел на часы. Ему тоже хотелось ждать, как этому уверенному молодому человеку, нетерпеливо ждать, чтобы дождаться: он ему завидовал.
Неделин посмотрел на часы — и не увидел их, то есть увидел чьи-то чужие часы, не со стрелками, а с цифровым электронным табло, с миниатюрной клавиатурой под ним. Неловким пальцем Неделин стал зачем-то нажимать на кнопочки, возникали то месяц и число, то температура воздуха и атмосферное давление, то вдруг цифры заскакали, умножая, вычитая, складывая, а после нажатия на кнопочку со скрипичным ключом послышалась игрушечная мелодия, кукольный мотив.
Неделин не мог этого понять. Он понимал также, что чего-то ещё не понимает. С усилием оторвав взгляд от часов, он понял, что не понимает вот чего: почему-то вместо привычного рукава своего серого в мелкую клеточку пиджака он видит рукав пиджака белого, и лацкан пиджака — белого, и ощутил подбородком шёлковую материю шейного платка. Осторожно подняв глаза, Неделин увидел: человек в сером костюме, до ужаса знакомый, шёл в зал — навстречу закончившей петь певице. Она хотела обогнуть его, но он встал на пути, бесцеремонно взял её за плечо, девушка вскрикнула, мужчины всего зала бросились на помощь, девушка побежала, он было кинулся вдогонку, но уже двадцать храбрых мужчин крепко держали его, он возмущённо взвился, ударил кого-то, началась свалка, а испуганная девушка бежала к Неделину и, схватив его за руку, повлекла за собой по лестнице вниз, на улицу. Только там она, отдышавшись, заговорила:
Это кошмар, каждый день скандал какой-нибудь. Ты видел? Хорошо, что ты его убить не успел. Пьяный какой-то, ты не ввязывайся. Ему сейчас и так больно сделают, ты не лезь, Витя. Ну, привет, что ли? — и подставила щёку для поцелуя.
Неделин дотронулся губами и сказал:
Привет, — и поразился голосу: какой-то мягкий, слабый голос с сипотцой. Положим, сам Неделин не чтец-декламатор, но голос у него нормальный, достаточно звучный; когда он, не нажимая, рассказывает анекдот, его слышит даже глуховатая Крупова из дальнего угла их служебной комнаты на пятнадцать столов. Неделин пошевелил языком — будто протез вместо языка тычется в резиновые губы.
Я отпросилась, — сказала голубоглазая певица. — Ты куда пропал, сто лет тебя не видела? Соскучилась. Поедем куда-нибудь?
Неделин хотел всё сказать, всё объяснить — и подняться в ресторан, где бьют ни в чём неповинного человека, разобраться в этой нелепости, а красавица уже взяла его под руку.
Где всегда машину оставил? — и повела, и Неделин покорно пошёл. Угадывая её движения, он свернул на улицу имени Яблочкова, где, возле дома номер девять, стоял автомобиль серебристого цвета. (Я для того упоминаю эти необязательные детали, чтобы сомневающиеся в правдивости данного рассказа могли проверить: в Саратове действительно есть улица имени Яблочкова, на ней дом номер девять, а во дворе этого дома — это уж для особенно дотошных — вы найдёте сквозной подъезд, через который можно попасть на всё тот же проспект имени Кирова. Пожалуйста, проверяйте!)
Девушка встала возле машины, ожидая, когда Неделин откроет. Он порылся в карманах, достал связку ключей, поковырялся в двери, подбирая ключи, открыл дверь, сел на водительское место, впустил красавицу, посмотрел на руль, на приборную панель, на рычажки и педали и подумал: ну вот, кончилось это дикое приключение. Он не умел водить машину.
Ты какой-то заторможенный, — сказала красавица. — Устал? — и приблизила лицо. Неделин взял в ладо ни её лицо и стал своими губами прижиматься к её губам, никак не находя удобства и удовольствия, не чувствуя ещё чужие губы своими. Но красавица помогла — приоткрыла рот и что-то такое стала делать, от чего и рот Неделина стал действовать уверенней, уже с удовольствием.
Нехотя оторвавшись, Неделин наугад вставил один из ключей в замок зажигания, оказалось — нужный ключ. Он повернул его, и тут же ноги сами стали нажимать педали, а правая рука сама ухватилась за какую-то штуковину с набалдашником, машина дёрнулась, мотор взвыл.