Страница:
О фактах очковтирательства и других неблаговидных поступках рассказал на допросе 24 сентября 1943 года бывший офицер для особых поручений Украинского штаба партизанского движения капитан Александр Дмитриевич Русаков:
«Александр Сабуров. До войны он был политруком пожарной охраны НКВД в Киеве. Вся его партизанская карьера построена на обмане людей, на необычайной лживости. В Москве о нем создалось мнение как о человеке, творившем чудеса… Ему присвоили звания генерал-майора и Героя Советского Союза. Лишь позже все раскрылось, стало известно, что Сабуров обманщик и врун. Но решили умолчать об этом».
Александр Дмитриевич дал весьма неприглядную характеристику и другому партизанскому командиру:
«Подполковник Емлютин, бывший начальник райотдела НКВД в Курской области. Население Курской и Орловской областей хорошо знает партизан Емлютина. Это банда насильников, грабителей, мародеров, терроризирующих местных жителей, сам Емлютин – садист, живущий только убийствами».
Конечно, Русаков хотел купить себе жизнь и старался рассказывать то, что было приятно слышать следователю – полковнику власовской армии. Однако бросается в глаза, что, перечислив более десятка руководителей партизанского движения, капитан столь негативно охарактеризовал только Емлютина и Сабурова. Фамилию и должность первого секретаря Черниговского подпольного обкома А. В. Федорова он привел вообще без всяких комментариев, а говоря о легендарном С. А. Ковпаке, упомянул только о его малограмотности, цыганском происхождении и о том, что Сидор Артемьевич долго отказывался носить генеральскую форму. Нет, вероятно, Емлютин и Сабуров чем-то выделялись в худшую сторону, раз Русаков назвал именно их.
Капитан также показал, что «на мой вопрос, как быть с перебежавшими к партизанам бойцами РОА и военнопленными, генерал Строкач (начальник Украинского штаба партизанского движения. – Б.С.) сказал: «Кого надо – расстрелять, а остальные пускай повоюют; ведь сейчас война, а потом НКВД с ними разберется». И ведь действительно разобралось, отправив в лагеря многих партизан из числа бывших власовцев.
Русаков следующим образом объяснил подозрительное отношение НКВД ко всем жителям оккупированных территорий, в том числе и к партизанам: «Откровенно говоря, тем, которые побывали на этой (немецкой. – Б.С.) стороне, вообще не верят. Также и партизанам. Они знают то, что им не нужно было бы знать… Партизаны побыли в немецком тылу, читали вражескую литературу, узнали критику на Сталина и большевизм». Правдивость этой части его показаний сомнений не вызывает.
Несмотря на все преувеличения, содержащиеся в партизанских рапортах, очевидно, что диверсии серьезно осложняли транспортные перевозки немцев. Особенно часто они совершались в Белоруссии. Например, 29 августа 1942 года начальник военных сообщений группы армий «Центр» с тревогой докладывал: «Общее положение железнодорожного сообщения в тылу группы армий «Центр» между Брестом и фронтом внушает все большие опасения ввиду нападений партизан…
Если до сих пор все важные летние перевозки для группы армий «Центр» от Смоленска к фронту удавалось осуществлять своевременно, то за последние недели, когда производилась переброска новых крупных соединений, пришлось столкнуться с фактом наличия партизан между Брестом и Смоленском. Это сказалось весьма отрицательно на перевозках, именно так, как мы предполагали еще в начале мая.
Однако удалось временно сконцентрировать все силы на выполнении этого передвижения войск, и такого рода последствия действий партизан остались в пределах допустимого… Ночные налеты партизан на поезда наносят больший ущерб, чем отказ от движения в ночное время вообще, как это имеет место теперь. Однако такое мероприятие снижает провозную способность, а за дневные часы удается только частично восполнить пробел».
Очень часто цифры неприятельских потерь, приводимые в партизанских донесениях, кажутся абсолютно фантастичными. Так, 11 сентября 1943 года по приказу подпольного Могилевского обкома одновременно были атакованы 10 немецких гарнизонов в Белыничском районе. Вот что докладывали партизанские командиры о бое с самым крупным гарнизоном, расположенным в райцентре: «В Белыничах после 3,5-часового ожесточенного боя, доходившего до рукопашных схваток, разгромлен гарнизон противника, состоявший из батальона РОА и 60 полицейских. Главную тяжесть боя приняли на себя батальоны 208 полка, во взаимодействии с ними участвовали 600 и 760 партизанские отряды и отряд майора Шестакова. В итоге боя убито свыше 200 и до 200 ранено солдат и офицеров противника. Взяты трофеи: ручных пулеметов – 2, минометов 50 мм – 2, винтовок – 68, автоматов – 4, наганов и пистолетов – 8, ручных гранат – 25… Взята документация Белыничской комендатуры. Свои потери: 3 убитых, 30 раненых».
Воля ваша, но здесь что-то не так. Даже если партизаны застигли противника врасплох, очевидно, власовцы и полицейские все же сумели организовать оборону, поскольку ожесточенный бой длился три с половиной часа. Но тогда совершенно невероятно, чтобы на каждого убитого партизана приходилось по 70 солдат и офицеров противника. Непонятно также, каким образом партизаны посчитали число раненых полицейских и власовцев. И почему в партизанских рядах раненых оказалось в десять раз больше, чем убитых, если обычно на одного убитого приходится не более трех-четырех раненых. Скорее всего, партизанские потери в несколько раз занижены, а потери прогерманских формирований, наоборот, в несколько раз завышены.
Не лучше обстояло дело и с учетом немецких потерь в боевой технике. После войны Пономаренко утверждал:
«На основании донесений партизан и документов противника можно сделать вывод, что партизаны за время войны на всей оккупированной территории путем обстрела, диверсий и нападений на аэродромы противника уничтожили 790 самолетов. Число уничтоженных партизанами и подпольными организациями самолетов в результате диверсий на железнодорожном транспорте и погибших при крушениях близко к 350 самолетам. Таким образом, всего уничтожено партизанами и подпольными организациями 1140 самолетов противника».
Эта цифра тоже вызывает большое сомнение. За период с 1 сентября 1939 года до конца 1944 года люфтваффе потеряли уничтоженными и поврежденными 71 965 самолетов, из которых на Восточный фронт приходилось около 30 тысяч. К этому надо прибавить еще какое-то точно не известное, но значительно меньшее число сбитых небоевых самолетов – связных и транспортных. Получается, что почти каждый тридцатый самолет, утраченный немцами на Востоке, был уничтожен партизанами, не имевшими ни истребителей, ни зенитных орудий.
Некоторые описания подвигов партизан-героев, встречающиеся в боевых донесениях, носят совершенно легендарный, мифологический характер. Например, в итоговом отчете о деятельности 37-й партизанской бригады имени Пархоменко, действовавшей в Бобруйском и Глусском районах Могилевской и Полесской областей, утверждалось:
«20 декабря 1943 года командир отряда имени Кирова Голодов Василий Емельянович в деревне Качай Болото Паричского района, когда гитлеровцы приблизились к блиндажу, где находился тов. Голодов, начали забрасывать его гранатами, коммунист Голодов на лету подхватывал вражеские гранаты и выбрасывал их назад. Так он выбросил 9 гранат и убил более 20 фашистов. Но десятой гранатой бесстрашный командир был тяжело ранен и погиб смертью героя».
Ну что тут скажешь!
Вот немецкие сводки о потерях в боях с партизанами, особенно если они составлены в штабах вермахта, а не СД или полицией безопасности, выглядят достовернее советских. Там почти никогда не встречается число раненых партизан, тогда как в партизанских отчетах, напротив, фантазия командиров указывала поразительно точное число раненых немцев и их пособников.
Убитых партизан немцы указывали только тогда, когда в их распоряжении оказывались трупы. Если же поле боя оставалось за партизанами или погибших на месте столкновения обнаружено не было, то в немецких донесениях сообщалось, что убитых партизаны унесли с собой и что их число не может быть установлено. Нередко немецкие донесения прямо признают, что потери партизан были значительно меньше, чем у немцев и их союзников.
Однако не всегда немецкие донесения внушают доверие. Например, штаб группы армий «Центр» докладывал, что в январе 1943 года общее число убитых партизан за пределами армейских тыловых районов определялось в 5762 человека, но при этом было захвачено в качестве трофеев только 960 винтовок, 56 пулеметов, 12 минометов, пять орудий и три противотанковых ружья. Получается, что три четверти партизан воевали без оружия или немцы просто побрезговали взять его в качестве трофеев. Скорее всего, большинство убитых – это те, кого только подозревали в пособничестве партизанам. Именно во фронтовом тылу действовали немецкие полицейские формирования, жандармерия и отряды СД, которые часто записывали в партизаны мирных жителей, убитых в ходе карательных экспедиций.
Иногда немецкие армейские сводки о потерях противника в ходе крупных антипартизанских операций находят полное соответствие в советских данных. Так, в итоговом донесении 2-й немецкой танковой армии от 9 июня 1943 года об операции «Цыганский барон», проводившейся в мае – июне против основных партизанских баз в южной части Брянских лесов, потери партизан определены в 3152 убитых и 869 перебежчиков. По сведениям же Центрального штаба партизанского движения, численность партизан Орловской области с 1 мая по 1 июля 1943 года сократилась с 14 323 до 9623 человек, то есть на 4700 человек. Разница в 699 человек легко объясняется потерями партизан после 9 июня и некоторым их недоучетом немцами.
Благодаря операции «Цыганский барон» вермахт сумел открыть основные коммуникации в районе Брянских лесов и избавиться от партизанской угрозы в районе боевых действий группы армий «Центр» вплоть до завершения Курской битвы и эвакуации Орловского плацдарма.
Точно так же немцам удалось разбить основные силы партизан в прифронтовой зоне группы армий «Центр» в апреле – июне 1944 года, накануне операции «Багратион», положившей конец германскому господству в Белоруссии. Успеху немцев очень способствовало то обстоятельство, что в Полоцко-Лепельской партизанской зоне еще с осени 1943 года оказались сконцентрированы 16—17 партизанских бригад общей численностью от 16 до 20 тысяч человек. Советское командование намеревалось с их помощью захватить Полоцк. Затем туда планировалось перебросить снабжаемый по воздуху десантный корпус, которому вместе с партизанами предстояло удержать город до подхода основных сил Красной Армии.
Однако странным образом и Центральный штаб партизанского движения, и командование 1-го Прибалтийского фронта, и Ставка Верховного Командования напрочь забыли, что в декабре – январе здесь бывает преимущественно нелетная погода, и назначили начало операции на середину декабря 1943-го. Но в последний момент она была отменена из-за неблагоприятных метеоусловий. Как будто такой исход нельзя было предвидеть, и опыт Сталинграда, где снабжение группировки Паулюса сорвалось во многом из-за нелетной зимней погоды, советское командование ничему не научил! Партизанам же было приказано зимовать в этом районе, чтобы попытаться позднее все-таки овладеть Полоцком. Обеспечить такое воинство необходимым количеством боеприпасов не было никакой возможности. В результате немцы, воспользовавшись затишьем на фронте, в апреле 1944-го приступили к широкомасштабной карательной операции и в начале июня практически ликвидировали Полоцко-Лепельскую партизанскую зону. По немецким данным, было уничтожено или взято в плен более 14 тысяч партизан. По донесениям партизан, потери бригад Полоцко-Лепельской зоны оказались вдвое меньше – 7000 убитых и пропавших без вести.
Крупные карательные операции немцы предпринимали и против партизан, действовавших в Минской области. Ими руководил начальник СС и полиции в Белоруссии бригадефюрер Курт фон Готтберг. В ходе одной из таких операций, «Котбус», согласно донесению Готтберга от 26 июня 1943 года, было убито в бою 6084 партизана, а еще 3709 – расстреляно после пленения. Похвастался Готтберг и новым методом преодоления минных полей: «После артиллерийско-зенитной подготовки проникновение в болотистую местность стало возможным только потому, что подозреваемых в связях с партизанами местных жителей гнали впереди войск по сильно заминированным участкам территории».
Справедливости ради надо сказать, что такой же метод использовали и советские военачальники, только гнали на минные поля не мирных жителей, а красноармейцев. Вскоре после войны маршал Жуков популярно объяснил американскому генералу Дуайту Эйзенхауэру, что он, Жуков, если знал, что впереди минное поле, отправлял в атаку своих солдат, как будто перед ними никаких мин не было. Солдаты ценой своей жизни подрывали только противопехотные мины. Затем в образовавшиеся проходы шли саперы и снимали противотанковые мины, чтобы можно было пускать бронетехнику, она ведь стоила дороже людей. Эйзенхауэр был потрясен и про себя усомнился, что в американской армии вряд ли найдутся офицеры, способные отдать такой приказ, и солдаты, согласные его выполнить. Готтберг тоже знал, что немцы просто так на мины никогда не пойдут, и использовал для «живого разминирования» «недочеловеков»-славян, провинившихся лишь в том, что они попались на пути карательной экспедиции.
Под руководством Готтберга с 3 июля по 30 августа 1943 года была проведена еще одна крупная операция под кодовым названием «Герман», на этот раз против советских и польских партизан Барановичской области. Секретарь Барановичского обкома партии В.Е. Чернышёв доносил: «В первые дни боев с карательной операцией партизанами был убит известный населению Белоруссии с начала войны палач, подполковник войск СС Дирлевангер и захвачен весь план операции».
Оберфюрер СС Оскар Дирлевангер действительно участвовал в операции со своей бригадой «общих СС», которые в отличие от обычных войск СС выполняли исключительно карательные функции. Бригада Дирлевангера считалась «штрафной» и состояла из немецких уголовников и русских «добровольцев», которые по своим преступным наклонностям не многим уступали германским товарищам по оружию. Сам же комбриг до войны «тянул срок» за растление несовершеннолетних и браконьерство. Спору нет, Дирлевангер, как совершивший преступления против человечности, вполне заслуживал смерти. Но Чернышёв поторопился его похоронить. Дирлевангер прожил еще два года и умер во французском лагере для военнопленных в Альтхаузене (Верхняя Швабия) 7 июля 1945 года.
Секретарь Барановичского обкома щедро уничтожал врага на бумаге. В донесении он заявил, что партизаны в ходе операции «Герман» убили и ранили более 3 тысяч немцев и полицейских и взяли в плен 29 немецких солдат. Готтберг же общие потери немцев и их союзников определял в 205 убитых, раненых и пропавших без вести. Неужели ошибся в 15 раз? Да и пропавших без вести немцев было только трое – в 10 раз меньше, чем число пленных, которых будто бы захватили партизаны Чернышёва. Как появились такие большие цифры вражеских потерь, станет понятно, если прочесть следующий пассаж из чернышёвского донесения: «Пущено под откос 37 эшелонов. На участке Лида – Юротишки из-под обломков извлечено 300 трупов немецких солдат и офицеров». Интересно, кто смог их посчитать? Неужто партизанские разведчики?
Известны и другие партизанские донесения, составленные по принципу «все хорошо, прекрасная маркиза». Например, когда в августе – ноябре 1942 года немцы в результате удачного наступления закрьли так называемые «Витебские ворота» – коридор в районе Усвяты, через который из-за линии фронта белорусские партизаны получали материальное снабжение и подкрепления, в донесении Центрального штаба партизанского движения бодро утверждалось: «Партизанские бригады Витебской области непрерывными боями с противником показали свое умение действовать не только мелкими группами, но и наносить серьезные поражения противнику в боях с его крупными частями.
Успешный выход противника на правый берег реки Усвята и закрытие ими «ворот» впредь до получения подробного описания боев можно объяснить несогласованностью действий между командованием частей Красной Армии и партизанских отрядов».
Да, из такого донесения Наполеон никогда бы не узнал, что проиграл сражение при Ватерлоо.
«Окончательное решение еврейского вопроса»
«Александр Сабуров. До войны он был политруком пожарной охраны НКВД в Киеве. Вся его партизанская карьера построена на обмане людей, на необычайной лживости. В Москве о нем создалось мнение как о человеке, творившем чудеса… Ему присвоили звания генерал-майора и Героя Советского Союза. Лишь позже все раскрылось, стало известно, что Сабуров обманщик и врун. Но решили умолчать об этом».
Александр Дмитриевич дал весьма неприглядную характеристику и другому партизанскому командиру:
«Подполковник Емлютин, бывший начальник райотдела НКВД в Курской области. Население Курской и Орловской областей хорошо знает партизан Емлютина. Это банда насильников, грабителей, мародеров, терроризирующих местных жителей, сам Емлютин – садист, живущий только убийствами».
Конечно, Русаков хотел купить себе жизнь и старался рассказывать то, что было приятно слышать следователю – полковнику власовской армии. Однако бросается в глаза, что, перечислив более десятка руководителей партизанского движения, капитан столь негативно охарактеризовал только Емлютина и Сабурова. Фамилию и должность первого секретаря Черниговского подпольного обкома А. В. Федорова он привел вообще без всяких комментариев, а говоря о легендарном С. А. Ковпаке, упомянул только о его малограмотности, цыганском происхождении и о том, что Сидор Артемьевич долго отказывался носить генеральскую форму. Нет, вероятно, Емлютин и Сабуров чем-то выделялись в худшую сторону, раз Русаков назвал именно их.
Капитан также показал, что «на мой вопрос, как быть с перебежавшими к партизанам бойцами РОА и военнопленными, генерал Строкач (начальник Украинского штаба партизанского движения. – Б.С.) сказал: «Кого надо – расстрелять, а остальные пускай повоюют; ведь сейчас война, а потом НКВД с ними разберется». И ведь действительно разобралось, отправив в лагеря многих партизан из числа бывших власовцев.
Русаков следующим образом объяснил подозрительное отношение НКВД ко всем жителям оккупированных территорий, в том числе и к партизанам: «Откровенно говоря, тем, которые побывали на этой (немецкой. – Б.С.) стороне, вообще не верят. Также и партизанам. Они знают то, что им не нужно было бы знать… Партизаны побыли в немецком тылу, читали вражескую литературу, узнали критику на Сталина и большевизм». Правдивость этой части его показаний сомнений не вызывает.
Несмотря на все преувеличения, содержащиеся в партизанских рапортах, очевидно, что диверсии серьезно осложняли транспортные перевозки немцев. Особенно часто они совершались в Белоруссии. Например, 29 августа 1942 года начальник военных сообщений группы армий «Центр» с тревогой докладывал: «Общее положение железнодорожного сообщения в тылу группы армий «Центр» между Брестом и фронтом внушает все большие опасения ввиду нападений партизан…
Если до сих пор все важные летние перевозки для группы армий «Центр» от Смоленска к фронту удавалось осуществлять своевременно, то за последние недели, когда производилась переброска новых крупных соединений, пришлось столкнуться с фактом наличия партизан между Брестом и Смоленском. Это сказалось весьма отрицательно на перевозках, именно так, как мы предполагали еще в начале мая.
Однако удалось временно сконцентрировать все силы на выполнении этого передвижения войск, и такого рода последствия действий партизан остались в пределах допустимого… Ночные налеты партизан на поезда наносят больший ущерб, чем отказ от движения в ночное время вообще, как это имеет место теперь. Однако такое мероприятие снижает провозную способность, а за дневные часы удается только частично восполнить пробел».
Очень часто цифры неприятельских потерь, приводимые в партизанских донесениях, кажутся абсолютно фантастичными. Так, 11 сентября 1943 года по приказу подпольного Могилевского обкома одновременно были атакованы 10 немецких гарнизонов в Белыничском районе. Вот что докладывали партизанские командиры о бое с самым крупным гарнизоном, расположенным в райцентре: «В Белыничах после 3,5-часового ожесточенного боя, доходившего до рукопашных схваток, разгромлен гарнизон противника, состоявший из батальона РОА и 60 полицейских. Главную тяжесть боя приняли на себя батальоны 208 полка, во взаимодействии с ними участвовали 600 и 760 партизанские отряды и отряд майора Шестакова. В итоге боя убито свыше 200 и до 200 ранено солдат и офицеров противника. Взяты трофеи: ручных пулеметов – 2, минометов 50 мм – 2, винтовок – 68, автоматов – 4, наганов и пистолетов – 8, ручных гранат – 25… Взята документация Белыничской комендатуры. Свои потери: 3 убитых, 30 раненых».
Воля ваша, но здесь что-то не так. Даже если партизаны застигли противника врасплох, очевидно, власовцы и полицейские все же сумели организовать оборону, поскольку ожесточенный бой длился три с половиной часа. Но тогда совершенно невероятно, чтобы на каждого убитого партизана приходилось по 70 солдат и офицеров противника. Непонятно также, каким образом партизаны посчитали число раненых полицейских и власовцев. И почему в партизанских рядах раненых оказалось в десять раз больше, чем убитых, если обычно на одного убитого приходится не более трех-четырех раненых. Скорее всего, партизанские потери в несколько раз занижены, а потери прогерманских формирований, наоборот, в несколько раз завышены.
Не лучше обстояло дело и с учетом немецких потерь в боевой технике. После войны Пономаренко утверждал:
«На основании донесений партизан и документов противника можно сделать вывод, что партизаны за время войны на всей оккупированной территории путем обстрела, диверсий и нападений на аэродромы противника уничтожили 790 самолетов. Число уничтоженных партизанами и подпольными организациями самолетов в результате диверсий на железнодорожном транспорте и погибших при крушениях близко к 350 самолетам. Таким образом, всего уничтожено партизанами и подпольными организациями 1140 самолетов противника».
Эта цифра тоже вызывает большое сомнение. За период с 1 сентября 1939 года до конца 1944 года люфтваффе потеряли уничтоженными и поврежденными 71 965 самолетов, из которых на Восточный фронт приходилось около 30 тысяч. К этому надо прибавить еще какое-то точно не известное, но значительно меньшее число сбитых небоевых самолетов – связных и транспортных. Получается, что почти каждый тридцатый самолет, утраченный немцами на Востоке, был уничтожен партизанами, не имевшими ни истребителей, ни зенитных орудий.
Некоторые описания подвигов партизан-героев, встречающиеся в боевых донесениях, носят совершенно легендарный, мифологический характер. Например, в итоговом отчете о деятельности 37-й партизанской бригады имени Пархоменко, действовавшей в Бобруйском и Глусском районах Могилевской и Полесской областей, утверждалось:
«20 декабря 1943 года командир отряда имени Кирова Голодов Василий Емельянович в деревне Качай Болото Паричского района, когда гитлеровцы приблизились к блиндажу, где находился тов. Голодов, начали забрасывать его гранатами, коммунист Голодов на лету подхватывал вражеские гранаты и выбрасывал их назад. Так он выбросил 9 гранат и убил более 20 фашистов. Но десятой гранатой бесстрашный командир был тяжело ранен и погиб смертью героя».
Ну что тут скажешь!
Вот немецкие сводки о потерях в боях с партизанами, особенно если они составлены в штабах вермахта, а не СД или полицией безопасности, выглядят достовернее советских. Там почти никогда не встречается число раненых партизан, тогда как в партизанских отчетах, напротив, фантазия командиров указывала поразительно точное число раненых немцев и их пособников.
Убитых партизан немцы указывали только тогда, когда в их распоряжении оказывались трупы. Если же поле боя оставалось за партизанами или погибших на месте столкновения обнаружено не было, то в немецких донесениях сообщалось, что убитых партизаны унесли с собой и что их число не может быть установлено. Нередко немецкие донесения прямо признают, что потери партизан были значительно меньше, чем у немцев и их союзников.
Однако не всегда немецкие донесения внушают доверие. Например, штаб группы армий «Центр» докладывал, что в январе 1943 года общее число убитых партизан за пределами армейских тыловых районов определялось в 5762 человека, но при этом было захвачено в качестве трофеев только 960 винтовок, 56 пулеметов, 12 минометов, пять орудий и три противотанковых ружья. Получается, что три четверти партизан воевали без оружия или немцы просто побрезговали взять его в качестве трофеев. Скорее всего, большинство убитых – это те, кого только подозревали в пособничестве партизанам. Именно во фронтовом тылу действовали немецкие полицейские формирования, жандармерия и отряды СД, которые часто записывали в партизаны мирных жителей, убитых в ходе карательных экспедиций.
Иногда немецкие армейские сводки о потерях противника в ходе крупных антипартизанских операций находят полное соответствие в советских данных. Так, в итоговом донесении 2-й немецкой танковой армии от 9 июня 1943 года об операции «Цыганский барон», проводившейся в мае – июне против основных партизанских баз в южной части Брянских лесов, потери партизан определены в 3152 убитых и 869 перебежчиков. По сведениям же Центрального штаба партизанского движения, численность партизан Орловской области с 1 мая по 1 июля 1943 года сократилась с 14 323 до 9623 человек, то есть на 4700 человек. Разница в 699 человек легко объясняется потерями партизан после 9 июня и некоторым их недоучетом немцами.
Благодаря операции «Цыганский барон» вермахт сумел открыть основные коммуникации в районе Брянских лесов и избавиться от партизанской угрозы в районе боевых действий группы армий «Центр» вплоть до завершения Курской битвы и эвакуации Орловского плацдарма.
Точно так же немцам удалось разбить основные силы партизан в прифронтовой зоне группы армий «Центр» в апреле – июне 1944 года, накануне операции «Багратион», положившей конец германскому господству в Белоруссии. Успеху немцев очень способствовало то обстоятельство, что в Полоцко-Лепельской партизанской зоне еще с осени 1943 года оказались сконцентрированы 16—17 партизанских бригад общей численностью от 16 до 20 тысяч человек. Советское командование намеревалось с их помощью захватить Полоцк. Затем туда планировалось перебросить снабжаемый по воздуху десантный корпус, которому вместе с партизанами предстояло удержать город до подхода основных сил Красной Армии.
Однако странным образом и Центральный штаб партизанского движения, и командование 1-го Прибалтийского фронта, и Ставка Верховного Командования напрочь забыли, что в декабре – январе здесь бывает преимущественно нелетная погода, и назначили начало операции на середину декабря 1943-го. Но в последний момент она была отменена из-за неблагоприятных метеоусловий. Как будто такой исход нельзя было предвидеть, и опыт Сталинграда, где снабжение группировки Паулюса сорвалось во многом из-за нелетной зимней погоды, советское командование ничему не научил! Партизанам же было приказано зимовать в этом районе, чтобы попытаться позднее все-таки овладеть Полоцком. Обеспечить такое воинство необходимым количеством боеприпасов не было никакой возможности. В результате немцы, воспользовавшись затишьем на фронте, в апреле 1944-го приступили к широкомасштабной карательной операции и в начале июня практически ликвидировали Полоцко-Лепельскую партизанскую зону. По немецким данным, было уничтожено или взято в плен более 14 тысяч партизан. По донесениям партизан, потери бригад Полоцко-Лепельской зоны оказались вдвое меньше – 7000 убитых и пропавших без вести.
Крупные карательные операции немцы предпринимали и против партизан, действовавших в Минской области. Ими руководил начальник СС и полиции в Белоруссии бригадефюрер Курт фон Готтберг. В ходе одной из таких операций, «Котбус», согласно донесению Готтберга от 26 июня 1943 года, было убито в бою 6084 партизана, а еще 3709 – расстреляно после пленения. Похвастался Готтберг и новым методом преодоления минных полей: «После артиллерийско-зенитной подготовки проникновение в болотистую местность стало возможным только потому, что подозреваемых в связях с партизанами местных жителей гнали впереди войск по сильно заминированным участкам территории».
Справедливости ради надо сказать, что такой же метод использовали и советские военачальники, только гнали на минные поля не мирных жителей, а красноармейцев. Вскоре после войны маршал Жуков популярно объяснил американскому генералу Дуайту Эйзенхауэру, что он, Жуков, если знал, что впереди минное поле, отправлял в атаку своих солдат, как будто перед ними никаких мин не было. Солдаты ценой своей жизни подрывали только противопехотные мины. Затем в образовавшиеся проходы шли саперы и снимали противотанковые мины, чтобы можно было пускать бронетехнику, она ведь стоила дороже людей. Эйзенхауэр был потрясен и про себя усомнился, что в американской армии вряд ли найдутся офицеры, способные отдать такой приказ, и солдаты, согласные его выполнить. Готтберг тоже знал, что немцы просто так на мины никогда не пойдут, и использовал для «живого разминирования» «недочеловеков»-славян, провинившихся лишь в том, что они попались на пути карательной экспедиции.
Под руководством Готтберга с 3 июля по 30 августа 1943 года была проведена еще одна крупная операция под кодовым названием «Герман», на этот раз против советских и польских партизан Барановичской области. Секретарь Барановичского обкома партии В.Е. Чернышёв доносил: «В первые дни боев с карательной операцией партизанами был убит известный населению Белоруссии с начала войны палач, подполковник войск СС Дирлевангер и захвачен весь план операции».
Оберфюрер СС Оскар Дирлевангер действительно участвовал в операции со своей бригадой «общих СС», которые в отличие от обычных войск СС выполняли исключительно карательные функции. Бригада Дирлевангера считалась «штрафной» и состояла из немецких уголовников и русских «добровольцев», которые по своим преступным наклонностям не многим уступали германским товарищам по оружию. Сам же комбриг до войны «тянул срок» за растление несовершеннолетних и браконьерство. Спору нет, Дирлевангер, как совершивший преступления против человечности, вполне заслуживал смерти. Но Чернышёв поторопился его похоронить. Дирлевангер прожил еще два года и умер во французском лагере для военнопленных в Альтхаузене (Верхняя Швабия) 7 июля 1945 года.
Секретарь Барановичского обкома щедро уничтожал врага на бумаге. В донесении он заявил, что партизаны в ходе операции «Герман» убили и ранили более 3 тысяч немцев и полицейских и взяли в плен 29 немецких солдат. Готтберг же общие потери немцев и их союзников определял в 205 убитых, раненых и пропавших без вести. Неужели ошибся в 15 раз? Да и пропавших без вести немцев было только трое – в 10 раз меньше, чем число пленных, которых будто бы захватили партизаны Чернышёва. Как появились такие большие цифры вражеских потерь, станет понятно, если прочесть следующий пассаж из чернышёвского донесения: «Пущено под откос 37 эшелонов. На участке Лида – Юротишки из-под обломков извлечено 300 трупов немецких солдат и офицеров». Интересно, кто смог их посчитать? Неужто партизанские разведчики?
Известны и другие партизанские донесения, составленные по принципу «все хорошо, прекрасная маркиза». Например, когда в августе – ноябре 1942 года немцы в результате удачного наступления закрьли так называемые «Витебские ворота» – коридор в районе Усвяты, через который из-за линии фронта белорусские партизаны получали материальное снабжение и подкрепления, в донесении Центрального штаба партизанского движения бодро утверждалось: «Партизанские бригады Витебской области непрерывными боями с противником показали свое умение действовать не только мелкими группами, но и наносить серьезные поражения противнику в боях с его крупными частями.
Успешный выход противника на правый берег реки Усвята и закрытие ими «ворот» впредь до получения подробного описания боев можно объяснить несогласованностью действий между командованием частей Красной Армии и партизанских отрядов».
Да, из такого донесения Наполеон никогда бы не узнал, что проиграл сражение при Ватерлоо.
«Окончательное решение еврейского вопроса»
Одна из главных целей Германии во Второй мировой войне – полное истребление еврейского населения Европы. Польша и оккупированные районы СССР, куда иностранцам был практически закрыт доступ, представляли собой самое подходящее, с точки зрения немцев, место для массовых экзекуций евреев. Всего на советской территории уничтожили от 2 до 3 миллионов евреев, из которых более полумиллиона было доставлено сюда для казни из Германии и других стран Западной Европы. «Окончательным решением еврейского вопроса» на Востоке занимались четыре айнзатцгруппы: А, В, С и Д, в каждой из которых состояло от 600 до 900 сотрудников СД Имперского главного управления безопасности (РСХА). Им помогали батальоны немецкой полиции порядка и тысячи добровольцев из числа местных жителей. Осенью 1942 года, когда основная часть евреев была уже истреблена, в рейхскомиссариате «Остланд» в полиции порядка служило 4428 немцев и 55 562 местных уроженца, а в рейхскомиссариате «Украина» – соответственно 10 194 и 70 759. В расстрелах евреев принимали участие люди многих национальностей, в том числе и те, кого немцы считали «недочеловеками», например поляки и русские. Нередко расправы над евреями учинялись населением по собственной инициативе, даже без участия немцев. Страшным символом стало местечко Ядвабна под Белостоком, где в первые дни немецкой оккупации поляки уничтожили с особой жестокостью (забили камнями, палками или сожгли заживо) более полутора тысяч евреев, с возмущением отвергнув предложение немцев не трогать ремесленников, необходимых для нужд вермахта: «Что же, мы вам польских ремесленников не найдем, что ли!» Считается, что польское население подвигли на столь ужасные деяния репрессии НКВД, где служило немало евреев. Подобные самочинные расправы происходили также в Литве, Латвии и на Западной Украине, но по масштабам они не шли ни в какое сравнение с организованными айнзатцгруппами массовыми казнями.
Вот как описывает приход немецких войск во Львов один из чудом уцелевших узников гетто Д. Кахане:
«Когда советские войска оставляли Львов, в городе было три тюрьмы, забитые арестантами… Многих из них приговаривали к смертной казни, а трупы закапывали во дворе тюрьмы… Гестапо решило использовать то, что происходило в тюрьмах при советской власти, для своей пропаганды. Евреев заставили вскрывать могилы в тюрьмах в присутствии специально созданных комиссий…
Началась бесовская игра. Немцы хватали евреев прямо на улицах и в домах и заставляли работать в тюрьмах… Украинцы и поляки охотно помогали немцам. В три или четыре дня операция была завершена. Каждое утро сгоняли около тысячи евреев, которых распределяли по трем тюрьмам. Одним приказывали разбивать бетон и выкапывать тела, а других заводили во внутренний тюремный двор и расстреливали. Но и те «счастливчики», что оставались работать, не всегда возвращались домой. Некоторые теряли сознание от исходившего от могил зловония, таких оттаскивали и тоже расстреливали. За работой следили надсмотрщики в противогазах, жестоко избивавшие работавших. Надсмотрщиками были немецкие солдаты и офицеры… «Арийские» жители Львова (в действительности основное население города – поляки и украинцы – не считалось «арийцами». – Б.С.) участвовали в этом жутком представлении, они толпами бродили по дворам и коридорам тюрем, с нескрываемым удовлетворением наблюдая за страданиями евреев. Раздавались истерические выкрики: «Расстрелять их! Расстрелять убийц!» То тут, то там находились добровольцы, помогавшие немцам избивать евреев. В первые дни оккупации Львова немцами в тюрьмах было уничтожено более трех тысяч евреев».
Как на месте одного преступления, прямо у разрытых могил, творилось другое, так один преступный режим сменял другой, которому суждено было вернуться через три года с новыми рядами могил. А тогда, 12 июля 1941 года, начальник тюремного управления НКВД Украины капитан госбезопасности Андрей Филиппович Филиппов бодро докладывал в Москву: «Из тюрем Львовской области убыло по 1-й категории (так элегантно заменяли чекисты слово «расстрел». – Б.С.) 2466 человек… Все убывшие по 1-й категории заключенные погребены в ямах, вырытых в подвалах тюрем, городе Злочеве в саду». В Дрогобычской области по 1-й категории «эвакуировали» 1101 человека, в Станиславской – 1000, в Тарнопольской – 674, в Ровенской – 230, в Волынской – 231, в Черновицкой – 16 и, кроме того, здесь успели расстрелять осужденных ранее к высшей мере наказания, всего – 3424 человека. Вероятно, в действительности цифра была еще больше. Ведь по одним тюрьмам данные были округленные и, скорее всего, заниженные, а по другим и вовсе не поступили. Филиппов сокрушался:
«…Местные органы НКГБ… проведение операций по 1-й категории в большинстве возлагали на работников тюрем, оставаясь сами в стороне, и поскольку это происходило в момент отступления под огнем противника, то не везде работники тюрем смогли более тщательно закопать трупы и замаскировать внешне».
Коллега Филиппова в Белоруссии лейтенант госбезопасности Михаил Петрович Опалев отчитывался об эвакуации белорусских тюрем 3 сентября 1941 года. Картина здесь была не столь благостная, как на Украине. Из-за быстрого продвижения немецких войск по 1-й категории «эвакуировать» почти никого не удалось. Большинство заключенных разбежалось или осталось запертыми в тюрьмах. Только особо инициативные начальники успели вывести в расход «контриков»:
«Политрук тюрьмы г. Ошмяны Клименко и пом. уполномоченного Авдеев в момент бомбежки г. Ошмяны самочинно вывели из камер 30 человек з/к, обвиняемых в преступлениях к-р (контрреволюционного. – Б.С.) характера, и в подвале тюрьмы расстреляли, оставив трупы незарытыми. Остальных з/к оставили в корпусах и покинули тюрьму со всем личным составом. На второй день местные жители г. Ошмяны, узнав о расстреле з/к, пошли в тюрьму и, разбирая трупы, разыскали своих родственников…
Во время эвакуации з/к из тюрьмы г. Глубокое (двигались пешим строем) з/к поляки подняли крики: «Да здравствует Гитлер!» Нач. тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в г. Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материалы которого были переданы члену Военного совета Центрального фронта – секретарю ЦК КЩб) Белоруссии тов. Пономаренко. Т. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи в день занятия Витебска немцами. Где Приемышев в данное время – неизвестно, никто его не видал».
Чем же, спрашивается, Филиппов и Клименко, Авдеев и Приемышев отличаются от начальников айнзатцгрупп Отто Олендорфа, Карла Егера, Курта Готтберга и других участников «окончательного решения еврейского вопроса», после войны привлеченных к ответственности за преступления против человечности, приговоренных к смертной казни или покончивших с собой? Разве лишь тем, что благополучно почили в своих постелях или погибли в бою почетной солдатской смертью. Хотя были среди палачей и совестливые. После разгрузки по 1-й категории тюрьмы города Самбор надзиратель Либман покончил с собой.
Кстати, судя по рапортам, евреи среди палачей НКВД отнюдь не преобладали. Но на еврейский народ, как водится, списали всю вину за советские преступления. Это облегчало задачу рекрутировать добровольцев для расправ в Бабьем Яру и каунасском Девятом форте. Эти места массовых казней стали символами геноцида против евреев начиная с осени 1941 года. В овраге Бабий Яр было уничтожено более 70 тысяч евреев, в том числе 34 тысячи – 29—30 сентября 1941 года, в Девятом форте Каунаса – свыше 18 тысяч, в том числе 9 тысяч – 29 октября 1941 года. В расстрелах в Бабьем Яру активно участвовали полицейские из Западной Украины, а в Девятом форте – литовские «партизаны», бойцы местных отрядов самообороны.
О холокосте опубликованы десятки тысяч леденящих душу документов. Мне хочется познакомить читателей еще с одним – не публиковавшимися ранее зарисовками из жизни минского гетто. Они показывают, как причудливо могли переплетаться в душе людей бесчеловечность со своего рода гуманизмом.
Вот что рассказали о трагедии гетто чудом вырвавшиеся из него Ента Пейсаховна Майзлес и Фрида Шлемовна Гурвич в беседе с руководством партизанской бригады «дяди Васи» 29 октября 1942 года: «В Минск регулярные немецкие войска вошли 28 июня. Ни пехоты, ни конницы, ничего не было видно, а, видимо, вошли только мехчасти.
Первыми шагами немцев в городе были следующие:
Обращение к белорусскому народу на трех языках: на русском, белорусском и немецком. Немцы говорили, что они пришли освободить белорусский народ от большевиков и чтобы докладывали о коммунистах, и за каждую голову будут давать по 100 рублей…
Был издан приказ о регистрации всего еврейского населения… Был также издан приказ, на основании которого мужчин всех национальностей забрали в лагерь. Мужчин было десятки тысяч. Дело в том, что военкоматы не успели провести мобилизацию по городу, поэтому остались неотмобилизованными много мужчин. Лагерь был в 8 км от города – в Дроздах. И здесь всех мужчин разделили по национальностям. В ту организацию, где я, Майзлес, работала до войны, входило геологоуправление, где у меня был инженер, которого немцы выпустили, и он мне сказал, что евреев из лагеря не выпустят. Сам он русский…
Вот как описывает приход немецких войск во Львов один из чудом уцелевших узников гетто Д. Кахане:
«Когда советские войска оставляли Львов, в городе было три тюрьмы, забитые арестантами… Многих из них приговаривали к смертной казни, а трупы закапывали во дворе тюрьмы… Гестапо решило использовать то, что происходило в тюрьмах при советской власти, для своей пропаганды. Евреев заставили вскрывать могилы в тюрьмах в присутствии специально созданных комиссий…
Началась бесовская игра. Немцы хватали евреев прямо на улицах и в домах и заставляли работать в тюрьмах… Украинцы и поляки охотно помогали немцам. В три или четыре дня операция была завершена. Каждое утро сгоняли около тысячи евреев, которых распределяли по трем тюрьмам. Одним приказывали разбивать бетон и выкапывать тела, а других заводили во внутренний тюремный двор и расстреливали. Но и те «счастливчики», что оставались работать, не всегда возвращались домой. Некоторые теряли сознание от исходившего от могил зловония, таких оттаскивали и тоже расстреливали. За работой следили надсмотрщики в противогазах, жестоко избивавшие работавших. Надсмотрщиками были немецкие солдаты и офицеры… «Арийские» жители Львова (в действительности основное население города – поляки и украинцы – не считалось «арийцами». – Б.С.) участвовали в этом жутком представлении, они толпами бродили по дворам и коридорам тюрем, с нескрываемым удовлетворением наблюдая за страданиями евреев. Раздавались истерические выкрики: «Расстрелять их! Расстрелять убийц!» То тут, то там находились добровольцы, помогавшие немцам избивать евреев. В первые дни оккупации Львова немцами в тюрьмах было уничтожено более трех тысяч евреев».
Как на месте одного преступления, прямо у разрытых могил, творилось другое, так один преступный режим сменял другой, которому суждено было вернуться через три года с новыми рядами могил. А тогда, 12 июля 1941 года, начальник тюремного управления НКВД Украины капитан госбезопасности Андрей Филиппович Филиппов бодро докладывал в Москву: «Из тюрем Львовской области убыло по 1-й категории (так элегантно заменяли чекисты слово «расстрел». – Б.С.) 2466 человек… Все убывшие по 1-й категории заключенные погребены в ямах, вырытых в подвалах тюрем, городе Злочеве в саду». В Дрогобычской области по 1-й категории «эвакуировали» 1101 человека, в Станиславской – 1000, в Тарнопольской – 674, в Ровенской – 230, в Волынской – 231, в Черновицкой – 16 и, кроме того, здесь успели расстрелять осужденных ранее к высшей мере наказания, всего – 3424 человека. Вероятно, в действительности цифра была еще больше. Ведь по одним тюрьмам данные были округленные и, скорее всего, заниженные, а по другим и вовсе не поступили. Филиппов сокрушался:
«…Местные органы НКГБ… проведение операций по 1-й категории в большинстве возлагали на работников тюрем, оставаясь сами в стороне, и поскольку это происходило в момент отступления под огнем противника, то не везде работники тюрем смогли более тщательно закопать трупы и замаскировать внешне».
Коллега Филиппова в Белоруссии лейтенант госбезопасности Михаил Петрович Опалев отчитывался об эвакуации белорусских тюрем 3 сентября 1941 года. Картина здесь была не столь благостная, как на Украине. Из-за быстрого продвижения немецких войск по 1-й категории «эвакуировать» почти никого не удалось. Большинство заключенных разбежалось или осталось запертыми в тюрьмах. Только особо инициативные начальники успели вывести в расход «контриков»:
«Политрук тюрьмы г. Ошмяны Клименко и пом. уполномоченного Авдеев в момент бомбежки г. Ошмяны самочинно вывели из камер 30 человек з/к, обвиняемых в преступлениях к-р (контрреволюционного. – Б.С.) характера, и в подвале тюрьмы расстреляли, оставив трупы незарытыми. Остальных з/к оставили в корпусах и покинули тюрьму со всем личным составом. На второй день местные жители г. Ошмяны, узнав о расстреле з/к, пошли в тюрьму и, разбирая трупы, разыскали своих родственников…
Во время эвакуации з/к из тюрьмы г. Глубокое (двигались пешим строем) з/к поляки подняли крики: «Да здравствует Гитлер!» Нач. тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в г. Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материалы которого были переданы члену Военного совета Центрального фронта – секретарю ЦК КЩб) Белоруссии тов. Пономаренко. Т. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи в день занятия Витебска немцами. Где Приемышев в данное время – неизвестно, никто его не видал».
Чем же, спрашивается, Филиппов и Клименко, Авдеев и Приемышев отличаются от начальников айнзатцгрупп Отто Олендорфа, Карла Егера, Курта Готтберга и других участников «окончательного решения еврейского вопроса», после войны привлеченных к ответственности за преступления против человечности, приговоренных к смертной казни или покончивших с собой? Разве лишь тем, что благополучно почили в своих постелях или погибли в бою почетной солдатской смертью. Хотя были среди палачей и совестливые. После разгрузки по 1-й категории тюрьмы города Самбор надзиратель Либман покончил с собой.
Кстати, судя по рапортам, евреи среди палачей НКВД отнюдь не преобладали. Но на еврейский народ, как водится, списали всю вину за советские преступления. Это облегчало задачу рекрутировать добровольцев для расправ в Бабьем Яру и каунасском Девятом форте. Эти места массовых казней стали символами геноцида против евреев начиная с осени 1941 года. В овраге Бабий Яр было уничтожено более 70 тысяч евреев, в том числе 34 тысячи – 29—30 сентября 1941 года, в Девятом форте Каунаса – свыше 18 тысяч, в том числе 9 тысяч – 29 октября 1941 года. В расстрелах в Бабьем Яру активно участвовали полицейские из Западной Украины, а в Девятом форте – литовские «партизаны», бойцы местных отрядов самообороны.
О холокосте опубликованы десятки тысяч леденящих душу документов. Мне хочется познакомить читателей еще с одним – не публиковавшимися ранее зарисовками из жизни минского гетто. Они показывают, как причудливо могли переплетаться в душе людей бесчеловечность со своего рода гуманизмом.
Вот что рассказали о трагедии гетто чудом вырвавшиеся из него Ента Пейсаховна Майзлес и Фрида Шлемовна Гурвич в беседе с руководством партизанской бригады «дяди Васи» 29 октября 1942 года: «В Минск регулярные немецкие войска вошли 28 июня. Ни пехоты, ни конницы, ничего не было видно, а, видимо, вошли только мехчасти.
Первыми шагами немцев в городе были следующие:
Обращение к белорусскому народу на трех языках: на русском, белорусском и немецком. Немцы говорили, что они пришли освободить белорусский народ от большевиков и чтобы докладывали о коммунистах, и за каждую голову будут давать по 100 рублей…
Был издан приказ о регистрации всего еврейского населения… Был также издан приказ, на основании которого мужчин всех национальностей забрали в лагерь. Мужчин было десятки тысяч. Дело в том, что военкоматы не успели провести мобилизацию по городу, поэтому остались неотмобилизованными много мужчин. Лагерь был в 8 км от города – в Дроздах. И здесь всех мужчин разделили по национальностям. В ту организацию, где я, Майзлес, работала до войны, входило геологоуправление, где у меня был инженер, которого немцы выпустили, и он мне сказал, что евреев из лагеря не выпустят. Сам он русский…