Жбана сопровождала сказочно красивая женщина в вечернем платье, будто сошедшая в холл с рекламного плаката. От нее распространялся легкий аромат явно импортного происхождения. Вслед за красавицей трое парней в форме с курсансткими погонами почтительно вынесли и поставили посреди холла дряхлого старичка. Один из курсантов поправил на старичке шляпу, а другой вручил тросточку. Последним из лифта выбрался мятый мужик в гражданском, волоча за собой огромного неопрятного пса в наморднике.
В памяти опера всплыла одна из "крылатых" фраз начальника РУВД: "Я просил приехать на развод двенадцать человек, из них две собаки" На сей раз состав присутствующих также мог бы вызвать нарекания, ибо наводил на мысль о чем угодно кроме оперативно-следственной бригады.
На вопросительный взгляд Кулинича Жбан нехотя пояснил:
- Опергруппа уехала расследовать диверсию экстремистов. А сюда народ собирали с бору по сосенке. Это вот товарищи из школы милиции, это...
- Лариса Николаевна, - кокетливо представилась благоухающая красотка.
- ...старший оперуполномоченный УР Шестопер, - невозмутимо продолжал Жбан, - это ветеран судебно-медицинской экспертизы Воронов Фридрих Гермогенович, а это инструктор-кинолог... э-э-э... с собакой.
Мужик пробормотал что-то неразборчивое, обдав собравшихся перегаром.
В присутствии Прекрасной Дамы Кулинич не решился сплюнуть. "Вот послал Бог помощничков, - подумал он. - Лучше б они в лифте остались!"
- А что за диверсия экстремистов? - поинтересовался по пути к комнате Шпагин.
- Кошмарное дело! - возмутился Жбан. - С машины первого секретаря МГК колеса сняли! Ну ничего святого у людей нет!
Шпагин понял, что в ближайшие сутки нормальную бригаду ждать не стоит.
Пока сыщики любовались старшим оперуполномоченным Шестопер, старичок осторожно освободился от своих носильщиков и, согнувшись в три погибели, подобрался к лежащему кавказцу.
- А вы знаете, молодые люди, - донесся до Кулинича его вкрадчивый голос, должен вам заявить, что я не усматриваю здесь признаков насильственной смерти. Я осмелился бы рекомендовать вам переквалифицировать дело на причинение менее тяжких телесных повреждений.
Кавказец к тому времени начал слегка шевелиться и даже, кажется, пытался встать.
Пес, до тех пор меланхолично осматривавшийся, вдруг вскочил, волоком протащил проводника по коридору и крепко ухватил зубами кавказца за правую руку. Намордник его почему-то не стеснял.
С некоторыми усилиями глуховатому старичку и прочим членам сборной команды объяснили, кто есть кто на этой сцене.
- Так дело раскрыто! - обрадовалась Лариса Николаевна. - Убийца уже пойман. Они всегда так возвращаются, я сама читала. Теперь надо все оформить. Я сейчас напишу постановление о возбуждении уголовного дела, вы (кивок в сторону Шпагина) напишите протоколы допросов свидетелей - только разборчиво и не забудьте про поля. А товарищ следователь пусть составит обвинительное заключение! - прекрасная опересса имела весьма причудливые представления о порядке составления документации.
Кулинич уже открыл было рот, но от удивления не смог сказать ни слова. Жбан как-то подозрительно хрюкнул, закашлялся и предложил начать с осмотра места происшествия и обыска в комнате.
В понятые Кулинич записал Толю с Володей - Миша Галкин за прошедший день фигурировал уже в пяти протоколах. Улучив момент, опер поинтересовался у Жбана:
- Слушай, а ты у нее удостоверение смотрел?
- Не волнуйся, удостоверение настоящее. Просто она на самом деле работает начальником канцелярии. А сейчас вот сюда послали...
Кулинич успокоился и решил лишний раз Ларису Николаевну не напрягать. Ситуация оказалась вполне обычной - за работу в оперативной группе шла надбавка к зарплате. Поэтому в составе группы числилось много людей, которым просто требовалось прибавить жалование. Вреда они обычно не приносили, поскольку на происшествия не ездили. Пользы тоже.
Пока Жбан со Шпагиным обыскивали комнату, Фридрих Гермогенович начал осматривать труп, а Шестопер села за стол и принялась с необыкновенной скоростью строчить какие-то бумаги.
Осмотрев труп Фотиева, старичок вынес авторитетное заключение:
- Точные данные о причинах смерти я смогу сообщить только после вскрытия в стационарных условиях. Однако сейчас можно предполагать, если основываться на температуре в анусе трупа, температуре в помещении, конфигурации трупных пятен и консистенции крови трупа, что смерть наступила от четырех до пяти часов назад. Причиной смерти могло оказаться проникающее ранение в сердечную сумку, нанесенное твердым острым орудием. Смерть, по всей видимости, была мгновенной.
- А когда можно будет получить результаты вскрытия? - машинально поинтересовался Шпагин.
- Молодые люди, вскрытие - это дело чрезвычайно ответственное. Я думаю, что патологоанатомическое исследование можно будет провести послезавтра. Приглашу студентов и сам все сделаю - пальчики оближете!
Кулинич начал догадываться, у кого училась доктор Михайлова.
- Кроме того, молодой человек, хочу обратить ваше внимание на интересную подробность. Отверстия в одежде не совпадают с раной в теле пациента. По всей вероятности, или удар был нанесен голому человеку, а одели его уже потом, или вы начали осмотр, не дожидаясь нас.
Прошедшие годы явно не притупили способностей Фридриха Гермогеновича.
- Судя по вашей реакции, молодой человек, отражать эту подробность в акте не стоит, - преспокойно закончил эксперт.
Обыск комнаты, кроме огромного количества пустой посуды и грязного белья, принес некоторые положительные результаты. Из-под дивана был извлечен ящик новых магнитофонных кассет - пятьдесят штук. Под подоконником, приклееный скотчем, нашелся загадочный сверток. На антресолях оказалось с десяток импортных косметических наборов с надписью фломастером "Авер".
Развернув сверток, Жбан обнаружил несколько листовок "Союза демократов", накладную бороду и записку печатными буквами "ВИТЯ - СЕКСОТ". Пересчитав листовки, следователь с надеждой спросил:
- А может, передать дело в Комитет? Вон явная политика.
Курсанты насторожились. Лариса Николаевна оторвалась от бумаг. Пес на секунду отпустил кавказца.
Приятные надежды развеял Шпагин:
- Да какая политика, тут явная экономика! - и участковый со злостью пнул ящик с кассетами.
Лариса Николаевна снова согнулась над протоколами. Курсанты успокоились. Пес опять вцепился в задержанного. Обыск продолжался.
В кармане плаща Фотиева ретивые курсанты обнаружили удостоверение преподавателя юридического факультета - с фотографией Фотиева, но на имя Лейфера Аркадия Моисеевича.
- Собаку от комнаты пускали? - поинтересовался Кулинич у кинолога.
- Да его пока не надо пускать, - отозвался тот, - когда захочет на двор выть начнет.
- Нет, по следу убийцы пускали?
- Мы следов искать не умеем! - решительно пресек неуместные притязания инструктор. - Мы этапы сопровождаем. Вот если у вас побежит кто-нибудь, тогда будем работать. А следов тут все равно нет - вон сколько народа топталось. - И вполголоса пробурчал что-то насчет парфюмерии Ларисы Николаевны.
Когда обыск уже заканчивался, как вихрь ворвался Гринберг. Он тащил за собой слегка упиравшегося Киндера, "координатора" университетской организации "Союз демократов". Всем сотрудникам отделения Киндер был прекрасно известен, так как его не раз задерживали за распространение демократических газет. В отделении каждый конфисковывал у Киндера пару экземпляров, якобы для рапорта, и все читали свежую демократическую прессу, а Киндер наказывался экономически, поскольку его "Гражданское достоинство" стоило по два рубля за штуку. Впрочем, сейчас Михаил Яковлевич выглядел весьма плачевно. Судя по всклокоченной бороденке, сбившимся набок очкам и шлепанцам на босу ногу, достойного демократа вытащили прямо из постели.
- Вот как попираются права человека! - лекторским голосом воскликнул Гринберг, указывая на самозабвенно строчащую в протоколе Ларису Николаевну.
При этих словах пес отпустил кавказца, заворчал и оскалился. Но так не дождавшись команды, он вновь сосредоточился на задержанном.
Увидев Гринбега, Жбан мгновенно вспомнил, что его надо включить в протокол, как проживающего в комнате. Гринберг стал что-то возражать, но один из курсантов уже подал Ларисе Николаевне его паспорт.
Гринберг замолчал и лишь сильнее вцепился в Киндера.
- Между прочим, обыск можно проводить только с санкции прокурора, мучительно освобождаясь от Гринберга, выдавил Киндер.
Все дружно проигнорировали это замечание, лишь пес, не прерывая своего занятия, снова зарычал.
- А, кстати, Руслан... э-э-э... Аркадьевич, это случайно не ваши кассеты? - вежливо поинтересовался Жбан.
После мучительной внутренней борьбы Гринберг преодолел искушение присвоить дефицитный товар.
- Нет, это Пашины вещи. И косметика тоже не моя.
Выяснилось, что все интересное в комнате, включая листовки, принадлежит убитому. Где и на какие средства Фотиев покупал дефицит и что собирался с ним делать, Гринберг не знал или не хотел говорить. Впрочем, все и так догадывались об этом - спекуляция в Университете была всеобщим занятием.
- Мы считаем, что это политическое убийство! - заявил Киндер, косясь на разложенные товары. - Совместно с мировой общественностью мы будем...
Остальное он договаривал из коридора, куда его вежливо вытеснили курсанты. Отдельные слова долетали, пока Киндера не погрузили в лифт.
Опечатав комнату, все направились в дежурную часть. Пес подгонял задержанного, курсанты поддерживали Фридриха Гермогеновича, Лариса Николаевна прижимала к груди неимоверно распухшую кипу документов. Дружинники волокли косметику и кассеты, обсуждая меж собой, сколько они могут стоить и ради забавы деля сумму на размер стипендии. Шпагин уносил листовки. Злобно ворчащий Гринберг отверг предложение переночевать в КПЗ и перебрался куда-то к своим знакомым.
Ехать на лифте Жбан отказался категорически. Однако его примеру последовали не все. Кулинич и дружинники все же доверились технике времен культа личности, и это стоило им еще одного приключения. Этажом ниже в лифт залез длинноволосый небритый молодой человек с рюкзаком. Безошибочно выбрав Мишу Галкина, растиравшего огромный синяк на скуле, он доверительно обратился к нему:
- Переезжаете, что ли?
- Угу, в новую комнату заселяемся, - отозвался Миша.
- Слушай, сэр, а у вас там нельзя переночевать? Я из Питера приехал тут к пиплам, а их на "Трубе" менты повинтили.
Миша раздумывал недолго.
- Ладно, ночуй. Если хочешь, сможешь задержаться недели на две.
Кулинич тяжко вздохнул и пробурчал:
- Да не стоит, наверное. Там и так сейчас народу полно.
В отличие от дружинников, опер не любил без повода закрывать людей в камеру, ограничиваясь удалением бродяг с территории. Но Галкин был неумолим:
- Для хорошего человека ничего не жалко. Найдем место.
Лифт достиг первого этажа быстро, всего минут на пять отстав от Жбана с компанией. Когда подошли к дверям отделения, хиппи вдруг заволновался:
- Э, нет, там менты, мы туда не пойдем!
- Нет, дорогой, - ласково сказал Галкин, подхватывая хиппи под локоток, именно туда-то мы и пойдем!
- У-у, змеи! - прошипел хиппи, привычно опускаясь на скамейку в обезьяннике.
Шпагин перехватил за рукав уходившего из дежурки Галкина и всучил ему бланк протокола.
- Нет, дорогой, - передразнил он дружинника. - Вот ты сам все и пиши! Для хорошего человека ничего не жалко!
За поздним временем все столы в ленинской комнате и тем более диван-люкс были уже заняты. На ночлег располагались в служебном кабинете Шпагина. Хозяин помещения удобно устроился на столе, подложив под голову телефон. На долю опера достались три стула, поверх которых он бросил шинель и чье-то теплое пальто. Несмотря на удобство, сон не шел.
- Ну и в дерьмо мы сегодня вляпались, - начал беседу Кулинич. - Мало того, что по горячим следам не раскрылось, так еще и с политикой попутались. Теперь жди "накачки" с верху.
- Да уж, - охотно поддержал Шпагин беседу. - По убийствам прокуратура должна работать, а тут, чувствую, на нас все повесят. Да и группу нам прислали - не бей лежачего.
Перемыв косточки всем членам сборной Главка, коллеги перешли к обсуждению перспектив дела.
- Как ты думаешь, его по спекулянтским делам замочили, али любовницу с кем не поделил?
- Ну-у-у... Трудно сказать... Может и так. А может, и с абитурой что связано. Слышал, что кавказец показал? Если Фотиев такого "джигита" на две штуки кинул, то вполне мог и кого-то из серьезных ребят обуть тем же способом.
- Да, деятельный сукин сын, - подытожил Кулинич. - Удивительно, что его раньше не пришили. Теперь гадай, кто из его "друзей" первым успел.
- Да, - согласился участковый, - если по горячим ничего не нарыли, теперь повиснет оно у нас как хрен на люстре. Гы-гы.
Безрадостное предсказание как бы провисело в застоявшемся воздухе кабинета до утра - именно такое чувство появилось у Кулинича, когда он утром открыл глаза.
Примечания к гл.1
1 ОКОД - Оперативный комсомольский отряд дружинников (Здесь и далее примечания авторов) [Обратно]
2 ИТД - Индивидуальная трудовая деятельность [Обратно]
Глава 2
Свои не руби, на чужих не дуплись
2-я заповедь "козла"
Когда ясный сентябрьский рассвет только позолотил звезду на шпиле высотного здания, а барометр на северной башенке Университета показал пятнадцать микрорентген выше нуля, Шпагина разбудил раздавшийся у него из-под уха телефонный звонок. Подбородком нажав кнопку на телефоне, участковый пробормотал:
- Шпагин слушает!
- Скорее приходите, тут такое творится! - прорыдал в трубку истеричный женский голос, - на вас последняя надежда!
- Что у вас там случилось? - прохрипел участковый, спуская ноги на пол, опять труп?
- Какой труп?! Если вы сейчас не придете, на соседей протечет! И умыться невозможно!
По необъяснимой причине половина звонков дежурному слесарю попадала в кабинет участковых.
Злобно ткнув в кнопку отключения, Шпагин окончательно слез на пол и, натягивая ботинки, пробурчал продравшему глаза Кулиничу:
- Умыться им, видите ли, невозможно! Тут живешь сутками в кабинете - хоть языком умывайся!
- Чего? - Кулинич еще не проснулся окончательно.
- Вставать пора, - терпеливо пояснил участковый. Он с некоторых пор не выносил, когда кто-то спал в кабинете дольше положенного срока. Это началось после давнишнего случая. Рано утром Шпагин привел в свой кабинет задержанного и был немало смущен представившейся картиной: его напарник развалился на рабочем столе среди немытых стаканов, обратив к вошедшим не самую привлекательную часть своего тела. Не в силах вынести это зрелище в присутствии посторонних, Шпагин тогда, мягко выражаясь, разнервничался. С тех пор он безжалостно будил коллег ни свет ни заря.
На пороге комнаты, почувствовав прохладный сквознячок, Кулинич передернул плечами, потом сладко потянулся и собирался зевнуть, но начавшийся зевок резко вылетел обратно.
Через дверь, ведущую во внутренний дворик, в контору входил начальник отделения майор Валентинов. Будучи в штатском, как сейчас, он имел вид непрезентабельный - низкий рост, красное лицо, кривые ноги, поношенный пиджачок. Незнакомый человек мог бы принять его за подсобного рабочего или в лучшем случае - за мастера ПТУ. Но в мундире Валентинов преображался. Откуда-то появлялась осанка, он казался выше, а единственного брошенного взгляда хватало, чтобы нагнать на любого священный трепет пред лицом закона. Во всяком случае, подчиненные у него трепетали постоянно. Даже увидав начальника в штатском.
Живо представив, что начнется, когда Валентинову доложат об убийстве, Сергей поторопился к умывальнику. Еще минут десять-пятнадцать на доклад дежурного и совещание с замом по розыску - и все подчиненные забегают на полусогнутых.
Умывальники, которыми приходилось пользоваться отделению, строители знаменитого здания расположили так неудобно, как только смогли. Их разместили вдоль стен небольшого прохода, соединяющего коридор отделения со столовой. Вокруг уже толклись студенты,пришедшие за завтраком, доносилось лязганье посуды и покрикивание кассирш.
Впрочем, относительно бытовых неудобств (называть это "удобствами" язык не поворачивается) 206-е находилось еще не в самом худшем положении. Много шума наделала сортирная история в соседнем, 210-м отделении. Туда пришел новый начальник. Увидав впервые сортир отделения, он долго не мог произнести ни слова - то ли от негодования, то ли от вони дыхание перехватило. По рассказам очевидцев, сортир 210-го напоминал тогда кишечник алкоголика изнутри. Новый начальник пришел в ярость и устроил строгое внушение своему заму, возложив на последнего обязанность в течение месяца, до его возвращения из отпуска, сделать ремонт и привести санузел в порядок. Зам, надо отдать ему должное, приложил все старания к исполнению приказа - изыскал некие подкожные резервы, где надо надавил, где надо подмазал, и уже через две недели сортир засиял чистым кафелем и новой сантехникой. Обозрев сие великолепие, ушлый зам рассудил: "Снова все загадят, сволочи", - и до приезда начальника запер шедевр гигиены на ключ. Как быть и куда ходить личному составу, его мало волновало. Но люди хотят справедливости. Промучавшись несколько дней, они пожаловались случившейся тут некстати инспекции из Главка. "Что за безобразие! напустилась инспекция на зама. - По чьему приказу заперт туалет?" Зам не нашел сказать ничего лучше, чем "По указанию начальника отделения" - в конце концов, ему принадлежала инициатива благоустройства санузла. Несчастного начальника, не помнившего за собой никакого греха, отозвали из отпуска и начали тыкать носом в сортир, вопрошая, что же это такое. Чем закончилась эта история, рядовые сотрудники так и не узнали, но зампотылу еще в течение месяца был бледен как сортирный кафель.
Так что наши бытовые условия еще можно назвать хорошими.
Совещание по делу началось, как и предположил Кулинич, через пятнадцать минут.
С начала зампорозыску Хусаинов взял официальный тон:
- По факту обнаружения трупа гражданина Фотиева прокуратурой возбуждено уголовное дело. Дело ведет старший следователь Жбан.
Все слушатели синхронно прошептали одно и то же слово.
Юрий Никодимович Жбан был отлично знаком всем присутствующим. До того, как стать следователем прокуратуры, он пятнадцать лет проработал в розыске, причем значительную часть этого срока - в том же 206-м отделении. Здесь его знали как облупленного и поэтому особых надежд не возлагали. Наилучшей характеристикой Жбана была та неофициальная устная рекомендация, которую его предпоследний начальник, передавая последнему, присовокупил к официальной характеристике: "жизнерадостный похуист".
Любимой присловкой Жбана была: "Херня - раскроем. Не раскроем - откажем". Отказать в нашем случае при всем мастерстве Жбана представлялось затруднительным, так что, судя по всему, придется раскрывать, причем раскрывать силами отделения. Была еще надежда на некую помощь "убойного" отдела МУРа, но основную работу предстояло совершить нашим сыщикам. Эту мысль зам по розыску и постарался довести до подчиненных.
- Подведем итоги, - стал закруглять разговор Хусаинов. - Версии нет, поэтому будем копать по связям убитого. Первая связь - спекуляция, вторая - по женской линии, третья - что касается мошенничества с абитуриентами. Политическую версию, конечно, серьезно рассматривать нельзя, но для начальства придется. Поэтому ее я возьму себе. Спекулянтов поручим Кулиничу, любовницу Шпагину, абитуру - Муравьеву. - И, повышая голос, так как все трое немедленно начали роптать, закончил совещание. - Все ясно, вопросов нет, по местам!
Плетясь к себе в кабинет, Кулинич углубился в раздумья. Но размышлял он не о том, как лучше взяться за порученное направление, а о том, что на него, как всегда, повесили самое трудное. Дойдя до кабинета и посидев там еще немного с этой грустной мыслью, он решил, что пора пообедать, а потом можно и браться за дело.
Возвращаясь из закусочной и проходя мимо двери штаба оперотряда, Кулинич вспомнил, что Крот последнее время, кажется, занимался спекулянтами, и у него можно было бы получить первичную информацию.
Крот, то есть Кротов числился в отделении внештатником. Кличку он получил не столько из-за фамилии, сколько из-за своей тяги к сыскной работе. Начинал он в оперотряде, где вследствие своей активности быстро стал членом штаба и из-за нее же быстро вылетел, поскольку комсомольское начальство слишком рьяных не любило. В вину ему поставили то, что он завел в штабе картотеку на студентов, куда заносил не только задержанных, но и всех потенциальных, по его мнению, нарушителей, к коим причислял процентов девяносто студентов. Картотека эта (сразу же прозванная "крототекой") была организована по всем канонам оперативного учета. Для облегчения поиска каждая карточка имела на торце цветную метку в соответствии с категорией потенциального или действительного нарушителя: хулиганы отмечались черным цветом, бляди - желтым, пьяницы зеленым, диссиденты - розовым и так далее. Через некоторое время грянул скандал. Комсомольское начальство усмотрело в ведении такого учета нарушение соцзаконности. Крот тщетно пытался оправдаться, ссылаясь на гласность и Конституцию. Крототека была запрещена, а ее создатель исключен из отряда со строгим выговором по комсомольской линии.
После этого Крот пошел к начальнику отделения, и тот с готовностью взял его под свою опеку. Правда, затем Валентинов не раз раскаивался, что выдал ему удостовернение внештатника. Каждый раз, когда помощник прокурора вызывала начальника на ковер по очередной жалобе, Валентинов уверял, что Кротов - его единственная и преступная ошибка, и что он немедленно примет меры. Пару раз, вернувшись после таких разборок, начальник действительно изымал у Крота удостоверение, но всякий раз к концу квартала его приходилось возвращать: Крот обладал редкой способностью лепить добротные уголовные дела буквально из воздуха. Результаты работы отделения оценивались по количеству "палочек" и "галочек", и на этих весах пять изготовленных Кротом мелочевок ценились соответственно в пять раз выше одного раскрытого под руководством Валентинова убийства.
Крот сманил из оперотряда еще нескольких ребят, уставших от руководящего комсомольского влияния. Этим он страшно рассердил командира оперотряда Костю Побелкина, в одночасье лишившегося наиболее активных работников. Побелкин то и дело писал на Крота кляузы в партком и деканат, правда, упоминать при этом Валентинова все же не рисковал. Он поднимал страшный шум из-за всяких мелочей, вроде самодельного микрофона под столом секретаря Приемной комиссии или поддатого члена парткома Университета, который по пути в милицию в сопровождении Крота случайно ударился лицом о косяк двери (судя по лицу, не меньше десяти раз). Секретарь парткома, однако, уже уладил с начальником отделения эту историю к обоюдному согласию сторон и договариваться еще и с Побелкиным не собирался. Поэтому Костя лишь время от времени безрезультатно пытался поймать Крота на чем-нибудь абсолютно незаконном, а также строго запретил пускать возмутителя спокойствия в штаб оперотряда.
Здесь, в штабе его легче всего было застать. Вот и сейчас Кулинич, заглянув внутрь, увидел Крота, забивающим "козла" с окодовцами. Присев рядом, опер взял фишки и завел разговор. Подведя к интересующей теме, он попросил Крота сориентировать его в мире университетских спекулянтов.
Мира спекулянтов как такового в Университете не оказалось в силу того, что, по словам Крота, спекулировали здесь все.
В 206-м отделении милиции, как и в других, имелась группа угрозыска и паспортный стол. Представительств же других милицейских служб, в том числе БХСС, отделению не полагалось. Бэхаэсэсники из района если и заглядывали в Университет, то крайне редко, так что спекулянты чувствовали себя здесь достаточно вольготно. Пустующую экологическую нишу в отделении заполнял, по мере своих возможностей, Крот, исполняя роль местной службы БХСС.
Крот с готовностью согласился поделиться своими знаниями и под стук костяшек и возгласы "А мы поперек!", "Приплыла!" и "Считайте фишки!" он прочел вводную лекцию на тему "Спекуляция и черный рынок в Университете".
Черный рынок в Университете был особенным, не похожим на тот, что функционировал на всей остальной территории страны, хотя и столь же черным. Во-первых, движение товаров здесь не подчинялось нормальным рыночным или хотя бы базарным (ибо в нашей стране пока не рынок, а базар) законам. В то время, как везде поток товаров, поступая от производителей (либо расхитителей) к оптовикам, далее дробился, переходя к более мелким спекулянтам, и от них уже попадал к потребителям, в Университете путь обычных в общем-то товаров бывал порой весьма причудлив. Отдельные оптовые торговцы доставляли в общежитие крупные партии дефицитных вещей, и сюда же стекались более мелкие, закупленные в торговой сети и у тех же спекулянтов. Лишь немногие товары находили в Университете своего потребителя. Большей частью они перепродавались по нескольку раз среди студентов как партиями, так и поштучно, естественно, цена каждый раз возрастала. Покрутившись так некоторое время, товар уходил обратно к московским спекулянтам или в другие города. Получившаяся в результате каша не подчинялась никаким экономическим закономерностям, но позволяла почти каждому студенту получить каким-то образом небольшой доход.
В памяти опера всплыла одна из "крылатых" фраз начальника РУВД: "Я просил приехать на развод двенадцать человек, из них две собаки" На сей раз состав присутствующих также мог бы вызвать нарекания, ибо наводил на мысль о чем угодно кроме оперативно-следственной бригады.
На вопросительный взгляд Кулинича Жбан нехотя пояснил:
- Опергруппа уехала расследовать диверсию экстремистов. А сюда народ собирали с бору по сосенке. Это вот товарищи из школы милиции, это...
- Лариса Николаевна, - кокетливо представилась благоухающая красотка.
- ...старший оперуполномоченный УР Шестопер, - невозмутимо продолжал Жбан, - это ветеран судебно-медицинской экспертизы Воронов Фридрих Гермогенович, а это инструктор-кинолог... э-э-э... с собакой.
Мужик пробормотал что-то неразборчивое, обдав собравшихся перегаром.
В присутствии Прекрасной Дамы Кулинич не решился сплюнуть. "Вот послал Бог помощничков, - подумал он. - Лучше б они в лифте остались!"
- А что за диверсия экстремистов? - поинтересовался по пути к комнате Шпагин.
- Кошмарное дело! - возмутился Жбан. - С машины первого секретаря МГК колеса сняли! Ну ничего святого у людей нет!
Шпагин понял, что в ближайшие сутки нормальную бригаду ждать не стоит.
Пока сыщики любовались старшим оперуполномоченным Шестопер, старичок осторожно освободился от своих носильщиков и, согнувшись в три погибели, подобрался к лежащему кавказцу.
- А вы знаете, молодые люди, - донесся до Кулинича его вкрадчивый голос, должен вам заявить, что я не усматриваю здесь признаков насильственной смерти. Я осмелился бы рекомендовать вам переквалифицировать дело на причинение менее тяжких телесных повреждений.
Кавказец к тому времени начал слегка шевелиться и даже, кажется, пытался встать.
Пес, до тех пор меланхолично осматривавшийся, вдруг вскочил, волоком протащил проводника по коридору и крепко ухватил зубами кавказца за правую руку. Намордник его почему-то не стеснял.
С некоторыми усилиями глуховатому старичку и прочим членам сборной команды объяснили, кто есть кто на этой сцене.
- Так дело раскрыто! - обрадовалась Лариса Николаевна. - Убийца уже пойман. Они всегда так возвращаются, я сама читала. Теперь надо все оформить. Я сейчас напишу постановление о возбуждении уголовного дела, вы (кивок в сторону Шпагина) напишите протоколы допросов свидетелей - только разборчиво и не забудьте про поля. А товарищ следователь пусть составит обвинительное заключение! - прекрасная опересса имела весьма причудливые представления о порядке составления документации.
Кулинич уже открыл было рот, но от удивления не смог сказать ни слова. Жбан как-то подозрительно хрюкнул, закашлялся и предложил начать с осмотра места происшествия и обыска в комнате.
В понятые Кулинич записал Толю с Володей - Миша Галкин за прошедший день фигурировал уже в пяти протоколах. Улучив момент, опер поинтересовался у Жбана:
- Слушай, а ты у нее удостоверение смотрел?
- Не волнуйся, удостоверение настоящее. Просто она на самом деле работает начальником канцелярии. А сейчас вот сюда послали...
Кулинич успокоился и решил лишний раз Ларису Николаевну не напрягать. Ситуация оказалась вполне обычной - за работу в оперативной группе шла надбавка к зарплате. Поэтому в составе группы числилось много людей, которым просто требовалось прибавить жалование. Вреда они обычно не приносили, поскольку на происшествия не ездили. Пользы тоже.
Пока Жбан со Шпагиным обыскивали комнату, Фридрих Гермогенович начал осматривать труп, а Шестопер села за стол и принялась с необыкновенной скоростью строчить какие-то бумаги.
Осмотрев труп Фотиева, старичок вынес авторитетное заключение:
- Точные данные о причинах смерти я смогу сообщить только после вскрытия в стационарных условиях. Однако сейчас можно предполагать, если основываться на температуре в анусе трупа, температуре в помещении, конфигурации трупных пятен и консистенции крови трупа, что смерть наступила от четырех до пяти часов назад. Причиной смерти могло оказаться проникающее ранение в сердечную сумку, нанесенное твердым острым орудием. Смерть, по всей видимости, была мгновенной.
- А когда можно будет получить результаты вскрытия? - машинально поинтересовался Шпагин.
- Молодые люди, вскрытие - это дело чрезвычайно ответственное. Я думаю, что патологоанатомическое исследование можно будет провести послезавтра. Приглашу студентов и сам все сделаю - пальчики оближете!
Кулинич начал догадываться, у кого училась доктор Михайлова.
- Кроме того, молодой человек, хочу обратить ваше внимание на интересную подробность. Отверстия в одежде не совпадают с раной в теле пациента. По всей вероятности, или удар был нанесен голому человеку, а одели его уже потом, или вы начали осмотр, не дожидаясь нас.
Прошедшие годы явно не притупили способностей Фридриха Гермогеновича.
- Судя по вашей реакции, молодой человек, отражать эту подробность в акте не стоит, - преспокойно закончил эксперт.
Обыск комнаты, кроме огромного количества пустой посуды и грязного белья, принес некоторые положительные результаты. Из-под дивана был извлечен ящик новых магнитофонных кассет - пятьдесят штук. Под подоконником, приклееный скотчем, нашелся загадочный сверток. На антресолях оказалось с десяток импортных косметических наборов с надписью фломастером "Авер".
Развернув сверток, Жбан обнаружил несколько листовок "Союза демократов", накладную бороду и записку печатными буквами "ВИТЯ - СЕКСОТ". Пересчитав листовки, следователь с надеждой спросил:
- А может, передать дело в Комитет? Вон явная политика.
Курсанты насторожились. Лариса Николаевна оторвалась от бумаг. Пес на секунду отпустил кавказца.
Приятные надежды развеял Шпагин:
- Да какая политика, тут явная экономика! - и участковый со злостью пнул ящик с кассетами.
Лариса Николаевна снова согнулась над протоколами. Курсанты успокоились. Пес опять вцепился в задержанного. Обыск продолжался.
В кармане плаща Фотиева ретивые курсанты обнаружили удостоверение преподавателя юридического факультета - с фотографией Фотиева, но на имя Лейфера Аркадия Моисеевича.
- Собаку от комнаты пускали? - поинтересовался Кулинич у кинолога.
- Да его пока не надо пускать, - отозвался тот, - когда захочет на двор выть начнет.
- Нет, по следу убийцы пускали?
- Мы следов искать не умеем! - решительно пресек неуместные притязания инструктор. - Мы этапы сопровождаем. Вот если у вас побежит кто-нибудь, тогда будем работать. А следов тут все равно нет - вон сколько народа топталось. - И вполголоса пробурчал что-то насчет парфюмерии Ларисы Николаевны.
Когда обыск уже заканчивался, как вихрь ворвался Гринберг. Он тащил за собой слегка упиравшегося Киндера, "координатора" университетской организации "Союз демократов". Всем сотрудникам отделения Киндер был прекрасно известен, так как его не раз задерживали за распространение демократических газет. В отделении каждый конфисковывал у Киндера пару экземпляров, якобы для рапорта, и все читали свежую демократическую прессу, а Киндер наказывался экономически, поскольку его "Гражданское достоинство" стоило по два рубля за штуку. Впрочем, сейчас Михаил Яковлевич выглядел весьма плачевно. Судя по всклокоченной бороденке, сбившимся набок очкам и шлепанцам на босу ногу, достойного демократа вытащили прямо из постели.
- Вот как попираются права человека! - лекторским голосом воскликнул Гринберг, указывая на самозабвенно строчащую в протоколе Ларису Николаевну.
При этих словах пес отпустил кавказца, заворчал и оскалился. Но так не дождавшись команды, он вновь сосредоточился на задержанном.
Увидев Гринбега, Жбан мгновенно вспомнил, что его надо включить в протокол, как проживающего в комнате. Гринберг стал что-то возражать, но один из курсантов уже подал Ларисе Николаевне его паспорт.
Гринберг замолчал и лишь сильнее вцепился в Киндера.
- Между прочим, обыск можно проводить только с санкции прокурора, мучительно освобождаясь от Гринберга, выдавил Киндер.
Все дружно проигнорировали это замечание, лишь пес, не прерывая своего занятия, снова зарычал.
- А, кстати, Руслан... э-э-э... Аркадьевич, это случайно не ваши кассеты? - вежливо поинтересовался Жбан.
После мучительной внутренней борьбы Гринберг преодолел искушение присвоить дефицитный товар.
- Нет, это Пашины вещи. И косметика тоже не моя.
Выяснилось, что все интересное в комнате, включая листовки, принадлежит убитому. Где и на какие средства Фотиев покупал дефицит и что собирался с ним делать, Гринберг не знал или не хотел говорить. Впрочем, все и так догадывались об этом - спекуляция в Университете была всеобщим занятием.
- Мы считаем, что это политическое убийство! - заявил Киндер, косясь на разложенные товары. - Совместно с мировой общественностью мы будем...
Остальное он договаривал из коридора, куда его вежливо вытеснили курсанты. Отдельные слова долетали, пока Киндера не погрузили в лифт.
Опечатав комнату, все направились в дежурную часть. Пес подгонял задержанного, курсанты поддерживали Фридриха Гермогеновича, Лариса Николаевна прижимала к груди неимоверно распухшую кипу документов. Дружинники волокли косметику и кассеты, обсуждая меж собой, сколько они могут стоить и ради забавы деля сумму на размер стипендии. Шпагин уносил листовки. Злобно ворчащий Гринберг отверг предложение переночевать в КПЗ и перебрался куда-то к своим знакомым.
Ехать на лифте Жбан отказался категорически. Однако его примеру последовали не все. Кулинич и дружинники все же доверились технике времен культа личности, и это стоило им еще одного приключения. Этажом ниже в лифт залез длинноволосый небритый молодой человек с рюкзаком. Безошибочно выбрав Мишу Галкина, растиравшего огромный синяк на скуле, он доверительно обратился к нему:
- Переезжаете, что ли?
- Угу, в новую комнату заселяемся, - отозвался Миша.
- Слушай, сэр, а у вас там нельзя переночевать? Я из Питера приехал тут к пиплам, а их на "Трубе" менты повинтили.
Миша раздумывал недолго.
- Ладно, ночуй. Если хочешь, сможешь задержаться недели на две.
Кулинич тяжко вздохнул и пробурчал:
- Да не стоит, наверное. Там и так сейчас народу полно.
В отличие от дружинников, опер не любил без повода закрывать людей в камеру, ограничиваясь удалением бродяг с территории. Но Галкин был неумолим:
- Для хорошего человека ничего не жалко. Найдем место.
Лифт достиг первого этажа быстро, всего минут на пять отстав от Жбана с компанией. Когда подошли к дверям отделения, хиппи вдруг заволновался:
- Э, нет, там менты, мы туда не пойдем!
- Нет, дорогой, - ласково сказал Галкин, подхватывая хиппи под локоток, именно туда-то мы и пойдем!
- У-у, змеи! - прошипел хиппи, привычно опускаясь на скамейку в обезьяннике.
Шпагин перехватил за рукав уходившего из дежурки Галкина и всучил ему бланк протокола.
- Нет, дорогой, - передразнил он дружинника. - Вот ты сам все и пиши! Для хорошего человека ничего не жалко!
За поздним временем все столы в ленинской комнате и тем более диван-люкс были уже заняты. На ночлег располагались в служебном кабинете Шпагина. Хозяин помещения удобно устроился на столе, подложив под голову телефон. На долю опера достались три стула, поверх которых он бросил шинель и чье-то теплое пальто. Несмотря на удобство, сон не шел.
- Ну и в дерьмо мы сегодня вляпались, - начал беседу Кулинич. - Мало того, что по горячим следам не раскрылось, так еще и с политикой попутались. Теперь жди "накачки" с верху.
- Да уж, - охотно поддержал Шпагин беседу. - По убийствам прокуратура должна работать, а тут, чувствую, на нас все повесят. Да и группу нам прислали - не бей лежачего.
Перемыв косточки всем членам сборной Главка, коллеги перешли к обсуждению перспектив дела.
- Как ты думаешь, его по спекулянтским делам замочили, али любовницу с кем не поделил?
- Ну-у-у... Трудно сказать... Может и так. А может, и с абитурой что связано. Слышал, что кавказец показал? Если Фотиев такого "джигита" на две штуки кинул, то вполне мог и кого-то из серьезных ребят обуть тем же способом.
- Да, деятельный сукин сын, - подытожил Кулинич. - Удивительно, что его раньше не пришили. Теперь гадай, кто из его "друзей" первым успел.
- Да, - согласился участковый, - если по горячим ничего не нарыли, теперь повиснет оно у нас как хрен на люстре. Гы-гы.
Безрадостное предсказание как бы провисело в застоявшемся воздухе кабинета до утра - именно такое чувство появилось у Кулинича, когда он утром открыл глаза.
Примечания к гл.1
1 ОКОД - Оперативный комсомольский отряд дружинников (Здесь и далее примечания авторов) [Обратно]
2 ИТД - Индивидуальная трудовая деятельность [Обратно]
Глава 2
Свои не руби, на чужих не дуплись
2-я заповедь "козла"
Когда ясный сентябрьский рассвет только позолотил звезду на шпиле высотного здания, а барометр на северной башенке Университета показал пятнадцать микрорентген выше нуля, Шпагина разбудил раздавшийся у него из-под уха телефонный звонок. Подбородком нажав кнопку на телефоне, участковый пробормотал:
- Шпагин слушает!
- Скорее приходите, тут такое творится! - прорыдал в трубку истеричный женский голос, - на вас последняя надежда!
- Что у вас там случилось? - прохрипел участковый, спуская ноги на пол, опять труп?
- Какой труп?! Если вы сейчас не придете, на соседей протечет! И умыться невозможно!
По необъяснимой причине половина звонков дежурному слесарю попадала в кабинет участковых.
Злобно ткнув в кнопку отключения, Шпагин окончательно слез на пол и, натягивая ботинки, пробурчал продравшему глаза Кулиничу:
- Умыться им, видите ли, невозможно! Тут живешь сутками в кабинете - хоть языком умывайся!
- Чего? - Кулинич еще не проснулся окончательно.
- Вставать пора, - терпеливо пояснил участковый. Он с некоторых пор не выносил, когда кто-то спал в кабинете дольше положенного срока. Это началось после давнишнего случая. Рано утром Шпагин привел в свой кабинет задержанного и был немало смущен представившейся картиной: его напарник развалился на рабочем столе среди немытых стаканов, обратив к вошедшим не самую привлекательную часть своего тела. Не в силах вынести это зрелище в присутствии посторонних, Шпагин тогда, мягко выражаясь, разнервничался. С тех пор он безжалостно будил коллег ни свет ни заря.
На пороге комнаты, почувствовав прохладный сквознячок, Кулинич передернул плечами, потом сладко потянулся и собирался зевнуть, но начавшийся зевок резко вылетел обратно.
Через дверь, ведущую во внутренний дворик, в контору входил начальник отделения майор Валентинов. Будучи в штатском, как сейчас, он имел вид непрезентабельный - низкий рост, красное лицо, кривые ноги, поношенный пиджачок. Незнакомый человек мог бы принять его за подсобного рабочего или в лучшем случае - за мастера ПТУ. Но в мундире Валентинов преображался. Откуда-то появлялась осанка, он казался выше, а единственного брошенного взгляда хватало, чтобы нагнать на любого священный трепет пред лицом закона. Во всяком случае, подчиненные у него трепетали постоянно. Даже увидав начальника в штатском.
Живо представив, что начнется, когда Валентинову доложат об убийстве, Сергей поторопился к умывальнику. Еще минут десять-пятнадцать на доклад дежурного и совещание с замом по розыску - и все подчиненные забегают на полусогнутых.
Умывальники, которыми приходилось пользоваться отделению, строители знаменитого здания расположили так неудобно, как только смогли. Их разместили вдоль стен небольшого прохода, соединяющего коридор отделения со столовой. Вокруг уже толклись студенты,пришедшие за завтраком, доносилось лязганье посуды и покрикивание кассирш.
Впрочем, относительно бытовых неудобств (называть это "удобствами" язык не поворачивается) 206-е находилось еще не в самом худшем положении. Много шума наделала сортирная история в соседнем, 210-м отделении. Туда пришел новый начальник. Увидав впервые сортир отделения, он долго не мог произнести ни слова - то ли от негодования, то ли от вони дыхание перехватило. По рассказам очевидцев, сортир 210-го напоминал тогда кишечник алкоголика изнутри. Новый начальник пришел в ярость и устроил строгое внушение своему заму, возложив на последнего обязанность в течение месяца, до его возвращения из отпуска, сделать ремонт и привести санузел в порядок. Зам, надо отдать ему должное, приложил все старания к исполнению приказа - изыскал некие подкожные резервы, где надо надавил, где надо подмазал, и уже через две недели сортир засиял чистым кафелем и новой сантехникой. Обозрев сие великолепие, ушлый зам рассудил: "Снова все загадят, сволочи", - и до приезда начальника запер шедевр гигиены на ключ. Как быть и куда ходить личному составу, его мало волновало. Но люди хотят справедливости. Промучавшись несколько дней, они пожаловались случившейся тут некстати инспекции из Главка. "Что за безобразие! напустилась инспекция на зама. - По чьему приказу заперт туалет?" Зам не нашел сказать ничего лучше, чем "По указанию начальника отделения" - в конце концов, ему принадлежала инициатива благоустройства санузла. Несчастного начальника, не помнившего за собой никакого греха, отозвали из отпуска и начали тыкать носом в сортир, вопрошая, что же это такое. Чем закончилась эта история, рядовые сотрудники так и не узнали, но зампотылу еще в течение месяца был бледен как сортирный кафель.
Так что наши бытовые условия еще можно назвать хорошими.
Совещание по делу началось, как и предположил Кулинич, через пятнадцать минут.
С начала зампорозыску Хусаинов взял официальный тон:
- По факту обнаружения трупа гражданина Фотиева прокуратурой возбуждено уголовное дело. Дело ведет старший следователь Жбан.
Все слушатели синхронно прошептали одно и то же слово.
Юрий Никодимович Жбан был отлично знаком всем присутствующим. До того, как стать следователем прокуратуры, он пятнадцать лет проработал в розыске, причем значительную часть этого срока - в том же 206-м отделении. Здесь его знали как облупленного и поэтому особых надежд не возлагали. Наилучшей характеристикой Жбана была та неофициальная устная рекомендация, которую его предпоследний начальник, передавая последнему, присовокупил к официальной характеристике: "жизнерадостный похуист".
Любимой присловкой Жбана была: "Херня - раскроем. Не раскроем - откажем". Отказать в нашем случае при всем мастерстве Жбана представлялось затруднительным, так что, судя по всему, придется раскрывать, причем раскрывать силами отделения. Была еще надежда на некую помощь "убойного" отдела МУРа, но основную работу предстояло совершить нашим сыщикам. Эту мысль зам по розыску и постарался довести до подчиненных.
- Подведем итоги, - стал закруглять разговор Хусаинов. - Версии нет, поэтому будем копать по связям убитого. Первая связь - спекуляция, вторая - по женской линии, третья - что касается мошенничества с абитуриентами. Политическую версию, конечно, серьезно рассматривать нельзя, но для начальства придется. Поэтому ее я возьму себе. Спекулянтов поручим Кулиничу, любовницу Шпагину, абитуру - Муравьеву. - И, повышая голос, так как все трое немедленно начали роптать, закончил совещание. - Все ясно, вопросов нет, по местам!
Плетясь к себе в кабинет, Кулинич углубился в раздумья. Но размышлял он не о том, как лучше взяться за порученное направление, а о том, что на него, как всегда, повесили самое трудное. Дойдя до кабинета и посидев там еще немного с этой грустной мыслью, он решил, что пора пообедать, а потом можно и браться за дело.
Возвращаясь из закусочной и проходя мимо двери штаба оперотряда, Кулинич вспомнил, что Крот последнее время, кажется, занимался спекулянтами, и у него можно было бы получить первичную информацию.
Крот, то есть Кротов числился в отделении внештатником. Кличку он получил не столько из-за фамилии, сколько из-за своей тяги к сыскной работе. Начинал он в оперотряде, где вследствие своей активности быстро стал членом штаба и из-за нее же быстро вылетел, поскольку комсомольское начальство слишком рьяных не любило. В вину ему поставили то, что он завел в штабе картотеку на студентов, куда заносил не только задержанных, но и всех потенциальных, по его мнению, нарушителей, к коим причислял процентов девяносто студентов. Картотека эта (сразу же прозванная "крототекой") была организована по всем канонам оперативного учета. Для облегчения поиска каждая карточка имела на торце цветную метку в соответствии с категорией потенциального или действительного нарушителя: хулиганы отмечались черным цветом, бляди - желтым, пьяницы зеленым, диссиденты - розовым и так далее. Через некоторое время грянул скандал. Комсомольское начальство усмотрело в ведении такого учета нарушение соцзаконности. Крот тщетно пытался оправдаться, ссылаясь на гласность и Конституцию. Крототека была запрещена, а ее создатель исключен из отряда со строгим выговором по комсомольской линии.
После этого Крот пошел к начальнику отделения, и тот с готовностью взял его под свою опеку. Правда, затем Валентинов не раз раскаивался, что выдал ему удостовернение внештатника. Каждый раз, когда помощник прокурора вызывала начальника на ковер по очередной жалобе, Валентинов уверял, что Кротов - его единственная и преступная ошибка, и что он немедленно примет меры. Пару раз, вернувшись после таких разборок, начальник действительно изымал у Крота удостоверение, но всякий раз к концу квартала его приходилось возвращать: Крот обладал редкой способностью лепить добротные уголовные дела буквально из воздуха. Результаты работы отделения оценивались по количеству "палочек" и "галочек", и на этих весах пять изготовленных Кротом мелочевок ценились соответственно в пять раз выше одного раскрытого под руководством Валентинова убийства.
Крот сманил из оперотряда еще нескольких ребят, уставших от руководящего комсомольского влияния. Этим он страшно рассердил командира оперотряда Костю Побелкина, в одночасье лишившегося наиболее активных работников. Побелкин то и дело писал на Крота кляузы в партком и деканат, правда, упоминать при этом Валентинова все же не рисковал. Он поднимал страшный шум из-за всяких мелочей, вроде самодельного микрофона под столом секретаря Приемной комиссии или поддатого члена парткома Университета, который по пути в милицию в сопровождении Крота случайно ударился лицом о косяк двери (судя по лицу, не меньше десяти раз). Секретарь парткома, однако, уже уладил с начальником отделения эту историю к обоюдному согласию сторон и договариваться еще и с Побелкиным не собирался. Поэтому Костя лишь время от времени безрезультатно пытался поймать Крота на чем-нибудь абсолютно незаконном, а также строго запретил пускать возмутителя спокойствия в штаб оперотряда.
Здесь, в штабе его легче всего было застать. Вот и сейчас Кулинич, заглянув внутрь, увидел Крота, забивающим "козла" с окодовцами. Присев рядом, опер взял фишки и завел разговор. Подведя к интересующей теме, он попросил Крота сориентировать его в мире университетских спекулянтов.
Мира спекулянтов как такового в Университете не оказалось в силу того, что, по словам Крота, спекулировали здесь все.
В 206-м отделении милиции, как и в других, имелась группа угрозыска и паспортный стол. Представительств же других милицейских служб, в том числе БХСС, отделению не полагалось. Бэхаэсэсники из района если и заглядывали в Университет, то крайне редко, так что спекулянты чувствовали себя здесь достаточно вольготно. Пустующую экологическую нишу в отделении заполнял, по мере своих возможностей, Крот, исполняя роль местной службы БХСС.
Крот с готовностью согласился поделиться своими знаниями и под стук костяшек и возгласы "А мы поперек!", "Приплыла!" и "Считайте фишки!" он прочел вводную лекцию на тему "Спекуляция и черный рынок в Университете".
Черный рынок в Университете был особенным, не похожим на тот, что функционировал на всей остальной территории страны, хотя и столь же черным. Во-первых, движение товаров здесь не подчинялось нормальным рыночным или хотя бы базарным (ибо в нашей стране пока не рынок, а базар) законам. В то время, как везде поток товаров, поступая от производителей (либо расхитителей) к оптовикам, далее дробился, переходя к более мелким спекулянтам, и от них уже попадал к потребителям, в Университете путь обычных в общем-то товаров бывал порой весьма причудлив. Отдельные оптовые торговцы доставляли в общежитие крупные партии дефицитных вещей, и сюда же стекались более мелкие, закупленные в торговой сети и у тех же спекулянтов. Лишь немногие товары находили в Университете своего потребителя. Большей частью они перепродавались по нескольку раз среди студентов как партиями, так и поштучно, естественно, цена каждый раз возрастала. Покрутившись так некоторое время, товар уходил обратно к московским спекулянтам или в другие города. Получившаяся в результате каша не подчинялась никаким экономическим закономерностям, но позволяла почти каждому студенту получить каким-то образом небольшой доход.