Солоух Сергей. Физика (Рассказы)

Солоух Сергей
Физика (Рассказы)

   Сергей Солоух
   Физика
   Рассказы
   Оле, Лёле и Люсе
   СВЕТ
   "Папа и дочка", - подумал Лев.
   - Смотри, - он показал на небо, - видишь, как красиво? Узенькая луна, серпик, а над ней звездочка.
   Лизка остановилась. Подняла головку. Снег перестал скрипеть и в небе все замерло.
   - Это не звездочка, - очень серьезно сказал ребенок, - это планета, папа.
   Снег опять заскрипел и в глубине двора черной тенью мелькнула машина.
   - Откуда ты знаешь? - удивился Лева и легонько щелкнул юного астронома по носу.
   - Нам в детском саду говорили, - с достоинством ответила Лизка.
   У входа в парк предлагали шашлыки и пиво.
   - А где кока-кола? - спросила Лизка. По серому лицу шашлычника черными точками разбегалась пыль.
   - Выпили. Севен-ап не желаете?
   - Если севен-ап попадет на руку, то она станет зеленой, - тихо-тихо объявил ребенок.
   - Это тоже в детском саду говорили? - решил пошутить Лева.
   - Нет, - еще тише добавила Лизка, - я сама видела.
   Над белыми аллеями мигали лампочки. Пять олимпийских цветов. Сто метров до пункта проката. Сто метров обратно. Эстафета.
   Очереди не было. Как всегда Лева выбрал себе пару черных хоккейных. Мечта детства. Огромные. А Лизке маленькие, игрушечные фигурки.
   До льда буквально два шага. Но идти в коньках по снегу, пусть и утрамбованному, даже две минуты совсем неудобно. Лизка взяла Леву за руку. Сквозь два слоя шерсти он ощущал смешное напряжение детской пятерни. Бросил взгляд на ребенка. Из-за края капюшона торчал только розовый носик.
   - Папа, - вдруг вместо кнопки обнаружились глаза и щеки, пуговки и розы. - А потом мы пойдем смотреть барбей?
   - Кукол Барби, - поправил Лев.
   - Пойдем или нет?
   - Пойдем, пойдем. Только покупать не будем. Посмотрим - и все.
   - Да, только посмотрим, - легко согласилась хитрая Лизка. - Посмотрим и все.
   С этими словами и вышли на круг. Пара. Из репродуктора неслись звуки новейшего хита. Сегодня Лева Васильев его уже слышал. Два раза в один обеденный перерыв. Сначала угощала пиццерия, а потом киоск с "аэроволнами". Катанье рэп не портил. Во всяком случае, меньше, чем аппетит - в обед.
   И вдруг Лева увидел Деревню. Надо же. Здесь! Из каких тайников. Ни раньше и ни позже. Посланец мезозойской эры. Сто лет и две недели. Лева даже не сразу вспомнил ее имя. Прозвище - моментально. А имя только через пять кругов. Рита. Ну, конечно, Ритка Коваленко.
   И у нее проблема была та же. Наверное. Что странно. Соображала она всегда очень быстро. Много лучше Левы. Но тут что-то заело. Неожиданно. Бывает. И Лев еще довольно долго нарезал. Уворачиваясь от ее взглядов. Гонял винтом, буравчиком. Надеясь, что пронесет.
   Буксировал Лизку под дальние фонари, и там они валяли дурака. Вдвоем. Лева на острых, под желобок заточенных канадках. А настырная Елизавета на паре зубастых лезвий. Тянулась изо всех сил. Пыталась все повторять. Только лапы постоянно разъезжались. Смешные ножки. Толстушки в капусте из шерсти, синтепона и болоньи.
   - Ничего, уже намного лучше, - подбодрил Лев, - Помнишь, как в ноябре? Только вставала и падала. Умница. Будешь Фирсовым и Водорезовой.
   - А звездочка не упадет? - вместо ответа спросил ребенок.
   - Какая звездочка?
   - Планета, - сама себя поправила Лизка.
   Лева поднял голову. Серебряная дочка сделала пол-оборота и висела теперь на отлете, меж острых рожек еще не очень старого месяца. Красиво. Как будто демонстрирует наряд снегурочки. Вертится перед глазами у папаши.
   - А ты бы стала ее ловить? Поймала бы и унесла домой? Да?
   - Нет, - твердо отказалась Лизка, - я хочу, чтобы она жила на небе.
   Остренький носик задрался выше, и ребенок начал дуть. Изо всех сил. Словно там, наверху, не хрусталик Венеры или Марса, а мыльный пузырь. Воздушный шарик.
   Горячий пар таял в синеве. Исчезал. Авторадио откашлялось в репродукторе и объявило быстрый танец. Для всех, кто за рулем. И на педалях, наверное.
   Лева засмеялся. Он обнял свою маленькую умницу. Подхватил, закружился, заложил вираж, широкую полувосьмерку. Красиво. Здорово. А на излете плюхнулся. Упал. Но ловко - этого у него не отнимешь. На гузку, на лопатки. Держа ребенка над собой. Почистил лед.
   Лизка сопела и чирикала. От неожиданности и удовольствия.
   Лев отодрал спину ото льда и сел. Прямо перед ним стояла Деревня. Случилось.
   - Какой ты, оказывается, рисковый отец, - объявила. Скорее с одобрением, чем с осуждением. Возле ее ног вертелся довольно крупный мальчик. На голову выше Лизки. И раза в три толще. Знатно утеплен.
   - Привет, - как можно сердечнее улыбнулся Лева. - А я тебя сразу и не узнал.
   - Совсем дурнушка стала?
   - Нет, просто выросла.
   Деревня хмыкнула. И чувство юмора у нее осталось. Надо же. Все при ней, только тара уж очень неказистая. Сразу понятно, что делали ее под горкой. В тех черных, угрюмых бараках, которые весною подтапливала Исктимка. А училась она много лучше Левы. Олимпиады выигрывала, а он, везунчик-центровой, никогда. Старался даже не ходить.
   - Дима, покажи девочке Деда Мороза, хочешь? - предложила Деревня своему мальчишке.
   - А она не испугается? - очень серьезно поинтересовался мальчик.
   - Разве там страшно? - удивился Лева и посмотрел на двух крашеных ледяных истуканов, красного и голубого. Стерегущих выход на снежную аллею.
   - Там волчьи следы, я видел, такие же точно, как в зоопарке.
   - А я не боюсь волков, - сказала храбрая Лизка. - И кошек не боюсь, и машин.
   Она первая протянула мальчишке руку. Паренек катался не намного лучше его дочки. Потешная пара колобков.
   - А ты, значит, в зоопарк сына водишь? - Лева поднялся и отряхнулся.
   - Да, от нас близко. Две остановки.
   - Это где, получается, ты живешь?
   - На Беговой, - спокойно ответила Деревня.
   - И давно?
   - Восьмой год.
   Дети медленно подъезжали к разновеликим глыбам. Волчий хвост прятался где-то под елками. Свет подрагивал, но не гас.
   - Хорошо, - сказал Лева.
   - Неплохо, - ответила Деревня. Ритка Коваленко.
   После девятого их погнали в колхоз. Скопом. Весь цвет и гордость третьей школы. На капусту. В Береговой. Лева работал в теплицах - таскал рассаду. Потом ее отвозили в поля, где другие бригады героев третьей физматшколы сеяли и веяли. Кидали гвоздики вершков и корешков в барабаны посадочных машин. К обеду "зилам" надоедало сновать туда-сюда, от поля к теплицам, и комсомольцы расслаблялись. Курили, травили анекдоты, играли в шестьдесят шесть. А Левка залезал на чердак подсобки и спал на прошлогоднем сене. Там его однажды и забыли. Уехали без него. А вот кто и почему забыл Деревню - загадка. Только она стояла у дороги. Словно на три минуты раньше Левки вышла из ворот и удивилась. Ни одноклассников, ни автобуса. В руках у нее была маленькая баночка с широким горлом. А в баночке земляника.
   - Угостишь?
   - Бери, свежая.
   Левка рассмеялся. Невольно. Деревня тоже. Не сговариваясь, поднялись по откосу и пошли в лагерь. Идти километра три. Раз в пять минут обгоняет машина. Или летит навстречу - фары навыкате. Сейчас никто не поверит, что такое могло быть на трассе Южносибирск - Новокузнецк. Тишина. И пахнет. Березами, а не бензином.
   Шли молча. На середине пути мостик. И табличка.
   - Ерпак, - механически прочитал Левка.
   - Полный ерпак, - с готовностью отозвалась Деревня.
   И снова рассмеялся. Вместе с ней.
   "И не скажешь ведь, что уродина, - думал Левка, - просто состряпана из мыла. Бесформенная. Стеарин. Все время течет и изменяется. А глаза вполне. От другой башки."
   Какие-то птицы пели и кувыркались в небе. Очень хотелось всего и сразу.
   Показалось озерцо и тут же водонапорная башня. А потом флагшток. Кумач над верхушками деревьев. "Мы пионеры, дети рабочих".
   - Давай срежем, - предложила Деревня.
   - Давай, - без особых раздумий согласился Левка.
   Скатились по траве, прошли по бережку озерца и нырнули в рощу. Кружевная. Вся просматриваемая и простреливаемая. Из лагеря и с трассы. Только в одном месте затемнение. Кусты. Смородина-малина. Тут-то Деревня и обняла Левку. Резко, по-хозяйски притянула. Приклеилась. Что-то прошептала. Вдохнула-выдохнула и сделала такую вещь, которая никак не соответствовала ее дурацкому прозвищу. Колхозному образу.
   Левка не спросил, на ком она тренировалась. Он медленно, царапая спину о ствол березы, опустился в траву. Деревня лежала на спине и ее физия светилась. Левка не мог поверить, что она счастлива. Картошка.
   Дурацкие птицы снова орали, но теперь где-то за спиной. А под ногами кузнечики.
   Ритка приподнялась, открыла глаза и сказала:
   - Ну иди.
   - Что? - не понял Левка.
   - Иди в лагерь, иди, ты же не хочешь... Я знаю, ты же не хочешь, чтобы нас видели вместе.
   Так он и поступил. Постыдно. Поднялся, подтянул свои синие трикухи. Развернулся и пошел. Не оборачиваясь. Болван. И только у боковой калитки сообразил, что в руке у него банка. Банка с остатками земляники.
   И целый год прошел так, как будто ничего и не было. Вообще.
   А потом был выпускной. Левка стоял и курил. За сценой в темном и маленьком актовом зале. Не таился. Прятался или стеснялся? Нет. Ревновал. Приподняв уголок тяжелой шторы, смотрел. Прямо перед ним, у колонны на широченном парадном балконе, хихикала Лилька Попова. Обе руки Лехи Гусева лежали на Лилькиной шее. А сам он губами целился в ее тонкие и блестящие. Лилька не давалась. Наверное, было еще слишком светло. А в Левкином закутке в самый раз. И кто-то взял его за руку и сказал:
   - Ага... вот ты где.
   В этот раз он уже мешал Деревне. У него уже имелся кое-какой опыт. Он хотел другого продолжения. Но Ритка руками, лбом прижала Левку к стене, и в конце концов он обмяк. Задышал. И в такт только тихонько шуршало ее платье из коопторговского шелка.
   Левка увидел - розовое.
   - Ты красивая, - сказал он неожиданно, сам себе изумляясь.
   - Знаю, знаю, - кивнула Деревня. Кивнула и облизнулась. И как тогда, в колхозе, они рассмеялись. Оба.
   С тех пор он Ритку ни разу не видел. Говорили, что она уехала учиться в Томск. После южносибирского физмата поступила на юрфак. Тогда это было удивительно, а сейчас нет.
   Авторадио объявило группу "Сплин". Там, вдали, у черной аллеи дети трогали холодные глыбы. Лева видел маленькие Лизкины пальчики. Волшебный лед отколупываться не хотел. "Это значит, что карманы останутся сухими," подумал Лева.
   - Какими судьбами здесь? - спросил он Деревню. Так просто, лишь бы не молчать.
   - У матери юбилей. Семьдесят. Вот приехали. - Она улыбнулась. Квартиру ей купили... Здесь рядом, на Весенней.
   - Хороший подарок, - сказал Лева.
   - Неплохой, - согласилась Деревня. И улыбнулась еще шире. И посмотрела на Левку черными веселыми глазами. Большие маслины на блюдце с белой сметаной. Говорящие.
   "Да, можем, все можем, Левка-божья коровка, или не помнишь, забыл?"
   Нет, конечно. Он не забыл. Как ни старался. Просто кольнули иголочки в шею, в ладони и все. Тут же успокоился.
   Чушь. Ерунда. Здесь и сейчас ничего не может произойти. Повториться. Какие-то люди вокруг. Дети. Свет.
   - Лизка, Лизок! - крикнул Лев, и ребенок обернулся на той стороне круга.
   - Варежки надень, зайка, замерзнешь!
   - Ты еще и заботливый, - похвалила Деревня, - образцовый папаша.
   - Ага, - ответил Лев.
   - Младшая? - Она кивнула в сторону Деда Мороза и Снегурки.
   - Нет, просто поздняя. Поздняя девочка.
   Дети возвращались. Торжественно катились на смешно подвернутых ножках. Везли прутик. Высоко подняв над головами, как рабочий и колхозница, зародыш серпа и молота.
   - Очень похожа на тебя, - сказала Деревня, - а сам ты совсем не изменился. Правда. Я тебя сразу узнала. Как только увидела. Только подумала, что ты не хочешь быть узнанным. Смешно, да? Совсем забыла, что ты слепошарый. Близорукий, стеснительный очкарик.
   Очень мило. Левка развеселился. Ритка тоже. Действительно, никакого смысла рассказывать ей, что пять лет назад он ездил в областную клинику и там порезал свои глаза. Теперь видит все. И днем, и ночью.
   - Что это у вас? - спросил Лев, трогая прутик. Льдинку с вросшей в нее кленовой лозой.
   - Волк убежал, - сказал мальчик Дима.
   - А рыбка с хвоста упала, - добавила Лизка.
   - И мы ее спасли, - подхватил и закончил парнишка, - чтобы лиса не съела.
   - Молодцы, - Деревня погладила сына по голове.
   - Пойдем, пожалуй. - А это уже обращаясь к Левке: - Завтра утром улетаем. Пора. В Москве-то бываешь?
   - У тебя хороший мальчик, - невпопад сказал он.
   - Хочешь махнуться?
   - Нет, - без улыбки ответил Лева.
   - И это правильно! Нельзя поддаваться на провокации... На. - С невинной улыбкой Деревня вытащила из внутреннего кармана куртки белый прямоугольник. - Там рабочий и сотовый. Звони. Буду рада, у меня еще и старший есть. Валентин.
   - Счастливо! - Лева нелепо махнул вслед. Красные лампы вспыхивали над тросиком, а зеленые под ним. Получалась волна. Горочки над головой.
   - Что это? - спросила Лизка и взяла визитку из Левиной руки. - Такая маленькая открыточка? Она всех поздравляет, эта тетя?
   Мимо просвистела пара. Он и она. Одного роста. Держась за руки. Буква М.
   - Маргарита Анатольевна Рогожинская. - Дочка разобрала три длинных слова. Не без труда. - Но-та-ри-ус... Нотариус, папа. Это надо обязательно отнести маме. Эта тетенька рекламный агент?
   "Надо же, запомнила вчерашний разговор про доверенность на девятину".
   - Да, да. Обязательно, - ответил Левка. - Конечно, надо отнести маме. И открыточку, и рыбку-ледянку.
   - Рыбку-ледянку забрал мальчик, - сказала Лизка.
   - Жалко?
   - Нет, - глядя куда-то в сторону, прошептал ребенок. - Он хороший.
   Потом посмотрела снизу вверх и спросила:
   - А кататься еще будем?
   - Будем! Конечно, будем!
   Лева снова подхватил дочку, и они долго кружились на сизом льду. Нарезали круги, восьмерки, кренделя и ни разу не упали. А потом их окликнула дежурная. Баба в тулупе, с шарфом на голове:
   - Мужчина с девочкой, вы уже перебрали полчаса!
   И Лев расстроился. Опоздали в универмаг. Барбей не будет, будет великое огорчение. Лизка никогда ничего не забывает.
   "Может быть, кока-кола есть в буфете проката? - мелькнула слабая надежда. - Хоть какая-то компенсация..."
   - Малыш, - начал Лева, когда снова, рука в руке, они возвращались по снегу. - Кажется, мы опоздали в универмаг...
   Лизка остановилась. Ладошка выскользнула. Две огромные капли набухли и скатились по щекам. Худший из вариантов.
   - А мы шоколадку купим, - быстро пообещал Лева. - Аленку. Хочешь?
   - Нет, - всхлипнула Лизка и зарыдала в голос. - Я открыточку потеряла, мамину открыточку...
   Вот почему убежала рука. Дочка искала, что-то отчаянно перебирала в карманчике комбинезона. Но из него выпадали только катышки снега.
   - Может быть, в другом?
   - Нет, нет, - был безутешен ребенок, - я уже смотрела. До того.
   Лева глянул назад. Волны сугробов. До самого льда, и за ним, и вокруг. Белые-белые, как пропавшая бумажка.
   - Знаешь что, малыш... - начал он.
   - Знаю, - не дала закончить Лизка, - знаю. Мы ничего не скажем маме. И она не расстроится. Правда?
   - Правда, - сказал Лев и вытер платком детские щеки. И поцеловал холодный нос. Пуговку и розы.
   А потом они переоделись и пошли домой. И у входа в парк нашли рыбку-ледянку. Она была воткнута в самую вершину снежной кучи. И в ее глазках отражались все огоньки этого вечера. Разноцветные и живые.
   - Можно ее взять? - спросила Лизка.
   - Конечно, можно, - ответил Лева. Легко дотянулся, достал прутик и отдал дочке. Лизка высоко подняла его над головой. И показала прокопченному шашлычнику. А тот ничего не понял.
   Зато все поняли небесные тела. Молчаливые наблюдатели. Узенький месяц и крошечная звездочка. Снова взлетевшая к зениту. Блестевшая над верхним тоненьким рогом. Вот какое чудо.
   "Большой и маленькая".
   ДВИЖЕНИЕ
   - Васильев... Лев Петрович.
   Леву представили последним. Чистая случайность. Так вошли в кабинет генерального. Так разобрались, построились. Пятеро - палочкой, а Лева точкой восклицательного знака.
   "Здравия желаем, господин новый коммерческий директор".
   - Начальник техотдела, - махнул ладонью генеральный.
   А новый коммерческий свою протянул. Лева пожал. Влажная и липкая. У прежнего была точно такая же. Неплохо приставало.
   - Месяц как в этом качестве, - закончил представление генеральный. На оптимистической ноте. Отрекомендовал Леву и закруглил официальную часть.
   -Все свободны, а в шесть часов прошу снова ко мне, но уже по-домашнему.
   Двадцать второе января. День рождения Евгения Александровича Лапина. Генерального директора. Национальный праздник. Как Лева мог забыть?
   - Ты не закрутишься? - переспросила Светка. - Не забудешь? Не просидишь там опять до ночи?
   - Нет, ни в коем случае, - ответил Лева и уехал.
   А в приемной - цветы и шарики. Как всегда.
   - Ну, Васильев, в роль-то вошел? Теперь обязаловка: как пацан, не улизнешь с мероприятия, будешь кланяться по полной программе.
   Кабинет Гусева напротив Левиного. Полкоридора по пути.
   - Буду за тобой тянуться, Леша, как за более опытным товарищем. Ты мне только знаки подавай, чтобы не оплошал.
   - Шуткуешь? - Гусев жует губами, а думает бровями. - Надеешься, что за своими железками спрячешься? Мужиками прикроешься?
   - В общем-то, да. Надеюсь, не подведут, - говорит Лева и уходит к себе.
   Что за внимание такое? Пристальное. В прошлом году вообще едва здоровались... А тут вдруг каждый день приглашение к задушевному разговору. А за душой-то ничего. Ни секретов, ни страшных тайн. Только одно желание, если глянуть на просвет. Единственное - не обидеть Лизку. Как-то исхитриться. Не заставить ребенка ждать. В коридоре, у двери. В сапожках..."
   Сотовый звонит сразу. Словно по нажатию кнопочки "включение". Марш из балета "Щелкунчик".
   - Лев Петрович, это Демин. Как там наши дела?
   - Что вы имеете в виду?
   - Ну как? Опять пропали все наши точки в Кировском. Ни одну не видим. У вас в порядке базовые станции на правом берегу?
   - Я не в курсе. Был на совещании. Сейчас разберусь. Спасибо за звонок.
   Вот тебе и железки. Вот тебе и мужики. Давай, Лев Петрович. Давай, голуба, влезай в шкуру, входи в образ Сергея Леонидовича Кораблева. Подхватывай.
   Неплох был последний начальник у Левы. Лучше двух предыдущих. А теперь он сам вдруг уполномочен. Не рвался, не просился. Просто работал. С первого дня. Ведущий специалист. Четыре года. Таких в компании только двое. Васильев и Лапин. Ну, Лапин понятно, ясно ради чего, а Лева зачем тянет свою лямку? Загадка.
   Вот Сергей Леонидович звал в Новосибирск.
   Шли обедать. Перед самыми ноябрьскими праздниками. Приятный холодок и первый настоящий снег. Земля пушистая, как кошка. Хочется погладить.
   - Ухожу, - сказал Кораблев, - сегодня написал заявление.
   - В Сибтелеком? - спросил Лева.
   - Да, начальником департамента. Не хотите со мной? С удовольствием возьму.
   Лева представил себе чужой город. Обь. Мосты. Огромный театр и гигантский вокзал. Запах торта "Полено" и "Жигулевского" пива. Студенческие путешествия. Туда-сюда. Потом вообразил себе разговор со Светкой, с матерью... И ответил Кораблеву:
   - Надо подумать. Большое спасибо.
   А телефон звонил и надрывался. Катался по столу.
   - Лев Петрович, у нас легла двадцать вторая база.
   - Знаю, мне уже Демин нажаловался.
   - А я вас тоже набирал, только вы мобильный отключили.
   - Я у Лапина был. Когда выезжаете?
   - Уже едем, я из машины. Минут через десять выясним в чем дело.
   - Хорошо, держите меня в курсе. А с энергетиками связывались?
   - Нет, звякнем им с места.
   Лева не стал ругаться. Решил, что сейчас сам наберет диспетчера. Но не успел. Светка опередила.
   - Привет! Я сказала маме, что ты заедешь где-то в половине седьмого. Ничего у тебя там не приключится? До восьми заберешь? А то у нее сегодня очередь ночевать у Калерии.
   По средам у Светки заочники. Весь январь. Три пары. Такой доцентский хлеб - с четырех до десяти. И Лизка вместо сада едет к бабушке. Через весь город. На улицу афганского героя. Лейтенанта Марковцева.
   Там хорошо. Десятый этаж. Из окна квартиры видна река. Белая, снежная сабля излучины. Ятаган. И черный зимний лес на той, журавлинской стороне. Бобрик.
   Только с декабря все это не радует Светкину мать, Антонину Гавриловну. Чуть выше по Марковцева, в доме, где мебельный салон и видеопрокат, день и ночь обманывают Калерию Гавриловну. Младшая сестра. Диагноз окончательный. И прогноз неутешительный.
   - До семи постараюсь забрать.
   - Постарайся пораньше. Я еще перезвоню.
   - Хорошо.
   Отбой. Почему он никому никогда ничего не говорит? Не сознается и не признается. Просто держит вес. Тащит, везет. Год за годом водит за нос неизвестно кого. Может быть, самого себя? Может быть. Во всяком случае, получается.
   - Алло, это Васильев, Связь-сервис. У нас отвалилась база на Журавлике. Вы ничего там не делаете? Нет? Все лампочки зеленые? Понял. Спасибо.
   И не на кого свалить. Закрыться. Наша проблема. У людей все лампочки зеленые. Шестьдесят лет - полет нормальный. Тишина и длинные гудки в пластмассовой трубке.
   - Павел, это Васильев. Энергетики в порядке. Что у нас? Вы доехали?
   - Доехали. Здесь авария на подстанции. Весь микрорайон без света.
   - А как же энергетики работают?
   - На дизель перешли. У них все по-людски.
   - А что обещают местные?
   - Говорят, еще час.
   Слышно плохо. Отвратительно. У всех инженеров старые, никуда уже негодные радиотелефоны. Сопли и вопли.
   Открывается дверь. Без стука. Пластик с железной ручкой. В проеме Гусев. Галстук алеет, как всегда. Все остальное поглощает свет.
   - Демин звонил. У него не работают пять банкоматов и филиал. Обещает заложить Лапину.
   Он любит так, Гусев. С порога, Точно с трибуны. Объявить. "Слава работникам коммунального хозяйства! Все бабы - суки!" А потом все равно зайдет. Сядет и будет размазывать кашу по столу. Полчаса, как минимум.
   - Заложить, может быть, и не заложит. Но платить за день стопудово откажется. Факт!
   "Это ничего, - думает Лева, - зато у генерального в семье теперь два "Фокуса". Седан и новенький хетчбек. Вчера похвастался. Купил жене".
   Гусев садится напротив Левы и молчит. Только щелкает ручкой. Толстый и потный. Гоняет синий стержень. Тик-так, туда-сюда. Подарок билайновцев.
   Вот же нашелся собеседник.
   - Васильев. - Гусев бросает ручку в стаканчик. Вытаскивает карандаш и пальцем проверяет качество заточки. - А вот скажи, Васильев, откуда у тебя такое еврейское имя?
   - В честь Льва Яшина, - не задумываясь, отвечает Лева и снимает трубку проводного.
   - Добрый день. Это Васильев, Связь-сервис. Могу услышать Котова?
   Долгая переадресация звонка в недрах билайновской офисной станции. Музыкальной заставкой Стинг. Иностранец за бугром. Двойная степень защиты.
   - Алло, Дима? Это Лева Васильев. Ты как питаешься на Журавлике? А еще пятьсот ватт возьмешь до вечера? Твои? Через полчаса? Спасибо. Спасибо. Да, конечно. Да о чем разговор! Приезжай. Обязательно договоримся.
   - Хороший карандаш, - неожиданно говорит Гусев.
   - Забирай, - предлагает Лева, - дарю.
   - Да нет, спасибо.
   Гусев встает. Уходить надо. Надо, но Гусев медлит. Не торопится. Он оборачивается в дверях.
   - Зря ты в эту кошку играешь. Сам по себе. На Кораблева равняешься. По одиночке пропадают, ордой надо переть. Ордой!
   Лева поднимает голову.
   Вот как! Никаких подвохов! Просто Леха Гусев его зовет в друзья. Дружбаны. Дескать, чего уж там, раз оба осиротели.
   - Конечно, Алексей, конечно. Можешь на меня рассчитывать. Всегда, Лева смотрит на несостоявшегося коммерческого. А что? Руки у Гусева действительно влажные и липкие. Правильные. Мог претендовать на вакансию. Железно.
   Только Кораблев подвел. Ох, подвел! Подставил, кинул. Ведь они вместе сюда пришли, Гусев и Кораблев. С годик, наверное, тому назад. Парой. Птенцы-междугородки. Да только разошлись пути. Сергей Леонидович лыжи навострил, а Алексей Витальевич задумался. Карьерный рост предполагался. Новая ступенька. Но нет ему теперь доверия. Алексею Гусеву - товарищу Кораблева. Вместе пришли - и, значит, одного разлива коньячок, одного поля ягодки. Лапин - психолог старый. Фиг переубедишь.
   - Лев Петрович! Это Павел. Тут билайновцы приехали.
   - Уже? Быстро.
   - Только мы не можем от них запитаться.
   - Почему?
   - Кабеля нет. Нужно метров пять.
   Кабеля нет. Инструмент старый. Батарейки телефонов разряжаются за час. Ловко все рассчитал Сергей Леонидович Кораблев. Знал, когда спрыгнуть с поезда. Сколько вершков еще можно будет в горку по инерции, На выбеге. А, впрочем, ценил. Звал, предлагал. Да только Левка отмолчался.
   - Ну поезжайте в "Электротехник" и купите.
   - Там только бухты по двадцать пять, да и потом денег нет. Сами знаете, зарплату обещали лишь в пятницу.
   Девятину нужно греть десять минут. Старая. Холодная, как будто гроб. На выброс. А теплую жалко. Живая. Какая уж ни есть. Родная. Часть жизни.
   Режим автоответа работает безукоризненно. В наушнике прорезывается голос Демина.
   - Лев Петрович, и сколько еще ждать?
   - Да не больше двадцати минут. Переходим на резервную схему питания.
   - А почему так долго?
   - Сам удивляюсь. Еду на месте разобраться.
   - Хорошо. За это спасибо. Только, как выясните, перезвоните. И, главное, со временем определитесь. А то ведь у меня все стоит.
   - Конечно, конечно.
   Когда-то и Демин к себе звал. Может быть, и сейчас бы взял. Если, конечно, ему поднять базу за двадцать минут. Ну или хотя бы за тридцать.
   Получилось ровно за сорок две.
   - Валерий Михайлович, все у вас должно работать.
   - Я уже заметил. Спасибо. - Голос Демина в трубке отрывист и сух. Такой тембр на низкое качество подвижной радиотелефонной связи не спишешь. Точно. Ну и ладно. Леву недавно в Би Лайн приглашали, а сто лет назад в Южэнерго. Да и в Углесвязи не откажут, если попросится. Только есть ли смысл? Что изменится по большому счету? Кроме маршрута утреннего движения и номера служебного телефона? Есть ли резон разводиться, чтобы тут же, немедленно, снова жениться?