Смолл Бертрис. Обрести любимого (Том 2)

   Валентина застонала от ужаса из-за того, что делали с ней, думая о том, чтобы сохранить рассудок. Они поняли это по-своему. Хихикая, они начали издеваться над ней.
   - Эй, ей нравятся наши ласки, правда, сука?
   - Нет! - проскулила она.
   Они засмеялись, и один из них выкрикнул:
   - Ее красивая дырка тоже хочет, чтобы ее приласкали. Я знаю, как ублажить ее! - Опустившись на колени, татарин раздвинул половые губы Валентины и стал сосать нежную розовую плоть своим большим, мокрым ртом.
   Валентина открыла рот, чтобы закричать. Мускулы ее горла напряглись, но ни единого звука не вырвалось у нее. Между ее раздвинутых ног вздыхал и чавкал мужчина, похотливо отпуская замечания окружавшим его друзьям.
   - Она как дикий мед.
   - Не жадничай, Урус!
   Уруса оттолкнули в сторону, и его место занял другой татарин, чей рот стал наслаждаться плотью Валентины.
   Она не могла больше выносить разврата, творимого над ней. Ее тело под жарким солнцем внезапно стало холодным, как лед, глаза закатились, голова упала на грудь.
   Прошло несколько минут, пока ее насильники поняли, что она потеряла сознание. Огорченные тем, что больше нельзя развлекаться с жертвой, они разбрелись.
   Она висела без сознания до тех пор. Пока не пришла Есуген и силой не влила ей в рот воды. Валентина сделала вид, что она все еще без сознания, потому что боялась, что мужчины вернутся, если она начнет проявлять признаки жизни. Она знала, что больше их выносить не сможет. Ее нежная кожа болела от нанесенных кнутом ударов, и ее обжигало весеннее солнце. Все тело было в ссадинах, а соски болели, и на них были кровавые отметины зубов.
   - Твое дыхание выдает тебя, чужестранка. Выпей воды. Поблизости никого нет, - пробормотала участливо Есуген.
   Валентина с жадностью проглотила солоноватую воду, смочив пересохшее горло.
   - Не пей слишком много, - предупредила Есуген, убирая бурдюк с водой.
   - Кто.., кто ты? - выдохнула вопрос Валентина.
   - Я несчастная раба Тимур-хана, - ответила Есуген. - Если бы я сумела подарить ему детей, я могла бы стать его женой. Теперь на этом месте будешь ты. Я молю, чтобы ты подарила ему сыновей, о которых он мечтает, иначе тебя ждет такой же конец, как и меня. Жизнь в степях трудна для каждого, кто живет здесь, но для рабов особенно. - Боясь вызвать подозрение слишком долгой задержкой, Есуген вернулась в юрту.
   На время Валентина впала в полузабытье и была возвращена в реальность Тимур-ханом. Когда день пошел на убыль, он вышел из юрты и стал пристально рассматривать ее. Он схватил ее сзади за волосы и жестоким рывком вернул в сознание. Валентина открыла глаза и увидела прямо перед собой лицо Тимур-хана.
   - Глаза как драгоценные камни, - тихо отметил он. - Твое лицо и формы годятся для султанского гарема, сука. Я мог бы получить целое состояние за тебя на невольничьем рынке в Каффе и вдвое больше, если бы отвез тебя в Стамбул. Но вместо этого мне будет приятно оставить тебя для себя. - Он пошарил в своих одеждах и, вытащив свой торчащий член, начал тереться им между ее ногами.
   - Думаю, что ты получила свой урок, моя красивая пантера. Только представь себе, что стало бы с тобой, если я позволил бы своим мужчинам брать тебя по-настоящему. Они заткнули бы своей похотью каждую дырку в твоем теле. Вскоре я прикажу Есуген освободить тебя. Тебя вымоют, а потом ты уступишь мне. Я буду твоим господином, сука. Мое семя попадет в твое чрево и там пустит свои корни. Ты подаришь мне сыновей, и я буду бессмертен. Явид-хан так и не стал бессмертным. - Его рука сейчас почти нежно гладила ее волосы. - Сильных сыновей, - бормотал он, - ты подаришь мне сильных сыновей! - Его глаза блестели, почти как у сумасшедшего.
   - Никогда! - Ее ненависть вырвалась наружу и почти опалила его.
   Непроизвольно Тимур-хан отступил назад. Потом рассмеялся:
   - Хорошо! Ты еще не покорилась, а я и не хочу этого. Как только ты признаешь во мне хозяина, как только ты подаришь мне сыновей, я сделаю тебя царицей. Я положу мир к твоим ногам.
   Не говоря больше ни слова, он повернулся и ушел.
   Ее тело сейчас состояло из одной огромной боли, а руки и ноги онемели от кожаных петель. Солнце уже почти село и больше не обжигало ее белую кожу. Лагерь затих, потому что татары разбрелись по юртам.
   Рука, возникшая из-за спины, зажала ей рот и засунула в него какую-то тряпку. Чьи-то руки раздвинули ее ягодицы, и она почувствовала, как в ней грубо тыкалась толстая, твердая мужская плоть.
   - Я сейчас попробую твой красивый зад, женщина, - прорычал неизвестный насильник. - Никто не увидит нас, и я позаботился, чтобы ты не могла... Ах!
   Он исчез так же неожиданно, как и появился. Его попытка изнасиловать ее прекратилась так же внезапно, как и началась.
   Тряпку у нее изо рта вытащили, и Валентина благодарно глотала чистый воздух, а грубый голос раздражающе проскрипел у нее под ухом:
   - Молчи, женщина. Твое освобождение близко! Потом она снова осталась одна. Оправившись от страха, она начала различать неясные тени, мелькающие между юртами. Наступила ночь, и мириады звезд отбрасывали свет, так что она отчетливо различала эти тени.
   Неожиданно на главную площадь лагеря въехала большая группа всадников. Ее сердце бешено застучало.
   - Тимур-хан! Выходи и посмотри, какая кара ожидает тебя! - проревел Великий хан своему старшему брату.
   На мгновение наступила тишина, потом двери всех юрт распахнулись, и из них с угрожающими воинственными криками выскочили мужчины с оружием в руках.
   Всадники испустили крик, который для Валентины прозвучал как крик огромной радости. Пришпорив своих коней, они с яростью атаковали людей Тимур-хана. Вскоре было трудно разобраться в сплошной, грохочущей массе сражающихся людей.
   Женщины и дети смотрели от дверей своих юрт. Со своего места между двумя столбами Валентина смотрела на свалку, морщась при звуках ударов мечей о щиты, а лагерь наполнялся запахом пота, крови и страха.
   Тонко ржали раненые лошади, но всадники явно имели преимущество. Они гнали своих лошадей вперед, медленно, но неумолимо загоняя врагов к центру площади, почти рядом с Валентиной.
   Еще минута, и мужчины были побеждены, а женщин и детей выгоняли из юрт пешие воины Великого хана. Женщины испуганно выли. Их мужчины были разбиты, и их обуял ужас. Все они были отверженными, по разным причинам ставшими предателями собственного народа, и Великий хан был обязан не щадить их.
   Прижимая к себе детей, женщины выли все громче, пока на их глазах методично убивали мужчин и пока в живых остался только один. Это был Тимур-хан, поставленный на колени, но по-прежнему непокорный.
   - Убей меня своей рукой, если осмелишься, брат мой, - вызывающе крикнул он Давлет-хану.
   - Я бы смог это сделать, Тимур, но эта честь принадлежит не мне, - сказал ему Великий хан.
   Из темноты выехал всадник. Лицо его было прикрыто материей. Он медленно ехал по лагерю, ряды воинов Великого хана расступались, чтобы пропустить его вперед. Наконец он возвысился над Тимур-ханом, с длинным копьем в руке.
   - Неужели я должен умереть от руки труса, у которого нет лица? - прорычал Тимур-хан. - Я должен видеть лицо своего палача.
   Воин поднял руку. Оттянув материю, скрывающую его лицо, он повернулся к приговоренному. Валентина не могла видеть его черты.
   Тимур-хан испустил сдавленный крик, и его глаза расширились от ужаса.
   - Ты! - прошипел он. - Не может быть! Не может быть!
   Всадник молча поднял копье и вонзил его в грудь Тимур-хана.
   - Нет! Не ты! Не ты! - прошептал Тимур-хан, а потом повалился назад мертвый, вцепившись в копье в тщетной попытке вытащить его.
   Всадник натянул маску и исчез так же загадочно, как и появился.
   Валентина смотрела на это, потрясенная. Кто был палачом Тимур-хана? Приговоренный узнал его. Ей казалось, что она видит страшный кошмарный сон.
   Потом петли, на которых она висела, были перерезаны. Она упала бы, потому что ноги у нее подгибались, но ее подхватили сильные, знакомые руки. Оглянувшись, она увидела, что татарин по имени Кузала лежит на земле мертвый, из спины его торчит нож. Пока она смотрела на него, один из людей Давлет-хана наклонился над телом, небрежным жестом вытянул нож, вытер его об одежды мертвеца и сунул его в ножны на поясе.
   Лорд Бурк содрогнулся при виде израненного и избитого тела своей любимой. Он и Мурроу измучились от переживаний за нее.
   - Все будет в порядке, милая, - успокоил он ее, целуя в лоб. Он понес ее через лагерь туда, где была привязана группа лошадей. Плотно завернув в толстый плащ ее обнаженное тело, он как мог аккуратно посадил ее в седло.
   - Мы должны подождать суда Великого хана над остальными, Вал, - объяснил он. Сев в седло позади нее, он направил лошадь в центр лагеря.
   Из толпы женщин и детей выбежала Есуген. Упав на колени, она скорбно завыла, вцепившись в тело своего господина и пачкаясь его кровью.
   Давлет-хан кивнул одному из своих подчиненных, который быстро вышел вперед, вытащил из-за пояса удавку и задушил несчастную рабыню.
   - Ее первое чувство, - сказал сухо Великий хан. - Вторым ее чувством будет месть, потому что она любила его. Он повернулся к другому своему воину.
   - Отруби голову моему брату. На этот раз Тимур-хан не избежал своего наказания, и я не позволю, чтобы о нем распространялись легенды. Четвертуйте его тело. Дайте каждую четверть одному из моих солдат. Каждый воин проедет десять лиг в разные стороны и избавится от части тела. Все четверти нужно отвезти в разные стороны света. Тело должно быть брошено на съедение волкам и стервятникам, если они захотят есть его. Похороните женщину и навалите груду камней над ее могилой, чтобы звери не могли раскопать ее. Она была верной женщиной и заслуживает такой чести.
   Великий хан бросил взгляд на столпившихся женщин и детей.
   - Вы будете поделены между моими людьми, но ни одна женщина не может быть разлучена со своими детьми. Девушки старше двенадцати лет должны считаться женщинами. Мальчиков от семи лет и старше отдадут в семьи из моего лагеря, чтобы из них выросли воины, верные нашему народу. Да будет сделано все, что я сказал!
   Он дал знак мужчинам, и они поехали назад к себе в лагерь. Сидя позади Валентины, обняв ее руками, не давая ей упасть, Патрик чувствовал, как она дрожит, и сердце его сжималось.
   - Все в порядке, Вал, - тихо сказал он.
   Она повернула к нему свое прекрасное лицо, впервые прямо поглядев на него после своего спасения. Выражение ее глаз потрясло его.
   - Я не уверена, что когда-нибудь стану прежней, Патрик, - сказала ему безжизненным голосом и отвернулась.
   Лагерь Тимур-хана был сожжен дотла, потому что Великий хан не хотел брать ничего из того, что принадлежало его брату. Черная шелковая ночь окутала их, когда отряд Великого хана ехал по степи обратно домой. Взошла ослепительно белая четверть луны, отбрасывая более чем достаточно света, чтобы освещать местность, по которой они ехали. За их спиной догорало ярко-золотым пламенем последнее свидетельство существования Тимур-хана. Впереди них, оповещая об их приближении, ехала на пике голова полусумасшедшего предателя.
   Для гирейских татар это было одновременно и концом старой жизни, и началом новой.
   Глава 9
   Борте Хатун не оплакивала своего старшего сына. Ее слезы по Тимур-хану уже давно были выплаканы. Вид его головы, насаженной на пику, принес ей облегчение. Больше угрозы исходить от него не могло.
   Сейчас ее в основном тревожила Валентина, она была потрясена жестокостями, которые достались на долю молодой женщины, побывавшей во власти Тимур-хана в течение всего нескольких часов.
   При первом взгляде на лицо англичанки Борте Хатун поняла, что та находится в шоке.
   - Отнеси ее в мою юрту, - приказала она лорду Бурку. - Мои женщины и я позаботимся о ней.
   Патрик осторожно внес Валентину внутрь и бережно положил ее на груду подушек. Она отвернулась от него.
   Борте Хатун твердо, но одновременно любезно выпроводила его из юрты, опустив тяжелую парчовую занавеску, которая отделяла женскую половину юрты от мужской. Сняв толстый плащ, она ахнула, увидев тело Валентины. Только сегодня утром она осматривала это изумительное чистое тело, пытаясь найти родимое пятно, а сейчас тонкая кожа была исполосована следами от ударов кнута, обожжена лучами солнца и покрыта ссадинами и следами укусов.
   - Дитя мое, вы должны сказать мне, - тихо сказала она. - Вас изнасиловали? Не нужно ложной скромности, потому что если это произошло, я могу предотвратить дальнейшие осложнения, которые могут сломать вашу жизнь. Вы понимаете?
   Валентина кивнула.
   - Нет, - прошептала она. - Они не изнасиловали меня. Тимур-хан собирался сделать это сегодня ночью, однако то, что они сделали со мной, было просто ужасно. Память об этом останется со мной на всю оставшуюся жизнь! - Потом, запинаясь, она рассказала Борте Хатун о пережитом кошмаре.
   Когда она кончила. Борте Хатун сказала:
   - Татары могут быть жестокими, дитя мое. Я знаю об этом. Когда много лет назад мою сестру и меня взяли в плен, нас заставили смотреть, как нашу мать насилуют люди моего мужа. Мы были вынуждены смотреть на это, чтобы, как нам сказали, мы поняли свою собственную участь. Когда они отпустили маму, она едва дышала из-за жестокого обращения с ней, поэтому они перерезали ей горло. Наш отец, сошедший с ума от этого зрелища, был обезглавлен на наших глазах. Этой же ночью мои сестры и я были изнасилованы мужчинами, которые должны были стать нашими мужьями. Нас насиловали вместе на глазах других мужчин, чтобы мы не подумали, что одну из нас выбрали, чтобы показать, что она нравится больше или что ее хотят оскорбить.
   - К.., как вы смогли полюбить человека, который сотворил с вами такое, мадам? - всхлипнула Валентина.
   - Мне было пятнадцать лет, дитя. Моим сестрам было тринадцать и двенадцать. Когда ты молода, ты хочешь жить. Действительно, ты веришь, что будешь жить вечно! Сначала я ненавидела своего мужа. Мои воспоминания о случившемся с моей семьей, со мной, воспоминания о моем доме во Франции были всегда со мной. Когда я забеременела, я отказывалась верить, что у меня будет ребенок, до тех пор пока однажды не почувствовала, как во мне бьется другая жизнь. Ребенок был невиновен в грехе отца, и поэтому с того времени я стала меньше ненавидеть своего мужа. Хотя я часто задавала себе вопрос, не из-за моей ли ненависти к мужу стал таким отвратительным мой старший сын? Когда ненависть перестала быть смыслом моего существования, я вдруг посмотрела вокруг себя. Я быстро поняла, что образ жизни татар и в самом деле отличается от французского образа жизни. Они дурно обошлись с моими родителями и убили их, потому что таков был их образ жизни.
   За все годы, что я была татарской женщиной, я никогда не принимала такую жестокость, но по крайней мере поняла ее. И поверьте мне, дитя мое, татары стали мягче с годами. Все, за исключением моего старшего сына, который так оскорбил вас. За это я прошу прощения, но вы выживете. Сейчас дайте мне обработать ваши раны, чтобы в них не попала грязь.
   - Значит, вы полюбили своего мужа, - сказала Валентина.
   Это был не вопрос, а утверждение.
   - Да. Жестокость - это одна сторона жизни. Татары могут быть и добрыми. Именно наши дети соединили моего мужа и меня. Он обожал своих детей и не брал в жены другую женщину, до тех пор пока не родились Явид и его брат. Сначала мы стали друзьями. Позже я полюбила его. Это была не цивилизованная Франция. Здесь нужно уметь выживать, и, поверьте мне, дитя мое, выживают только сильные. Многое из того, что я сначала принимала за жестокость, являлось, как я вскоре поняла, только средством выживания. Да, я полюбила своего мужа, и он полюбил меня, даже назвав меня именем любимой жены своего знаменитого предка Темучина, которого на Западе знают, как Чингисхана.
   Она замолчала. Молчала и Валентина. Медленно, очень осторожно Борте Хатун обмыла избитое тело молодой женщины. Валентина покраснела от застенчивости, когда мать Великого хана осторожно промыла ее самые интимные места, пользуясь мешочком, сшитым из кожи неродившегося козленка. К мешочку был прикреплен кусок высушенной кишки животного, к которому, в свою очередь, был приделан узкий, полый наконечник из полированной слоновой кости с маленькими отверстиями. Борте Хатун вставила наконечник и стала надавливать на мешочек.
   - Внутри находится смесь из целебных трав и измельченных квасцов. Травы сделают так, что никакие дурные соки не повредят вам, а квасцы сделают ваш проход таким же узким, как у девственницы. Ваш жених явно очень влюблен в вас, и вы доставите ему много радости, когда поженитесь, - добавила с улыбкой Борте Хатун.
   Валентина ничего не сказала, смущенная этим интимным действием и словами старухи. Она молчала до тех пор, пока все было окончено. Молодая девушка-служанка расчесывала волосы Валентины, пока не вычесала из них всю пыль.
   Потом ее длинные, темные волосы были промыты в душистой воде, снова расчесаны и вытерты. Борте Хатун нанесла на ее раны целебную успокоительную мазь.
   - Я хочу, чтобы вы сегодня спали не одеваясь, моя дорогая, - сказала мать Великого хана. - Вам будет вполне уютно под одним покрывалом. Вы голодны?
   - Нет, мадам, я хочу только пить.
   Хотя Валентина не ела с самого утра, аппетита у нее не было.
   Борте Хатун приказала принести воды для больной. У воды был приятный привкус.
   - Я положила в воду травы, чтобы вы скорее уснули, - сказала она. Хороший ночной отдых - лучший лекарь. Я знаю, что вам не терпится вернуться в Каффу, но вам придется задержаться здесь на несколько дней, чтобы подлечиться и восстановить силы. Теперь по крайней мере вы знаете, что на обратном пути вас не ждут опасности со стороны Тимур-хана.
   Валентина взяла чашку и осушила ее. Потом она снова легла на подушки.
   Борте Хатун накрыла ее покрывалом и ушла из маленького, отделенного пологом помещения.
   - Спите крепко, дитя мое, - сказала она.
   Валентина лежала, уставившись в ивовые палки, которые образовывали крышу юрты. Несмотря на то что ее только что выкупали и вымыли ей волосы, она никогда не сможет снова стать чистой. Можно вымыть кожу, но из памяти нельзя выкинуть воспоминания о мерзостях и унижениях, которым она подвергалась, воспоминания о руках и ртах, которые насиловали ее беззащитное тело. Ее мать была права. Восток был опасным местом, но в самых страшных снах она не могла бы представить, что над женщиной можно надругаться так жестоко, фактически не изнасиловав ее. Она вздрогнула от воспоминаний о недавно случившемся. Слезы катились по ее лицу, несмотря на то что травы Борте Хатун возымели действие. Наконец она провалилась в сон без сновидений.
   Она проспала до следующего вечера и просыпалась медленно, чувствуя боль во всем теле. Ниша, в которой она лежала, уютно обогревалась небольшой жаровней, стоявшей около ее ложа. На сундуке с плоской крышкой горела маленькая бронзовая лампа. Она освещала небольшую каморку бледно-золотистым светом. Повернув голову, Валентина увидела, что рядом с ее постелью сидит какой то мужчина. Ее сердце подпрыгнуло.
   - К.., кто.., кто в.., вы? - прошептала она.
   - Меня зовут Явид-хан, - тихо ответил мужчина.
   - Разве я умерла? - спросила Валентина. Мертвой она себя не чувствовала. Ей было тепло, а ее тело очень болело.
   Суровое лицо мужчины смягчилось, и он улыбнулся. Его голова была совершенно седой, а глаза ясными и ярко-голубыми.
   - Нет, Валентина, ты не умерла. Ты так же жива, как и я.
   Как ты себя чувствуешь?
   - Ужасно, - призналась она. - Я думала, что вы умерли! Моя мама говорила, что вы умерли. Но если вы остались живы, почему тогда вы отдали мою мать в милостивые руки султана Мюрада? Моя мать любила вас.
   - И я любил ее, Валентина. Помни, именно так и было. Я должен благодарить Аллаха, что ее не было в то утро, когда мой брат напал на Драгоценный дворец. Ее убили бы.
   - Но вас то не убили, господин. - Она была в замешательстве. - И янычары султана сказали, что вы погибли. Я совсем ничего не понимаю.
   - А как ты можешь понять, моя невинная английская дама?
   Мой мир совершенно отличен от вашего мира, во всяком случае, так мне говорили. Разреши мне объяснить тебе, чтобы ты не посчитала Явид-хана жестоким и бесчувственным татарским принцем, который оставил твою милую мать испытывать судьбу в жестоких руках султана.
   Тем утром твоя мать разбудила меня, чтобы поцеловать на прощание. Мне хотелось заняться с ней любовью, но она со смехом выбранила меня, сказав, что для этого нет времени. Слава Аллаху, что я послушался ее, иначе бы она умерла от рук моего брата. Я помню, как сказал ей, что я возьму свое вечером. Она ушла, улыбаясь. Тогда я видел Марджаллу в последний раз.
   Я встал, оделся и пошел в конюшни, потому что обычно на рассвете ездил верхом. В конюшнях меня оглушили. Убийца посчитал, что я убит, и торопливо убежал продолжать кровавую резню. Видимо, полностью я сознание не потерял, потому что понял, кто мой враг. Это был мой брат-близнец. Тимур и его люди разгромили все, что могли, и подожгли дом.
   В соответствии с древним обычаем нашего народа они отрубили головы убитых и насадили их на столбы на воротах моего поместья. Моя голова осталась при мне, потому что мой брат хотел, чтобы мое тело было целым и не возникало сомнений, что я убит. Но прежде чем за мной пришли они, меня нашел мальчишка-конюшенный Орда, который седлал мне лошадь. Он выполз из горящей конюшни, где прятался в куче соломы.
   Убийцы его не заметили. Он увидел, что я лежу на земле, и остановился, чтобы разглядеть меня. Когда он увидел, что я жив, хотя и ужасно изуродован, он помог мне бежать. Мой брат в своем сумасшедшем бешенстве даже не потрудился вывести лошадей. Орда сумел вывести их из конюшни, потому что к этому времени горела только крыша. Он отпустил всех коней, оставив двух - для себя и для меня, затем он посадил меня на лошадь, и мы пустились в долгое путешествие домой. Я был без сознания или почти без сознания в течение нескольких недель. Орда заботился обо мне. Он добрался до какого-то прибрежного городка на Черном море и, продав лошадей, заплатил за переезд до Крыма. Я даже не помню, как мы плыли по морю. Когда мы добрались до Каффы, Орда прятал меня, пока не нашел моих родителей. Мы должны были быть очень осторожны, чтобы не встретиться с моим братом. Моя мать приняла мудрое решение - скрыть, что я остался в живых после последнего убийственного нападения Тимура, до тех пор пока мой брат-близнец не будет схвачен и казнен по татарскому обычаю. Когда стало ясно, что поймать его не просто, мы послали гонца к султану Мюраду, чтобы узнать о жене принца Явид-хана, принцессе Марджалле. Нашим людям было сказано, что принцесса умерла от горя и что янычары султана убили Тимур-хана. К счастью, я все еще прятался, когда подтвердилось, что сообщение о смерти Тимур-хана было ложным. Благодаря дьявольской удаче мой брат успел скрыться.
   Было решено, что я по-прежнему должен прятаться. Наши люди поверили, что я умер. Мой отец верил, что пленение Тимура - это только вопрос времени. Хотя мой брат вспыльчив и жесток, глупым он не был. Недели складывались в месяцы, месяцы в годы. Тимур продолжал скитаться по степям, собирая вокруг себя всех недовольных и молодых искателей приключений. Только несколько человек знали, что я жив. Мои родители, мой младший брат Давлет, который сейчас является Великим ханом, Орда, который спас меня, и его жена, Кончак. Они заботились обо мне все эти годы. Я жил, прячась в этой юрте, редко выходя днем, чтобы меня не видели. Только ночью я мог встречаться с ветром и дождем. Каждый год, когда мы выезжаем в степь, меня прячут в телеге. В Каффе, те комнаты в башне дворца, в которых я живу, считаются необитаемыми.
   Сначала мне было безразлично, буду я жить или умру. Я потерял твою мать женщину, которую любил больше всех на свете. Известие о том, что она умерла от горя, было почти невыносимым. Мне казалось, что мой брат снова уничтожил все, что было хорошим и истинным. Он убил Марджаллу точно так же, как убил двух моих первых жен, Зои и Айсу.
   Но как бы велика ни была моя боль, воля к жизни ярким пламенем горела в моей душе. Я не умер. Вместо этого я прожил двадцать три года в сумрачном мире, никогда не зная, известно ли Тимуру о том, что я выжил, отчасти страшась, что он может узнать об этом, и в то же время желая, чтобы он узнал правду, чтобы я мог отомстить ему. Вчера, когда мой брат украл тебя, я очень испугался и вспомнил наконец что я татарин. Это я убил Тимур-хана. Теперь, наконец, я свободен!
   - Думаю, - медленно произнесла Валентина, - что вы страдали так же сильно, как и моя мать в руках султана Мюрада.
   - Расскажи мне о своей матери, - нетерпеливо попросил он, наклоняясь вперед. Его ясные голубые глаза потеплели от воспоминаний, - Она, несомненно, постарела, господин, - начала Валентина, - но, мне кажется, она никогда не менялась, по крайней мере сколько я помню. Она лучшая из матерей. Мы все ее очень любим.
   - И твой отец никогда не упрекал ее за то, что она была моей женой?
   - Никогда! Он обожает ее и всегда обожал. Он был так рад, что нашел ее и снова привез домой! - ответила Валентина.
   Потом она сказала:
   - Я не уверена, что лорд Блисс - мой отец, господин.
   Рассказывала ли вам ваша мать, почему я приехала сюда?
   - Конечно, она рассказала мне, но я не твой отец, Валентина, к великому моему сожалению. Я был бы рад оставить после себя хоть одного ребенка, а ты была бы дочерью, которой можно гордиться, моя дорогая. Однако я бы никогда не признал в тебе дочь Марджаллы, если бы ты не разделась, когда моя мать осматривала тебя.