Он замирает в ужасе, готовый к самому худшему. Он чувствует свою вину, ведь он не в силах исполнить ее просьбу! Значит, она вправе наказать его…
   Тишина взрывается чуждыми нелепыми звуками, взламывающими мозг. Он хватается за голову, сжимает виски, стонет от невыносимой боли…
   – Ты чего сидишь? – удивленно спросила Эмма, стоя на пороге кухни. – На работу опоздаешь…
   – Черт с ней, с работой!
   Она застыла с открытым ртом, вглядываясь в серое безжизненное лицо мужа. Его лоб был покрыт испариной, а глаза мутны от пережитого страха.
   – Тебе плохо?
   – Да, немного… Принеси лекарство…
* * *
   Астра держала свое зеркало Алруну в запертом шкафчике, накрытым бархатной тканью. Каждый раз, доставая его, она испытывала непередаваемое волнение, любопытство и благоговение. Из золотистого тумана, обрамленного бронзовым багетом, на нее взирала дама, похожая на Астру и в то же время другая – более мудрая, невозмутимая и светлая, как зеркальная гладь «венецианской» амальгамы…
   Зажженные свечи трепетали от едва заметного движения воздуха, уходили в зеркальную бесконечность, порождая причудливые образы, сотканные мириадами мыслей, витающих в ее воображении или в смутных коридорах будущего…
   Прелестная женщина в венке из мандрагоровых цветов кивала Астре, улыбалась уголками губ, на ее щеках играл розовый румянец…
   – С чего думаешь начинать? – спросил Матвей, разрушая очарование и волшебство момента.
   – С Мандрагоровой Дамы…
   – Не понял.
   – С Афродиты! Помнишь мраморную статую на кассете?
   Еще бы не помнить. По милости Астры он бессчетное количество раз видел этот пестрый калейдоскоп картинок, созданных безумцем. Они врезались в память, словно египетские иероглифы в каменные стены.
   – Сумасшествие заразно, – сказал он. – Сколько можно повторять?
   – У меня хороший иммунитет.
   Он собрался было возразить, но вместо этого громко чихнул от свечного чада.
   – Ну, ты и надымила! Твое баловство с огнем доведет до беды.
   – Не каркай…
   – Я только предупреждаю.
   – Образы могут повторяться, – невпопад заявила она. – Это кирпичики, из которых складывается реальность. Можно их сложить так или этак, все зависит от каменщика.
   – И кто же каменщик?
   – В данном случае я, мое сознание. Оно вольно распорядиться «кирпичиками» по своему усмотрению.
   Матвей молча наблюдал за колебаниями свечных язычков, которые отражались в зеркале. Ему на ум пришел усадебный дом в огнях, звуки музыки, льющиеся в прохладу ночи за окнами… Это пробудился граф Брюс, затосковал о петровских временах, о тенистых аллеях парка в подмосковных Глинках, о белоснежных богинях, созерцающих свое отражение в неподвижных водах пруда…
   – О чем тебе говорит статуя Афродиты в венке из мандрагоровых цветов? Которая из Ракитиных может сравниться с богиней любви и красоты? Уж точно не дочь профессора.
   – Ракитиных несколько. Кроме дочери, это еще жена Леонтия, нынешняя супруга самого Никодима Петровича… и покойные Глафира и Лидия. Неплохо бы заглянуть в семейный альбом профессора.
   – Глафира и Лидия? – удивился Матвей. – Они же мертвы.
   Астра оставила его замечание без комментариев.
   – Надо попросить Нелли, чтобы она принесла нам альбом с фотографиями Ракитиных. Наверняка он у них есть.
   – И что? Допустим, одна из Ракитиных – живых или мертвых – действительно обладает редкой красотой. Какое отношение это может иметь к убийству?
   – Самое прямое… или никакого!
   – Замечательный вывод. Впрочем, убийства пока не произошло. Надеюсь, что все ограничится фантазиями нашей клиентки.
   Матвей задул парочку свечей, которые почти догорели.
   – Какая вещь пропала у Нелли последней? – спросил он. – Зонтик?
   – Нет. Браслет с лазуритом. Она говорит, что это подарок мужчины, с которым она встречалась. Лазурит якобы защищает от завистливых глаз. Потом, когда они расстались, Нелли надевала браслет всего два-три раза… она не сразу заметила, что он пропал.
   – У нее был мужчина?
   – Конечно, был. Она не настолько уродлива! К тому же занимает руководящую должность в фирме, прилично зарабатывает.
   – Браслет золотой?
   – Да. Тонкий, современного дизайна. Правда, застежка у него барахлила. Нелли как-то обронила его с руки, но это случилось в гостях у отца, и украшение ей вернули.
   – Кто?
   – Домработница. Она пылесосила ковры после именин профессора и обнаружила браслет на полу, между креслом и диваном.
   – Зачем Ракитину домработница…
   – …если у него есть жена? – подхватила Астра, смеясь. – Типично мужская логика.
   – Я не то хотел сказать, – смешался Матвей. – Профессора не так богаты, чтобы держать прислугу.
   – Домработнице платит его сын, Леонтий. Когда умерла Глаша, он нанял эту женщину вести хозяйство отца. После его женитьбы на Раисе прислугу не уволили не столько из жалости, сколько из соображений безопасности. Леонтий не обеднеет, а дочери и сыну так спокойнее, – отец все-таки находится под присмотром. Они не доверяют молодой мачехе.
   – На мачеху все же не помешало бы взглянуть. Нельзя ли как-нибудь хитро с ней познакомиться?
   – Я думаю над этим. Есть варианты… Нелли сказала, что профессор дает консультации по культуре древней Вавилонии, платные, разумеется. Прикинусь богатой бездельницей, любительницей экзотических штучек наподобие «исторического ландшафта».
   – Чего-чего?
   – «Исторического ландшафта»! – с улыбкой повторила Астра. – Термин я сама придумала. Заявлю, например, что мечтаю соорудить возле загородного дома арку в виде «ворот Иштар» или что-нибудь в этом роде…
   Еще несколько свеч потухли и задымили. Матвей встал, распахнул форточку. По спине побежали мурашки…
   – Слушай, убери-ка ты его!
   – Кого?
   – Зеркало. Оно будто в спину смотрит…
   – Что за выдумки? – захихикала она. – Как зеркало может смотреть?
   – Ну, не зеркало… а то, что в нем… или та… – Он запутался, рассердился и в сердцах накинул на зеркальную поверхность кусок бархата. – Так гораздо лучше. Без соглядатаев…
   – Ага! А кто надо мной потешался? Кто говорил, что у меня «не все дома»?
   – Каюсь, был не прав. Ладно, что там насчет арки в виде…
   – …Ворот Иштар. Я тут порылась в сети, прочитала интересные вещи. Прежде чем идти к профессору, надо быть подкованной. По свидетельству Геродота, Вавилон потрясал воображение чужеземцев своей красотой и роскошью. Его жемчужинами были ворота Иштар, висячие сады и зиккурат Этеменанки. Зиккурат – это храмовая башня, выстроенная ступенчатыми террасами. Оказалось, Вавилон – вовсе не «библейская легенда», а реально существовавший город. При раскопках археологи обнаружили и остатки ворот Иштар, от которых брала начало дорога Процессий, и основание разрушенного зиккурата, и фрагменты садов. Ворота Иштар были реконструированы в натуральную величину и находятся в берлинском музее. Зрелище впечатляющее! Почему бы мне не построить нечто подобное у себя в Подмосковье? Не таких внушительных размеров, конечно, просто миниатюрную копию. И хвалиться перед гостями!
   Карелин с сомнением покачал головой:
   – Ты уверена, что ученый согласится беседовать о вавилонской культуре с какой-то претенциозной выскочкой?
   – Во-первых, я не собираюсь играть роль выскочки. Напротив, изображу скромность и смирение. Во-вторых, Ракитину нужны деньги. У него молодая жена, если ты помнишь. Я упрошу его встретиться! Наверняка он пригласит меня к себе домой, а там познакомит с супругой. Он воспитанный, интеллигентный человек. А дальше все будет зависеть от меня, сумею я найти общий язык с Раисой или нет.
   – Попробуй, – без энтузиазма кивнул Матвей. – Чем черт не шутит?
   Они сидели в гостиной ее квартиры на Ботанической улице. Шторы на окнах были раздвинуты. Внизу раскинулся засыпанный снегом сад, розовый от полуденного солнца, чуть дальше виднелись крыши выставочного центра. Расставленные по всей комнате свечи оплыли, уменьшились наполовину. Пахло горячим парафином и дымом.
   Астра вдруг просияла, будто ее посетило озарение.
   – Вот тебе и Мандрагоровая Дама! – воскликнула она. – Богиня Иштар олицетворяет планету Венеру, а Венера – это Афродита у греков.
   Матвей состроил ироническую мину.
   – Должен признать, в семье Ракитиных с женщинами творится что-то странное. Одни умирают, другие боятся насильственной смерти, третьи… – он запнулся. – Забыл спросить. Как Нелли заметила пропажу браслета?
   – Ей захотелось надеть его на корпоративную вечеринку, но браслет исчез.
   – Из квартиры?
   – Она хранила его в ящичке секретера, вместе с остальными драгоценностями, которых у нее немного.
   – Тогда найти вора проще простого! Установить, кто побывал у нее дома за это время, и…
   – Дело в том, что Нелли не может точно вспомнить, положила ли она браслет в ящичек. Возможно, она обронила его в прошлый раз. В любом случае потеря дареного украшения повергла ее в шок…

ГЛАВА 6

   Раиса играла один из своих любимых ноктюрнов Шопена. Она увлеклась и не слышала, как кто-то вошел в квартиру. Рояль у Ракитиных был не из самых лучших, но звучал приятно. Две клавиши в басах западали, – надо бы вызвать настройщика. Зато верха отзывались на прикосновения пальцев прозрачно и звонко…
   Над инструментом висел портрет первой жены Никодима Петровича – Лидии, матери его детей. Жутковатый портрет. Раиса старалась не смотреть на него. Лидия там была изображена вполоборота, одежду ей заменяли длинные распущенные волнистые волосы. Красавица, ничего не скажешь. Только отчего-то мороз шел по коже от ее взгляда из-под ресниц…
   Раиса не осмелилась попросить мужа снять портрет. Она знала, что ее предшественница Глафира беспрекословно терпела присутствие «соперницы». Чем же Раиса хуже? Да и детей обижать не хотелось. Хотя какие они дети? Мачеха против них сама ребенок.
   «Неля и Леон очень привязаны к матери, – объяснила новой хозяйке домработница. – Им будет больно, если вы уберете портрет со стены. Мы все к нему привыкли!»
   Раиса тоже старалась привыкнуть, но не получалось. Лидия явно невзлюбила ее: это ощущение преследовало молодую жену профессора во сне и наяву.
   «Бедная Лидушка, – говаривал муж. – Небось и косточки ее истлели, а она все как будто с нами!»
   «Да уж, – думала Раиса. – От ее всевидящего ока ничего не укроется!»
   После таких мыслей она корила себя за ревность к покойной, стыдила за злость, которую невольно вызывал у нее портрет. Словно Лидия здесь всем распоряжается, она по-прежнему хозяйка дома, а Раиса так – живет в блуде с чужим мужем.
   «Глаша – царствие ей небесное! – испытывала к Лидушке истинное почтение, – признавался профессор. – Детей наших воспитала, как родных. Заботилась о них, пестовала, а они ее матерью ни разу не назвали».
   Раиса от Нелли и Леонтия такого обращения и не ждала. Смешно даже, чтобы они называли ее «мамой». Глупо! Дети у профессора выросли амбициозные и высокомерные, самовлюбленные донельзя.
   «Я несправедлива к ним, – убеждала себя мачеха. – Просто они напоминают Нико о Лидии, а заодно и мне. Я постоянно читаю на их лицах осуждение, а в глазах – брезгливое недоумение. Как такая молодая женщина вышла замуж за их отца? Наверняка из меркантильных соображений. Они, должно быть, презирают меня!»
   Звуки ноктюрна будили в душе печаль, сожаление о безвозвратно ушедшей любви, о том счастье, которое никогда не вернется…
   «Лидия была для Нико таким счастьем, – думала Раиса. – Ни Глаша, ни я не смогли дать ему и малой толики того, что давала она. Достаточно взглянуть на ее портрет, чтобы понять это…»
   Что-то в картине пугало Раису. Она списывала свой страх на суеверия. Ведь Лидия давно мертва, а портрет как будто продлевает ее земное существование, позволяет ее душе витать поблизости…
   – Какая ерунда! – прошептала Раиса. – Я нарочно драматизирую ситуацию, чтобы казаться себе ущербной и незаслуженно обиженной. Дети Нико и Лидии вовсе не обязаны меня любить… Я невольно заняла место их матери и в сердце отца, и в квартире, и…
   «Стоп! – остановила она себя. – Верю ли я в то, что говорю? Способен ли Нико любить кого-нибудь, кроме Лидии?»
   Поток мыслей захлестнул ее, ноктюрн захлебнулся. Она сбилась и убрала руки с клавиатуры. Рояль замолчал. В гостиной затихали обертоны…
   Раиса вспоминала, как профессор сделал ей предложение, волнуясь и пряча это волнение за сухостью слов и напряженной улыбкой. Она заметила, как мелко дрожат его руки с аккуратными, ухоженными ногтями, как подергивается уголок рта, и… растаяла. Заслуженный, уважаемый человек зовет ее замуж, предлагает расписаться и переехать к нему – не банально переспать, а стать законной супругой, со всеми правами и, разумеется, обязанностями…
   «Я не удивлюсь, если вы мне откажете! Я готов ко всему. К негодованию с вашей стороны, к резкой отповеди, к прекращению знакомства, наконец… Мой возраст в сравнении с вашим не позволяет мне надеяться…»
   Он говорил, а она слушала и смотрела на него другим взглядом – не тем, что прежде, робким и восхищенным, а нежным и понимающим, по-женски жалостливым. Она увидела то, на что раньше не обращала внимания, – пробивающуюся сквозь краску седину волос и бороды, зубные коронки, дряблую кожу щек, морщины на лбу и вокруг глаз, выступающий под пиджаком живот… Профессор, оказывается, подкрашивает волосы, желая казаться моложе! Его бородка поредела, зато скрывает обвисший подбородок. Безукоризненный костюм сшит на заказ, чтобы замаскировать недостатки фигуры. Возраст взял свое, но не испортил благородства осанки, черт лица и, главное, не погасил огня в душе. Этот человек сумел увлечь Раису своими идеями, с ним она забывала о собственных невзгодах и неудачах, о своей неприкаянности и полной неопределенности впереди. Одинокая жизнь в Москве теперь, после окончания консерватории и трех лет мытарств по съемным квартирам, нищеты, которую не могли побороть временные заработки, не сулила ей ничего доброго. О сольной карьере нечего и мечтать! Яркого, неповторимого таланта у нее не было, дар божий приходилось компенсировать упорным трудом и усидчивостью. Максимум, на что она может рассчитывать, – частные уроки и концертмейстерство. Не идти же тапершей[4] в ресторан? Музыка, которая призвана наполнять сердце радостью и дарить наслаждение, обернулась для Раисы годами тяжелой учебы и в результате не давала достаточных средств к существованию. Она старалась не думать о будущем, и тут судьба преподнесла ей встречу с Никодимом Петровичем.
   «Могла ли я отказаться от брака с ним? – спрашивала она себя. – Могла… но не отказалась. Решила, что уважение и симпатия заменят мне супружескую любовь. Я слишком много читала книг о любви и прониклась несбыточными надеждами. Они обманули меня. Правда в том, что… Нико тоже не любит меня. Порой он относится ко мне, как к дочери, – ласково и снисходительно. Порой – как к сиделке, особенно когда болеет. Днем я для него заботливая нянька, а ночью он видит во мне любовницу, а не возлюбленную…»
   Первую брачную ночь с мужем Раиса не могла вспоминать без жгучего стыда. Ей пришлось раздеться, причем при свете… Горел ночник, но и этого оказалось достаточно, чтобы ей захотелось провалиться сквозь землю. Она впервые увидела Ракитина обнаженным. Он не испытывал ни малейшей неловкости в отличие от нее. Его сексуальный пыл удивил новобрачную. Вероятно, он поддерживал форму при помощи препаратов, усиливающих потенцию. «Расслабься, – требовательно повторял он. – Не сжимай губы… я хочу целовать тебя… меня это возбуждает. Я уже не так молод, чтобы тратить силы понапрасну…»
   Он легко преодолел ее смущение и даже, казалось, испытал особую сладость от ее скромности. «Слава богу, ты не распущена, как нынешние барышни, – шептал он, обдавая ее запахом туалетной воды и мяты. – Это приятно. Но в постели сдержанность только мешает. Я твой муж, и ты можешь позволить себе осуществить заветные желания…»
   Раиса молчала, шокированная и его бесцеремонными действиями, и его словами. Она подчинялась, не считая себя вправе возражать и оказывать какое-либо сопротивление. Ведь она добровольно согласилась стать женой этого немолодого и, в сущности, незнакомого ей мужчины. Брак предполагает супружеские обязанности, против которых протестовать бессмысленно.
   После недолгих бурных ласк, которые она вытерпела, внутренне сжавшись, мучительно краснея и глядя в потолок, супруг, утомленный исполнением долга, уснул. Его всхрапывание и по-хозяйски заброшенная на ее грудь рука, густо покрытая волосами, вызвали у нее приступ отвращения. К горлу подкатила тошнота, но она не посмела даже пошевелиться. Она подавила в себе стон и слезы отчаяния и постаралась принять свою участь, как должное.
   «А чего ты ожидала? – думала она, лежа без сна на смятых подушках. – Платонических отношений? Отцовско-дочерней любви? Чисто дружеского расположения? Разве тебе с самого начала не было ясно, что Никодима Петровича соблазнило именно твое молодое тело, а не какие-либо другие качества. Твое восхищение, твой интерес к нему как к собеседнику он принял за влюбленность и поддался заблуждению. К тому же ты играешь на рояле, как его обожаемая Лидия. Будь благодарна хотя бы за то, что он женился на тебе, а не начал домогаться в обмен на материальную поддержку и протеже…»
   Измотанную запоздалым раскаянием, ее сморило, и она погрузилась в тревожное забытье. Утром профессор, который привык вставать рано и садиться за работу в своем кабинете, не стал ее будить. Она проснулась в одиночестве от солнца, лившегося из окна, и в ужасе сообразила, где она находится и кто она. Жена господина Ракитина, специалиста по древней культуре Месопотамии, автора многочисленных публикаций и научных книг, выдающегося интеллектуала и галантного мужчины, который к тому же оказался далеко не импотентом, как она втайне надеялась. Ее ночная сорочка, купленная накануне бракосочетания, валялась на полу, а она, голая, с растрепанными волосами, лежит в чужой постели. Хотя… почему же чужой? Это ее постель, ее квартира – ей больше не нужно отдавать последние деньги за жилье и сидеть впроголодь без копейки за душой, без всякой перспективы. Со вчерашнего дня ее фамилия – Ракитина, и она здесь хозяйка, а не гостья. Ей предстоит одеться, привести себя в порядок и отправиться на кухню готовить завтрак. А затем позвать мужа к столу…
   «Как я подниму на него глаза? – заливаясь краской, подумала Раиса. – Я не смогу! Это выше моих сил…»
   Сидя за роялем, она так углубилась в воспоминания, что не услышала хлопка входной двери. Кто-то, осторожно ступая, прошел по коридору и замер на пороге гостиной…
* * *
   Профессор Ракитин, вопреки ожиданиям Астры, назначил встречу в холле библиотеки Академии наук. С ходу приглашать незнакомого человека к себе домой было не в его правилах.
   – На метро ты доберешься быстрее, – сказал Матвей. – Ночью шел снег. На улицах – заносы.
   – Ты со мной не поедешь?
   – При мне Ракитин не станет откровенничать. Ты лучше умеешь располагать к себе людей.
   – Ладно…
   Снег продолжал идти, но уже более редкий, крупный и красивый, как на рождественских картинках. На козырьках, ветках деревьев и перилах ограждений лежали белоснежные шапки. Астра торопливо шагала к подземке, боясь опоздать. Такой человек, как Никодим Петрович, вероятно, пунктуален и не любит разгильдяев.
   Пассажиры в вагоне были все мокрые от тающего снега. С воротника ее шубки тоже капало, хотя она отряхнулась в переходе. Глядя на мелькающие за окном станции, Астра мысленно готовилась к разговору… Как бы напроситься в гости к господину Ракитину?
   Профессор сидел на откидном стуле и читал ксерокопии материалов о царских гробницах Ура,[5] сделанные пять минут назад. Ему пришлось надеть очки. В очках он выглядел старше своих лет.
   Он встал и поздоровался с Астрой, когда она подошла со словами:
   – Это я звонила вам по поводу ворот Иштар. Будем разговаривать здесь?
   – Почему бы нет? У вас есть возражения?
   Ракитин был точно таким, как она представляла: импозантен, выше среднего роста, при галстуке, под пиджаком поддета шерстяная жилетка, правильные черты лица, зачесанные назад волосы, высокий лоб с залысинами. Короткая бородка и усы тщательно подстрижены.
   Он невозмутимо выслушал галиматью, выразительно изложенную Астрой насчет «исторического ландшафта».
   – Почему именно ворота Иштар? – В его глазах за стеклами очков вспыхнули искорки смеха. – Советую вам соорудить в подмосковных владениях Вавилонскую башню.
   – Башня обойдется дороже.
   – Ах, ну да… ну да! Так ведь и ворота Иштар – не простая арка, облицованная чем попало.
   – Мне нравятся эти ворота! – Астра умоляюще приложила руки к груди. – Я видела их в Берлине, в музее. Красота неописуемая! Вы мне поможете?
   Профессор деликатно прочистил горло и взглянул на нее с растущим изумлением.
   – Сделайте чертеж ворот… чтобы точь-в-точь как в Вавилоне! Только гораздо меньше. И… там была чудесная голубая плитка с какими-то зверями! Эскизы зверей тоже неплохо было бы…
   – Плитка? – с усмешкой перебил профессор. – Вы называете «плиткой» глазурованные кирпичи? Таких вам никто не сделает. Оставьте вы эту идею, барышня.
   – Ни за что! Кирпичи так кирпичи. У моего приятеля свой кирпичный заводик, он любой мой заказ выполнит по высшему разряду.
   Никодим Петрович захохотал. Очки съехали с переносицы, щеки порозовели, он весь преобразился. Из строгого ученого мужа превратился в задорного мальчишку. Пожалуй, это его мальчишество могло привлечь молодую женщину.
   – Я вам заплачу за чертеж! – «обиженно» протянула Астра и назвала сумму. – Столько хватит?
   – А вы, погляжу, денег не жалеете…
 
   – Может, я целых полгода мечтаю заиметь в саду ворота Иштар! – выпалила она. – Они мне ночами снятся! С тех пор как съездила в Берлин, только о них и думаю.
   Профессор терпеливо объяснил:
   – Ворота Иштар, барышня, не какие-нибудь… фигли-мигли. Это грандиозное культовое сооружение времен царя Навуходоносора Второго.[6] Библейский персонаж, смею заметить. Знаете, чтобы выстроить даже маленькую их копию, недостаточно одних денег. Где вы найдете квалифицированных строителей? Как изготовите знаменитые барельефы священных животных?
   – Это мои проблемы. – Астра надула губки. – Я разберусь! Так вы беретесь сделать чертеж и подробное описание ворот или мне обратиться к другому специалисту?
   Она рискнула задеть самолюбие Ракитина и не прогадала.
   – Послушайте, я не отказываюсь. Я пытаюсь донести до вас сложность замысла.
   – Не я же буду строить?
   Профессор развел руками и покачал головой. Он был бессилен против невежества этой упрямой женщины.
   – Мне рекомендовали вас как лучшего знатока Вавилона! А вы…
   Никодим Петрович не мог равнодушно вынести сцены горя, которую разыгрывала перед ним Астра. Да и названная ею сумма не была бы лишней. На эти деньги он сможет нанять художника, который сделает чудесные иллюстрации к новой книге. Те, что предложило издательство, никуда не годятся. Но средств для оплаты художнику со стороны у них нет.
   Заманчивая перспектива заработать без особых усилий склонила чашу весов в пользу Астры. «Чертеж ворот у меня имеется готовый, нужно будет изменить размеры, только и всего, – крутилось в уме Ракитина. – А эскизы барельефов…»
   – Давайте поступим вот как, – предложил он. – У меня дома есть набор отличных слайдов. Я покажу вам кое-что, расскажу обо всех особенностях, с которыми вы столкнетесь при строительстве ворот Иштар. И тогда, обладая полной информацией, вы примете решение.
   – Давайте! – обрадовалась она.
   – Вы располагаете временем?
   – Мы поедем прямо сейчас?
   – Сегодня до обеда я свободен, – кивнул Ракитин, поднимаясь. – А вы?
   – Я отложу все свои дела… к черту магазины! К черту косметический салон! Я вызываю такси…
   – Вы не на машине? Правильно, – одобрил профессор. – В такой снегопад можно простоять в заторах полдня. Не надо такси. Воспользуемся метро…

ГЛАВА 7

   Раиса вздрогнула и обернулась…
   – Ты? Господи, как я испугалась!
   Она усилием воли заставляла себя обращаться к пасынку и падчерице не на «вы», а на «ты». Такое условие поставил ей муж. «Как ни крути, а они тебе родственники, – добродушно посмеивался профессор. – Можно сказать, дети. Ты их мачеха, хотят они этого или нет!»
   – Как ты вошел?
   Вопрос вылетел быстрее, чем она сообразила: у каждого из них есть ключи от отцовской квартиры. «Это правильно! – заявил Никодим Петрович. – Дети имеют право в любое время прийти в дом, где они выросли!» Раиса не осмелилась возражать. Да и какие у нее были основания?
   До сих пор, по крайней мере при ней, Нелли и Леонтий ни разу не воспользовались своим правом. Они заранее звонили, собираясь зайти проведать отца, и Раиса встречала их с улыбкой, старалась накрыть стол, принять со всем гостеприимством, на которое была способна. Она даже забыла о наличии у них ключей. И вот Леонтий неприятно поразил ее своим вторжением.