-- Идемте, -- перехватывая инициативу и обиженно отворачиваясь от Миши, сказала Вере Юля.
   Когда Юля уже скрылась в проеме той самой двери, через которую объявилась в фойе Вера, отставшая от Юли, Вера, на мгновение приостановившись у той же двери, озлобленно и, как показалось Мише, испуганно посмотрела в его сторону.
   "Мерзавцы!" -- думал про себя Василий Федорович, -- "Какие все-таки Мерзавцы! Столько отхватили от меня денег, а в результате..." -- тяжело вздохнул он, -- "А в результате готовятся умертвить меня и мою дочь, Юленьку... Но я могу постоять за себя!" -- и молодой человек смачно сплюнул на пол. И тут он снова почувствовал неладное в своих ощущениях: он точно понимал, что плюнул на пол, но оказалось, что слюна лишь изо рта выступила сочно на его губах и испачкала подбородок так, как это могло бы случиться, если попытаться плюнуть против сильного ветра. Мишины губы не подчинились Аршиинкину-Мертвяку.
   "Я снова разволновался". -- заметил для се-бя Василий Федорович. -"Необходимо быть еще бдительнее и осторожнее. Это тело способно выходить из-под моего контроля". И он вытер носовым платком влажный подбородок и вышел во двор клиники.
   Юля поднималась по чисто вымытым сту-пенькам лестничными пролетами. Такое явилось весьма контрастным! Заброшенное фойе, там, внизу и чистота здесь -- это удивило.
   Еще там, на втором этаже, Юлю обогнала Вера.
   -- Нам на четвертый, -- чем-то обеспокоенная, сказала она.
   Когда они поднялись на четвертый этаж, то оказались на лестничной площадке, вымощенной коричневой плиткой, тогда, немного, ничего друг другу не говоря, отдышавшись, вошли они в протяженный по обе стороны коридор, завернули направо и прошли по этому коридору в самый его конец.
   Здесь Вера достала у себя из накладного бокового кармана халата ключ и открыла дверь, в которую упирался коридор.
   -- Проходите, -- сказала Вера и приказом добавила: -- садитесь на стул и ждите.
   -- Папа придет сюда? -- поинтересовалась взволнованно Юля.
   -- Вашего отца скоро приведут. Ждите здесь, в этой комнате, -требовательно прозвучал Верин голос, и Вера ушла по направлению в про-тивоположную сторону коридора.
   Несколько секунд Юля стояла у двери, ис-подволь наблюдая за удаляющейся по коридору Верой. Наконец, она решительно потянула дверь за ручку на себя и та очень легко открылась.
   Юля вошла в предложенную комнату и не спеша прикрыла дверь за собой.
   Комната была не большой, без окон, практически без мебели, освещена по-домашнему люстрой: лакированный паркет пола, выбеленный потолок, только один-единственный стул, одна стена была полностью закрыта тяжелой шторой серого цвета из плотного материала, остальные стены обклеены мелкого травяного рисунка обоями.
   "Но почему же один стул?" -- удивляясь, подумала Юля, приседая на него, -- "Сейчас придет уже папа". -- сказала она вслух сама для себя, -- "Какая бедность или не предусмотрительность! На чем же мы будем сидеть?"
   Минут через десять, дверь в комнату приоткрылась и в проеме показалась Вера, но она не стала входить в комнату. Выглядела Вера довольно растрепанно и как-то, внутренне настороже.
   -- Еще попрошу вас подождать одну минуточку, -- обратилась она к Юле. -- Сейчас начнется свидание, -- объявила она и снова, так же неожиданно, как и появилась, скрылась в коридоре, прикрыв за собою дверь.
   Юля опять осталась одна в комнате.
   "Она как-то странно выглядит" -- подумала Юля в адрес удалившейся Веры. -- "Скорей бы уже пришел папа. Может, мне удастся забрать его сегодня домой! Во всяком случае, я попытаюсь это сделать".
   И тут, совершенно неожиданно, так, что да-же напугало Юлю, массивная штора, прикрывавшая одну из стен, стала медленно, под жуж-жание, видимо электромотора, отодвигаться в сторону двери и перед Юлей, вскоре, открылось удивительное зрелище, которое заставило ее испытать в первые мгновения боль и бессилие, и пораженная увиденным, Юля оцепенела всем телом и, будто обронила на пол радость ожидания встречи с отцом.
   -- Папа? -- только и смогла она вымолвить вопросительно.
   Но отец ее слышать не мог, и она не могла слышать его.
   Когда отодвинулась штора, то она открыла возможность видеть, как оказалось, соседнюю комнату, видеть и только, потому что обе комнаты были разделены между собой двойным и толстым стеклом.
   Аршиинкин-Мертвяк сидел в противопо-ложной, соседней комнате в кресле: волосы его были выбриты налысо, на нем была одета сми-рительная рубашка и туго завязаны ее длинные рукава.
   В дверях его комнаты стоял, скрестивши ру-ки на животе, в надменно-жестоких чертах лица санитар в таком же белом халате, что и у Веры и с накрахмаленной шапочкой на голове.
   Пациент в смирительной рубашке тоже увидел Юлю, и тут же заерзал в кресле, пытаясь освободиться от наложенных на него больничных пут. Он что-то кричал, говорил, но не было слышно, что именно.
   Потом, на некоторое время, он успокоился и стал жалобно смотреть на Юлю. Его глаза теперь стали настораживать дочь. Они совершенно не выражали папу.
   -- Папа, -- тихо позвала Юля отца, выходя из оцепенения.
   Она, медленно поднялась со стула, машинально взяла этот стул за спинку и перенесла его ближе к, поражающему ее, окну свиданий.
   Юля снова присела на стул, но теперь возле самого окна и оперлась ладонями на стекло и прильнула к нему лбом.
   -- Папа, -- позвала она еще раз.
   -- Ты что же, ничего не знаешь, или так же как и они притворяешься, сволочь! -- прозвучало, но, лишь только увидела и поняла Юля, что сейчас: неистово о чем-то вскричал ее отец там, в комнате за стеклом, но она не могла слышать о чем. -- Ненавижу! -- продолжал громко выкрикивать Миша в соседней комнате, опять заерзавши в кресле. -- Вы -- сделали меня этой развалиной, стариком! Твой, негодяй, папа! Это он! Зачем ты пришла сюда, сволочь?! Посочувствовать!?
   Юля вздрогнула, когда до ее плеча кто-то дотронулся. Тут же, она обернулась назад: возле нее стояла Вера.
   -- Придется пока так, милочка, -- ехидно сказала Вера. -- Видите какой он буйный.
   -- Вы не имеете права так..., -- запнувшись от ярости, -- обращаться с моим отцом! -- громко и требовательно сказала Юля.
   -- А как же по-вашему? Пусть он себе все крушит? Да он же и вас прибьет -- только допусти!
   -- Это... бесчеловечно, -- разбито произнес-ла Юля.
   -- Извините, но у нас инструкции. Все как полагается. Ничего лишнего мы не делаем.
   -- Я прошу вас, пожалуйста, пусть уйдет этот санитар, он мне мешает видеться с папой и вы... уйдите, Вера.
   -- Ну, это можно, -- снисходительно согласилась Вера. -- Может еще что? -- спросила она.
   -- Да, -- сказала Юля.
   -- И что же?
   -- Отвяжите папу хотя бы от кресла, пусть он, если захочет, будет способен подойти к окну.
   -- И это можно устроить, -- все так же снисходительно определилась Вера. -- Для вас это ничем не грозит -- стекло бронированное, -предупредительно добавила она и поспешила удалиться из комнаты, оставивши Юлю одну.
   Вскоре Юля увидела, как санитара вызвали из комнаты, потом, через несколько мгновений, он снова вернулся, отвязал отца от кресла и снова вышел из комнаты.
   Папа, так же как и она, Юля, оставался теперь один в комнате напротив.
   Тогда Юля стала делать пригласительные жесты руками, подзывая, предлагая папе подняться из кресла и поближе подойти к окну свиданий.
   Некоторое время, отец, как казалось Юле, не обращал внимания, возможно не понимал ее или же просто не желал подходить близко, и тогда Юля, стала беззвучно для отца плакать -- по ее щекам потекли слезы.
   Наконец, отец медленно поднялся из кресла, постоял возле него, словно удерживая равновесие тела, было едва заметно, как он покачнулся несколько раз.
   И все же он подошел, приблизился почти вплотную к стеклу, на которое, со своей стороны, снова прилегла ладонями и лбом Юля.
   -- Папочка мой, папа, -- нашептывала она и целовала стекло.
   -- Ты что же... -- проговорил в замешательстве Миша со своей стороны окна, -- действительно ничего не знаешь?
   -- Я люблю тебя, папа, -- продолжала шептать она.
   И тут Юля стала медленно писать пальцем на стекле невидимые, но если присмотреться, то можно было разобрать, буквы, она старалась как можно отчетливее выводить каждую из них.
   Итак, она написала: п..а..п..а..я..т..е..б..я..л-..ю..б..л..ю. И Миша одобрительно покивал ей в ответ головой, подавая таким образом знак, что он понял написанное.
   Тогда Юля жестами предложила отцу про-делать то же самое, что и она на стекле -- ответить. И папа снова покивал одобрительно головой в знак согласия.
   -- Он меня понимает! -- не удержавшись, во-скликнула Юля. Но тут же осеклась и осмотрелась по сторонам, потому что ее могли услышать и помешать.
   В свою очередь, Миша стал выводить на стекле носом тоже буквы. Их труднее было узнавать, но Юля, чтобы понять отца, максимально напрягала свои глаза, отслеживая невидимые линии: я..н..е..т..в..о..й..о..т..е..ц..я..м..и..ш..а -- прочитала она.
   -- Ты, -- молча, произнесла только губами и как можно отчетливее Юля, -- Миша? Да? -- подкивнула она головой.
   -- Да, -- тоже подкивнул головой Миша. -- Я Миша, -- тоже произнес он губами.
   -- Пора заканчивать, милочка! -- вздрогнула Юля от внезапно возникшего голоса в тишине комнаты, обратившегося к ней -- это была Вера: она стояла у самого входа.
   Юля увидела, как в комнату отца вошел са-нитар и тут же штора стала закрываться и Юля медленно пошла впереди движущейся шторы, чтобы еще хоть несколько мгновений можно было бы видеть папу: санитар грубо выталкивал его из комнаты в дверь, а он сопротивлялся оглядываясь, в сторону Юли.
   Штора закрылась полностью.
   -- Ваши люди жестоки! -- яростно прикрикнула Юля в сторону Веры, продолжавшей стоять у входа в комнату.
   -- Я передам им вашу просьбу, чтобы они были повежливее с вашим отцом, -- язвительно сказала та.
   -- Уж будьте добры, но я все равно найду, к кому обратиться, чтобы у вас тут навели порядок, -- словно огрызнулась Юля, быстрым шагом выходя из комнаты и проходя мимо Веры.
   Юля не пошла, а побежала по коридору.
   -- Вас проводить!? -- крикнула ей вдогонку Вера, но Юля ничего не ответила: выскочила на лестничную площадку и бегло стала спускаться по ступенькам вниз.
   Когда она преодолела уже несколько лест-ничных проемов, то услышала окрик сверху:
   -- Не заблудитесь, милочка!
   Юля выскочила во двор клиники. Миша, ожидавший ее, сразу же подошел к ней.
   -- Что случилось, Юленька? -- озабоченно спросил он, на ходу пристроившись крупным и быстрым шагом рядом с Юлей, которая уже ос-танавливала свой полубег. -- Почему ты бежала? -- задал он вопрос, когда они уже вышли из ворот клиники и оказались в переулке.
   Здесь Юля позволила себе ненадолго оста-новиться и молча отдышаться. Потом она снова, но уже не быстро пошла по переулку. Молодой человек последовал за ней.
   -- Почему ты бежала? -- попробовал еще раз задать он вопрос.
   -- Не знаю, -- ответила Юля и на мгновение, опять, приостановившись, пристально заглянула в Мишины глаза, отчего молодому человеку стало немного неловко, не по себе.
   -- Что-то не так? -- вкрадчиво поинтересовался он.
   -- Все в порядке, -- ответила Юля. -- Папа... действительно болен.
   Планерка смертников
   Несколько дней спустя после вторжительного посещения клиники Юлей и Мишей, Юсман позвонила Василию Федоровичу (Мише) и предложила в срочном порядке встретиться вечером в помещении кафедры психологии, как выразилась она: "Наиболее безопасное место".
   В назначенное время эта скоропалительная встреча состоялась. Коротко поприветствовав друг друга, они заперлись в помещении кафедры изнутри и заговорили вполголоса.
   -- Ты, Василий Федорович..., извини, привычка! Конечно же, Миша, -поправилась Юсман.
   -- Не стоит извиняться. Зови меня как удобно тебе, от этого суть не изменится, -- на этот раз определился профессор, грустно почему-то, сам даже не понимая зачем, рассматривающий свои руки.
   -- Удобнее, все-таки, по-старому, -- сказала Юсман. -- Можно?
   -- Как знаешь, Виктория. Не стану возражать.
   -- Хорошо. Так вот, ты, Василий Федорович, положительно счастливчик, иначе не подумаешь и не скажешь о тебе, -- сказала Юсман.
   -- О чем это ты?
   -- О том, что ты теперь присутствуешь здесь и разговариваешь со мной, а не где-то, неведомо где.
   -- Не понимаю тебя.
   -- Так-таки и не понимаешь? -- немного игриво поинтересовалась Юсман.
   -- Не надо. В таком тоне..., я прошу... не надо.
   -- Извини, Василий Федорович. Еще одна старая привычка наших отношений, -- печально согласилась Юсман. -- Иногда, сама того не замечаю, как перехожу на обычный уклад, забывая о своем сегодняшнем положении.
   -- Ты права. Но что ты хотела сказать, Вик-тория, обо мне, как о счастливчике?
   -- Если бы ты видел, как рвал и метал Ворбий, когда он узнал, что намеченное сорвалось! Я как раз находилась у него в кабинете, потому что должна была по плану отвечать за транспортировку ваших тел.
   -- Наших тел? -- пугливо насторожился Василий Федорович.
   -- Да, ваших, профессор, твоего и Юлиного.
   -- Ничего не понимаю.
   -- Сейчас поймешь. Что интересно, что я да-же не успела бы помешать этой затее, как продумал все, гад! Я узнала об этом буквально, когда вы уже находились с Юлей в клинике и ожидали появления Веры. Она как раз позвонила Вор-бию, чтобы сообщить об этом, о начале опера-ции, и тут же, после звонка своей жены, Ворбий изложил мне: для чего меня вызвал, мои обязанности и место в этом деле.
   -- Ты меня пугаешь, Виктория. Что за срочная операция, дело о котором ты говоришь?
   -- Хорошо, что ты не пошел вместе с Юлей на встречу с..., ну, сам понимаешь какую встречу. Ворбием было запланировано вас обоих тогда же ликвидировать, покончить разом со всеми троими: у тебя и Юли -- отобрать тела, а Мишу..., просто умертвить, и похоронили бы про-фессора тогда со всеми полагающимися почестями, а на похоронах бы присутствовала Юля, точнее, Вера в Юлином теле и Миша, точнее, Вор-бий в твоем теперешнем теле. Вот такая получается картина, Василий Федорович.
   Честно говоря, я очень переживала и молила Бога, чтобы вы каким-то образом ускользнули. И вам удалось нарушить их план! Вы сделали это!..
   Одну Юлю они не посмели бы тронуть, потому что ты бы оставался на свободе и тебе тогда нечего было бы терять. Они повременили, но кто знает, надолго ли?
   Если они бы разделались с вами, то автоматически, тут же наступила бы и моя очередь, как свидетеля, так что и меня можно назвать через тебя, Василий Федорович, счастливчиком.
   -- Спасибо за информацию, Виктория. Но, сама понимаешь, узнать, что ты остался жив уже зная об этом... Ты меня пригласила сегодня только для того, чтобы сообщить об этом?
   -- Нет, Василий Федорович, наш разговор, можешь считать, только лишь начинается. Пора, профессор. Теперь уже, и в самом деле, пора -действовать!
   -- Я тоже так думаю, но как? Что мы сможем предпринять?
   -- И это говорит крепкий, -- Юсман, оценивающе окинула с ног до головы профессора восторженным взглядом, -- молодой человек, да еще с таким не ординарным, талантливым умом!
   -- Ты права, это так, но что мне с ними -- подраться!? -- немного обиженно сказал профессор.
   -- Зачем же так, Василий Федорович. Ин-формация -- это власть, в нашем случае, реальная возможность все сделать как нам это нужно.
   -- Знать -- этого мало, Виктория. Необходимо применить знание. Но если ты будешь весь вечер говорить вокруг да около, то..., сама понимаешь.
   -- Понимаю. Поэтому и говорю теперь по существу.
   -- Да уж..., прошу тебя, Виктория.
   -- Ты, профессор, и твоя дочь и Миша и Я: теоретически и практически -смертники.
   -- Зачем ты говоришь такие гадости, Виктория?! -- возмутился профессор.
   -- Разве я не права?
   -- Ну..., наверно, права... Только не надо так -- в лоб.
   -- Хорошо. Скажу иначе. Все мы люди об-реченные и у нас нет выбора другого, нежели защищаться самим, так?
   -- Так, -- заметно нервничая, согласился профессор.
   -- Я сказала, что наступила пора действо-вать, потому что теперь я имею полное основание на такое заявление. Я знаю все, во всяком случае, то, что необходимо нам для спасения, об Интегральной Фирме, ее возможностях и о ее руководителях.
   Первое, что нам необходимо, это хотя бы на время, вывести из строя их главный генератор.
   -- Что это такое? -- спросил профессор.
   -- Не перебивай, Василий Федорович, долго объяснять. Будем делать дело, по ходу и необходимости поймете, а сейчас это не так важно. Так вот, вывести из строя Генератор -- это во-первых, тогда я получаю возможность беспрепятственно освободиться от капсулы смерти в моем теле, с технологией я уже знакома, а затем мы уничтожаем наши документы, хранящиеся в архиве фирмы, а с этими документами уничто-жатся и наши коды доступа к нам -- мы получаем свободу!
   Конечно же, придется куда-нибудь бежать, поменять имена и фамилии, но это лучше, чем не жить, согласись, Василий Федорович.
   -- Да, конечно, -- подтвердил свое одобрение профессор, внимательно слушающий Юсман. -- А что будет с... Мишей, -- исподволь поинтересовался он.
   -- Его они, естественно, уберут. Не поможете же вы ему бежать, не освободите же вы его.
   Честно говоря, пойми меня правильно, я не хочу тебя обидеть, Василий Федорович, но я на месте бы Миши, если бы вдруг смогла освободиться, то первым бы долгом -- придушила тебя.
   -- Зачем же так гадко, -- брезгливо сказал профессор.
   -- Правильно, Василий Федорович, поэтому я и не упомянула в моем плане Мишу. Его судьба уже, так или иначе, предрешена. Ни одной из сторон невыгодно его существование.
   -- Хватит о нем, Виктория. Я принимаю ваш план. Мы сумеем справиться вдвоем?
   -- Нет.
   -- Но позволь! Никого другого для участия в этом деле мы пригласить не можем.
   -- Но все-таки это понадобится сделать.
   -- И кого же ты предлагаешь?
   -- Не беспокойся, не Юлю, -- сказала Юсман и профессор насторожился еще пуще прежнего.
   -- А кого же тогда? -- поинтересовался он.
   -- Твоего друга, Василий Федорович, бывшего.
   -- Ты хочешь ввести в курс дела совершенно постороннего человека? Ты с ума сошла, Виктория! Это исключено, -- резко не согласился про-фессор.
   -- Не кричи, -- попросила Юсман и на неко-торое время прислушалась к вечерней тишине близлежащего пространства университетских аудиторий.
   -- Извини, -- шепотом заговорил профессор. -- Но я не согласен на участие в нашем деле пос-торонних лиц.
   -- Успокойся, Василий Федорович, этот человек, он даже не будет знать ничего. Его задача будет проста: побыть один вечер с Юлей.
   -- Как это побыть?
   -- Ты имеешь ввиду под каким предлогом? Это я уже продумала. Все нормально. Сейчас он придет, я буду говорить и ты услышишь. Он, че-ловек, по крайней мере в отношении тебя, как друга, порядочный, и ты это знаешь не хуже ме-ня. Лучшей кандидатуры у меня, извини, Василий Федорович, на сегодняшний день -- нет.
   -- Короче, кто это? -- спросил профессор.
   -- Порядков.
   -- Порядков? -- переспросил профессор.
   -- Именно он, Петр Алексеевич, профессор психологии, твой лучший товарищ, бывший. Да ты не переживай, Василий Федорович, я все об-ставлю в лучшем виде.
   -- Он уже в курсе?
   -- Еще нет, но сейчас он будет, -- Юсман взглянула на часы, -- еще целых полчаса ждать моего звонка и может подняться сюда, к нам на кафедру в любой момент по-моему приглашению. Ты согласен?
   -- Да, -- согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- У меня, действительно, нет выбора.
   Юсман позвонила Порядкову и теперь с минуты на минуту ожидался его приход.
   -- Я хотел у тебя спросить, Виктория, пока не появился Петр Алексеевич.
   -- О чем?
   -- У тебя такое бывало или бывает?
   -- Что именно?
   -- Когда нервничаешь и делаешь резкое движение, а... оно... происходит и не происходит.
   -- Не понимаю, Василий Федорович.
   -- Скажем, поднял я руку, точно понимаю, что сделал это движение, а на самом деле рука остается на месте.
   -- Боже мой, -- покачала головой по сторонам отчаянно выражая соболезнование, Юсман. -- Они тебя даже не закрепили как следует. Что ж ты молчал?! -- возмутилась она.
   -- Мы же решали дело, -- вздохнул тяжело профессор.
   -- Но это же тоже дело! Или ты думаешь всю оставшуюся жизнь прожить на цыпочках в этом теле. Тебя необходимо срочно закрепить. Ну, ладно, это мы решим тоже.
   Хотя, с виду, в своих интонациях, Юсман и вела себя, в какой-то степени, бравадно, но Василий Федорович простительно понимал Викто-рию, потому что находилась она в эйфории, в сильно возбужденном состоянии, не соответствующим реальному положению дел, в эйфории, вызванной страхом, неподдельной угрозой смерти. Таким образом, она, как бы защищалась и поддерживала себя.
   Вскоре на кафедру пришел Порядков.
   Выбор - Смерть
   На следующий день, вечером, Юля находилась дома одна в приподнятом состоянии духа.
   Еще с утра, перед тем как уйти по делам, Миша предупредил ее о том, что сегодня в гости должен подъехать профессор психологии Петр Алексеевич Порядков, Юля немного помнила его по отцу.
   "Петр Алексеевич" -- сказал Миша, -- "Я, очень возможно, задержусь, пусть он -- обязательно дождется меня. Это очень важно. Мы с Порядковым будем решать проблему пребывания твоего папы в клинике. Может удастся. Только ни о чем не спрашивай его заранее, он все равно не откроется. Я хочу, чтобы мы это решали вместе."
   Юля тщательно убралась в квартире, привела в порядок свои волосы и лицо, оделась в соответствии -- для приема гостя: удобное, не стесняющее движения тела, домашнее платье черного цвета, кружевное -- уютно смотрелось на ней.
   Вскоре, как и предупреждал Миша, подъехал Петр Алексеевич. И они вдвоем, Юля и Петр Алексеевич пили чай с пирожными, сидя в гостиной в креслах и разговаривали.
   -- Мне кажется, что с вашим отцом все бу-дет в порядке, -- сказал профессор, размешивая ложечкой сахар в очередной чашке чая.
   -- Вы так думаете? -- уточнила Юля.
   -- Я просто уверен в этом. Обязательно будет порядок.
   -- Ну, если сам Порядков говорит, что ожидается порядок, тогда -- нет сомнений, -- попыталась пошутить Юля, хотя ей это было трудно и шутка прозвучала в неловкой, неуклюжей интонации голоса.
   -- Да, да! -- воскликнул профессор, поддерживая конфузию девушки. -Мое любимое слово -- порядок!
   Юля продолжала, не всегда и во всем склад-но, беседовать с Порядковым, ожидая возвращения Миши, а в это же время Юсман и Миша (Василий Федорович) подъехали на автомобиле, принадлежавшем Виктории Леонидовне к зданию Интегральной Фирмы "Обратная Сторона" и припарковались от него далее по переулку метрах в пятидесяти.
   -- Ну, что ж... Ты готов? -- спросила Юсман. Василий Федорович не ответил, он думал о чем-то, всматриваясь в ночную глубину переулка. -- Что молчишь, профессор? Думаешь, что мне на душе легко?
   -- Я не об этом сейчас подумал, -- заговорил Василий Федорович.
   -- А о чем? -- ласково погладив его по волосам, спросила Юсман.
   -- Юля беременна, -- коротко сказал профессор.
   -- От... тебя? -- вкрадчиво уточнила Юсман.
   -- От меня, -- подтвердил он.
   -- Ты уверен?
   -- Ты что, с ума сошла, Виктория, от кого же еще! -- заволновался профессор, -- Юленька. Она... ты должна это знать!
   -- Ты меня неправильно понял, Василий Федорович, я хотела сказать: ты действительно уверен, что Юля и в самом деле беременна?
   -- Да. Мы вместе, с неделю назад, ходили к врачу, -- успокаиваясь подтвердил профессор.
   -- Да-а, -- протяжно сказала Юсман.
   -- Что значит "да"? -- возмутился профессор, -- осуждаешь?!
   -- Да перестань ты, Василий Федорович, в самом-то деле, взрываться. Я сказала "да" просто так. Каждой женщине внутренне, по природе, хочется иметь ребенка, но не каждая может... его иметь.
   -- Прости. Я наверно тебя обидел, -- извинился профессор.
   Уличные фонари задумчиво освещали ярким желтым светом переулок.
   -- Ничего... -- сказала Юсман и помолчавши немного, неожиданно, для мечтательно расслабившегося в это время профессора, активизировалась, -надо делать дело! -- подвижно и решительно заявила она. -- Идем, Василий Федорович.
   -- Скажи, Виктория, ты довольна своим по-ложением? -- не обращая внимания на активизацию Юсман, холодно проговорил Аршиинкин-Мертвяк. Оставаясь теперь сидеть неподвижным и даже еще спокойнее в голосе, он будто придержал своим вопросом подвижность Виктории.
   -- Ты... имеешь ввиду... -- призадумалась она, -- мое женское положение?
   -- Да.
   -- Я всегда к этому стремилась. Мое приобретение -- это всегда была и есть я сама.
   -- Счастливая ты.
   -- А разве ты не имеешь, то, что хотел?
   -- Кажется, уже не имею.
   -- Не понимаю тебя. Сожалеешь?
   -- Сейчас... Да. Но не о том, что получил возможность, а о том, что не могу возвратить ее.
   -- Удивительно. Стремился и стал. Зачем же терять?
   -- Да. Я стремился. Да. Приобрел. Ну, почему же такая клейкость человеческой судьбы!? Нет, я не хочу и не принимаю такое!
   -- Мне тебя жаль. Ты как ребенок: поигрался, познал и хочешь отдать. Но это настоящие игры, Василий Федорович, с болью и кровью, среди людей не принято иначе.
   -- Знаю. И это меня мучает. Как много и бы-стро мы могли бы узнать и познать и покаяться и идти дальше, если бы...
   -- Можно было бы играться и отдавать? -- уточнила Юсман.
   -- Да. Играться! Именно так! С детским во-сторгом отдаваться соблазну желания и отходить от него, отпускать для другого.
   Я чувствую, я понимаю, что не может больше так продолжаться на Земле: человека поглощает желание или множество таковых, и он -- не успевает, не может освоить из них, хотя бы те, которые видит и хочет иметь...
   Почему, почему, ему, человеку, постоянно приходится исподволь коситься на желаемое, страдать о близости с ним, но иметь его, в лучшем случае, частично, не полностью, по крошкам, а в худшем... не иметь никогда, а еще хуже того -- получить желаемое и не мочь возвратить его по-другому, нежели как ценою собственной жизни.