Страница:
— Я тоже, — сказала Вайолет, и Клаус с облегчением посмотрел на старшую сестру. Бывает так — просто скажешь, что ненавидишь что-то, а кто-то с тобой согласится, и тебе сразу полегчает, хотя ситуация и останется такой же ужасной.
— Мне ненавистна наша теперешняя жизнь, Клаус, — продолжала Вайолет, — но нам остается одно — держать голову над водой.
Это выражение любил повторять их отец, и означает оно — «постараться не падать духом».
— Ты права, — согласился Клаус. — Только очень трудно держать голову над водой, когда Граф Олаф толкает ее под воду.
— Джук! — выкрикнула Солнышко, колотя ложкой по столу.
Вайолет и Клаус опомнились и поскорей вернулись к обсуждению записки Графа Олафа.
— Вот если бы найти поваренную книгу и почитать ее, — предложил Клаус. — Наверное, не так уж трудно приготовить что-нибудь простое.
Несколько минут дети открывали и закрывали кухонные шкафчики, но никаких поваренных книг не обнаружили.
— Нисколько не удивляюсь, — заметила Вайолет. — Мы вообще ни одной книги в доме не видали.
— Да, — печально поддакнул Клаус, — а мне так не хватает книжек. Надо будет на днях пойти поискать библиотеку.
— Но не сегодня, — одернула его Вайолет. — Сегодня мы должны приготовить обед на десять человек.
В эту минуту с улицы раздался стук в дверь. Вайолет и Клаус с волнением уставились друг на друга.
— Кому могло вздуматься навещать Графа Олафа? — с недоумением произнесла Вайолет.
— А может, кому-то захотелось повидать нас? — без особой надежды предположил Клаус.
С тех пор как Бодлеры-родители умерли, большинство бодлеровских друзей исчезли, что в данном случае означает «они перестали звонить, писать и заходить к сиротам, отчего те чувствовали себя очень одиноко». Мы-то с вами никогда бы так не поступили со своими горюющими знакомыми, но такова уж жестокая правда жизни: стоит кому-то потерять близкого человека, и друзья нередко начинают его избегать, хотя именно тут и требуется их присутствие.
Вайолет, Клаус и Солнышко медленно приблизились к входной двери и посмотрели в глазок, который, естественно, имел форму глаза. С какой же радостью они увидели судью Штраус, которая глядела на них с той стороны. Они распахнули дверь.
— Судья Штраус! — вскричала Вайолет. — Как мы рады вас видеть! — Она хотела добавить: «Заходите, пожалуйста», но спохватилась, что судье Штраус, возможно, будет неприятно входить в грязную, темную комнату.
— Простите, что не зашла к вам раньше, — сказала судья Штраус детям, неловко топтавшимся в дверях. — Я все собиралась взглянуть, как вы тут устроились на новом месте, но в суде как раз проходило очень трудное дело, и оно отнимало у меня почти все время.
— А в чем оно заключается? — осведомился Клаус. Поскольку он был лишен чтения книг, он жаждал любой информации.
— Я, в общем-то, не имею права это обсуждать, — ответила судья Штраус, — оно касается должностных лиц. Могу только сказать, что речь идет о ядовитом растении и незаконном использовании кредитной карточки.
— Йи-ика! — выкрикнула Солнышко, как будто хотела сказать: «Как интересно!», хотя, конечно, вряд ли она поняла, о чем шел разговор.
Судья Штраус опустила глаза.
— Вот именно. — Она засмеялась и протянула руку, чтобы погладить девочку по голове. Солнышко тут же схватила ее руку и легонько куснула.
— Это значит, вы ей нравитесь, — объяснила Вайолет. — Она очень больно кусается, когда ей кто-то не нравится или когда ее купают.
— Понятно, — отозвалась судья Штраус. — И как же вы поживаете? Нет ли чего-нибудь, чего бы вам хотелось?
Дети переглянулись. Они перебрали в уме все, чего бы им хотелось. Например, еще одну кровать. Настоящую детскую кроватку для Солнышка. Занавеску на окно. Стенной шкаф вместо картонного ящика. Но больше всего им, естественно, хотелось никогда, ни под каким видом не иметь дела с Графом Олафом. Хотелось снова жить с родителями в родном доме. Но это было невозможно.
Поэтому все трое грустно уставились в пол, раздумывая над вопросом. Наконец Клаус ответил:
— Нельзя ли взять у вас поваренную книгу? Граф Олаф велел нам приготовить сегодня к вечеру обед для его труппы, а поваренной книги в его доме мы не нашли.
— Вот так штука! — воскликнула судья Штраус. — Приготовить обед на целую театральную труппу! По-моему, это значит взваливать на детей слишком большой груз.
— Граф Олаф возлагает на нас большую ответственность. — На самом деле Вайолет хотелось сказать: «Граф Олаф очень плохой человек», но она была девочка воспитанная.
— Хорошо, почему бы вам в таком случае не пройти два шага до моего дома и не подобрать себе подходящую поваренную книгу?
Дети с готовностью отправились вслед за судьей Штраус в ее опрятный домик. Она провела их через нарядный холл, где пахло цветами, в огромную комнату, и, когда они увидели, что там находится, они чуть в обморок не упали от восторга, особенно Клаус.
Потому что это была библиотека. Не публичная, а частное собрание книг, принадлежащее судье Штраус. Полки шли вдоль каждой стены от пола до потолка, отдельные полки стояли в разных местах комнаты, а также посредине комнаты. Единственным местом без книг был один из углов, где стояли несколько удобных на вид стульев и деревянный столик, а над ними свисали лампы — идеальное место для чтения. Не такая большая библиотека, как у родителей, но такая же уютная, и бодлеровские дети пришли в полный восторг.
— Вот это да! — вскричала Вайолет. — Какая замечательная библиотека!
— Большое спасибо, — поблагодарила судья Штраус. — Я собирала ее много лет и очень горжусь своим собранием. Можете брать какие угодно книги и когда угодно. Поваренные вот тут, на восточной стенке. Взглянем на них?
— Да, — сказала Вайолет, — а потом, если вы не против, я бы ужасно хотела взглянуть на книги по машиностроению. Мой главный интерес в жизни — изобретение механических вещей.
— А я бы хотел поискать книги про волков, — добавил Клаус, — последнее время меня увлекает тема диких животных Северной Америки.
— Каги! — выкрикнула Солнышко, что означало: «Не забудьте взять для меня книгу с картинками!»
Судья Штраус улыбнулась.
— Приятно встретить молодежь, которая так любит читать, — сказала она. — Но сперва, пожалуй, стоит поискать подходящий рецепт, как вам кажется?
Дети согласились с ней и полчаса изучали поваренные книги, которые отбирала для них судья Штраус. По правде говоря, дети пришли в такое возбуждение оттого, что вместо дома Графа Олафа оказались в этой уютной библиотеке, что никак не могли сосредоточиться на кулинарной теме. Наконец Клаус нашел блюдо, которое показалось ему восхитительным и не требовало особых трудов.
— Послушайте-ка, — сказал он. — «Путтанеска». Итальянский соус для спагетти. Надо всего лишь потушить в масле оливки, каперсы, анчоусы, чеснок, нарубленную петрушку и томаты в кастрюльке и сварить отдельно макароны.
— Как будто легко, — согласилась Вайолет, и бодлеровские дети обменялись взглядами. А вдруг благодаря соседству с доброй судьей Штраус и ее библиотекой им удастся устроить себе приятную жизнь с такой же легкостью, что и приготовить итальянский соус для Графа Олафа?
Глава четвертая
Глава пятая
— Мне ненавистна наша теперешняя жизнь, Клаус, — продолжала Вайолет, — но нам остается одно — держать голову над водой.
Это выражение любил повторять их отец, и означает оно — «постараться не падать духом».
— Ты права, — согласился Клаус. — Только очень трудно держать голову над водой, когда Граф Олаф толкает ее под воду.
— Джук! — выкрикнула Солнышко, колотя ложкой по столу.
Вайолет и Клаус опомнились и поскорей вернулись к обсуждению записки Графа Олафа.
— Вот если бы найти поваренную книгу и почитать ее, — предложил Клаус. — Наверное, не так уж трудно приготовить что-нибудь простое.
Несколько минут дети открывали и закрывали кухонные шкафчики, но никаких поваренных книг не обнаружили.
— Нисколько не удивляюсь, — заметила Вайолет. — Мы вообще ни одной книги в доме не видали.
— Да, — печально поддакнул Клаус, — а мне так не хватает книжек. Надо будет на днях пойти поискать библиотеку.
— Но не сегодня, — одернула его Вайолет. — Сегодня мы должны приготовить обед на десять человек.
В эту минуту с улицы раздался стук в дверь. Вайолет и Клаус с волнением уставились друг на друга.
— Кому могло вздуматься навещать Графа Олафа? — с недоумением произнесла Вайолет.
— А может, кому-то захотелось повидать нас? — без особой надежды предположил Клаус.
С тех пор как Бодлеры-родители умерли, большинство бодлеровских друзей исчезли, что в данном случае означает «они перестали звонить, писать и заходить к сиротам, отчего те чувствовали себя очень одиноко». Мы-то с вами никогда бы так не поступили со своими горюющими знакомыми, но такова уж жестокая правда жизни: стоит кому-то потерять близкого человека, и друзья нередко начинают его избегать, хотя именно тут и требуется их присутствие.
Вайолет, Клаус и Солнышко медленно приблизились к входной двери и посмотрели в глазок, который, естественно, имел форму глаза. С какой же радостью они увидели судью Штраус, которая глядела на них с той стороны. Они распахнули дверь.
— Судья Штраус! — вскричала Вайолет. — Как мы рады вас видеть! — Она хотела добавить: «Заходите, пожалуйста», но спохватилась, что судье Штраус, возможно, будет неприятно входить в грязную, темную комнату.
— Простите, что не зашла к вам раньше, — сказала судья Штраус детям, неловко топтавшимся в дверях. — Я все собиралась взглянуть, как вы тут устроились на новом месте, но в суде как раз проходило очень трудное дело, и оно отнимало у меня почти все время.
— А в чем оно заключается? — осведомился Клаус. Поскольку он был лишен чтения книг, он жаждал любой информации.
— Я, в общем-то, не имею права это обсуждать, — ответила судья Штраус, — оно касается должностных лиц. Могу только сказать, что речь идет о ядовитом растении и незаконном использовании кредитной карточки.
— Йи-ика! — выкрикнула Солнышко, как будто хотела сказать: «Как интересно!», хотя, конечно, вряд ли она поняла, о чем шел разговор.
Судья Штраус опустила глаза.
— Вот именно. — Она засмеялась и протянула руку, чтобы погладить девочку по голове. Солнышко тут же схватила ее руку и легонько куснула.
— Это значит, вы ей нравитесь, — объяснила Вайолет. — Она очень больно кусается, когда ей кто-то не нравится или когда ее купают.
— Понятно, — отозвалась судья Штраус. — И как же вы поживаете? Нет ли чего-нибудь, чего бы вам хотелось?
Дети переглянулись. Они перебрали в уме все, чего бы им хотелось. Например, еще одну кровать. Настоящую детскую кроватку для Солнышка. Занавеску на окно. Стенной шкаф вместо картонного ящика. Но больше всего им, естественно, хотелось никогда, ни под каким видом не иметь дела с Графом Олафом. Хотелось снова жить с родителями в родном доме. Но это было невозможно.
Поэтому все трое грустно уставились в пол, раздумывая над вопросом. Наконец Клаус ответил:
— Нельзя ли взять у вас поваренную книгу? Граф Олаф велел нам приготовить сегодня к вечеру обед для его труппы, а поваренной книги в его доме мы не нашли.
— Вот так штука! — воскликнула судья Штраус. — Приготовить обед на целую театральную труппу! По-моему, это значит взваливать на детей слишком большой груз.
— Граф Олаф возлагает на нас большую ответственность. — На самом деле Вайолет хотелось сказать: «Граф Олаф очень плохой человек», но она была девочка воспитанная.
— Хорошо, почему бы вам в таком случае не пройти два шага до моего дома и не подобрать себе подходящую поваренную книгу?
Дети с готовностью отправились вслед за судьей Штраус в ее опрятный домик. Она провела их через нарядный холл, где пахло цветами, в огромную комнату, и, когда они увидели, что там находится, они чуть в обморок не упали от восторга, особенно Клаус.
Потому что это была библиотека. Не публичная, а частное собрание книг, принадлежащее судье Штраус. Полки шли вдоль каждой стены от пола до потолка, отдельные полки стояли в разных местах комнаты, а также посредине комнаты. Единственным местом без книг был один из углов, где стояли несколько удобных на вид стульев и деревянный столик, а над ними свисали лампы — идеальное место для чтения. Не такая большая библиотека, как у родителей, но такая же уютная, и бодлеровские дети пришли в полный восторг.
— Вот это да! — вскричала Вайолет. — Какая замечательная библиотека!
— Большое спасибо, — поблагодарила судья Штраус. — Я собирала ее много лет и очень горжусь своим собранием. Можете брать какие угодно книги и когда угодно. Поваренные вот тут, на восточной стенке. Взглянем на них?
— Да, — сказала Вайолет, — а потом, если вы не против, я бы ужасно хотела взглянуть на книги по машиностроению. Мой главный интерес в жизни — изобретение механических вещей.
— А я бы хотел поискать книги про волков, — добавил Клаус, — последнее время меня увлекает тема диких животных Северной Америки.
— Каги! — выкрикнула Солнышко, что означало: «Не забудьте взять для меня книгу с картинками!»
Судья Штраус улыбнулась.
— Приятно встретить молодежь, которая так любит читать, — сказала она. — Но сперва, пожалуй, стоит поискать подходящий рецепт, как вам кажется?
Дети согласились с ней и полчаса изучали поваренные книги, которые отбирала для них судья Штраус. По правде говоря, дети пришли в такое возбуждение оттого, что вместо дома Графа Олафа оказались в этой уютной библиотеке, что никак не могли сосредоточиться на кулинарной теме. Наконец Клаус нашел блюдо, которое показалось ему восхитительным и не требовало особых трудов.
— Послушайте-ка, — сказал он. — «Путтанеска». Итальянский соус для спагетти. Надо всего лишь потушить в масле оливки, каперсы, анчоусы, чеснок, нарубленную петрушку и томаты в кастрюльке и сварить отдельно макароны.
— Как будто легко, — согласилась Вайолет, и бодлеровские дети обменялись взглядами. А вдруг благодаря соседству с доброй судьей Штраус и ее библиотекой им удастся устроить себе приятную жизнь с такой же легкостью, что и приготовить итальянский соус для Графа Олафа?
Глава четвертая
Дети записали рецепт соуса на клочке бумаги, а судья Штраус была так добра, что сама отвела их на рынок и помогла купить необходимые продукты. Денег Граф Олаф оставил им не очень-то много, но они сумели закупить все, что требовалось. У одного уличного торговца они приобрели оливки, перепробовав все сорта и выбрав свои любимые. Они высмотрели в лавочке макароны затейливой формы и разузнали у хозяйки, сколько их пойдет на тринадцать человек (десять гостей Графа Олафа и они трое). И наконец, в супермаркете они купили чеснок — луковичное растение с острым вкусом; анчоусы — маленькие соленые рыбешки; каперсы — бутоны цветков ползучего кустарника с удивительным вкусом; и помидоры, которые на самом-то деле не овощи, как считает большинство людей, а фрукты. Детям пришло в голову, что уместно было бы приготовить десерт, и они добавили несколько пакетиков с пудинговой смесью. А вдруг, если они приготовят вкусный обед, Граф Олаф немного подобреет?
— Спасибо вам огромное за то, что помогли нам с покупками, — сказала Вайолет, когда они все вместе возвращались домой. — Не знаю, что бы мы без вас делали.
— Вы мне кажетесь весьма сообразительными молодыми людьми, — ответила судья Штраус. — Полагаю, вы бы и сами что-нибудь да придумали. Но меня по-прежнему удивляет, что Граф Олаф велел вам приготовить такой огромный обед. Ну вот мы и пришли. Пойду разбирать свои покупки. Надеюсь, вы скоро опять придете и возьмете у меня книжки.
— Завтра? — быстро отозвался Клаус. — Можно, мы придем завтра?
— Почему бы и нет? — Судья Штраус улыбнулась.
— Я и выразить не могу, как мы ценим ваше приглашение, — произнесла Вайолет, старательно подбирая слова. С тех пор как их добрые родители умерли, а Граф Олаф так мерзко с ними обходился, дети отвыкли от доброго обращения и теперь не знали — должны ли они как-то отплатить за это. — Завтра, до того как выбирать книги, мы с Клаусом с радостью поможем вам по хозяйству. Солнышко, правда, слишком мала для работы, но мы и для нее что-нибудь придумаем.
Судья Штраус улыбнулась всем троим, но глаза ее оставались печальными. Она положила руку Вайолет на голову, и впервые за последнее время Вайолет стало спокойнее на душе.
— Это не обязательно, — сказала судья Штраус. — Я всегда буду рада видеть вас у себя.
С этими словами она повернулась и исчезла в дверях. А бодлеровские сироты, поглядев с минуту ей вслед, вошли в свой дом.
Почти всю вторую половину дня Вайолет, Клаус и Солнышко готовили соус соответственно рецепту. Вайолет прожарила в масле чеснок и накрошила анчоусы, Клаус очистил от кожицы помидоры и вынул косточки из оливок. Солнышко колотила по кастрюле деревянной ложкой, распевая довольно монотонную песенку, которую сочинила сама. И все трое почувствовали себя уже не такими несчастными, как все то время, что они жили у Графа Олафа. Запахи готовящейся пищи часто действуют успокоительно, и в кухне делалось все уютнее по мере того, как соус с бульканьем томился на плите, что на кулинарном языке означает «кипел на медленном огне». Дети вспоминали разные приятные события из своей жизни с родителями, говорили о судье Штраус, которую дружно признали замечательной соседкой, и мечтали о том, как много времени будут проводить в ее библиотеке. Разговаривая, они помешивали и пробовали шоколадный пудинг.
В тот момент, когда они ставили пудинг в холодильник, чтобы остудить, все трое услышали, как дверь с гулким грохотом распахнулась… и думаю, мне не нужно объяснять, кто вернулся домой.
— Сироты! — заорал Граф Олаф. — Эй, сироты! Где вы?!
— На кухне, Граф Олаф! — отозвался Клаус. — Обед почти готов.
— Советую поторопиться. — Граф Олаф вошел в кухню и уставил на них взгляд своих неестественно блестящих глаз. — Моя труппа будет вот-вот, и они очень голодны. А где ростбиф?
— Мы не делали ростбифа, — сказала Вайолет. — Мы приготовили соус «путтанеска».
— Как? Нет ростбифа?!
— Вы не написали, что хотите именно ростбиф, — возразил Клаус.
Граф Олаф одним движением скользнул в их сторону и сейчас, вблизи, показался им еще выше. Глаза его заблестели еще сильнее, от гнева бровь с одной стороны задралась кверху.
— Согласившись усыновить вас, — прошипел он, — я стал вашим отцом и как отец не потерплю непослушания. Я требую, чтобы вы подали мне и моим гостям ростбиф!
— Но у нас его нет! — выкрикнула Вайолет. — Мы сделали соус!
— Нет! Нет! Нет! — прокричала Солнышко.
Граф Олаф перевел взгляд вниз, на Солнышко, которая так неожиданно издала осмысленные звуки. С каким-то нечеловеческим ревом он схватил ее костлявой рукой и поднял вверх, так что она очутилась на уровне его глаз. Нечего и говорить, она так перепугалась, что тут же заплакала и даже не попыталась укусить державшую ее руку.
— Немедленно отпусти ее, гад! — закричал Клаус. Он подпрыгнул, пытаясь вырвать девочку из графской лапы, но тот держал ее так высоко, что Клаусу было не достать. Граф Олаф взглянул с высоты своего роста на Клауса и улыбнулся отвратительной улыбкой, обнажив все зубы. Он поднял плачущую Солнышко еще выше, и казалось, вот-вот разожмет пальцы, но тут в соседней комнате раздался взрыв смеха.
— Олаф! Где Олаф?! — послышались голоса.
Граф Олаф помедлил, продолжая держать девочку на вытянутой вверх руке, а тем временем члены труппы начали стекаться в кухню. Вскоре они совсем заполонили ее — сборище личностей самого странного вида, разного роста и конфигурации. Лысый человек с очень длинным носом, одетый в длинный черный балахон. Две женщины, чьи лица, покрытые ярко-белой пудрой, делали их похожими на привидения. Вслед за женщинами показался человек с очень длинными тощими руками, которые оканчивались крюками вместо пальцев. Одно создание отличалось неимоверной толщиной, и даже не разобрать было — мужчина это или женщина. А позади в дверях маячили какие-то не менее страшные фигуры.
— А-а-а, ты тут, Олаф! — воскликнула одна из женщин с белым лицом. — Что это ты делаешь?
— Да просто призываю к порядку своих сирот, — отозвался Граф Олаф. — Я им велел приготовить обед, а они сделали только омерзительный соус.
— Правильно, детей нельзя баловать, — поддакнул человек с крюками вместо рук. — Их надо научить слушаться старших.
Длинный лысый тип уставился на детей:
— Это те богатые дети, про которых ты мне рассказывал?
— Да, — ответил Граф Олаф. — Они такие противные, что я до них дотронуться не могу.
С этими словами он опустил все еще хнычущую Солнышко на пол, и Вайолет с Клаусом вздохнули с облегчением, радуясь, что он не уронил ее с такой высоты.
— И я тебя ничуть не виню за это, — проговорил кто-то в дверях.
Граф Олаф хорошенько обтер ладони одна об другую, как будто держал до сих пор не маленькую девочку, а что-то отвратительное.
— Ладно, хватит разговоров, — сказал он. — Наверное, мы все-таки съедим их обед, хоть он и никуда не годится. Все за мной в столовую! Сейчас выпьем вина, и когда эти щенки подадут свою стряпню, нам уже будет наплевать — ростбиф это или не ростбиф.
— Урра! — заорали несколько человек, и труппа двинулась из кухни вслед за Графом Олафом. На детей никто и не смотрел, кроме лысого. Тот задержался и пристально поглядел Вайолет в глаза.
— Недурна, — сказал он, взяв ее за подбородок шершавыми пальцами. — Я бы на твоем месте постарался не сердить Графа Олафа, а то ведь он может испортить твою смазливую мордашку.
Вайолет содрогнулась, а лысый с визгливым смехом последовал за остальными.
Бодлеровские дети остались на кухне одни. Они тяжело дышали, как будто только что пробежали большое расстояние. Солнышко продолжала хныкать, а Клаус вдруг обнаружил, что и у него глаза на мокром месте. Не плакала только Вайолет, но она дрожала от страха и омерзения (что означает «неприятная смесь страха и отвращения»). Несколько секунд они не могли произнести ни слова.
— Какой ужас, — наконец выдавил из себя Клаус. — Что мы будем делать, Вайолет?
— Не знаю, — ответила она. — Я боюсь.
— Я тоже.
— Бу-у-у! — выкрикнула вдруг Солнышко, перестав плакать.
— Обед давайте! — заорали из столовой, и члены труппы принялись ритмично, все враз, колотить по столу, что, как известно, в высшей степени невоспитанно.
— Несем скорей путтанеску, — решил Клаус, — а то неизвестно, что Граф Олаф с нами сделает.
Вайолет вспомнила, что сказал ей лысый, и кивнула. Они посмотрели на кастрюлю с кипящим соусом: пока они его готовили, он выглядел таким симпатичным, но сейчас им померещилось, что перед ними чан с кровью. Оставив Солнышко в кухне, они вошли в столовую. Клаус нес миску с макаронами затейливой формы, а Вайолет — кастрюльку с соусом и большую разливательную ложку. Актеры болтали и гоготали, не переставая пили вино и никакого внимания не обращали на бодлеровских детей, когда те обходили стол и накладывали им по очереди еду. У Вайолет даже заболела правая рука, так она устала держать тяжелую поварешку. Она подумала, не переложить ли ей ложку в левую руку, но из-за того, что была правшой, побоялась, что левой прольет соус и опять обозлит Графа Олафа. Глядя в отчаянии на полную тарелку Графа Олафа, она вдруг пожалела, что не купила на рынке яду и не положила его в соус. Наконец они всех обслужили и улизнули на кухню. Они слушали, как дико, грубыми голосами гогочут Граф Олаф и его гости, и без всякого аппетита ковыряли макароны в своих тарелках. Они чувствовали себя такими несчастными, что им не хотелось есть.
Вскоре олафовские друзья снова принялись ритмично колотить по столу, и дети пошли в столовую убирать со стола, а после подали шоколадный пудинг. Очевидно было, что Граф Олаф с актерами изрядно напились, и теперь они сидели, обмякнув и навалившись на стол, и гораздо меньше болтали. Под конец они с трудом поднялись и всей гурьбой прошествовали через кухню к выходу, даже не обернувшись. Граф Олаф оглядел кухню, уставленную грязной посудой.
— Поскольку вы еще не удосужились вымыть посуду, — сказал он, — сегодня вы освобождаетесь от присутствия на спектакле. Но зато после уборки — чтоб сразу по кроватям.
Клаус все это время стоял, опустив глаза, чтобы не выдать своего возбуждения, но тут не сдержался.
— Вы хотите сказать — сразу в кровать! — закричал он. — Вы нам дали одну кровать на троих!
Театральные гости при этой вспышке застыли на месте и только переводили взгляд с Клауса на Графа Олафа, выжидая, что за этим последует. Граф Олаф вздернул бровь, в глазах его появился особый блеск, но голос был спокоен.
— Хотите еще одну кровать — идите завтра в город и купите.
— Вы отлично знаете, что у нас нет денег, — возразил Клаус.
— Нет, есть. — Граф Олаф повысил голос. — Вы унаследовали огромное состояние.
Клаус вспомнил, что говорил мистер По:
— Но этими деньгами нельзя пользоваться, пока Вайолет не достигнет совершеннолетия.
Граф Олаф побагровел. Какую-то секунду он молчал. А затем одним молниеносным движением нагнулся и ударил Клауса по лицу. Клаус упал и увидел прямо перед собой глаз, вытатуированный на щиколотке у Олафа. Очки у Клауса соскочили с носа и отлетели в угол комнаты. Левая щека, по которой ударил Граф Олаф, горела. Актеры захохотали, а некоторые зааплодировали, как будто Граф Олаф совершил невесть какой доблестный, а не достойный презрения поступок.
— Пошли, друзья, — скомандовал Олаф, — а то опоздаем на собственный спектакль.
— Насколько я тебя знаю, Олаф, — проговорил человек с крюками, — уж ты что-нибудь придумаешь, чтоб добраться до бодлеровских денежек.
— Поглядим, — только и ответил Граф Олаф, но глаза его вновь загорелись тем особым блеском, что стало ясно — у него уже родилась какая-то идея.
С грохотом захлопнулась входная дверь за Олафом и его жуткими друзьями, и дети остались на кухне одни. Вайолет опустилась на колени и крепко обняла Клауса, чтобы подбодрить его. Солнышко сползала за очками и подала их ему. Клаус заплакал, правда не столько от боли, сколько от бессильной ярости при мысли об их ужасном положении. Вайолет и Солнышко тоже залились слезами и плакали все то время, что мыли посуду, тушили свечи в столовой, раздевались и укладывались спать — Клаус на кровати, Вайолет на полу, а Солнышко на подушке из занавески. Светила луна, и если бы кто-то заглянул снаружи в окно спальни, то увидел бы троих детей, тихонько плакавших всю ночь напролет.
— Спасибо вам огромное за то, что помогли нам с покупками, — сказала Вайолет, когда они все вместе возвращались домой. — Не знаю, что бы мы без вас делали.
— Вы мне кажетесь весьма сообразительными молодыми людьми, — ответила судья Штраус. — Полагаю, вы бы и сами что-нибудь да придумали. Но меня по-прежнему удивляет, что Граф Олаф велел вам приготовить такой огромный обед. Ну вот мы и пришли. Пойду разбирать свои покупки. Надеюсь, вы скоро опять придете и возьмете у меня книжки.
— Завтра? — быстро отозвался Клаус. — Можно, мы придем завтра?
— Почему бы и нет? — Судья Штраус улыбнулась.
— Я и выразить не могу, как мы ценим ваше приглашение, — произнесла Вайолет, старательно подбирая слова. С тех пор как их добрые родители умерли, а Граф Олаф так мерзко с ними обходился, дети отвыкли от доброго обращения и теперь не знали — должны ли они как-то отплатить за это. — Завтра, до того как выбирать книги, мы с Клаусом с радостью поможем вам по хозяйству. Солнышко, правда, слишком мала для работы, но мы и для нее что-нибудь придумаем.
Судья Штраус улыбнулась всем троим, но глаза ее оставались печальными. Она положила руку Вайолет на голову, и впервые за последнее время Вайолет стало спокойнее на душе.
— Это не обязательно, — сказала судья Штраус. — Я всегда буду рада видеть вас у себя.
С этими словами она повернулась и исчезла в дверях. А бодлеровские сироты, поглядев с минуту ей вслед, вошли в свой дом.
Почти всю вторую половину дня Вайолет, Клаус и Солнышко готовили соус соответственно рецепту. Вайолет прожарила в масле чеснок и накрошила анчоусы, Клаус очистил от кожицы помидоры и вынул косточки из оливок. Солнышко колотила по кастрюле деревянной ложкой, распевая довольно монотонную песенку, которую сочинила сама. И все трое почувствовали себя уже не такими несчастными, как все то время, что они жили у Графа Олафа. Запахи готовящейся пищи часто действуют успокоительно, и в кухне делалось все уютнее по мере того, как соус с бульканьем томился на плите, что на кулинарном языке означает «кипел на медленном огне». Дети вспоминали разные приятные события из своей жизни с родителями, говорили о судье Штраус, которую дружно признали замечательной соседкой, и мечтали о том, как много времени будут проводить в ее библиотеке. Разговаривая, они помешивали и пробовали шоколадный пудинг.
В тот момент, когда они ставили пудинг в холодильник, чтобы остудить, все трое услышали, как дверь с гулким грохотом распахнулась… и думаю, мне не нужно объяснять, кто вернулся домой.
— Сироты! — заорал Граф Олаф. — Эй, сироты! Где вы?!
— На кухне, Граф Олаф! — отозвался Клаус. — Обед почти готов.
— Советую поторопиться. — Граф Олаф вошел в кухню и уставил на них взгляд своих неестественно блестящих глаз. — Моя труппа будет вот-вот, и они очень голодны. А где ростбиф?
— Мы не делали ростбифа, — сказала Вайолет. — Мы приготовили соус «путтанеска».
— Как? Нет ростбифа?!
— Вы не написали, что хотите именно ростбиф, — возразил Клаус.
Граф Олаф одним движением скользнул в их сторону и сейчас, вблизи, показался им еще выше. Глаза его заблестели еще сильнее, от гнева бровь с одной стороны задралась кверху.
— Согласившись усыновить вас, — прошипел он, — я стал вашим отцом и как отец не потерплю непослушания. Я требую, чтобы вы подали мне и моим гостям ростбиф!
— Но у нас его нет! — выкрикнула Вайолет. — Мы сделали соус!
— Нет! Нет! Нет! — прокричала Солнышко.
Граф Олаф перевел взгляд вниз, на Солнышко, которая так неожиданно издала осмысленные звуки. С каким-то нечеловеческим ревом он схватил ее костлявой рукой и поднял вверх, так что она очутилась на уровне его глаз. Нечего и говорить, она так перепугалась, что тут же заплакала и даже не попыталась укусить державшую ее руку.
— Немедленно отпусти ее, гад! — закричал Клаус. Он подпрыгнул, пытаясь вырвать девочку из графской лапы, но тот держал ее так высоко, что Клаусу было не достать. Граф Олаф взглянул с высоты своего роста на Клауса и улыбнулся отвратительной улыбкой, обнажив все зубы. Он поднял плачущую Солнышко еще выше, и казалось, вот-вот разожмет пальцы, но тут в соседней комнате раздался взрыв смеха.
— Олаф! Где Олаф?! — послышались голоса.
Граф Олаф помедлил, продолжая держать девочку на вытянутой вверх руке, а тем временем члены труппы начали стекаться в кухню. Вскоре они совсем заполонили ее — сборище личностей самого странного вида, разного роста и конфигурации. Лысый человек с очень длинным носом, одетый в длинный черный балахон. Две женщины, чьи лица, покрытые ярко-белой пудрой, делали их похожими на привидения. Вслед за женщинами показался человек с очень длинными тощими руками, которые оканчивались крюками вместо пальцев. Одно создание отличалось неимоверной толщиной, и даже не разобрать было — мужчина это или женщина. А позади в дверях маячили какие-то не менее страшные фигуры.
— А-а-а, ты тут, Олаф! — воскликнула одна из женщин с белым лицом. — Что это ты делаешь?
— Да просто призываю к порядку своих сирот, — отозвался Граф Олаф. — Я им велел приготовить обед, а они сделали только омерзительный соус.
— Правильно, детей нельзя баловать, — поддакнул человек с крюками вместо рук. — Их надо научить слушаться старших.
Длинный лысый тип уставился на детей:
— Это те богатые дети, про которых ты мне рассказывал?
— Да, — ответил Граф Олаф. — Они такие противные, что я до них дотронуться не могу.
С этими словами он опустил все еще хнычущую Солнышко на пол, и Вайолет с Клаусом вздохнули с облегчением, радуясь, что он не уронил ее с такой высоты.
— И я тебя ничуть не виню за это, — проговорил кто-то в дверях.
Граф Олаф хорошенько обтер ладони одна об другую, как будто держал до сих пор не маленькую девочку, а что-то отвратительное.
— Ладно, хватит разговоров, — сказал он. — Наверное, мы все-таки съедим их обед, хоть он и никуда не годится. Все за мной в столовую! Сейчас выпьем вина, и когда эти щенки подадут свою стряпню, нам уже будет наплевать — ростбиф это или не ростбиф.
— Урра! — заорали несколько человек, и труппа двинулась из кухни вслед за Графом Олафом. На детей никто и не смотрел, кроме лысого. Тот задержался и пристально поглядел Вайолет в глаза.
— Недурна, — сказал он, взяв ее за подбородок шершавыми пальцами. — Я бы на твоем месте постарался не сердить Графа Олафа, а то ведь он может испортить твою смазливую мордашку.
Вайолет содрогнулась, а лысый с визгливым смехом последовал за остальными.
Бодлеровские дети остались на кухне одни. Они тяжело дышали, как будто только что пробежали большое расстояние. Солнышко продолжала хныкать, а Клаус вдруг обнаружил, что и у него глаза на мокром месте. Не плакала только Вайолет, но она дрожала от страха и омерзения (что означает «неприятная смесь страха и отвращения»). Несколько секунд они не могли произнести ни слова.
— Какой ужас, — наконец выдавил из себя Клаус. — Что мы будем делать, Вайолет?
— Не знаю, — ответила она. — Я боюсь.
— Я тоже.
— Бу-у-у! — выкрикнула вдруг Солнышко, перестав плакать.
— Обед давайте! — заорали из столовой, и члены труппы принялись ритмично, все враз, колотить по столу, что, как известно, в высшей степени невоспитанно.
— Несем скорей путтанеску, — решил Клаус, — а то неизвестно, что Граф Олаф с нами сделает.
Вайолет вспомнила, что сказал ей лысый, и кивнула. Они посмотрели на кастрюлю с кипящим соусом: пока они его готовили, он выглядел таким симпатичным, но сейчас им померещилось, что перед ними чан с кровью. Оставив Солнышко в кухне, они вошли в столовую. Клаус нес миску с макаронами затейливой формы, а Вайолет — кастрюльку с соусом и большую разливательную ложку. Актеры болтали и гоготали, не переставая пили вино и никакого внимания не обращали на бодлеровских детей, когда те обходили стол и накладывали им по очереди еду. У Вайолет даже заболела правая рука, так она устала держать тяжелую поварешку. Она подумала, не переложить ли ей ложку в левую руку, но из-за того, что была правшой, побоялась, что левой прольет соус и опять обозлит Графа Олафа. Глядя в отчаянии на полную тарелку Графа Олафа, она вдруг пожалела, что не купила на рынке яду и не положила его в соус. Наконец они всех обслужили и улизнули на кухню. Они слушали, как дико, грубыми голосами гогочут Граф Олаф и его гости, и без всякого аппетита ковыряли макароны в своих тарелках. Они чувствовали себя такими несчастными, что им не хотелось есть.
Вскоре олафовские друзья снова принялись ритмично колотить по столу, и дети пошли в столовую убирать со стола, а после подали шоколадный пудинг. Очевидно было, что Граф Олаф с актерами изрядно напились, и теперь они сидели, обмякнув и навалившись на стол, и гораздо меньше болтали. Под конец они с трудом поднялись и всей гурьбой прошествовали через кухню к выходу, даже не обернувшись. Граф Олаф оглядел кухню, уставленную грязной посудой.
— Поскольку вы еще не удосужились вымыть посуду, — сказал он, — сегодня вы освобождаетесь от присутствия на спектакле. Но зато после уборки — чтоб сразу по кроватям.
Клаус все это время стоял, опустив глаза, чтобы не выдать своего возбуждения, но тут не сдержался.
— Вы хотите сказать — сразу в кровать! — закричал он. — Вы нам дали одну кровать на троих!
Театральные гости при этой вспышке застыли на месте и только переводили взгляд с Клауса на Графа Олафа, выжидая, что за этим последует. Граф Олаф вздернул бровь, в глазах его появился особый блеск, но голос был спокоен.
— Хотите еще одну кровать — идите завтра в город и купите.
— Вы отлично знаете, что у нас нет денег, — возразил Клаус.
— Нет, есть. — Граф Олаф повысил голос. — Вы унаследовали огромное состояние.
Клаус вспомнил, что говорил мистер По:
— Но этими деньгами нельзя пользоваться, пока Вайолет не достигнет совершеннолетия.
Граф Олаф побагровел. Какую-то секунду он молчал. А затем одним молниеносным движением нагнулся и ударил Клауса по лицу. Клаус упал и увидел прямо перед собой глаз, вытатуированный на щиколотке у Олафа. Очки у Клауса соскочили с носа и отлетели в угол комнаты. Левая щека, по которой ударил Граф Олаф, горела. Актеры захохотали, а некоторые зааплодировали, как будто Граф Олаф совершил невесть какой доблестный, а не достойный презрения поступок.
— Пошли, друзья, — скомандовал Олаф, — а то опоздаем на собственный спектакль.
— Насколько я тебя знаю, Олаф, — проговорил человек с крюками, — уж ты что-нибудь придумаешь, чтоб добраться до бодлеровских денежек.
— Поглядим, — только и ответил Граф Олаф, но глаза его вновь загорелись тем особым блеском, что стало ясно — у него уже родилась какая-то идея.
С грохотом захлопнулась входная дверь за Олафом и его жуткими друзьями, и дети остались на кухне одни. Вайолет опустилась на колени и крепко обняла Клауса, чтобы подбодрить его. Солнышко сползала за очками и подала их ему. Клаус заплакал, правда не столько от боли, сколько от бессильной ярости при мысли об их ужасном положении. Вайолет и Солнышко тоже залились слезами и плакали все то время, что мыли посуду, тушили свечи в столовой, раздевались и укладывались спать — Клаус на кровати, Вайолет на полу, а Солнышко на подушке из занавески. Светила луна, и если бы кто-то заглянул снаружи в окно спальни, то увидел бы троих детей, тихонько плакавших всю ночь напролет.
Глава пятая
Если только вас всю жизнь не сопровождало какое-то особое везение, вам наверняка приходилось хоть раз испытывать что-то такое, что заставляло вас плакать. И если только не то же особое везение, вы знаете: если поплакать подольше и послаще, это поможет и вы почувствуете себя гораздо лучше, даже когда обстоятельства нисколечко не изменились. Так было и с бодлеровскими сиротами. Проплакав всю ночь, наутро они почувствовали, будто какая-то тяжесть свалилась у них с плеч.
Разумеется, дети понимали, что положение их остается ужасным, но им показалось, что они способны его поправить.
В утренней записке им приказывалось наколоть дров на заднем дворе. И пока Вайолет с Клаусом махали топорами, раскалывая поленья, они обсуждали возможный план действий. Солнышко тем временем задумчиво жевала щепку.
— Совершенно ясно, — Клаус потрогал безобразный синяк на щеке — след олафовского удара, — здесь мы оставаться не можем. Я бы лучше рискнул жить на улице, чем в этом чудовищном месте.
— Да, но кто знает — какие несчастья могут приключиться с нами на улице? — запротестовала Вайолет. — Здесь у нас хоть крыша над головой.
— Лучше бы родители разрешили нам пользоваться деньгами сейчас, а не когда ты вырастешь, — заметил Клаус. — Мы бы тогда купили замок и жили в нем, а снаружи его охраняла бы вооруженная стража, чтобы туда не проник Граф Олаф со своей труппой.
— Я бы устроила себе большую мастерскую для изобретений, — мечтательно подхватила Вайолет. Она с размаху опустила топор и расколола полено ровнехонько пополам. — Там были бы всякие механизмы, блоки, проволоки и сложная компьютерная система.
— А я завел бы большую библиотеку, — добавил Клаус. — Такую же, как у судьи Штраус, только огромнее.
— Бу-у-гу-у! — крикнула Солнышко, что, видимо, означало: «А у меня было бы много вещей для кусания».
— Но пока что надо найти выход из нашего трудного положения, — заключила Вайолет.
— Может, судья Штраус усыновит нас? — мечтательно произнес Клаус. — Она ведь говорила, что всегда будет нам рада.
— Она имела в виду — приходить в гости или брать книги, — объяснила Вайолет, — а не жить.
— Но, может, ей все объяснить и она согласится усыновить нас? — предположил Клаус, но Вайолет видела, что он и сам на это не очень надеется. Чтобы усыновить чужих детей, требуется принять серьезное решение, под влиянием минуты это не делается. Уверен, что у вас возникало порой желание, чтобы вас растил кто-нибудь другой, а не те, кто вас растит. Но в глубине души сознаешь, что шансов на это очень мало.
— Я думаю, надо повидать мистера По, — решила Вайолет. — Он ведь сказал, когда оставлял нас здесь, что его можно найти в банке, если у нас будут вопросы.
— Но у нас к нему не вопросы, — возразил Клаус, — у нас жалоба.
Он вспомнил, как мистер По приближался к ним по берегу, чтобы сообщить свою ужасную новость. И хотя пожар произошел не по вине мистера По, Клаусу все равно не хотелось его видеть: он боялся услышать от него еще что-нибудь плохое.
— Больше нам, по-моему, не к кому обратиться, — сказала Вайолет. — На мистере По лежит забота о наших делах, и, если б он знал, как ужасно ведет себя Граф Олаф, уверена, он забрал бы нас отсюда.
Клаус представил себе, как приезжает мистер По, сажает их троих к себе в машину и отвозит куда-нибудь в другое место, — и у него в душе зашевелилась надежда. Где угодно будет лучше, только не здесь.
— Ладно, — согласился он, — вот расколем все поленья и отправимся в банк.
План этот вселил в них бодрость, и они с поразительной быстротой замахали топорами. Скоро они покончили с дровами и собрались идти в банк. Они помнили, как Граф Олаф сказал, что у него есть план города. Они поискали-поискали, но не нашли никакой карты и решили, что она, должно быть, в башне, куда им вход запрещен. Итак, без всяких указаний, дети пустились в путь в поисках квартала, где расположены банки, надеясь отыскать мистера По.
Пройдя мясной квартал, потом цветочный, затем антикварный, дети попали в банковский и задержались около фонтана Финансовой Победы. Банковский квартал представлял собой несколько широких улиц с большими мраморными зданиями по обеим сторонам — и все это были банки. Сперва дети зашли в Надежный банк, затем в Верные Сбережения и Ссуды, потом в Подсобные Финансовые Услуги и везде осведомлялись о мистере По. Наконец секретарша в Подсобных Услугах сообщила, что, по ее сведениям, мистер По служит в Управлении Денежными Штрафами, дальше по улице. Управление оказалось обыкновенным, ничем не примечательным зданием, но внутри него детей просто ошеломила сутолока и суета: множество людей носилось по большому залу, где глухо раздавалось эхо их шагов. Наконец они спросили у привратника в форме, туда ли они попали — им надо поговорить с мистером По, и привратник провел их в большой офис без окон, заставленный многочисленными картотеками.
— Как, это вы? Добрый день. — В голосе мистера По прозвучало удивление.
Стол перед ним был завален скучными на вид, но явно важными бумагами. Тут же в окружении трех телефонов со сверкающими огоньками стояла в рамке небольшая фотография жены и двух его противных сыновей. — Заходите, пожалуйста.
— Спасибо. — Клаус пожал руку мистеру По, и дети уселись в большие удобные кресла.
Мистер По хотел что-то сказать, но тут же закашлялся в платок.
— Я очень занят сегодня, — наконец выговорил он. — Мне совершенно некогда. В другой раз вам придется сперва зайти и предупредить, когда вы намереваетесь быть в этом районе, тогда я постараюсь высвободить время и свожу вас позавтракать.
Разумеется, дети понимали, что положение их остается ужасным, но им показалось, что они способны его поправить.
В утренней записке им приказывалось наколоть дров на заднем дворе. И пока Вайолет с Клаусом махали топорами, раскалывая поленья, они обсуждали возможный план действий. Солнышко тем временем задумчиво жевала щепку.
— Совершенно ясно, — Клаус потрогал безобразный синяк на щеке — след олафовского удара, — здесь мы оставаться не можем. Я бы лучше рискнул жить на улице, чем в этом чудовищном месте.
— Да, но кто знает — какие несчастья могут приключиться с нами на улице? — запротестовала Вайолет. — Здесь у нас хоть крыша над головой.
— Лучше бы родители разрешили нам пользоваться деньгами сейчас, а не когда ты вырастешь, — заметил Клаус. — Мы бы тогда купили замок и жили в нем, а снаружи его охраняла бы вооруженная стража, чтобы туда не проник Граф Олаф со своей труппой.
— Я бы устроила себе большую мастерскую для изобретений, — мечтательно подхватила Вайолет. Она с размаху опустила топор и расколола полено ровнехонько пополам. — Там были бы всякие механизмы, блоки, проволоки и сложная компьютерная система.
— А я завел бы большую библиотеку, — добавил Клаус. — Такую же, как у судьи Штраус, только огромнее.
— Бу-у-гу-у! — крикнула Солнышко, что, видимо, означало: «А у меня было бы много вещей для кусания».
— Но пока что надо найти выход из нашего трудного положения, — заключила Вайолет.
— Может, судья Штраус усыновит нас? — мечтательно произнес Клаус. — Она ведь говорила, что всегда будет нам рада.
— Она имела в виду — приходить в гости или брать книги, — объяснила Вайолет, — а не жить.
— Но, может, ей все объяснить и она согласится усыновить нас? — предположил Клаус, но Вайолет видела, что он и сам на это не очень надеется. Чтобы усыновить чужих детей, требуется принять серьезное решение, под влиянием минуты это не делается. Уверен, что у вас возникало порой желание, чтобы вас растил кто-нибудь другой, а не те, кто вас растит. Но в глубине души сознаешь, что шансов на это очень мало.
— Я думаю, надо повидать мистера По, — решила Вайолет. — Он ведь сказал, когда оставлял нас здесь, что его можно найти в банке, если у нас будут вопросы.
— Но у нас к нему не вопросы, — возразил Клаус, — у нас жалоба.
Он вспомнил, как мистер По приближался к ним по берегу, чтобы сообщить свою ужасную новость. И хотя пожар произошел не по вине мистера По, Клаусу все равно не хотелось его видеть: он боялся услышать от него еще что-нибудь плохое.
— Больше нам, по-моему, не к кому обратиться, — сказала Вайолет. — На мистере По лежит забота о наших делах, и, если б он знал, как ужасно ведет себя Граф Олаф, уверена, он забрал бы нас отсюда.
Клаус представил себе, как приезжает мистер По, сажает их троих к себе в машину и отвозит куда-нибудь в другое место, — и у него в душе зашевелилась надежда. Где угодно будет лучше, только не здесь.
— Ладно, — согласился он, — вот расколем все поленья и отправимся в банк.
План этот вселил в них бодрость, и они с поразительной быстротой замахали топорами. Скоро они покончили с дровами и собрались идти в банк. Они помнили, как Граф Олаф сказал, что у него есть план города. Они поискали-поискали, но не нашли никакой карты и решили, что она, должно быть, в башне, куда им вход запрещен. Итак, без всяких указаний, дети пустились в путь в поисках квартала, где расположены банки, надеясь отыскать мистера По.
Пройдя мясной квартал, потом цветочный, затем антикварный, дети попали в банковский и задержались около фонтана Финансовой Победы. Банковский квартал представлял собой несколько широких улиц с большими мраморными зданиями по обеим сторонам — и все это были банки. Сперва дети зашли в Надежный банк, затем в Верные Сбережения и Ссуды, потом в Подсобные Финансовые Услуги и везде осведомлялись о мистере По. Наконец секретарша в Подсобных Услугах сообщила, что, по ее сведениям, мистер По служит в Управлении Денежными Штрафами, дальше по улице. Управление оказалось обыкновенным, ничем не примечательным зданием, но внутри него детей просто ошеломила сутолока и суета: множество людей носилось по большому залу, где глухо раздавалось эхо их шагов. Наконец они спросили у привратника в форме, туда ли они попали — им надо поговорить с мистером По, и привратник провел их в большой офис без окон, заставленный многочисленными картотеками.
— Как, это вы? Добрый день. — В голосе мистера По прозвучало удивление.
Стол перед ним был завален скучными на вид, но явно важными бумагами. Тут же в окружении трех телефонов со сверкающими огоньками стояла в рамке небольшая фотография жены и двух его противных сыновей. — Заходите, пожалуйста.
— Спасибо. — Клаус пожал руку мистеру По, и дети уселись в большие удобные кресла.
Мистер По хотел что-то сказать, но тут же закашлялся в платок.
— Я очень занят сегодня, — наконец выговорил он. — Мне совершенно некогда. В другой раз вам придется сперва зайти и предупредить, когда вы намереваетесь быть в этом районе, тогда я постараюсь высвободить время и свожу вас позавтракать.