— Куда ты лезешь? Он же бабник, избалован и нагл.
В таких случаях женщины приводят ошибочный, но самоуверенный довод: это было до меня, со мной он станет другим. Растеряв последние мозги, Рита ночь провела у Германа. Она не была девой в полном смысле этого слова, еще в университете у нее случилось два романа, скорее из любопытства, но глубокого следа в ней они не оставили. С Германом произошло все иначе, проще и сложнее одновременно. Она влюбилась, как последняя дура. Его бесшабашность, неуемный темперамент, любознательность, умение удивляться и удивлять подкреплялись веселым нравом. Однако Герман оказался еще и ревнивым, вспыльчивым, обидчивым, из-за чего возникали ссоры, а после ссор он забывался в объятиях других. О, сколько Рита пролила слез тайком, давая себе клятву, что выкинет его из головы. Но при полном отсутствии серого вещества — там поселился один Герман — это оказалось ей не под силу. Он просил прощения, да как! Рита переступает порог квартиры, а у дверей одиноко лежит букет; Рита приходит на работу, а на ее стуле лежит букет; почтальон приносит посылку, а в ней цветы! А стояние на коленях? Она выходит из подъезда и видит машину Германа, его самого на коленях с выражением шутливой мольбы в глазах. Простите, кто же устоит? Были упреки, слезы, поцелуи… И снова Рита говорила себе:
— Это последний раз. Он все понял.
За последним разом был еще раз, еще… и вот к чему это привело. Сначала она ужасно хотела выйти за него замуж, затем желание постепенно уменьшалось, пока не пропало вовсе. Последняя история поставила окончательный приговор: он никогда не изменится. В душе образовалась пустота пополам с горечью. На этот раз, выйдя из СИЗО, Герман не забрасывал ее цветами. Идя на работу или возвращаясь домой, Рита видела его автомобиль у своего дома, знала, что он сидит там за темными стеклами, но даже не смотрела в его сторону. Однажды автомобиля не оказалось на привычном месте, а вот Герман вырос у нее на пути:
— Рита, давай поговорим.
— Не о чем нам говорить, — попыталась она обойти его.
— Погоди, — он не дал ей уйти. — Пожалуйста, выслушай…
— Убирайся! — четко, с ледяным спокойствием сказала Рита.
Он ушел. Рита, как ни странно, уже не испытывала горечи потери, она смирилась с невозможностью быть вместе. Но ее в покое не оставили. Перед свадьбой Светланы к ней домой пожаловал сам Феликс и очень просил «поприсутствовать» на торжестве в качестве подруги его сына. Она заявила:
— Вы извините, но я не хочу быть ширмой вашему сыну. Я понимаю, мое присутствие должно дать понять всем, что грязной истории не было. Но она была, я не помогу укоротить злые языки. А меня вы выставите в некрасивом свете. К тому же между мной и Германом ничего больше нет.
Феликс терпеливо слушал, затем со свойственной ему убежденностью сказал:
— Ты не права, Рита. Я пришел к тебе без задней мысли. Герман любит тебя, я полагал, что и ты его любишь, он очень переживает и раскаивается. Ты права, он слишком часто злоупотреблял твоими чувствами, играл на них. Но я надеюсь, что сейчас он кое-что понял, ведь заплатить за его бездумность пришлось дорогой ценой, кстати, не ему. Я хочу помирить вас. Ему нужна такая женщина, как ты, которая сможет обуздать его.
— Обуздать? — Рита скорчила гримасу обиды. — Обуздать — это насилие, а я полагала, что между двумя любящими людьми насилия быть не может.
— Мне очень сложно рассуждать на эту тему, Рита. Я любил только одну женщину, мать Германа и Светланы. Да мне и некогда было задумываться над сложностями человеческих отношений, я положил много сил на достижение своих целей. Во все тяжкие пустился позже, когда умерла жена, когда поставил дела на должный уровень. Я знаю, большинство людей меня ненавидит, а за что? Да, я сумел создать достойную жизнь себе и детям, сумел кое-чего добиться, что в этом плохого? Я затратил столько сил и здоровья… что и вспоминать нет желания. Но меня называют вором, негодяем, мафиози. А кто называет? Кучка лентяев. Что ж они не наворовали в свое время? Ума не хватило? Сообразительности? Или чего?
— Просто вы один из немногих, кто оказался в нужном месте в нужное время. Здесь не понадобилась особая сообразительность, а всего-то практичность, чтобы подобрать то, что плохо лежало.
Феликс тогда поднял черные брови вверх, словно видел Риту впервые. Не в ее характере рубить правду-матку, как раз Рита тем и нравилась ему, что отличалась тактом, мягкостью.
— Что вас так удивило? — спросила она, ибо пауза оказалась неприятной.
— Ты умная девушка, — разочарованно произнес он, чем немного ее насмешил. — Впрочем, теперь я понимаю, почему Герман так привязался к тебе. Но, поверь, Рита, ум не всегда бывает достоинством.
— Я не хотела вас обидеть, извините.
— Извиню, если увижу тебя на свадьбе с Германом.
— Нет, я не могу, — твердо сказала Рита.
— Хорошо. Тогда пойдем другим путем. Ты ведь фактически работаешь у меня. Работа не пыльная, высокооплачиваемая, другую такую в нашем городе ты вряд ли найдешь.
— К чему вы клоните? — насторожилась она.
— Ты прекрасно меня поняла, ты же не глупая.
— Ах, вот как! Значит, если я не соглашусь, вы найдете повод уволить меня? (Он улыбнулся.) Сурово. Да, это серьезная угроза. И поскольку я действительно вряд ли найду работу, особенно если вы об этом позаботитесь, мне остается принять приглашение, к сожалению.
— Спасибо, Рита, — он поднялся, чтобы уйти.
— Надеюсь, это единственная просьба такого рода?
— Надейся.
— Скажите, а вы не станете меня заставлять выйти замуж за Германа?
— Если этого захочет мой сын, я, Рита, найду способ тебя уговорить.
Он уже переступил порог, когда она не удержалась и бросила упрек:
— Феликс Георгиевич, вы распустили сына.
— Мне обидно такое слышать, но ты права. Меня можно понять, я люблю своих детей и хочу им счастья.
За счет несчастья других? — хотелось крикнуть ей, но не крикнула. Ее, честно сказать, напугал Феликс. Тогда она почувствовала его силу, способную смести все на своем пути, уничтожить и спокойно продолжать жить, удивляясь, почему его ненавидят. Больше всего она боялась встречи с Германом, да еще на протяжении трех свадебных дней. Боялась, что дрогнет, не устоит, опять все вернется на круги своя. И вернулось. Она снова с ним. Насколько его хватит? Годы бегут, а что потом? Ей уже хочется не бешеной любви, а простого бабьего счастья: мужа, детей, цветов в горшках на окне, готовить обеды… Так просто и так недостижимо. Андрей… Да нет, не надеется она на семейную идиллию с ним, просто это способ отстранить Германа, чтобы не донимал ее.
Стало совсем темно. Рита поднялась к Герману, тот строчил что-то за секретером. Вдруг Риту обдало холодной волной: окно было открыто настежь. Она судорожно задернула шторы:
— Пожалуйста, очень прошу, задергивай портьеры!
— Ты что?.. — оторвался он от писанины, изумленно подняв брови. — Душно же.
— Я прошу тебя, пусть будут окна закрыты. Есть кондиционеры.
— Ну, хорошо, пусть… Иди ко мне, ты дрожишь.
— Это чисто нервное.
Герман губами касался ее лица, шеи… Ее бросило в жар, тело становилось безвольным. Она знала, что через минуту вернутся и воля, и сила, убегут сомнения далеко-далеко, и появится уверенность, что так будет вечно. Вечно? Неправда. «Господи, что мне делать?» — подумала Рита. Молчание. Кругом одно молчание…
10
В таких случаях женщины приводят ошибочный, но самоуверенный довод: это было до меня, со мной он станет другим. Растеряв последние мозги, Рита ночь провела у Германа. Она не была девой в полном смысле этого слова, еще в университете у нее случилось два романа, скорее из любопытства, но глубокого следа в ней они не оставили. С Германом произошло все иначе, проще и сложнее одновременно. Она влюбилась, как последняя дура. Его бесшабашность, неуемный темперамент, любознательность, умение удивляться и удивлять подкреплялись веселым нравом. Однако Герман оказался еще и ревнивым, вспыльчивым, обидчивым, из-за чего возникали ссоры, а после ссор он забывался в объятиях других. О, сколько Рита пролила слез тайком, давая себе клятву, что выкинет его из головы. Но при полном отсутствии серого вещества — там поселился один Герман — это оказалось ей не под силу. Он просил прощения, да как! Рита переступает порог квартиры, а у дверей одиноко лежит букет; Рита приходит на работу, а на ее стуле лежит букет; почтальон приносит посылку, а в ней цветы! А стояние на коленях? Она выходит из подъезда и видит машину Германа, его самого на коленях с выражением шутливой мольбы в глазах. Простите, кто же устоит? Были упреки, слезы, поцелуи… И снова Рита говорила себе:
— Это последний раз. Он все понял.
За последним разом был еще раз, еще… и вот к чему это привело. Сначала она ужасно хотела выйти за него замуж, затем желание постепенно уменьшалось, пока не пропало вовсе. Последняя история поставила окончательный приговор: он никогда не изменится. В душе образовалась пустота пополам с горечью. На этот раз, выйдя из СИЗО, Герман не забрасывал ее цветами. Идя на работу или возвращаясь домой, Рита видела его автомобиль у своего дома, знала, что он сидит там за темными стеклами, но даже не смотрела в его сторону. Однажды автомобиля не оказалось на привычном месте, а вот Герман вырос у нее на пути:
— Рита, давай поговорим.
— Не о чем нам говорить, — попыталась она обойти его.
— Погоди, — он не дал ей уйти. — Пожалуйста, выслушай…
— Убирайся! — четко, с ледяным спокойствием сказала Рита.
Он ушел. Рита, как ни странно, уже не испытывала горечи потери, она смирилась с невозможностью быть вместе. Но ее в покое не оставили. Перед свадьбой Светланы к ней домой пожаловал сам Феликс и очень просил «поприсутствовать» на торжестве в качестве подруги его сына. Она заявила:
— Вы извините, но я не хочу быть ширмой вашему сыну. Я понимаю, мое присутствие должно дать понять всем, что грязной истории не было. Но она была, я не помогу укоротить злые языки. А меня вы выставите в некрасивом свете. К тому же между мной и Германом ничего больше нет.
Феликс терпеливо слушал, затем со свойственной ему убежденностью сказал:
— Ты не права, Рита. Я пришел к тебе без задней мысли. Герман любит тебя, я полагал, что и ты его любишь, он очень переживает и раскаивается. Ты права, он слишком часто злоупотреблял твоими чувствами, играл на них. Но я надеюсь, что сейчас он кое-что понял, ведь заплатить за его бездумность пришлось дорогой ценой, кстати, не ему. Я хочу помирить вас. Ему нужна такая женщина, как ты, которая сможет обуздать его.
— Обуздать? — Рита скорчила гримасу обиды. — Обуздать — это насилие, а я полагала, что между двумя любящими людьми насилия быть не может.
— Мне очень сложно рассуждать на эту тему, Рита. Я любил только одну женщину, мать Германа и Светланы. Да мне и некогда было задумываться над сложностями человеческих отношений, я положил много сил на достижение своих целей. Во все тяжкие пустился позже, когда умерла жена, когда поставил дела на должный уровень. Я знаю, большинство людей меня ненавидит, а за что? Да, я сумел создать достойную жизнь себе и детям, сумел кое-чего добиться, что в этом плохого? Я затратил столько сил и здоровья… что и вспоминать нет желания. Но меня называют вором, негодяем, мафиози. А кто называет? Кучка лентяев. Что ж они не наворовали в свое время? Ума не хватило? Сообразительности? Или чего?
— Просто вы один из немногих, кто оказался в нужном месте в нужное время. Здесь не понадобилась особая сообразительность, а всего-то практичность, чтобы подобрать то, что плохо лежало.
Феликс тогда поднял черные брови вверх, словно видел Риту впервые. Не в ее характере рубить правду-матку, как раз Рита тем и нравилась ему, что отличалась тактом, мягкостью.
— Что вас так удивило? — спросила она, ибо пауза оказалась неприятной.
— Ты умная девушка, — разочарованно произнес он, чем немного ее насмешил. — Впрочем, теперь я понимаю, почему Герман так привязался к тебе. Но, поверь, Рита, ум не всегда бывает достоинством.
— Я не хотела вас обидеть, извините.
— Извиню, если увижу тебя на свадьбе с Германом.
— Нет, я не могу, — твердо сказала Рита.
— Хорошо. Тогда пойдем другим путем. Ты ведь фактически работаешь у меня. Работа не пыльная, высокооплачиваемая, другую такую в нашем городе ты вряд ли найдешь.
— К чему вы клоните? — насторожилась она.
— Ты прекрасно меня поняла, ты же не глупая.
— Ах, вот как! Значит, если я не соглашусь, вы найдете повод уволить меня? (Он улыбнулся.) Сурово. Да, это серьезная угроза. И поскольку я действительно вряд ли найду работу, особенно если вы об этом позаботитесь, мне остается принять приглашение, к сожалению.
— Спасибо, Рита, — он поднялся, чтобы уйти.
— Надеюсь, это единственная просьба такого рода?
— Надейся.
— Скажите, а вы не станете меня заставлять выйти замуж за Германа?
— Если этого захочет мой сын, я, Рита, найду способ тебя уговорить.
Он уже переступил порог, когда она не удержалась и бросила упрек:
— Феликс Георгиевич, вы распустили сына.
— Мне обидно такое слышать, но ты права. Меня можно понять, я люблю своих детей и хочу им счастья.
За счет несчастья других? — хотелось крикнуть ей, но не крикнула. Ее, честно сказать, напугал Феликс. Тогда она почувствовала его силу, способную смести все на своем пути, уничтожить и спокойно продолжать жить, удивляясь, почему его ненавидят. Больше всего она боялась встречи с Германом, да еще на протяжении трех свадебных дней. Боялась, что дрогнет, не устоит, опять все вернется на круги своя. И вернулось. Она снова с ним. Насколько его хватит? Годы бегут, а что потом? Ей уже хочется не бешеной любви, а простого бабьего счастья: мужа, детей, цветов в горшках на окне, готовить обеды… Так просто и так недостижимо. Андрей… Да нет, не надеется она на семейную идиллию с ним, просто это способ отстранить Германа, чтобы не донимал ее.
Стало совсем темно. Рита поднялась к Герману, тот строчил что-то за секретером. Вдруг Риту обдало холодной волной: окно было открыто настежь. Она судорожно задернула шторы:
— Пожалуйста, очень прошу, задергивай портьеры!
— Ты что?.. — оторвался он от писанины, изумленно подняв брови. — Душно же.
— Я прошу тебя, пусть будут окна закрыты. Есть кондиционеры.
— Ну, хорошо, пусть… Иди ко мне, ты дрожишь.
— Это чисто нервное.
Герман губами касался ее лица, шеи… Ее бросило в жар, тело становилось безвольным. Она знала, что через минуту вернутся и воля, и сила, убегут сомнения далеко-далеко, и появится уверенность, что так будет вечно. Вечно? Неправда. «Господи, что мне делать?» — подумала Рита. Молчание. Кругом одно молчание…
10
Марат посоветовал Свете нанять адвоката, чем удивил ее и настроил на более дружелюбную волну. Но что Света понимает в адвокатах? Тогда он взял на себя эту проблему, которая отвлекла ее от ужасной смерти отца. Она перестала чураться Марата, охотно говорила с ним, правда, тема была одна: Егор. Света ужасно не любила свое имя. Нет в нем ни красоты, ни очарования, а уж «Светуля» или «Светик» звучит просто отвратительно, почти как Фрося. Марат учел замечание и придумал другой вариант: Светильда, что так созвучно именам сдержанных и холодных героинь скандинавских саг. Правда, образу скандинавок Света не соответствует, скорее, походит на шустрого подростка с наивно-детским выражением лица, а челка вообще сбрасывает еще несколько лет, да и со сдержанностью у нее большие нелады. Но Светильда звучит неплохо.
Марат выглядел рядом с ней взрослым и по-отечески терпимым, относился к жене, как к ребенку, из-за чего у Светы случались мимолетные вспышки гнева, смешившие его. Находясь в отпуске, он занялся только Светой и делом Егора. Адвокатом оказался его знакомый, которому можно было доверять, Марат пригласил его домой, познакомил с женой. Свете Федор (в быту — Федя… Света, Федя, Коля — придумали же люди имена — ни в какие ворота) не понравился. Старше Марата лет на пять, а внешний «груз прожитых годов» тянет на все пятьдесят, взгляд замыленный, спесь графа, разговаривал со Светой… как будто она из третьего класса школы для умственно отсталых. А делать нечего, может, адвокаты все такие, откуда ей знать? К концу следующей недели Федор собрался знакомиться с подзащитным, выбил свидание и для Светы, но в присутствии Марата, опасающегося за состояние жены, когда она попадет в следственный изолятор.
Наступил день свидания. Свету била мелкая дрожь. Лязгали запоры. Темные и мрачные помещения окатили их липкой сыростью. Егора привели осунувшегося, подавленного. Она, с трудом сдерживая слезы, пролепетала:
— Егор, это твой адвокат… Он задаст тебе вопросы…
Егор отстраненно оглядел всех и спросил:
— Ты веришь?
— Я? Нет! — догадалась она, о чем он спросил. — Я знаю, это не ты…
— Значит, так, лирику в сторону, — перебил ее Федор. — Обстоятельства дела я знаю, теперь ответь, где ты был с девяти до одиннадцати вечера?
— Меня уже об этом спрашивали, — угрюмо сказал Егор.
— И не раз еще спросят, — «успокоил» его Федор. — Видел тебя кто-нибудь в этот отрезок времени? Знакомых ты встречал?
— Нет.
— Ты пришел домой около одиннадцати, где же был все-таки?
— По городу гулял, — пожал плечами Егор.
— Ты, парень, зря недооцениваешь ситуацию. Нам нужны свидетели, которые встретили тебя, говорили с тобой. Иначе как докажем, что убил не ты?
— Пусть докажут, что убил я.
— Послушай. — Федор смотрел на Егора, как на больного. — Знаешь, сколько тебе светит за убийство?
— В камере просветили.
— Так помоги себе и мне. В нашем городе живет половина родственников, половина знакомых. Не может быть, чтобы ты гулял теплым вечером в предвыходной день и никого не встретил.
Марат выглядел рядом с ней взрослым и по-отечески терпимым, относился к жене, как к ребенку, из-за чего у Светы случались мимолетные вспышки гнева, смешившие его. Находясь в отпуске, он занялся только Светой и делом Егора. Адвокатом оказался его знакомый, которому можно было доверять, Марат пригласил его домой, познакомил с женой. Свете Федор (в быту — Федя… Света, Федя, Коля — придумали же люди имена — ни в какие ворота) не понравился. Старше Марата лет на пять, а внешний «груз прожитых годов» тянет на все пятьдесят, взгляд замыленный, спесь графа, разговаривал со Светой… как будто она из третьего класса школы для умственно отсталых. А делать нечего, может, адвокаты все такие, откуда ей знать? К концу следующей недели Федор собрался знакомиться с подзащитным, выбил свидание и для Светы, но в присутствии Марата, опасающегося за состояние жены, когда она попадет в следственный изолятор.
Наступил день свидания. Свету била мелкая дрожь. Лязгали запоры. Темные и мрачные помещения окатили их липкой сыростью. Егора привели осунувшегося, подавленного. Она, с трудом сдерживая слезы, пролепетала:
— Егор, это твой адвокат… Он задаст тебе вопросы…
Егор отстраненно оглядел всех и спросил:
— Ты веришь?
— Я? Нет! — догадалась она, о чем он спросил. — Я знаю, это не ты…
— Значит, так, лирику в сторону, — перебил ее Федор. — Обстоятельства дела я знаю, теперь ответь, где ты был с девяти до одиннадцати вечера?
— Меня уже об этом спрашивали, — угрюмо сказал Егор.
— И не раз еще спросят, — «успокоил» его Федор. — Видел тебя кто-нибудь в этот отрезок времени? Знакомых ты встречал?
— Нет.
— Ты пришел домой около одиннадцати, где же был все-таки?
— По городу гулял, — пожал плечами Егор.
— Ты, парень, зря недооцениваешь ситуацию. Нам нужны свидетели, которые встретили тебя, говорили с тобой. Иначе как докажем, что убил не ты?
— Пусть докажут, что убил я.
— Послушай. — Федор смотрел на Егора, как на больного. — Знаешь, сколько тебе светит за убийство?
— В камере просветили.
— Так помоги себе и мне. В нашем городе живет половина родственников, половина знакомых. Не может быть, чтобы ты гулял теплым вечером в предвыходной день и никого не встретил.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента