Страница:
Та потерялась от внезапно проявившейся важности посетителя, но дверь распахнула. И он вошел. Это вошла значимая фигура, хозяин жизни.
Кабинет оказался большой и по конфигурации длинный, что пришлось кстати, – иначе не получилось бы парада-алле. Пока Бельмас шел к Японцу, он с удовлетворением отметил про себя, что у давнишнего друга вытягивается сытая физиономия, покрываясь багровыми пятнами. Так ведь у любого сердечко в пятки уйдет при виде идущей на него триады. Да, особый расчет Бельмаса был на Горбушу и Державу (он едва доставал им до плеч), одетых в черные одежды, светлые пиджаки, с золотыми цепями вокруг бычьих шей, не снявших черных очков и шляп. Конечно, шляпу не снять в помещении – признак бескультурья, однако в данном случае это тоже была своеобразная презентационная акция. И означала она, что за Бельмом стоит большая сила, а его люди шляпу снимают лишь перед одним человеком – перед ним.
Бельмас без приглашения уселся на стул напротив Японца. Горбуша и Держава встали за его спиной. Он улыбнулся, будто его появление должно осчастливить Японца, и спокойно произнес, вернее – сообщил:
– А вот и я.
Японец, естественно, не имел отношения к жителям Страны восходящего солнца, и его предки тоже. В далекие юношеские годы (а в те годы матом ругаться было не принято) тогдашний Андрейка, веселый паренек с искристыми и хитроватыми глазами, вместо ругательств использовал выражение «япона мать» – так и стал Японцем. М-да, что делают годы с человеком... Японец рожу наел – зашибись! Да и жира накопил во всех частях тела достаточно, чтобы его без очереди отправить на мыло. От того Андрейки остались разве что хитроватые глаза, правда, без веселых искр, зато с ленивой поволокой. За его спиной тоже стояли два парня. Они были в белых шведках и при галстуках.
Итак, старые друзья встретились без объятий и рукопожатий. Японец не встал навстречу, значит, не рад видеть друга. Но ведь между ними пролегли семь лет, которые изменили обоих. Хотя раньше и пять лет их разделяли, и три года, а встречались по-дружески, водку пили. Когда Бельмас входил в кабинет, он еще надеялся. Впрочем, надежда оказалась слишком хрупкой, и в кабинете она сразу разбилась. Японец не просто изменился – переродился в нечто незнакомое, что мгновенно определил Бельмас, вор по призванию, следовательно, неплохой психолог.
– Давно с курорта? – осведомился Японец.
– Месячишко, – продолжал улыбаться Бельмас.
– Выглядишь неплохо.
Мало радовало Японца, что Бельмо выглядит неплохо, а беспокойные глаза он поднял на Горбушу и Державу.
– Мои рынды (то есть, для непосвященных, телохранители), – представил своих парней Бельмо, вскинув кисть руки слегка вверх. После этого он подышал на камень в перстне, потер его о брюки, а то, чего доброго, Японец не заметит небедственное положение друга. – Ты тоже неплохо обставился.
Он обвел взглядом кабинет, дескать, что тут у вас. Остановился на двух парнях Японца.
– Мои референты, – в свою очередь представил Японец мальчиков.
– Потолкуем о деле? – предложил Бельмо.
Японец кинул взгляд назад, референты спешно удалились, Горбуша и Держава остались.
– Дело конфиденциальное, – напомнил Японец и снова уставился на Горбушу с Державой.
– От моих гладиаторов я ничего не скрываю.
Гладиатор – не только внушительный типчик, способный к бою, но и тот, кто совершает расправу по заданию воров, и не знать этого Японец не мог. Вот так, легко и красиво, Бельмо сделал намек: вздумаешь подличать – тебе не поздоровится. А ведь неплохая мысль явилась Бельмасу позиционировать себя как главу мафиозной группы. Припугнуть никогда не мешает. Даже друга.
Японец намек понял, опустил предательские очи, губешки поджал. Не хотелось ему отдавать бабки, ох не хотелось... А Бельмо хочет забрать, потому что это его деньги, с огромным риском добытые его головой и его умением, за них и поплатился он годами заключения. Так за что Бельмо на нарах отдыхал? Чтоб в благородном порыве кинуть бывшему другу скромненький презент в виде трехсот пятидесяти тонн? Да, именно бывшему другу, судя по перекореженной афише Японца. А тот, не поднимая глаз, поставил в известность:
– Все деньги не могу тебе отдать прямо сейчас...
– Частями меня не устроит, – слегка двинул шеей Бельмо.
– Но они в деле, их так просто не изъять...
– А, значит, я получу и проценты? – оживился посетитель. – Сколько там набежало за семь-то лет?
– Не раскатывай губы, – наконец хозяин кабинета поднял на него глаза, залитые алчностью. – Я не сразу их кинул в дело, а по прошествии четырех лет. Раньше боялся. Сейчас всяческие инспекции сильно интересуются, откуда бабки.
– Насколько мне не изменяет память, – взял сухой тон Бельмо, – семь лет назад у тебя не было такого роскошного кабинета и офиса. Кстати, чем ты занимаешься?
– Всем понемногу, – уклончиво ответил Японец.
– Не хочешь говорить, – покривил губы в покровительственной усмешке Бельмо. – Ну, ладно, это мы выясним. Только хочу напомнить, что семь лет назад ты торговал на рынке ширпотребом. И как же тебе удалось так раскрутиться?
– Ты разрешил мне взять из суммы...
– Пятьдесят тонн, а не всю сумму, – жестко сказал Бельмо. Внезапно он опять улыбнулся, закинул ногу на ногу. – Но аппетит приходит во время еды, не так ли? Понимаю. И сочувствую. Только у нас договор, его надо выполнять. Мне нужна вся сумма. И как можно быстрее. Теперь я сам вложу ее в дело.
– Тогда через месяц обещаю...
– У тебя было достаточно времени, – перебил его Бельмо. – Без малого четыре месяца назад к тебе приходил от меня человек. Но ты его оставил с носом. И на мои письма ты не отвечал. Мне это не понравилось. Неужели за такой срок не мог собрать сумму целиком, зная, что я приду за своими бабками? Но я добрая душа, цени. Даю неделю. Сегодня пятница? Значит, в пятницу... Назначай время.
– В семь, – выдавил Японец с трудом. – После рабочего дня. У нас пятница тяжелый день.
– Лады. Дай мне свои координаты...
Японец кинул на край стола карточку, ее взял Держава и положил в нагрудный карман своего пиджака.
Выйдя в приемную, Бельмас остановил взгляд на симпатичной и ухоженной брюнетке в белом костюме строгого кроя и бирюзовой блузке. Она нервно ходила взад-вперед, а увидев, что из кабинета выходят люди, поспешно направилась к двери. Бельмас галантно отступил, открыв перед ней створку:
– Мэм, прошу вас...
Женщина была чем-то озабочена, однако поблагодарила и вошла. Бельмас с ходу прикинул, что ей от тридцати до сорока (возраст женщин не поддается точному определению), скорей всего она одинока и занимается бизнесом. Секретарша запоздало спохватилась, кинулась за ней:
– Ксения, подождите, я должна доложить о вас...
Обе скрылись в недрах кабинета.
Держава толкнул Горбушу, уставившегося на дверь, куда ушла Ксения:
– Рот закрой, а то кишки застудишь. Нам такие дамочки не по зубам.
Андрей Тимофеевич, он же Японец, попросил секретаршу выйти и невольно вжался в спинку кресла – на него шла разъяренная мегера, по лицу которой читалось: сейчас убью. Ксения оперлась руками о стол, наклонилась к Андрею Тимофеевичу:
– Вы обманули меня.
– Сядь! – нашел в себе силы вымолвить он.
Ксения сначала выпрямилась, с минуту постояла, стреляя из зрачков убийственными зарядами. Затем, не сводя глаз с Японца, словно он был способен немедленно унестись от нее прочь, например, в форточку, села на стул. Села боком к нему – поза отстранения, закинула ногу на ногу, локоть левой руки положила на спинку. Он прогнусавил:
– Это бизнес, Ксения...
– Что?! – взвилась она, не дав ему закончить. – Вы развели меня на крупную сумму и имеете наглость невинно заявлять «это бизнес»?! Нет, это мошенничество.
– Но я тоже потерял деньги.
– Ложь! Вы в одной банде с теми, кто облапошил меня. Разве не вы уговаривали меня вложить деньги? И долго уговаривали, потому что вам уже не доверяют.
– Правильно, уговаривал. Потому что дело, как мне казалось, было стоящим. Но я вложил такую же сумму и потерял ее. Кроме нас деньги вложили еще двое. Они тоже их потеряли. Продукцию не пустили на рынок...
– Я предполагала, что услышу от вас сказки, – поднялась Ксения. – Но я найду доказательства вашего участия в мошенничестве. А потом уничтожу вас.
Не попрощавшись, она вышла, хлопнув дверью.
В машине Бельмо затих, потускнев. Держава не трогался с места. Слишком хорошо он был знаком с подлостью, знал ей цену, а именно подлостью несло от офисного здания, выстроенного для успешных людей. Он понимал, что сейчас Бельмо расставался с другом, а дело это болезненное. Там, где деньги, друзей не бывает, редкий человек не позарится на чужое, но когда позарился – жди беды. Держава знал цену доверию, знал, как выглядит расплата за него, знал, что за горечью приходит ненависть и как трудно с ней сосуществовать. Но еще труднее – бессилие, когда ничего нельзя изменить, потому что тебя предали, а сила чаще всего на стороне предателя. Поглядывая на Бельмо, Держава догадывался, какие буйные стихии одолевают его сейчас. Он будет бороться за свои бабки не потому, что жаден, а потому, что нельзя уступать. За словом «нельзя», если его заменить словом «можно», стоит разрушительная сила, которая только и ждет лазейки. А потому Бельмо, авторитетный вор, считавший своим главным качеством справедливость, не уступит. И это правильно. Один Горбуша смотрел в окно, как в телевизор, и все ему было по фигу.
– Нет у Японца желания возвращать баблосы, – произнес Держава. – А че ты ему отдал? Другого места не нашел? Закопал бы.
– Ну, во-первых, – заговорил Бельмо с оттенком сожаления, – положение мое было, прямо сказать, хреновое – на хвосте ментазавры висели. Во-вторых, правительства имеют привычку менять купюры на новые, а я не знал точно, сколько мне впаяют. В банк положить, сам понимаешь, нельзя было. Вот и отдал их на хранение другу, а через пару часов меня повязали.
– А не он ли сдал тебя? Встреча ваша совсем не дружеская получилась.
– Теперь не знаю, – вздохнул Бельмо. – Но бабки надо вырвать. Поехали.
– Куда? – спросил Держава.
– На квартиру. Вечером идем в бар.
Держава кинул на него полный сочувствия взгляд и завел мотор. Не повезло чуваку – деньги, судя по всему, не вернут, а тут еще дочь откуда-то взялась и снесла крышу Бельму...
Глава 3
Кабинет оказался большой и по конфигурации длинный, что пришлось кстати, – иначе не получилось бы парада-алле. Пока Бельмас шел к Японцу, он с удовлетворением отметил про себя, что у давнишнего друга вытягивается сытая физиономия, покрываясь багровыми пятнами. Так ведь у любого сердечко в пятки уйдет при виде идущей на него триады. Да, особый расчет Бельмаса был на Горбушу и Державу (он едва доставал им до плеч), одетых в черные одежды, светлые пиджаки, с золотыми цепями вокруг бычьих шей, не снявших черных очков и шляп. Конечно, шляпу не снять в помещении – признак бескультурья, однако в данном случае это тоже была своеобразная презентационная акция. И означала она, что за Бельмом стоит большая сила, а его люди шляпу снимают лишь перед одним человеком – перед ним.
Бельмас без приглашения уселся на стул напротив Японца. Горбуша и Держава встали за его спиной. Он улыбнулся, будто его появление должно осчастливить Японца, и спокойно произнес, вернее – сообщил:
– А вот и я.
Японец, естественно, не имел отношения к жителям Страны восходящего солнца, и его предки тоже. В далекие юношеские годы (а в те годы матом ругаться было не принято) тогдашний Андрейка, веселый паренек с искристыми и хитроватыми глазами, вместо ругательств использовал выражение «япона мать» – так и стал Японцем. М-да, что делают годы с человеком... Японец рожу наел – зашибись! Да и жира накопил во всех частях тела достаточно, чтобы его без очереди отправить на мыло. От того Андрейки остались разве что хитроватые глаза, правда, без веселых искр, зато с ленивой поволокой. За его спиной тоже стояли два парня. Они были в белых шведках и при галстуках.
Итак, старые друзья встретились без объятий и рукопожатий. Японец не встал навстречу, значит, не рад видеть друга. Но ведь между ними пролегли семь лет, которые изменили обоих. Хотя раньше и пять лет их разделяли, и три года, а встречались по-дружески, водку пили. Когда Бельмас входил в кабинет, он еще надеялся. Впрочем, надежда оказалась слишком хрупкой, и в кабинете она сразу разбилась. Японец не просто изменился – переродился в нечто незнакомое, что мгновенно определил Бельмас, вор по призванию, следовательно, неплохой психолог.
– Давно с курорта? – осведомился Японец.
– Месячишко, – продолжал улыбаться Бельмас.
– Выглядишь неплохо.
Мало радовало Японца, что Бельмо выглядит неплохо, а беспокойные глаза он поднял на Горбушу и Державу.
– Мои рынды (то есть, для непосвященных, телохранители), – представил своих парней Бельмо, вскинув кисть руки слегка вверх. После этого он подышал на камень в перстне, потер его о брюки, а то, чего доброго, Японец не заметит небедственное положение друга. – Ты тоже неплохо обставился.
Он обвел взглядом кабинет, дескать, что тут у вас. Остановился на двух парнях Японца.
– Мои референты, – в свою очередь представил Японец мальчиков.
– Потолкуем о деле? – предложил Бельмо.
Японец кинул взгляд назад, референты спешно удалились, Горбуша и Держава остались.
– Дело конфиденциальное, – напомнил Японец и снова уставился на Горбушу с Державой.
– От моих гладиаторов я ничего не скрываю.
Гладиатор – не только внушительный типчик, способный к бою, но и тот, кто совершает расправу по заданию воров, и не знать этого Японец не мог. Вот так, легко и красиво, Бельмо сделал намек: вздумаешь подличать – тебе не поздоровится. А ведь неплохая мысль явилась Бельмасу позиционировать себя как главу мафиозной группы. Припугнуть никогда не мешает. Даже друга.
Японец намек понял, опустил предательские очи, губешки поджал. Не хотелось ему отдавать бабки, ох не хотелось... А Бельмо хочет забрать, потому что это его деньги, с огромным риском добытые его головой и его умением, за них и поплатился он годами заключения. Так за что Бельмо на нарах отдыхал? Чтоб в благородном порыве кинуть бывшему другу скромненький презент в виде трехсот пятидесяти тонн? Да, именно бывшему другу, судя по перекореженной афише Японца. А тот, не поднимая глаз, поставил в известность:
– Все деньги не могу тебе отдать прямо сейчас...
– Частями меня не устроит, – слегка двинул шеей Бельмо.
– Но они в деле, их так просто не изъять...
– А, значит, я получу и проценты? – оживился посетитель. – Сколько там набежало за семь-то лет?
– Не раскатывай губы, – наконец хозяин кабинета поднял на него глаза, залитые алчностью. – Я не сразу их кинул в дело, а по прошествии четырех лет. Раньше боялся. Сейчас всяческие инспекции сильно интересуются, откуда бабки.
– Насколько мне не изменяет память, – взял сухой тон Бельмо, – семь лет назад у тебя не было такого роскошного кабинета и офиса. Кстати, чем ты занимаешься?
– Всем понемногу, – уклончиво ответил Японец.
– Не хочешь говорить, – покривил губы в покровительственной усмешке Бельмо. – Ну, ладно, это мы выясним. Только хочу напомнить, что семь лет назад ты торговал на рынке ширпотребом. И как же тебе удалось так раскрутиться?
– Ты разрешил мне взять из суммы...
– Пятьдесят тонн, а не всю сумму, – жестко сказал Бельмо. Внезапно он опять улыбнулся, закинул ногу на ногу. – Но аппетит приходит во время еды, не так ли? Понимаю. И сочувствую. Только у нас договор, его надо выполнять. Мне нужна вся сумма. И как можно быстрее. Теперь я сам вложу ее в дело.
– Тогда через месяц обещаю...
– У тебя было достаточно времени, – перебил его Бельмо. – Без малого четыре месяца назад к тебе приходил от меня человек. Но ты его оставил с носом. И на мои письма ты не отвечал. Мне это не понравилось. Неужели за такой срок не мог собрать сумму целиком, зная, что я приду за своими бабками? Но я добрая душа, цени. Даю неделю. Сегодня пятница? Значит, в пятницу... Назначай время.
– В семь, – выдавил Японец с трудом. – После рабочего дня. У нас пятница тяжелый день.
– Лады. Дай мне свои координаты...
Японец кинул на край стола карточку, ее взял Держава и положил в нагрудный карман своего пиджака.
Выйдя в приемную, Бельмас остановил взгляд на симпатичной и ухоженной брюнетке в белом костюме строгого кроя и бирюзовой блузке. Она нервно ходила взад-вперед, а увидев, что из кабинета выходят люди, поспешно направилась к двери. Бельмас галантно отступил, открыв перед ней створку:
– Мэм, прошу вас...
Женщина была чем-то озабочена, однако поблагодарила и вошла. Бельмас с ходу прикинул, что ей от тридцати до сорока (возраст женщин не поддается точному определению), скорей всего она одинока и занимается бизнесом. Секретарша запоздало спохватилась, кинулась за ней:
– Ксения, подождите, я должна доложить о вас...
Обе скрылись в недрах кабинета.
Держава толкнул Горбушу, уставившегося на дверь, куда ушла Ксения:
– Рот закрой, а то кишки застудишь. Нам такие дамочки не по зубам.
Андрей Тимофеевич, он же Японец, попросил секретаршу выйти и невольно вжался в спинку кресла – на него шла разъяренная мегера, по лицу которой читалось: сейчас убью. Ксения оперлась руками о стол, наклонилась к Андрею Тимофеевичу:
– Вы обманули меня.
– Сядь! – нашел в себе силы вымолвить он.
Ксения сначала выпрямилась, с минуту постояла, стреляя из зрачков убийственными зарядами. Затем, не сводя глаз с Японца, словно он был способен немедленно унестись от нее прочь, например, в форточку, села на стул. Села боком к нему – поза отстранения, закинула ногу на ногу, локоть левой руки положила на спинку. Он прогнусавил:
– Это бизнес, Ксения...
– Что?! – взвилась она, не дав ему закончить. – Вы развели меня на крупную сумму и имеете наглость невинно заявлять «это бизнес»?! Нет, это мошенничество.
– Но я тоже потерял деньги.
– Ложь! Вы в одной банде с теми, кто облапошил меня. Разве не вы уговаривали меня вложить деньги? И долго уговаривали, потому что вам уже не доверяют.
– Правильно, уговаривал. Потому что дело, как мне казалось, было стоящим. Но я вложил такую же сумму и потерял ее. Кроме нас деньги вложили еще двое. Они тоже их потеряли. Продукцию не пустили на рынок...
– Я предполагала, что услышу от вас сказки, – поднялась Ксения. – Но я найду доказательства вашего участия в мошенничестве. А потом уничтожу вас.
Не попрощавшись, она вышла, хлопнув дверью.
В машине Бельмо затих, потускнев. Держава не трогался с места. Слишком хорошо он был знаком с подлостью, знал ей цену, а именно подлостью несло от офисного здания, выстроенного для успешных людей. Он понимал, что сейчас Бельмо расставался с другом, а дело это болезненное. Там, где деньги, друзей не бывает, редкий человек не позарится на чужое, но когда позарился – жди беды. Держава знал цену доверию, знал, как выглядит расплата за него, знал, что за горечью приходит ненависть и как трудно с ней сосуществовать. Но еще труднее – бессилие, когда ничего нельзя изменить, потому что тебя предали, а сила чаще всего на стороне предателя. Поглядывая на Бельмо, Держава догадывался, какие буйные стихии одолевают его сейчас. Он будет бороться за свои бабки не потому, что жаден, а потому, что нельзя уступать. За словом «нельзя», если его заменить словом «можно», стоит разрушительная сила, которая только и ждет лазейки. А потому Бельмо, авторитетный вор, считавший своим главным качеством справедливость, не уступит. И это правильно. Один Горбуша смотрел в окно, как в телевизор, и все ему было по фигу.
– Нет у Японца желания возвращать баблосы, – произнес Держава. – А че ты ему отдал? Другого места не нашел? Закопал бы.
– Ну, во-первых, – заговорил Бельмо с оттенком сожаления, – положение мое было, прямо сказать, хреновое – на хвосте ментазавры висели. Во-вторых, правительства имеют привычку менять купюры на новые, а я не знал точно, сколько мне впаяют. В банк положить, сам понимаешь, нельзя было. Вот и отдал их на хранение другу, а через пару часов меня повязали.
– А не он ли сдал тебя? Встреча ваша совсем не дружеская получилась.
– Теперь не знаю, – вздохнул Бельмо. – Но бабки надо вырвать. Поехали.
– Куда? – спросил Держава.
– На квартиру. Вечером идем в бар.
Держава кинул на него полный сочувствия взгляд и завел мотор. Не повезло чуваку – деньги, судя по всему, не вернут, а тут еще дочь откуда-то взялась и снесла крышу Бельму...
Глава 3
Не один Бельмас выкручивал мозги, как мокрую тряпку, придумывая, каким образом отобрать свои же деньги. Японец тоже ворочал извилинами, соображал, как не отдать те же деньги. А тут еще ведьма Ксения принеслась к нему на помеле марки «Ауди» десятилетней давности. Так и хотелось ей сказать: «Не хочешь терять – не рискуй. Тебя не под пистолетом заставили вложить деньги, а теперь пошла вон». Но это мелочи, а вот Бельмо...
Ну, потратил Андрей Тимофеевич его деньги. А чего им лежать мертвым грузом? К тому же деньги ворованные, а не нажитые горбом, то есть непосильным трудом. Вот он, Андрей Тимофеевич, бабки Бельма приумножил именно трудом и кровавым потом, та сумма явилась стартом к большим свершениям. Но она стартанула, и от нее остались одни воспоминания.
– Сколько же это будет сейчас на наши? – промямлил Андрей Тимофеевич, нажимая на компьютерную мышь и переводя триста пятьдесят тысяч зеленых в рублики. Только на первые две получившиеся цифры глянул, дальше-то и смотреть не стал, потому что вызвали они у него приступ удушья и потемнение в глазах. – Двенадцать миллионов!
Общее состояние Андрея Тимофеевича насчитывало миллиард рублей, но отдавать двенадцать миллионов... легче удавиться. И кому отдавать? Ханурику, для которого дом родной – тюрьма? Все равно Бельмо прогуляет их с бабами. Но ведь он не отступится. Ишь как обставился гладиаторскими рожами! Думает, испугал... Отстал Бельмо от жизни, ровно на семь лет отстал.
– Есть одно простое решение проблемы, – проговорил он, нервически набирая номер. – Алло! Здравствуй, Фарид. Это Гринько Андрей Тимофеевич тебя беспокоит... Давненько, давненько... Угадал, дело есть. Однажды я оказал тебе услугу, теперь нуждаюсь в твоей... Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на тебя. Если нет планов на вечер, давай встретимся в «Манго»... Жду.
Уложив трубку на аппарат, он посидел некоторое время в раздумье. А что тут думать?
С утра Сандра трудилась на рынке в рыбном ряду, а вечером работала официанткой в пивном баре средней руки.
Бельмас с гладиаторами – сейчас они были без шляп и пиджаков – приземлились у стены. Народу много и душно, хотя работал кондиционер. Вскоре с подносом откуда-то вырулила Сандра. Надо сказать, бегала она от столов к стойке и обратно резво. А ведь в туфельках на каблуках! Но к их столику подошел паренек, похожий на ощипанного куренка, вдобавок прыщавый.
– Я хочу, чтоб нас обслуживала вон та девушка, – сказал ему Бельмас.
– Санька? – уточнил он, так как между столами носились и другие официантки. – Тогда вам надо перейти за ее стол, а они все заняты.
– Мы подождем, если ты не возражаешь, – сказал Бельмас.
– Хочу предупредить, – наклонился паренек к Бельмасу. – Санька это самое не позволяет, по рукам бьет, а то и по лицу.
– Мы крепкие, – на сей раз подал голос Держава.
Едва из-за нужного стола встали четверо мужчин, Бельмас ринулся занимать места. На столе остались неиспользованные приборы – бокалы, тарелки, а между ними гора раковых панцирей. Сандра не торопилась подойти, хотя клиентов заметила. Прошло полчаса, Держава начал терять терпение:
– Бельмо, она нарочно не подходит. Если б не была твоей дочерью, я б ей показал...
– Побеждает терпеливый, – мудро заявил Бельмас.
– Тебе видней, но она... зараза.
Андрей Тимофеевич принял господина Фарида по кличке Шах в лучшем ресторане, а в категории «лучший» обязательно наличие отдельных кабинетов. Японец не поскупился: заставленный яствами стол, казалось, рассчитан как минимум человек на десять. Шах появился со свитой из четырех янычар, которые быстро проверили, нет ли здесь притаившегося киллера. Смешно. Кто будет приглашать в кабак, чтобы грохнуть прямо за столом? Шах создавал вокруг себя поистине царскую обстановку, потому и получил царственную кличку, довольно банальную, но соответствующую восточным вкусам, льстившую этому невысокому сорокапятилетнему усатому человеку с проседью в волосах. Возможно, он сам и дал себе прозвище, не желая получить какую-нибудь унизительную кличку. Андрей Тимофеевич давно заметил, что выходцы с Востока, добившиеся положения, зачастую позиционируют себя как жителей неба. Что ж, Шаху это удается неплохо. Он всегда спокоен, как Будда, неприступен, несуетлив, величествен и немногословен. Помимо воли при виде подобного полубога по телу проносится дрожь и сгибаешься, чтоб стать ниже ростом, ибо не подобает возвышаться над полубогом. Но с другой стороны, человек, который ничего не боится, не станет так тщательно оберегать свою жизнь, значит, чувство страха знакомо и господину Шаху.
Проверив кабинет, янычары вышли вон, а Шах расслабился в кресле, выжидающе уставился на Японца. Андрей Тимофеевич подождал, когда официант нальет в рюмки коньяк, а в бокалы минеральную воду и уйдет, сказал короткий тост:
– За встречу!
После того как опустошили рюмки, Шах подцепил вилкой кусочек семги. Медленно жевал, не спуская черных глаз с Японца. Тот не торопился выложить причину, вынудившую позвать его, – с аппетитом уплетал закуски.
– Дело, Андрей Тимофеевич, – напомнил Шах.
Он обращался к Японцу только по имени-отчеству, тем самым обозначая дистанцию, мол, мы партнеры, о дружбе не может идти речи.
– Ну, давай еще выпьем, а то как-то неловко сразу о делах говорить, – предложил Японец, разливая коньяк.
Шах закусил маслиной. На этот раз и Японец не стал много есть, уложил локти на стол, изобразил озабоченность. Впрочем, он и был озабочен.
– Надо убрать одного человека, – сказал Японец, видя, что Шах не расположен к долгому ужину.
– Кого? – не удивился тот.
Еще бы ему удивляться! Несмотря на прочное положение главного в городе ювелира – ему принадлежали несколько ювелирных магазинов, два ломбарда и тройка мастерских, – Шах не брезговал ни мошенничеством, ни разбойными делами. Однажды Японец помог ему отмазаться, когда выяснилось, что в одном из ювелирных салонов продукция толкалась низкого качества из Турции, выдаваемая за золото высшей пробы.
– Бельмаса по кличке Бельмо, – сказал Андрей Тимофеевич.
– Кто он? – Шах был как всегда краток.
– Каленый (то есть судимый) вор. Который в законе. Букет судимостей имеет. Правда, меня сомнение берет по поводу того, что он «в законе», – усмехнулся Японец. – Какие сейчас законы, где? На зоне? Их на воле-то нет, на зоне тем более. Освободился он месяц назад...
Японец проверил реакцию Шаха, но на его лице никогда ничего не прочтешь.
– И чем тебе помешал вор Бельмо? – спросил Шах.
– Деньги требует. Дал неделю срока.
– Много хочет?
– Много. Так много, что выговорить страшно.
– Почему требует?
Законный вопрос. Вор обычно берет то, что считает возможным забрать, но требует – звучит неправдоподобно. Андрей Тимофеевич не хотел говорить правду, лишь ограничился:
– Потому что ему так захотелось.
– А ты не давай.
– Не знаешь ты его, Фарид. Бельмо безнадежный рецидивист. Более двадцати лет назад он ограбил цеховика, взял мешок драгоценностей. Ну и деньги, конечно. Куда дел – так и не выяснили. Цеховика тогда же замочили, подозрение пало на Бельмо, хотя он уверял, будто его подставили...
– Настоящий вор не мокрушничает, – перебил Шах.
– А он замарался, – перешел на категоричный тон Японец, потому что ему не понравились расспросы Шаха. – Вообще-то его причастность к убийству не доказали, Бельмо изворотливый. Срок получил за другое преступление, его взяли с поличным. Потом выходил из тюрьмы и снова садился, выходил и...
– Все-таки, Андрей Тимофеевич, почему он к тебе пришел с таким странным требованием? Рэкет дело опасное хотя бы потому, что сферы поделены. А он рискнул.
– Когда-то мы были дружны, – с сожалением произнес Японец. – Но это в далеком прошлом. А Бельмо так не считает. Он откинулся с зоны, ему надо на что-то жить. По его мнению, я должен поделиться, а мне, знаешь ли, делиться не хочется. Я помогал ему много раз, завязать он не захотел, – пустился Японец в объяснения. В благородство поиграть тоже не лишнее, Шах должен знать, что Бельмо конченый негодяй, а у Андрея Тимофеевича, почти святого, положение безвыходное. – Ему нравится жить легко, играючи и за чужой счет. Поможешь избавиться от этой шантрапы?
– Люди должны помогать друг другу, – многообещающе сказал Шах, тем не менее не пообещав избавить от проблемы. – Когда ты должен отдать деньги?
– Ровно через неделю. В пятницу вечером.
– Хорошо. Но прежде хочу выяснить о нем все. Прости, дорогой, у меня такое правило.
Да, Шах не бросается сломя голову в водоворот. Осторожность – его кредо, даже если он должник. Однако осторожность Шаха имела более глубокие корни, чем трусость, что прекрасно понял Японец. Понял и затрепетал. Зачем Фариду проверять, кто такой Бельмо, не все ли ему равно? А на тот случай – вдруг пригодится ас воровского искусства. И тогда Японцу сделают «чик-чик», если этого захочет Бельмо. А он захочет. Вот тебе и плата за услугу!
Шах поблагодарил за прекрасный ужин, не съев практически ничего, и ушел. Андрей Тимофеевич был разочарован, удручен, растерян. Машинально он набрал номер жены:
– Быстро в «Манго» со всем нашим выводком, исключая зятя.
– Я не одета и не причеса...
– Я сказал – быстро! – И он стукнул по столу кулаком.
Успокоившись, выпил рюмку коньяку, закусил веточкой петрушки.
Дождались – Сандра соизволила подойти.
– Два пива и раков, – сделал заказ Бельмас.
– Вас трое, – напомнила девушка, записывая в блокнот заказ.
– Он не пьет, – улыбнулся Бельмас, жестом указав на Горбушу.
Строгое личико Сандры вызывало в нем мощную волну ответственности за нее, да и за себя тоже. Он начнет новую жизнь, будет заботиться о ней. Ведь это ж никуда не годится – родная дочь базарная торговка и официантка в пивнушке. Ей в институт надо, выйти замуж за хорошего парня, родить ему внуков. Все должно быть по правилам, как у людей. И будет!
Пока Бельмас мечтал, Держава задержал Сандру, схватив ее за руку:
– Только попробуй принести тухлых раков – сама их съешь! А сначала прибери тут.
Девушка выдернула руку, одарив и его, и дядю, и папу презрением. Ушла. Бельмас напустился на Державу:
– Зачем наехал на девочку? Что она тебе сделала?
– Ничего себе – девочка! – хмыкнул тот. – В зубы тебе заехала, кильку загнала за стольник. Ей столько за вечер на чай здесь не кидают.
– Не мелочись, – усмирил его Бельмас. – Она горда, обижена, ведь росла без отца. Я объясню, что не виноват, что был не в курсе...
– Ага, ага, – скептически покивал головой Держава. – Ты ее не знаешь, а собрался стать перед ней, как у алтаря, будто она митрополит.
На их языке митрополит означал судью.
– Эх, Держава, тебе не понять, – обнял его за плечи Бельмас. – Не знаешь ты, что такое иметь родного ребенка. Это же по-настоящему!
Прибыла Сандра, с бросающимся в глаза неудовольствием начала сметать влажной тряпкой объедки на поднос. Заметив боковым зрением восторженное лицо Бельмаса, она повернула к нему голову и весьма неласково спросила:
– Что ты пялишься на меня, дядя, как идиот? Чего тебе от меня надо?
– Я хочу, чтоб ты выслушала...
– Брось заливать, – прервала его Сандра. – Папочка выискался! За дуру меня держишь?
– А зачем тогда я добиваюсь встречи с тобой?
– Два варианта сразу назову. Либо в публичный дом затянуть хочешь, либо квартиру отнять. А может, то и другое вместе. Не выйдет. Я тебя насквозь вижу. Ну, посмотри на себя: как я, такая красивая, могла получиться от подобного крокодила? То-то и оно. Много вас тут ходит – добрых дяденек, которые прикидываются папочками.
У Бельмаса челюсть отвисла, глаза из орбит вылезли, брови изогнулись коромыслом (это была его особенность – при удивлении они превращались у него в единую дугу). А Сандра, смерив его ликующим взглядом, удалилась. Когда она принесла заказ, дар речи к нему еще не вернулся. Горбуша ел только раков, Держава еще и пил пиво, поглядывая на Бельмаса с ухмылкой.
– И что ты решил? – после длительной паузы, когда глава семьи сделал передышку, спросила жена Агата.
Андрей Тимофеевич прожил с ней тридцать два года, нажил троих детей, старшему из которых тридцать. Всякое у них было, особенно когда разбогател, но поменять законную жену на глупенькую и хитренькую молодую обезьянку ему не приходило в голову. Причина в самолюбии. Он не хотел стать посмешищем, как стали объектом для сплетен и злорадства многие солидные мужики, обзаведясь молоденькой женой и в придачу рогами. Положение стабильного семьянина дает свои преимущества, например, тот же статус принципиального и порядочного человека и надежного партнера. Разве нет? Недаром раньше ходила шутка: кто изменяет жене, тот изменит и отечеству. Ну, сходить налево – дело необходимое для повышения тонуса, но потихоньку, чтоб никто не знал. А семья – это святое, это звучит гордо.
Сейчас Японец собрал на совет исключительно семью. Без зятя, которому необязательно знать подводные рифы. Собрал, чтобы решить проблему. Но ему трудно было озвучить суть, а как раз подошли к этому, потому что сдуру он совершил стратегическую ошибку. Поэтому Андрей Тимофеевич после вопроса жены выпил воды мелкими глотками, причем пил долго, потом прожевал кусочек ананаса – это время. Только собрал он их не для того, чтоб публично молчать, настал миг признания. А это хуже, чем признаться в существовании любовницы.
– Я позвал Шаха, – сообщил наконец.
– Зачем? – последовал вопрос от старшего сына Артура.
– Затем, что есть наиболее дешевый способ избавиться от проблемы, – сказал Андрей Тимофеевич апатично.
– То есть убрать Бельмо? – уточнил Артур.
Молчание собеседника не всегда подразумевает его раздумье, в данном случае оно было признанием.
– Папа, ты в своем уме? – ужаснулась единственная дочь Рита.
Папа и на сей раз промолчал, но уже закипая. Он рассчитывал на понимание и участие, ведь это и их деньги. А они, судя по всему, застряли в благородных порывах, чего доброго, начнут упрекать, поучать.
– Папа, сейчас киллера найти проще простого. Зачем ты обратился к Шаху? – вступил в диалог средний сын Вадим.
– Ну, обратился, обратился! – развел руками Андрей Тимофеевич. – Что теперь делать? Он мой должник, я помог ему, потому и надеялся...
– Люди плана Шаха долгов не имеют, – сказал Вадим. – Почему ты сразу не посоветовался с нами?
– А действительно – почему? – подхватил Артур. – Ты доверяешь нам меньше, чем Шаху? Извини, лично я оскорблен. Теперь ты даже если самостоятельно расправишься с Бельмом, попадешь на крючок Шаху. Уж поверь, он выжмет из тебя максимум выгоды, а когда ты станешь ему не нужен, кинет в топку. Ты поступил очень неосмотрительно.
– Знаю, – ворчливо произнес Андрей Тимофеевич. – Потому и позвал вас, что лопухнулся. Я запаниковал, когда Бельмо явился ко мне с двумя экипированными гладиаторами. Знаешь, что означает «гладиатор»? Исполнитель приказов. Фактически Бельмо угрожал мне без слов.
– Это осложняет дело, – сказал Артур. – Еще двоих убирать... Милиция встанет на дыбы.
Ну, потратил Андрей Тимофеевич его деньги. А чего им лежать мертвым грузом? К тому же деньги ворованные, а не нажитые горбом, то есть непосильным трудом. Вот он, Андрей Тимофеевич, бабки Бельма приумножил именно трудом и кровавым потом, та сумма явилась стартом к большим свершениям. Но она стартанула, и от нее остались одни воспоминания.
– Сколько же это будет сейчас на наши? – промямлил Андрей Тимофеевич, нажимая на компьютерную мышь и переводя триста пятьдесят тысяч зеленых в рублики. Только на первые две получившиеся цифры глянул, дальше-то и смотреть не стал, потому что вызвали они у него приступ удушья и потемнение в глазах. – Двенадцать миллионов!
Общее состояние Андрея Тимофеевича насчитывало миллиард рублей, но отдавать двенадцать миллионов... легче удавиться. И кому отдавать? Ханурику, для которого дом родной – тюрьма? Все равно Бельмо прогуляет их с бабами. Но ведь он не отступится. Ишь как обставился гладиаторскими рожами! Думает, испугал... Отстал Бельмо от жизни, ровно на семь лет отстал.
– Есть одно простое решение проблемы, – проговорил он, нервически набирая номер. – Алло! Здравствуй, Фарид. Это Гринько Андрей Тимофеевич тебя беспокоит... Давненько, давненько... Угадал, дело есть. Однажды я оказал тебе услугу, теперь нуждаюсь в твоей... Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на тебя. Если нет планов на вечер, давай встретимся в «Манго»... Жду.
Уложив трубку на аппарат, он посидел некоторое время в раздумье. А что тут думать?
С утра Сандра трудилась на рынке в рыбном ряду, а вечером работала официанткой в пивном баре средней руки.
Бельмас с гладиаторами – сейчас они были без шляп и пиджаков – приземлились у стены. Народу много и душно, хотя работал кондиционер. Вскоре с подносом откуда-то вырулила Сандра. Надо сказать, бегала она от столов к стойке и обратно резво. А ведь в туфельках на каблуках! Но к их столику подошел паренек, похожий на ощипанного куренка, вдобавок прыщавый.
– Я хочу, чтоб нас обслуживала вон та девушка, – сказал ему Бельмас.
– Санька? – уточнил он, так как между столами носились и другие официантки. – Тогда вам надо перейти за ее стол, а они все заняты.
– Мы подождем, если ты не возражаешь, – сказал Бельмас.
– Хочу предупредить, – наклонился паренек к Бельмасу. – Санька это самое не позволяет, по рукам бьет, а то и по лицу.
– Мы крепкие, – на сей раз подал голос Держава.
Едва из-за нужного стола встали четверо мужчин, Бельмас ринулся занимать места. На столе остались неиспользованные приборы – бокалы, тарелки, а между ними гора раковых панцирей. Сандра не торопилась подойти, хотя клиентов заметила. Прошло полчаса, Держава начал терять терпение:
– Бельмо, она нарочно не подходит. Если б не была твоей дочерью, я б ей показал...
– Побеждает терпеливый, – мудро заявил Бельмас.
– Тебе видней, но она... зараза.
Андрей Тимофеевич принял господина Фарида по кличке Шах в лучшем ресторане, а в категории «лучший» обязательно наличие отдельных кабинетов. Японец не поскупился: заставленный яствами стол, казалось, рассчитан как минимум человек на десять. Шах появился со свитой из четырех янычар, которые быстро проверили, нет ли здесь притаившегося киллера. Смешно. Кто будет приглашать в кабак, чтобы грохнуть прямо за столом? Шах создавал вокруг себя поистине царскую обстановку, потому и получил царственную кличку, довольно банальную, но соответствующую восточным вкусам, льстившую этому невысокому сорокапятилетнему усатому человеку с проседью в волосах. Возможно, он сам и дал себе прозвище, не желая получить какую-нибудь унизительную кличку. Андрей Тимофеевич давно заметил, что выходцы с Востока, добившиеся положения, зачастую позиционируют себя как жителей неба. Что ж, Шаху это удается неплохо. Он всегда спокоен, как Будда, неприступен, несуетлив, величествен и немногословен. Помимо воли при виде подобного полубога по телу проносится дрожь и сгибаешься, чтоб стать ниже ростом, ибо не подобает возвышаться над полубогом. Но с другой стороны, человек, который ничего не боится, не станет так тщательно оберегать свою жизнь, значит, чувство страха знакомо и господину Шаху.
Проверив кабинет, янычары вышли вон, а Шах расслабился в кресле, выжидающе уставился на Японца. Андрей Тимофеевич подождал, когда официант нальет в рюмки коньяк, а в бокалы минеральную воду и уйдет, сказал короткий тост:
– За встречу!
После того как опустошили рюмки, Шах подцепил вилкой кусочек семги. Медленно жевал, не спуская черных глаз с Японца. Тот не торопился выложить причину, вынудившую позвать его, – с аппетитом уплетал закуски.
– Дело, Андрей Тимофеевич, – напомнил Шах.
Он обращался к Японцу только по имени-отчеству, тем самым обозначая дистанцию, мол, мы партнеры, о дружбе не может идти речи.
– Ну, давай еще выпьем, а то как-то неловко сразу о делах говорить, – предложил Японец, разливая коньяк.
Шах закусил маслиной. На этот раз и Японец не стал много есть, уложил локти на стол, изобразил озабоченность. Впрочем, он и был озабочен.
– Надо убрать одного человека, – сказал Японец, видя, что Шах не расположен к долгому ужину.
– Кого? – не удивился тот.
Еще бы ему удивляться! Несмотря на прочное положение главного в городе ювелира – ему принадлежали несколько ювелирных магазинов, два ломбарда и тройка мастерских, – Шах не брезговал ни мошенничеством, ни разбойными делами. Однажды Японец помог ему отмазаться, когда выяснилось, что в одном из ювелирных салонов продукция толкалась низкого качества из Турции, выдаваемая за золото высшей пробы.
– Бельмаса по кличке Бельмо, – сказал Андрей Тимофеевич.
– Кто он? – Шах был как всегда краток.
– Каленый (то есть судимый) вор. Который в законе. Букет судимостей имеет. Правда, меня сомнение берет по поводу того, что он «в законе», – усмехнулся Японец. – Какие сейчас законы, где? На зоне? Их на воле-то нет, на зоне тем более. Освободился он месяц назад...
Японец проверил реакцию Шаха, но на его лице никогда ничего не прочтешь.
– И чем тебе помешал вор Бельмо? – спросил Шах.
– Деньги требует. Дал неделю срока.
– Много хочет?
– Много. Так много, что выговорить страшно.
– Почему требует?
Законный вопрос. Вор обычно берет то, что считает возможным забрать, но требует – звучит неправдоподобно. Андрей Тимофеевич не хотел говорить правду, лишь ограничился:
– Потому что ему так захотелось.
– А ты не давай.
– Не знаешь ты его, Фарид. Бельмо безнадежный рецидивист. Более двадцати лет назад он ограбил цеховика, взял мешок драгоценностей. Ну и деньги, конечно. Куда дел – так и не выяснили. Цеховика тогда же замочили, подозрение пало на Бельмо, хотя он уверял, будто его подставили...
– Настоящий вор не мокрушничает, – перебил Шах.
– А он замарался, – перешел на категоричный тон Японец, потому что ему не понравились расспросы Шаха. – Вообще-то его причастность к убийству не доказали, Бельмо изворотливый. Срок получил за другое преступление, его взяли с поличным. Потом выходил из тюрьмы и снова садился, выходил и...
– Все-таки, Андрей Тимофеевич, почему он к тебе пришел с таким странным требованием? Рэкет дело опасное хотя бы потому, что сферы поделены. А он рискнул.
– Когда-то мы были дружны, – с сожалением произнес Японец. – Но это в далеком прошлом. А Бельмо так не считает. Он откинулся с зоны, ему надо на что-то жить. По его мнению, я должен поделиться, а мне, знаешь ли, делиться не хочется. Я помогал ему много раз, завязать он не захотел, – пустился Японец в объяснения. В благородство поиграть тоже не лишнее, Шах должен знать, что Бельмо конченый негодяй, а у Андрея Тимофеевича, почти святого, положение безвыходное. – Ему нравится жить легко, играючи и за чужой счет. Поможешь избавиться от этой шантрапы?
– Люди должны помогать друг другу, – многообещающе сказал Шах, тем не менее не пообещав избавить от проблемы. – Когда ты должен отдать деньги?
– Ровно через неделю. В пятницу вечером.
– Хорошо. Но прежде хочу выяснить о нем все. Прости, дорогой, у меня такое правило.
Да, Шах не бросается сломя голову в водоворот. Осторожность – его кредо, даже если он должник. Однако осторожность Шаха имела более глубокие корни, чем трусость, что прекрасно понял Японец. Понял и затрепетал. Зачем Фариду проверять, кто такой Бельмо, не все ли ему равно? А на тот случай – вдруг пригодится ас воровского искусства. И тогда Японцу сделают «чик-чик», если этого захочет Бельмо. А он захочет. Вот тебе и плата за услугу!
Шах поблагодарил за прекрасный ужин, не съев практически ничего, и ушел. Андрей Тимофеевич был разочарован, удручен, растерян. Машинально он набрал номер жены:
– Быстро в «Манго» со всем нашим выводком, исключая зятя.
– Я не одета и не причеса...
– Я сказал – быстро! – И он стукнул по столу кулаком.
Успокоившись, выпил рюмку коньяку, закусил веточкой петрушки.
Дождались – Сандра соизволила подойти.
– Два пива и раков, – сделал заказ Бельмас.
– Вас трое, – напомнила девушка, записывая в блокнот заказ.
– Он не пьет, – улыбнулся Бельмас, жестом указав на Горбушу.
Строгое личико Сандры вызывало в нем мощную волну ответственности за нее, да и за себя тоже. Он начнет новую жизнь, будет заботиться о ней. Ведь это ж никуда не годится – родная дочь базарная торговка и официантка в пивнушке. Ей в институт надо, выйти замуж за хорошего парня, родить ему внуков. Все должно быть по правилам, как у людей. И будет!
Пока Бельмас мечтал, Держава задержал Сандру, схватив ее за руку:
– Только попробуй принести тухлых раков – сама их съешь! А сначала прибери тут.
Девушка выдернула руку, одарив и его, и дядю, и папу презрением. Ушла. Бельмас напустился на Державу:
– Зачем наехал на девочку? Что она тебе сделала?
– Ничего себе – девочка! – хмыкнул тот. – В зубы тебе заехала, кильку загнала за стольник. Ей столько за вечер на чай здесь не кидают.
– Не мелочись, – усмирил его Бельмас. – Она горда, обижена, ведь росла без отца. Я объясню, что не виноват, что был не в курсе...
– Ага, ага, – скептически покивал головой Держава. – Ты ее не знаешь, а собрался стать перед ней, как у алтаря, будто она митрополит.
На их языке митрополит означал судью.
– Эх, Держава, тебе не понять, – обнял его за плечи Бельмас. – Не знаешь ты, что такое иметь родного ребенка. Это же по-настоящему!
Прибыла Сандра, с бросающимся в глаза неудовольствием начала сметать влажной тряпкой объедки на поднос. Заметив боковым зрением восторженное лицо Бельмаса, она повернула к нему голову и весьма неласково спросила:
– Что ты пялишься на меня, дядя, как идиот? Чего тебе от меня надо?
– Я хочу, чтоб ты выслушала...
– Брось заливать, – прервала его Сандра. – Папочка выискался! За дуру меня держишь?
– А зачем тогда я добиваюсь встречи с тобой?
– Два варианта сразу назову. Либо в публичный дом затянуть хочешь, либо квартиру отнять. А может, то и другое вместе. Не выйдет. Я тебя насквозь вижу. Ну, посмотри на себя: как я, такая красивая, могла получиться от подобного крокодила? То-то и оно. Много вас тут ходит – добрых дяденек, которые прикидываются папочками.
У Бельмаса челюсть отвисла, глаза из орбит вылезли, брови изогнулись коромыслом (это была его особенность – при удивлении они превращались у него в единую дугу). А Сандра, смерив его ликующим взглядом, удалилась. Когда она принесла заказ, дар речи к нему еще не вернулся. Горбуша ел только раков, Держава еще и пил пиво, поглядывая на Бельмаса с ухмылкой.
– И что ты решил? – после длительной паузы, когда глава семьи сделал передышку, спросила жена Агата.
Андрей Тимофеевич прожил с ней тридцать два года, нажил троих детей, старшему из которых тридцать. Всякое у них было, особенно когда разбогател, но поменять законную жену на глупенькую и хитренькую молодую обезьянку ему не приходило в голову. Причина в самолюбии. Он не хотел стать посмешищем, как стали объектом для сплетен и злорадства многие солидные мужики, обзаведясь молоденькой женой и в придачу рогами. Положение стабильного семьянина дает свои преимущества, например, тот же статус принципиального и порядочного человека и надежного партнера. Разве нет? Недаром раньше ходила шутка: кто изменяет жене, тот изменит и отечеству. Ну, сходить налево – дело необходимое для повышения тонуса, но потихоньку, чтоб никто не знал. А семья – это святое, это звучит гордо.
Сейчас Японец собрал на совет исключительно семью. Без зятя, которому необязательно знать подводные рифы. Собрал, чтобы решить проблему. Но ему трудно было озвучить суть, а как раз подошли к этому, потому что сдуру он совершил стратегическую ошибку. Поэтому Андрей Тимофеевич после вопроса жены выпил воды мелкими глотками, причем пил долго, потом прожевал кусочек ананаса – это время. Только собрал он их не для того, чтоб публично молчать, настал миг признания. А это хуже, чем признаться в существовании любовницы.
– Я позвал Шаха, – сообщил наконец.
– Зачем? – последовал вопрос от старшего сына Артура.
– Затем, что есть наиболее дешевый способ избавиться от проблемы, – сказал Андрей Тимофеевич апатично.
– То есть убрать Бельмо? – уточнил Артур.
Молчание собеседника не всегда подразумевает его раздумье, в данном случае оно было признанием.
– Папа, ты в своем уме? – ужаснулась единственная дочь Рита.
Папа и на сей раз промолчал, но уже закипая. Он рассчитывал на понимание и участие, ведь это и их деньги. А они, судя по всему, застряли в благородных порывах, чего доброго, начнут упрекать, поучать.
– Папа, сейчас киллера найти проще простого. Зачем ты обратился к Шаху? – вступил в диалог средний сын Вадим.
– Ну, обратился, обратился! – развел руками Андрей Тимофеевич. – Что теперь делать? Он мой должник, я помог ему, потому и надеялся...
– Люди плана Шаха долгов не имеют, – сказал Вадим. – Почему ты сразу не посоветовался с нами?
– А действительно – почему? – подхватил Артур. – Ты доверяешь нам меньше, чем Шаху? Извини, лично я оскорблен. Теперь ты даже если самостоятельно расправишься с Бельмом, попадешь на крючок Шаху. Уж поверь, он выжмет из тебя максимум выгоды, а когда ты станешь ему не нужен, кинет в топку. Ты поступил очень неосмотрительно.
– Знаю, – ворчливо произнес Андрей Тимофеевич. – Потому и позвал вас, что лопухнулся. Я запаниковал, когда Бельмо явился ко мне с двумя экипированными гладиаторами. Знаешь, что означает «гладиатор»? Исполнитель приказов. Фактически Бельмо угрожал мне без слов.
– Это осложняет дело, – сказал Артур. – Еще двоих убирать... Милиция встанет на дыбы.