Страница:
Бодлеры в расстройстве поглядели друг на друга.
— Поджик? — с огорчением произнесла Солнышко. Она хотела сказать нечто вроде «Так что же, мы приехали сюда зря?», но Вайолет перевела ее слова по-другому:
— Сестра хочет сказать, что очень огорчительно оказаться не там, где надо.
— Мы очень беспокоимся за наших друзей, — добавил Клаус, — и не хотим отказываться от наших поисков.
— Отказываться? — переспросил Гектор. — Кто говорит о том, чтобы отказываться? Только потому, что у города не-подходящее название, не значит, что вы попали не туда. Работы у нас, конечно, масса, но в свободное время мы можем попытаться выяснить, где Дункан с Айседорой. Я, правда, простой работник, а не детектив, но я попробую вам помочь, как могу. Только мы должны быть очень осторожны. У Совета Старейшин столько правил — что ни сделай, обязательно какое-нибудь нарушишь.
— А зачем им так много правил? — поинтересовалась Вайолет.
— Зачем вообще существует много правил? — Гектор пожал плечами. — Наверно, чтобы легче распоряжаться людьми. Благодаря всем этим правилам Совет Старейшин может указывать жителям, что носить, что говорить, что есть и даже что строить. К примеру, правило номер шестьдесят семь категорически запрещает горожанам производить любые механические приспособления или пользоваться ими.
— Значит, и я не имею права изобретать и применять механические приспособления? — огорчилась Вайолет. — Ведь теперь, когда город стал нашим опекуном, мы тоже являемся гражданами Г.П.В.?
— Боюсь, что да, — ответил Гектор. — Вам придется соблюдать правило номер шестьдесят семь, а также все остальные.
— Но Вайолет — изобретатель! — воскликнул Клаус. — Для нее механические приспособления чрезвычайно важны!
— Ах так? — Гектор слегка улыбнулся. — В таком случае, Вайолет, ты можешь оказать мне неоценимую помощь. — Он остановился и оглядел улицу с таким видом, точно она кипела шпионами, а не была абсолютно пустынна. — Ты умеешь хранить секреты?
— Да, — ответила Вайолет.
Гектор еще раз оглядел улицу, потом нагнулся и заговорил очень тихим голосом:
— Когда Совет Старейшин придумал правило номер шестьдесят семь, мне велели уничтожить все изобретательские материалы в городе.
— А вы что на это сказали? — спросил Клаус.
— Ничего не сказал, — признался Гектор и завернул еще за один угол. — Вы же знаете, я робею, пока нахожусь в ратуше. Но вот что я сделал: я собрал все материалы и спрятал их у себя в сарае, который служит мне чем-то вроде изобретательской мастерской.
— Мне всегда хотелось иметь мастерскую, — проговорила Вайолет. Не отдавая себе в этом отчета, она полезла в карман, достала ленту и начала завязывать волосы, чтобы они не лезли в глаза, как будто уже что-то изобретала, а не просто разговаривала про изобретения. — Что вы успели изобрести, Гектор?
— Ну, кое-какие мелочи. Но у меня есть грандиозный проект, и он близится к завершению. Я строю автономный летучий дом, основанный на принципе нагретого воздуха.
— Нибдес? — задала вопрос Солнышко. Она имела в виду: «Не объясните ли это поподробнее?».
Но Гектор не нуждался ни в чьих просьбах, он готов был говорить о своем изобретении не останавливаясь.
— Не знаю, приходилось ли вам подниматься на воздушном шаре, наполненном нагретым воздухом, — сказал он. — Это очень увлекательно. Вы стоите в большой корзине, над головой у вас громадный шар, а под вами простирается вся местность, точно гигантская простыня. Нечто потрясающее! Так вот, мое изобретение — тот же воздушный шар, только гораздо больше. Вместо одной громадной корзины у меня двенадцать, соединенных друг с другом, а наверху — несколько шаров с нагретым воздухом. Каждая корзина — это отдельная комната, так что в целом получается летучий дом. Он абсолютно автономен, стоит подняться вверх — и вам больше не нужно опускаться вниз. В сущности, если аппарат будет действовать исправно, опуститься на землю будет и невозможно.
По идее двигатель должен работать больше ста лет, а одну, самую вместительную, корзину я постепенно наполню едой, напитками, одеждой и книгами. Как только все будет завершено, я улечу из Г.П.В., подальше от Совета Старейшин, от всего, что заставляет меня робеть, и стану вечно жить в небе.
— Да, похоже, это чудесное изобретение, — заметила Вайолет. — А как же вам удалось сделать двигатель автономным?
— Н-да, тут как раз есть проблемы, — признался Гектор. — Но, возможно, когда вы взглянете на него, нам удастся вместе довести дело до конца.
— Не сомневаюсь, что Вайолет сумеет вам помочь, — заявил Клаус. — Но из меня плохой изобретатель, я больше интересуюсь книгами. Имеется ли в Г.П.В. хорошая библиотека?
— К сожалению, нет, — ответил Гектор. — Правило номер сто восемь постановляет, что в городской библиотеке не должно быть книг, которые нарушают другие правила. Скажем, если кто-то в книжке пользуется механическим устройством, такой книге в библиотеке не место.
— Но здесь так много правил, — заметил Клаус. — Какие же книги разрешены?
— Не очень много и почти все скучные. Одна из них называется «Крошка эльф», и это, пожалуй, самая нудная книга на свете. Про дурацкое существо и его разные скучные приключения.
— Это плохо. — Клаус приуныл. — А я-то надеялся в свободное время заняться изысканиями, относящимися к Г.П.В., — я имею в виду не город, а секрет.
Гектор опять остановился и опять оглядел пустынные улицы.
— Можете сохранить в тайне еще один секрет? — осведомился он. Бодлеры кивнули. — Совет Старейшин велел мне сжечь все книги, которые нарушают правило номер сто восемь, — сказал он приглушенным голосом, — но их я тоже отнес в сарай. Теперь у меня там не только потайная мастерская, но еще и потайная библиотека.
— Вау, — обрадовался Клаус. — Я бывал в публичных библиотеках, в юридических библиотеках, в библиотеках с книгами по пресмыкающимся, с книгами по грамматике, но я никогда не бывал в потайной библиотеке. Звучит захватывающе.
— Может, и захватывающе, — согласился Гектор, — но я все равно робею. Совет Старейшин очень сердится, когда кто-то нарушает правила. Страшно подумать, как они со мной поступят, если обнаружат, что я тайно пользуюсь механическими устройствами и читаю интересные книги. — Аззатор! — крикнула Солнышко, желая сказать «Не беспокойтесь, мы не выдадим ваш секрет!».
Гектор лукаво посмотрел на нее:
— Не знаю, что такое «аззатор», Солнышко, но попробую догадаться: «Не забудьте и про меня». Вайолет будет работать в мастерской, Клаус читать книжки, а что же остается тебе? Что ты любишь делать больше всего?
— Кус! — мгновенно ответила Солнышко. Гектор нахмурился и снова оглянулся.
— Не так громко, Солнышко! — прошептал он. — Правило номер четыре тысячи пятьсот шестьдесят один не разрешает жителям города использовать рот для развлечения. И представить невозможно, как бы они с тобой поступили. Мы наверняка найдем тебе что-то для кусания, но ты должна кусать тайком. Ну вот мы и пришли.
Гектор еще раз завернул за угол, и дети впервые увидели, где они будут жить. За последним поворотом кончилась улица, по которой они шли, и открылось пространство, широкое и плоское, как и вся равнина, по которой они путешествовали днем. И на этой плоскости виднелись три силуэта. Первый оказался большим, крепким на вид домом с заостренной крышей и верандой, где вполне умещались садовый стол и четыре деревянных стула. Второй силуэт, сразу за домом, был огромным сараем, где таились мастерская и библиотека, про которые рассказывал Гектор. Но Бодлеров заставил широко раскрыть глаза от изумления третий силуэт.
На фоне неба выделялся силуэт Дерева Невермор, но сказать про него просто «дерево» было все равно что назвать Тихий океан большой массой воды, или Графа Олафа — сварливым субъектом, или нашу с Беатрис историю назвать немного печальной. Дерево Невермор было бы под стать Гаргантюа[3], что в данном случае означало «достигало неслыханных в ботанической науке масштабов», а проще говоря, было «самым гигантским деревом, какие доводилось видеть Бодлерам». Толщина ствола была такова, что Бодлеры могли бы спрятаться за ним вместе со слоном, тремя лошадьми и оперной певицей, и никто бы их не замечал с другой стороны дерева. Ветви веером расходились во все стороны, делая дерево выше дома и шире сарая, но оно казалось еще выше и толще из-за того, что на нем сидело. А на ветвях, образуя толстый слой чего-то черного и бормочущего, сидели все до единой вороны города Г.П.В., добавляя объема необъятному дереву. От этого его силуэт и казался каким-то мохнатым. Благодаря тому, что птицы летели вороньим курсом, а не шли пешком, они добрались сюда задолго до Бодлеров, и воздух был наполнен тихими шорохами устраивавшихся на ночь птиц. Некоторые уже заснули, и дети, подходя к своему новому дому, услышали негромкое похрапывание.
— Что скажете? — спросил Гектор.
— Чудесно, — отозвалась Вайолет.
— Бесподобно, — поддержал ее Клаус.
— Огуфод! — шепнула Солнышко, желая сказать «Как много ворон!».
— Сперва все вороньи звуки будут для вас непривычны, — Гектор поднялся по ступенькам, — но скоро вы перестанете их замечать. Я всегда оставляю окна на ночь открытыми, когда ложусь спать. Все их шорохи напоминают мне шум океана и действуют на меня успокоительно. Да, кстати о сне. Вы, наверное, очень устали. Я для вас приготовил три комнаты наверху, но если вам не понравится, можете выбрать другие. В доме полно комнат. Хватит и на Квегмайров, когда мы их найдем. Вам, наверное, было бы хорошо жить всем вместе, даже если бы пришлось делать черную работу для всего города.
— Да, это было бы замечательно. — Вайолет улыбнулась Гектору. Дети почувствовали себя счастливыми только от одной мысли, что двое тройняшек могут быть живы и здоровы и не томиться в плену у Графа Олафа. — Дункан — журналист, может, он основал бы газету, и жителям Г.П.В. не пришлось бы читать бестолковые статьи в «Дейли пунктилио».
— Айседора — поэт, — добавил Клаус. — могла бы написать книжку стихов для вашей библиотеки, конечно, в случае, если бы не писала ни о чем против здешних правил.
Гектор взялся уже за ручку двери, но остановился и бросил на Бодлеров странный взгляд.
— Поэт? — переспросил он. — И какого рода стихи она пишет?
— Двустишия, — ответила Вайолет.
Гектор бросил на детей еще более странный взгляд. Потом поставил бодлеровские чемоданы на пол и полез в карман комбинезона.
— Двустишия? — опять переспросил он.
— Да, — подтвердил Клаус. — Она любит писать рифмованные стихи из двух строк.
Гектор бросил на детей самый странный взгляд, какой им приходилось видеть, и, вынув руку из кармана, показал клочок бумаги, скатанный в крошечный рулончик.
— Вот такие? — сказал он и раскатал записку.
Бодлерам пришлось сильно прищуриться, чтобы прочесть записку в угасающем закатном свете, а прочитав один раз, они перечитали ее еще, чтобы убедиться, что свет не сыграл с ними шутку и они прочли именно то, — на клочке бумаги неровным, но знакомым почерком было написано:
Глава четвертая
— Поджик? — с огорчением произнесла Солнышко. Она хотела сказать нечто вроде «Так что же, мы приехали сюда зря?», но Вайолет перевела ее слова по-другому:
— Сестра хочет сказать, что очень огорчительно оказаться не там, где надо.
— Мы очень беспокоимся за наших друзей, — добавил Клаус, — и не хотим отказываться от наших поисков.
— Отказываться? — переспросил Гектор. — Кто говорит о том, чтобы отказываться? Только потому, что у города не-подходящее название, не значит, что вы попали не туда. Работы у нас, конечно, масса, но в свободное время мы можем попытаться выяснить, где Дункан с Айседорой. Я, правда, простой работник, а не детектив, но я попробую вам помочь, как могу. Только мы должны быть очень осторожны. У Совета Старейшин столько правил — что ни сделай, обязательно какое-нибудь нарушишь.
— А зачем им так много правил? — поинтересовалась Вайолет.
— Зачем вообще существует много правил? — Гектор пожал плечами. — Наверно, чтобы легче распоряжаться людьми. Благодаря всем этим правилам Совет Старейшин может указывать жителям, что носить, что говорить, что есть и даже что строить. К примеру, правило номер шестьдесят семь категорически запрещает горожанам производить любые механические приспособления или пользоваться ими.
— Значит, и я не имею права изобретать и применять механические приспособления? — огорчилась Вайолет. — Ведь теперь, когда город стал нашим опекуном, мы тоже являемся гражданами Г.П.В.?
— Боюсь, что да, — ответил Гектор. — Вам придется соблюдать правило номер шестьдесят семь, а также все остальные.
— Но Вайолет — изобретатель! — воскликнул Клаус. — Для нее механические приспособления чрезвычайно важны!
— Ах так? — Гектор слегка улыбнулся. — В таком случае, Вайолет, ты можешь оказать мне неоценимую помощь. — Он остановился и оглядел улицу с таким видом, точно она кипела шпионами, а не была абсолютно пустынна. — Ты умеешь хранить секреты?
— Да, — ответила Вайолет.
Гектор еще раз оглядел улицу, потом нагнулся и заговорил очень тихим голосом:
— Когда Совет Старейшин придумал правило номер шестьдесят семь, мне велели уничтожить все изобретательские материалы в городе.
— А вы что на это сказали? — спросил Клаус.
— Ничего не сказал, — признался Гектор и завернул еще за один угол. — Вы же знаете, я робею, пока нахожусь в ратуше. Но вот что я сделал: я собрал все материалы и спрятал их у себя в сарае, который служит мне чем-то вроде изобретательской мастерской.
— Мне всегда хотелось иметь мастерскую, — проговорила Вайолет. Не отдавая себе в этом отчета, она полезла в карман, достала ленту и начала завязывать волосы, чтобы они не лезли в глаза, как будто уже что-то изобретала, а не просто разговаривала про изобретения. — Что вы успели изобрести, Гектор?
— Ну, кое-какие мелочи. Но у меня есть грандиозный проект, и он близится к завершению. Я строю автономный летучий дом, основанный на принципе нагретого воздуха.
— Нибдес? — задала вопрос Солнышко. Она имела в виду: «Не объясните ли это поподробнее?».
Но Гектор не нуждался ни в чьих просьбах, он готов был говорить о своем изобретении не останавливаясь.
— Не знаю, приходилось ли вам подниматься на воздушном шаре, наполненном нагретым воздухом, — сказал он. — Это очень увлекательно. Вы стоите в большой корзине, над головой у вас громадный шар, а под вами простирается вся местность, точно гигантская простыня. Нечто потрясающее! Так вот, мое изобретение — тот же воздушный шар, только гораздо больше. Вместо одной громадной корзины у меня двенадцать, соединенных друг с другом, а наверху — несколько шаров с нагретым воздухом. Каждая корзина — это отдельная комната, так что в целом получается летучий дом. Он абсолютно автономен, стоит подняться вверх — и вам больше не нужно опускаться вниз. В сущности, если аппарат будет действовать исправно, опуститься на землю будет и невозможно.
По идее двигатель должен работать больше ста лет, а одну, самую вместительную, корзину я постепенно наполню едой, напитками, одеждой и книгами. Как только все будет завершено, я улечу из Г.П.В., подальше от Совета Старейшин, от всего, что заставляет меня робеть, и стану вечно жить в небе.
— Да, похоже, это чудесное изобретение, — заметила Вайолет. — А как же вам удалось сделать двигатель автономным?
— Н-да, тут как раз есть проблемы, — признался Гектор. — Но, возможно, когда вы взглянете на него, нам удастся вместе довести дело до конца.
— Не сомневаюсь, что Вайолет сумеет вам помочь, — заявил Клаус. — Но из меня плохой изобретатель, я больше интересуюсь книгами. Имеется ли в Г.П.В. хорошая библиотека?
— К сожалению, нет, — ответил Гектор. — Правило номер сто восемь постановляет, что в городской библиотеке не должно быть книг, которые нарушают другие правила. Скажем, если кто-то в книжке пользуется механическим устройством, такой книге в библиотеке не место.
— Но здесь так много правил, — заметил Клаус. — Какие же книги разрешены?
— Не очень много и почти все скучные. Одна из них называется «Крошка эльф», и это, пожалуй, самая нудная книга на свете. Про дурацкое существо и его разные скучные приключения.
— Это плохо. — Клаус приуныл. — А я-то надеялся в свободное время заняться изысканиями, относящимися к Г.П.В., — я имею в виду не город, а секрет.
Гектор опять остановился и опять оглядел пустынные улицы.
— Можете сохранить в тайне еще один секрет? — осведомился он. Бодлеры кивнули. — Совет Старейшин велел мне сжечь все книги, которые нарушают правило номер сто восемь, — сказал он приглушенным голосом, — но их я тоже отнес в сарай. Теперь у меня там не только потайная мастерская, но еще и потайная библиотека.
— Вау, — обрадовался Клаус. — Я бывал в публичных библиотеках, в юридических библиотеках, в библиотеках с книгами по пресмыкающимся, с книгами по грамматике, но я никогда не бывал в потайной библиотеке. Звучит захватывающе.
— Может, и захватывающе, — согласился Гектор, — но я все равно робею. Совет Старейшин очень сердится, когда кто-то нарушает правила. Страшно подумать, как они со мной поступят, если обнаружат, что я тайно пользуюсь механическими устройствами и читаю интересные книги. — Аззатор! — крикнула Солнышко, желая сказать «Не беспокойтесь, мы не выдадим ваш секрет!».
Гектор лукаво посмотрел на нее:
— Не знаю, что такое «аззатор», Солнышко, но попробую догадаться: «Не забудьте и про меня». Вайолет будет работать в мастерской, Клаус читать книжки, а что же остается тебе? Что ты любишь делать больше всего?
— Кус! — мгновенно ответила Солнышко. Гектор нахмурился и снова оглянулся.
— Не так громко, Солнышко! — прошептал он. — Правило номер четыре тысячи пятьсот шестьдесят один не разрешает жителям города использовать рот для развлечения. И представить невозможно, как бы они с тобой поступили. Мы наверняка найдем тебе что-то для кусания, но ты должна кусать тайком. Ну вот мы и пришли.
Гектор еще раз завернул за угол, и дети впервые увидели, где они будут жить. За последним поворотом кончилась улица, по которой они шли, и открылось пространство, широкое и плоское, как и вся равнина, по которой они путешествовали днем. И на этой плоскости виднелись три силуэта. Первый оказался большим, крепким на вид домом с заостренной крышей и верандой, где вполне умещались садовый стол и четыре деревянных стула. Второй силуэт, сразу за домом, был огромным сараем, где таились мастерская и библиотека, про которые рассказывал Гектор. Но Бодлеров заставил широко раскрыть глаза от изумления третий силуэт.
На фоне неба выделялся силуэт Дерева Невермор, но сказать про него просто «дерево» было все равно что назвать Тихий океан большой массой воды, или Графа Олафа — сварливым субъектом, или нашу с Беатрис историю назвать немного печальной. Дерево Невермор было бы под стать Гаргантюа[3], что в данном случае означало «достигало неслыханных в ботанической науке масштабов», а проще говоря, было «самым гигантским деревом, какие доводилось видеть Бодлерам». Толщина ствола была такова, что Бодлеры могли бы спрятаться за ним вместе со слоном, тремя лошадьми и оперной певицей, и никто бы их не замечал с другой стороны дерева. Ветви веером расходились во все стороны, делая дерево выше дома и шире сарая, но оно казалось еще выше и толще из-за того, что на нем сидело. А на ветвях, образуя толстый слой чего-то черного и бормочущего, сидели все до единой вороны города Г.П.В., добавляя объема необъятному дереву. От этого его силуэт и казался каким-то мохнатым. Благодаря тому, что птицы летели вороньим курсом, а не шли пешком, они добрались сюда задолго до Бодлеров, и воздух был наполнен тихими шорохами устраивавшихся на ночь птиц. Некоторые уже заснули, и дети, подходя к своему новому дому, услышали негромкое похрапывание.
— Что скажете? — спросил Гектор.
— Чудесно, — отозвалась Вайолет.
— Бесподобно, — поддержал ее Клаус.
— Огуфод! — шепнула Солнышко, желая сказать «Как много ворон!».
— Сперва все вороньи звуки будут для вас непривычны, — Гектор поднялся по ступенькам, — но скоро вы перестанете их замечать. Я всегда оставляю окна на ночь открытыми, когда ложусь спать. Все их шорохи напоминают мне шум океана и действуют на меня успокоительно. Да, кстати о сне. Вы, наверное, очень устали. Я для вас приготовил три комнаты наверху, но если вам не понравится, можете выбрать другие. В доме полно комнат. Хватит и на Квегмайров, когда мы их найдем. Вам, наверное, было бы хорошо жить всем вместе, даже если бы пришлось делать черную работу для всего города.
— Да, это было бы замечательно. — Вайолет улыбнулась Гектору. Дети почувствовали себя счастливыми только от одной мысли, что двое тройняшек могут быть живы и здоровы и не томиться в плену у Графа Олафа. — Дункан — журналист, может, он основал бы газету, и жителям Г.П.В. не пришлось бы читать бестолковые статьи в «Дейли пунктилио».
— Айседора — поэт, — добавил Клаус. — могла бы написать книжку стихов для вашей библиотеки, конечно, в случае, если бы не писала ни о чем против здешних правил.
Гектор взялся уже за ручку двери, но остановился и бросил на Бодлеров странный взгляд.
— Поэт? — переспросил он. — И какого рода стихи она пишет?
— Двустишия, — ответила Вайолет.
Гектор бросил на детей еще более странный взгляд. Потом поставил бодлеровские чемоданы на пол и полез в карман комбинезона.
— Двустишия? — опять переспросил он.
— Да, — подтвердил Клаус. — Она любит писать рифмованные стихи из двух строк.
Гектор бросил на детей самый странный взгляд, какой им приходилось видеть, и, вынув руку из кармана, показал клочок бумаги, скатанный в крошечный рулончик.
— Вот такие? — сказал он и раскатал записку.
Бодлерам пришлось сильно прищуриться, чтобы прочесть записку в угасающем закатном свете, а прочитав один раз, они перечитали ее еще, чтобы убедиться, что свет не сыграл с ними шутку и они прочли именно то, — на клочке бумаги неровным, но знакомым почерком было написано:
Фамильные камни — причина ужасного плена.
Однако друзья нас найдут и спасут непременно.
Глава четвертая
Бодлеры в изумлении уставились на записку, потом на Гектора, потом опять на записку. Потом они снова уставились на Гектора, потом на записку, затем опять на Гектора и еще раз на клочок бумаги, потом опять на Гектора и снова на записку. Они пораскрывали рты, как будто хотели что-то сказать, но все трое не смогли выдавить ни слова.
Выражение «гром среди ясного неба» относится к чему-то столь поразительному, от удивления у вас голова идет кругом, ноги слабеют, а все тело гудит, как будто с ясного голубого неба в вас неожиданно со всей силы ударила молния. Если вы не лампочка, не электроприбор и не дерево, уставшее стоять прямо, неожиданная встреча с молнией не слишком приятное переживание, и поэтому Бодлеры несколько минут стояли на ступенях дома, испытывая все перечисленные неприятные ощущения — головокружение, слабость в ногах и гудение во всем теле.
— Господи, Бодлеры, — проговорил Гектор, — в жизни не видел более удивленных людей. Давайте входите в дом и присядьте. У вас такой вид, будто в вас со всей силы ударила молния.
Бодлеры последовали за Гектором внутрь, по коридору, в гостиную и там уселись на диван, по-прежнему не произнося ни слова.
— Почему бы вам не посидеть тут немножко? — предложил Гектор. — А я пока приготовлю вам горячего чаю. Может, к тому времени, как он вскипит, вы уже сможете разговаривать.
Он нагнулся, вручил клочок бумаги Вайолет, погладил Солнышко по голове и вышел из комнаты, оставив детей одних. Вайолет молча развернула бумажку, держа ее так, чтобы младшие тоже прочли двустишие еще раз:
— Я тоже так думаю, — согласилась Вайолет. — Я абсолютно уверена, что это ее почерк.
— Клейк! — выпалила Солнышко, что означало «Стихи явно выдержаны в стиле Айседоры!».
— В стихах говорится о драгоценных камнях, — продолжала Вайолет, — а родители тройняшек оставили им в наследство знаменитые сапфиры Квегмайров.
— И Олаф похитил тройняшек, чтобы завладеть сапфирами, — добавил Клаус. — Отсюда строчка «Фамильные камни — причина ужасного плена».
— Пенг? — вопросительным тоном произнесла Солнышко.
— Не знаю, каким образом это попало к Гектору, — сказала Вайолет. — Давайте спросим у него.
— Погоди, не торопись, — остановил ее Клаус. Он взял у Вайолет стихи и еще раз перечитал. — А вдруг Гектор причастен к похищению?
— Я об этом не подумала, — проговорила Вайолет. — Ты правда так думаешь?
— Не знаю, — признался Клаус. — Вроде бы он не похож на сообщников Графа Олафа, но ведь нам не всегда удавалось распознать их сразу.
— Риб, — задумчиво произнесла Солнышко, что значило «Это верно».
— Ему как будто бы можно доверять, — сказала Вайолет. — Он с таким увлечением показывал нам полет ворон. И ему хотелось услышать про все, что с нами происходило. Все это не похоже на похитителя детей, но ведь наверняка знать невозможно.
— Вот именно, — подтвердил Клаус. — наверняка знать невозможно.
— Чай готов, — позвал Гектор из соседней комнаты. — Если пришли в себя, присоединяйтесь ко мне, посидите за столом, пока я готовлю энчиладас.
Бодлеры переглянулись и кивнули.
— Кей! — крикнула Солнышко и повела старших в большую, уютную кухню. Дети сели за круглый деревянный стол, на который Гектор поставил дымящиеся кружки с чаем, и тихо сидели так, пока Гектор возился с обедом. Конечно, и в самом деле невозможно знать наверняка, заслуживает ли человек доверия, по той простой причине, что обстоятельства все время меняются. Например, вы знаете кого-то уже несколько лет и как другу полностью ему доверяете, но вот обстоятельства переменились, друг страшно проголодался, и не успеваете вы оглянуться, как уже варитесь в суповой кастрюле — наверняка-то знать невозможно. Вот и я влюбился в прелестную женщину, обаятельную и умную, и я верил, что она станет моей женой. Но поскольку знать наверняка невозможно, то она взяла и вышла замуж за другого. А все оттого, что прочла о чем-то в «Дейли пунктилио». Некому было объяснить бодлеровским сиротам, что они не могут знать наверняка, поскольку до того, как стать сиротами, они много лет жили окруженные родительской заботой и считали, что родители и впредь будут заботиться о них. Но обстоятельства переменились, родители погибли, и дети теперь поселились у мастера, в городе, полном ворон. Но все-таки если и нет способов узнать наверняка, нередко находятся приметы, по которым можно узнать почти наверняка. И пока трое сирот наблюдали, как Гектор приготавливает обед, они обнаружили некоторые приметы. Например, мелодия, которую Гектор напевал себе под нос, нарезая разные ингредиенты для энчиладас, звучала успокоительно, и Бодлеры не могли представить, чтобы так напевал похититель детей. Когда он увидел, что чай у Бодлеров слишком горячий, он подошел к столу и подул в каждую кружку, чтобы остудить чай, и трудно было представить, чтобы тот, кто прячет двух тройняшек, в то же время дул на чай трем другим детям. А что самое успокоительное, Гектор не приставал к ним с расспросами — почему они так удивились и почему молчат. Он тоже ничего не говорил и дал Бодлерам время, чтобы самим решиться заговорить о записке, которую он им отдал. Вот почему дети и представить себе не могли, чтобы такой деликатный человек был заодно с Графом Олафом. Наверняка знать, конечно, невозможно, но, наблюдая, как мастер ставит в духовку энчиладас, Бодлеры почувствовали к нему почти полное доверие, а к тому времени, как он присоединился к ним за столом, они решились поговорить с ним о прочитанном двустишии.
— Стихи написаны Айседорой Квегмайр, — выпалил Клаус без всяких обиняков, что означало «едва Гектор успел сесть за стол».
— Вот это да, — сказал Гектор. — Не-удивительно, что вы так разволновались, но откуда такая уверенность? Многие поэты пишут двустишия. Огден Нэш, например.
— Огден Нэш не писал про драгоценности, — возразил Клаус, получивший в подарок, когда ему исполнилось семь лет, биографию Огдена Нэша. — Но Айседора пишет. Когда родители Квегмайры погибли, от них осталось наследство в сапфирах. Отсюда и строка «Фамильные камни — причина ужасного плена».
— Кроме того, — добавила Вайолет, — это ее почерк и ее поэтический стиль.
— Ну хорошо, — уступил Гектор, — если вы говорите, что стихи написаны Айседорой Квегмайр, я вам верю.
— Надо позвонить мистеру По, рассказать ему об этом, — сказал Клаус.
— Мы не можем позвонить, — сказал Гектор, — в Г.П.В. нет телефонов, они относятся к механизмам. Ему может послать сообщение Совет Старейшин. Я-то чересчур робею, но вы, если захотите, можете попросить их об этом.
— Хорошо, но прежде чем обращаться с просьбой к Совету, хотелось бы знать побольше насчет двустишия, — сказала Вайолет. — Каким образом попал к вам этот клочок бумаги?
— Я нашел его сегодня под Деревом Невермор. Проснулся утром и только собрался идти в центр выполнять утренние работы, как вдруг заметил что-то белое среди черных вороньих перьев, упавших сверху, — вот эта самая записка, скатанная в крошечный рулончик. Я не понял, о чем там речь, кроме того, торопился на работу, поэтому положил бумажку в карман и не вспоминал о ней до тех пор, пока мы не заговорили с вами о двустишиях. Конечно, это большая загадка. Как стихотворение Айседоры очутилось на моем дворе?
— Ну, стихи сами не ходят, — заметила Вайолет, — значит, их туда положила Айседора. И значит, она где-то поблизости.
Гектор покачал головой:
— Не думаю. Сами видите, как тут плоско, на мили вокруг все видно. Тут, на окраине, только и есть что мой дом, сарай и Дерево Невермор. Пожалуйста, обыщите весь дом, все равно не отыщите Айседоры Квегмайр или кого бы то ни было, а сарай я всегда держу на замке, не хочу, чтобы Совет Старейшин обнаружил, что я нарушаю правила.
— Может, она на дереве? — предположил Клаус. — Оно такое громадное, что Олаф вполне мог спрятать ее в ветвях.
— Верно, — поддержала его Вайолет. — В прошлый раз Олаф держал их глубоко под нами. Может, теперь он их держит высоко над нами? — Она вздрогнула, представив себе, как, должно быть, страшно оказаться в ловушке на огромных ветвях Дерева Невермор. Она отодвинулась от стола и встала. — Остается одно, — заключила она. — Надо туда залезть и поискать их наверху.
— Ты права. — Клаус тоже вскочил. — Пошли.
— Герит! — одобрила Солнышко.
— Погодите-ка, — остановил их Гектор. — Мы не можем вот так взять и залезть на Дерево Невермор.
— Почему? — спросила Вайолет. — Мы поднимались на башню и спускались в шахту лифта. Влезть на дерево не так уж трудно.
— Не сомневаюсь, что вы все трое отлично лазаете, — сказал Гектор, — но я не это имел в виду. — Он поднялся и подошел к кухонному окну. — Выгляните наружу, — сказал он. — Солнце уже полностью село. Сейчас на верхушке Дерева никаких друзей не разглядишь. Кроме того, оно все покрыто спящими птицами. Через ворон сейчас не пробраться — зряшная затея.
Бодлеры выглянули в окно и увидели, что Гектор прав. Дерево казалось гигантской тенью, расплывчатой по краям, там, где сидели вороны. Дети поняли, что карабкаться вверх в такой темноте действительно зряшная затея, что в данном случае значило «маловероятно, чтобы поиски увенчались успехом». Клаус и Солнышко обратили взгляды на сестру в надежде, что она найдет выход из положения, и с облегчением поняли, что она уже изобрела способ, даже не успев завязать волосы лентой.
— Можно лезть на дерево с фонариками — предложила она. — Если у вас есть фольга, Гектор, ручка от старой метлы и резиновые полоски, я за десять минут сделаю фонарик.
Гектор покачал головой:
— Фонарики потревожат ворон. Если вас разбудить посреди ночи и направить свет прямо в лицо, вас бы это тоже очень раздосадовало, так что вряд ли будет приятно оказаться окруженными тысячами раздосадованных ворон. Лучше подождать до утра, когда вороны перелетают в кварталы подальше от центра.
— Мы не можем ждать до утра, — возразил Клаус. — Мы ни секунды не можем Ждать. В прошлый раз мы их нашли, но стоило оставить одних всего на несколько минут, как за это время они опять исчезли.
— Оллавоз! — крикнула Солнышко, имея в виду «Олаф моментально их увез!».
— Ну, сейчас он их не увезет, — возразил Гектор. — Ему тоже трудно было бы в темноте лезть на дерево.
— Но что-то же надо делать, — настаивала Вайолет. — Эти стихи не просто двустишие, это крик о помощи. Айседора прямо говорит: «Однако друзья нас найдут и спасут непременно». Наши друзья испуганы, мы обязаны прийти им на помощь.
Гектор достал из кармана комбинезона две кухонные рукавицы и вытянул энчиладас из духовки.
— Вот что я вам скажу. Сейчас приятный вечер, куриные энчиладас готовы. Мы можем устроиться на веранде, пообедать там и в то же время следить за Деревом Невермор. Вокруг так плоско, что даже ночью видно довольно далеко. Если Граф Олаф или кто угодно сюда пожалует, мы его заметим.
— Но Граф Олаф может сотворить какое-нибудь вероломство и после обеда, — запротестовал Клаус. — Единственный способ убедиться, что никто не подобрался к Дереву, — это наблюдать за ним всю ночь.
— Мы можем спать по очереди, — предложила Вайолет, — так что кто-то все время будет дежурить.
Гектор хотел было покачать головой, но передумал.
— Обычно я против того, чтобы дети ложились поздно, — сказал он наконец, — исключением тех случаев, когда они читают хорошую книгу, смотрят чудесный фильм или сидят за столом с очаровательными гостями. Но на сей раз, я думаю, мы сделаем исключение. Я-то, наверное, засну, но вы, если хотите, караульте хоть всю ночь. Только, пожалуйста, не вздумайте в темноте залезать на дерево. Я понимаю, как вы разочарованы, но знаю также, что нам остается одно — ждать до утра.
Бодлеры обменялись взглядами и вздохнули. Они до такой степени беспокоились о Квегмайрах, что готовы были немедленно бежать к Дереву Невермор и карабкаться на него. Но в глубине души они сознавали, что Гектор прав.
— Пожалуй, Гектор, вы правы, — признала Вайолет. — Мы подождем до утра.
Это единственное, что остается, — согласился Клаус.
— Контрэр![4] — крикнула Солнышко и протянула кверху обе руки, чтобы Клаус ее поднял. Она хотела сказать что-то вроде «А я могу придумать кое-что еще — поднеси меня к оконному шпингалету!».
Что брат и сделал. Крохотными пальчиками Солнышко открыла шпингалет и толкнула раму, впустив в комнату прохладный вечерний воздух и бормотание ворон. Затем она высунула голову наружу как можно дальше и крикнула что есть мочи:
— Лай! Лай!
Существует много выражений, когда хотят описать неправильный поступок. Одно из них — «допустить ошибку». Другое, погрубее, — «свалять дурака». Можно сказать и так: «Пытаться спасти Лемони Сникета путем писания писем конгрессмену, вместо того чтобы сделать подкоп». Однако это было бы чересчур специфично. Но Солнышкино «Лай!» наводит на мысль о выражении, которое, как ни печально, отлично подходит к данной ситуации.
Под словом «лай» Солнышко имела в виду «Квегмайры, если вы там наверху, держитесь, мы вас утром сразу вызволим». Но к сожалению, для ее поступка как нельзя лучше подходит выражение «лаять не на то дерево», то есть «пойти по ложному пути». Солнышко действовала из самых добрых побуждений, она хотела подбодрить Квегмайров, уверить их, что Бодлеры помогут им спастись из лап Графа Олафа, но младшая из Бодлеров совершила неверный ход. «Лай!» — крикнула она еще раз, когда Гектор начал раскладывать по тарелкам куриные энчиладас. Потом он вывел детей на переднюю веранду, чтобы они ели за садовым столом и одновременно не спускали глаз с Дерева Невермор. Но Солнышко допустила ошибку, и Бодлеры не осознали этого. Не осознали, пока обедали, не спуская глаз с гигантского бормочущего дерева. И пока сидели на веранде всю ночь, по очереди вглядываясь в плоскую равнину — не покажется ли на горизонте чья-нибудь фигура. И пока дремали по очереди рядом с Гектором, положив голову на стол. Но когда встало солнце, одна из ворон снялась с Дерева Невермор и принялась описывать круги, а потом вверх поднялись еще три вороны, а потом еще семь, и еще двенадцать, и вскоре утреннее небо заполнилось шумом крыльев, тысячи птиц закружили у них над головой, дети встали с деревянных стульев и быстро направились к Дереву — поискать признаков Квегмайров. И вот тогда Бодлеры сразу увидели, как были глубоко не правы раньше.
Выражение «гром среди ясного неба» относится к чему-то столь поразительному, от удивления у вас голова идет кругом, ноги слабеют, а все тело гудит, как будто с ясного голубого неба в вас неожиданно со всей силы ударила молния. Если вы не лампочка, не электроприбор и не дерево, уставшее стоять прямо, неожиданная встреча с молнией не слишком приятное переживание, и поэтому Бодлеры несколько минут стояли на ступенях дома, испытывая все перечисленные неприятные ощущения — головокружение, слабость в ногах и гудение во всем теле.
— Господи, Бодлеры, — проговорил Гектор, — в жизни не видел более удивленных людей. Давайте входите в дом и присядьте. У вас такой вид, будто в вас со всей силы ударила молния.
Бодлеры последовали за Гектором внутрь, по коридору, в гостиную и там уселись на диван, по-прежнему не произнося ни слова.
— Почему бы вам не посидеть тут немножко? — предложил Гектор. — А я пока приготовлю вам горячего чаю. Может, к тому времени, как он вскипит, вы уже сможете разговаривать.
Он нагнулся, вручил клочок бумаги Вайолет, погладил Солнышко по голове и вышел из комнаты, оставив детей одних. Вайолет молча развернула бумажку, держа ее так, чтобы младшие тоже прочли двустишие еще раз:
— Это она, — сказал Клаус тихонько, чтобы Гектор не услышал. — Несомненно, стихи написала Айседора Квегмайр.
Фамильные камни — причина ужасного плена.
Однако друзья нас найдут и спасут непременно.
— Я тоже так думаю, — согласилась Вайолет. — Я абсолютно уверена, что это ее почерк.
— Клейк! — выпалила Солнышко, что означало «Стихи явно выдержаны в стиле Айседоры!».
— В стихах говорится о драгоценных камнях, — продолжала Вайолет, — а родители тройняшек оставили им в наследство знаменитые сапфиры Квегмайров.
— И Олаф похитил тройняшек, чтобы завладеть сапфирами, — добавил Клаус. — Отсюда строчка «Фамильные камни — причина ужасного плена».
— Пенг? — вопросительным тоном произнесла Солнышко.
— Не знаю, каким образом это попало к Гектору, — сказала Вайолет. — Давайте спросим у него.
— Погоди, не торопись, — остановил ее Клаус. Он взял у Вайолет стихи и еще раз перечитал. — А вдруг Гектор причастен к похищению?
— Я об этом не подумала, — проговорила Вайолет. — Ты правда так думаешь?
— Не знаю, — признался Клаус. — Вроде бы он не похож на сообщников Графа Олафа, но ведь нам не всегда удавалось распознать их сразу.
— Риб, — задумчиво произнесла Солнышко, что значило «Это верно».
— Ему как будто бы можно доверять, — сказала Вайолет. — Он с таким увлечением показывал нам полет ворон. И ему хотелось услышать про все, что с нами происходило. Все это не похоже на похитителя детей, но ведь наверняка знать невозможно.
— Вот именно, — подтвердил Клаус. — наверняка знать невозможно.
— Чай готов, — позвал Гектор из соседней комнаты. — Если пришли в себя, присоединяйтесь ко мне, посидите за столом, пока я готовлю энчиладас.
Бодлеры переглянулись и кивнули.
— Кей! — крикнула Солнышко и повела старших в большую, уютную кухню. Дети сели за круглый деревянный стол, на который Гектор поставил дымящиеся кружки с чаем, и тихо сидели так, пока Гектор возился с обедом. Конечно, и в самом деле невозможно знать наверняка, заслуживает ли человек доверия, по той простой причине, что обстоятельства все время меняются. Например, вы знаете кого-то уже несколько лет и как другу полностью ему доверяете, но вот обстоятельства переменились, друг страшно проголодался, и не успеваете вы оглянуться, как уже варитесь в суповой кастрюле — наверняка-то знать невозможно. Вот и я влюбился в прелестную женщину, обаятельную и умную, и я верил, что она станет моей женой. Но поскольку знать наверняка невозможно, то она взяла и вышла замуж за другого. А все оттого, что прочла о чем-то в «Дейли пунктилио». Некому было объяснить бодлеровским сиротам, что они не могут знать наверняка, поскольку до того, как стать сиротами, они много лет жили окруженные родительской заботой и считали, что родители и впредь будут заботиться о них. Но обстоятельства переменились, родители погибли, и дети теперь поселились у мастера, в городе, полном ворон. Но все-таки если и нет способов узнать наверняка, нередко находятся приметы, по которым можно узнать почти наверняка. И пока трое сирот наблюдали, как Гектор приготавливает обед, они обнаружили некоторые приметы. Например, мелодия, которую Гектор напевал себе под нос, нарезая разные ингредиенты для энчиладас, звучала успокоительно, и Бодлеры не могли представить, чтобы так напевал похититель детей. Когда он увидел, что чай у Бодлеров слишком горячий, он подошел к столу и подул в каждую кружку, чтобы остудить чай, и трудно было представить, чтобы тот, кто прячет двух тройняшек, в то же время дул на чай трем другим детям. А что самое успокоительное, Гектор не приставал к ним с расспросами — почему они так удивились и почему молчат. Он тоже ничего не говорил и дал Бодлерам время, чтобы самим решиться заговорить о записке, которую он им отдал. Вот почему дети и представить себе не могли, чтобы такой деликатный человек был заодно с Графом Олафом. Наверняка знать, конечно, невозможно, но, наблюдая, как мастер ставит в духовку энчиладас, Бодлеры почувствовали к нему почти полное доверие, а к тому времени, как он присоединился к ним за столом, они решились поговорить с ним о прочитанном двустишии.
— Стихи написаны Айседорой Квегмайр, — выпалил Клаус без всяких обиняков, что означало «едва Гектор успел сесть за стол».
— Вот это да, — сказал Гектор. — Не-удивительно, что вы так разволновались, но откуда такая уверенность? Многие поэты пишут двустишия. Огден Нэш, например.
— Огден Нэш не писал про драгоценности, — возразил Клаус, получивший в подарок, когда ему исполнилось семь лет, биографию Огдена Нэша. — Но Айседора пишет. Когда родители Квегмайры погибли, от них осталось наследство в сапфирах. Отсюда и строка «Фамильные камни — причина ужасного плена».
— Кроме того, — добавила Вайолет, — это ее почерк и ее поэтический стиль.
— Ну хорошо, — уступил Гектор, — если вы говорите, что стихи написаны Айседорой Квегмайр, я вам верю.
— Надо позвонить мистеру По, рассказать ему об этом, — сказал Клаус.
— Мы не можем позвонить, — сказал Гектор, — в Г.П.В. нет телефонов, они относятся к механизмам. Ему может послать сообщение Совет Старейшин. Я-то чересчур робею, но вы, если захотите, можете попросить их об этом.
— Хорошо, но прежде чем обращаться с просьбой к Совету, хотелось бы знать побольше насчет двустишия, — сказала Вайолет. — Каким образом попал к вам этот клочок бумаги?
— Я нашел его сегодня под Деревом Невермор. Проснулся утром и только собрался идти в центр выполнять утренние работы, как вдруг заметил что-то белое среди черных вороньих перьев, упавших сверху, — вот эта самая записка, скатанная в крошечный рулончик. Я не понял, о чем там речь, кроме того, торопился на работу, поэтому положил бумажку в карман и не вспоминал о ней до тех пор, пока мы не заговорили с вами о двустишиях. Конечно, это большая загадка. Как стихотворение Айседоры очутилось на моем дворе?
— Ну, стихи сами не ходят, — заметила Вайолет, — значит, их туда положила Айседора. И значит, она где-то поблизости.
Гектор покачал головой:
— Не думаю. Сами видите, как тут плоско, на мили вокруг все видно. Тут, на окраине, только и есть что мой дом, сарай и Дерево Невермор. Пожалуйста, обыщите весь дом, все равно не отыщите Айседоры Квегмайр или кого бы то ни было, а сарай я всегда держу на замке, не хочу, чтобы Совет Старейшин обнаружил, что я нарушаю правила.
— Может, она на дереве? — предположил Клаус. — Оно такое громадное, что Олаф вполне мог спрятать ее в ветвях.
— Верно, — поддержала его Вайолет. — В прошлый раз Олаф держал их глубоко под нами. Может, теперь он их держит высоко над нами? — Она вздрогнула, представив себе, как, должно быть, страшно оказаться в ловушке на огромных ветвях Дерева Невермор. Она отодвинулась от стола и встала. — Остается одно, — заключила она. — Надо туда залезть и поискать их наверху.
— Ты права. — Клаус тоже вскочил. — Пошли.
— Герит! — одобрила Солнышко.
— Погодите-ка, — остановил их Гектор. — Мы не можем вот так взять и залезть на Дерево Невермор.
— Почему? — спросила Вайолет. — Мы поднимались на башню и спускались в шахту лифта. Влезть на дерево не так уж трудно.
— Не сомневаюсь, что вы все трое отлично лазаете, — сказал Гектор, — но я не это имел в виду. — Он поднялся и подошел к кухонному окну. — Выгляните наружу, — сказал он. — Солнце уже полностью село. Сейчас на верхушке Дерева никаких друзей не разглядишь. Кроме того, оно все покрыто спящими птицами. Через ворон сейчас не пробраться — зряшная затея.
Бодлеры выглянули в окно и увидели, что Гектор прав. Дерево казалось гигантской тенью, расплывчатой по краям, там, где сидели вороны. Дети поняли, что карабкаться вверх в такой темноте действительно зряшная затея, что в данном случае значило «маловероятно, чтобы поиски увенчались успехом». Клаус и Солнышко обратили взгляды на сестру в надежде, что она найдет выход из положения, и с облегчением поняли, что она уже изобрела способ, даже не успев завязать волосы лентой.
— Можно лезть на дерево с фонариками — предложила она. — Если у вас есть фольга, Гектор, ручка от старой метлы и резиновые полоски, я за десять минут сделаю фонарик.
Гектор покачал головой:
— Фонарики потревожат ворон. Если вас разбудить посреди ночи и направить свет прямо в лицо, вас бы это тоже очень раздосадовало, так что вряд ли будет приятно оказаться окруженными тысячами раздосадованных ворон. Лучше подождать до утра, когда вороны перелетают в кварталы подальше от центра.
— Мы не можем ждать до утра, — возразил Клаус. — Мы ни секунды не можем Ждать. В прошлый раз мы их нашли, но стоило оставить одних всего на несколько минут, как за это время они опять исчезли.
— Оллавоз! — крикнула Солнышко, имея в виду «Олаф моментально их увез!».
— Ну, сейчас он их не увезет, — возразил Гектор. — Ему тоже трудно было бы в темноте лезть на дерево.
— Но что-то же надо делать, — настаивала Вайолет. — Эти стихи не просто двустишие, это крик о помощи. Айседора прямо говорит: «Однако друзья нас найдут и спасут непременно». Наши друзья испуганы, мы обязаны прийти им на помощь.
Гектор достал из кармана комбинезона две кухонные рукавицы и вытянул энчиладас из духовки.
— Вот что я вам скажу. Сейчас приятный вечер, куриные энчиладас готовы. Мы можем устроиться на веранде, пообедать там и в то же время следить за Деревом Невермор. Вокруг так плоско, что даже ночью видно довольно далеко. Если Граф Олаф или кто угодно сюда пожалует, мы его заметим.
— Но Граф Олаф может сотворить какое-нибудь вероломство и после обеда, — запротестовал Клаус. — Единственный способ убедиться, что никто не подобрался к Дереву, — это наблюдать за ним всю ночь.
— Мы можем спать по очереди, — предложила Вайолет, — так что кто-то все время будет дежурить.
Гектор хотел было покачать головой, но передумал.
— Обычно я против того, чтобы дети ложились поздно, — сказал он наконец, — исключением тех случаев, когда они читают хорошую книгу, смотрят чудесный фильм или сидят за столом с очаровательными гостями. Но на сей раз, я думаю, мы сделаем исключение. Я-то, наверное, засну, но вы, если хотите, караульте хоть всю ночь. Только, пожалуйста, не вздумайте в темноте залезать на дерево. Я понимаю, как вы разочарованы, но знаю также, что нам остается одно — ждать до утра.
Бодлеры обменялись взглядами и вздохнули. Они до такой степени беспокоились о Квегмайрах, что готовы были немедленно бежать к Дереву Невермор и карабкаться на него. Но в глубине души они сознавали, что Гектор прав.
— Пожалуй, Гектор, вы правы, — признала Вайолет. — Мы подождем до утра.
Это единственное, что остается, — согласился Клаус.
— Контрэр![4] — крикнула Солнышко и протянула кверху обе руки, чтобы Клаус ее поднял. Она хотела сказать что-то вроде «А я могу придумать кое-что еще — поднеси меня к оконному шпингалету!».
Что брат и сделал. Крохотными пальчиками Солнышко открыла шпингалет и толкнула раму, впустив в комнату прохладный вечерний воздух и бормотание ворон. Затем она высунула голову наружу как можно дальше и крикнула что есть мочи:
— Лай! Лай!
Существует много выражений, когда хотят описать неправильный поступок. Одно из них — «допустить ошибку». Другое, погрубее, — «свалять дурака». Можно сказать и так: «Пытаться спасти Лемони Сникета путем писания писем конгрессмену, вместо того чтобы сделать подкоп». Однако это было бы чересчур специфично. Но Солнышкино «Лай!» наводит на мысль о выражении, которое, как ни печально, отлично подходит к данной ситуации.
Под словом «лай» Солнышко имела в виду «Квегмайры, если вы там наверху, держитесь, мы вас утром сразу вызволим». Но к сожалению, для ее поступка как нельзя лучше подходит выражение «лаять не на то дерево», то есть «пойти по ложному пути». Солнышко действовала из самых добрых побуждений, она хотела подбодрить Квегмайров, уверить их, что Бодлеры помогут им спастись из лап Графа Олафа, но младшая из Бодлеров совершила неверный ход. «Лай!» — крикнула она еще раз, когда Гектор начал раскладывать по тарелкам куриные энчиладас. Потом он вывел детей на переднюю веранду, чтобы они ели за садовым столом и одновременно не спускали глаз с Дерева Невермор. Но Солнышко допустила ошибку, и Бодлеры не осознали этого. Не осознали, пока обедали, не спуская глаз с гигантского бормочущего дерева. И пока сидели на веранде всю ночь, по очереди вглядываясь в плоскую равнину — не покажется ли на горизонте чья-нибудь фигура. И пока дремали по очереди рядом с Гектором, положив голову на стол. Но когда встало солнце, одна из ворон снялась с Дерева Невермор и принялась описывать круги, а потом вверх поднялись еще три вороны, а потом еще семь, и еще двенадцать, и вскоре утреннее небо заполнилось шумом крыльев, тысячи птиц закружили у них над головой, дети встали с деревянных стульев и быстро направились к Дереву — поискать признаков Квегмайров. И вот тогда Бодлеры сразу увидели, как были глубоко не правы раньше.