Страница:
Солех Мухаммадзамон
Восьмое путешествие Синдбада
Мухаммадзамон Солех
ВОСЬМОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ СИНДБАДА
Пер. с таджикского В.Медведева
Двое ведут меня, крепко держа под руки. Я не знаю, кто они. Проснувшись, я подумал, что в течение моей жизни сон этот повторялся много раз. Но облик спутников так и остался для меня неясным. Распознать их я не мог. Странно, что всякий раз в этом повторяющемся сне я лопадал в беду. Все прошлые сны были такими же, И все они оканчивались точно так же. Двое ведут меня, крепко держа под руки...
В страхе я проснулся: наш корабль бросил якорь в заливе, на берегу которого виднелся великолепный город. Я долго не отрывал от него удивленных глаз, пока каменное спокойствие вокруг не привлекло мое внимание. Я обнаружил, что спутников моих на корабле нет.
Страх охватил меня. В ужасе бросался я из стороны в сторону, но бесполезно. Кричал, но без ответа. Воздух вокруг словно отяжелел, крик в горле словно застревал. Ноги ослабели, я сел и, безнадежно глядя на город на берегу залива, стал с беспокойством прислушиваться. Оттуда не доносилось ни звука. Словно город умер или спал в загадочном спокойствии. И в этот миг память моя вернулась из области мертвых. Тело задрожало... Я убеждал себя, что вижу сон. Но сомневающаяся мысль и холодный рассудок пощечинами хлестали меня по лицу. То, что я видел, не было сном. Как ни пытался, я не мог обмануть, обвести, уговорить себя. Чем более я пытался скрыть от самого себя истинное положение дел, тем яснее и безжалостней оно представало передо мной. Поднялась обида: почему друзья не взяли меня с собой? Вспомнилось, что ночью из-за жары я не мог уснуть в каюте. Может, искали и не нашли. С этими мыслями я отправился в обход судна.
Только взобрался на мостик, как обнаружил, что руль сломан. И в тот же миг ужасное, полное страха пробуждение вступило в душу. Вторично я осмотрел корабль: паруса порваны, снасти спутаны... Корабль во власти волн... И сам я оставлен на волю случая. Еще раз я внимательно исследовал корабль. Волны безмятежно качали судно, нигде ни следов крови, ни беспорядка, все на своих местах Мне стало еще страшнее.
Я спустился вниз, но там не осталось ни вещицы из тех товаров, что мы везли с собой. С удивлением я спрашивал себя: "Почему я не проснулся от крика, воя, причитаний купцов? Или, может быть, тут какое-то колдовство? Но тогда почему меня..." Вопросы без ответа, тревожные мысли кружились в голове до тех пор, пока не закончился день. Из города мертвых донесся беспорядочный шум, крик и гам. Словно этот город мертвецов ожил в глубинах мрака, словно духи покойников, как в сказках, перекликаются в своих могилах.
Я невольно заплакал, впервые заплакал. Сам не знаю, отчего эти слезы. Быть может, звуки, доносящиеся из города, развеяли мое одиночество. Или я плакал от того, что сбился с пути и не могу отыскать выход.
Или от скорби, навеваемой траурными звуками из города? Не знаю. Я плакал в одиночестве, прислонясь спиной к сломанному кормилу на корабле без парусов.
И вдруг в дальнем краю города на черном беззвездном небе поднялось пламя, осветив все вокруг. Крих в городе стих, и отблески пламени засверкали в моих слезах, высушив на глазах влагу, набежавшую при виде беззвездного неба. На сердце потеплело. Все это было для меня весьма удивительно и загадочно, в глубине сердца предчувствие подсказывало мне, что это путешествие станет самым необычайным, странным и страшным из всех, бывших прежде. И я раскаялся в том, что отправился в него. Но есть ли кто-нибудь, кто не каялся бы? Я проклинал ту ночь грез, что увлекла мое воображение в путешествия к далеким городам и морям.
Лишь оставив дом, чтобы пуститься в путешествие, и сев в Бандари Шопуре на корабль, я вспомнил свои обещания родным не покидать их более, но теперь уже не было смысла раскаиваться и возвращаться назад с полпути. Никогда прежде я не был легкомысленным и не бросал слов на ветер. Или во всем этом была рука судьбы? Повеял ветер желания, и я с наслаждением проводил время в кругу старинных друзей. Занимаясь торговыми делами, мы объехали несколько городов, собрали товары и отправились морем в другие края. По пути мы рассказывали друг другу различные истории, до тех пор, пока с туманом в голове я не покинул друзей и, уединившись на корме, задремал.
Те двое вели меня, крепко держа под руки. Проснувшись, я обнаружил корабль в уже описанном состоянии.
Пламя все еще стояло в вышине и, сверкая, освещало молчащий темный город. Его очертания пропадали в зарнице поднявшегося в высь сияния. Город превратился в огненный шар, и тончайшая жемчужная завеса испарений отгородила его от меня. Не в силах вынести это кольцо безымянного огня, ночь я провел в безлюдной каюте.
Двое, крепко держа под руки, влекут меня в залитый слепящим сиянием город. Со всех сторон доносятся громкие крики: "Судилище", "Судилище", "Судилище", "Судилище"... Из каждой двери и каждых ворот выходят мужчины и женщины, молодые и старые, с блюдами и плошками огня в руках, направляются в ту сторону, куда тащат меня. От этих криков и плошек с огнем мне стало страшно. Меня казнят, приведя на "судилище". Быть может, окружив блюдами, где пылает бездымное пламя, они выльют весь огонь на меня и сожгут. И наконец я видел себя перед домом, куда входили люди с огнем и из дымохода которого в небо вырывался столб пламени. Из последних сил я закричал: "Нет!" и попытался вырваться из державших меня рук. Но бесполезно, все было напрасно. Я оказался на палубе корабля.
Белеющий в утреннем свете город все отчетливей вырисовывался передо мной. Одолеваемый тысячью страхов, я выбрался на берег. Чистые и светлые торговые ряды с лавками по обе стороны вели ко входу в город. Но я в город не пошел, а остановился у лотка с жареным мясом, ожидая хозяина. Ждал я долго, но никто не появился. Лавка распахнута настежь, котлы кипят...
Вдали, вернее сказать, мне казалось, что я слышу вдали звуки человеческой речи, но порой голоса звучали совсем рядом. От этих звуков кровь бросалась мнз в голову, я вздрагивал, но, собравшись с духом, взял себя в руки и преодолел боязнь, тем более, что очень сильно проголодался. Я достал из котла столько жареного мяса, сколько надо, чтобы насытится, и, отойдя в угол, утолил голод. После этого я вновь принялся ждать, но напрасно, никто не пришел. Войти в город я не отважился. Было страшно. Вернулся на корабль.
Но войдя в каюту, чтобы отдохнуть, увидел, что постель изорвана, кровать изломана. То же самое творилось к во всех остальных каютах. Поневоле поднялся на палубу и соорудил себе в уголке постель из разорванного паруса. Но от ужаса перед кошмарным горадом до рассвета не сомкнул глаз.
Неизвестно, сколько прошло времени, пока, клк и вчера, в городе поднялся нестройный гвалт, и затем - Затем языки бездымного пламени, этого марсианского огня придавили тяжестью молчания город с его криками и шумом. Город вновь превратился в огромный огненный шар.
Холодный морской ветер затрепетал в рваных парусах, но душе моей он принёс отдых от огненного города, и согрел мой застывший ум. И тут мне почудилось, что в этом заливе, исполненном тайны и ужаса, что в этом безлюдном, странном, недружелюбном городе единственным утешением и единственным моим спасением от всех грядущих неожиданностей станет это плпмя. И я вновь обратился за решением к своему внутреннему чувству. Это божественное чувство столь важно для человека в минуту опасности, что его можно сравнить с ангелом-хранителем, вестником пророков.
Чувство это не ложное. Это тот вестник, что спускается с дальних небес воображения, чтобы дать успокоение и придать волю человеку, погруженному в бездны жизни.
Это та истина, та действительность, познать которую ум не в силах. Это то божественное познание, которое придало волю Мансуру, насытило Шахобиддина, шейха, умерщвленного голодом, навечно осталось в пламени с Айн-ал-кудатом, полетевшим словно огненная птица.[ Маневр ал-Халладж поэт-мистик, первый в суфизме мученик, казнен в 922 году; Шахобиддин ас-Сухраварди- философ, поэт, теоретик суфизма, основатель школы "Ишракия". Был умерщвлен в 1191 году в тюрьме голодной смертью; Айн-ал-вудат ал-Хамэдоми- суфийский философ и явэт. Казнен в 1131 году как еретик облит горящей нефтью и сброшен с крепостной стены. ]
Это тот огонь, что возник из недр души Зарзтуштры и оберегает меня своим теплом в самом сердце черной страшной ночи на берегу холодного залива,
Огонь, что, разбив сердце Тьмы, головой упирается в небеса.
Пламя, что освещает весь город и затмевает все звезды на небосклоне.
Быть может, город, отблески света из которого несут мне чувство покоя я отдохновения,- только сновидение. Быть может только сновидение, ибо до сих пор я не встретил еще ни души и неизвестно, есть ли жизнь в этом городе Огня. Быть может, то, -что я слышал, было лишь разговором душ умерших, донесшимся словно весть с дальних небес. Возможно и одиночество на краю безмолвного, залитого огнем города - только сновидение. Возможно, все мои друзья отправились к дракону залива или в темнице дэва-лгодоеда, дрожа от ужаса, ожидают своей участи. О них мне ничего не известно. Я до сих пор ничего не знаю ни о городе, ни о заливе. Их окутывает тайна. Я ничего не знаю о них, они же тысячью глаз следят за мной!..
...Сверкающие языки пламени заворожили мой взор и незаметно увели в радужный край мечтаний Те двое, крепко держа под руки, вели меня по высокой радугe и я сознавал, что переправа по этому мосту мечтаний, взгляд, брошенный с этих высот, вниз, обесценивают, делают тшетной и напрасной полную суеты жизнь человека, довольствующегося единственно бесовскими вожделениями. С этих высот я видел, что жизнь ничтожна, а отмеренный мне путь предельно краток. Пройденный опасный путь не страшен. Я и по радужному мосту иду в страну мечты. Между мной и тем берегом пролегла исполинская бездна. Только воля к выбору перенесет меня в завтра. Возвращение совсем не страшно и не опасно, но очень далекое, долгое опасное Будущее далеко, но желание увидеть eгo делает путь короче. Те двое даровали мне волю к выбору. Семь моих удивительных путешествий привели меня к переправе по этому огненному мосту на берег радужных мечтаний старости. Я поднимаюсь, или меня поднимают вверх.
Не достигнув берега последних желаний, я всего лишь нашел самого себя в этом радужном городе. И на каждом перекрестке этого райского города старческой мечты, на каждом листе травы, на каждом горном камне, я видел, написано мое имя. Но я упаду с этого радужного моста в вышине, упаду в огненную пасть бездны.
Забрезжил рассвет. Все тело ныло от каменной тоски, от тяжкого груза одиночества и печали. Безнадежно я направил взгляд на берег залива. Огненный шар пылал, как свеча, словно гигантский кипарис. И я подумал про себя: всякая мечта достойна сожаления.
Вновь покинув свое убежище, я сошел на берег н приблизился к городским торговым рядам. И вновь вокруг меня стоял гул голосов. От этих звуков ниоткуда меня охватила дрожь, но я ободрял себя. По обе стороны дороги стояли дома, высокие и низкие, но все без окон и сам не знаю отчего, я почувствовал, словно за мной наблюдают. Словно сейчас что-тo свaлится мне на голову. Воздух в городе Огня был зловонным, и я дышал его ядовитой атмосферой. Мне пришло в голову что его следовало бы скорее назвать городом Сырости. С боязнью и страхом озирался я вокруг. Наконец, узкдя вонючая улица вывела меня к просвету между зданиями. Я остановился передохнуть возле решетки высокого дома. Улица, что привела меня сюда, оканчивалась перекрестком. Я обошел вокруг дома. Как ни странно, казалось, что отсюда начинаются все городские улицы. Не обращая более на дом внимания, отправился другим путем, но в самом скором времени вновь оказался возле того же самого дома, с решеткой.
Я обошел его еще раз. Сомнения нет, тот же самый. К великому моему удивлению, улицы не отличались одна oт другой. Я не мог найти, по какой из них пришел сюда, и откуда вернулся. Наугад бросился в одну из улиц, и вскоре был у того же самого дома. Целый день я пытался выбраться из запутанных, запертных улиц, но это было невозможно. Идя наугад, попал я сюда, наугад попытаюсь и выбраться. Наугад я постучал в одну из многочисленных дверей этого дома, похожего на крепость. Никто не ответил, дверь не отворил. Я принялся стучать в каждую из дверей. Наконец дверь, к которой я уже подходил однажды, отворилась, но за ней никого не было. С удивлением я вошел, огляделся, но никого не обнаружил. Внутренний двор был совершенно пуст. Отворилась другая дверь, за ней виднелась длинная прихожая. Прежде чем войти в эти полутемные сени, я обернулся. В это время дверь на улицу зaкрылась. Меня охватил страх. Взяв себя в руки, я вошел в прихожую. Там было холодно. В дальнем конце открылась дверь, я вошел. Человек в грязной, покрытой слоем плесени одежде со связанными руками и ногами сидел на циновке в центре комнаты, прислонившись спиной к покрытому корой стволу дерева. Громадный этот ствол вырастал из пола и уходил ввысь сквозь потолок. Я поздоровался, человек не ответил, нахмурился. Но сердце мое сжалось от жалости к нему.
Подойдя поближе, я внимательно оглядел заросшего плесенью старца. Меня охватили сомнения. Это хитрая ловушка. Мне больше не выбраться из рук завлекающего меня старика, не освободиться от козней заколдованного города. Я в плену у этих сырых, зловонных улиц, наполненных голосами без людей, освещенных холодными лучами. Мне не найти выхода к заливу среди этих запертых улиц. От ужасных мыслей, от страха я вновь поздоровался с сидящим. Но он молчал, словно каменное изваяние. Словно великая печаль легла тенью на его лицо, последняя надежда застыла в его взоре. Я решил, что он последняя жертва города, которую тот не успел еще разложить своим дурманом. C этой мыслью я ощупал его лицо и руки, погладил ихоя был жив. Я оттер с его лица многодневную плесень.
Чистые глаза его засветились, на щеки набежал молодой румянец. Хотел я развязать путы, но не смог.
Хотел затеять с ним разговор: "Что это за странный город?" Но он безмолвствовал, не отвечая на мои вопросы, до тех пор, пока солнце не склонилось к закату.
Я отказался от своих намерений. Про себя я предположил, что это немой или бесноватый из тех, кого избегают люди. Но сейчас это был единственный человек, которого я встретил в этом городе, хотя привела меня к нему путаница непроходимых улиц. Насколько лучше было бы мне довольствоваться торговыми рядами, возвратиться на корабль и наблюдать оттуда сверкающее пламя в залитом светом городе. Смогу ли вернуться на корабль?.. Во всяком случае в своем убежище я был свободен. А теперь, попав в столь затруднительное положение, я должен искать выход. Единственное, что можно сделать - это расспросить о влажном городе этого старца. Но все мои усилия бесплодны. Он и вполглаза не глянул на меня.
Мне захотелось схватить его за ворот, встряхнуть и закричать: "Эй ты, немой, эй ты, бесноватый, у тебя что, язык к нёбу прилип? Ну-ка спроси, кто я такой, откуда и как занесло меня в эти края?!" Я схватил его за ворот, чтобы приподнять с места, но он словно прилип к стволу, к которому прислонился спиной. В страхе я отказался от этого намерения. До тех пор, пока не закрылись городские ворота, до тех пор, пока не умерла надежда в сердце, надо искать избавления. С этим намерением я покинул связанного старца. Обуреваемый тысячью страхов, я вышел из дома. Улица, заполненная звуками, была пуста. Я брел,c опаской и нетерпением вслушиваясь в каждый звук, не обнаружу ли своих друзей, заблудившихся в этих краях. Но втайне был уверен, что путь этот рано или поздно приведет меня, к тому же дому старца. День догорал, а я с тяжелой душой все шел и шел по бесконечной улице. И вдруг сердце чуть не выпрыгнуло из груди: я увидел перед собой очертания человека, напоминающие призрак. Я вскрикнул от страха, но голоса своего не услышал. Хотел убежать, но не смог, словно превратился в камень.
Все тело и даже, казалось, мысли дрожали от страха.
На какой-то миг я засомневался в собственном существовании. Чтобы проверить, ущипнул себя и дернул за бороду. Нет, все это происходит не в сновидении, а наяву...
Наступил вечер, и я с ужасом увидел, что улицу заполнили людские тени. Они проходили передо мной то "торопливо", то "удивленно", то "опасливо". Я преградил путь одному из них, но он, скользнув как тень, струясь как вода, шарахнулся в сторону. Наугад я обратился к тени, идущей рядом: "Скажи, какая дорога выведет меня к заливу?" Словно не слыша, не замедляя шага, прошла мимо. Я решил про себя, что от страха говорю тихо, и голос мой не слышен. И на этот раз закричал во весь голос: "Где дорога к заливу?!" Город словно взорвался от смеха. Не успел я оправиться от изумления, как внезапно все вокруг озарилось светом, а от людей на улицах не осталось и следа.
Словно их и не было. Я окончательно убедился в том, что город волшебный. Внезапные, пугающие происшествия подтверждали мою догадку. Я оглянулся, ища источник света: пылало гигантское Дерево- Кипарис. [Кипарис, посаженный Заратуштрой города Фарырмада]
Я видел уже однажды этот величественный Кипарис в Фарьюмаде.
...Наступал Новый год. К вечеру вокруг Великого Кипариса собрались в ожидании жители города и окрестных селений с мечами и тяжелыми палицами в рут ках. Внезапно все заволновались и пришли в движение. На площади появились маги с большими медными тазами, наполненными огнем. Одетые в голубые одежды, они выглядели чрезвычайно величественно. Вслед за ними на площадь вступила другая вереница жрецов с мечами и палицами в руках. Народ радостно подпевал жредам, размахивая в восторге оружием. В конце церемоний поклонения Кипарису жрецы с блюдами, наполненными огнем, застыли в каменном молчании, созерцая священный пламень без дыма. И внезапновсе разом слили огонь вместе в один очаг. Вспыхнул Кипарис, осветив город. В его отблесках - огня священного пламени Великого Кипариса - народ вместе с магами пел песни до рассвета новоголдня и на восходе солнца cтарец довесил золотые меч и палицу на ветвь Кипариса. То был день Огня и Бахрома[ Бахрам (фарси), Вархран (иехлеви), Веретрагна (авестийский яз.)-в иранской мифологии бог войны и победы. По представлениям зороастрийцев из всех видов священного огня Аташ-Бахрам (буквально "Победный оговь") - это огощ" наивысшего ранга. ].
Этот сверкающий Кипарис был похож на тот фарьюмадский Кипарис. Я повернул, вспять, чтобы приблизиться к огненным языкам гигантского Кипариса. Удивительный город! Сколько ни пытался, но не приблизился к сияющему Кипарису. Я шел сквозь смешанный туй бесплотных голосов....
Придти ниоткуда и уйти в никуда - вот наш удел.
В этей юдоли, в этой череде круговращений нет ни сновидений, ни дня, ни ночи. Бытие, которое есть небытие, истина, которую принимают за сомнение. Здесь безусловно лишь сомнение в собственном существовании. Кто и где? Человек, достигший цели? Или путник, отставший от каравана?! Ни то и ни другое. Раб мирских страстей, я с трудом продвигаюсь, и сколько бы ни шел - не вижу ни начала, ни конца пути, и сновидения и иллюзии не покидают меня... Кто я?! Ищущий бога? Потерявший надежду? Кровь вскипела у меня в жилах! Я -искатель выхода наугад. Я пытаюсь найти путь к своему кораблю, я пытаюсь разгадать тайну города Сырости. Этот путь рано или поздно приведет меня к Лучезарному Кипарису. Это тот Кипарис, что дарует мне тепло в сыром городе, среди бесплотных людей, без тени. Я еще бодрствую.
От этих беспокойных мыслей я ускорил шаг, глядя себе под ноги, слушая звук шагов. Начало моего бытия тянется из вечности в вечность. Нет, я не путник, отставший от каравана. Я, бодрствующий, иду к светоносному Кипарису. Я шел и шел, пока не занялся рассвет и желтое сияние зари не смешалось с последними угасающими лучами великого дерева. Я обнаружил, что стою перед домом, похожим на крепость. И я вошел.
Пленный старик выглядел удивительно странно. Все темное в нем словно бы рассеялось с рассветом. Безжизненные прежде глаза сияли, как будто бы набрался он сил у солнца. И меня осенила поразительная истина: жизненную силу дало- ему солнце, мне же согрел душу кипарис, вздымавшийся ввысь посредине комнаты. Боже, что вижу! У старца и Кипариса единое тело!
Единая душа! Иначе каким образом был бы жив этот дряхлый скованный старик, покрытый плесенью, но полный сил, как исполинский тополь?
Я постиг эту истину всем своим существом, и усомнился в Городе и во всем, что в нем есть. Мысли мои и поступки основаны на предначертании. А то, что я принимаю за истину, есть лишь аллегория.
И тут я не поверил своим глазам: старец сделал мне знак, приказывая сесть. В этом городе я постоянно был настороже, каждую секунду ожидая угрозы. Должно быть, он прочитал это опасение в моей душе, как читают святые или пророки, и на лицо его набежала мрачная тень. Тень, которая показалась мне насмешливой улыбкой. Я смотрел на него с надеждой, с сомнением, с невысказанным вопросом. Хотел верить, что он вправду существует. Мне хотелось, чтобы он побеседовал со мной, ответил бы на многие мои вопросы. Но увы. Все, что я видел, было лишь обманом зрения или же старец раскаялся в своих намерениях.
Так прошло некоторое время, разговор незримых собеседников привел меня в чувство. Вопросительно, разочарованно я глядел на замшелого пленного старца. Он весь ушел в себя. Я двинулся к решетке, чтобы взглянуть, кто разговаривает на улице. Свежие и влажные ветви Кипариса свисали с крыши дома до земли, топорщась в разные стороны. Прозрачные человечки, бесцветные человечки, бесплотные -человечки отсекали и тащили куда-то эти ветви...
Я вышел из дома-крепости и двинулся вслед за одной из ветвей. Ветвь в страхе бежала от меня.
- Эй ты, натянувший маску из воздуха, покажи себя!
Не отвечая, ветвь проникла в узкую дверцу. Обоими кулаками я ударил в дверь. В ответ на удар раздался смех. Обоими кулаками бил я в двери, но тщетно... Я вернулся обратно. Кипарис стоял без ветвей, из мест их отсечения сочилась кровь.
Взбешенный, я вошел в комнату старца и увидел, что он печальнее и болезненней, чем утром. Он плакал.
Из сияющих глаз текла кровь. Сердце мое сжалось от жалости, но выхода я не знал, я не мог ничего иного, кроме как бежать из города на свое судно. Я бегу из этого приносящего бедствия города сырости, но все пути закрыты для меня, все пути приводят к началу конца. Это начало и было концом всех дорог. Когда я после тщетных попыток вошел в комнату, меня встретил ужасный уничтожающий смех. Это был тот смех, что раздался изнутри, когда я ударил кулаком в дверь.
Словно все мои усилия казались тщетными смеющемуся. Воистину этот заплесневелый смех принадлежал пленному старцу. "Повязка на его губах ослабла",подумал я про себя. Но ста.рец оставался все в том же печальном положении. Тогда чей же это убийственный смех? Или мною играют? Кто они? Или этот старикволшебник, превративший меня в глупца и запутавший в свои тенета, чтобы я стал одним из бесплотных обитателей этого города. Он ловушка на этом пути?!
Я прислонился спиной к стене, будь что будет. И в этот миг я почувствовал голод. Но в этом доме не было иной пищи, кроме печали. Я попытался уснуть. Тщетно.
Воображению, помимо моей воли, представились ряды, где торговали снедью. Воображаемый запах жареного мяса буквально обессиливал меня. Или в этом городе меня насильно принуждают к воздержанию? И я вскричал: - Что же это за город?
Старец взглянул на меня, и бесплотные тени принесли мне пищу. Я насытился. Благодарно взглянул на старца. Мои глаза встретились с его упрекающим взглядом. Раскаяние охватило меня, стыд за свое желание. Холодный пот выступил по всему телу. Тяжелое и неприятное чувство было мучительным. Я направился к решетке, чтобы скрыться и от самого себя, и от взгляда старца. Но мраморная решетка при моем приближении обратилась в зеркало, и в нем я увидел свои неясные очертания. Голова пошла кругом, в глазах потемнело, я закричал. Затем заплакал. И вновь пришел в себя. Со страхом посмотрел на зеркало. Сквозь тонкий переплет мраморной решетки высоко над городскими крышами краснело вечернее зарево. Бесплотные люди на сырых и пустынных улицах. Они все еще спешили растащить по своим домам свежие влажные ветви Великого Кипариса. Мне вспомнилось сновидение, где все от малого до великого с блюдами, полными пламени без дыма, восклицали: "Судилище!". Здесь наоборот. Они растаскивают по Домам ветви огненного Кипариса. Только этим и заняты. Кто больше утащит! И тут спереди и сзади, сверху и снизу, со всех сторон загремело: "Зло и соблазн - вот наивысшая сила жителей этого города".
Вновь я посмотрел с удивлением на старца. Неужели он? Или это произнес тот, кто прежде смеялся. И вновь раздался громкий смех. От его грохота и раскатов сотрясался весь дом. Ужас пронизал все мое существо. Меня бросило в дрожь. Так дрожит плачущий человек. И чем больше охватывали меня страх и дрожь, тем громче звучал смех. Зажав уши, я бросился наружу, но дверь была накрепко заперта. Ее не открыть.
Бесцельно я сел на пороге. Душа словно покинула тело, я не в силах был шевельнуться. А смех все нарастал. Он звучал все громче, язвительней, цепенящий, уничтожающий... Безысходность придает силы для поиска выхода, но -увы! -для меня она обернулась долгим безволием. О, если бы врагом моим был бы дракон! Я нашел бы выход из безысходности. Здесь жe враг мой неизвестен. Город полон людей, а я одинок...
Этот город словно кровожадный болотный цветок.
Ловит слетевшихся на его благоухание и, жаля, пьет их кровь. Отпусти меня, кровожадный болотный цветок. Я с высочайших вершин своих мечтаний упал в темную и тесную пропасть, в преисподнюю жизни. Освободи меня... Я сойду с ума от твоих насмешек, кровожадный болотный цветок. Я как жаворонок, пленник любви к солнцу...
ВОСЬМОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ СИНДБАДА
Пер. с таджикского В.Медведева
Двое ведут меня, крепко держа под руки. Я не знаю, кто они. Проснувшись, я подумал, что в течение моей жизни сон этот повторялся много раз. Но облик спутников так и остался для меня неясным. Распознать их я не мог. Странно, что всякий раз в этом повторяющемся сне я лопадал в беду. Все прошлые сны были такими же, И все они оканчивались точно так же. Двое ведут меня, крепко держа под руки...
В страхе я проснулся: наш корабль бросил якорь в заливе, на берегу которого виднелся великолепный город. Я долго не отрывал от него удивленных глаз, пока каменное спокойствие вокруг не привлекло мое внимание. Я обнаружил, что спутников моих на корабле нет.
Страх охватил меня. В ужасе бросался я из стороны в сторону, но бесполезно. Кричал, но без ответа. Воздух вокруг словно отяжелел, крик в горле словно застревал. Ноги ослабели, я сел и, безнадежно глядя на город на берегу залива, стал с беспокойством прислушиваться. Оттуда не доносилось ни звука. Словно город умер или спал в загадочном спокойствии. И в этот миг память моя вернулась из области мертвых. Тело задрожало... Я убеждал себя, что вижу сон. Но сомневающаяся мысль и холодный рассудок пощечинами хлестали меня по лицу. То, что я видел, не было сном. Как ни пытался, я не мог обмануть, обвести, уговорить себя. Чем более я пытался скрыть от самого себя истинное положение дел, тем яснее и безжалостней оно представало передо мной. Поднялась обида: почему друзья не взяли меня с собой? Вспомнилось, что ночью из-за жары я не мог уснуть в каюте. Может, искали и не нашли. С этими мыслями я отправился в обход судна.
Только взобрался на мостик, как обнаружил, что руль сломан. И в тот же миг ужасное, полное страха пробуждение вступило в душу. Вторично я осмотрел корабль: паруса порваны, снасти спутаны... Корабль во власти волн... И сам я оставлен на волю случая. Еще раз я внимательно исследовал корабль. Волны безмятежно качали судно, нигде ни следов крови, ни беспорядка, все на своих местах Мне стало еще страшнее.
Я спустился вниз, но там не осталось ни вещицы из тех товаров, что мы везли с собой. С удивлением я спрашивал себя: "Почему я не проснулся от крика, воя, причитаний купцов? Или, может быть, тут какое-то колдовство? Но тогда почему меня..." Вопросы без ответа, тревожные мысли кружились в голове до тех пор, пока не закончился день. Из города мертвых донесся беспорядочный шум, крик и гам. Словно этот город мертвецов ожил в глубинах мрака, словно духи покойников, как в сказках, перекликаются в своих могилах.
Я невольно заплакал, впервые заплакал. Сам не знаю, отчего эти слезы. Быть может, звуки, доносящиеся из города, развеяли мое одиночество. Или я плакал от того, что сбился с пути и не могу отыскать выход.
Или от скорби, навеваемой траурными звуками из города? Не знаю. Я плакал в одиночестве, прислонясь спиной к сломанному кормилу на корабле без парусов.
И вдруг в дальнем краю города на черном беззвездном небе поднялось пламя, осветив все вокруг. Крих в городе стих, и отблески пламени засверкали в моих слезах, высушив на глазах влагу, набежавшую при виде беззвездного неба. На сердце потеплело. Все это было для меня весьма удивительно и загадочно, в глубине сердца предчувствие подсказывало мне, что это путешествие станет самым необычайным, странным и страшным из всех, бывших прежде. И я раскаялся в том, что отправился в него. Но есть ли кто-нибудь, кто не каялся бы? Я проклинал ту ночь грез, что увлекла мое воображение в путешествия к далеким городам и морям.
Лишь оставив дом, чтобы пуститься в путешествие, и сев в Бандари Шопуре на корабль, я вспомнил свои обещания родным не покидать их более, но теперь уже не было смысла раскаиваться и возвращаться назад с полпути. Никогда прежде я не был легкомысленным и не бросал слов на ветер. Или во всем этом была рука судьбы? Повеял ветер желания, и я с наслаждением проводил время в кругу старинных друзей. Занимаясь торговыми делами, мы объехали несколько городов, собрали товары и отправились морем в другие края. По пути мы рассказывали друг другу различные истории, до тех пор, пока с туманом в голове я не покинул друзей и, уединившись на корме, задремал.
Те двое вели меня, крепко держа под руки. Проснувшись, я обнаружил корабль в уже описанном состоянии.
Пламя все еще стояло в вышине и, сверкая, освещало молчащий темный город. Его очертания пропадали в зарнице поднявшегося в высь сияния. Город превратился в огненный шар, и тончайшая жемчужная завеса испарений отгородила его от меня. Не в силах вынести это кольцо безымянного огня, ночь я провел в безлюдной каюте.
Двое, крепко держа под руки, влекут меня в залитый слепящим сиянием город. Со всех сторон доносятся громкие крики: "Судилище", "Судилище", "Судилище", "Судилище"... Из каждой двери и каждых ворот выходят мужчины и женщины, молодые и старые, с блюдами и плошками огня в руках, направляются в ту сторону, куда тащат меня. От этих криков и плошек с огнем мне стало страшно. Меня казнят, приведя на "судилище". Быть может, окружив блюдами, где пылает бездымное пламя, они выльют весь огонь на меня и сожгут. И наконец я видел себя перед домом, куда входили люди с огнем и из дымохода которого в небо вырывался столб пламени. Из последних сил я закричал: "Нет!" и попытался вырваться из державших меня рук. Но бесполезно, все было напрасно. Я оказался на палубе корабля.
Белеющий в утреннем свете город все отчетливей вырисовывался передо мной. Одолеваемый тысячью страхов, я выбрался на берег. Чистые и светлые торговые ряды с лавками по обе стороны вели ко входу в город. Но я в город не пошел, а остановился у лотка с жареным мясом, ожидая хозяина. Ждал я долго, но никто не появился. Лавка распахнута настежь, котлы кипят...
Вдали, вернее сказать, мне казалось, что я слышу вдали звуки человеческой речи, но порой голоса звучали совсем рядом. От этих звуков кровь бросалась мнз в голову, я вздрагивал, но, собравшись с духом, взял себя в руки и преодолел боязнь, тем более, что очень сильно проголодался. Я достал из котла столько жареного мяса, сколько надо, чтобы насытится, и, отойдя в угол, утолил голод. После этого я вновь принялся ждать, но напрасно, никто не пришел. Войти в город я не отважился. Было страшно. Вернулся на корабль.
Но войдя в каюту, чтобы отдохнуть, увидел, что постель изорвана, кровать изломана. То же самое творилось к во всех остальных каютах. Поневоле поднялся на палубу и соорудил себе в уголке постель из разорванного паруса. Но от ужаса перед кошмарным горадом до рассвета не сомкнул глаз.
Неизвестно, сколько прошло времени, пока, клк и вчера, в городе поднялся нестройный гвалт, и затем - Затем языки бездымного пламени, этого марсианского огня придавили тяжестью молчания город с его криками и шумом. Город вновь превратился в огромный огненный шар.
Холодный морской ветер затрепетал в рваных парусах, но душе моей он принёс отдых от огненного города, и согрел мой застывший ум. И тут мне почудилось, что в этом заливе, исполненном тайны и ужаса, что в этом безлюдном, странном, недружелюбном городе единственным утешением и единственным моим спасением от всех грядущих неожиданностей станет это плпмя. И я вновь обратился за решением к своему внутреннему чувству. Это божественное чувство столь важно для человека в минуту опасности, что его можно сравнить с ангелом-хранителем, вестником пророков.
Чувство это не ложное. Это тот вестник, что спускается с дальних небес воображения, чтобы дать успокоение и придать волю человеку, погруженному в бездны жизни.
Это та истина, та действительность, познать которую ум не в силах. Это то божественное познание, которое придало волю Мансуру, насытило Шахобиддина, шейха, умерщвленного голодом, навечно осталось в пламени с Айн-ал-кудатом, полетевшим словно огненная птица.[ Маневр ал-Халладж поэт-мистик, первый в суфизме мученик, казнен в 922 году; Шахобиддин ас-Сухраварди- философ, поэт, теоретик суфизма, основатель школы "Ишракия". Был умерщвлен в 1191 году в тюрьме голодной смертью; Айн-ал-вудат ал-Хамэдоми- суфийский философ и явэт. Казнен в 1131 году как еретик облит горящей нефтью и сброшен с крепостной стены. ]
Это тот огонь, что возник из недр души Зарзтуштры и оберегает меня своим теплом в самом сердце черной страшной ночи на берегу холодного залива,
Огонь, что, разбив сердце Тьмы, головой упирается в небеса.
Пламя, что освещает весь город и затмевает все звезды на небосклоне.
Быть может, город, отблески света из которого несут мне чувство покоя я отдохновения,- только сновидение. Быть может только сновидение, ибо до сих пор я не встретил еще ни души и неизвестно, есть ли жизнь в этом городе Огня. Быть может, то, -что я слышал, было лишь разговором душ умерших, донесшимся словно весть с дальних небес. Возможно и одиночество на краю безмолвного, залитого огнем города - только сновидение. Возможно, все мои друзья отправились к дракону залива или в темнице дэва-лгодоеда, дрожа от ужаса, ожидают своей участи. О них мне ничего не известно. Я до сих пор ничего не знаю ни о городе, ни о заливе. Их окутывает тайна. Я ничего не знаю о них, они же тысячью глаз следят за мной!..
...Сверкающие языки пламени заворожили мой взор и незаметно увели в радужный край мечтаний Те двое, крепко держа под руки, вели меня по высокой радугe и я сознавал, что переправа по этому мосту мечтаний, взгляд, брошенный с этих высот, вниз, обесценивают, делают тшетной и напрасной полную суеты жизнь человека, довольствующегося единственно бесовскими вожделениями. С этих высот я видел, что жизнь ничтожна, а отмеренный мне путь предельно краток. Пройденный опасный путь не страшен. Я и по радужному мосту иду в страну мечты. Между мной и тем берегом пролегла исполинская бездна. Только воля к выбору перенесет меня в завтра. Возвращение совсем не страшно и не опасно, но очень далекое, долгое опасное Будущее далеко, но желание увидеть eгo делает путь короче. Те двое даровали мне волю к выбору. Семь моих удивительных путешествий привели меня к переправе по этому огненному мосту на берег радужных мечтаний старости. Я поднимаюсь, или меня поднимают вверх.
Не достигнув берега последних желаний, я всего лишь нашел самого себя в этом радужном городе. И на каждом перекрестке этого райского города старческой мечты, на каждом листе травы, на каждом горном камне, я видел, написано мое имя. Но я упаду с этого радужного моста в вышине, упаду в огненную пасть бездны.
Забрезжил рассвет. Все тело ныло от каменной тоски, от тяжкого груза одиночества и печали. Безнадежно я направил взгляд на берег залива. Огненный шар пылал, как свеча, словно гигантский кипарис. И я подумал про себя: всякая мечта достойна сожаления.
Вновь покинув свое убежище, я сошел на берег н приблизился к городским торговым рядам. И вновь вокруг меня стоял гул голосов. От этих звуков ниоткуда меня охватила дрожь, но я ободрял себя. По обе стороны дороги стояли дома, высокие и низкие, но все без окон и сам не знаю отчего, я почувствовал, словно за мной наблюдают. Словно сейчас что-тo свaлится мне на голову. Воздух в городе Огня был зловонным, и я дышал его ядовитой атмосферой. Мне пришло в голову что его следовало бы скорее назвать городом Сырости. С боязнью и страхом озирался я вокруг. Наконец, узкдя вонючая улица вывела меня к просвету между зданиями. Я остановился передохнуть возле решетки высокого дома. Улица, что привела меня сюда, оканчивалась перекрестком. Я обошел вокруг дома. Как ни странно, казалось, что отсюда начинаются все городские улицы. Не обращая более на дом внимания, отправился другим путем, но в самом скором времени вновь оказался возле того же самого дома, с решеткой.
Я обошел его еще раз. Сомнения нет, тот же самый. К великому моему удивлению, улицы не отличались одна oт другой. Я не мог найти, по какой из них пришел сюда, и откуда вернулся. Наугад бросился в одну из улиц, и вскоре был у того же самого дома. Целый день я пытался выбраться из запутанных, запертных улиц, но это было невозможно. Идя наугад, попал я сюда, наугад попытаюсь и выбраться. Наугад я постучал в одну из многочисленных дверей этого дома, похожего на крепость. Никто не ответил, дверь не отворил. Я принялся стучать в каждую из дверей. Наконец дверь, к которой я уже подходил однажды, отворилась, но за ней никого не было. С удивлением я вошел, огляделся, но никого не обнаружил. Внутренний двор был совершенно пуст. Отворилась другая дверь, за ней виднелась длинная прихожая. Прежде чем войти в эти полутемные сени, я обернулся. В это время дверь на улицу зaкрылась. Меня охватил страх. Взяв себя в руки, я вошел в прихожую. Там было холодно. В дальнем конце открылась дверь, я вошел. Человек в грязной, покрытой слоем плесени одежде со связанными руками и ногами сидел на циновке в центре комнаты, прислонившись спиной к покрытому корой стволу дерева. Громадный этот ствол вырастал из пола и уходил ввысь сквозь потолок. Я поздоровался, человек не ответил, нахмурился. Но сердце мое сжалось от жалости к нему.
Подойдя поближе, я внимательно оглядел заросшего плесенью старца. Меня охватили сомнения. Это хитрая ловушка. Мне больше не выбраться из рук завлекающего меня старика, не освободиться от козней заколдованного города. Я в плену у этих сырых, зловонных улиц, наполненных голосами без людей, освещенных холодными лучами. Мне не найти выхода к заливу среди этих запертых улиц. От ужасных мыслей, от страха я вновь поздоровался с сидящим. Но он молчал, словно каменное изваяние. Словно великая печаль легла тенью на его лицо, последняя надежда застыла в его взоре. Я решил, что он последняя жертва города, которую тот не успел еще разложить своим дурманом. C этой мыслью я ощупал его лицо и руки, погладил ихоя был жив. Я оттер с его лица многодневную плесень.
Чистые глаза его засветились, на щеки набежал молодой румянец. Хотел я развязать путы, но не смог.
Хотел затеять с ним разговор: "Что это за странный город?" Но он безмолвствовал, не отвечая на мои вопросы, до тех пор, пока солнце не склонилось к закату.
Я отказался от своих намерений. Про себя я предположил, что это немой или бесноватый из тех, кого избегают люди. Но сейчас это был единственный человек, которого я встретил в этом городе, хотя привела меня к нему путаница непроходимых улиц. Насколько лучше было бы мне довольствоваться торговыми рядами, возвратиться на корабль и наблюдать оттуда сверкающее пламя в залитом светом городе. Смогу ли вернуться на корабль?.. Во всяком случае в своем убежище я был свободен. А теперь, попав в столь затруднительное положение, я должен искать выход. Единственное, что можно сделать - это расспросить о влажном городе этого старца. Но все мои усилия бесплодны. Он и вполглаза не глянул на меня.
Мне захотелось схватить его за ворот, встряхнуть и закричать: "Эй ты, немой, эй ты, бесноватый, у тебя что, язык к нёбу прилип? Ну-ка спроси, кто я такой, откуда и как занесло меня в эти края?!" Я схватил его за ворот, чтобы приподнять с места, но он словно прилип к стволу, к которому прислонился спиной. В страхе я отказался от этого намерения. До тех пор, пока не закрылись городские ворота, до тех пор, пока не умерла надежда в сердце, надо искать избавления. С этим намерением я покинул связанного старца. Обуреваемый тысячью страхов, я вышел из дома. Улица, заполненная звуками, была пуста. Я брел,c опаской и нетерпением вслушиваясь в каждый звук, не обнаружу ли своих друзей, заблудившихся в этих краях. Но втайне был уверен, что путь этот рано или поздно приведет меня, к тому же дому старца. День догорал, а я с тяжелой душой все шел и шел по бесконечной улице. И вдруг сердце чуть не выпрыгнуло из груди: я увидел перед собой очертания человека, напоминающие призрак. Я вскрикнул от страха, но голоса своего не услышал. Хотел убежать, но не смог, словно превратился в камень.
Все тело и даже, казалось, мысли дрожали от страха.
На какой-то миг я засомневался в собственном существовании. Чтобы проверить, ущипнул себя и дернул за бороду. Нет, все это происходит не в сновидении, а наяву...
Наступил вечер, и я с ужасом увидел, что улицу заполнили людские тени. Они проходили передо мной то "торопливо", то "удивленно", то "опасливо". Я преградил путь одному из них, но он, скользнув как тень, струясь как вода, шарахнулся в сторону. Наугад я обратился к тени, идущей рядом: "Скажи, какая дорога выведет меня к заливу?" Словно не слыша, не замедляя шага, прошла мимо. Я решил про себя, что от страха говорю тихо, и голос мой не слышен. И на этот раз закричал во весь голос: "Где дорога к заливу?!" Город словно взорвался от смеха. Не успел я оправиться от изумления, как внезапно все вокруг озарилось светом, а от людей на улицах не осталось и следа.
Словно их и не было. Я окончательно убедился в том, что город волшебный. Внезапные, пугающие происшествия подтверждали мою догадку. Я оглянулся, ища источник света: пылало гигантское Дерево- Кипарис. [Кипарис, посаженный Заратуштрой города Фарырмада]
Я видел уже однажды этот величественный Кипарис в Фарьюмаде.
...Наступал Новый год. К вечеру вокруг Великого Кипариса собрались в ожидании жители города и окрестных селений с мечами и тяжелыми палицами в рут ках. Внезапно все заволновались и пришли в движение. На площади появились маги с большими медными тазами, наполненными огнем. Одетые в голубые одежды, они выглядели чрезвычайно величественно. Вслед за ними на площадь вступила другая вереница жрецов с мечами и палицами в руках. Народ радостно подпевал жредам, размахивая в восторге оружием. В конце церемоний поклонения Кипарису жрецы с блюдами, наполненными огнем, застыли в каменном молчании, созерцая священный пламень без дыма. И внезапновсе разом слили огонь вместе в один очаг. Вспыхнул Кипарис, осветив город. В его отблесках - огня священного пламени Великого Кипариса - народ вместе с магами пел песни до рассвета новоголдня и на восходе солнца cтарец довесил золотые меч и палицу на ветвь Кипариса. То был день Огня и Бахрома[ Бахрам (фарси), Вархран (иехлеви), Веретрагна (авестийский яз.)-в иранской мифологии бог войны и победы. По представлениям зороастрийцев из всех видов священного огня Аташ-Бахрам (буквально "Победный оговь") - это огощ" наивысшего ранга. ].
Этот сверкающий Кипарис был похож на тот фарьюмадский Кипарис. Я повернул, вспять, чтобы приблизиться к огненным языкам гигантского Кипариса. Удивительный город! Сколько ни пытался, но не приблизился к сияющему Кипарису. Я шел сквозь смешанный туй бесплотных голосов....
Придти ниоткуда и уйти в никуда - вот наш удел.
В этей юдоли, в этой череде круговращений нет ни сновидений, ни дня, ни ночи. Бытие, которое есть небытие, истина, которую принимают за сомнение. Здесь безусловно лишь сомнение в собственном существовании. Кто и где? Человек, достигший цели? Или путник, отставший от каравана?! Ни то и ни другое. Раб мирских страстей, я с трудом продвигаюсь, и сколько бы ни шел - не вижу ни начала, ни конца пути, и сновидения и иллюзии не покидают меня... Кто я?! Ищущий бога? Потерявший надежду? Кровь вскипела у меня в жилах! Я -искатель выхода наугад. Я пытаюсь найти путь к своему кораблю, я пытаюсь разгадать тайну города Сырости. Этот путь рано или поздно приведет меня к Лучезарному Кипарису. Это тот Кипарис, что дарует мне тепло в сыром городе, среди бесплотных людей, без тени. Я еще бодрствую.
От этих беспокойных мыслей я ускорил шаг, глядя себе под ноги, слушая звук шагов. Начало моего бытия тянется из вечности в вечность. Нет, я не путник, отставший от каравана. Я, бодрствующий, иду к светоносному Кипарису. Я шел и шел, пока не занялся рассвет и желтое сияние зари не смешалось с последними угасающими лучами великого дерева. Я обнаружил, что стою перед домом, похожим на крепость. И я вошел.
Пленный старик выглядел удивительно странно. Все темное в нем словно бы рассеялось с рассветом. Безжизненные прежде глаза сияли, как будто бы набрался он сил у солнца. И меня осенила поразительная истина: жизненную силу дало- ему солнце, мне же согрел душу кипарис, вздымавшийся ввысь посредине комнаты. Боже, что вижу! У старца и Кипариса единое тело!
Единая душа! Иначе каким образом был бы жив этот дряхлый скованный старик, покрытый плесенью, но полный сил, как исполинский тополь?
Я постиг эту истину всем своим существом, и усомнился в Городе и во всем, что в нем есть. Мысли мои и поступки основаны на предначертании. А то, что я принимаю за истину, есть лишь аллегория.
И тут я не поверил своим глазам: старец сделал мне знак, приказывая сесть. В этом городе я постоянно был настороже, каждую секунду ожидая угрозы. Должно быть, он прочитал это опасение в моей душе, как читают святые или пророки, и на лицо его набежала мрачная тень. Тень, которая показалась мне насмешливой улыбкой. Я смотрел на него с надеждой, с сомнением, с невысказанным вопросом. Хотел верить, что он вправду существует. Мне хотелось, чтобы он побеседовал со мной, ответил бы на многие мои вопросы. Но увы. Все, что я видел, было лишь обманом зрения или же старец раскаялся в своих намерениях.
Так прошло некоторое время, разговор незримых собеседников привел меня в чувство. Вопросительно, разочарованно я глядел на замшелого пленного старца. Он весь ушел в себя. Я двинулся к решетке, чтобы взглянуть, кто разговаривает на улице. Свежие и влажные ветви Кипариса свисали с крыши дома до земли, топорщась в разные стороны. Прозрачные человечки, бесцветные человечки, бесплотные -человечки отсекали и тащили куда-то эти ветви...
Я вышел из дома-крепости и двинулся вслед за одной из ветвей. Ветвь в страхе бежала от меня.
- Эй ты, натянувший маску из воздуха, покажи себя!
Не отвечая, ветвь проникла в узкую дверцу. Обоими кулаками я ударил в дверь. В ответ на удар раздался смех. Обоими кулаками бил я в двери, но тщетно... Я вернулся обратно. Кипарис стоял без ветвей, из мест их отсечения сочилась кровь.
Взбешенный, я вошел в комнату старца и увидел, что он печальнее и болезненней, чем утром. Он плакал.
Из сияющих глаз текла кровь. Сердце мое сжалось от жалости, но выхода я не знал, я не мог ничего иного, кроме как бежать из города на свое судно. Я бегу из этого приносящего бедствия города сырости, но все пути закрыты для меня, все пути приводят к началу конца. Это начало и было концом всех дорог. Когда я после тщетных попыток вошел в комнату, меня встретил ужасный уничтожающий смех. Это был тот смех, что раздался изнутри, когда я ударил кулаком в дверь.
Словно все мои усилия казались тщетными смеющемуся. Воистину этот заплесневелый смех принадлежал пленному старцу. "Повязка на его губах ослабла",подумал я про себя. Но ста.рец оставался все в том же печальном положении. Тогда чей же это убийственный смех? Или мною играют? Кто они? Или этот старикволшебник, превративший меня в глупца и запутавший в свои тенета, чтобы я стал одним из бесплотных обитателей этого города. Он ловушка на этом пути?!
Я прислонился спиной к стене, будь что будет. И в этот миг я почувствовал голод. Но в этом доме не было иной пищи, кроме печали. Я попытался уснуть. Тщетно.
Воображению, помимо моей воли, представились ряды, где торговали снедью. Воображаемый запах жареного мяса буквально обессиливал меня. Или в этом городе меня насильно принуждают к воздержанию? И я вскричал: - Что же это за город?
Старец взглянул на меня, и бесплотные тени принесли мне пищу. Я насытился. Благодарно взглянул на старца. Мои глаза встретились с его упрекающим взглядом. Раскаяние охватило меня, стыд за свое желание. Холодный пот выступил по всему телу. Тяжелое и неприятное чувство было мучительным. Я направился к решетке, чтобы скрыться и от самого себя, и от взгляда старца. Но мраморная решетка при моем приближении обратилась в зеркало, и в нем я увидел свои неясные очертания. Голова пошла кругом, в глазах потемнело, я закричал. Затем заплакал. И вновь пришел в себя. Со страхом посмотрел на зеркало. Сквозь тонкий переплет мраморной решетки высоко над городскими крышами краснело вечернее зарево. Бесплотные люди на сырых и пустынных улицах. Они все еще спешили растащить по своим домам свежие влажные ветви Великого Кипариса. Мне вспомнилось сновидение, где все от малого до великого с блюдами, полными пламени без дыма, восклицали: "Судилище!". Здесь наоборот. Они растаскивают по Домам ветви огненного Кипариса. Только этим и заняты. Кто больше утащит! И тут спереди и сзади, сверху и снизу, со всех сторон загремело: "Зло и соблазн - вот наивысшая сила жителей этого города".
Вновь я посмотрел с удивлением на старца. Неужели он? Или это произнес тот, кто прежде смеялся. И вновь раздался громкий смех. От его грохота и раскатов сотрясался весь дом. Ужас пронизал все мое существо. Меня бросило в дрожь. Так дрожит плачущий человек. И чем больше охватывали меня страх и дрожь, тем громче звучал смех. Зажав уши, я бросился наружу, но дверь была накрепко заперта. Ее не открыть.
Бесцельно я сел на пороге. Душа словно покинула тело, я не в силах был шевельнуться. А смех все нарастал. Он звучал все громче, язвительней, цепенящий, уничтожающий... Безысходность придает силы для поиска выхода, но -увы! -для меня она обернулась долгим безволием. О, если бы врагом моим был бы дракон! Я нашел бы выход из безысходности. Здесь жe враг мой неизвестен. Город полон людей, а я одинок...
Этот город словно кровожадный болотный цветок.
Ловит слетевшихся на его благоухание и, жаля, пьет их кровь. Отпусти меня, кровожадный болотный цветок. Я с высочайших вершин своих мечтаний упал в темную и тесную пропасть, в преисподнюю жизни. Освободи меня... Я сойду с ума от твоих насмешек, кровожадный болотный цветок. Я как жаворонок, пленник любви к солнцу...