Время было позднее. Народу мало, в вагоне практически пусто. Пройдя несколько вагонов, Шурик заметил знакомую кепку и рубашку в клеточку. Мальчик сидел к нему спиной. Устроившись на жестком сиденье, Шурик вытащил из-за пояса свою кепку, натянул ее на голову, козырек надвинул на нос. Время от времени (особенно на остановках) он поднимал голову, следя за пареньком. Так они проехали некоторое время. Наконец мальчик пошел к выходу. Шурик рванул к дверям с другой стороны вагона.
Станция Никищиха (соответственно так назывался и населенный пункт), освещенная двумя тусклыми фонарями, выглядела неприветливо и запущенно. А за нею стояла потрясающая темень, как в планетарии, – яркое звездное небо над головой при полнейшей черноте вокруг. И – поле. Шурик двигался на слух, по шагам впереди. Так и шел до самой Никищихи, где, к счастью, имелись фонари. Они миновали населенный пункт, мальчик открыл калитку и вошел во двор, затем – на крыльцо и в дом.
Шурик замер, на всякий случай тихонько позвал:
– Тузик! Шарик! На, на…
Не выскочила шавка! Значит, собак во дворе не водится. Он перемахнул через невысокий забор, подкрался к дому, приглядываясь к окнам – ведь какое-то должно загореться.
– Зойка, ты? – раздался старческий голос из открытого окна.
– Я, я, тетя Варя.
Вспыхнул свет в крайнем окошке. Шурик крался туда, слыша голос старухи:
– Все по ночам шляешься, чего тебе неймется?
– Надо.
– Чего надо? Работать когда пойдешь?
– Я ищу работу. Спите, тетя Варя.
Шурик, сидя под окном, приподнялся – лишь бы глаза оказались над подоконником! Лицо его вытянулось. Не парень, а молодая женщина с каштановыми волосами до плеч расстегивала знакомую клетчатую рубашку. Выходит, она и есть Зойка? Шурик опустился на колени, отполз от окна.
Он еще побегал по улице в поисках ее названия, а так как на доме тети Вари и Зойки не было номера, то просто запомнил ориентиры и двинул в сторону станции.
М-да, попал он в положение! Окошко кассы было закрыто, в расписании значилось, что первая электричка будет только в половине шестого утра. И куда же ему теперь деться? Ночь, такси нет, да здесь вряд ли «таксуют», одна скамейка на перроне, и та без спинки, рейки отодрали лет двадцать тому назад. Шурик присел на нее, готовясь бодрствовать всю ночь. Жаль, плеер он оставил дома, нечем будет развлечься.
Полчаса – и Шурика потянуло в сон. Он прилег на скамейку, подложив руку под голову. В отличие от городских улиц, нагретых солнцем за день и не успевающих остыть за ночь, здесь царила райская прохлада. Райская – в течение первого часа, после второго часа стало очень свежо, Шурика потянуло утеплиться, а было нечем. Далее человек просто замерзает, естественно, улетучивается и сон. Шурик побегал по перрону, согреваясь. Вдруг он остановился, поежился…
– Только не это! – застонал он.
Начал накрапывать дождик, мелкий и противный. Шурик встал под небольшой навес у кассы, растер ладонями предплечья. А до электрички – уйма времени. В ожидании поезда он то и дело подпрыгивал, чтобы хоть немного согреться: он на собственной шкуре понял, насколько тяжела работа оперативников.
За завтраком, когда Кирилл спешил на работу, Тамара слегка, без давления, затронула больную для нее тему:
– Мне кажется, твоя сестра ко мне относится… предвзято.
– А именно? – доедая бутерброд с сыром, спросил он, кстати, не придавая значения словам невесты.
– Ну… как тебе сказать…
Тамара сообразила: о женитьбе желательно ни словом не упоминать, а то друг любезный возьмет и согласится с сестрой. Да еще найдет кучу дополнительных аргументов: мол, я и так живу у тебя, нам и без штампов в паспортах хорошо… Нет уж, в гражданском браке пусть дуры живут! Надо же и о будущем подумать: мало ли, вдруг они однажды решат разбежаться, такое ведь не редкость, что ж ей – собрать вещи и уйти? А компенсацию за бездарно прожитые годы кто Тамаре присудит?
– Говори, раз начала, только быстрее, – потребовал Кирилл.
– Я ей не понравилась. По-моему, сильно не понравилась.
– Ты не с ней будешь жить, а со мной.
– Но в одном доме с ней.
– Перестань, Тома. Полина – коммуникабельная, тактичная, чуткая, добрая и сдержанная, она в сто раз лучше меня. Не проектируй заранее конфликты с ней, с ее стороны их не будет, поверь мне. Конечно, при условии, если и ты будешь относиться к ней лояльно.
– А я разве говорила, что она мне не нравится? – Чтобы немного задержать Кирилла, Тамара сделала ему еще один бутерброд. – Ешь, ты все еще голоден. Нет, Кирилл, я отношусь к ней нормально, готова полюбить твою сестру как тебя, но… Полина меня невзлюбила, я это вижу, чувствую… и боюсь ее.
– Не бери в голову. Сегодня же поедем ко мне, останешься в моем доме и постепенно наладишь с Полиной отношения. – Будто это сделать так же просто, как яичницу! – Так, все, Тамара, я побежал.
Она проводила его в прихожую, обняла, чмокнула в щеку и напоследок прошептала, преданно глядя в его глаза:
– Я так счастлива… Иди.
За Кириллом захлопнулась дверь, и Тамара стала настоящей. От ее ангельского выражения и следа не осталось на лице: она мстительно поджала губы, прищурилась, руки уперла в бедра.
– Я тебя вытравлю! – бросила она, адресуясь к отсутствующей Полине.
Камешек был брошен. Потом она бросит второй, третий, и душа Кирилла помутнеет, он погрязнет в конфликтах с сестрой. Однако и Тамаре пора было на работу. Чтобы полежать с Кириллом в постели три дня и три ночи, она отпросилась к «умирающей бабушке».
Все эти дни Антон глаз не показывал. Надо было отдать должное Полине – держалась она стоически. Марианна, догадываясь о том, как ей плохо, предложила свой вариант:
– Я, конечно, не должна вмешиваться, но не могу молчать, глядя на тебя. Тебе не стоило рассчитывать на Антона. Как раньше говорили? С глаз долой – из сердца вон. Мудро! Так и поступи, Полина. Красивые мужчины – вечная головная боль женщины.
– Считаешь меня расчетливой?
Под прямым взглядом Полины Марианне стало неловко.
– Извини, я не так выразилась. Но ты же увлеклась им, увлеклась по-настоящему, а типам вроде Антона нужны только победы, они – поверхностные люди, настоящих чувств лишены. Как и ответственности за свои слова и поступки. При этом нельзя винить только его, он же избалован вниманием, а не был таким от рождения. Честное слово, мне жаль тебя… Прости, если я вторглась…
– Ничего, иногда полезно послушать совет.
– Только советов, какими бы ценные они ни были, обычно никто не слушает, – со вздохом сожаления сказала Марианна. – Кажется, к нам стучат? Странно, дверь-то открыта.
– Может, почтальон? Мне должно извещение прийти, пойду встречу.
Полина распахнула дверь, да так и замерла, сжимая ручку и не мигая.
– Привет, – улыбнулся Ян, поигрывая ключами от машины. – Войти можно?
Вместо того чтобы захлопнуть дверь перед его носом, потерявшаяся Полина отступила и прижалась спиной к стене. Он прошел мимо нее и прямо направился в гостиную.
– Это кто? – бесцеремонно спросил Ян, колючим взглядом уставившись на Марианну.
Та поняла по лицу вошедшей Полины: гость не только нежданный, но и весьма нежеланный, а третий, как говорится, лишний, Марианна поднялась:
– Пойду посмотрю, проснулись ли дети…
– Сиди, – с нажимом сказала Полина. – Наедине с ним я не стану разговаривать. Зачем ты приехал, Ян?
Он очень хотел, чтобы посторонняя испарилась, послал ей выразительный взгляд: мол, не пошла бы ты куда-нибудь? Но Марианна подчинилась приказу. До этого она и не предполагала, что Полина умеет быть жесткой. Она с любопытством изучала Яна, гадая, кто он такой, а тот, не дождавшись понимания с ее стороны, плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и повернул холеное лицо к Полине. Да, внешне он был мужчина хоть куда, весьма колоритный. Смуглый брюнет, кстати, густоте его волос позавидовала бы любая женщина. Глаза светлые, потому и выделялись, губы волевые, как и раздвоенный подбородок. Плечист, мускулист, короче, ярко выраженный самец. И при этом самоуверен, явно нагл, а еще в нем чувствовалось нечто отталкивающее. У некоторых людей негативные черты характера выписаны на облике, как на иконе нимб, и Ян был именно из этих.
– Я слушаю, – холодно сказала Полина.
– Сначала сядь, – предложил он. Ян был настроен мирно, тогда как от нее несло самой настоящей враждой.
– Спасибо, я постою, – тем же тоном бросила Полина, дав ему понять, что долгой беседы не получится. – Говори быстро, что тебе нужно?
– До сих пор дуешься? Я думал, ты остыла.
– Остыла. К тебе. И подала на развод.
Марианна вытаращила глаза: значит, это и есть муж Полины, от которого она сбежала. Что же он такое совершил, вынудив ее убежать? Тем временем Ян проткнул воздух пальцем, указывая на Полину, – с его запястья сдвинулась к локтю широкая золотая цепь, которую раньше Марианна не заметила. А ведь подобные безделушки обычно дополняют образ и довольно много говорят о человеке. В ее представлении брутальный мужчина не соотносился с цепями и перстнями, а поскольку они имелись, то от него сразу словно бы дохнуло примитивом. Между прочим, мизинец другой руки Яна украшал чудовищный перстень: золотая круглая бляшка величиной с пятирублевую монету. Марианна переключилась на его голос. Ян тыкал в воздух пальцем, отчитывая жену:
Станция Никищиха (соответственно так назывался и населенный пункт), освещенная двумя тусклыми фонарями, выглядела неприветливо и запущенно. А за нею стояла потрясающая темень, как в планетарии, – яркое звездное небо над головой при полнейшей черноте вокруг. И – поле. Шурик двигался на слух, по шагам впереди. Так и шел до самой Никищихи, где, к счастью, имелись фонари. Они миновали населенный пункт, мальчик открыл калитку и вошел во двор, затем – на крыльцо и в дом.
Шурик замер, на всякий случай тихонько позвал:
– Тузик! Шарик! На, на…
Не выскочила шавка! Значит, собак во дворе не водится. Он перемахнул через невысокий забор, подкрался к дому, приглядываясь к окнам – ведь какое-то должно загореться.
– Зойка, ты? – раздался старческий голос из открытого окна.
– Я, я, тетя Варя.
Вспыхнул свет в крайнем окошке. Шурик крался туда, слыша голос старухи:
– Все по ночам шляешься, чего тебе неймется?
– Надо.
– Чего надо? Работать когда пойдешь?
– Я ищу работу. Спите, тетя Варя.
Шурик, сидя под окном, приподнялся – лишь бы глаза оказались над подоконником! Лицо его вытянулось. Не парень, а молодая женщина с каштановыми волосами до плеч расстегивала знакомую клетчатую рубашку. Выходит, она и есть Зойка? Шурик опустился на колени, отполз от окна.
Он еще побегал по улице в поисках ее названия, а так как на доме тети Вари и Зойки не было номера, то просто запомнил ориентиры и двинул в сторону станции.
М-да, попал он в положение! Окошко кассы было закрыто, в расписании значилось, что первая электричка будет только в половине шестого утра. И куда же ему теперь деться? Ночь, такси нет, да здесь вряд ли «таксуют», одна скамейка на перроне, и та без спинки, рейки отодрали лет двадцать тому назад. Шурик присел на нее, готовясь бодрствовать всю ночь. Жаль, плеер он оставил дома, нечем будет развлечься.
Полчаса – и Шурика потянуло в сон. Он прилег на скамейку, подложив руку под голову. В отличие от городских улиц, нагретых солнцем за день и не успевающих остыть за ночь, здесь царила райская прохлада. Райская – в течение первого часа, после второго часа стало очень свежо, Шурика потянуло утеплиться, а было нечем. Далее человек просто замерзает, естественно, улетучивается и сон. Шурик побегал по перрону, согреваясь. Вдруг он остановился, поежился…
– Только не это! – застонал он.
Начал накрапывать дождик, мелкий и противный. Шурик встал под небольшой навес у кассы, растер ладонями предплечья. А до электрички – уйма времени. В ожидании поезда он то и дело подпрыгивал, чтобы хоть немного согреться: он на собственной шкуре понял, насколько тяжела работа оперативников.
За завтраком, когда Кирилл спешил на работу, Тамара слегка, без давления, затронула больную для нее тему:
– Мне кажется, твоя сестра ко мне относится… предвзято.
– А именно? – доедая бутерброд с сыром, спросил он, кстати, не придавая значения словам невесты.
– Ну… как тебе сказать…
Тамара сообразила: о женитьбе желательно ни словом не упоминать, а то друг любезный возьмет и согласится с сестрой. Да еще найдет кучу дополнительных аргументов: мол, я и так живу у тебя, нам и без штампов в паспортах хорошо… Нет уж, в гражданском браке пусть дуры живут! Надо же и о будущем подумать: мало ли, вдруг они однажды решат разбежаться, такое ведь не редкость, что ж ей – собрать вещи и уйти? А компенсацию за бездарно прожитые годы кто Тамаре присудит?
– Говори, раз начала, только быстрее, – потребовал Кирилл.
– Я ей не понравилась. По-моему, сильно не понравилась.
– Ты не с ней будешь жить, а со мной.
– Но в одном доме с ней.
– Перестань, Тома. Полина – коммуникабельная, тактичная, чуткая, добрая и сдержанная, она в сто раз лучше меня. Не проектируй заранее конфликты с ней, с ее стороны их не будет, поверь мне. Конечно, при условии, если и ты будешь относиться к ней лояльно.
– А я разве говорила, что она мне не нравится? – Чтобы немного задержать Кирилла, Тамара сделала ему еще один бутерброд. – Ешь, ты все еще голоден. Нет, Кирилл, я отношусь к ней нормально, готова полюбить твою сестру как тебя, но… Полина меня невзлюбила, я это вижу, чувствую… и боюсь ее.
– Не бери в голову. Сегодня же поедем ко мне, останешься в моем доме и постепенно наладишь с Полиной отношения. – Будто это сделать так же просто, как яичницу! – Так, все, Тамара, я побежал.
Она проводила его в прихожую, обняла, чмокнула в щеку и напоследок прошептала, преданно глядя в его глаза:
– Я так счастлива… Иди.
За Кириллом захлопнулась дверь, и Тамара стала настоящей. От ее ангельского выражения и следа не осталось на лице: она мстительно поджала губы, прищурилась, руки уперла в бедра.
– Я тебя вытравлю! – бросила она, адресуясь к отсутствующей Полине.
Камешек был брошен. Потом она бросит второй, третий, и душа Кирилла помутнеет, он погрязнет в конфликтах с сестрой. Однако и Тамаре пора было на работу. Чтобы полежать с Кириллом в постели три дня и три ночи, она отпросилась к «умирающей бабушке».
Все эти дни Антон глаз не показывал. Надо было отдать должное Полине – держалась она стоически. Марианна, догадываясь о том, как ей плохо, предложила свой вариант:
– Я, конечно, не должна вмешиваться, но не могу молчать, глядя на тебя. Тебе не стоило рассчитывать на Антона. Как раньше говорили? С глаз долой – из сердца вон. Мудро! Так и поступи, Полина. Красивые мужчины – вечная головная боль женщины.
– Считаешь меня расчетливой?
Под прямым взглядом Полины Марианне стало неловко.
– Извини, я не так выразилась. Но ты же увлеклась им, увлеклась по-настоящему, а типам вроде Антона нужны только победы, они – поверхностные люди, настоящих чувств лишены. Как и ответственности за свои слова и поступки. При этом нельзя винить только его, он же избалован вниманием, а не был таким от рождения. Честное слово, мне жаль тебя… Прости, если я вторглась…
– Ничего, иногда полезно послушать совет.
– Только советов, какими бы ценные они ни были, обычно никто не слушает, – со вздохом сожаления сказала Марианна. – Кажется, к нам стучат? Странно, дверь-то открыта.
– Может, почтальон? Мне должно извещение прийти, пойду встречу.
Полина распахнула дверь, да так и замерла, сжимая ручку и не мигая.
– Привет, – улыбнулся Ян, поигрывая ключами от машины. – Войти можно?
Вместо того чтобы захлопнуть дверь перед его носом, потерявшаяся Полина отступила и прижалась спиной к стене. Он прошел мимо нее и прямо направился в гостиную.
– Это кто? – бесцеремонно спросил Ян, колючим взглядом уставившись на Марианну.
Та поняла по лицу вошедшей Полины: гость не только нежданный, но и весьма нежеланный, а третий, как говорится, лишний, Марианна поднялась:
– Пойду посмотрю, проснулись ли дети…
– Сиди, – с нажимом сказала Полина. – Наедине с ним я не стану разговаривать. Зачем ты приехал, Ян?
Он очень хотел, чтобы посторонняя испарилась, послал ей выразительный взгляд: мол, не пошла бы ты куда-нибудь? Но Марианна подчинилась приказу. До этого она и не предполагала, что Полина умеет быть жесткой. Она с любопытством изучала Яна, гадая, кто он такой, а тот, не дождавшись понимания с ее стороны, плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и повернул холеное лицо к Полине. Да, внешне он был мужчина хоть куда, весьма колоритный. Смуглый брюнет, кстати, густоте его волос позавидовала бы любая женщина. Глаза светлые, потому и выделялись, губы волевые, как и раздвоенный подбородок. Плечист, мускулист, короче, ярко выраженный самец. И при этом самоуверен, явно нагл, а еще в нем чувствовалось нечто отталкивающее. У некоторых людей негативные черты характера выписаны на облике, как на иконе нимб, и Ян был именно из этих.
– Я слушаю, – холодно сказала Полина.
– Сначала сядь, – предложил он. Ян был настроен мирно, тогда как от нее несло самой настоящей враждой.
– Спасибо, я постою, – тем же тоном бросила Полина, дав ему понять, что долгой беседы не получится. – Говори быстро, что тебе нужно?
– До сих пор дуешься? Я думал, ты остыла.
– Остыла. К тебе. И подала на развод.
Марианна вытаращила глаза: значит, это и есть муж Полины, от которого она сбежала. Что же он такое совершил, вынудив ее убежать? Тем временем Ян проткнул воздух пальцем, указывая на Полину, – с его запястья сдвинулась к локтю широкая золотая цепь, которую раньше Марианна не заметила. А ведь подобные безделушки обычно дополняют образ и довольно много говорят о человеке. В ее представлении брутальный мужчина не соотносился с цепями и перстнями, а поскольку они имелись, то от него сразу словно бы дохнуло примитивом. Между прочим, мизинец другой руки Яна украшал чудовищный перстень: золотая круглая бляшка величиной с пятирублевую монету. Марианна переключилась на его голос. Ян тыкал в воздух пальцем, отчитывая жену:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента