Соколов Глеб Станиславович. Шанс дождливого безумия

   Первый коктейль делала обязательно в чем вернулась домой, – зимой в шубе, шарфе и шапке, осенью – в пальто и непременно бросив на пол истекающий влагой зонтик. По мере, как градусы ударяли в голову, а за первой порцией следовала вторая, медленно, частями раздевалась. Когда чувствовала, что «готова», обычно оказывалась нагишом. Только теперь, оставив расставленными по комнате бутылки, стаканы и тарелочки с легкой закуской, шла в ванную комнату. Принимать душ...
   Сегодня «расслабуха» шла по обычному сценарию. Вот только позабыла выключить телефон. Едва ополовинила первый стакан, раздался звонок. «Коли не вырубила – отвечу», – решила Наташа и взяла трубку.
   – Ты уже дома? Чувствую, одна... – раздался голос брата.
   Алексей часто звонил, заходил к сестре домой. Несмотря на то, что она немного старше его, между ними – настоящая дружба. Отношения поддерживали не только из-за того, что связаны родственными узами. Просто уважали друг друга и поболтать, поделиться секретами, о которых не расскажешь ни жене, ни матери, почитали за благо.
   – Дома, где же мне быть? Или, как это... С вами разговаривает автоответчик!.. Короче, я на месте. Мамаша, как всегда, умотала.
   – Слушай, я с улицы. От «Щелковской». В двух минутах от тебя. Выбрался из такси позвонить. Можно зайду?.. В тот раз забыл папку... Не выбросили?
   – Во-первых, ты мне сейчас совершенно ни к чему. Жду гостя. Во-вторых, папку забери, но она уже пустая. В-третьих, давай скорей! – Наташа положила трубку.
   Сбросила пальто на кресло. Повалилась сверху сама, едва не расплескав содержимое бокала. Допила коктейль. Решила, что в комнате жарко. Подошла к окну и раскрыла форточку. С резким порывом ветра в нее ворвались таявшие на лету снежинки. Неужели к ночи за окном станет бело?.. В такую погоду стоит выпить!
   И где только обещанное синоптиками потепление?

***

   – Слушай, Коваленкова, по-моему, с тебя довольно... – он вольготно откинулся на спинку кресла, затем – чуть подался вперед и, протянув руку, поставил
   на столик свой, почти нетронутый стакан. – Пару раз пригубил для виду, не более. – Не думал, что ты такая хронь... Впрочем, на моей свадьбе, помню, киряла лихо...
   Не успело после звонка пройти и десяти минут, как Алексей уже стоял на пороге сестриной квартиры. И если бы Наташина голова соображала сейчас лучше, она, без сомнения, встревожилась: брат, вопреки обыкновению, сдержан, серые глаза смотрят цепко. Но временами в них сквозит злое отчаяние и какая-то озабоченность. Он натянуто улыбается, отказывается от выпивки и в иные моменты словно «отключается», устремив неподвижный взгляд в лежащий на полу ковер.
   – Дико извиняюсь, учти – старалась сделать лучше. Забирай папку, а материала нет – отдала, – с этими словами Наташа протянула Алексею обыкновенную красную картонную папку с завязочками. Он забыл ее здесь в прошлый приход. Тогда в квартире царил беспорядок: Наташина мама только вернулась из Италии, наполовину разобранные чемоданы громоздились прямо посреди комнаты. Алексей забрал несколько шмоток, привезенных на заказ для него и Верочки, а вот папку умудрился в неразберихе оставить. И теперь просил вернуть.
   – Ты что, с ума сошла?! – он даже приподнялся на локтях в кресле. – Это и так была копия. Больше ничего не осталось!
   – Погоди, не кипятись, – урезонила Наташа. – Говорил, что первый экземпляр отдал в «Новое время»... Работа не пропала. Опубликуют, получишь много типографских копий, нет – вернут машинописную. Какие проблемы?!
   – Опубликуют – верняк! Редактор заверил! Так не завтра же! Нужно копать тему дальше... Чем думала, когда отдавала! И куда, зачем?.. – Алексей начинал выходить из себя. Бесцеремонность, с которой сестра лишила его последней копии статьи, бесила. На мгновение забыл и про дождь со снегом, и про Мкртчяна.
   – Стой... Хлебни и успокойся. Объясняю: у меня новый друг. Матери ни слова. Женат и уже лысеет. Но я его... Короче, тоже журналист-международник. После Каира второй год в Москве. Скоро уезжает заведовать корпунктом в Дамаск. Как и ты, свободно владеет арабским...
   – Ясно! Немало почерпнул для себя из моего материала. Использует!.. – Алексей встал с кресла и зашагал по комнате. Просто черт знает что! Сплошные расстройства. Но что причиной нового станет Наташка – не ожидал!
   – Слушай, не надо... Если хочешь, он сам предложил помочь. Узнал: ты арабист, пишешь по проблемам... А тут эта статья валялась...
   – Решила преподнести ему подарок!
   – Все, аллее. Ухожу на кухню! – она действительно встала с диванчика и сделала пару шагов к двери. Но остановилась и продолжила: – Виктор передаст материал в какой-то дайджест. Дико понравились твои мысли по поводу... Даже записала, – она взяла с полки блокнот. – ...Дезориентирующих последствий недавних событий для
   неприсоединившихся стран. Об отмене резолюции семьдесят пятого года. О ее влиянии на ближневосточные процессы... Дам телефон, позвони ему!
   – Удобно?.. – щеки Алексея порозовели. Настроение сразу поднялось.
   – Почему нет? Он сам предложил... – Наташа плеснула себе в бокал коньяку. – Кстати, пойми правильно, Виктор очень удивился, узнав... Не обидишься? – она виновато .посмотрела на брата.
   – Давай, говори! – Алексей знал продолжение.
   – Когда узнал, в какой занюханной газетенке прозябаешь. Правда, я ему сказала, что вообще-то после университета тебе предложили неплохое место. В системе «Воениздата», но ты не захотел надевать погоны, и в результате... Теперь пишешь в солидные издания внештатно.
   – А он как отреагировал?
   – Сказал, долго так не продержишься – скатишься вниз. Твоя статья – больше академический прогноз, чем... В общем, нужен свежий материал. Поездки, контакты. Впрочем, похоже, у тебя теперь иное увлечение, – Наташа подмигнула. – Чайку хочешь?..
   Сестра знала, что он готовит для своей газеты большой материал о чае. Но для Алексея издевка таила еще и второй смысл...

***

   «В Чакве находился филиал научно-исследовательского института чая и субтропических культур. На чайные плантации Аджарии, – и этим поначалу гордились, – впервые в мире вышли чаеуборочные машины «Сакартвело»...»
   Текст материала, работу над которым Алексей заканчивал в эти недели, казался чужеродным, даже враждебным.
   Таксист бросал косые взгляды на молодого пассажира, который презрительно морщась, читает разложенные на коленях листы.
   «Мечтал увидеть могилу Салаха ад-Дина, – думал Алексей. – Осмотрел задворки Махинджаури. Учился писать о политике, интересуюсь чайным кустом. Грош мне цена!.. Простая фабричная работница, – и той добиться не могу».

***

   Алексей отпустил такси и подошел ближе к проходной чаеразвесочной фабрики. Остановился, запахнул воротник плаща. Ветер метался между домами, словно бродячий пес, выскочивший на проезжую часть и теперь кидавшийся из стороны в сторону между встречными потоками автомобилей. Не удивительно, что Алексей чувствовал боль в горле, – простудился-таки!
   Валяться бы дома на кушетке и снисходительно наблюдать, как Верочка хлопочет возле маленького передвижного столика, готовя молоко с медом. Тьфу!.. Всегда ненавидел унылое благополучие семейных вечеров. До благоразумия ли: дождливые осенние дни продолжаются, потепление не наступает, а он более голодный, чем после интрижки с подругой жены Галей. Хорошо было верить в кабинете Мкртчяна: выйдет на улицу и побредет прочь от метро, в пустынные, старые переулки, где легче и глубже думается... Невыносимый дождь! Он вышел за ворота клиники и понял – не хочется ни о чем размышлять. Любые раздумья казались маневром с целью сдаться, не упав при этом в собственных глазах. Еще бы, давно пора стать спокойнее, – истаскался, пуст, как старая ржавая бочка.
   Стоило угомониться хотя бы на время, подумать, полюбить прогулки по старым, пустынным переулкам, смириться с горячим молоком и медом, услышать заключение Мкртчяна... Шанс номер два засел в голове дьявольским крючком, – чем больше его оттуда тащил, тем глубже врезался хитроумными зазубринами в ткань мозга и удалить его становилось просто невозможно.
   Если бы уже «сделал» проклятую бабенку, испытал отвращение к ней, к себе, за то что переспал с такой, к миру, за то, что породил его подобным! Тогда легко было бы рассуждать о переменах в жизни. Но до «победы» любые раздумья казались малодушием.
   Где выход?.. Забыться? Двинуть, вопреки благоразумию, на красный свет? Задуматься?
   Алексей решил перебирать варианты по очереди. Первый из них уже обернулся неудачей.

 


 

   За окном прогромыхал трамвай, и, словно встревоженный этим звуком, профессор заходил по комнате. Тем временем заокеанский гость молча листал советские журналы, стопкой лежавшие на маленьком столике. Бутылки виски и шампанского, стаканы, вазочки и тарелочки с закуской сдвинуты на край столика, отчего казалось, – двое напряженно работали, сделали перерыв, наскоро перекусили, и вновь принялись за дело. А так и было, – около часа профессор без остановки рассказывал другу о событиях в стране. Виктор изредка перебивал вопросами, – вернувшись в Штаты, мечтал написать книгу об увиденном на Родине. К мнению профессора прислушивался, завидовал оригинальности суждений, одновременно испытывая горечь: вчерашний диссидент
   узнает подробности из чужих уст, а Вячеслав, всегда панически боявшийся скомпрометироваться перед режимом, говорит, словно долгие годы при коммунистах боролся за демократию. А ведь с Виктором, школьным товарищем, в былые времена встречался без свидетелей, такая дружба могла испортить карьеру.
   За просмотром журналов и невеселыми мыслями Виктор уловил, как бы издалека, слова, сказанные профессором неожиданно, без всякого перехода.
   – Если б узнал: после каждой встречи я писал по три страницы донесений... – в голосе профессора послышалась и вина, и скрытое, тщательно до поры подавлявшееся отвращение к себе.
   Виктор удивленно вскинул глаза, – поверить признанию не мог.
   – Перестал видеться! – произнес он скорее от растерянности и запоздало сообразил, – профессор ждал более глубокой оценки.
   – Перестань! – спокойно сказал тот,, всегда бывший для Виктора просто Славкой.
   Виктор медленно поднялся, подошел вплотную к профессору:
   – Тебе, наверное, очень трудно было писать их. И еще труднее живется теперь...
   – Ерунда! Я мог и могу жить хорошо, – истерически бодро произнес профессор. – Они никогда не откроют архивы! Сами – по уши...
   Тут он взял себя в руки, одумался, умолк, а потом совсем тихо попросил:
   – Помоги мне. Кое-что понял. – Глаза профессора
   сузились. – Очень опасное знание... Пока бездоказательно, а мне угрожают...
   Виктор выпрямился, расправил плечи, ошарашенно посмотрел другу в глаза.
   – Понимаю, признаки сумасшествия. К тому же теперь... – профессор засуетился. Оглядываясь по сторонам, схватил стакан, выпил воды.
   – Короче, – продолжал он. – Можешь увезти пакет и опубликовать содержимое в солидном журнале? Только обещай, слышишь, обещай: вскроешь после моей
   скоропостижной кончины! – Вячеслав Борисович выдохнул воздух, словно пробежал стометровку.
   – Давай пакет! – Виктор протянул руку. А голова шла кругом.
   Профессор вынул из ящика стола заранее приготовленный, тщательно заклеенный пакет, отдал Виктору. Подумал и велел:
   – Теперь убирайся! И не вздумай меня презирать. Вячеслав Борисович справился с паникой, охватившей его сразу после признания.

***

   – Давай по-быстрому! Час-полтора у нас, не больше. В другой раз задержишься, – поторопила Алексея Татьяна.
   Он улегся на диван, положив на голову подушку, едва вошел в комнату. Им овладела приятная, блаженная расслабленность, – почти добился цели и окончательное ее достижение оставалось делом техники. Безрассудство принесло успех, напряжение, пронизавшее день, отступило, Алексей разом позабыл о сомнениях, мыслях, недавно казавшихся самыми важными. Не смешно ли терзаться, – мол, правильно ли живешь? – когда Загодеева минут через десять будет в его гербарии, на днях станет суше и теплее, а значит – легче жить под повеселевшим небом. Результаты же анализов могут оказаться и утешительными.
   Ох, и устал он за день! Другому бы хватило, чтобы быть ни на что не способным. Но только не ему. Короткая передышка на диванчике, – прочь мысли, кроме приятных, возбуждающих, и снова готов к действию, наслаждению...
   Алексей поднялся. По позвоночнику пробежала легкая дрожь. Вдруг захотелось потянуться всеми мышцами, хрустнуть суставами. Загодеева взирала на него с каким-то жадным интересом. В глазах молодой бабенки появилась шальная рассеянность. Стоя чуть в сторонке от него, опершись рукою о стол, она ждала.
   Алексей не двигался. Простота, незатейливость ситуации в сравнении с муками, испытанными на пути к ней, казались обидными.
   – Не боись, не укушу! – по-своему истолковала его поведение Татьяна, шагнула навстречу, ухмыльнулась, губы жирно подведены помадой.
   Он протянул руку, сильно схватил ее сзади за волосы, произнес (лицо оставалось жестким, неулыбчивым):
   – Тварь...
   – Тварь и есть, – она по-прежнему ухмылялась. Похоже, грубость Алексея доставляла ей своеобразное удовольствие.
   Или, может, она заведомо была готова к ней? И теперь просто играла роль женщины, которой нравится, когда ее унижает мужчина?.. Алексею вдруг показалось: в глазах Татьяны мелькнули трезвые, холодные огоньки. Будто в это мгновение она еще раз удостоверилась в правильности каких-то, одной ей известных расчетов...
   Сладко обняла его за торс, прижалась. Толкнула прочь, в сторону дивана. Подушка там уже была. В момент извлеченная теперь из шкафа, наброшенная ею на драную обивку, мятая простыня сбилась в складки, – ненужная, паскудная деталь, призванная обозначить отсутствующую интимность.
   Когда Алексей не дал ей дотянуться до кнопки выключателя, – потушить свет, – Татьяна издала хриплый смешок. Тут уж он повалил ее навзничь и быстро, не путаясь в деталях, раздел. Перевернул на живот, подсунул под него руку, ладонью ощутил бархатистую мягкость кожи. Живот у Татьяны был слабый, – мышц не чувствовалось, – немного провисший, как это часто бывает у рожавших женщин...

***

   Сильный, молодой мужчина откинулся на спинку кресла, поднес фотографию ближе к глазам, вгляделся: Вероника, Вера, Верочка... Подобного задания получать не приходилось, – шутка ли, – помочь девушке стать матерью, самому стать отцом! Пусть никто и не узнает об этом...
   Всегда думал, что он, детдомовский сирота, не бросит собственного ребенка, если тот когда-нибудь появится. Мечтал о тепле семейного очага. Видел себя заботливым отцом. И вдруг...
   Молодой мужчина нащупал в кармане таблетки, – психотропное вещество, призванное помочь выполнить неожиданный, кажущийся мрачной шуткой приказ. Легендированным агентом с чужим паспортом и выдуманной биографией, он должен попасть в постель к девушке и зачать жизнь, продолжение которой не имеет права увидеть.
   Единственное, что утешало: ребенок не станет, как он, сиротой, – по замыслу операции у него будет ничего не подозревающий папа...
   Скольких женщин молодой мужчина чуть ли не силой заставил сделать аборт, – не предполагал жениться и не думал оставлять детей, где не хотелось задержаться самому. Но теперь вынужден под давлением приказа нарушить принцип. Иначе, кто знает, каким будет наказание. Ведь в убийстве литовцев, заснятом на видеопленку служебным оператором, он, хоть и невольно, а принимал участие.
   Молодой мужчина горько усмехнулся, поднялся с кресла и выключил телевизор, – шли кадры гражданской войны в Югославии. Братоубийства не любил, – насмотрелся.
   А усмехнулся потому, что понял: судьба издевается над ним, – оберегая тайну убийства, должен создать жизнь...

***

   Достал из сумки заранее припасенный пакетик жареных ломтиков картофеля. Захрустел, отправляя в рост пригоршнями. После этого всегда разыгрывался аппетит.
   Двери лифта наконец-то распахнулись. Продолжая жевать, Алексей шагнул в кабину. Встряхнул запястьем, посмотрел на часы: без пятнадцати шесть. Створки, глухо ударившись, сомкнулись, лифт пошел вниз. Откуда-то извне шахты доносились детские голоса, топот ног по лестнице. Оживленное время, все возвращались с работы. В пору он покинул Загодееву!
   Если бы!.. Татьянин муж уже был в подъезде. Алексей, расслабленная походка, сразу видно: человек чем-то доволен, переживает приятное, – вывалился из лифта и чуть грудью не толкнул мужа обратно вниз по лестнице, по которой тот едва поднялся.
   Муж не отступил, не шагнул в сторону, – средний рост, телосложение посредственное, но не из робких, чувствовалось: есть природная злость. Моментально забуравил Алексея глазами. В упор, цепко. Сомнений не оставалось: узнал, все понял.
   Алексей дернулся в сторону. Мол, чего вам, товарищ? Дайте пройти, мы незнакомы!.. Бесполезно. Замедленной реакцией законный не страдал, моментально повторил маневр соперника. Взглядом впился, как скорпион жалом. Но руки не распускал, хотя пока двоих никто не видел. «Провоцирует на первый удар! – сообразил Алексей.– Дудки!»
   Дверь подъезда хлопнула. Муж еще даже не обернулся, только начал поворачивать голову на звук, – Алексей рванулся вперед, втиснулся между законным и стеной, оттолкнул того, – помог себе руками. Продробив каблуками пулеметную очередь, оказался у выхода. Позади дряхлая старушка с палкой и двумя дворняжками на поводках бессмысленно таращила глаза и не хотела уступать дорогу в голос заматерившемуся сопернику... Выскользнул! Алексей мысленно перекрестился.

***

   До остановки он добрался довольно быстро. Хотя и не бежал, как заяц. Зачем? На улице муж не страшен. Пристанет – получит. Никому не возбраняется ходить возле его дома. В подъезде ситуация немного иная: на чужой территории всегда найдутся ничего на самом деле не видевшие, но настроенные против тебя свидетели. К тебе приставали, а в протоколе все подтвердят: ты избил...
   Вот только где потерялся ревнивец? Рвался следом, а Алексей спокойно дошел от подъезда до остановки. Стоял, недоумевал: неужели работяга враз успокоился и поумнел?! Скорее бы автобус...
   Они появились откуда-то из-за остановки. Неожиданно, гурьбой. Алексей поначалу даже не обратил на пятерых мужчин внимания. Мало ли народу болтается по улицам после работы?! Оскорбленного ревнивца в одном из темных силуэтов в первое мгновение просто не узнал.
   Когда разглядел, оказалось поздно: компания окружила его в самом углу остановки. Позади – металлические стенки, направо – пять дышавших перегаром рыл. Чудесно! Так влипать еще не доводилось.
   Смотрели пятеро одинаково зло, остервенело, хотя он переспал с женой лишь одного. В критический момент пронеслась дикая, неподходящая мысль: если получать от пятерых, то и спать с женой каждого. Иначе – обидно! И еще подумалось: начнут бить прямо сейчас, здесь, пользуясь – на остановке больше никого нет – повезло!
   Нетерпение, подогретое алкоголем, сработало: чей-то кулак по короткой, прямой траектории врезался Алексею в нос...
   Били в три четверти силы. Не жалели, а просто неумело, мешая друг другу. Да и где под грибком остановки развернуться для рабоче-крестьянского, с замахом удара? Повалить наземь – где тут повалишь? В углу ведь зажали, чтоб не сбежал, дурачки!
   Закрывая лицо, не сопротивляясь, – хуже, если двое будут держать, трое – методично, толково бить, – Алексей благодарил Бога: будь мужички несообразительнее – оттащили бы куда-нибудь на детскую площадку. Развлеклись, не скованные временем и пространством...
   Девушка и плачущая, совсем маленькая девочка, видно, сестренки, – вынырнувшие на свет фонаря, подействовали надежнее милицейского свистка. Команда отпрянула, посчитав – довольно, бросила Алексея и растворилась во мраке ближайшего переулка...
   Наказание закончилось... Разве так учат, мальчики?! Это же несерьезно. Алексей провел языком по верхнему ряду зубов – все целы. Порядок. По подбородку потекла кровь...

***

   Рабочий день подходил к концу. Вот уж воистину – отмучался! Сколько усмешек и вопросов, в ответ на которые приходится нести всякую чушь: «Упал, очнулся – гипс!» А чего стоят сочувственные взгляды, под которыми хочется рявкнуть: «Пошли вы к чертовой матери со своим вонючим сердоболием!» Умнее всех оказался главный редактор – засадил на целый день за машинку дорабатывать материалы внештатников. Сразу вошел в положение – куда пойдешь собирать материал с такой битой физиономией?! Ни в одно учреждение не пустят!.. Да еще велел пореже выходить в коридор, – лишний раз «не светиться». В обед принес из столовой две булочки с маком. Маловато, но все-таки забота. Что значит добрые отношения с начальством! Только теперь Алексей по-настоящему осознал, как здорово ходить в любимчиках...
   Скоро стрелки часов свяжут прямым мостиком цифры двенадцать и шесть. Следующий номер программы – возвращение домой в метро. Утречком одна девулька уже уступила ему место, – понятное дело: «Места для инвалидов...» Куски пластыря на физиономии производили на публику шоковое впечатление. Такси бы взять, да откуда столько денег? – И так вчера слишком много прокатал...
   Музыкальная трель телефона (может упереть этот югославский аппарат домой? Хорошо звонит!) вывела из оцепенения. Подумалось: «Верочка. Предложит заехать на работу, помочь добраться до дому. Только ее не хватало!»
   Поднял трубку: молчание... Как-то нехорошо сопели, очень уж напряженно.
   – Алло, алло...
   Дальше слушать не стали, повесили трубку.
   Похоже, придется отключать телефон и под конец дня. Утром и после полудня Алексей обычно вынимал штепсель из розетки. Иначе пришлось бы только и делать, что отвечать на звонки в редакцию.
   Алексей потянул за шнур, – выдрать штепсель, телефон прозвонил вновь. Ладно, в последний раз...
   – Я вас слушаю, – произнес он и взглянул на себя в зеркало, висевшее на противоположной стене, – покрасить сажей, и издалека вполне сойдет за африканца. Губы такие же толстые!
   – Здрасте, Лешу можно?.. Леш, ты?
   Он выпрямился на стуле, засунул два пальца за воротник рубашки:
   – По всей видимости... Какого Лешу?
   Он не верил своим ушам, но на другом конце провода – Леша, я все знаю. Вчера на остановке... И меня хотел избить. Позвала соседей. Помнишь, старик... Мы разводимся...
   – Допустим... Но что меняется?
   – Приезжай. Я очень хочу... Так хочу, что даже попросила твой телефон у директора.
   Алексей с досады прищелкнул пальцами: еще и директора фабрики сюда приплела! Впрочем, что ему директор фабрики...
   – У тебя, наверное, с головой не в порядке, – произнес он сухо. – Я не Брюс Ли, чтобы второй раз подряд от пятерых... – он хитро посмотрел на собственное отражение. – От пятерых отбиться...
   – Леша, что я, не соображаю?.. С подругой договорилась. У нее квартира свободна. Дом в моем районе, не заблудишься. Вообще-то и у меня можно. Муженек больше не появится. Но все-таки... – тон был жалобный.
   «Ах, сука, понравилось, значит!» – самодовольно подумал Алексей. Настроение поднялось.
   – Можно, конечно... Если с подругой договорилась...
   – Приезжай...
   Она назвала адрес. Действительно, в своем районе города.
   – Ладно. Если смогу, приеду. Завтра в шесть, – властно продиктовал он свои условия. Не дожидаясь ответа, повесил трубку. Подумал: «Парадоксально порой складывается жизнь. Запретил себе вспоминать о Татьяне, – что толку, все равно больше не увидимся. И вот – звонок. Воистину – не потеряешь, не найдешь!»
   И он еще раз улыбнулся отражению. Похоже, судьба смилостивилась. – Предстоит неприятное путешествие в метро, но горькая пилюля теперь подслащена. Простая бабенка явно «запала». Не удивительно – мастеров, как он, не часто встретишь. Женщине стоит дорожить связью!
   «Самодовольный кретин!» – обругал себя Алексей и отвернулся от опухшей, сизой физиономии в зеркале.

***

   В международном аэропорту Шереметьево-2 в послеобеденный час было не так многолюдно. По крайней мере, на взгляд Выготского, ожидавшего очереди пройти таможенный досмотр. Стойка, возле которой он топтался на месте, обслуживала рейс компания «Бритиш Эруэйз» «Москва—Лондон».
   Всегда старался пользоваться услугами английской авиакомпании, считавшейся из самых дешевых в мире. Но дело не в деньгах, – Выготский симпатизировал англичанам и всему английскому. И теперь, наблюдая за группой молодых уроженок острова, предъявлявших паспорта, отмечал: ведут себя более сдержанно и интеллигентно, нежели их сверстницы американки в подобной ситуации. Те бы сейчас наверняка шумно разговаривали, – каждое слово можно было бы расслышать в радиусе десяти метров. Да и одеваются американки в большинстве стандартно и безвкусно. А эти... Выготский отметил: даже багаж английских девушек подобран из изящных итальянских чемоданов. Перед поездкой хотел купить такой же, но не успел.
   Подумав про чемоданы, вспомнил и про профессорский пакет, уложенный на самое дно дорожного баула, – что за бумаги запечатаны? А может, рукопись?
   В следующее мгновение у Выготского на лбу выступила холодная испарина: как не сообразил, – все может оказаться провокацией КГБ?! В пакете секретные документы, за попытку вывоза которых из страны его через несколько минут препроводят в каталашку?!..