Солнцева Наталья. Опасайся взгляда Царицы Змей

Наталья Солнцева
Опасайся взгляда Царицы Змей

Пролог

 
Все события и персонажи вымышлены автором.
Все совпадения случайны и непреднамеренны.
«За часом час бежит и падает во тьму,
Но властно мой флюид прикован к твоему.
Сомкнулся круг навек, его не разорвать,
На нем нездешних рек священная печать.
Явленья волшебства – лишь игры вечных числ,
Я знаю все слова и их сокрытый смысл.
Я все их вопросил, но нет ни одного
Сильнее тайны сил флюида твоего.
Да, знанье – сладкий мед, но знанье не спасет,
Когда закон зовет и время настает.
За часом час бежит, я падаю во тьму
За то, что мой флюид покорен твоему».
 

(Н. Гумилев)

   Дорогой читатель!
   Книга рождается в тот момент, когда Вы ее открываете. Это и есть акт творения, моего и Вашего.
   Жизнь – это тайнопись, которую так интересно разгадывать. Любое событие в ней предопределено. Каждое обстоятельство имеет скрытую причину.
   Быть может, на этих страницах Вы узнаете себя. И переживете приключение, после которого Вы не останетесь прежним…

С любовью, Ваша Наталья Солнцева

* * *

   Над рекой стоял зеленый туман. Солнце садилось, растекаясь по воде малиновым свечением. От земли шел пар. Густые заросли шиповника на берегу покрылись нежной весенней листвой. – Дышит земля. Запах какой… Чувствуешь? Артур согласно кивнул. Вечерний воздух был полон горьким ароматом первоцвета и сырой травы. С реки тянуло прохладой. Иван зябко поежился. – Выпьем? – Давай. Водку закусывали солеными огурчиками, салом, печеной картошкой. Крупно нарезанная домашняя колбаса пахла дымом и чесноком, напоминая Артуру студенческие походы с палатками, гитарами и беззаботностью юности. Кроме неподъемных рюкзаков они таскали с собой этюдники, краски, кисти. «Ловили настроение», необыкновенную, дикую красоту выветренных скал, ярких пятен листвы, цветов.
   С тех пор, чувствуя тяжесть застоя, когда кисть становилась неповоротливой, а краски ложились трудно и нерадостно, Артур надолго уезжал куда-нибудь в тихое место, в лес или на реку. Ему хотелось покоя. Свободного и легкого дыхания, приятной лени. Умиротворения. Согласия с самим собой и с чем-то непонятным в себе. Он искал новых ощущений, оттенков и переживаний, новых мотивов, зыбких, как речной туман, как полет вечернего облачка на горизонте…
   Иван смотрел на реку. Сегодня он был странно молчалив. Вообще-то дядя Ваня любит поговорить, да только никто ему давно не верит. Кроме Артура. Дед Илья, старый лесник, у которого привык останавливаться художник, не перестает удивляться, как это городской, «по всему видать ученый и приличный человек», может часами слушать ахинею, которую дядя Ваня выдает безостановочно и с неиссякаемым энтузиазмом. Однако столичный художник Ивана не обрывал, не смеялся над ним и всегда внимательно слушал.
   – Дядя Ваня, о чем ты сейчас думаешь? – Артуру стало интересно, отчего это старик вдруг замолчал. – Где ты пропадал вчера? Я с тобой побеседовать хотел, на ночь глядя. Звал, искал… а ты как сквозь землю провалился.
   Иван весь сжался и как будто оцепенел. Наконец, все же решив, что Артур ему зла не причинит, тихо прошептал:
   – Клад я ищу.
   Глаза художника загорелись. Или это солнце, напоследок полыхнуло в них багровым отблеском?
   – Ты не гляди мне в душу! – рассердился дядя Ваня.
   – Да я и не гляжу вовсе. А потом, разве в душу можно заглянуть? Это же непроницаемый омут зеленый… Как думаешь?
   Старик оглянулся, будто в поисках кого-то невидимого, кто может подслушать их тайный разговор, заерзал беспокойно. Его одолела досада, что не может удержать «это» в себе. Эх, сколько раз он давал себе слово никому ничего не рассказывать! Но Артур – дело особое. Артур всегда слушал его, не смеялся и не называл «пришибленным старикашкой», как другие.
   – Я теперь уже точно знаю, где он, – произнес дядя Ваня художнику в самое ухо.
   – Кто? – Артур невольно тоже перешел на шепот и оглянулся.
   Вокруг стояла неподвижная тишина, нарушаемая только плеском реки.
   – Да не «кто», а… клад. Экий ты, братец, непонятливый! Нашел я его. По старинному методу.
   – Это как же?
   – Лозой! Весь берег проверил, лес прибрежный обошел… и ничего. Ну, думаю, ошибся дядя Ваня. Ан нет! – он замолчал, что-то обдумывая.
   Артур сидел, не шелохнувшись, боясь сбить его с мысли.
   – Ловлю я однажды рыбу в озере. Ну, ты знаешь наше озеро! – продолжал старик. – Спокойное оно, сонное… Я потому и люблю ловить там, что рыба в нем тоже сонная, жирная и ленивая. Сама на крючок просится. Не то что в реке. Сижу я, смотрю на поплавок, может, я и уснул тогда маленько… только вдруг слышу голос ниоткуда, тихий такой, сладкий… «Проверь озеро…» И словно эхо пошло над водой.
   – Может, тебе приснилось?
   – Может, и приснилось, – охотно согласился Иван. Он всегда соглашался со всем, что ему говорят. А потом талдычил свое как ни в чем не бывало.
   – Вот я и говорю: где лоза-то? Лозу я завсегда с собой ношу. У меня в ватнике внутренний карман есть. Там я ее, родимую, и ношу. Нащупал… есть! Ну, с Богом! Тут ее сразу в глубину потянуло. Как магнитом прямо. – Он снова оглянулся и прошептал: – Указала мне место. Я от страху из лодки-то выпрыгнул, да и поплыл к берегу. Как только выбрался, не знаю!.. Лежу на берегу, обсыхаю. Тут и заметил, что проснулся.
   – Так ты все-таки спал?
   – Ну… – дядя Ваня замялся. – Вроде как спал.
   – И тебе все это приснилось?
   – Ага…
   Артур не скрывал своего разочарования. Он-то думал!
   – Только…
   – Что?
   – Так ведь это… проснулся я на берегу, а лодка там. Ну, на середине озера то есть… Как же она там смогла оказаться, если мне все приснилось? А?
   – Может, ее отнесло от берега?
   – Она завсегда у меня привязана. Пошел я смотреть, а веревка от лодки вокруг дерева обмотана. Если б она сама отвязалась, разве могло б такое быть?
   Артуру пришлось согласиться. Ему нравилось слушать Ивана и наблюдать за его мимикой, жестами, непосредственными, как сама дикая природа леса.
   – А что потом было?
   – Ничего… Пошел я вдоль берега. Кто, думаю, мне голос подал? Русалка длинноволосая али сам озерной хозяин? Не зря же старые люди это озеро называют «нечистым»! Вода в нем в одних местах прозрачная, а в других мутная. Почему это?
   – Не знаю.
   – То-то! – обрадовался Иван. – Детей опять же не пускают туда ни купаться, ни рыбу удить. А она там крупная, жиру нагуляла, самая вкусная! Давно за этим озером худая слава ведется…
   Совсем стемнело. Последние закатные отсветы на воде погасли. Над горизонтом проступали низкие звезды. Похолодало. Но уходить не хотелось.
   – Может, костер соорудим?
   Артур с удовольствием отправился за хворостом, поднимаясь по густо заросшему деревьями склону. Узкая крутая тропинка вилась, петляя между стволами. Прошлогодняя листва мягко ложилась под ноги.
   Дядя Ваня уже разжигал сырые сучья, когда художник с огромной охапкой веток спустился к реке. Костер разгорелся, обдавая жаром, рассыпая в темноте искры.
   – Так ты, дядя Ваня, теперь разбогатеешь? Достанешь сундук с золотом… – с мечтательной иронией произнес Артур.
   Старик принял его слова всерьез.
   – Не так все просто… Озеро то глубокое. Я шестом пробовал, – до дна так и не достал в том месте. Одному мне сундук не вытащить. Может, костюм водолазный понадобится, с баллонами.
   Артур не выдержал и рассмеялся:
   – Это называется акваланг.
   – Ак… Неважно, – смутился Иван, не сумев выговорить незнакомое слово. – Главное, ты меня понял, да?
   – Понял, понял, – успокоил его художник, все еще смеясь.
   – Ты денег-то много получаешь, али как? – неожиданно проявил меркантильный интерес дядя Ваня.
   – Как сказать…
   – Ну, на этот… акла… ак… тьфу ты, язык сломаешь…
   – Акваланг?
   – Ну да, видишь, ты понятливый какой. Хватит у тебя денег?
   – На акваланг с костюмом? Хватит!
   Дядя Ваня обрадовался и повеселел. Теперь он обрел уверенность, что клад непременно будет найден.
   – Там на дне – огромный железный сундук, и охраняет его сама Царица Змей… Обмануть ее нелегко, да и боязно мне одному. Разве что ты подсобишь, а? Ведь меня никто даже слушать не станет!
   Как ни всматривался Артур в глаза Ивана, так и не понял, шутит тот или говорит серьезно…
   Художник Артур Корнилин приехал погостить к деду Илье, старому, седому как лунь леснику, забравшемуся в такое глухое место, что до ближайшего шоссе нужно добираться по разбитым колеям несколько часов. Артур собирался устроить персональную выставку в Харькове, городе своего детства, ради чего приехал из Москвы, купил небольшой домик с мансардой и засел за работу. Все, казалось, было готово. Но Артур никак не мог прийти к согласию с самим собой. Ему казалось, что самая главная, особенная и потрясающая воображение картина все еще им не написана. Она словно висела в воздухе, жила в его сердце, занимала его мысли, но… никак не могла проявиться в виде образа и настроения. Мучительное чувство раздвоенности заставляло Артура метаться от замысла к замыслу, безжалостно отвергать сделанное, проклинать свою неспособность, проводить ночи без сна в утомительных блужданиях по извилистым путям собственного воображения.
   Устав от борьбы с самим собой, Артур приехал к деду Илье, поселился в лесной глухомани. Он подчинился интуитивному чувству, что каким-то невероятным способом идея картины возникнет именно там, в тишине и загадочности вековой чащи.
   – …Он бежал на корабле с огромными сундуками, полными разного добра и книг. На носу корабля морская дева, вырезанная из дерева и покрытая позолотой, смотрела широко раскрытыми глазами в синюю даль моря. Ветры Понта Эвксинского^[1] надували полосатый парус, и судно резво летело по волнам в Страну Медведя… – донесся до Артура голос дяди Вани.
   Художник очнулся, обратил на старика туманный взгляд, переспросил:
   – О чем ты, дядя Ваня? Какого медведя?
   – Ты, чай, уснул, сынок? Я ж тебе толкую о ней… о Змеиной Царице.
   – А медведь при чем?
   – Страна Медведя… – вздохнул старик. – Так называлась наша земля в те далекие времена.
   – А кто на корабле плыл?
   – Мудрец один, из теплой страны, полной прекрасных храмов с колоннами, фонтанами и мраморными статуями сказочной красоты.
   Артура удивляли познания дяди Вани в совершенно неожиданных областях и те слова, которые старик находил в своем небогатом лексиконе сельского жителя, ни разу не выезжавшего дальше окрестностей.
   – Откуда ты узнал эту историю? А?
   Старик виновато опустил голову и почесал седой затылок. Он не мог ответить на этот вопрос. Слова лились сами собой, без малейшего его участия. Но разве людям объяснишь такое?
   – Ты слухать-то будешь, али как? – спросил он, не поднимая глаз.
   – Конечно, буду! Ты говори, не обращай внимания на мое любопытство. Городские, они все такие… недоверчивые.
   – А-а… ладно. Тогда вот что… началась страшенная буря. Огромные волны перекатывались через палубу, ломая мачты и смывая за борт матросов. Море кипело, с низко нависшего неба обрушивались потоки дождя. Все добро погибло, сундуки утонули, разбитый корабль выбросило на берег, но… мудрец чудом остался жив. Видать, счастье его такое! Одну только книгу удалось ему спасти, полную таинственных знаков, никому не известных. Деваться некуда – шел, шел мудрец, пока ему не надоело… Ну, поселился он в наших местах. Женился. И сын у него был, недалекого ума, – слугой бегал.
   Артур вспомнил, как, изучая историю лесного края, куда не раз приглашал его дед Илья, наткнулся на легенду об отшельнике, жившем в срубленном им самим диковинном доме в самой глуши. Никто того отшельника не видел, только слухи из уст в уста передавались. Не о нем ли дядя Ваня свою сказку придумал?
   – Однажды застал парубка в лесу сильный дождь, – продолжал тем временем Иван. – Куда спрятаться? А тут – пещера между скалистых холмов, мхом вековым поросших. Нырнул туда сын мудреца не раздумывая. Да и то сказать, думать-то он вовсе не любил. Жил себе, как Бог на душу положит. Ну вот… Огляделся он в той пещере, когда глаза к темноте привыкли, а посередке, между гладких валунов, – колодец! Что за диво? Откуда в дикой пещере колодцу взяться? Любопытство его одолело. Подходит…
   – А как его звали? – Артуру стало интересно, что ответит старик на такой каверзный вопрос.
   – Кого?
   – Сына мудреца. Ты же о нем рассказываешь?
   Иван ничуть не растерялся и, не задумываясь, выпалил:
   – Звали глупого парубка Эфесий.
   Артур прыснул со смеху: «парубок Эфесий» привел его в неописуемый восторг. Такое нарочно не придумаешь. Старик истолковал веселье художника по-своему.
   – Ну да… Город так назывался в далекой стране, из которой мудрец был родом, – Эфес^[2]. Тосковал он очень, вот и назвал сына в честь того города.
   – Понятно, – вытирая слезы, с трудом выговорил Артур. – Эфесий, значит… Продолжай, братец, будь любезен!
   – Так я и продолжаю, – дядя Ваня не обиделся, а напротив, тоже повеселел. Раз Артур смеется, значит, байка ему по душе. – Подходит парубок… глядит в колодец, а воды не видно, только холодом повеяло из глубин непроницаемых. Он ниже наклонился… еще ниже… Ума-то ведь Бог не дал. И свалился так в колодец. Уж он кричал и вопил, да никто его не услышал. Кому там слышать-то?
   – Да, я полагаю, что некому, – охотно подтвердил Артур.
   – Видишь? Вот и Эфесий это понял, осмотрелся и удивился. Колодец – а воды нету! Сухо там и темно. И только несколько ходов подземных ведут в разные стороны. Задумался парубок. А поскольку умом не вышел, то ничего это занятие ему не дало. Увидел он, что маленький зверек какой-то в один из ходов юркнул, да и пошел за ним. Сколько он так шел, неведомо. Усталый, голодный, Эфесий совсем было отчаялся. Как вдруг… увидел свет. Горит старинная масляная лампа. Он глядь себе под ноги – а там уж не земля, а пол гладкий, мраморный, как жар сияет. Поднял он голову-то – перед ним своды дворца подземного! Большой круглый зал, с потолка туман зеленый струится, мерцает… со всех сторон глядят лики каменные с раскосыми очами, сверкают изумрудными зрачками, кривятся зловеще. Оторопь его взяла, ноги подкосились, в горле пересохло от страха. Еле ступал между ними Эфесий… и подошел, наконец, к трону, который держали с двух сторон страшные чудища со змеиными хвостами, скрученными в тугие блестящие кольца. Спинка трона была покрыта непонятными знаками и символами, а посередине – два наложенных друг на друга треугольника и внутри них огромный, черный и пронзительный Глаз.
   «Египетский символ Око Гора^[3] в Соломоновом пентакле», – подумал художник, затаив дыхание.
   Он с юности увлекался символами, средневековой мистикой, философией Востока, магией и оккультизмом. Чего он только не изучал! Чего только не пробовал! Сейчас он слушал, как полоумный сельский старик Иван, сидя у потухающего костра, после нескольких чарок водки рассказывает ему о подземном дворце, Звезде Соломона и египетских иероглифах, и… не верил ушам своим. Ситуация выглядела до того комичной и неправдоподобной, что Корнилина оторопь взяла. Он чувствовал себя глупо, и одновременно в нем проснулся жадный интерес к сему примитивному и жутковатому рассказу.
   Дядя Ваня тем временем так увлекся, что сам воображал себя в заколдованном подземелье.
   – И тут… над троном показалось золотистое облако, легкое и прозрачное, которое вдруг превратилось в тонкую фигуру девушки. Ее голову, шею и руки украшали жемчужные спирали. Сотни тончайших золотых ленточек дрожали, обвивая ее текучее тело. Зеленоватые волосы спадали сверху вниз причудливыми локонами… Эфесий от неожиданности покачнулся и рухнул к подножию трона, не в силах отвести взора от прекрасной Царицы.
   Парубок начал умолять о пощаде, хотя на него никто не нападал. Захлебываясь, он объяснял, что попал сюда случайно, плакал, ломал руки и клялся, что никому ничего не скажет. Хозяйка подземного дворца долго и терпеливо слушала, пока поток его слез и просьб не иссяк.
   – Ты пришел сюда не случайно… – ее голос звучал нежно и вкрадчиво, проникая прямо в сердце испуганного юноши. – Никто не может попасть в мои владения просто так. Случай – всего лишь покорный раб повелителя!
   Эфесий с трудом понимал смысл ее речи. Волосы Царицы как-то странно шевелились сами по себе, приводя его в оцепенение. То тут, то там в зеленоватых кудрях Царицы расцветали и исчезали нежные лилии, источали странный запах. Золотые ленточки оказались миниатюрными змейками, глазки которых сверкали, как драгоценные камни…
   Иван внезапно замолчал.
   Молчал и Артур Корнилин, экстравагантный интеллектуал, загадочная и неординарная личность. Он уже видел свою новую картину. Ту, о которой мечтал нескончаемыми душными ночами, полными неясных снов и томительных предчувствий…

Глава 1

   Посетители переходили от картины к картине, замирая от восторга. Были здесь и приглашенные художником бывшие сокурсники. Они ничуть не жалели, что приехали из Москвы на выставку Артура Корнилина. Он всегда выделялся среди них, действительно был талантлив, ярок и неповторим. Его неистощимая изощренная фантазия, какая-то нездешняя, гипнотическая, никого не оставляла равнодушным.
   Выставочный зал Харьковского художественного музея был полон. Слышалась разноязыкая речь; люди небольшими группами собирались то у одной картины, то у другой, негромко переговаривались. Картины Корнилина нравились иностранцам и богатым коллекционерам – они охотно их покупали. Известный меценат что-то громко и бесцеремонно выяснял у жены художника Нины. Самого Артура никто еще не видел, тот словно в воду канул. Стая корреспондентов с утра стояла у входа в надежде взять интервью.
   Нина Корнилина растерянно оглядывалась, близоруко щурясь, высматривала в толпе посетителей знакомого, с которым давно хотела поговорить о муже. С того момента, как Артур вернулся из лесного дома деда Ильи, счастливый и одержимый новыми идеями, словно околдованный, он начал лихорадочно писать. Буквально за пару недель до выставки были закончены несколько полотен, в том числе жемчужина экспозиции – «Царица Змей».
   Нина помнила то оцепенение, которое охватило ее, когда Артур, не сомкнувший ночью глаз, небритый и изможденный, пошатываясь, на рассвете вышел из мастерской и позвал ее. Он не мог говорить и пригласил ее жестом. Она нерешительно вошла. В мастерской пахло красками, холстами и пылью. На картину падал призрачный свет летнего утра. «Царица Змей» не то улыбалась, не то кривилась недовольно, сияла зелеными очами, бездонными, как темные колодцы, блестящими и страшными. Нина почувствовала, как волосы зашевелились у нее на голове. Наверное, она потеряла сознание. Открыв глаза, она увидела Артура, постаревшего лет на десять, с тяжелыми набрякшими веками, ввалившимися щеками. Он принес ей сердечные капли в рюмочке, смотрел недобро, досадуя на ее неожиданную слабость. Художник ожидал восторга, изумления и восхищения, показывая ей первой свой шедевр… а тут вдруг обморок.
   С того дня Артур сильно изменился. Им овладела странная мысль бежать, исчезнуть, спрятаться. От кого? Куда? Нина не знала. Знал ли сам Артур? Ей хотелось поговорить с кем-то, выплакаться, облегчить душу. Когда из Франции позвонил Сергей, она обрадовалась.
   Сергей Горский помогал Артуру с организацией и проведением его первой выставки в Питере, был самым близким другом в студенческие дни, нелегкие, но по-своему чудесные, полные надежд и грандиозных планов, гуляний по Невскому в серебристой мгле белых ночей. Нина училась на искусствоведа вместе с Сергеем, через нее он и познакомился с Корнилиным. Их неудержимо влекло друг к другу. Сергей угадал в Корнилине недюжинный и мощный талант, будущую славу.
   – Сережа!
   Нина оставила мецената и поспешила навстречу старому другу. Сергей был потрясающе красив – спортивная фигура, широкие плечи, модная стрижка. Элегантен, подтянут, безупречен, с лицом, которое не всегда увидишь даже на экране: синие глаза, мужественный подбородок, высокий лоб, красивые губы, светлые волосы и чуть темнее усики. Герой-любовник, да и только! Красавца сопровождали две девушки-француженки, которым он служил гидом и переводчиком одновременно.
   Французский язык Сергей знал с детства. Его мама работала переводчиком в посольстве, а отец – повар экстра-класса, звезда столичных ресторанов, – тоже владел тремя языками. Родители Сергея несколько последних лет работали во Франции, куда и устроили сына сначала на практику, а потом подыскали ему работу в редакции искусствоведческого журнала.
   – Нина! Рад тебя видеть! Мадам Корнилина, – представил он жену художника француженкам, которые улыбались, кивали головами и выражали свой восторг по поводу выставки.
   Сергей перевел Нине хвалебные отзывы. В другой раз она бы обрадовалась, но сегодня ей было не по себе. Сергей заметил ее нервозность.
   – Ты в порядке? А где Артур?
   Нина ждала этого вопроса, и все равно он застал ее врасплох. Она замялась.
   – Ему нездоровится.
   – Что-о?! – у Горского при всей его сдержанности едва глаза на лоб не вылезли.
   Такая потрясающая экспозиция, столько иностранцев, публика млеет от восторга, корреспонденты жаждут интервью, а дражайшему Артуру, видите ли, нездоровится! Да у него звездная болезнь!
   – Я тебе потом все объясню, – торопливо пробормотала Нина, опустив глаза. – Вечером будет банкет для избранных. Мы сможем поговорить?
   – Без проблем. А что все-таки случилось?
   – Случилось…
   Нина усиленно сдерживала слезы. Не хватало только расплакаться при всех! Она живо представила себе яркие обложки журналов, свое заплаканное лицо на переднем плане, потекшую тушь… Кошмар! Шмыгая носом и отворачиваясь от вездесущих журналистов, она отправилась отдавать распоряжения насчет банкета. Вечером ей предстоит, несмотря ни на что, быть гостеприимной хозяйкой и интересной собеседницей, женой гения, так что ударить в грязь лицом никак нельзя. Злость и раздражение на Артура, свалившего на нее эту нелегкую ношу, непроизвольно возникли и так же растаяли, уступив место беспокойству и озабоченности. Вечером она сможет поговорить с Сергеем, посоветоваться, просто высказать все, что наболело…
   Горский с недоумением смотрел ей вслед. Атмосфера выставки на мгновение показалась напряженной и опасной, – но только на мгновение. К нему обратилась пожилая пара немцев, желающих приобрести одну из картин, и Сергей начал объяснять им, как правильно оформить вывоз. Он был постоянно занят: переводил, показывал, знакомил, и посмотреть полотна без суеты ему никак не удавалось. Беседуя и мимолетом глядя на работы Артура, он не переставал поражаться роскошному и неистощимому воображению художника, филигранной технике, необычно смелой живописи. Дает же Бог людям! Горский думал об Артуре без зависти. Восхищение и наслаждение – вот что он испытывал, не будучи в этом оригинален. Большинство посетителей бурно выражали те же чувства.
   Он поискал взглядом девушек-француженок. Они стояли у одной из картин, оживленно переговариваясь. Сергей подошел. «Изгнание из рая» – название, в общем, заурядное, но вот само полотно… Он невольно застыл, очарованный.
   …Первозданно-чистое синее небо. На этом фоне, в ореоле золотого сияния – прекрасный и грозный Архангел с мечом в руке. Суровое и мужественное лицо, ослепительно сияющий меч, могучее тело воина в драгоценных доспехах, алое пятно плаща. Лик Архангела грозен. Он смотрит на женщину… Светлые шелковистые кудри волос придают его непоколебимому виду мягкие черты нежного возлюбленного… У Сергея просто челюсть отвисла, настолько откровенный и жаркий намек читался в полуопущенном взгляде стража, стоящего между двух столбов небесных врат.
   Сами столбы увиты зелеными морскими змеями и драконами. Слева – Шива^[4] кружится в неистовой пляске. Справа – восточная богиня любви, красавица Лакшми, вся в пышных гирляндах бело-розовых цветов, в золотом шлеме и с золотым копьем. А на переднем плане – самая обычная современная постель, смятая и скомканная, на которой, обхватив руками голову, скорчившись от нестерпимого безнадежного ужаса, вниз лицом лежит развитое мужское тело…
 
   На лбу Горского выступила испарина, руки задрожали, сердце забилось сильными толчками, усиливая мучительный и позорный страх, охвативший его. Он машинально полез в карман, достал носовой платок и вытер лицо. Что с ним?
   Дурнота отступила так же внезапно, как и началась. Сергей перевел дыхание. Запах человеческих тел, парфюмерии, красок и холстов наполняли зал тяжестью. Да здесь просто душно! В глазах у него прояснилось, и он снова увидел картину «Изгнание из рая»…
   Суровый и… затуманенный страстью взгляд грозного Архангела был направлен на женщину, которую отчего-то Сергей не сразу заметил среди других фигур. Каштановые волосы рассыпались по ее спине, глаза стыдливо опущены, но в них нет и тени страха. Она слегка прикрывает свою классическую, без худобы, обнаженную фигуру… Между ней и Архангелом словно протекает невидимый мощный ток, соединяющий их в одно целое…