Молчат. Граф делает знак, Раймонда уходит.

ОДИННАДЦАТАЯ КАРТИНА

   В палате княжеской князь на дубовом резном стульце сидит, гневно хмурится. По стенам слуги стоят, на князя со страхом глядят.
   Старый слуга ко князю подходит, земно кланяется, вежливенько покашливает.
 
   Князь. Верный наш слуга преданный, а и что тебе надобно? А и не в добрый час ты ко мне пришел.
   Старый слуга. Ай же ты батюшка князь, княжеское твое благородие! Твой-то служитель княжеский, Ванька-ключник, которого ты любишь да жалуешь, сидит в кабаке государевом, пьет зелено вино, запивает медами застоялыми, хвастает прекрасною Анною княгинею, твоим-то княжеским благородием: живу-то я с Анною княгинею, будто муж с женою; Бог меня милует, а Аннушка меня крепко жалует, я с нею творю любовь ведь третий год!
   Князь (гаркает громким голосом). Еще есть ли у меня таки мастеры, а по-нашему, по-русскому, — грозен палач! Ставил бы он плаху белодубову, точил бы он острый топор. Еще есть ли у меня слуги верные! Брали бы они Ваньку-ключника, молодой моей княгини верного
   любовника, вели бы его на грозный суд!
 
   На дворе кричат:
 
   — Ведут! Ведут!
 
   В палате шепчут:
 
   — Эти бы ли князю речи не понравились.
   — Князь-то на молодца прогневался.
   — Теи речи князю не к лицу пришли.
   — Воспылался княжеское благородие на удалого добродня добра молодца.
   — У князя разгорелось ретиво сердце.
   — У него раскипелась кровь горячая.
 
   Ваньку вводят.
 
   Дворня (шепчется).
   — Ведут Ваньку-ключника на новые сени.
   — Зелен кафтан поизорванный.
   — Сафьяны-сапожки опущены.
   — Его русы кудри растрепаны.
   — Его ясны очи заплаканы.
   Ванька (низко кланяясь). Уж ты здравствуй, наш батюшка князь! Ты почто меня требовал? Уж чем хочешь меня дарить, жаловать?
   Князь. Подарю я тебя хоромами высокими, не мощеными, не свершенными. Ты скажи мне только правду-истину: ты живешь ли с моей княгинею?
   Ванька. Уж ты батюшка наш князь! Я скажу тебе всю правду истинную, — живу я с твоею княгинею, со свет душенькою Аннушкою. Много было попито, поедено, на пуховых перинах полежано!
   Князь (громко). Ванька ты, Ванька, подлая твоя душа, да как ты смел это сделать?
   Ванька (сплевывая). По взаимному согласию. Служил я тебе цело три года, верой жил, не изменою жил. Нешто мне с бабою целоваться нельзя? На то она и баба.
   Князь. Ой вы, слуги мои, слуги верные! Истребите вы Ванюшу прелестника!
   Ванька. Было бы за что истреблять! Вышла на меня, добра молодца, вышла на меня напраслина.
   Князь. Слуги мои верные, палачи вы немилостивые, бурзы-гетманы! Свяжите удалому ручки белые в тыя пута шелковые, закуйте удалому ноги резвые во тыя во железа во немецкие, завесьте ему очи ясные черной тафтой, возьмите добра молодца да за желты кудри, поведите молодца на поле на чистое, да на то ли
   поле кровавое, да на то ли место на лобное, на тую на плаху белодубову, отрубите ему буйна голова, и придайте ему смерть напрасная, — выньте ему сердце с печенью. Пусть молодая-то княгиня на него показнится.
 
   Ваньку уводят. Он громко ревет.
 
   В палате графского замка граф сидит на резном дубовом кресле, глубоко задумался. Входит старый дворецкий Агобард. Низко кланяется графу.
 
   Граф. Ну что тебе, старый хрен? Не до тебя. Коли есть что важное, говори, а если с пустяками пришел, лучше прочь уходи.
   Агобард. Милостивый граф, дошли до меня злые слухи. По долгу верности не могу их скрыть. Паж Жеан, к которому вы столь милостивы, даже и не по заслугам, сидит в трактире «Золотой Олень», пьет и хвастается, будто милостивая госпожа наша, графиня Жеанна, забыв свой долг…
   Граф. Довольно. Пусть поставят виселицу за рвом, там, у кривой березы, над болотом. Жеана привести ко мне…
 
   Агобард низко кланяется и уходит. На дворе слышится шум. Доносятся голоса.
   — Жеана ведут!
   — Что он сделал?
   — Его ведут к графу.
   — Граф прогневался на Жеана.
   — Граф очень гневен.
   — Да что случилось?
   — Жеана ведут, — он пьян.
   — Одежда на Жеане изорвана.
   — Глаза у Жеана заплаканы.
   — Бедный Жеан!
 
   Пажи вводят Жеана. Дворня заглядывает в двери.
 
   Жеан (низко кланяясь). Милостивый граф, меня привели к вам на суд. Я не знаю за собой иной вины, кроме той, что выпил много. Но зачем же они меня тащат? Дали бы выспаться.
   Граф. Жеан, отвечай мне правду, — любишь ли ты графиню Жеанну?
   Жеан. Люблю. И можно ли не любить милостивой и доброй госпожи? Все слуги любят графиню за ее милостивое обращение.
   Граф. Я не о том тебя спрашиваю. Осмелился ли ты поднимать с вожделением глаза на графиню Жеанну?
   Жеан. Милостивый граф, никогда! Никогда
   не забыл я моих обязанностей к госпоже моей.
   Граф. В трактире ты говорил, что моя супруга изменяет мне с тобою.
   Жеан (кланяясь в ноги графу). Говорил то, чего не было никогда.
   Граф. Как ты смел это сделать?
   Жеан (кланяясь вновь). Спьяна и по глупости. Вздумали хвастаться друг перед другом, я и принялся нести всякий вздор небывалый.
   Граф. Что же мне с тобою сделать?
   Жеан. За мою верную службу — простите меня, милостивый граф.
   Граф. Агобард, повесить мальчишку!
   Жеан. Сжальтесь надо мною, милостивый граф! Погибаю невинный!
 
   Бросается к ногам графа и целует его ботфорты.
 
   Граф. Агобард, возьми его. Связать ему руки и повесить живее. Так будет поступлено со всяким, кто дерзнет оскорбить нашу честь и оклеветать нашу возлюбленную супругу.
 
   Жеана уводят. Он плачет.

ДВЕНАДЦАТАЯ КАРТИНА

   Подхватили Ключника за белы руки, повели молодца по задворкам.
 
   Ванька. Ай вы, злы палачи, бурзы-гетманы. Не ведите молодца вы по задворкам, да мимо ту ли палату княжескую. Да вы ведите меня, молодца, по подоконью, мимо тот ли сад, мимо зеленый, да мимо эту светленьку светлицу княгинину, да мимо эту спальню ту теплую, где-ка мы спали с княгинею. А и дам я вам пятьдесят рублей с полтиною.
   Палачи. Послушаем молодца, нам все равно.
   Ванька. Ой ты гой еси наш батюшка грозен палач. Дай ты мне, молодцу, звончаты гусли, перед смертью молодцу наигратися!
   Палач. Ой ты гой еси, добрый молодец! Ты бери, молодец, гусли звончаты, наиграйся ты, молодец, перед смертью, — да играй ты не полный звон, ты наигрышки наигрывай.
   Ванька (наигрышки наигрывает, поет, сам плачет).
 
   Да хорошо у меня, молодца, было пожито,
   Да хорошо было цветное платье изношено,
   Да приупито было у молодца, приуедено,
   Да и в красне, в хороше приухожено,
   Да и в зеленом-то саду приугуляно,
   Да под яблонью на кроваточке было
   приуспано,
   Да и у княгини у Аннушки
   На белой груди было у милой улежано!
 
   Палачи.
   — Спел-ка молодец песню новую, да все умильную.
   — Сам поет, сам слезьми горючими заливается.
   — Смерть придет — не обрадуешься.
   Ванька.
 
   Прости, прости, мой отец и мать!
   Прости, прости, весь род-племя!
   Прости, мой свет княгинюшка!
   Бывало, меня князь любил, жаловал,
   А нынче на меня скоро прогневался,
   Ведут молодца на лютую казнь!
 
   Княгиня услышала, по пояс в окошко бросилась.
 
   Палачи.
   — Ах, услышала княгиня песню новую.
   — Сама отворяла красно окошко косевчато.
   — Да никак у нее в руках булатный острый
   ножичек!
   — Как бы она сама себя не зарезала!
   Ванька. Прости-ка, Аннушка, милая княгинюшка! Ведут меня, добра молодца, срубить мне буйну голову.
   Княгиня (в окне). А вы, злы палачи, бурзы-гетманы, не ведите молодца во чисто поле, не рубите молодцу да буйной головы, по локоть возьмите золотой казны.
   Палачи. Мы его спустим, а князь нам голову срубит, так на что нам золотая казна?
   Княгиня (в окне). Спустите-ка этого молодца, возьмите поганого татарина, хоть мертвого его, мерзлого, отрубите ему буйную голову, а донесите князю, что отрублена буйна голова за его поступки неумильные.
   Поганый татарин (входит и кричит). Халат, халат!
   Палачи. Вот его и возьмем.
 
   Взяли татарина, а Ваньку отпустили.
 
   Княгиня. Палачи смилосердились, тебя, Ванька, отпустили. Бери кошель с золотом, иди скоро домой. А вы, злы палачи, берите казны, сколько надобно.
   Палачи. Пойдем, поганый татарин, мы тебе
   башка срубим.
   Поганый татарин. Зачем башка рубить? Без башки мне и жить нельзя.
   Палачи. А и подохнешь.
 
   Волокут поганого татарина.
 
   Жеана ведут слуги на задний двор к мосту через ров, за которым уже готовая стоит виселица.
 
   Жеан (слугам). Друзья, не тащите меня так скоро. Виселица не уйдет, и ангел смерти никуда не торопится. Проведите меня по графскому саду, чтобы я мог в последний раз надышаться ароматом графи-ниных роз. Проведите меня под окнами нашей милостивой госпожи, — может быть, на мое счастье графиня Жеанна выглянет из окна, и в последний раз я увижу ее светлые очи.
   Слуги. Что же, нам все равно. Поведем тебя, где ты хочешь, в твой последний путь.
   Жеан. Милый Агобард. Дай мне мою лютню, — перед смертью сыграю, спою, с белым светом прощусь грустной песенкою.
   Агобард. Принеси, Клод, ему его лютню, — пусть потешится. Перед смертью играй и пой, весело встреть неизбежный удел. Только не ори во все горло и не колоти по струнам всею пятернею, — играй тихо и пой вполголоса.
   Жеан (наигрывает на лютне и поет сначала тихо, потом громче).
 
   Все непрочно в жизни нашей,
   И любовь бывает зла.
   Счастье пил я полной чашей,
   Жизнь моя была светла.
 
   Я любил графиню больше,
   Чем позволено пажу, -
   И за то не жить мне дольше,
   В смертный путь я ухожу.
   Часто губит нас безделица
   Пьешь ли, душу веселя,
   И уж ждет тебя виселица
   И позорная петля.
 
   Хоть на миг бы мне с желанною
   Повидаться пред концом
   И с графинею Жеанною
   Перекинуться словцом!
 
   Слуги.
   — Умильную песенку спел Жеан Милый.
   — Поет, а сам плачет, как девушка.
   — Смерти никто не рад.
   — И еще так молод Жеан.
   — Заплачешь!
   Жеан (поет).
 
   Перед тем как закачаться
   В тесной петле роковой,
   Дай к руке твоей прижаться
   Мне кудрявой головой,
 
   Дай узреть очарованье
   Белой шеи, нежных плеч,
   И услышать на прощанье
   Звонко-сладостную речь.
 
   Дай лобзание разлуки
   И немножечко поплачь
   В час, когда мне свяжет руки
   Мой безжалостный палач.
 
   И потом склони колени,
   Матерь Божию моля,
   Чтобы лишних мне томлений
   Не наделала петля.
 
   Графиня выглядывает из окна. Слушает песню. На ее лице — испуг и печаль.
   Слуги.
   — Госпожа смотрит в окно.
   — Графиня услышала песню.
   — Она плачет.
   — Ей жаль Жеана.
   — Уж и вправду не любит ли она Жеана?
   — Что это в ее руках?
   — Графиня играет своим кинжалом.
   — Как бы она не зарезалась!
   — Этим-то шилом! Им и кошки не убить.
   — Ну, не скажи.
   Графиня (из окна). Милый Жеан, что случилось? На лице твоем слезы, одежда твоя изорвана. Куда тебя ведут эти добрые люди?
   Жеан. Прости, милостивая госпожа моя Жеанна. Мудры были твои советы, но я их не послушался и вот погибаю. «Золотой Олень» поднял меня на свои широко разветвленные рога и бросил меня на роковой перекресток.
 
   Плачет.
 
   Агобард (с низким поклоном). Это он вспоминает трактир под вывескою «Золотой Олень». Там он с пьяных глаз сплел небывальщину, чтобы похвалиться, а граф узнал и оскорбился. Вот и ведем мальчишку.
   Жеан. За рвом, над болотом, стоит черная виселица. На ней меня повесят.
   Графиня. Бедный Жеан, да что же ты
   сказал? За что тебя ведут на казнь?
   Жеан. Тремя упившийся глубокими чашами, в похвальбу себя наговорил я о том, что для всех должно оставаться в области несбыточных мечтаний: я хвалился твоею любовью ко мне, милая Жеанна. Мой сладкий сон я безумно предал неистовству буйного бреда.
   Графиня. О безумный Жеан! Ты достоин наказания, но не столь ужасного, однако. В твоем возрасте так простительно мечтать о ласках прекрасной дамы. Добрые люди, не ведите его на виселицу, спасите жизнь моего верного пажа. Я щедро награжу вас за это.
   Слуги.
   — А если граф узнает?
   — Он казнит нас за такое непослушание.
   — На что нам тогда щедрые дары милостивой госпожи?
   Графиня. Помедлите немного, я пойду к моему милому супругу и вымолю у него жизнь этого юного безумца. Казнить вы его всегда успеете, если граф его не помилует, — а для холодного трупа на черной виселице тщетною будет запоздалая милость.
   Агобард. Исполним ваше повеление, госпожа, подождем. И правда, торопиться не к чему. Недаром старые люди говорят: поспешишь — людей насмешишь.

ТРИНАДЦАТАЯ КАРТИНА

   Княжеская спальня. Князь княгиню долго бил, упарился, сидит, пыхтит, платком утирается. Княгиня на полу валяется, прощенья просит.
 
   Княгиня. Враг попутал, не сама согрешила. Нешто бы я своею волею тебя, ясна сокола, на экое чучело огородное променяла! Враг силен, горами качает, а людьми, как вениками, трясет.
   Князь. Я тебя потрясу!
   Княгиня. Смилуйся, князь, никогда больше не буду, на весь век закаюсь.
   Князь. Как мне тебя, жена, не бить, а все мне с тобою жить. Вставай, поцелуемся.
 
   Палата в графском замке. Графиня, стоя на коленях, просит графа за Жеана. Агобард у дверей.
 
   Граф. Встань, милая Жеанна. Для твоих слез дарую жизнь дерзкому. Агобард, отвести Жеана на задний двор, собрать пажей и всех слуг и наказать мальчишку плетьми. А потом выгнать его из замка, и чтобы не смел вперед никогда показываться ближе трех дней пути от замка.
 
   Агобард уходит.
   Графиня. Благодарю тебя, милый мой господин.
   Граф. А ты, Жеанна, помолись усердно и долго, чтобы вперед очарование твоей красоты не соблазняло слабых. К данной Богом красоте Сатана прилепляет свои соблазны, угнездившись в прекрасном теле. Умолим всеблагого Создателя, чтобы не дал он злому врагу, творцу соблазнов, победы, — изгоним из прекрасного тела Сатану. Сатана же изгоняется ты знаешь чем, милая Жеанна?
   Графиня. Знаю.
   Граф. Чем?
   Графиня. Молитвою.
   Граф. А еще чем?
   Графиня. Постом.
   Граф. И еще?
   Графиня. Бичеванием.
   Граф. Пройдут дни печали, и будет изгнан Сатана.
 
   Конец.
   <1908>