Слепынин Семен. Звездные берега

   - Техники, ученые, администраторы...- проговорил я.- Что же получается? Технократия?
   - Точнее, урбанократия. Власть города. Да, да, ты не ослышался... Сильные мира сего вверили электронному мозгу города охрану и приумножение своих богатств и привилегий, запрограммировали незыблемость Гармонии, которую они хотят увековечить. Решили, что нет ничего верней и надежней автоматического управляющего, не знающего ни сомнений, ни сантиментов. Но управляющий день ото дня все больше становится владыкой, превращая интеллектуалов в свои биопридатки... Хотел бы я знать, чем все это кончится.
   - А как душевное здоровье интеллектуалов? - спросил я.
   - О! - с ироническим воодушевлением воскликнул Актиний.- Здесь полный порядок. Даже лучше, чем у потребителей. Во-первых, интеллектуалам некогда развлекаться эстетическими побрякушками. Во-вторых, их спасает от художественной заразы чрезвычайно узкая специализация и профессиональный кретинизм. Но если среди них заведется ученый с художественными наклонностями и первобытной тягой к иным формам жизни, то это будет самый опасный человек для Гармонии. Почти пришелец... Поэтому мы должны изолировать художников. Первобытная природа и художественные произведения - зрелищные посиделки, конечно, не в счет - действуют разрушающе, дисгармонично. На почве природы и искусства произрастает страшный для Гармонии сорняк - индивидуальность человека. Появляются нездоровые самобытные личности.
   - Нездоровые самобытные личности? Сорняк? Слушай, Актиний, тебе бы памфлеты писать!..
   - Памфлеты? И угодить в лапы Хабора? Ну нет. Да и толку что? Никто не поймет, кроме художников... Нашему машинному миру нужны стандарты. Стандартными людьми легче управлять. Только из них можно построить четко запрограммированный общественный организм. А своеобразие людей приводит к разброду, анархии и - страшно подумать! - к инакомыслию.
   - Теперь мне понятен смысл афоризма: "Болезней тысячи, а здоровье одно".
   - Это гениальное изречение Генератора! - с шутовским пафосом провозгласил Актиний.- Ведь индивидуальных черт человека действительно тысячи, и каждая болезненно отзывается на здоровом стандарте.
   - Слушай, Актиний! - воскликнул я.- Но ведь по этой логике ты сам больной человек.
   - А ты?! - весело откликнулся Актиний.
   - Но как же ты можешь возглавлять Институт общественного здоровья? Ты же сам не веришь, что приносишь этим пользу!
   - Верю! - живо возразил Актиний.- Именно верю. Я стараюсь сохранить художников, рассовать по подземельям и больницам. Правда, некоторых приходится отдавать на расправу Хабору. Тут я связан по рукам и ногам... Но большинство удается спасти, изображая их просто дурачками, людьми с недоразвитым мышлением...
   - И все же ты убежден, что их надо изолировать. Почему?
   - Мое правило такое: чем хуже, тем лучше.
   - Не совсем понимаю...
   - Сейчас поймешь. Художники и прочие гуманитарии со своим неистребимым творческим зудом поддерживают в обществе какой-то минимальный духовный уровень. А теперь представь, что они исчезли с поверхности планеты. Образуется вакуум, бездуховный космический холод. Вот тогда люди вздрогнут и очнутся...
   - А если не очнутся?
   - Нет, не говори так.- В глазах Актиния мелькнул испуг.- Этого не может быть.
   На прощание Актиний просил раз в день появляться в институте.
   - Для формальности,- добавил он.- Да и мне скучно будет без тебя. Я, может быть, впервые живого человека встретил.
   В бездуховной темнице Электронной Гармонии, в этом механизированном стандартном мире Актиний и для меня был единственным живым человеком...
   Когда он ушел, я стал осматривать комнату. Одна стена - стереоэкран, на котором, если нажать кнопку, замелькают кадры нового секс-детектива. Эта "духовная" продукция изготовлялась поточным методом, вероятно, не людьми, а самим городом-автоматом. На другой стене - ниша для книголент. Однако никаких книг не было, кроме сочинений Генератора. Я взял первое попавшееся и нажал кнопку. Вспыхнуло и заискрилось название: "Вечные изречения". Книголента открывалась уже известным мне "откровением" Генератора: "Болезней тысячи, а здоровье одно". "Человек - клубок диких змей",- гласило следующее изречение. Под дикими змеями, которых надо беспощадно вырывать, подразумевались, видимо, индивидуальные качества. А дальше шли уже совершенно непонятные мне афоризмы... Я отложил в сторону сборник изречений и взялся за другие книголенты - философские труды Конструктора Гармонии. Однако сразу же запутался в лабиринтном, мифологическом мышлении Генератора.
   Я махнул рукой и повалился на диван.
   * * *
   ... Леса на западе оранжево плавятся и горят, как на гигантском костре. В хижине быстро темнеет. Успеваю растворить в воде сажу - это чернила на завтра. Я должен записать все, что со мной произошло. Со мной и со всеми нами. Обязан, даже если мои записи некому будет читать... Вот уже гаснет закат. На небе выступают все новые и новые звезды, словно кто-то невидимый раздувает тлеющие угли. И снова вспоминается наш полет. Сижу в хижине, а мысли мои уже гуляют там - среди звезд, в великой тишине мироздания...
   Черная аннигиляция
   В великой тишине мироздания... Нет, не такая уж это мирная тишина. Полная грозных неожиданностей и опасностей, она не располагает к спокойным и торжественным мыслям о величии звездных сфер.
   Раздумывая, с чего начать повествование, я встряхнул перо. Упала капля. На бумаге вспыхнула жирная и черная, как тушь, клякса. Своей чернотой она мигом напомнила страшный беззвучный взрыв в пространстве и испуганный крик Малыша:
   - Черная аннигиляция!
   С этого взрыва и начались все злоключения.
   Наш звездолет "Орел" стартовал с Камчатского космодрома 20 июля 2080 года. Мы должны были исследовать планетную систему звезды Альтаир в созвездии Орла и отработать в полете новый гравитонный двигатель.
   От Земли до Альтаира - шестнадцать световых лет. Двадцать лет корабль летел с околосветовой скоростью, управляемый ЭУ - электронным универсалом. Мы же почти все время спали, охлажденные в гипотермическом отсеке.
   После окончательного пробуждения жизнь на корабле вошла в обычную колею. Утром по привычке мы собрались в звездной каюте - просторной пилотской кабине с пультом управления и огромной прозрачной полусферой. Не было только планетолога Ивана Бурсова.
   - Досматривает утренние сны,- шутливо пояснил бортинженер Ревелино, которого за юный возраст и малый рост члены экипажа называли Малышом. А Иван иногда - Чернышом: цвет лица у Ревелино был темно-оливковым, а волосы черными, как антрацит.
   Наконец в дверях звездной каюты возникла крупная фигура планетолога.
   - Вы уже проснулись? Феноменально! - воскликнул он, благодушно поглаживая темно-русую бороду.- А то, может, еще поспали бы, а? Нет, что ни говорите, полет наш протекает по-обывательски благополучно.
   На жестких губах капитана Федора Стриганова выдавилась скупая улыбка. Улыбнулся даже всегда спокойный биолог Зиновский, смуглый, как и Ревелино, но с совершенно седыми волосами.
   Бурсов, как всегда, высматривал, кто меньше занят, с кем бы он мог поговорить на философские темы. Это была его слабость. Некоторое время Иван кружил надо мной, как коршун над цыпленком. Но я отмахнулся от него: занят.
   Сейчас свободен был только инженер Николай Кочетов. Влюбленный в гравитационную технику и равнодушный к философии, он наименее интересный собеседник для Ивана. Но все же Бурсов сел рядом с инженером и начал расхваливать гравитационный двигатель.
   - Ты подожди, Иван, восторгаться,- возразил Кочетов.- Мне тоже наш "мотор" нравится. Но не забывай, что мы первые его по-настоящему отрабатываем. Все испытания в ближнем космосе - полдела... На многие вопросы еще предстоит дать ответ. Вот сегодня надо будет удалить выгоревшее топливо, а это не так-то просто сделать...
   Занятый прокладкой трассы, я краем уха прислушивался к словам инженера и старался подавить безотчетную тревогу. Как-то у него сегодня получится?..
   А через несколько часов Кочетов менял рабочее вещество. "Выгоревший" свинцовый шар - источник гравитационного излучения, создающего реактивную тягу,- он удалил из двигателя и опутал его невидимой силовой паутиной, тянувшейся за служебной ракетой подобно тралу.
   За эволюциями ракеты мы наблюдали на экране кругового обзора. Вот она, совсем крохотная по сравнению с громадой звездолета, похожая на серебристую иголку, отделилась от борта и стремительно помчалась вперед. Удалившись на триста километров, ракета должна была повернуть налево, описать длинную полуокружность и вернуться к кораблю сзади. Но случилось непредвиденное. При повороте силовые путы разорвались и оголенный свинцовый шар (лишившийся гравитонов, он стал почти невесом) начал сближаться с ракетой. Видимо, Кочетов растерялся. Мы видели, как ракета судорожно отскочила в сторону. Но шар не только не отставал, а буквально погнался за ракетой и вскоре прилип к ее корпусу. А затем...
   - Черная аннигиляция!..- крикнул Ревелино.
   Да, это была аннигиляция. Но не та, которая происходит при уничтожении вещества и антивещества и сопровождается ослепительной вспышкой, выделением огромной энергии. Здесь все было совсем не так. Заряженный отрицательной гравитационной энергией свинец и обычное вещество ракеты, соединившись, мгновенно, взрывоподобно исчезли, аннигилировали, обратившись... Во что? Этого никто из нас не знал. Во всяком случае, не в энергию...
   Сквозь купол каюты мы увидели на привычном звездном небе внезапно возникшую зияющую бездну. Будто разорвалось само пространство. Угольный провал в Ничто...
   И сразу мир исчез, Вселенная рухнула. Ни звезд, ни туманностей - ничего. Густая непроницаемая тьма. Нам показалось, что со временем происходят странные вещи: то оно мчалось вперед с немыслимой скоростью, то останавливалось совсем. Словно здесь вообще не было времени.
   Сознание у всех померкло... Мы точно погрузились в небытие и в тот же миг вынырнули.
   - Что это было? - воскликнул вскочивший на ноги Бурсов.- Где мы?
   Кто ему мог ответить? Еще ни один астронавт не попадал в такие переплеты.
   - Похоже, что мышеловка захлопнулась,- проговорил биолог Зиновский.
   Если бы мы знали тогда, как недалек он был от истины...
   На корабле воцарилась гнетущая тишина. Трудно было свыкнуться с мыслью, что Кочетова больше нет. Кажется, только что вышел из звездной каюты - и вот никогда уже не войдет... Капитан целыми днями пропадал в рубке электронного универсала. Я сидел за пультом, а сзади полулежал в кресле Иван Бурсов и читал свою неизменную "Историю философии". У него, планетолога, вся работа была еще впереди. В свободное от дежурства время я уединялся в своей каюте. Чтобы как-то заполнить пустоту, начал писать картину - незатейливый земной пейзаж: осенние дали, и на переднем плане береза, словно охваченная желтым пламенем.
   Постепенно мы снова стали все чаще собираться вместе в звездной каюте.
   - Что-то не нравится мне мир после аннигиляции...- бормотал Иван, почти не отрывавшийся теперь от гамма-телескопа.
   То и дело он бегал в рубку ЭУ, производил какие-то расчеты. Однако на все наши просьбы объяснить, в чем дело, он отвечал одно и то же: "Пока еще нет полной ясности".
   К своему гамма-телескопу - самому дальнозоркому и самому хрупкому из всех корабельных средств наблюдения - Бурсов с самого начала строго-настрого запретил нам всем прикасаться. Но однажды, когда планетолог скрылся за дверью ЭУ, заинтригованный Ревелино не выдержал и приник к запретному окуляру. Через полчаса он оглядел нас округлившимися от изумления глазами. Но едва открыл рот - на пороге появился Бурсов.
   - Ты что же молчишь, Иван? - укоризненно проговорил Малыш.- Такое творится, а он молчит.
   - Я не имел права, пока все не проверю.
   Малыш повернулся к нам.
   - Сколько планет насчитали мы вокруг Альтаира до аннигиляции?
   - Пять! - почти хором ответили мы.
   - А сейчас их стало три. Только три! Как ты можешь объяснить это, Иван?
   Планетолог покачал головой.
   - Необъяснимо...- Он помолчал.- Три вместо пяти - это еще не все. Главную новость ЭУ только что выдал: по всем признакам на одной из планет высокоразвитая цивилизация!
   ...Прошел еще месяц, и мы увидели ее крупным планом - третью от светила планету, похожую на апельсин с ярко освещенным оранжевым боком. Растительность - желто-зеленая. Небольшие, но многочисленные моря соединялись слюдяными лентами каналов. Они опоясывали всю планету и имели характерную деталь перемычки. Не то дамбы, не то мосты. А скорее всего, города-мосты, так как на ночной стороне планеты перемычки светились.
   Встретили нас необычно.
   Корабль, захваченный силовыми щупальцами, мягко посадили в центре циклопического диска-спутника. Диск висел над оранжевой планетой с голубыми прожилками каналов. Над нашим кораблем неожиданно раскинулся серебристый купол.
   Приборы показывали, что под куполом земной состав атмосферы. Мы вышли из корабля, но никого не увидели. Один лишь поразительной красоты цветок качался перед нами на тонком стебле. Он наклонил в нашу сторону огромную чашечку вернее сказать, чашу диаметром полметра - и вдруг заполыхал всеми цветами радуги. В чередовании красок чувствовался еле уловимый и осмысленный ритм.
   - Наверно, биоробот,- шепотом высказал предположение капитан.Биологический автомат для контактов.
   Однако контактов не получилось. Мы не понимали, что хотел сказать цветок. Ждали, что будет дальше. Цветок понял наше затруднение и перешел на другой язык - язык запахов. На нас полились чарующие ароматы. Иван блаженно сощурил глаза, погладил бороду и прошептал:
   - Он говорит нам какие-то приятные вещи. Комплименты... Феноменально!
   Запахи цветущих лугов сменились таким зловонием, что мы зажали носы. Малыш толкнул в бок Ивана и воскликнул:
   - Хороши комплименты. Это же крепкое ругательство!
   Иван и Малыш рассмеялись. Капитан строго взглянул в их сторону. Остряки присмирели.
   Понятливый биоробот вдруг повторил последние слова Малыша.
   - ...Крепкое ругательство.
   Так цветок-дешифратор нащупал звуковую речь. Мы стали учить его русскому языку. Биоробот часто переспрашивал, уточнял значения отдельных слов. Часа через три он сказал:
   - Можете идти отдыхать. Завтра встретитесь с представителями планеты.
   Представители - их было двое - оказались похожими на людей. Отличались они от нас невысоким ростом, более гибкими в плечах руками. Их выразительные лица были бы красивы, если бы не полное отсутствие волос на голове. Еще одна особенность: между корпусом и руками иногда появлялась перепонка, и они могли летать на короткие расстояния.
   Подпорхнув на своих руках-крыльях к цветку, делегаты планеты о чем-то заговорили между собой. Их речь напоминала щебетание птиц. Цветок-дешифратор молчал. Наконец один из представителей приветливо улыбнулся нам и назвал себя.
   - Чеи-Тэ,- так примерно перевел имя дешифратор.
   - Федор Стриганов,- отозвался капитан.
   После знакомства наш планетолог развернул светящуюся астрономическую карту. Тан-Чи, спутник Чеи-Тэ, забраковал ее, сказав, что она неточна. Это нас удивило.
   Чеи-Тэ подошел к стене и нажал кнопку. Купол над нами засверкал мириадами звезд. Мы сравнили нашу карту с этой звездной сферой и нашли ряд больших расхождений в расположении и конфигурации созвездий.
   - Не надо забывать,- прошептал нам капитан,- что мы побывали внутри чертовой аннигиляции - в этом кромешном аду времен и пространств...
   Вероятно, капитан был прав. Сейчас я думаю, что в зоне черной аннигиляции нарушилась односвязность пространства. В этом рваном, лоскутном пространстве наш корабль швыряло как скорлупку на волнах взбесившегося времени туда и сюда. И вынырнули мы оттуда совсем не там, где погрузились.
   Чеи-Тэ, ткнув лучиком-указкой в звезду, которую мы называем Альтаиром, сказал:
   - Это наше светило - Руада. А это наша планета - Таиса.
   Цветок-дешифратор старательно переводил. Мы узнали, что Таиса входит в содружество двадцати населенных планет. Разумные обитатели этих планет сильно отличаются друг от друга.
   - Во всяком случае, более сильно, чем мы с вами,- с улыбкой продолжал Чеи-Тэ. И тут же его лицо стало серьезным.- Есть еще одна планета... Для нас и всего содружества она является неприятной загадкой. Вот жители этой планеты похожи на вас. Просто поразительно похожи! Но мы уверены, что вы не оттуда. Наверно, прилетели из какого-то далекого мира, еще не вошедшего в общее братство? Будем рады принять вас у себя. Теперь расскажите о себе.
   - Наша звезда не так уж далека,- капитан показал на Солнце.- Вот она.
   Чеи-Тэ и Тан-Чи растерянно переглянулись и защебетали на своем птичьем языке. Дешифратор молчал. Потом снова заработал, и мы услышали, как Чеи-Тэ смущенно проговорил:
   - Извините за небольшое совещание. Мы не ожидали... Вернее, мы не учли эффект времени. Наши приборы зарегистрировали гравитационный взрыв. Не коснулся ли ваш корабль той зоны?
   Капитан коротко рассказал о случившемся.
   - Да, так и есть,- таисянин кивнул головой.- Видимо, в зоне аннигиляции произошел громадный сдвиг во времени и корабль выбросило совсем в другую эпоху. Суть этих процессов нам пока не очень ясна, но мы знаем, что такое бывает... Очевидно, в ваше отсутствие на планете протекли тысячелетия и произошли непонятные социальные изменения.
   - Какие изменения? - встревожился Иван.
   - Вероятно, значительные.- Чеи-Тэ долго и сочувственно смотрел на нас, потом решился: - Ваша планета как раз та единственная в известной нам части Вселенной, на которой обосновалась технически могучая, но враждебная космическому братству цивилизация.
   - Ну нет! - воскликнул Иван.- Не может этого быть! Уже в наше время, в двадцать первом веке, почти все страны встали на путь гармоничного общественного развития.
   - Но прошло столько времени,- сказал Чеи-Тэ.- Возможно, тысячелетия. А пути социальной эволюции часто извилисты... Мы пытались наладить дружественный контакт с этой планетой. Ничего не получилось. Кстати, Тан-Чи - участник той экспедиции. Он - один из лучших специалистов по вашей планете.
   - Специалист...- усмехнулся Тан-Чи.- Все, что знаю о ней, можно изложить за пять минут.
   Тан-Чи приблизил к звездной сфере изображение Солнечной системы и лучом-указкой обвел ее. Она была не совсем такая, какую мы знали в своем веке. Например, Сатурн уже не имел колец, Плутона вообще не было. Неужели уже научились крушить планеты?..
   - Пятьдесят лет назад,- начал рассказ Тан-Чи,- в пору моей юности, наша экспедиция в составе трех кораблей приблизилась к границам системы. Посланные на разведку беспилотные автоматы отскочили от невидимой стены. Вот здесь.Тан-Чи очертил большую окружность.- Это было сферическое защитное поле неслыханной напряженности. Два корабля подошли почти вплотную к сфере. И тут случилось невероятное: жители планеты напали. Не было никаких космических кораблей или беспилотных средств нападения. Просто эти существа появлялись в самых неожиданных местах. Возникали из ничего, проникали через любые преграды, не боялись никакого оружия. Сожженные лучевым ударом, возникали вновь. Нет, они не убивали. Они стремились взять нас в плен. Им удалось захватить первый корабль. Второму кораблю, на котором находился я, чудом удалось вырваться, и мы вернулись на Таису. Вскоре с таинственной планеты стали прилетать к нам беспилотные космические аппараты. Далеко не с дружественной целью. Они пытались захватывать в плен таисян. Но мы научились уничтожать эти корабли далеко за пределами нашей системы. И вот тридцать лет живем спокойно. Только изредка наши космические крейсера подвергаются нападению. Недавно космические братья из системы Арнс пытались установить контакт с загадочной планетой, но с тем же успехом.
   Мы молчали, подавленные столь неожиданными вестями. Капитан задал несколько вопросов.
   - К сожалению,- ответил Тан-Чи,- больше ничего добавить не могу. Планета держится в строгой самоизоляции. А своей агрессивностью доставляет немало хлопот космическому содружеству.
   Таисяне предложили нам не возвращаться на Землю и поселиться у них навсегда. Но мы решили лететь на родную планету.
   Несколько дней мы знакомились с таисянской цивилизацией - своеобразной и высокоразвитой. Особенно далеко шагнула у них техника звездоплавания. Их корабли передвигались со скоростью, многократно превышающей световую. Они умели "съедать" пространство, трансформируя его во время. Таким способом таисяне по нашей просьбе забросили "Орел", словно катапультой, к окраине Солнечной системы.
   Дальше наш корабль шел самостоятельно, на планетарных двигателях. За орбитой необъяснимо исчезнувшего Плутона я впервые почувствовал чье-то незримое присутствие. Будто кто-то невидимый наблюдал за мной. Спиной, всеми порами тела я так и ощущал липкий, изучающий взгляд.
   Нервы мои были взвинчены.
   Однажды я сидел в своей каюте спиной к двери. Тишина. Внезапно дверь зашелестела, точно ее открывал сквозняк. Я резко обернулся. Из коридора высовывалась толстая физиономия, которая тотчас скрылась или, вернее... растаяла.
   "Померещилось,- подумал я тогда.- Нервы. Этого еще не хватало".
   Но вечером того же дня в звездную каюту вбежал испуганный Ревелино.
   - Ребята! - крикнул он.- В моей каюте кто-то был. Кто-то не наш.
   - А я,- вмешался вдруг молчавший биолог Зиновский,- когда подходил к своей каюте, услышал там шорох. Быстро открыл дверь...
   - И что же? - строго спросил капитан.
   - Ничего,- смутился биолог.- Никого не оказалось.
   - Наслушались от таисян всякой чертовщины,- нахмурился капитан. И властным голосом потребовал: - Запрещаю на корабле всякие разговоры о привидениях, о чертях и ведьмах.
   Иван расхохотался. Благодушно поглаживая бороду, сказал:
   - Прости их, капитан. Нервные барышни. Мне вот никакие ведьмы не снятся.
   Однако на следующее утро планетолог пришел в звездную каюту раньше обычного. И не развалился, как всегда, в кресле, а ходил из угла в угол и озадаченно теребил бороду.
   - Да-а... Феноменально,- еле слышно бормотал он. Наконец, остановившись, обратился к капитану: - Можешь называть меня мракобесом. Как угодно. Но я сегодня ночью видел...
   - Во сне?
   - Мне не снилось. Ночью я проснулся и услышал за моим столиком шелест страниц. Настольная лампа светилась. Я обернулся и увидел в кресле за книгой девушку или молодую женщину. Красивую ошеломляюще.
   - Ну, это понятно! - иронически воскликнул капитан.
   - Ты подожди, слушай. Ничего подобного еще не встречал. Я видел ее всего секунду. Она была... Постой, вспомню. Она была в темно-синем... Нет, в светло-синем с блестками платье. Густые черные волосы и большие темные глаза... Когда я обернулся, она взглянула на меня со странной улыбкой и тотчас исчезла. Просто растаяла в воздухе...
   - Так, так... Значит, растаяла.- Брови Федора хмурились все более грозно. Не на шутку рассерженный капитан ушел к себе в каюту.
   Вскоре, однако, он вернулся и швырнул на стол книгу "Нейтрино и время". Виновато взглянув на нас, сказал:
   - Вы правы, братцы. В моей каюте тоже кто-то был, читал вот этот устаревший труд.
   - Феноменально! - торжествовал Иван.- Что? Убедился? А кого ты видел?
   - Не ее,- усмехнулся капитан.- Я вообще никого не видел. Когда открывал дверь, услышал грохот опрокинутого кресла. Словно кто-то поспешно вскочил. Вошел - в каюте пусто. На книжной полке беспорядок.
   - Что все это значит? - спросил я капитана.
   - Если бы они хотели убить нас или взять в плен, то давно бы сделали это,вслух размышлял Федор.- Видимо, присматриваются, изучают... прежде чем вступить в контакты. Очень всех прошу: никаких эксцессов! Старайтесь не обращать внимания. И строго придерживайтесь установленного порядка.
   Но назавтра же порядок грубейшим образом нарушил Иван Бурсов: он не явился на спортивный час. По насупленным бровям капитана было видно, что планетолога ожидает не очень-то ласковый разговор.
   Не пришел Иван и в звездную каюту, что не на шутку всех встревожило. Мы поспешили в каюту Бурсова.
   Распахнули дверь и - остановились, ошеломленные. Такого разгрома еще не приходилось видеть за все время полета. Стол сдвинут. Сломанное кресло торчало вверх ножками у стены. Одна лишь койка, крепко привинченная к полу, оставалась на месте. Постель в беспорядке. Разорванная подушка вместе с перепутанными лентами микрофильмов валялась на полу.